Текст книги "Отче Наш (СИ)"

Автор книги: Игорь Григорович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Заместитель начальника карабинеров нашел-таки двух адекватных подчиненных и приказал оградить место старых очистных сооружений, которое поросло хмызом. лишайником и всякой не радующей глаз порослью в человеческий рост и выше, а сам возглавлял штаб по поискам пропавшей девочки в местном общепитовском заведении, куда стекалась вся информация и прохладительные напитки.

Карабинеры, затянутые в портупеи с полным боевым комплектом, сидели в кустах на пригорке и жадно пили сорокоградусную Мертвую воду, замаскированную под кока-колу. Начало дня улыбалось служивым полным отсутствием начальства и пустяковым заданием, – мотки бечевок и заградительной ленты кучкой пылились в непролазной траве. Хорошо было до бесчувствия. Сон незаметно подкрадывался со всех сторон и служивые готовы были брать его в плен голыми руками, когда из хмыза вышел человек с посохом в руке и остановился в нерешительности у подножия холма. Сон обиделся на невнимание и уполз в тенек, а карабинеры стали опасливо трезветь – на тропинки стоял Художник опершись на посох и вовсю смотрел в их сторону.

Орел может увидеть кролика на расстоянии двух километров, – вот какой большой кролик.

– Нашли что-нибудь? – вглядываясь в служивых, спросил как-то виновато, осунувшийся за эти дни, отец девочки.

Хочешь, не хочешь, а надо отвечать. Карабинеры нехотя приподнялись и отрицательно закивали головами. Отец девочки еще посмотрел незряче на карабинеров, как будто что-то вспоминая или размышляя, постоял и подался снова в заросли, не выбирая дороги.

– Вспомнит, узнает, – хлебая теплую жидкость из пластмассовой бутыли, сказал первый, напрягаясь как перед прыжком.

– Может и вспомнит, может и узнает, – хлебая из той же бутыли, сказал второй, настороженно прислушиваясь и осматриваясь.

– Надо принимать меры, – опять хлебая из отобранной бутыли, решительно предложил первый.

– Этот может нам сломать карьеру, – сказал второй, жестко смахивая муравья с трехзвездочного погона с одним просветом и одновременно ища глазами Художника в непролазном месиве из растительности.

– За "ласточку" нас по головке не погладят, – решительно ища пробку вокруг себя и не найдя ее, поднялся во весь рост обладатель погон с двумя маленькими звездочками. – Айда за мной, перехватим, а там ищи-свищи в этом Бермудском треугольнике.

– Палка у него знатная.

– Мы тоже не с голым задом.

И вставив палец в горлышко бутылки, бросился наперерез тропе, на которой должен находиться виновник их грядущих беспокойств. Напарник тихо подался следом, поправляя ремни портупеи, расстегивая на ходу кобуру. – И больше живыми карабинеров никто не видел.

Будь ты трижды крещен, но что могут сделать ангелы-хранители для человека, который пытается изменить жизнь к лучшему, – нервно курить в сторонке.

К полудню число поисковых отрядов увеличили: в список пропавших включили и карабинеров.

18

Жива, Марена, Леля доигрывали очередной кон. Каждая из богинь жаждала победы – на кону стояла человеческая душа. И дождик, и рассвет только озлобляли богинь, но напасть на ангела с обоюдоострым мечом, охраняющим тело, лежащее в подземелье склепа, было богиням заказано – необходимо было получить согласие на доступ в тело самого обладателя, а обладатель блаженно дрых вторые сутки.

Когда привезли из роддома и распаковали сверток, то папа, посмотрев на красненький комочек плоти и взвесив его на ладони, только и произнес: журба,– и отправился перекурить свалившееся на него счастье. Мама вздохнула и не стала перечить художнику, а тем более мужу. Так и повелось в домашнем обиходе, а вскоре и перебралось на улицу: Журба, Журба идет. Еще мама любила называть дочку журавликом, а отец: журочкой, журовиночкой. В метриках записали: Евгения. Дети, а позднее и взрослые Журбу не любили, ибо было в ней что-то, чего не было в остальных, а чего не было и что было, этого никто толком объяснить не мог; и только священник примечал девочку и видел в ней то, что выражается емко: Созвучие.

И видела Журба святых, погребенных для жизни. Тяжелые могильные камни не давали возможности даже встать на колени. И плакали святые, и кричали: доколе Ты будешь держать нас здесь, ибо невыносимо нам бездействие, и рано нас разлучили с миром, и мы не успели исчерпать своего предназначения. И ангел утешал их, и плакали святые от великой печали о живущих.

И видела Журба как бы знатных и богатых погребенных, которым казалось, что они жили. И не было ни вопля, ни возгласа на их устах, а только вечный стон, ибо они получили все при жизни.

И видела она вечно заботящихся погребенных, от которых остается лишь чёрточка на памятнике между рождением и смертью. Из даты рождения, добровольно, отдавшись заботам века, они вычли саму жизнь и оставили по себе дату смерти. И рано просыпались и поздно ложились и томились суетой непрерывно.

И видела она иных, которые шли по жизни сами по себе и делали, что захотят. Этим было хуже всех, ибо они растеряли надежду.

И видела она детей, для которых были открыты все двери Рая.

И видела она Рай, где нет места смерти.

И поднялась она выше Рая и видела Ангела, стерегущего тьму. И Ангел взял из тьмы и помазал ей глаза. И тьма ослепила её и дитя проснулось.

Ангела-хранителя и след еще не успел остыть, а богини, бросив карты, в спешке забыв их прибрать, грациозно опустились в склеп и заулыбались девочке:

тёмно-русая, светлоокая богиня жизни, покровительница мира Яви в платье пронзительно лазурного цвета в золотую нить в красном венчике из роз;

светлокожая, темноволосая, черноглазая богиня плодородия, жатвы и смерти, покровительница чародеев в платье пронзительно лазурного цвета в червленую нить с белыми кружевами;

светло-русая, с глазами цвета морской волны богиня девичьей любви, искренности, предвечной чистоты и красоты в простом платье пронзительно лазурного цвета;

и не сговариваясь, протянула каждая из богинь Алатырь-Камень. Он и мал и могуч и холоден и горюч.

Жива притащила камень с острова Буяна, что в центре океана, из камня течет целебная вода и исходит питательная сила;

Марена приватизировала камень от входа в подземный мир, что на берегу реки Смородины,– содержит в себе великую мудрость;

Леля подобрала свой камень на священной горе в Репеях,– обладает созидательной, животворящей силой.

А девочке хотелось домой к папе, где ждет ее глоточек воды и кусочек хлеба. Девочка отворачивалась от подарков и жалобно плакала по птичьи. Свет над дырой заслонила тень.

19

Красавчик Беллерофонт прибыл в Саракены. Саракены встретили тревожно натянутой суетой поисковой деятельности. Весть мигом облетела, особенно, представительниц прекрасного пола. И не успел красавчик смахнуть пыль со стола и кровати и выгнать мух,– дом пустовал, потому что родители переехали под сень берез, – как вдоль заросшего пустозельем забора уже разгуливали волнительные красавицы местного воспроизводства. Статус красавца не давал покоя даже мухам, которые напролом полезли обратно в дом. Махнув на всех рукой и моментально определив время по солнцу, гаджеты могут отдыхать, красавчик подался лесополосой в сторону неврологического диспансера на встречу к любимой. Толстяк летел поодаль и задирал встречных ворон, радуясь производимому шуму. Дориан улыбался.

Эфра встретила дружка заплаканно тревожно счастливая и совсем чужая. Беллерофонт не стал впадать в причинные разговоры, вышел на крыльцо и увидел плешивого человека, курящего, созерцающего муравейник, взятый под охрану больными с незапамятных времен. При виде плешивого, маг пошатнулся, сполз на ступеньки и привалился боком к периллу. Проходящий по административным надобностям начмед бросился к посиневшему человеку. Вот тут-то чародея и прорвало: начмед бочком прислонился к другой балясине и мужской хор в два голоса выдал:

Что ж ты вьешься, черный ворон, над моею головой,

Ты добычи не добьёшься, черный ворон, я не твой...

И такая в этом была всеобъемлющая тоска, столько невыплаканной горечи любви и потерянного счастья, что слушающим песню хотелось или удавиться или покаяться во грехах.

А песня высоко забирала в поднебесье и за пределами небес слышались ее отголоски.

Мир приходит и мир уходит. Рождаются, цветут и умирают цивилизации, а человек всё тот же. Не меняется человек под солнцем.

И мы стали кружиться в шорохе луговых трав под небом голубым. Я крепко держал Тебя за руки, а Твои ножки летали над землей, сбивая соцветия созревших трав. Аромат пыльцы, семян, лепестков душистыми брызгами разлетался окрест. И меня не смущало ни появление ворона, ни Твоё спрятанное в разлетающихся волосах лицо, которое я так никогда и не смог запомнить. А отчетливо помню живописный луг созревшего лета и небо в вечно белоснежных облаках. И когда луг и небо стали падать друг на друга. Я умудрился в последние секунды равновесия опустить Тебя долу, а сам повалился навзничь. И белесое небо. И колыхание луговых самоцветов, и ты, поправляющая ситцевое платьице и пряди расплескавшихся кос – всё плыло в мареве стучащей в висках крови.

И тут я увидел землянику, весомую, красно-алую.

– Вот здорово! Луговая земляника! – я протянул тебе сорванные ягоды. – Бери, бери, она помогает от многих болезней.

Ты приняла ягоды в ладошку, подула на них, взяла пальчиками землянику, посмотрела сквозь нее на солнце, вкусила и заливисто расхохоталась. Я смотрел с колен на Тебя, и до моего ума стала доходить глупость изреченной сентенции. А ты хохотала, размазывая ягоды о щеки, о глаза, о лоб и уши.

– От болезней помогает... ой! не могу! Особенно от индифферентизма... ой, не могу! -Ты насмешливо протянула мне ягодку. – Помажь лобик и ты избавишься от безразличия, безучастности, равнодушия. Глупости, тупости, критиканства. ехидства.

Я обиделся. Я вырвал увесистый пук травы и бросил в Тебя. Комок упругой зелени угодил в щеку. Ты бросилась на меня с кулачками. Я подался в сторону, упав на колени, поймал Тебя на лету, и бережно уложив ниц, стал засыпать тебя травами, приговаривая: "Если Ты самая умная особа, то не смейся над глупостью полюбившего Тебя". Я бросал и бросал на твою спину сорванные травы, пока не образовался кустистый холмик. Я хотел ещё нарвать цветов и посыпать твои волосы, но руки мои замерли над цветами. Ты перевернулась на спину, и я увидел лицо молодой женщины, обликом напоминающей и мою жену и мою маму. Сердце поцеловала печаль.

– Везунчик! и из Черной дыры выбрался и Богом поцелован и Эфра твоя! Береги ее, – и протянул руку.

– А что тебе мешает вернуться к Богу?– и протянул руку в ответ.

– Поздно. Я уже на другой стороне.

– Еще не вечер.

Рукопожатие было крепким.

20

Пока суд да дело, Венечка гулял по свободе. У Фиксы был нюх. Врожденная чуйка, чувство извлекать выгоду из всего и притом оставаться как бы ни при делах, позволяла шкету иметь весомый гешефт и авторитет, но присутствие безалаберности в характере сводило преимущество дара на нет. Колония не принесла пользы для исправления на путь добродетели, а только усугубила понятие: Вор – это ништяк, Иван Иваныч – фуфло. И шкет старался жить по этим понятиям. Но часто казалось подростку, что Иван Иваныч как бы и хорошо, а вор – это западло. Вот в таком вот противоречии социума возрастал и пытался развиваться маленький, щупленький Венечка, никому уже не нужный Венечка, за которого усердно молилась бабушка.

С утреца Фикса был при делах. Полазив с поисковиками в поисках пропавшей пискли, ничего путного для себя не присмотрев, Фикса направился к дому Художника, в надежде поживиться. Дом стоял на отшибе, где его возвел прежний хозяин, такой же перекати-поле как и нынешний. Дверь, как и положено такому хозяину, была отворена – заходите, людцы добрые, берите что пожелаете. Фикса бочком прошел в сени, а из холодных сеней, в которых из нова не было потолка, прошел в трехстенок. Русская печь занимала половину площади помещения: и кухни, и детской, с письменным столом и кроваткой, и чулана, и полатей. Обиходные вещи ценности не представляли. Дверь в горницу естественно была открыта, куда и пошел, напряженно вслушиваясь в звуки окружающей среды, любознательный шкет. Часть русской печи плавно перетекала в грубку-лежанку, за которой стояла железная кровать, крытая стеганой рогожей. Больше в горнице из нормальной мебели ничего не было, а были картины, картины, картины да деревянные стеллажи с баночками, скляночками, тюбиками, кисточками, шпателями... чего это я – ведь все мы художники. И свет, который с избытком входил в витринное окно, обращенное от фасадной части дома в сторону убегающего за кладбище горизонта. Картины шкету были нужны, как учебники первокласснику. Венечка стоял в размышлении. А глаза его уставились на полотно, стоящее на мольберте и не прикрытое мешковиной, которая свешивалась уголком с подрамника.

На картине было поле выколосившейся пшеницы, а по полю шел обнаженный человек с топором, и на теле его иссиня чернели наколки, наколки, наколки, и шею оттягивал массивный золотой крест с телефонным циферблатом. Прямо посреди поля обнаженная жена в татуировках готовила шашлык, а в портативном холодильнике отпотевало пиво и снедь, а дети, сидя на стульчиках, созерцали в планшетах вампиров и монстров. Высыпающиеся зерна пшеницы и просыпавшиеся из жаровни угли составляли угадываемую надпись: детство Каина.

Рисовать Веню никто не учил. А в школе ему уже было не до рисования. Но иногда приходили дни, когда подросток брал в руки карандаш, прятался от всех и рисовал, рисовал, рисовал, полностью погружаясь в иной, сладко стремный мир вдохновения до изнывающего щемления в паху. Но эти дни были редки, и чувствовал он себя после таких дней как в тапочках на морозе. Один раз он показал Художнику свои наброски, когда оба были пьяны. Художник был пьян от мучившей его памяти, а Вениамин от первой любви, такой великой и непрочной. Сошлись за бутылкой портвейна на двоих. Потом Венечка сбегал домой, притащил листы. Художник посмотрел, посмотрел и взял в долг еще одну бутылку. Целовал и гладил Венечку по голове и уснул на травке. Картины Веня оставил Художнику, в надежде, что тот покажет их где-нибудь своим. Но картины чудным образом пропали. А художник смутно помнил об их разговоре. С тех пор они и не разговаривали.

В боковое зрение подростка угодила информация движения. Повернувшись, Фикса заметил в огромном окне человечка, быстро бегущего через кладбище в сторону заброшенных очистных сооружений. Фикса уже бежал в том же направлении.

21

Сына привезли. Охрану удвоили. Мамки, няньки, дядьки, кухарки пришли в боевую готовность. Барчук посетил родителя. В сандалиях на босу ногу, в разноцветной байке, шортах, подпоясанных отцовским солдатским ремнем, с приколотой маршальской кокардой у пряжки.

Кроха сын к отцу пришел, и спросила кроха:

– А скажи мне, батя, почему тебя снова надо выбирать?– и, забыв тут же о вопросе и не дожидаясь ответа, отрок достал любимых динозавров китайского производства, уселся с ними на полу, стал играть. Но батя не забыл вопроса, он ничего никогда не забывал из того, что касалось его персоналии. И чтобы не впадать в искушение подступивших мыслей и образов, чтобы прогнать подступившую тошноту при виде личинок майских жуков, грузный человек, мучимый запором, сполз с дивана и присоединился к сыну. Взяв в руки гуттаперчево калёную фигурку тираннозавра, стал объяснять сыну ответ на вопрос.

– И тебе придется научиться этой игре. Выбирать в принципе динозавра не надо – он уже динозавр. Но всякие там белочки, олени, волки, зайчики, паучки и светлячки, коровки, куры, коты и собачки, голуби, ласточки, деревья и травы: все имеют право управлять державой. Как сказал наш вождь и учитель: каждая кухарка может управлять государством. Мы, динозавры, пытались искоренить эту естественную потребность у кухарки, но законы природы пока сильнее нас.

Раньше цари правили. И власть передавалась по наследству, и это было наилучшее из правлений. Но в данные дикие времена власть принадлежит как бы народу. А народ выбирает себе правителя и вот от имени народа мы и правим. А с мнением народа полезно иногда соглашаться и не лишать его иллюзий. Но это до поры до времени. Монархию мы восстановим.

Выборы для того и существуют, чтобы создать иллюзию равенства: каждая белочка может выбрать себе динозавра по симпатии.

– А если белочка хочет выбрать другую белочку или зайчика?

– Это исключено. Во-первых: управлять могут только хищники, во-вторых: к управлению допускаются только те, у кого мягкий хребет, одним словом безпозвоночные.

– Но у диназавров есть позвоночник. Я сам видел.

– Есть, но очень подвижный. Вот тебе моя сказка.

Жил был татарин и был у него конь. Хороший конь, рабочий конь. И кормил конь татарина и татарин не обижал шибко коня, но и не сильно жаловал. И вот они так и жили и друг друга терпели. А поселился рядом с татарином цыган. И глаз у цыгана был один простой, а другой рябой. И когда цыган простым глазом смотрит – то и человек как бы. А когда рябым – то как бог. И давай цыган при встрече с конем знаки внимания коню оказывать. То сивкой его обзовет, то буркой, а то и сивкой-буркой. И так ласково всегда смотрит в оба глаза, да и по холке иногда треплет. Пугался вначале конь. А потом привык и стало это коню нравиться. К слову сказать, неурожайные годы пошли. Татарин на коня орет, матом кроет, заставляет работать и кормит впроголодь. А цыган через забор коню ласковые слова шепчет, да глазом рябым посулы райские обещает, приманивает, значит. И вот одного разу, когда татарин из сил выбился, пока поле вспахал, засеял, забороновал, а засуха все съела, обиделся конь и пошел к другим коням на совещание. А у тех под татарами жизнь то не сладкая. А тут цыган идет. Увидел его наш конь и к нему: скажи нам, цыган, что делать? А цыган хитрый глаз в землю потупил, а другим простым глазом давай коней сманивать обещаниями и питательными посулами. И поверили и пошли кони до цыгана. А цыган тот рябым глазом и заворожил коней, чтоб только его слушались. Вот так сын мой и ты с татарами поступай.

– А что кони?

– Я же говорю, цыган он, ему кони не нужны, за ними ведь уход нужен. Татары тетерь у цыгана за своих коней повинность отбывают. Ведь кони цыгана теперь слушаются. Смекаешь?

– А кони что? зачем цыгану кони?

– Да чтоб продавать. А больше на что цыгану кони.

Говорящий эту мудреную науку, которую могла понять даже кухарка, окружил гуттаперчевыми зверюшками калёного тираннозавра. А мелюзга всё приставал.

– А народ что?

– А что народ7

– Ну, он динозавров выбирает?

– Выбирает.

– Так выходит народ сильнее нас, динозавров?– подытожил малой.

Но ответить на этот риторический вопрос помешал знойный вопль одной из мамок:

– Змея! Змея!..

Переполох улегся, когда никакой змеи ни охрана усадьбы, ни охрана оцепления не обнаружили. Все еще пребывали под впечатлениями поисков и, собравшись внушительной кучкой, подтрунивали над мамкой, клятвенно божившейся, что видела воочию аспидку, когда отрок пошел прогуляться вокруг усадьбы.

Змея ждала за углом. Немой миг и змея выстрелила. Мальчик бросился бежать. Змея повисла на поясе и больно хлестала хвостом по голым коленкам...

– Стой тихо, не реви. – Фикса уже держал нож в одной руке, в другой он сжимал голову змеи, зацепившуюся за маршальскую кокарду. Чик – и туловище спиралью закрутилось по порыжевшей густой траве, разбрасывая кровавые сгустки. Фикса бережно ножом освободил пряжку от зубов рептилии, бережно заценил голову с выпученными глазами и острым передним клыком, и сунул сие сокровище в портмоне, висящее на поясе, где и умещались все мальчишеские ценности. Вытерев о траву нож и вдавив с усилием лезвие в рукоятку, подросток отправил выкидуху вслед за змеиной головой и застегнул сумку.

– Всё, можешь реветь.

– Ты – народ?..

Перед народом стоял барин.

22

Отключив мобильный телефон, священник опустился на колени и стал молиться. Поиски девочки результатов не давали. В церкви было по-летнему сумрачно и прохладно. Святые лики икон как бы тоже приняли участие в молитве-прошении.

И поднял его дух, и поместил как бы в среду огня, и видел он своих прихожан, славящих Ярилу и Купалу и проходящих сквозь огонь, и детей тому научающих. И поднялся огонь из костра и упал и накрыл деревню. И видел священник, возвращающийся в своё тело духом, девочку, сидящей в гробнице на кладбище. И вышел священник из церкви и был увезен сильными мира сего в здание исполкома на очередное заседание по благотворительной деятельности. И только на заседании он пришел в себя и стал осматриваться.

Выступала маленькая юркая дамочка пенсионного возраста, личиком и ужимками напоминающая Целофизоиду. Вся речь сводилась к одному: приглашенные предприниматели, бизнесмены и служители культа обязаны в добровольно-принудительном порядке выделить средства для поддержания убогих и сирых в лице двух богаделен и одного сиротского приюта района. Средств, выделяемых государством на обеспечение нормальной жизнедеятельности названных субъектов собственности, вполне хватает, но с вас требуется так же уделить проблеме человеческое участие и помочь в тяжелые времена кризиса, гуляющего и по нашей территории. Многие из вас думают, что проблема не в кризисе, проблема в распределении финансов, но позвольте нам думать за вас, а вам выполнять наши указания.

Президиум в лице местной исполнительной администрации согласно склонял головы. И только приглашенный по чьему то недосмотру на закрытое заседание писака-гусь удивленно вытягивал шею и пытался стенографировать быструю речь одышливой выступающей. Но лапы дрожали, а навыки скорописи давно были растеряны вместе с перьями на голове и забытой в впопыхах сборов дополнительной батареи для диктофона, который тут же и сдох после включения. Так что гусаку только и оставалось, что взирать на окружающих глазами навыкате, и пробовать запечатлеть лишь атмосферу происходящего. Сдавать материал он не будет, не поспеет, так что и рыпаться нечего. А вечерним поездом он уезжает к родителям в зону отчуждения и будет там. А сколько пребудет там, одному богу известно и обстоятельствам.

И тут поднялся наш священник, чтобы заняться главным делом: поиском пропавшей девочки, – ибо он еще не растерял видение. Но его вежливо, но твердо попросили назвать сумму пожертвований, а потом идти на все четыре стороны. Столкнувшись с неприкрытым хамством и вымогательством, священник взбеленился и показал кукиш народной власти. Увозила машина нашего борца со справедливостью в дом Милосердия, где его уже поджидал Владыко.

По исчезновении строптивого попа, Целофизоида онышкнула поросячьими глазками на прибывшего сверху Игуанодонта, усеянного не то шипами не то перстнями на председателя и продолжила сваю бравурную речь под склоненные головы бизнесменов, предпринимателей, ксендза, лидера баптисткой общины и пастора пятидесятнической церкви. Больше в районе доить было некого. И только писака-гусь и корреспондент в одном блокноте пытался не прятать зажатую в кармане фигу.

Владыко не стал томить ожиданием строптивую душу, а пригласил на скромную трапезу, после которой наложил епитимью в виде крепкого сна в личной горнице. А матушке собственноручно сообщил по телефону не волноваться и ожидать мужа завтра поутру, с чем и раскланялся, благословив голос в мобильном аппарате крестным знамением. Ввечеру предстояло великое праздничное богослужение в честь рождества честного славного Пророка, Предтечи и Крестителя Господня Иоанна.

Владыке хотелось видеть возле себя на служении этого божьего служителя, который дрых в его опочивальне.

А на повестке заседания, отпустив доноров, рассматривали следующие вопросы:

сокращение гонораров у работников местного телерадиовещания;

празднование всенародного праздника Купала.

По достоверным слухам, на всенародном празднике должен появиться важный гость, отдыхающий на ближней усадьбе. Динозаврам объявили боевую готовность.

А у работников телерадиовещания срезали количество выпускаемого материала за счет увеличения времени выпускаемого материала. Время на местном телевидении ничего не стоило.

23

Уставший Беллерофонт шел прямо, сворачивая на всех углах. Понастроили тут. Пустующие когда-то земли пригорода приватизировал какой-то шейх, так как другого объяснения этим лупоглазым небочесам, витиеватой архитектуры, намертво вцепившимся в овраги и ложбины, как саксаулы, придумать было невозможно. Город приобретал вид толстозадой девицы с осиной талией, в мини-бикини и в чадре, пристегнутой поясом верности.

А на пути уже маячило пятое или шестое кофейное заведение на разлив с табличкой: продажа спиртных напитков временно прекращена в связи с праздником. В других местах, включая и супермаркеты, было тоже самое. Влип, красавчик. Конечно же, можно воспользоваться магией и приобрести хоть вагон не токмо мертвой, но и живой влаги, но на сегодня с полудня и до заката магия бессильна. Единственный день в году, когда магия бессильна. А ведь именно сегодня красавчику исполняется сорок лет.

Солнце уходило с зенита. Взяв три бутылки пива в стеклянной таре, копченую скумбрию, полбуханки ситного, пачку настоящих сигарет, Беллерофонт забрался на трибуну заштатного пустующего стадиона, поближе к небу. Толстяк был где то рядом, но сейчас, не видеть и не слышать иной мир, было даже в радость. Отделяя от рыбы жирное мясо, прожёвывая хлеб кусками, запивая все эту благодать теплым пивом, мужчина блаженствовал. Даль просматривалась так далеко и свободно, что взгляд освобождался и летал над просторами. Смастерив себе подушку из пары кирпичей, валяющихся там и сям под подгнившими досками скамеек, он закурил и вытянулся на длинной деревянной лавке, предназначенной для зрителей. Вдыхая ароматный дым табака, рассматривая одинокие бледные облака, он тихо погружался в дремоту и уходил в детство, где было все не так, как здесь и сейчас, и, казалось, что взрослая жизнь – это дремота, пусть даже и жизнь кудесника, а стоящая жизнь – это и есть детство.

Так хотелось плакать и молиться кому то родному, близкому, столь близкому, которому ты доверяешь больше чем себе.

Так хотелось просто прижаться к кому то родному и близкому, и слышать и чувствовать и не слышать и не чувствовать его дыхание, а просто быть рядом и лежать покойно.

Так хотелось прижаться к кому то родному, потереться сопливым носом о его небритую щёку и почувствовать ласковую руку на своей голове.

Так хотелось до ломоты в глазах всматриваться в небо и знать, что тот, кто гладит тебя по голове, никогда не предаст и не оставит тебя.

Так хотелось плакать и обнимать кого-то до боли родного.

И этот до боли родной и близкий был похож и на мать и на жену и на сына.

Видения нахлынули, завладели телом и разумом и вернули человека в детство.

Это была обыкновенная брошюра из серии "Знание – сила" научно популярного журнала, расходившегося миллионными тиражами, и приоткрывающим завесы тайн чуть ли не всех областей жизни и даже смерти. Ipsa scientia potestas est – знание само по себе – сила. Вот такая вот брошюрка и попала в руки тринадцатилетнего любознательного подростка со статьей о криптографии. Как и положено в умной научно адаптированной под средне статистического читателя статье, приводились факты появления тайнописи, и простенькие ключи-таблицы, для зашифровки текста и его расшифровки. И подавался небольшой экскурс по методу криптоанализа. И, конечно же, изюминка: непонятного происхождения и предназначения дешифровальная диаграмма века этак до того глубокого, что, со слов автора, человечество тогда еще и не думало появляться на свет. Вот эта диаграмма и стала краеугольным камнем личностного развития ребенка. Она же и подвигла поступать на филологический факультет, в самое сосредоточение женского царства. Где к высшему образованию он присовокупил и багаж знаний о мыльной душе лучшей половины общества. В совокупности он получил и диплом, и женский мир в придачу, в котором ему так же было интересно, как выпускнику на уроке первого класса. Плотненький, выше среднего росточка с ранними залысинками и маленькой зависимостью от стимулирующих напитков, он пребывал в полной гармонии с семьей и учительством до двадцативосьмилетнего дня рождения. Сияющая жена под сюси-пуси преподнесла дышащий на ладан фолиант, купленный по случаю репатриации знакомых на историческую родину. Двухлетний сынок также тянул свои ручонки к небритому лицу именинника и выражал жгучее желание урвать и отцовского и книжного счастья,– и вырвал таки страницу, подшиванец. Поднимая страницу с пола с вечным: а та-та, та-та, обладатель семейного счастья мельком глянул в позеленевший лист... криптографическая диаграмма, ставшая второй сетчаткой для глаза при работе со старинными текстами, автоматически накрыла письмена... В этот и последующие вечера стимулирующие напитки остались не востребованы.

Слово! В начале было Слово! Вот она сила созидания и сила разрушения. В древнеславянских текстах отсутствуют гласные. Без гласных слово не оживает, не произносится, не возбуждает вокруг себя вибрации, не переносит из невидимого мира в мир материальный явления, образы, суть жизни. Без слова – пустота, со словом – пустота материализуется. Каждое движение артикуляционным аппаратом вызывает маленький взрыв во вселенной и из ничего появляется нечто, которое имеет и форму и содержание.

Книга, что попалась имениннику в руки, несла в себе набор согласных букв. А ключом служила древняя диаграмма или вернее шифровальная таблица-решетка с гласными буквами. Соединив согласные и гласные буквы в верной последовательности можно было получить слова и словосочетания, приводящие в действие созидательную энергию невидимого мира. Бывали и просчеты, от которых приходилось спасаться только в церкви, но со временем и практикой наладились навыки владения духовными силами и способность управлять как материей, так и живыми тварями. Наступила иная жизнь.

Вначале ушла работа, потом жена с сыном, потом появилась чужая фирма, но быстро исчезла, оставив после себя значительный капитал; потом был особняк в цыганском районе и усердные пару лет изыскания чуть ли не философского камня. Потом пришли цыгане и предложили в качестве моральных издержек и материальной компенсации за сгоревший особняк оплачиваемый вояж по Тибету и близлежащим монастырям. Шесть лет пролетели как один год, и ностальгия поманила жильём на родине в виде двухкомнатной хибарки в домике, который строили еще пленные румыны. Последние пару лет Маг околачивал груши вместе с Толстяком и занимался эзотерическим онанизмом. Ни жену ни сына он видеть не желал, токмо иногда подбрасывал деньжат, честно заработанных своими руками.