Текст книги "Отче Наш (СИ)"

Автор книги: Игорь Григорович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Беллерофонт проснулся, вяло ощутил в себе возвращающуюся силу, собрал за собой мусор и вместе с Толстяком двинулся на малую родину, в Саракены. На скамейке осталась начатая пачка хороших сигарет: ни пить ни курить до следующего летнего дня солнцеворота Магу было заказано. Солнце уходило на горизонт.

24

Песня отзвучала, черный ворон улетел. Больные и медперсонал проводили убегающего начмеда овациями и разбрелись по-тихому, постепенно погружаясь в рутину больничного содержания. Плотник обратился вновь к созерцанию муравейника, но тут же решительно развернулся всем корпусом, догнал Эфру на ступеньках, шепнул несколько слов. Женщина подняла руки к груди, к голове, постояла, решительно провела руками по волосам к затылку, бросила руки вдоль тела и пошла за мужчиной в корпус.

Пообедать служителю загса сегодня не улыбнулось. Зашли двое без пяти на обед, а вышли к концу сокращенного рабочего дня, – пятница все же. Служитель загса вздохнула-выдохнула, дописала положенные реквизиты в книге регистрации, захлопнула талмуд, как выстрелила, спрятала в сейф и печать следом, закрыла сейф,– ключ в надежное место, над сейфом гвоздик,– подошла закрыть окно. Двое стояли внизу и изучали брачное свидетельство – сертификат на совместную жизнь. Женщина стояла и смотрела в окно, а двое внизу стояли и смотрели в бумажку. За женщиной зашла коллега и позвала домой. Женщина вздохнула-выдохнула, перекрестила стоящих внизу, и повернулась на голос. В кабинете никого не было. Женщина повернулась к окну – внизу никого не было. Женщина вздохнула-выдохнула и пошла из кабинета, раздумывая: забежать сейчас в церковь, или заскочить домой, а потом в церковь. Как ни как, а рождество Иоанна Предтечи, а дети обязательно пойдут на Ивана Купала.

А двое внизу шли из города, стараясь выбирать улочки потише.

– У тебя седые глаза... ты знаешь?

– ...

– Да, кстати. А откуда у тебя паспорт с собой и такой хороший костюм?

– Шел устраиваться на работу... в тюрьму... плотником.

– Никогда бы не подумала. А кто ты по профессии7

– Преподаватель языка и литературы.

– Мне показалось или я ошиблась... Вы знакомы?

– Да, учились вместе в одной группе.

– Бедный Беллерофонт... Ты на двенадцать лет старше и Дева, а я Рак – самая неудачная пара по гороскопу.

– Через двенадцать лет это уже будет поправимо... А Бог выше звезд и созвездий.

– Расскажи мне о своей жене...

– Прошлого нет, а есть настоящее и будущее...

– Куда мы идем?

– В церковь, обвенчаться, а сейчас зайдем и выберем кольца, вот сюда...

На церкви висел амбарный замок. Священник сладко дрых в опочивальне владыки, а матушка закрыла церковь и дом и пошла ворошить сено. На церковном дворе стоял колодец. Плотник подвел жену к колодцу, достал полное ведро звонкой студеной воды, наклонив ведро, умыл лицо и руки, дал умыть лицо и руки жене, достал обручальные кольца из коробочки, омыл их в струе воды, поднял взор к небу и сказал:

– Господь наш и Бог наш! Обращаюсь к Тебе по праву слова Твоего: вы цари и священники Бога Живого. Ты сочетал нас по закону людскому, а сейчас я прошу сочетать нас по закону Твоему: по закону жизни и смерти. Благослови нас на совместную жизнь, как написано: ни муж без жены, ни жена без мужа, а всё в Господе. Да будут двое как одно. Благодарим Тебя и славим и преклоняем колени свои и сердца наши, да будем мы одно отныне и во веки веком во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.

Ангел Распорядитель зачерпнул кубком из Чаши Благословения, передал кубок ангелу Вестнику. Вестник омочил в кубок палец, потом протер пальцем глаза и вылил содержимое долу.

– Смотри, дождь, – вставая с колен, подставила лицо и руки женщина, – откуда? На небе ни одной тучки.

Мужчина склонился ниц, поцеловал землю, встал с колен.

– Поехали ко мне, переоденемся, а потом и тебе нужно переодеться, – у нас долгая и страшная ночь.

Солнце уходило в горизонт. Народ готовился к празднику.

25

– Стой, чуешь? Водкой пахнет.

Отвечать барчуку на риторический вопрос Фикса не торопился. венечка все понял сразу, но вида не подал. И вопрос о народе, который и в голову никому прийти не может, и, кажется, золотая кокарда, и эта сила сверхчеловека – повелевать, которую Фикса не видел ни у начальника зоны, ни у пахана. Да еще близлежащая засекреченная усадьба отдыха, о которой все знали кроме младенцев, но и те догадывались, – все это наводило на мысль, что ему пофартило и выпал как бы рояль флешь, а в покер он играл хорошо. И еще он видел это лицо на зоне по телевизору.

Но тут его внимание привлек знакомый запах.

– Точно, водкой пахнет.

Он медленно сошел с тропы и, втягивая воздух в ноздри, наощуп побрел в заросли. Места тут были гнилые, и даже дети боялись сюда заглядывать. Бывшие очистные сооружения, которые вначале разворовали и вывезли весь металл, а затем стерли ластиком со всех отчетных и подотчетных документов, чертежей и планов, так что уездно-городские власти уже успели выставить на аукцион лакомые угодья и под застройку и под санаторную зону.

Литровая пластмассовая бутылка колы грелась на солнышке с открытым горлышком. Фикса подобрал теплую мягкую бутылку, посмотрел глазом вовнутрь, а потом принюхался, – в бутылке оставалось больше граненого стакана.

– Живем, пацан, – повернул сияющее лицо обладатель счастливой находки к барчонку и медленно стал покрываться синюшным потом. За спиной барчука, не больше шага чуть левее, из канализационного колодца, замаскированного самой природой, торчали три босые ноги в стоптанных носках. Взгляд барчонка все еще выражал такую глубокую признательность и бескорыстное восхищение, что Фикса тут же взял себя в руки.

– Садись медленно в траву и закрой глаза, а я буду говорить.

Барчонок послушно сел. Фикса хотел сплюнуть, но во рту скопилась только суш.

– Ты, парниша, жмуриков боишься?

– Нет. – Не понял вопроса, но храбро ответил барчук.

– Слушай сюда, пацан. За спиной у тебя два жмура... ну, дохлые которые... да померли они.

Барчук медленно стал подниматься, бледнее на глазах.

– Сядь, сядь, не рыпайся... не вздумай рыпаться и когти рвать, тут места гнилые, спасать тебя не буду. На вот, потяни, – и Венечка протянул бутылку в дрожащей руке.

– Нет,– замотал головой теперь уже совсем ребенок.

– Да ты еще совсем салага. А я выпью.

И глотнул, и закашлялся. И стал быстро и мелко глотать слюну и полившуюся из желудка тошноту. Быстро справился с организмом и хлебнул снова. На этот раз все прошло благополучно, и на лице объявился розовый румянец пятнами.

– Сиди, не рыпайся, вот подержи, да не расплескивай, а я гляну.

Видно карабинеры с размаху оба угодили в рваную трубу коллектора и захлебнулись испарениями. Вытащить бедолаг силенок не хватит. Надо идти за помощью, хоть и фараоны, а все ж таки люди. И пошел бы, да вдруг вернулся и, став на четвереньки и отворачиваясь от зловония, стал доставать из кобуры пистолет и запасную обойму у одного,– на другого ни сил ни дыхалки не хватило. Срыгнув, откашлявшись, повалявшись в траве, с пистолетом и обоймой Фикса предстал перед барчонком.

– Вставай, пойдем постреляем, – и направился в сторону кладбища.

Группа искателей отыскала быстро и оперативно мотки бечевки, заградительной ленты, пробку от бутылки и карабинеров, но тревога только усилилась – пропало табельное оружие. Настала необходимость вводить хоть какой-либо план перехвата. Прибывший начальник карабинеров потел в мундир.

Кладбище их встретило тишиной и покоем. Волонтеры и спасатели уже побывали на кладбище и оставили после себя окурки и затоптанные свежие могилы.

Отличное место для стрельбы должно быть в диких кустах черемухи, куда и подались бравые парни с пистолетами.

– Опаньки, яма, стой! кто то плачет.

И подростки приступили к спасению

А в спец усадьбе был тихий послеполуденный отдых, и ни спящий отец, ни дядька, представленный к отроку, ни мамки и няньки, никто не заметил отсутствия красного солнышки, ибо каждый полагался на другого. И только казначей бодрствовал усердно, а его ангел играл со сторожевыми собаками в чехарду.

Вытащить девчонку из трехметровой ямы-склепа подросткам оказалось не под силу. А солнце уже приближалось к горизонту.

– Вот что, – резонно подытожил неудавшиеся попытки, обладатель золотой фиксы,– дуй ка ты, паря, курсом на дорогу, вон на тот рекламный щит, а оттуда тебе до усадьбы рукой подать. А я здесь посижу, а ты по дороге скажи там, что мы здесь застряли. Да не бойся, тут с полкилометра по тропе. Иди, комары заразы кусаются.

Посмотрев, как вприпрыжку исчезает за высокими травами и кустами барчонок, и плюнув в душе на все дивиденды от такого выгодного знакомства, Фикса стал осматривать деревья черемухи, в надежде сломать хоть одно и опустить в склеп. Из склепа не раздавалось ни звука.

– Вот чумовая, хоть бы плакала, и то на душе веселее было бы, – ворчал подросток, пытаясь сгибать деревья, залезая на них. В душе зарождалось гнетуще-сосущее чувство страх – чуйка приподнялась в стойку.

Жива, Марена, Леля, не обращая внимания на возню сверху, продолжали оказывать на живую чистую душу психосемантическое воздействие. Даже закрыв глаза, девочка видела богинь, их назойливо приветливые обещания потусторонних радостей бытия. Символы и образы сменялись чередой манящих, привлекательных видений, сулили неиссякаемые кладези счастья... Вот тут то богини и прокололись в своем ретивом рвении изменить сознание ребенка. Ребенок был подкован православной догмой:

"Празднует днесь Церковь честное торжество учителей триех, ибо тии утвердиша Церковь божественными своими догматы".

Если бы богини пели о блаженстве, к которому стремиться всякая тварь мыслящая, то может и нашли бы отклик в душе ребенка. Но богини запели о счастье и тем самым извели дальнейшее общение к нулю. Счастье – это состояние живой души здесь и сейчас, не взирая ни на самочувствие оной и на ее материально-духовное состояние. А зачем мне счастье, которым я владею ежеминутно здесь и сейчас. Что хотели вложить богини в это слово, для ребенка было просто непонятно, ибо здесь и сейчас она чувствовала что то несуразное. Но и это называется счастьем: ибо здесь и сейчас.

Упарившись в мрачном склепе со строптивой юницей, богини, поправляя слипшиеся платья, решились на кардинальные меры: привлечь на помощь египетское божество Сириуса, так как вся родная славянская нечисть токмо собиралась в поход на закате солнышка. А солнце стояло над горизонтом.

Чуйка не подвела, – со стороны предместья в галоп неслась рыже-огненная тварь с волчьей мордой. Пацан соскользнул с дерева и вытащил пистолет. Божухна, как с ним обращаться то? Стал тянуть на себя затвор, затвор не поддавался. Между свежезарытыми могилами появилась тварь. Фикса прыгнул в склеп и отключился.

26

Солнце уходило в горизонт. Беллерофонт, прежде чем забрать вещи из отчего дома, решил навестить родителей. Выйдя с автобуса на окружной дороге, молодой человек быстро пошел вдоль реки по направлению к кладбищу. У реки вовсю шло приготовление к народному празднику. Даже возводились новенькие пластиковые места для зрителей, а загон огораживался символическими муаровыми лентами-цепями.

– Ого! Большие шишки ожидаются. Похоже, что ждут Самого.

– Как всегда зришь в корень. – И толстяк так наподдал по одному из стульев, что его порывом ветра унесло в реку.

– Ну да, тебе можно, ты невидимка.

– А тебе кто мешает устроить здесь заворот кишок,– подкинув в воздух еще пару стульев, смеялся толстяк.

– Не поможет.

– Понимаю и сочувствую. Что нечистым серебром обложенный глиняный сосуд, то пламенные уста и сердце злобное.

– Мерзость для праведников – человек неправедный, и мерзость для нечестивого – идущий прямым путем.

– И это говорит Дориан Грей.

– Сейчас будешь в реке вместо стула.

Толстяк стал в позу декламатора:

Наша Таня громко плачет,

Уронила в речку мячик.

Тише, Танечка, не плачь,

А то будешь там, где мяч.

А вокруг усердно резвились распорядители и рабочие. Возводили в центре поляны огромный кострище, как для аутодафе, по периметру круга – костры поменьше. Ставили огромный столб с колесом на верху и спускающимися с колеса вожжами – качели. У реки поднимали, украшенное венками чучело. Предприимчивые селяне и поселянки раскладывали в палатках травы на любой вкус и цвет, а продавцы потребкооперации вынимали с подъезжающих фургонов тонны снеди. Разгул обещался быть изобильным, но в той же мере и скоромным. Напротив виб-трибун. метров так с полусотню, возводили помост для лицедейства, естественным задником выступала река, на которой готовилась флотилия плотиков с венками. По расчетам устроителей всем славянским бонзам должна быть оказано и подобающее величие и трепетное почтение. Но, повторимся, праздник сулил быть преобильным, но трезвым. На что славянские боги реагировали с затаенной обидой однозначно, но это учредителями праздника в расчет не бралось, – форма главенствовала.

Навстречу попалась странная процессия: карабинеры и молодые люди в штатском, кое-кто изрядно перепачкан, и все они устало брели по направлению к селу, где у здания общепитовского заведения стояли на приколе машины с мигалками. Метрах в ста за процессией шел понурый человек в берете и кирзовых сапогах и с посохом.

Поравнявшись с молодым человеком, мужчина в берете внимательно всмотрелся в идущего, перевел взгляд на то место, где стоял толстяк-невидимка, еще раз глубоко взглянул на красавца – и пошел в сторону очистных сооружений, широко замахивая палку перед собой. Цивильный костюм, заправленный в кирзачи, импозантно смотрелся под беретом художника.

Грейдер вызвал однозначную улыбку у мага. Следы присутствия Марены на столь грозной технике и видения ночных катаний богини, вызвали такой шквал смехотворного заряда, что содрогаясь от подступивших колик, провидец залез в открытую кабину трактора, уселся поглубже в мягкое сидение и стал, как в детстве, воображать невообразимое. Еще бы несколько мгновений и от кладбищенского антуража остались бы ножки да рожки, но толстяк встал на защиту усопших, заехав гидравлическим рычагом под ребра сорванцу. Сорванец тут же превратился в грустного молодого человека с печалью во взоре – на него смотрели скромные кресты его родителей. Так они и смотрели друг на друга: сын, который постиг потусторонний мир, но не знал, как жить, и его родители, которые уж точно бы знали, как жить, но уже не могли.

И тут у грейдера объявился, а потом быстро исчез в зарослях дикой черемухи огненный бог Сириус.

"Ходят тут разные, – оставаясь в вечности, краем глаза подумал маг, – потопчут грядки. А причем тут грядки? Какие грядки? А кто ходит? Где ходит? О чем это я? Огненное божество померещилось, а что я знаю про них, кроме названий. Да. Вот так живешь, а глядь, к тебе на могилку сам Сириус и заглянет. Эх, боги, боги! Дальше то Второго неба вас и не пускают.

Ага... Второе небо есть сосредоточение всех земных богов – "героев неба", которые в Великой битве не встали ни под чьи знамена. Небеса с шумом свернутся в свиток, и не будет уж больше "героев неба" никогда, даже имен их не останется в Книгах. И Смерть и Жизнь вычеркнули вас навсегда!"

27

Ангел Вестник был послан в отдел Реинкарнации. Прибыв на Четвертое небо и пройдя процедуру идентификации личности – ангелы строго охраняли свои владения от бывших собратьев, все еще лелеющих надежду на возвращение из мест отдаленных – ангел поспешил побыстрее выполнить поручение. Предстояло отправить на землю группу одиозных личностей, которые наделали делов во времена Якобинской революции. Необходимо было сверить списки и уточнить социальное положение семей, где должна и состояться реинкарнация будущих проповедников и проводников радикального эгалитаризма. Люди всех религий усиленно сотрясали небеса молитвами за Мир во всем мире. Небесам уже надоела эта параноидная тряска, и приходилось принимать меры – посылать на землю "Мир". Ибо, когда будут говорить: "мир и безопасность", тогда внезапно постигнет их пагуба, подобно как мука родами постигает имеющую во чреве, и не избегнут.

Отдел Реинкарнации находился рядом с отделом Запудривания мозгов. Ангел, мобилизовав всю силу воли, подбегом устремился к месту назначения, по пути совершая крестные знамения направо и налево. Но аура и обаяние отдела Запудривания была так могуча и привлекательна, что ангел и не заметил, как ноги сами внесли его в царство Запудривания и Запаривания не только мозга, но и всех других органов включая конечности.

Отдел трудился. От дел трудился. От дел можно только отдыхать. От дел трудиться, значит стараться всеми фибрами души сачковать, т.е. отлынивать от дел. Поэтому и конечный продукт отдела и есть отходы от дел, т.е. брак. Вот над этим усиленно и трудился отдел Запудривания, т.е. все отлынивали от дел. Но отлынивали так профессионально, что продукция тоннами падала на землю, а там ее подбирали, сортировали и придавали товарный вид люди с рудиментарными отростками юмора.

Юмор, сатира, сарказм – это и не бич нашего времени, это Чума нашего времени. Смехотворство стало профессией. Смехотворство изменяет плавную закругленную линию на зигзага образную с острыми и тупыми углами поворота. Плавность и размеренность бытия уступила место ужимкам и скачкам, рваным переходам из одного состояния в другое. От тупых и острых поворотов мышечной реакции на юморину кровь в организме сотрясается и как бы закипает, образуя пузырьки. А с пузырьками в крови ты уже как бы и не жилец, ты выключен из жизни. Только это и ничего кроме этого не преследовал отдел Запудривания. Выключить человека из жизни – вот главная задача отдела. А юмор есть наиважнейшее средство искусства, можно сказать реанимированный рудимент на теле искусства, для достижения цели оболванивания масс.

И полилось: камеди шоу, камеди клаб, камеди увумен, эксгибиционисты всех мастей, парасян шоу, маски шоу, прямо смех с доставкой на дом. Мультики стали квадратными и герои с лицами – не дай бог приснится. И это все и множество подобного выливается на головы и в головы человека, включая 0+.

А кулинарные шоу программы – этот желудочный интеллект нации. Бесподобно! Так и манит, с истекающей от жира свиной котлеткой в руке и бокалом пепси, собственного приготовления в другой, исходить отрыжками икоты в ресторанной "антураже" под экзальтацию эксгибиционистов от юмора.

Ангел Вестник прогнал видения остатками силы воли, но с места не двинулся, а засмотрелся на очередной монитор, где очередной супер герой спасает мир от супер злодея. А из рядом стоящих плазм, реально выпирали наружу всякие монстры, вампиры, зомби. Хэллоуин входил в каждый дом и поселялся там, как имеющий право. Смерть и сверхъестественное лишали человека дневных радостей и превращали его жизнь посредством оккультизма в сплошную ночь.. Ночь, когда душа ищет путь в чистилище, а попадает на операционный стол продюсеров и режиссеров, слуг Франкенштейна, которые и вкладывают новый мозг в голову потребителя. А потребителями сей видео индустрии являются исключительно дети! "Не плачьте обо Мне, плачьте о детях ваших!"

Апокалипсис, о котором предупреждали пророки, уже совершался в эфирной сфере. Сознание потребителя готовилось к приходу завтрашнего дня, который уже и наступил сегодня.

" И вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя смерть, и ад следовал за ним..."

28

Дядька, почесывая слипшиеся гениталии, подмываться было лень, стоял и жмурился на заходящее солнце, одновременно пытался договориться с козлом в носу, но поджарый козел попался упрямый. Дебелая медсестра показала свою маленькую взлохмаченную головку, но тут же растворилась в тени бунгало,– из-за угла выбегал барчонок. Дядька полуобернулся на воспитанника, не меняя положения рук и глаз, в которых еще стояла сытая утеха:

– Батька встал... пора и нам. Пойдем, распишешься в журнале, что я провел урок единоборства, да покажу тебе новый прием,– и пошел в тень бунгало. Мальчик вначале не смело, а потом привычно, пошел вслед за воспитателем, в душе радуясь, что пронесло, и решил никому ничего не говорить.

Из флигелей выползала заспанная прислуга со смартфонами, и зачинался обычный трудовой вечер жития почетных гостей.

– А наш то...

– А наш то...

Времена меняются, а нравы все те же.

"А наш то" позволил всем пробудиться. Очнулся и сам. Прислушался. Газовыделения не беспокоили. Потянулся. Живот скромненько запросил диетического супчика. Повеселел. Вечер обещает быть томным. Стоп. А где это мой крысавец, то есть казнохранитель? С испугом завертелся,– отыскав в уголочке, в креслице, успокоился:

– А ты тут. Ну как там золотой запас?

Поминая добрым словом своего ангела-хранителя, который все таки достучался через внутренний голос до своего любимчика, казначей, скрывая сбившееся дыхание, стал было открывать рот, но вопрошающий милостиво отмахнулся.

– Оставь. А вот что скажи мне, любезный... – хотел назвать по имени, ну хотя бы отчество вспомнить, но вечер обещался быть томным, и всякая фамильярная чушь в мозгу блокировалась. – Вот скажи мне, а что если мне зарплату урезать, сократить денежное довольствие, а?

Казначей всегда готов ко всему – первый из пионеров:

– Какое непосильное облегчение для налогоплательщиков...

– Знаю, знаю! А вот ты мысль до конца уразумей: первое, я получаю меньше всех из себе подобных; второе...

... и загибая поочередно пальцы на руках, стал развивать витиеватую мысль возлежащий, в полной уверенности, что уже готов диетический супчик, и по мановению его воли супчик будет подан. Приятные моменты он всегда откладывал на потом – дело прежде всего! дело и еще раз дело! Поэтому он теперь имел,– что имел. Цельность его натуры признается биографами как константа, то есть постоянная величина, которая должна служить баннером, тьфу ты, знаменем для подрастающего поколения.

А Казначей, все еще пребывая в прострации от головоломных посягательств узкоглазых бактерий на золотой запас и своих адекватных мерах по сохранности оного запаса, вел внутренний параллельный монолог во мгле своего подсознания:

– Золотой запас! Да гори он китайским огнем, если на текущий момент платить по счетам нечем. Опять кредиты, опять займы, и каждый месяц на проценты разбит аж до десятого колена. Опричников кормить нечем, не говоря уже о крепостных. Простой народ что, а опричники, если с иноземцами снюхаются, то смуты не миновать... Получаю меньше всех из себе подобных и питаюсь тремя корочками хлеба. А на какой счет записать закрытые и открытые базы персонального отдыха, содержащиеся круглогодично, да резиденции для приема себе подобных, да медучреждения для себе подобных, да авиа– авто– техновольеры для личного пользования, да денежное довольство обслуги... Бедненький Буратино не просто бедненький благодаря дару великого лицемерия.

– Четверть века у власти, и чувствую, что становлюсь все неприхотливее и не прихотливее. А где мой наследник?

– Дядька учит основам безопасности жизнедеятельности.

– Добре. А медсестра?

– Практикует навыки оказания помощи поперечным способом, по новым методологическим инструкциям.

– Добре. К празднику все готово? Ну, тогда я покажусь без помпезности – инкогнито, значит. Да попа пригласите. Все ж я как ни как а православный атеист. А теперь супчику мне и клозет без мух.

А Казначей подумал: почему динозавры боятся мышей? потому что в шкуре динозавра живет, пусть и маленький, но слон.

Кабала святош ожидала выхода сюзерена. Придворные построились по ранговому ранжиру. Некоторые были с пассиями. Званый раут без галстуков, по домашнему. По-домашнему объявился и сюзерен. Супчик пошел на пользу, мухи не испортили настроения, вечер казался томным. Спустившись легкой походкой с крыльца, опора демократии приветствовал вассалов дружеским рукопожатием и легкими фразами благодушия. Перебирая радостные потные ладони, ощущая поддержку в каждом рукопожатии, он уже в мыслях предавался эффекту, который произведет его появление на всенародно почитаемом празднике предков. Последнее рукопожатие – и можно бежать в народ, слиться с народом, стать частью народа и, чего греха таить, оттянуться, как и народ оттягивается: поводить хороводы, попрыгать через костер, пустить венок по реке, погадать на суженую-ряженую, испить Живой, хотя где ты ее возьмёшь, испить Мертвой водицы – и кто знает, кто знает, возможно и иные утехи взыграют в чреслах. Бегом, бегом в народ...

Протянутая рука зависла в воздухе и ждала последнего рукопожатия, но рукопожатие сторонилось объятий. И тогда значимые глаза первого лица стали лихорадочно искать причину задержки, – и нашли седые глаза незнакомого плешивого мужчины, с которым рядом стояла женщина, похожая на мать, жену, подругу, любовницу и на ту единственную, что изредка является во снах. И время остановилось, и раскрылась вечность.

"Я проходил мимо и видел тебя на скорбном празднике, когда ты почтил детей Моих и поклонился жертвам холокоста, без помпезности и в простоте. И это было любо в глазах Моих. И ты правил, и рука моя была в помощь тебе. И даже за подземелья твои Я не спрашивал с тебя, ибо по воле моей должны страдать люди сии, чтобы благоухать на небесах. И за золотой запас Я не укорял тебя, ибо народ сей достоин сего содержания. Но ныне вот Я против тебя.

За блуд служения иным богам, за праздничные служения не Мне, за твоё лицемерие необузданное, когда ты прикрываешь неискренность, злонамеренность притворным чистосердечием, добродетелью, – отыму от тебя разум, и вассалы твои будут показывать тебя за деньги желающим, и дети твои умрут в бедности на чужбине. А если покаешься, и призовешь имя Моё, то станешь творить доброе в очах Моих, и дам тебе добрых советников, а негодных людей твоих изгоню вон, и умножу богатства твои, и посажу на престол наследство твое после тебя."

И отступил человек тот и женщина его с ним и пропали между деревьями. И никто из присутствующих не обратил на них внимания. И пошли двое, как вода сквозь сито, между оцеплением и собачками, мило зажавшими куцые хвостики между ног. И заходящее солнце веером расплескавшихся лучей сквозь жидкие кроны долговязых сосен вирилловым светом отражалось во мхах и кустарниках. А густой траве, в небольшой ямке сидели пятнистые зайчата. И женщина побежала к ним.

– Стой! Это смерть.– И пошли двое, и не подходили к норе.

Казначей запаниковал. Он было сунулся за хозяином в лимузин, но хозяин буркмув что-то, захлопнул сам перед казначеем дверцу так, что бедолага, следовавший следом, чуть не выронил персональный ноутбук. Дверца захлопнулась, хозяин отъехали. Казначей впал в ступор, а потом и в тяжелую панику. Он осмотрелся. Придворные все видели. Казначей знал, что вся это челядь просто патологически не терпела в своем окружении его– такое всесильное лицо. Помявшись на дворе, обиженный до самых селезенок, что таить правду – у каждого из нас этих селезенок по сто штук и более. Так вот, обиженный по самые селезенки, Казначей прошел прямиком в кабинет, налил этак грамм столько, сколько предполагала данная ситуация и залпом, мелкими глоточками, выпил досуха бокал Мертвой водички. И потянуло его ко сну.

И вышел к вассалам дядька, дрессированно улыбаясь, да почесался в паху, да разрешил всем проследовать на праздник по желанию. И пошли вассалы веселой толпой к реке, где уже разгорались костры. А по трассе впервые за много, много лет, среди обыденного потока машин, пятничного потока машин, на допустимой ограничительными знаками скорости, ехал бронированный автомобиль без сопровождения, и отец с сыном наслаждались прохладой, текущей в открытые окна автомобиля.

29

Когда в яму свалился Венечка, Журба стояла у стены склепа и молилась. Богини просчитались. Им казалось, что в этом десятилетнем теле находится неопытная душа, которую преспокойненько можно использовать в своей великой цели: приготовить невесту Яриле.

Когда появился Озирис в образе Фараоновой собаки, Журба спокойно взяла из руки парня пистолет, спокойно опустила флажок предохранителя, напрягшись, передернула затвор, улеглась удобно на пол, подняла полусогнутые руки с пистолетом, направила ствол в дыру на потолке, задержала дыхание, – показалась морда собаки,– зажмурилась и плавно нажала на спусковой крючок: саданула в дыру. Гильза ударилась о кирпичную стену и мягко шлепнулась на лицо парня. Парень открыл глаза. Жива, Марена, Леля молча посматривали на девушку,– подарок для Ярилы представлял угрозу. Жива, марена, Леля отправились за инструкциями. Фикса сел на пол.

– Где научилась?

– В кино показывали.

– Попала?

– Нет. Тихо наверху.

– Дай мне.

– На.

Подросток потными руками сжимал теплый пистолет, направив его на дыру. Стояла тишина.

Выстрел вывел мага из состояния созерцания. Подобравшись кошкой, он расчетливо пружинисто, визуально просматривая пространство на все 360 градусов, бесшумно двинулся в сторону густых кустов дикой черемухи. Толстяк прикрывал сверху. Три богини одинаковых с лица в одинаковых платьях, подбоченясь, всплыли над деревьями, скорострельно провели совещание при помощи жестов, не обращая ни на что внимания, и быстро засеменили по воздуху, в сторону празднично убранной поляны у реки, – заметно спешили.

– Сестрички поспешают. – провожая взглядом надменных красавиц, констатировал Толстенький,– подмогу приведут. Знать, невеста строптивая попалась.

– Следи за небом.

– Не учи ученого. Сам берегись, собачка с норовом.

– Угу, кис-кис-кис, пёсик, не зли дядю, хвост на уши натяну.

Из кустов вышел пёсик размером с полулошадь, с морды капала кровь, с сосков молоко.

– Озирис, да ты сука.

Сука оскалилась.

– Извини, друг, обидеть не хотел. Где славяне, где египтяне? Это наша распря, местечковые раздоры. Тебе по статусу вклиниваться, что орлу мух ловить.

За спиной послышались осторожные шаги. Не поворачивая головы, Беллерофонт чуть сместился в сторону, спружинился в позе лучника. За спиной чуть сбоку стоял Художник с палкой посохом и внимательно смотрел на собаку.

– Это Озирис.

– А ангел чей?

– Хорошо. что ты его видишь.

– Чаще я вижу зеленых чертей.

– Похвально. Следи за сигналами ангела, а я с собачкой поболтаю.

– Дочь там?

– Да. С ней парень, у них пистолет.

– Тебя как звать?

И тут, как молния, озаряет тьму от края до края, так и подсознание Мага выдало ответ. И всё стало на свои места.

– Фрол.

Не меняя позы ног, Фрол присел на корточки, зачерпнув в ладонь свежеразрытый песок, сказал:

– Детей бы твоих закопать надо по-людски. А молоко чего из сосков капает? а, зайчишек кормила... ну это они всегда так, детей бросят, а чужие мамки их кормят. Вот теперь после твоего запаха ни одна зайчиха к тому месту не сунется. Иди. Корми детей, а я твоих пойду и закопаю, а ты иди к приемышам. Иди. Иди. И зла на нас не держи. Не твоя вина. Каждый ответит за дела свои. Иди.