Текст книги "По праву закона и совести (Очерки о милиции)"

Автор книги: Игорь Панчишин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Бекренев вошел в новый дом Никифоровых, куда родители Афанасенка переехали недавно из старой риги. У печи хлопотала хозяйка.

Капитан окинул взглядом избу: кроме стариков, в ней никого не было. Евгения еще в прошлом году оставила Скробы и уехала к себе на родину. Вроде бы ничего опасного для себя Бекренев пока не заметил. А хозяйка меж тем накрыла на стол, пригласила:

– Садитесь, в дороге небось проголодались. Чем бог послал, не взыщите.

Ели молча и сосредоточенно.

– А где же Ольга? – покончив с едой, спросил Бекренев.

– Будет, будет Олюшка, – все тем же угодливым тоном заверил старик. – Завтра утречком прибежит. А вам наказывала переночевать у нас. Постели гостю, чай, с дороги притомились, – обратился он к жене.

– А за коня своего не беспокойтесь, – снова повернулся Афанасий к Бекреневу, – напою и сенца дам. Так что почивайте себе с богом.

«Надо спать!» – приказал себе Бекренев, едва лег в постель, приготовленную ему хозяйкой. Все пока спокойно, рядом у изголовья автомат, на табуретке, под брюками, пистолет. И под покряхтывание старика, улегшегося на полатях, и шуршащие шаги старухи, возившейся у печки, Бекренев провалился в блаженный сон.

Поутру они пошли в лес: Ольга впереди, в двух шагах за ней – Бекренев. Шумели кроны деревьев, сквозь тучи иногда пробивалось солнце, золотило своими лучами по-осеннему торжественное убранство леса. Ходко шагавшая впереди, Ольга приостановилась, закрутила головой, свернула на другую тропинку. И тут Бекренев увидел небольшую поляну и в конце ее – Ивана Никифорова. На нем была стеганая фуфайка, кепка козырьком назад, высокие яловые сапоги. С правого плеча свисал на ремне «шмайсер».

– Ольга! Возьми у него оружие! – крикнул Никифоров сестре.

Бекренев снял с плеча автомат, отстегнул ремень с пистолетом, все это передал Ольге. Та тут же уселась на замшелый камень, кинула у ног оружие. Бекренев направился к Никифорову.

– Ну вот и свиделись снова, гражданин начальник, – поблескивая своими наглыми глазами, протянул руку Никифоров. – Садись. – Он кивнул на расстеленный по траве кусок рядна, уселся сам.

– Не на равных разговор-то вести будем: я ведь безоружен. – Бекренев указал на автомат, с которым не расстался Никифоров.

Тот засмеялся, заговорщицки подмигнул:

– А ты меня не бойся. Тебя же охранять буду, – но автомат все же отложил в сторону. Развязав увесистый заплечный мешок, лежавший здесь же на рядне, Никифоров вытащил бутылку самогонки, две жестяные кружки, ломоть хлеба, нарезанное сало. Налил из бутылки в кружки, протянул одну из них Бекреневу.

– За встречу. – Никифоров запрокинул голову и стал пить, на открытой смуглой шее заходил кадык. Помедлив, Бекренев тоже отпил полкружки, потянулся за хлебом.

– Ну что, начальник, – жуя краюху, начал Никифоров, – небось мы тебе всю плешь проели, а? – Он засмеялся и озорно подмигнул. Не дождавшись ответа, продолжал: – Так вот, докладываю: трое со мной вместе ушли от Борисова, ну их к… – Никифоров выругался, снова налил себе в кружку, долил Бекреневу.

– На «вышку» напрашиваются, – выпив, продолжал Никифоров, – а мне это ни к чему…

– Ну и что же решил для себя? – спросил Бекренев.

– А порешил я уйти отсюда, – ответил Никифоров и уставился выжидательно на капитана. Тот молчал, и Никифоров быстро заговорил:

– Передай мне три паспорта, я сам запишу в них кого надо, и по рукам: тебе ж хлопот станет меньше.

«Вон куда гнет: значит, отбегался, исчезнуть задумал», – отметил про себя Бекренев.

– Ну так что, начальник? – Никифоров заметно захмелел, его большие глазищи заблестели еще больше.

– Брось валять дурака, Иван. – Хмель ударил и Бекреневу в голову. – Ты ж позвал меня сюда на беседу. Так вот слушай, что я тебе скажу: ты и кто там с тобой – сдавайтесь на милость правосудия. Только так.

Никифоров скривил рот в ухмылке:

– Ну а если не сдадимся, что тогда?

– А тогда… Ты же и сам понимаешь, чем все это для вас кончится…

– Когда это еще кончится… – У Никифорова начал заплетаться язык. Подтянувшись на локте вплотную к Бекреневу, он жарко задышал ему в лицо: – Тогда хоть один паспорт сделай, на меня одного. Сгину из этих краев – не услышишь, не увидишь больше…

– Паспорт оформить не могу. – Бекренев старался говорить спокойно, дружески-назидательно. – Послушайся хоть раз в жизни доброго совета, Иван: выходи с повинной. Все равно ж, рано или поздно, твоя песня оборвется.

От взгляда Бекренева не ускользнуло, как Никифоров, перетягиваясь на руках на прежнее место, уселся поближе к «шмайсеру» – теперь в полруки тот от него. И еще уловил в этот миг Бекренев неясный шум, перемещающийся по кустам вдоль прогалины. Так и есть – засада!

– Ладно… значит, не договорились, – угрожающе произнес Никифоров и придвинул «шмайсер» к бедру. – Только как бы твоим мильтонам теперь уж без тебя не пришлось воевать…

Как ни готовил себя Бекренев к самому худшему, но от этой недвусмысленной угрозы он невольно вздрогнул. «Вот они, эти решающие секунды. – Мозг Бекренева лихорадочно работал. – Опередить, убить немедля!»

Стараясь не выдать своего волнения, Бекренев кивнул на сидящую в стороне Ольгу:

– Скажи ей, чтоб отвернулась: по нужде бы надо. И сказать тебе еще кое-что нужно…

– Ольга! Отвернись-ка! А то начальник от страха еще в штаны напустит, – зашелся в пьяном смехе Никифоров.

Бекренев медленно встал, отошел на два шага за спину Никифорова, отвернувшись, согнулся, нащупал холодную рукоятку браунинга, осторожно потянул его из-под ремешка и, резко крутанувшись на каблуках, навскидку выстрелил раз за разом в затылок бандита. Никифоров ткнулся лицом в землю, засучив ногами. Дико закричала Ольга. Пригнувшись, выставив вперед голову, Бекренев ринулся к ней, одним ударом кулака повалил на землю, подхватил автомат и, так и не увидев кобуру с пистолетом, упал на мох, обдирая грудь и руки о корни и сучья. В ту же секунду, а может быть мгновением раньше, с противоположной стороны прогалины, там, где остался лежать Никифоров, застегали выстрелы, срезанные пулями ветки посыпались на голову и спину Бекренева. «Только бы успеть оторваться!» – торопил себя капитан, продираясь сквозь заросли к тропинке, по которой час назад его привели сюда.

Выстрелы позади еще продолжали разрывать застоявшуюся лесную тишину, когда Бекренев вдруг услышал впереди себя короткие автоматные очереди, лай собаки.

«Свои!» – обожгла радостная мысль, и Бекренев повернул на выстрелы. И вскоре он увидел торопившихся ему навстречу Черняева и старшину Сковороду с овчаркой Джеком.

– Жив? – обрадованно заулыбался, подбегая, Черняев. – Как зашел ты с девкой в лес, так мы вас и потеряли, рыскаем вокруг, с ног сбились. Хоть бы сигнал какой подал…

– По-петушиному пропеть, что ли? – нарочито грубовато бросил Бекренев, который еще не пришел в себя от только что пережитого, но уже каждой своей клеточкой ликуя от мысли, что все обошлось и он живым выскочил из этакой-то передряги.

…Когда через полчаса Бекренев со своими спутниками вернулся на ту же лесную поляну, он увидел только неподвижное тело Афанасенка, открытые глаза которого остекленело уставились в небо.

– Ну вот и отбегал свое, оборвалась твоя песня, Иван, – глухо произнес Бекренев, и в этот миг в его груди шевельнулось что-то похожее на жалость к этому красивому непутевому парню, жизнь которого могла бы сложиться совершенно иначе.

С первым выпавшим снегом вооруженные грабежи в районе прекратились. Месяц-другой – о бандитах ни слуху. Не зная во что верить: в уход банды из района или в медвежью спячку «лесных братьев», Бекренев и его люди в постоянной тревоге провели зиму 1946/47 года. Но стоило лишь сойти снегу, как все сызнова: нападения на людей, ограбления магазинов, складских помещений. Из магазина в деревне Карпово бандиты унесли на четыре тысячи рублей товаров, в деревне Вдовишино отняли верхнюю одежду и обувь у восьми человек, на большаке Опочка – Мозель только за два дня раздели и разули 46 человек, из деревни Шкилево увели двух коров и трех телок. Когда уводили телку колхозницы Наумовой, женщина бежала следом и умоляла: «Пожалейте хоть деток моих, ведь, кроме телочки, у меня ни одной головы скотины!» Руководивший налетом Борисов осклабился: «Говоришь, не остается у тебя ни одной головы? Это дело поправимое, головушку мы тебе оставим». Раз! – обухом топора Борисов оглушил телку. Два! – отрубил голову телки и бросил ее женщине под ноги: «Вот тебе и голова. Свари из нее холодец своим деткам», – и поволок обезглавленную тушу дальше.

Поступали тревожные сообщения и из соседнего Себежского района, где банда также совершала свои волчьи набеги. В шести километрах от Опочки из засады был обстрелян и ранен в ногу лейтенант милиции Лукин. Выручил от большой беды конь, на котором возвращался из командировки Лукин. При первом же выстреле из кустов конь галопом унес своего седока из опасного места и доставил истекающего кровью лейтенанта прямо во двор отдела внутренних дел.

На следующий день Бекренева вызвал первый секретарь райкома партии Ромашов. В кабинете кроме него находился секретарь обкома партии Разумовский. Ромашов, обычно приветливый и обходительный, сухо поздоровался с капитаном, Разумовский едва кивнул головой. Такой холодный прием не предвещал ничего хорошего.

– До каких пор, товарищ Бекренев, в нашем районе будет существовать банда? – В голосе Ромашова звучало нескрываемое раздражение. – Я вчера объехал три колхоза, и везде мне задавали один и тот же вопрос: когда наконец покончат с бандитами? А что я могу ответить народу? Что ваш секретарь райкома партии сам в поездки берет с собой «пушку»? – Ромашов выразительно похлопал себя по правому карману. – Или послушайте, что пишут нам колхозники. – Ромашов вынул из папки листок бумаги. – Вот: «…бандиты все сожгли у нас и ограбили… Мы ходим голые и босые, в то время как Борисов и его подручные носят нашу одежду, едят наш хлеб…» Или вот еще: «Бандиты в каждой деревне хвастают, что они вездесущие и неуловимые…» И таких жалоб поступает много. Злые языки даже такое выдают: где ж, мол, Бекреневу с бандой справиться, если в Пустошке проходимец Никифоров не один день его за нос водил! Было ведь такое?

Ромашов, может того и не ведая, попал в самое больное место. Кровь прилила к лицу Бекренева.

– Мы делаем все возможное, чтобы ликвидировать бандитов, некоторые из них уже обезврежены, но если находите, что я не подхожу… – Голос Бекренева дрожал от обиды.

– Ты не горячись, Александр Сергеевич. – Голос Ромашова помягчел. – Мы тебе до сих пор доверяли и доверяем. А упрек в твой адрес справедлив. Подумай сам: люди все силы напрягают, чтобы хозяйство поднять, а тут эти мерзавцы путаются. Да и постоянную угрозу они представляют: жгут дома, грабят, убивают. Обнаглели до предела: в активистов, в работников милиции стреляют! Вчера в твоего же Лукина стреляли… Мы не вмешиваемся в вашу оперативную работу – вам лучше знать, как это делается. Но мне кажется, что надо все же искать основную базу бандитов. Наверняка она у них есть. И брать их надо, что называется, тепленьких, расслабленных…

Над последними словами Ромашова следовало подумать. Но есть ли у Борисова основная база? Ведь каждый раз после набегов бандиты уходили по разным направлениям: то в Белоглазовские леса, то в Шумихинские, то в Трухановские… А может быть, для отвода глаз они так петляют? Стоп! Бекренев вспомнил, что в один из последних налетов бандиты отобрали у жителя деревни Михейково Илларионова жернова и утащили их с собой. Значит, натаскали в логово колхозного зерна и собираются и в следующую зиму молоть его, лепешки печь? Жернова долго на себе не потаскаешь, выходит, есть у них основная база. Только бы сесть им на «хвост», и тогда – гнать, гнать без передыху, не отставая ни на шаг.

– Вышли… в Лоскутовском… – только и успел услышать Бекренев в трубке телефона утром следующего дня, как связь прервалась.

«Значит, в Лоскутовском сельсовете, Семеновское болото». – Застегивая на ходу шинель, Бекренев уже спешил к машине, куда грузилась оперативная группа.

Бандиты успели побывать в ближайшей от Семеновского болота деревне, взломать заготпункт сельпо. Заметили они опасность для себя поздно, и сейчас чекисты наступали буквально на пятки «лесным братьям». На подмороженной утренником земле беглецы следов не оставляли. Но что это? – лейтенант Степанов поднял с земли пучок пакли, испачканный яичным желтком.

– С заготпункта это, – внимательно рассмотрев паклю, определил он. – Яички там были, в паклю завернутые. Раздавлено одно и уронено, правильный путь держим.

Еще сто метров… Вот и Семеновское болото, раскинувшееся на десятки километров. Джек бестолково метался взад-вперед по топкому, как озерные закраины, берегу болота, скулил. Неужели опять утеряли след? Хоть плачь с досады.

– Сюда, товарищ капитан! – Старшина Сковорода, стоя по колено в воде и раздвинув руками камыши, показывал на кладку из жердей, уложенную на толстые рогатины.

Балансируя на скользких жердинах, чекисты цепочкой двинулись вперед. Двадцать метров, десять, и вот оно, логово, основная база «лесных братьев!»

На небольшой возвышенности – островке – землянка, крытая дерном, и рядом – шалаш. Сдерживая дыхание, подошли вплотную к землянке, из-за низкой двери – приглушенные землей голоса и патефон – крутилось какое-то старинное танго.

– Вышибить дверь! – приказал Бекренев.

Дневной свет хлынул в подземелье, и перед чекистами разом предстали серые, замершие в испуге лица последних «лесных братьев».

Вечером того же дня в отдел ББ ушло спецдонесение: «Банда Борисова полностью ликвидирована. Изъято 2 автомата, 3 немецких винтовки, 2 охотничьих ружья, 13 гранат, 584 патрона, патефон с пластинками, 123 других предмета обихода. Капитан Бекренев».

«За умелую организацию мероприятий по ликвидации вооруженной банды и проявленную при этом личную отвагу наградить начальника Опочецкого РОМВД Великолукской области капитана милиции Бекренева А. С. именным оружием».

(Приказ министра внутренних дел СССР от 5.10.48 г.).

Сотрудник ОББ Александр Данилов, принимавший непосредственное участие в операции по ликвидаций банды, был награжден именными часами. Поощрены были капитан Георгий Степанов, капитан Илья Григорьев, лейтенант Виктор Иванов и ряд других работников райотдела.

СЫЩИК

Сколько раз смотрел многосерийный фильм «Место встречи изменить нельзя», и неизменно в образе сыщика, великолепно сыгранного В. Высоцким, находил знакомые черты характера, поступки, образ мышления оперативных работников милиции тех, уже далеких, сороковых-пятидесятых годов.

Сыщик… Старший сыщик… Так некогда официально звучали должности оперативных работников уголовного розыска. Потом кому-то это слово показалось несозвучным времени и его заменили на другое. Но как бы ни называли этих людей, суть их работы оставалась прежней: разыскать, найти, обезвредить.

В уголовном розыске тех лет мало было людей с институтской и академической подготовкой. В основном это были люди, пришедшие в милицию из армии, от станка, и постигали они премудрости своего нового ремесла непосредственно в деле. Осваивали «науку сыска» быстро и надежно. Понимали: или они победят зло, порой даже ценой собственной жизни, или зло возьмет верх. Третьего не дано…

Василий Сергеевич Копылов – ровесник Великого Октября.

– Родился я между двумя революциями: Февральской и Октябрьской, – щурит по обыкновению левый глаз Василий Сергеевич.

Сколько я знаю Копылова, а это, пожалуй, больше трех десятилетий, у него это неизменно – сильно прищуренный левый глаз. Говорит ли с кем, улыбается или смеется, гневается ли – левый глаз тут же смыкается бороздками морщин. Не утерпел я как-то и спросил:

– Отчего это у тебя глаз словно в постоянном прицеливании?

– А так оно, наверное, и есть, – улыбаясь ответил он. – Вся моя молодость прошла на западной границе. Тогда, до войны, в пограничные войска брали отменных стрелков. Стрелял я до призыва в армию неплохо, а на границе – не было дня, чтобы не водили в тир. Да и не только по мишеням приходилось стрелять: на то она и граница, тем более – западная. С тех пор, видать, и «заклинило» мой левый глаз, – смеется Копылов.

Все, кто знавал Копылова по Псковскому «угро», были единодушны в своем мнении: пойдет на любое рискованное дело. Еще тогда, на границе, уяснил он для себя главную заповедь чекиста: от опасности не укроешься, хладнокровие и выдержка – только эти качества могут помочь победить. И еще – настойчивость, настырность в поиске. Все это пригодилось Копылову на протяжении всей его оперативной работы – с 1944 года по день ухода на пенсию в 1971 году.

Ночные бдения

Весна 1944 года принесла Псковщине долгожданное освобождение. Хотя еще шли ожесточенные бои в юго-западных районах области, в восточных районах уже налаживалась мирная жизнь.

Василий Сергеевич Копылов был направлен из Ленинграда в только что созданный отдел милиции Пожеревицкого района.

– Вот что, старший лейтенант, – ознакомившись с личным делом Копылова, сказал начальник отдела Тимофеев, – будешь пока помогать мобилизации в армию. Из числа призываемых надо отобрать механизаторов, кузнецов, связистов – словом, тех, без кого район не поднять. Могут оказаться и недобитые полицаи, так что гляди в оба…

Вместе с другими членами призывной комиссии Копылов объехал деревни, а точнее то, что осталось от них после военного лихолетья. В короткий срок, буквально за три-четыре дня, на сборный пункт пришло свыше двух тысяч мужчин призывных возрастов. Тщательно «просветить» каждого не было времени, поэтому уже через день колонна, теперь уже солдат, ушла к линии фронта. А через пару недель из-под Новоржева прибыл сотрудник особого отдела и сообщил, что с передовой, прихватив оружие, сбежали двое местных. Из двух тысяч все же нашлись два шкурника! Кто же они? Теперь у Копылова было время «просветить» каждого из дезертиров.

Как оказалось, один из них, некий Иванов, был поставлен немцами деревенским старостой. Не по принуждению пошел на эту должность, сам напросился. И с первого же дня начал выслуживаться перед своими хозяевами. Выдал гестапо семерых коммунистов, не пощадил даже родного брата. С этим мерзавцем все было ясно. Но вот второй… Трудная загадка встала перед Копыловым. Дело в том, что тот, второй, Савелий Ободов, воевал в партизанском отряде. Партизан и… дезертир? Непостижимо! Но чем больше Копылов опрашивал людей, тем больше проглядывалось второе лицо этого человека. Действительно, в 1942 году Ободов ушел в отряд, но уже через полгода вернулся в родные места. Выяснилось также, что партизаны после этого ходили по деревням и выспрашивали о нем. Окончательную ясность в эту загадочную историю внес Владимир Алексеев, или, как его называли в округе, Володя-партизан. Алексеев храбро сражался с фашистами, был награжден орденом Ленина. По болезни не попал в армию, поэтому его разыскали быстро.

– Сволочь он, а не партизан, – сразу заявил Володя, едва Копылов назвал фамилию Ободова. – В сорок третьем немцы решили покончить с нами. Стянули к Партизанскому краю регулярные войска. Начали прочесывать леса. С танками, минометами, овчарками. Туго пришлось некоторым партизанским соединениям. И тогда командир отряда, в котором служил Ободов, приказал разойтись мелкими группами, затаиться, переждать. Ободов пришел в свою деревню, привел с собой еще двух партизан. Вырыли неподалеку от деревни землянку, в ней и скрывались. Что произошло дальше, неизвестно. То ли жадность одолела Ободова, как-никак его жене приходилось кормить трех мужиков, то ли решил переметнуться к немцам, но в одну из ночей он застрелил товарища. Стрелял и в другого, но тому удалось убежать. Вот после этого партизаны и искали Ободова…

Теперь и со вторым дезертиром было все ясно. Но где их искать? Вернулись ли они в родные места или подались куда-нибудь дальше? Если вернулись, то вместе или порознь?

И Копылов начал налаживать связи с колхозниками, людьми, знавшими дезертиров. Он рассудил так: если Иванов и Ободов вернулись, то обязательно выйдут на связь с родными. За теми в свою очередь и следует установить наблюдение. У Ободова в деревне – жена, дети, родственники. Хуже с Ивановым: жил бобылем, друзей не имел. Правда, в глухой деревушке у озера жил его отец, но уж больно дряхлый старик, какая от него помощь дезертиру? И тогда Копылов вспомнил о жене брата Иванова, которого по указке Иванова расстреляли немцы. К ней и направился Копылов. Женщину не пришлось долго убеждать.

– Помогу, если что узнаю, – просто сказала она и добавила: – Такому ироду не должно быть житья нигде.

И сдержала слово, помогла. Через несколько дней она пришла к Копылову и рассказала, что кто-то из деревенских наткнулся в Горомулинском лесу на подозрительную кучу хвороста.

Часа через четыре Копылов был на указанном месте. С ним и его новый помощник Володя-партизан.

– Все понятно, – покрутившись вокруг хвороста, объяснил бывший партизан. – Смотри сюда. – И он потянул из кучи плетеный пук сухих сучьев. На его месте обнажился узкий лаз, а под ним – яма. – В таких норах и мы, партизаны, бывало, хоронились.

Обследовав яму-бункер, Копылов и его спутник установили, что здесь недавно кто-то скрывался: валялись окурки самокруток, картофельная кожура.

Устроили засаду. Но ни в тот день, ни в последующие никто в бункер не наведывался.

Обнаруженная в лесу яма (подобные тайники местные жители называли «схоронами») давала основание предполагать, что дезертиры рыскают где-то рядом.

И тут заявился к Копылову пожилой колхозник.

– Чертовщина какая-то, начальник, – начал он испуганно. – Сметал я стог на берегу озера. Поехал сегодня за сеном, а стог-то метров на десять в сторону скакнул, решил вот сразу вам заявить…

– Может, померещилось?

– Да ну что вы! – даже обиделся старик. – Хорошо приметил место, где стоговал. А стог перекочевал, и главное – ни травинки на старом месте.

Не медля ни минуты, Копылов с Володей-партизаном и хозяином стога выехали на место. Крадучись, приблизились они к стогу сена. Володя внимательно обследовал его и знаком подозвал Копылова. Повторилась история с кучей хвороста: и здесь был чей-то «схрон». Копылов, отступив на пару шагов, вскинул на изготовку автомат. Володя стал ворошить сено.

Под стогом оказался шалаш. В нем валялось старое солдатское одеяло, в уголке сложены сухари, вареная картошка.

– Заявятся картошку доедать, – высказал предположение Володя.

Залегли они недалеко от стога, под раскидистым кустом боярышника. Ночь уже близилась к концу, когда из предутреннего тумана вынырнула фигура человека, быстро направлявшегося к стогу. За плечами у незнакомца торчал ствол винтовки. Иванов или Ободов? Почему один, а где второй? На размышления времени не было. Пропустив ночного путника мимо куста, Копылов пальнул вверх и гаркнул:

– Стой! Винтовку на землю! Стреляю без предупреждения!

Незнакомец безропотно подчинился. Вдвоем с Володей они мигом скрутили ночного гостя. Всмотревшись в его лицо, помощник Копылова признал:

– Ободов, точно, он! Здорово, дезертир паршивый, – и прибавил крепкое словечко.

При допросе Ободов вдруг спросил Копылова:

– Не ты ли, начальник, случаем, в моем огороде по картофельным бороздам шастал?

Копылов вспомнил: точно, как-то августовской темной ночью забрел он в огород Ободова и обследовал картофельную ботву: не копали ли бандиты картошку?

– Эх-ма, – огорчился, узнав об этом, Ободов. – Лежал я тогда в огороде, слышал и видел тебя, да вот личность разглядеть не мог, думал, кто из местных, а то остался бы ты, начальник, в той борозде.

Двое конвоиров повезли Ободова на станцию. По дороге упросил Ободов своих охранников завернуть к нему домой: попрощаться, мол, с детками да женушкой перед дальней дорогой, да и харчишек забрать… А жена Ободова на стол – самогон и закуску. В общем, случился конфуз: то ли самогон был крепок, или подсыпали в него чего, только по дороге конвой заснул, а Ободов – был таков! Хорошо еще, что хоть оружие не прихватил. Разразился скандал. Областное управление и его отдел борьбы с бандитизмом даже вникать не пожелали во всю эту историю: тебе, Копылов, поручено изловить бандитов, ты упустил одного из них, так что будь добр – приведи его куда приказано, иначе несдобровать.

Чертыхался и клял старший лейтенант растяп-конвоиров на чем свет стоит, но ругайся не ругайся, а приказ выполнять надо. И снова – по деревням. Казалось, что не осталось в районе ни одного человека, с которым он не поговорил, не заручился согласием в помощи. И она пришла: колхозники в одной из отдаленных деревень сами задержали Ободова, залезшего ночью в амбар за общественным горохом. Скрутили бандита и привезли в райцентр. Не желая искушать еще раз судьбу, Копылов сам отвез арестованного в областной центр. Но оставался на свободе еще один бандит – Иванов.

Незаметно подкралась зима. Застыли реки и озера, замер в снежном убранстве лес. А Василий все мотался по району, разыскивая бандита. И не осталось, наверное, ни одной кучи хвороста и стога сена, под которые не заглянул бы неутомимый старший лейтенант. И все-таки он нашел второго бандита. Однажды Копылов узнал, что отец Иванова ходит в заново подшитых валенках. Казалось бы, эка невидаль: подшитые валенки. Ну и что из того!

– А то, – рассуждал старший лейтенант, – сам старик себе валенки не подшивал. Это точно: в избе у него никаких приспособлений для этого не видели. Значит, подшил кто-то другой.

В деревеньке – ни одного мужика, за любой пустяковой поделкой бабы в другую деревню отправляются, а там старика Иванова не видели. Вот тебе и подшитые валенки! Ай да молодец вдовушка-солдатка, что принесла эту весточку Копылову! До чего наблюдательный деревенский народ, ничего, даже самый пустяк, от него не укроется. От той же вдовушки узнал Копылов, что у старика Иванова есть недалеко от деревни, на берегу озера, строеньице: не то сарай, не то банька.

Поздним зимним вечером Копылов и Володя-партизан разыскали эту баньку. На низкой ее двери висел ржавый амбарный замок. Копылов пошарил по стене баньки, нащупал гвоздь, подвигал им, вытащил его из стены и поковырял в замке. Дужка замка сразу же отпала. Открыв скрипучую дверь и держа наготове оружие, они ступили за порог. Потянув носом, Копылов мог поклясться, что ощущает еще не выстуженный морозом теплый воздух. Посветив фонариком, он увидел широкую лавку и на ней куски войлока, дратву, шило. «Вот она где, мастерская-то по подшивке валенок», – мысленно поздравил он себя. Здесь же на лавке лежало стеганое одеяло, подушка, еще какое-то тряпье. На печке-каменке стоял горшок, жестяная кружка. Наконец Копылов и Володя выбрались наружу. Что предпринять? Ехать за помощью, оцепить всю местность? А где гарантия, что за это время вернувшийся Иванов не учует следы непрошеных гостей? Коротко посовещавшись, решили остаться. В бане нельзя – никакого обзора, словно в мешке. Выбрали заросли ольшаника сразу за баней. Прежде чем сесть в засаду, Копылов решил осмотреть окрестности. Он прижался к стене бани и осторожно выглянул из-за угла. Перед ним простирался в скудном свете звездного ночного неба ледяной панцирь озера. Дул пронизывающий холодный ветер. Копылов уже собрался оторваться от стены, как вдруг заметил крохотную черную точку на ледяной глади озера. Копылов всмотрелся пристальнее и заметил, что точка передвигалась. Вскоре можно было уже разглядеть, что по льду озера, направляясь к баньке, двигался человек с каким-то грузом на плечах.

– Володя! Сюда! – тихо позвал Копылов своего спутника.

Лучше бы он этого не делал! Володя вынырнул из куста и вырос на открытом месте у бани.

– Назад! – крикнул было Копылов, но было уже поздно. Человек на льду остановился как вкопанный.

Копылов и Володя словно по команде бросились с обрыва вниз, оба не удержались на скользком насте и кувыркались, ослепленные и оглушенные, до тех пор, пока не скатились до самого льда.

«Только бы не упустить!» – подстегивала Копылова одна-единственная мысль, когда он, очутившись на ногах и сбивая с автомата налипший снег, кинулся туда, где еще маячила, уменьшаясь в размерах, темная фигура. Рядом топал Володя.

И когда Копылову показалось, что в ночной мгле уже ничего не разглядеть, из темноты полыхнуло яркое пламя – и грохнул выстрел. Пуля, ударившись о лед, просвистела где-то сбоку.

– Отстреливается, гад! – почему-то обрадовался Копылов и поддал ходу. Он не раз бывал на этом озере и теперь отчетливо представлял себе густой ельник, спускавшийся к самому берегу, куда уходил бандит. Если Иванов успеет достичь берега – пиши пропало, уйдет!

– Отсекай ему путь! – крикнул он Володе и тут же услышал, как тот, плюхнувшись на лед, заклацал затвором винтовки. Одна за другой, осветив все вокруг, прочертили огненные линии мрак над озером, углубляясь туда, куда бежал бандит.

«Молодец, трассирующими бьет!» – мысленно похвалил Копылов друга и теперь отчетливо уже видел человека, который, словно наткнувшись на какую-то преграду, стал уходить вправо, к пологому берегу, поросшему камышом. А трассирующие жгуты из винтовки Володи все дальше отсекали беглеца от спасительного для него ельника. Копылов уже слышал сухой треск тростника, через который продирался бандит, когда оттуда рванули воздух один за другим два выстрела.

– Стой, Иванов! Сдавайся! – все еще надеясь взять бандита живым, крикнул Копылов. В ответ – снова выстрелы. Тогда Копылов, поставив автомат на короткие очереди, нажал гашетку. В тот же миг рядом бабахнула винтовка Володи. И наступила звонкая тишина.

Когда они осторожно подошли к черневшему в камыше телу, Володя наклонился над ним и тихо произнес:

– Вот и отлетела твоя бандитская душа, Иванов.

Днем на озеро для официального опознания убитого привезли старика Иванова. Опустившись на колени возле бездыханного тела и сняв с седой головы шапку, старик глухо простонал:

– Сын это, мой сын… Один я теперь остался…

Копылов постоял рядом, потом устало побрел к берегу, где, застыв на ледяном ветру, уже давно поджидал его Володя-партизан.

Сорок пятый – победный

Вскоре Копылова перевели на работу в уголовный розыск Псковского областного управления внутренних дел. Пожеревицы по сравнению со Псковом вспоминались тихой обителью. В Пскове что ни ночь – грабежи, драки, а то и почище что. И когда только успела разная мразь в областной центр собраться?! Отсыпались оперативники большей частью днем, а с вечера – на ногах: того и жди, что последует срочный вызов.

…Тусклый электрический свет едва освещал вход в единственный тогда в городе ресторан. Время для дежуривших здесь сотрудников уголовного розыска тянулось медленно.