Текст книги "Командировка на Землю"
Автор книги: Игорь Муханов
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)
Благопожелание раненой песне
Открыты старые сени
послушать в саду сороку.
У песни моей осенней
пробито крыло горохом.
Лечись, моя песня, светом,
пойманным в тюли окон,
когда он полынным летом
поёт в тишине глубокой.
Летай за водой в Архангельск,
за крошками хлеба – в Киев.
Пускай за тобою Ангел
спешит с шарами и кием.
Ты вся – в саду чаепитье,
когда самовар на блюде
пускает пары наитья
и чай разливает людям.
Девушка из Уймона
Осень ждала Долина,
пахли дожди лимоном.
Даль ночную поила
девушка из Уймона.
Клочья брала тумана,
мяла в ладони узкой,
словно святую манну
людям и трясогузкам.
Скрип у колодца слышен,
смех живой и объятья.
Это пришли напиться
вишни в лиловых платьях.
– Девушка, дай нам Слово,
которым звёзды и дети
украсить рога коровы
мечтают в память о лете!
Девушка дарит вишням
сердце своё нагое,
и как она часто дышит,
слышат дальние горы.
Этюд ночного воспоминания
Филин
в круглых очках
глядит на луну…
Пробегают быстрые тени
по тропинке оленьей.
В камышах зелёные лягвы
кричат как ночные лярвы,
майский жук в середине лета
грызёт травинку рассвета,
а филин глядит на луну
и вздыхает о чём-то…
Мальчик и Ангел
Ангел летит на рассвете –
помощь несёт в платочке.
Видят его лишь дети,
речка Катунь да кочки.
Встречной деревни трубы
машут ему дымами.
Тянет младенец губы
к телу уснувшей мамы.
Три мертвеца на погосте
приподнимают глазницы,
дуют в пустые кости –
ангел им только снится!
У родника Алтая,
возле сырого лога
всадник ногой болтает –
стремя звенит про Бога!
Ангел вращает глазом,
кудри по ветру вьются.
Путь его виден сразу,
Монголия – как на блюдце!
Там в одинокой юрте
плачет трёхлетка-мальчик.
Мать и отец его – в смуте:
Смерть у постели маячит!
Нужен мальчику ветер
и золотая лепёшка,
и чтоб за всё в ответе
была домашняя кошка.
Ангел несёт ребёнку
сны его и игрушки,
и за горами звонко
солнце бьёт в колотушку.
Горы и камни
(эпифания творческому труду)
Узнать мечтаю от влаги,
о чём в тишине вечерней
поют весною овраги,
укрытые лунной тенью.
Полёт озорного камня
дробит тишину на части,
а горы живут веками,
забыв про земное счастье.
И пьют из чаши рассвета
нектар живого мгновенья…
Живи и ты, моё лето,
дыханием вдохновенья!
О, бабочки!
От полевой епархии века
целуются два синих лепестка,
в уключине работая одной,
узнав узду и узел золотой.
Как хорошо им в домике цветка!
Сто бабочек – и вот уже река,
сто лилий – и обеденный уют,
где детям в чашках небо подают.
Но вот, чересполосицей украшен,
несётся шмель среди цветочных башен
заречной лады – матушки Европы,
где всем готовы вкусные сиропы,
и в небеса срываются, легки,
аншлаговые долгие хлопки…
О, бабочки!
Когда слова без слов растут…
* * *
Я говорю плечом и жестом
слова – их маленький народ
куда-то берегом идёт
реки воздушной и отвесной.
Слова – вернее, до-слова,
понятные цветку и лугу
и близкому, быть может, другу,
не замечает голова.
Но сосны старые цветут
и птицы штопают разрывы
осенних туч, и в листьях ивы
прокладывают свой маршрут,
когда слова без слов растут.
Зимой молитва строже, чище…
* * *
Зимой гудят большие реки
тибетской чашей там и тут,
и понимают человеки,
какие их событья ждут.
Зимой молитва строже, чище –
летит веснянкой, на ходу
примерив в тучах платье нищей,
и в звёздах – смерти простоту.
И забывает твердь земную,
живя от Бога одесную,
ночуя в глубине зеркал,
как ласточка – в уступах скал.
Эпифания пруду и его тайнам
Заросший пруд… Ему нет места
среди обыденных вещей.
В нём лягвы плавают – невесты
подросших к осени лещей.
Его вода ещё стыдится
из родника любви напиться
и лёгким облаком ресниц
смахнуть поющих утро птиц.
Сухое лето мечет кости
в тот пруд, мечтая о погосте,
и конь, как только дождь пройдёт,
своё лицо из лужи пьёт.
О пруд, ты лодкою раздвоен
и грезишь о морском прибое,
и лижешь туфель бахрому
назло практичному уму!
Ужель ты зеркало простое,
хотя бы даже золотое,
и устаревший ноутбук,
случайно выпавший из рук?
Нет, так не скажешь камышами
и карасями, и дождями,
и ты прекрасен, лёгкий пруд,
в тени задумчивых запруд.
Твоё желанье молодое
мычит коровою в обед,
как будто кто-то небо доит,
и в медный таз стекает свет.
Погулка по Царскому Селу в пору снегопада
Рестораны серебра
собрала зима в охапку
и добычу – в неба шапку,
и по лисьи – со двора.
Оттого и снег идёт,
небом полнятся копилки,
и серебряные вилки
всякий нищий соберёт.
У зимы в руках – зима,
отражённая на блюде.
Не спеши сойти с ума
за рекою, на безлюдье.
Снег идёт, и серебром
августейший воздух ярок.
Это зимнее добро –
от Романовых подарок!
Кредит у сирени
Мой бизнес – лепесток ромашки…
«О солнце, дай и мне взаймы!
За подписью лесной букашки
со счёта своего сними.
Кредитом вспыхнувшей сирени
порадуй собственника дня
и должником от песнопений
прилюдно объяви меня!»
Так я просил и ясно слышал
в органных трубах летних чащ
тот звук, которым птицы дышат,
которым даже камень зрящ.
И приходился доллар долу
печатной краскою в мешках
и числился у балабола –
задиры-ветра в должниках.
На что похожа Колыма…
* * *
На что похожа Колыма,
в осеннем воздухе летая,
как это делает святая?
Ответь, мой друг, себе сама.
Да, это сказка, и зимой
она опять побудет с нами,
чтобы весенними духами
наполнить воздух ледяной.
На что похожа Колыма?
На то, что мы с тобой представим,
на полку книжную поставим,
и пылью нашего ума
не затемним свой день воздушный…
На что похожа Колыма?
Послушай…
Сельская картинка
Два парнишки-дровосека
пилят ветер на рассвете,
чтоб хватило на полвека
и соседям их, и детям
ветра жаркого дыханья,
от рожденья золотого,
как гармонь с её мехами,
как конёк на крыше дома!
…Как резинка, рвутся вены
под зубцом из стали прочной
и срастаются мгновенно…
Ветер утренний, цветочный!
Ветер в синем малахае…
Наблюдает вся стройбаза:
пилят ветер и вздыхают
о девчонке сероглазой!
Моя матушка в черешнях томик Пушкина читала…
* * *
Моя матушка в черешнях томик Пушкина читала.
Было тускло и нездешне. Громыхала дверь вокзала.
Поезд ехал в Вязьму, скорый. Пролетел забор кирпичный.
Из времён минувших Пушкин видел матушку отлично.
И читал её, как повесть, запивая чаем крепким.
Корешок блестел у книги, воробей сидел на ветке.
Уж прочёл до середины, заскрипел старинным креслом…
– Вам письмо, – сказал посыльный. И видение исчезло.
Засушенный цветок
С летних дней в бумажной яме
он лежит, как в саркофаге.
Прикоснусь к нему губами,
слабым отсветом бумаги.
И за дымною метелью,
за пределами разлуки
от обильных гроз вспотеют
у берёзы ветки-руки.
Мотылёк в цветочной чашке
с комарами пир затеет,
а потом достанет шашки…
Только с кем играть? Метели
в гладкий саван завернули
край любимый, азиатский.
И приходят на ходулях
у печи погреться сказки.
Урожайным будет этот год…
* * *
Си'верко, полуденник, закатник –
в них живёт весенняя пора.
Километры воздуха прокатят
по большой земле, как трактора.
И малину сделают двухцветной,
говорящей: точка и тире…
Вот и лето… Кустики-кареты,
водяные знаки на коре!
Радужных небес перемещенье
незаметно для глазного дна.
Коршун снял другое помещенье:
сверху – ветер, снизу – тишина.
И большое дерево, как праздник,
обнажая корни, небо пьёт…
Сиверко, полуденник, закатник…
Урожайным будет этот год!
Песня беременной женщины своему ребёнку
Женщина с двумя сердцами,
плывущая по морю воспоминаний...
Ступай тихонько, мой мальчик,
по крыльям птиц разноцветных,
в горах уснувших без плача,
скалой укрытых от ветра.
По родникам золотистым,
шептать умеющим громко
о том, как звенят монисты
внизу, в селении горном.
По белой росе, по камню,
по тёмным ночным стрекозам,
поющим крыльями «амен»
под утро горным морозам.
По снегу в пятнах лазури,
укутавшему вершины,
по косточкам белой бури,
спустившейся к нам, в долину.
По лунному свету, ярче,
чем перья птицы Гаруды,
спускайся в наш мир, иначе
как жить без тебя я буду?
Библейской слезою плачут
уколы моих бессонниц...
Спускайся в наш мир, мой мальчик,
под звуки хрустальных звонниц!
Акварели аквамарина
Затрещит стрекоза над кустом
и откроет ключом-невидимкой
человеку в обличье простом
дверь прозрачную в утренней дымке.
Сам войдёшь или звать мотылька
удивлённому сердцу прикажешь?
Дни забот забирает река,
отдыхает сомненье на пляже.
У открытого воздуха рот
перепачкан молвой и малиной.
Вот она, моя родина: ждёт,
записаться в поэты зовёт…
Акварели аквамарина!
Луна торгуется с поэтом, приехавшим на Алтай
Вдали луна, как яркий семафор,
указывает путнику дорогу.
Мол, ехать можно с некоторых пор,
но подарите что-нибудь, ей богу!
Я так люблю источники наитий…
Хотя б пустяк, мой друг, но подарите!
Быть может, порох, старое ружьё
иль сердце обнажённое своё!
Основы самоврачевания
Амыру-пастуху в расцвете лет
понадобились юные берёзы
и бабочки над клевером, и розы,
хранящие малиновый рассвет.
И друг-ручей Амыру-пастуху
пиликает на каменной свирели
хрустальный сон, святую чепуху
о том, как в небесах летают ели.
Что делать? Как найти ему врача,
что выжимает сок из кирпича
и эликсир любви даёт больным?
Да очень просто: над аилом – дым,
внутри – огонь, и всюду по аилу
летают косы Каначаки милой.
Поймаешь эти косы за концы,
и запоют весенние скворцы!
Зимняя соната
За окном метель дымится,
словно в лютые морозы
на Алтай любви напиться
едут утром паровозы.
«Фиу-фиу», – свищет ветер,
а по мне – дорожным эхом:
«Как в сиреневой карете
в глубину горы проехать,
где услужливые феи
и в зелёных шляпах гномы
делят лучшие трофеи
из подземных гастрономов?»
Под окном моим метели
рельсы в сказку проложили.
Неужели захотели
пригласить двух-трёх рептилий,
горных духов, эдельвейсы,
что цветут в горах в июле,
и меня, и даже рельсы
в мир, далёкий от лазури?
И бегут мечты и страхи
из меня, как из вулкана,
и метель свои рубахи
сушит в небе утром рано.
Ходит по диагонали
в глубине двора сомненье…
«Ладно, еду!» – в тёмной зале
огонёк зажжён решенья.
Эпифания радуге, охотнику и его пуле
Все расцветки июля
радуга собрала
и сложила их в пуле,
в туннеле ствола.
И охотник-верзила
пальнул в небеса
всё, что дождиком было
и хранила роса.
Красный – маки созрели,
синий – волны бегут,
жёлтый – кедр спилили
на альпийском лугу.
Письмо для Бога заготовил…
* * *
Письмо для Бога заготовил,
испачкав милого жука,
и за соломой нищих кровель
открылось небо, как река.
И красота проста, как детство,
и не пугает недолёт.
Письмо – распахнутая дверца
в себя, где творчество живёт.
Цвет голоса
У радуги – семь цветов,
у голоса – лишь один.
Он цвета старых мостов
и осени господин.
Голос цвета травы,
когда вкушает вино
весёлой, чистой молвы
с приятелем заодно.
А если голос влюблён,
то знаю наверняка –
такой же синий, как лён,
глядящий на облака.
Любовь бывает только бесконечной
(эссе о священнике-поэте)
Я встретил его на фестивале поэзии в Майме, небольшом городке под Горно-Алтайском, когда осенние берёзы, став неожиданно золотыми, меняли свои листья на строку.
На сцену местного Дома культуры стремительно вышел человек в серой рясе, с крестом на груди и с гитарой. Зал напрягся, не зная, как на это реагировать.
– Ну, поющим священником сейчас никого не удивишь, – пошутил отец Сергий, как бы заглядывая в будущее. И запел звонко, как на клиросе:
Я вас люблю, мои дожди,
Мои тяжелые, осенние,
Чуть-чуть смешно, чуть-чуть рассеянно
Я вас люблю, мои дожди!
(В. Егоров)
А после были стихи, которые латунно, как колокол, били по ушам слушателей рефреном:
«Люди, которые лучше, чем я».
Зал затих, переживая свое новое состояние. Ему исповедовался священник! Строчки царапали душу, рождали новые чувства. В чём винил себя отец Сергий? Во всём! Девочка устроилась в ночной бар, а могла бы стать балериной Большого театра – было его виной. В Европе разместили баллистические ракеты средней дальности – было его виной. Кто-то не родился, вырезанный из утробы матери ножом хирурга, кто-то спился, кто-то уехал из России, кто-то не объяснился в любви. Во всём был виноват отец Сергий – священник храма Святого Духа, расположенного в Майме! Его добровольно взятая на себя вина толкалась в жилах, ныла в суставах, не давала спать по ночам. Но зато рождала поэзию, а с нею – искренность чувств. Того самого дорогого, чего нам больше всего не хватает сегодня.
Дожди, дожди… Июнь – сплошной каприз.
Как мы с тобой могли мечтать ночами!
Любовь бывает только не случайной.
Мы встретились. И нам не разойтись.
Вот так сложилось. Что-то изменить
Нам не дано. Судьба владеет нами.
Мы прикоснулись грезами и снами,
Но сердце – слышишь, как оно звенит!
А дальше лето, солнце, облака.
Веселых глаз цветное зазеркалье.
И серебристый дождь в ночном бокале.
И бабочка, вспорхнувшая с цветка.
И больше ничего. Ведь всё сбылось.
Лишь хочется обнять тебя за плечи.
Любовь бывает только бесконечной.
А если так – всё только началось!
*
Стихи отца Сергия приятно проговаривать вслух, ощущая при этом акустику помещения. Чтобы в окна заглядывали облака, а часы, висящие на стене, отмечали долгие столетия. Поэты недаром любят мансарды и чердаки – сказывается тяга к высокогорью. Согласно древнегреческой легенде, племя парнасцев спустилось с гор, желая научить людей видеть Прекрасное.
Отец Сергий умел общаться глазами. Сквозь них проглядывала Душа, чистая и доверчивая. Она не называла меня ёжиком либо как-то ещё. Она умела любить, видеть в человеке главное. А главное всегда прекрасно. Мне было легко общаться с этим человеком.
Люди, знавшие отца Сергия, рассказали, что в молодости он закончил исторический факультет Горно-Алтайского университета. Была у него любовь, первая и последняя. Закончилась она тем, что его возлюбленная вышла замуж за другого. После этого отец Сергий – Сергей Башкатов в миру – решил стать священником.
Падают снежинки. Тише, тише…
Падают, и тают на ладони.
Сердце стынет, только ты не слышишь,
Унесли тебя по снегу кони.
И тебя за самым дальним лесом
Не найти, там ныне бродит осень.
Почему-то мы не будем вместе.
Почему? Ведь я тебя не бросил!
Это в повседневной карусели,
Рельсов убаюканные стуком,
Просто не на тот мы поезд сели
И сошли на станции Разлука.
Те же здесь поля и те же крыши,
Тот же снег и те же мчатся кони.
…Только небо пасмурней и ниже,
Только снег не тает на ладони…
Обмороженная жизнь, сумерки сознания. Нужна скорая помощь, но другая. Та, что лечит душу, а не тело. Но где взять сил, чтоб подняться?
И снова спасают стихи. Их терапевтическая сила известна давно. Петрарка, Шекспир, ранний Пастернак – лечились стихами. Исповедь обрабатывает рану, самонаблюдение останавливает кровь. Красота, выводя больного на прогулку, учит его заново ходить.
*
Случайно услышанная фраза, румяная заря, посиделки на берегу Катуни рождают строчки, в которые Сергей Башкатов пеленает своё прошлое. Я умышленно не называю его отцом Сергием, чтобы не исказить картину его жизни. Религия указывает ему дорогу, поэзия даёт силы по ней идти.
«При чём тут поэзия? – спросит в этом месте Всезнайка, знакомый с основами христианского учения. – Или каноническая молитва перестала лечить, быть для человека сестрой милосердия?»
Вопрошающий будет прав, но только отчасти. Дороги существуют на земле, их можно зафиксировать с помощью космической фотосъемки. Но в небе навигация иная. У птиц, у самолётов, у майских жуков – у каждого своя. Тем более у человека. Его душа, управляемая свыше, способна притянуться к своему лучшему будущему. В искусстве это называется стилем, индивидуальностью, судьбой…
Рисует на стекле осенний дождь
Затейливые чудо-кружева.
Я опоздал, я знаю – ты права
Хотя бы в том, что ты меня не ждешь.
А за окном ржавеет листопад
И ветер рвет афиши облаков.
Я не кричу – ты очень далеко,
Мы слишком долго жили невпопад.
Закат погаснет, окунувшись в ночь,
И звёзды листьев поплывут в воде.
Нас друг для друга нет почти нигде,
Но друг без друга нам почти темно.
И я иду средь выцветших рябин
По полустёртым улицам – к тебе.
Рисует дождь. На стеклах. На судьбе.
Мы далеко. Мы учимся любить.
Стихи писали многие христианские подвижники, среди них – Святой Франциск и Григор Нарекаци. Писали, в основном, стихи-молитвы. Общение было иерархическим, с самим Иисусом Христом. А у отца Сергия мечется в стихах, как платок тореадора, его земная любовь. И женщина уверенной походкой ведет его в бездну…
Страшно?? Но погодите делать вывод! Отец Сергий садится за школьную парту ученичества. Он говорит о любви после любви. Брошенный любовник винит в своём горе себя самого, утверждает, что любил не так, как положено. И тут в памяти воскресает образ Дон Кихота, и его возлюбленная – Дульсинея Тобосская – машет из окна замка платочком, вдохновляя Дон Кихота на подвиг земного пути.
*
Лирическая поэзия – а именно такой вид искусства близок Сергею Башкатову – глубоко исповедальна. Она приучает человека заглянуть в ночь своего существования, когда звёзды не видны. Почувствовать звёзды сквозь километры серой влаги, скопившейся над головой – значит, осознать проблему. И начать её решать, используя все известные людям методы решения.
Те, кто не пишет стихов, исповедуются отцу Сергию. Сам же он исповедуется Красоте.
Исповедь, самопознание – два пути, ведущие в небо. Искусство содержит эти пути, и кроме них ещё один, третий. Это путь Красоты. Алтайский религиозный мыслитель Николай Уранов, предпринявший в своё время восхождение на Парнас, всерьёз размышлял об этом. И написал эссе о Красоте, в котором утверждает, что Красота – религия будущего.
Ветер. Берёзы. И прошлогодние листья,
И прошлогодние грёзы ветер уносит.
Ты меня спросишь: (губы твои так близко)
– Ты меня бросил? Тихо отвечу – Бросил…
А за окном весна и осколки солнца,
Словно осколки счастья – солнца осколки.
Много их сколько! Лето опять вернется.
Первая зелень вновь на берёзах голых.
Новые листья. Весенние, новые грезы.
Все уже было. Летят запоздалые письма…
В мартовской выси ветер целует берёзы.
Первые слёзы дождей. Значит, лето близко.
Вокруг дорожки, по которой ведёт Красота, растут цветы недосказанности. Бытовой ум отдыхает под их душистыми лепестками, усыплённый своим господином – Интуитивным Умом. Мысль предстаёт перед человеком полувоплощённой – ему предстоит завершить процесс воплощения мысли самому. Многие Священные тексты написаны именно таким образом.
Налицо мастерская времени, иначе – Школа Богов. Небожители приглашают в соавторы человека, делятся с ним секретами своего звёздного ремесла. Предлагают человеку занять достойное место в эволюции.
Помню неизгладимое впечатление, которое оставила во мне «Песня песней» Соломона. Путь Красоты, открывавшийся в этом произведении, сверкал жемчугами образов и звучал какой-то неведомой музыкой, призывая немедленно покинуть свой дом. Вернее, расширить его до размеров Вселенной. И любить в нём не только человека, но и майского жука, ромашку, ручей. Иными словами, всё, что было создано Творцом Вселенной.
*
Чего ты ждёшь – дождя, цветов, весны?
А любишь ты смотреть на облака?
А знаешь ты, куда уходят сны?
А хочешь знать, о чем молчит река?
Не спрашивай меня, где гаснет день,
Где птица вьёт надёжное гнездо.
Я удивляюсь сам – ложится тень,
Звезда с другой беседует звездой.
Не спрашивай меня, чего я жду.
Я жду тебя, но я не знаю, где
Твои следы. И вряд ли их найду.
Ведь небо столько вылило дождей!
Ты просто посмотри на облака –
И я их вижу, провожая птиц.
Нас всех уносит звёздная река.
Я ждал, но не нашел тебя. Прости.
Отец Сергий регулярно посещает заседания местного литературно-поэтического клуба «Повозочка». Смиренно садится за старый, видавший виды стол рядом с шофёром или бывшей работницей фабрики. Слушает, кто чем живёт.
В нём нет профессиональной гордости, нет и честолюбия поэта. Он всем одинаково открыт, как дорога. Хочешь, иди по ней, хочешь, сверни на другую дорогу – не в этом суть. Когда мы пройдем свою дорогу, мы станем другими. Мы станем деревом, травою, проплывающим мимо облаком, солнечным бликом на воде. Мы станем частью человечества. Мы научимся любить.
В 90-е годы институт православия пополнился священнослужителями, за плечами которых были светское образование и богатая опытом жизнь. Отец Сергий – бывший историк. Другой алтайский священник, отец Андрей, в прошлом врач, имеет ученую степень. Именно он освящал часовню Святого Сергия, построенную в Уймонской долине. Украсить храм в селе Усть-Кокса, возводимый по его инициативе, отец Андрей пригласил художницу Илзе Рудзите, дочь поэта, возглавлявшего в 30-е годы рериховское движение в Латвии. Когда один человек, решив перейти в православие, принародно сжёг книги Живой Этики, отец Андрей воспылал. «Не в книгах дело, а в тебе. Следовало отдать их другому!»
Приводя подобные примеры, я вовсе не сглаживаю противоречий, существующих между христианством и новыми духовными движениями, но лишь хочу показать, как может всё быть. И предпосылки к этому имеются.
*
Слёзы, пролитые поэтами всех веков и народов над могилой своей любви, отец Сергий осеняет крестным знамением. Беседуя о Петрарке, качает головой, упоминая стрелковую фразу поэта: «Приближаясь к 40-му году, я совершенно отрешился не только от мерзкого этого дела, но и от всякого воспоминания о нём, так, как если бы никогда не глядел на женщину».
Петрарка отказывается от своей Лауры, отец Сергий ищет в своей любви общечеловеческое начало. Так ручей, стекающий с гор, ищет реку, ведомый чистой мечтой стать океаном…
Дай мне, Господи, утешать, а не ждать утешения,
понимать, а не ждать понимания,
любить, а не ждать любви,
ибо, кто даёт, тот обретает,
кто о себе забывает – находит себя…
(Святой Франциск)
Отец Сергий поливает дерево до тех пор, пока оно не зацветёт. Даже если дерево сухое и бесплодное:
Не сбылось, не получилось… Не ропщу.
Лишь усталость накопилась, набралась.
Я искал тебя, но больше не ищу.
Кто мне скажет, почему ты не нашлась?
Позади мои надежды, позади,
Только было – я искал, а ты ждала.
Мы не встретились. И ты меня не жди.
Не судьба нам быть с тобою, хоть ты плачь.
Жизнь закончится, исчезнут времена,
Но и там, где нет ни грёз, ни сладкой лжи,
Как и я, ты без меня совсем одна.
Лишь друг другу мы с тобой принадлежим.
Герой нашего очерка сложил свои пожитки на поезд, уходящий в небо. Это христианство, с его вертикализацией жизни. Здесь, на земле, отец Сергий оставил для себя только любовь, стараясь видеть свою Лауру во всех людях, которые встречаются ему на пути.
*
Последняя книга отца Сергия «Лунная грусть», спонсированная местной администрацией, вышла тиражом в 100 экз. Не найти отца Сергия и в Интернете – он предпочитает телепатическое общение с жителями этой планеты. Так вот Отец Сергий и живёт, окруженный звёздами и легендами.
Майма – место пограничное. В этом месте Катунь покидает пределы алтайской республики, приобретает статус всероссийской красавицы-реки. Отец Сергий также находится у начала новой, малознакомой людям поэзии, помогающей строить церковь в своей душе. Красота, Чистота и Гармония есть дочери Святого Духа, и с ними стоит дружить. Отец Сергий знает это не понаслышке.
А что же стало с алтайской Лаурой (или с Дульсинеей Майминской), увиденной нами в зеркале поэтического творчества отца Сергия? Она очистилась, воспарила над своим прошлым существованием и стала ещё прекрасней, чем была. Порой даже кажется, что Лаура приобрела черты самой Девы Марии. Во всяком случае, она стала в жизни отца Сергия Берегиней, а не сокрушительницей мужских сердец.
Ты, наверное, где-то есть.
Может быть, не сейчас, не здесь,
Не под этой чужой луной,
Посмеявшейся надо мной,
И под солнцем совсем другим
Раздаются твои шаги.
Среди многих влюблённых глаз
Нет лишь тех, что глядят на нас,
Потому что и я, и ты
Друг для друга пока мечты…
Мы не встретимся? Ну и что ж,
Я же знаю, что ты живёшь –
Не сейчас, не со мной, не здесь.
Хорошо, что ты где-то есть!
Кончим это эссе благопожеланием. Хорошо, что живёт среди нас отец Сергий – Сергей Башкатов в миру. Человек, священник, учитель, яркое явление алтайской поэзии.
