Текст книги "Отче Наш (СИ)"

Автор книги: Игорь Григорович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

– Не угодить... ничем не угодить. Бесполезно! Сейчас Он покажется добрым, внимательным озолотит словами, как яхонтами... ты слюни распустишь, да что-нибудь по мелочи упустишь – и всё, перед тобою тираннозавр. А жрет только скоромное, и на дух сигареты не переваривает. Бывает выпьет, но после этого уж сколько через наши руки прошло мажордомов... Потому и не пьет, что заказано... кровь у него бешенная, как у степного мерина... питается только сбалансированными диетами. Ты думаешь отчего мы эти канители разводим, да народ от работы гробим? да потому что Он...

Но тут снова мелодично напомнила о себе вертушка телефона. Выслушав, хозяин кабинета, потупив взор, кабаньи завилял хвостом. Но высокопоставленный собеседник уже взял себя в руки.

– Вот что, – почесывая себя под гражданским костюмом, сказал военный, – оформи эту пьянь на пятнадцать суток.

– Виноват! В связи с последними событиями всех суточников перевели под домашний надзор.

– Ну... засунь его тогда на химию, тут у вас неподалеку спец поселение.

– Без приговора?

– А то ты первый год на свете живешь.

– А с девочкой что делать, слухи поползут.

– Девочка с отцом уехали к родственникам. Все, выполнять.

– Есть.

Злые блюстители порядка – ни сна, ни отдыха измученной душе – везли за сотни километров закованный под ласточку протестующий груз. А в кустах кладбищенской черёмухи, на мгновение освещенной фарами патрульной машины, на дне исчезнувшего с поверхности земли фамильного склепа, лежало забытое человеческое дитя. Жива, Марена и Леля продолжали играть в карты, – на кону стояла безгрешная душа.

А в подземные сточные хранилища Гиганта, сливалась произведенная за рабочую смену бракованная продукция, которую усердно загубили всезнающие конторские специалисты с высшим техническим образованием.

Да начался заурядный запор "первого лица", на почве очередной сбалансированной диеты. Так что "любимый город" может жить, работать и спать спокойно.

13

Священник успел часок покосить перед заутреней службой. В ноздрях и бороде витал легкий аромат скошенной травы и благоухание кристальной росы во всем теле. На душе было легко и свободно, как в детстве. Священник торопился, потому что девочка-дитя всегда ждала на ступеньках церкви под навесом. Священник внутренне побаивался эту раннюю прихожанку. За все время их духовного знакомства священник ни разу не слышал ее голоса. И когда он пытался разговаривать вначале их встреч, то девчушка смиренно вздрагивала ресницами и молчала яко немая. Так они и общались: он вел заутренею службу в присутствии и отсутствии прихожан, а она бесплотно сияла справа от входа на южной стороне храма. На другие богослужения девочка не ходила.

Но сегодня всё было не так. Священник начал и закончил службу в одиночестве с Богом.

В пустом храме гулким басом затухали звуки вседневного славословия, когда плотно зримый сгусток воздуха мягко, но неудержимо, стал окутывать голову, плечи и грудь священника и подвел на то место, где обычно стаяла юница, у южных врат. У образа Пресвятой Богородицы сама собой вспыхнула одинокая свеча, неведома кем и когда вставленная в гнездо подсвечника. Священник встал на колени и стал молиться. Внутренним взором он видел как бы сосудохранильницу полную елея...

...дверь была настежь и куры уже успели отметить свое нашествие в пустой горнице. Священник выгнал курей, нашел половую тряпку и затер следы пребывания пернатых. Постоял у холодной печи, рассматривая разбросанные картины, наброски, этюды по бревенчатым стенам. Задержался перед портретом молодой женщины, лицом похожей на не пришедшую к заутреней девочку. Зачерпнул из ведра теплой воды, испил и вышел, прикрыв дверь деревянной щеколдой.

Начальник городского уездного отдела карабинеров был в кабинете. Только что кабинет покинули двое подчиненных, которым начальник приказал доставить художника на поселение. Со слов рьяных и сильно напуганных исполнителей стало известно, что служивые перестарались в рвении, и передержали тело художника, закованное наручниками в позе "ласточки". Когда опомнились, светало, и тело уже не подавало признаков жизни. Расконвоировав с большим усилием физических и нравственных сил остывшее тело, исходя потом, с последними лучами теплящегося сознания, под встающие первые лучи рассвета, в диком внутреннем состоянии, кинули негнущееся тело на остановке общественного транспорта в безлюдном месте...

...начальник карабинеров смотрел в окно. По улице как то странно через дорогу бежал высокий плотный человек в черном балахоне, распугивая полами одежды поток автомобилей. Кажись, ряса,– выдало информацию подсознание. И когда мысль перебралась в сознание и материализовалась – начальник стал потеть в мундир.

К полудню приступили к поискам. К обеду вернулся протрезвевший и ничего не помнящий со вчерашнего художник. Осаду ожидания "первого лица" сняли с рассветом. Жизнь по-тихому входила в потревоженное русло, и уже дроги повседневности погромыхивали по булыжной мостовой бытия, но не для всех.

14

Динозавры собирались на Сессию. Пантеон сиял. Динозавры отрядами, подотрядами, семействами собирались в группы или фланировали в меру сил и упитанности по монументальному зданию Пантеона – и месту посвященному богам, и месту погребения выдающихся деятелей. Вид сверху, из камер наблюдения, представлял собой совокупность божеств, готовящихся к религиозному таинству. И чем длиннее был хвост у рептилии, тем больше ей оказывали почестей. Сила динозавра была в длине хвоста, т.е. в иерархической структуре руководителей государственного аппарата власти. И чем больше становился хвост, тем больше становилось туловище. Метаморфоза медным тазиком накрыла всех: ab exterioribus ad interior – от внешнего к внутреннему.

– Милочка, а вы все еще только начальник финансового отдела уезда? – сканируя хвост внутренним глазом, спросила шикарнейший Спинозавр длиною с городской автобус-гармошку женского пола, и радостно осклабилась на встречу крашенной под блоншатенку ящерицы.

Целофизоида, подсемейство примитивных хищных динозавров из подотряда тероподов, заскользила старческими ножками на шпильках на скользком мраморе, резко ощетинилась на голос, но признав подругу, протянула для приветствия передние лапки.

" Язва тебе в печенку, вишь, расфуфырилась на жирных пастбищах главы ОблГубСнабФинЦентр учреждения", – заворочалась обидная мысль, а слух пишущих камер наблюдения уже услаждался милым рычанием всеядных.

К подругам подтянулись и другие особи из подотряда тероподов. Их маленькие передние лапы в отличие от остальных ящеров не участвовали в производственном движении, и были свободны для выполняли ювелирных финансовых афераций. Составился кружок по интересам.

Одышливая Целофизоида онышконула взором по представительным хвостам тероподов и выдала информацию в желании поразить присутствующих своей лояльностью.

– А у нас на уездной сессии один писака-гусь предложил сократить рабочий день на два часа. Вот смеху то было. На два часа рабочий день сократить, -это паранойя.

– А с какой это стати такое вселенское предложение? Мотивы известны? – втянулся в разговор Теризинозавр, обладатель весьма своеобразной наборно-хромосомной характеристики: и фискал, и, поговаривают, владелец пастбищ и загонов.

– Да запустили мы свиноводческий комплекс на тысячи голов рогатой и мелкой дичи...

– Бывал, – перебил финансовую ящерицу имеющий право перебивать фискал, наблюдающий за законностью чиновник. Бывал... мимо проезжал, верст за пять-шесть, так потом пришлось кондиционер в машине менять, от плотной массы окружающих ароматов сдох.

– Дышите глубже, проезжаем Сочи, – подхватил шутку добродушный Синозавроптерикс.

– Продолжайте, милочка, продолжайте, – почуяв запах материализующейся крамолы и делая жесты в тайне от говорящей, елейно потребовала шикарная Спинозавр. И онышколивая Целофизоида клюнула:

– Комплекс открыли, стали местные работать. По современным нормам и требованиям оградили территорию комплекса, все эти дезинфекции, осмотры, карантины наладили, да и запретили работникам выход из загона на восемь рабочих часов,– все по инструкциям. Зарплату положили на зависть кузнецам и цирюльникам. А они бегут, бегут рабочие. Видите ли, их не устраивает возможность хорошо зарабатывать, им времени не хватает по дому справляться.

– А вы знаете, как расшифровывается кпсс – комплекс предварительного содержания скота,– встрял веселый балагур Синозавроптерикс. – Оптимизации на них не хватает.

– Что вы, голубчик, на это слово имеете?– опять унюхав запашок крамолы, навострила ноздри Спинозавр.

Запотевшего вдруг балагура оттер в сторонку мощным брюхом родственник Игуанодонт, зевая для значимости момента появления своей особы, и выскаливая частые передние зубы, и почёсывая клюв передними лапами, на пальцах которых проросли толи перстни, толи шипы:

– Оптимизация, милейшие друзья, оптимизация. Это великое слово. И мы все правильно его понимаем: наиболее благоприятный режим работы при минимуме затрат. Представьте себе велосипед... для благоприятного его функционирования можно и добавить колесо и отнять колесо: в первом случае у нас велосипед для детей, и мы не боимся за их здоровье, в другом случае велосипед для цирка, т.е. для развлечения.

В вашем случае, драгоценная Целофизоидочка, сокращение рабочего времени и введение дополнительной смены, и есть чистейшая оптимизация.

Предложив это слово для народа, мы предоставили ему выбор: самим создать благоприятные условия своей деятельности, и как вариант порекомендовали снять одно колесо, полагаясь на догадку народа и их образованность. Оптимизация – это не сокращение, оптимизация – это улучшение.

– Темен народ, темен.

– Наше счастье, что только избранные пользуются толковыми словарями.

– Темен народ, темен. Вот у меня другая проблема: жрут, свиньи, много. Я им и рты приказал заклеивать, и взвешиваться до и после каждой смены, и узи свое завел... жрут, жрут продукцию. И детям своим конфеты тащат. У меня охраны и надзирателей на комплексе больше чем работяг: и видео-камеры даже по сортирам – и все равно не уследишь, – пустил наболевшую слезу четырёхлапый Прозауропод с ввалившимся бочкообразным брюхом.

– Не замазывайте рта у молотящего. – это про скотину тягловую, но и для рабочих можно бы было применить. А насчет снижения рабочего времени на два часа, и введение дополнительных рабочих смен... мысль интересная, но трепаться о ней не надо, – сказал фискал, любезным начальственным взором осматривая собратьев с голов до хвостов.

Бронтозавр, он же Апатозавр, обманчивый ящер, с огромным туловищем и маленькой головой, стоящий на стреме и не принимающий участия в столь славном общении, вдруг громогласно заревел, за что всегда был обласкан небожителем:

– Мноогааяя лееетааа!!!

И все динозавры повалили в зал Заседаний, куда только что доставили исколотую анаболиками тушу Тираннозавра, ведомого под уздцы Призраком. И богам нужен Бог.

А ангелы-хранители ушедших в динозавры людей, яко голуби, бестолково собирали милостыню по мостовым, где их прилежно давили в своем радивом усердии спешащие на Сессию деловые кортежи.

15

Красавчик Беллерофонт пускал в подушку слюни. Вообще-то девичье имя Беллерофонта в детстве и юности было Фрол, но в судьбу вмешался метаморфоз – и Фрол стал тем, кем стал. Толстенький гремел дверцами шкафчиков на кухне, на антресолях, в ванной, лазил во све открытые и закрытае предполагаемые схроны, ибо утро начинал с бодуна. На журнальном столике изнывал в вибрационном нетерпении придушенный кожаной курткой смартфон. Жизнь просыпалась и готовилась к празднику: звезды благоволили к избранному, коим и являлся пускающий юношеские слюни в подушку маг.

Толстенький нашел пузырь самодельного огуречного лосьона от прыщей и хлебал приторную жидкость с горла. Двести грамм водки в огуречном рассоле сделали свое дело, и Толстенькому надо было излить душу. Подходящей и единственной кандидатурой на похмельные излияния являлся бывший хозяин бывшего ангела-хранителя. Освободив от кожаной куртки блеющий жалобным голоском смартфон, так что тот враз приобрел и силу и наглость, ангел безжалостно воспользовался ночной портьерой. И, завернув в штору свое земное икающее тело, приготовился к оратории,– ну очень он обожал монументальные эпико-драматические музыкальные произведения для хора, певцов-солистов и оркестра.

– Дориан Грей! Я пришел восстановить status quo! – дискантом ударил в стены, потолок, нетерпимо высокий детский голос. Раскачалась бижутерия люстры, посыпались наземь хрустальные слоники, сиганула в форточку тотемистическая маска индейцев североамериканского племени оджибва, засветилась плазма телевизора и зашумел вентилятор в компьютере.

– Дориан Грей! Я пришел вернуть свой облик!

Из старинной софы, на которой принимал женщин и мочился под себя пьяненький Гришка Распутин, по тревоги высыпали клопы, построились поотрядно и замаршировали к балконной двери.

– Дор-и-анн Грей-ей...– Толстенький пустил в голосе петушка и зашелся в гомерическом смехе, наблюдая клопов, обнимая цыганскую люстру, выливая остатки лосьона на софу.

Дориан Грей чуть приоткрыл глаз, жестом вернул клопов в место проживания и взял в мускулистую руку изнывающий от злости телефон.

Послушав немного, Дориан изрек:

– Я есть Маг, а не клоун. Пусть в вашей "битве экстрасексов" участвуют дауны.

Положив телефон и принюхавшись, Дориан укоризненно с детскими нотками обиды произнес:

– Это мама мне лосьон готовила, еще когда мы жили в деревне. А сейчас и там город. А не махнуть ли нам в деревню, в город, в глушь, в Саракены. Собирайся. Да и Эфра там поблизости работает.

– А почему в Саракены?

– Потому что деревню моего детства так называли, что с арабского обозначает "восточные люди". Потому то там живут люди темпераментные, горячие и злые. Так что я тебе сейчас покажу status quo ante bellum, я тебе устрою положение до войны. Маску верни на место, слоников подбери, завтрак приготовь.

– Ты вот своим дисканте клопов из спячки вывел. Что мне теперь прикажешь делать?

– Спать на диване.

– Шутник. Хотя идея хороша.

– А зачем тебе эта рухлядь, ведь бумаг нет, подтверждающих значимость этой вещицы?

– Да я и сам не знаю, зачем я ее подобрал на мусоре. Шел, снежок такой беленький, от меня жена ушла, а тут она, т.е. софа валяется, и видения разные.

– И что ты там увидел?

Провидец вдруг сник, подошел к софе и стал на нее смотреть как-то по-птичьи, одним глазом сбоку. А потом заговорил нараспев, одновременно жестикулируя одной рукой, как бы рисуя:

– Стеклянные клопы будут жить под кожей человека, и будут управлять его жизнью. Без клопа человек не сможет жить и существовать. Клопы станут повелевать человеком, залезут ему в голову и человек будет делать то, что ему велят. А клопами будет руководить искусственный интеллект, и никто не избежит участи, ибо главными будут слова: кто не снами – тот против нас. А потом клопы полезут наружу и будут ужасные язвы на телах людей и главный клоп обретет лик человеческий. И кто посадит клопа на язву, тот будет получать облегчение на малое время.

– Дориан! и ты в пророках!.. А что ты скажешь, глядя на эту вещицу? Прореки, а мы потрепещем,– и подал индейскую маску.

Все еще на своей волне, маг смотрел на ангела другим глазом сбоку:

– А за Дориана тебе мое большое спасибочко.

– Да жуйте на здоровьюшко. Только ответить на страшном суде придется за все вот эти пророчества.

– Это не ты ли меня судить будешь, ангел-расстрига?

– Сам знаешь. А насчет расстриги ты не прав. Не по своей воле, а токмо по воле пославшего меня к черту.

– Я послал, я и отвечу.

– Ну да, а попробуй ты сам таскать эту личину: и пить и курить и по злачным местам тягаться. Хорошо тебе. Взял мой облик и жизни радуешься.

– Не хнычь, это еще не совсем плачевный вариант. Наш брат вашего брата, бывает, так размажет, в такие формы существования обратит, что индейский ритуал племени оджибва покажется легкой прогулкой по кунсткамере.

И отобрал маску и приложил ее к лицу, и повеяло на него пустотой, полным обожествлением материи. Материя стала духовной, и в каждом предмете жил свой дух. Каждый орган живой плоти имел свой дух. И вся это материя влияла на жизнь, подчиняясь сиюминутной потребности отдельного предмета. Целое распалось, и каждый орган уже существовал автономно и диктовал своё со своей колокольни. Духовное приходило через обладания материи.

– Хочешь быть сильным – съешь сердце сильного.

– Вот это ты сейчас на что намекаешь?

– Да просто дружеская болтовня. А что, стучать будешь?

– Это пусть летописцы информацию фиксируют. Я – ангел-хранитель, хоть ты, паразит, и переметнулся к другим богам.

– Ну, а раз ты мой хранитель, то вот тебе мои новые тайные мысли, классифицируй и приведи их в порядок.

И Белелрофонт, в девичестве Фрол, с меткой подачи толстяка Дориан, стал собираться на историческую родину в Саракены. Идя в душ, по-восточному обвязывая полотенце вокруг упругой шевелюры и напевая песенку детства, он предугадывал поворотный момент своей судьбы:

Живи, пока живется, нам не о чем тужить,

Покуда сердце бьётся, на свете надо жить.

16

Как ни старалась, а всё-таки опоздала. У дверей кабинета скучал начмед. Увидев богиню, зашелся в мужском бессилии пятнами подступившей пароксизмальной тахикардии. Шагнув вперед, и выставим записную книжку как боевой щит, пытаясь бесстрастно позвякивать о щит мечом, т.е. ручкой, начмед. почувствовав приближение афазии, взбеленился окончательно.

– ВЫ... ты... сотороговый выговорс в личисное тело!– завопил с перерывами непослушного дыхания, утратив способность пользоваться собственной речью.

Эфра покопалась в сумочке и протянула страдальцу карамельку:

– Бросьте, господин начмед, ведь не юноша уже. Пойдемте ко мне в кабинет, я вам капелек отсыплю, а то вот и афазия вас скрутила, то и дело геморрагический инсульт приключиться с вашей то пароксизмальной тахикардией.

Укладывая безутешного романтика-педанта на диванчик, облачаясь в белоснежный халат, и капая по дороге капли для больного, поправляя прическу и шторы на окне, заглянув в каждый вазон и рассмотрев на улице прогуливающихся больных, ставя кипятить воду, Эфра вела профессиональную беседу.

– А ведь, дорогой коллега, патогенез, как отправная точка в изучении механизма возникновения и развития болезни изучает материальную часть болезни, на всех ее стадиях, а причину возникновения болезни нужно искать в духовном мире,– невидимом, но существующем. Вот у вас поднялось давление, а причина сего недуга проста: да будет воля моя. И пока вы настаиваете на своем – давление внутри вас будет настаиваться. И не помогут вам ни физиотерапия, ни медикаментозное лечение.

А еще скажем сердечный приступ, так это: никогда тебя не прощу. И горит сердце человека огнем злопамятства и – апоплексический удар – кондрашка по простому. Supremum vale – последнее прости.

– А зубы? – не хотел спрашивать , а пришлось, ибо проблема стояла остро.

– Зубы... зубы – это осуждение. Любишь сплетничать – заводи связи со стоматологом.

Под этот малоприятный монолог, начмед, не дожидаясь капель, сполз с диванчика и покинул весталку наедине со своими умозаключениями. Глотнув свежего больничного воздуха, безнадежный педант-романтик враз освободился и от афазии, и от симптомов пароксизмальной тахикардии. Его дребезжащий тенорок уже наводил порядки в вверенном ему медучреждении.

А Эфра, в ожидании первого больного, а пациентов к ней приводили, уставилась в окошко и стала напевать стихи. Стихи девушка любила самозабвенно. И даже не сами стихи, а музыку стиха. Стихи бывали разные: плоские как фотография – посмотрел и забыл; треугольные, квадратные, овальные и всякой другой геометрической формы – эти также не представляли большого интереса. Встречались стихи конусообразные и цилиндрической формы – эти можно было рассматривать со всех сторон и, пожалуй, некоторое время любоваться ими. Встречались стихи как готовые песни, но и эти были, то плоские, то забывались сразу после прочтения.

Но бывали стихи, от которых веяло диким полем, кострами, сражением, молитвой, поцелуями, смертью и надеждой. Иногда казалось, что она помнит всё: все ее реинкарнации. Стоило прочесть правильную строчку, как образы прошлых воплощений овладевали ею настолько, что девушка забывала реальность, а реальностью становился мир видений. И вот она в храме Афины, и луна освещает ее танцующее тело, и хриплые, обкуренные несвязные окрики жрецов заставляют ее забыть суть предназначения женщины, но она не отдаст им то, что и есть ее естество – надежду. А вот она на полу кельи в собственных испражнениях и монашки изгоняют из нее бесов. Но она знает, что никаких бесов нет, а есть только надежда, которую у нее не отнять, даже сестрам. А вот она с растрепанными седыми волосами и красная косынка в руке, и полупьяный чекист стреляет – и никак не вериться, что ради этого она родилась. А надежда ее души, растворяется в азбуке прописных заповедей – и нет блаженнее мига, когда осознаешь, что выстоял, что не поддался соблазну, не переступил Рубикон, а взлетел над обстоятельствами, достигнул Седьмого неба, даже ценой собственной смерти.

Кажется, вошли. Она постояла, дождалась, когда захлопнется дверь и воспоминания оставят ее. Постояла. Обернулась и подняла глаза на вошедшего.

...Они смотрели друг на друга и она знала, что эти седые глаза ведут за грань бытия и вечности, что прежнее прошло, а новое связано навсегда с этим давно небритым, серого лица и больничного одеяния мужчиной неопределенного возраста, у которого в глазах была Надежда. И ангел Сущности стоял позади человека. И был тихий родной голос:

– Сей есть пророк Мой. Он видел Бездну и не отрёкся от Меня. Ты, женщина, пойдешь с ним – и будете как одно.

А в деревянное огромное окно проливался июльский день и растекался сапфировыми бликами по стенам и потолку, по скудной больничной меблировке и персонажам, как бы запечатленным мазком художника импрессиониста, и легкой финифтью застывал в антураже. Наступило преддверие праздника Иоанна Предтечи.

– Плешивый то какой, небось по девкам ходок. Иди уже, иди, а то я так до ночи не управлюсь,– беззлобно выпроваживала постояльца кремовой палаты на свежий воздух добродушное существо женского пола в иссиня застиранном халате со шваброй.

Постоялец побрел на свежий воздух и очутился на больничном дворе. Осмотрелся – улыбнулся: постройка начала прошлого века под сайдингом. Кто-то донельзя усердный облагородил под дикую современность бревенчатые стены поселковой больницы и превратил естественное живое лицо в пластический суррогат.

17

Дождь, который ни к селу, ни к городу, пошел и на село и на город. Но как пошел? Скоренько, быстренько, как поливает для отцепного, спешащий избавиться от опостылевших грядок мужичок, под цепким присмотром дражайшей половины. Побарабанив с лейки на листочки, обозначив мокрую дорожку на пересохшей грядке, с чувством выполненного долга, дождик сбежал на рыбалку, где и засел надолго, под знойным маревом обалдевших от жары слепней и комаров. А грядка стала источать липкий влажный аромат, в котором дохли мухи от нехватки кислорода. Так было и на грядке, и в лесу, и на дороге, по которой со стремительной скоростью по безлюдному шоссе, будто по неотложной надобности, мчался кортеж из четырех черных бронированных авто.

На два часа пути ни спереди, ни сзади на трассе не было ни души, кроме карабинеров, отвечающих за маршрут следования значимого кортежа. Меры предосторожности внушали уважения к спецслужбам, которые не напрасно ели свой белый хлеб. А вдруг в лесах еще сидят непримиримые патриоты, которые спят и видят, а то и собираются возродить, славный опыт партизанских будней: устроить засаду, настрелять оккупантов, уйти в болота, и оплакивать горькую участь заложников под патриотические речевки.

Главная пуля снайпера не должна поразить цель, – и чем выше скорость автомобиля, тем меньше шансов на прицельный выстрел. Вот и гнали в рассветном облаке испарений боевые парни спецслужб живота своего не жалея. А на том и другом конце заблокированной трассы скапливался поток мирных граждан, которым сегодня никак не поспеть по своим делишкам. Горькую утрату готовились принять ангелы-хранители и скорбеть вместе с безутешными родственниками по поводу утраты не доставленных вовремя из уездных больниц и плановых пациентов и детей, которых уездные лекарни, чтобы не нарушать отчетности, переадресовывали в губернские и столичные клиники на лечение.

Выходить из затянувшегося запора "первое лицо" планировало на пленере. Трехдневный застой пищеварительной системы "важного" организма грозил демократической опричнине дефолтом. Пожилые родственники знаковых семейств охапками ставили свечи за метаболизм "первого лица", желая "лицу" скорейшей нормализации обмена веществ. "Первое лицо" ощущало духовную поддержку ректората и осеняло воздух подбрюшными воздыханиями исходящего застоя. Окна в бронированном лимузине открывать было запрещено, и присутствующим, в том числе и кондиционеру, было не комильфо. Дебелая медсестра прикрывала носик ароматическими салфетками, которые уже валялись по всему салону и в купе с воздыханиями создавали неописуемое амбре. Казначей давно уже не чувствовал никаких запахов кроме запаха денег, но и он неосознанно пытался поймать носов глоточек теплого воздуха от персонального компьютера, подпрыгивающего на коленях. Казначей неустанно следил за золотым запасом, а "первое лицо" за Казначеем. Призрак удовлетворительно расположился в самом кондиционере, а ангел-хранитель казначея забрался на капот и так радовался близости своего подопечного и освобождению из нужника, что даже солнечные лучи завидовали его счастью. Так они и приближались к заветному отдыху на пленере. Начинался долгий июльский Ярилин день.

Обслуживающий персонал усадьбы с пяти часов утра был на ногах и улыбался. Видеокамеры следили за малейшим движением всякого, кто выполнял свои прямые обязанности и надзирал за выполнением оных, включая и себя. Тебя снимают – улыбайся. Первый пункт должностной инструкции, списанный прилежными подражателями с чуждой действительности, гласит: если даже настроение у вас плохое, мимические мышцы, сложенные в улыбку, рефлекторно поднимут настроение, улыбка вскоре станет естественной, а там и дела пойдут на поправку. И не только у вас, но и по всей стране. И эту, истинно софистскую изюминку, психологи преподносят как панацею от депрессии даже умалишенным. Те уже и рады не огорчать своих заботливых цирюльников, но искусственно вызванная улыбка приводит к нарушению обмена веществ, и умалишенные об этом догадались первыми.

Кофе пауза каждому сотруднику лимитировалась, так что в каморке, где можно было попить чаю, желательно травяного, или кофе, что не особо приветствовалось, могли одновременно находиться двое, и то в исключительной ситуации. А сегодня была та самая ситуация. И еще, в усадьбе запрещено было курить. Не просто запрещено, не строго запрещено, а категорически возбранялось. Запрет распространялся на всю территорию усадебной зоны.

Двое, или вернее сказать: две, мило улыбаясь друг другу и в камеры, без лишних слов и телодвижений готовили травяной чай в общей посудине на заговор. Травка там разная, но собранная именно в Змеиный день, заваривалась кипяточком, а вместо сахара положен горошек конского боба и мешать, мешать стебельком папоротника, до полной кашицы, разуметься под шелест молитвенного консонанса. Десять минут кофе паузы...

Черти до сих пор в восторге: вскипятить, заварить, настоять, выпить кипяток да кому то выкурить сигаретку – это ли не аттракцион развлечений на десять минут. Так что подумывают лохматые и у себя ввести сие послабление для трудящихся. Но вот только косо на это нововведение смотрят сверху, видно все-таки не та мотивация: берегут коллектив.

Кофе пауза заканчивалась, и в дверь уже ломились. Вышли кофейницы или вернее чаепитицы с кружечкой в руках. Одной на двоих. Стали спускаться со ступенечек, да вот досада: не уберегли питие, опрокинули наземь. Откровенно погоревали перед видеокамерами большого и малого разрешения, с досады еще и гущу на землю выплеснули. И пошли горемычные дела и обязанности свершать. А камеры на выходе уже других пасут, а сирых и кипяточку не испивших другие камеры под ручки подхватили. Так и водят по кругу обязанностей, да прямо чуть ли под подолы не засматривают. А ниже подола чего смотреть. Нету там интереса.

А вот там все интересное и свершается. Но это надо быть кем, чтобы под ноги или, скажем, в души людей заглядывать? Не родился еще такой рукамиводитель. А струйка чая змеей юркнула в тенек да в травку у крылечка, подобрала в себя гущу, и стала источать призывное благоухание испарений, как вечный яд сердечных отношений барина и слуги.

Ну не любит нечисть табачный дым. И кто его знает почему?

А священник и в это утро возносил молебен за власти и силы, дабы проводить нам жизнь тихую и безмятежную. А ангел читал страницы старой библии:

очистишася назорее ея паче снега и просветишася паче млека, чермни быша, паче каменя сапфира усечение их.

Потемне паче сажи вид их, не познани быша во исходех: прильпе кожа их костем их, изсхоша, быша яко древо.

(Князья ее были в ней чище снега, белее молока; они были телом краше коралла, вид их был, как сапфир;

а теперь темнее всего черного лице их; не узнают их на улицах; кожа их прилипла к костям их, стала суха, как дерево.)

18

"Человека портит сам человек. На что смотришь, в то и преображаешься. Никакое бытие не определит сознание. Сознание определяется добротой. Добрый человек из сокровища выносит доброе, злой – злое". Вот такую установку получил от своего любимого преподавателя выпускник художественного факультета. А потом была жизнь: творчество и богема, богема и творчество, судьба и семья. На данном этапе остались творчество и дочь... Но и дочь судьба собирался отнять. А творчество было невостребовано. И оставалась только жизнь, что вдруг подкинула гуманитарную помощь в виде эксклюзивных подтяжек: поступило предложение расписать под хохлому мебель в одном элитном клубе.

Художник несколько раз за это время приходил к церкви, но его работа была закончена, да и церковь была закрыта. Оставалось одно – искать дочь, а дальше этого он и не загадывал.

– Возьми пару адекватных людей, которые и веревку могут натянуть, и пусть сделают ограждение, а то эти волонтеры в дерме потонут.

Начальник карабинеров отдал приказ заместителю, а сам поспешил в закрытую усадьбу отдыха: командовать первым кольцом оцепления. Ближе чем за версту простых начальников к усадьбе не подпускали.