Текст книги "«Пророк» оставляет следы"

Автор книги: Игорь Фесенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

– Я не буду останавливаться на существе нашего вероучения, – продолжал между тем Берггрен. – Оно носит христианский характер. Что можно сказать о деятельности «миссии»? Коль скоро мы выступаем против коммунистического господства, естественно, что в странах Восточной Европы легальная деятельность «миссии» невозможна. А именно там мы обязаны распространять евангелиеву правду. – При этих словах Берггрен изобразил на лице такую мученическую гримасу, что, казалось, он вот-вот расплачется.

– Хуже всего, – продолжал он, – положение наших единомышленников в большевистской России, где мы совершенно не имеем возможности проводить нашу богоугодную миссию. Мы не можем установить с ними необходимых контактов, снабдить их своей литературой. Считаем своим священным долгом устранить эту несправедливость. Любыми средствами. Нужно только помочь нам осуществить наши чаяния.

– Да-да, – поддержал Берггрена Хаас, – мы возлагаем на нашу встречу большие надежды. Крайне нужны люди, через которых можно было бы переправлять печатное слово. Мы попытались доставлять его с нашими эмиссарами, выезжающими туда, допустим, в качестве туристов. Но чаще всего терпели провал. В Ленинграде, например, был задержан ваш соотечественник Милла, у которого их милиция изъяла около трех тысяч экземпляров различной литературы. Они не постеснялись изъять наши издания у пастора, понимаете, у пастора, Ганса Кристиана Неерскофа. Одним словом, последнее время нас преследуют там сплошные неудачи. Был задержан и Бенгт Гуннар Сарельд. Для вас не секрет, какое положение он занимает в «миссии». Это не говоря, так сказать, о рядовых. Супруги Хакканен, Раймо Туппурайнен, Мартти Переле, Риитта Калева… Впрочем, зачем я это все перечисляю вам. Мы искали разные пути, меняли тактику, оставляли журналы, газеты и брошюры в пароходных каютах, самолетах, поездах, гостиницах. Но, увы, все материалы немедленно становятся достоянием обслуживающего персонала, который сразу же их уничтожает, сводя, таким образом, наши усилия к нулю.

– Ну что ж, джентльмены, теперь я более или менее в курсе… Хочу кое-что уточнить. Есть ли в России люди, которые готовы выполнять ваши поручения?

– Сейчас мы переживаем трудное время. Прежние кадры растеряны, новых обеспечить не удалось. Пока.

– Вы уповаете на нашу помощь. Но нужно и самим ловить мух. Предупреждаю, что те, кто в будущем отправятся туда, будут выполнять не только ваши поручения.

Хаас и Берггрен переглянулись.

– Бесспорно, такая постановка вопроса закономерна, – сказал Хаас. – Мы не скрываем, что наша организация, занимаясь распространением евангелизма, привносит в свою деятельность также элементы политики. Следовательно, при определенной подготовке миссионера он будет выходить и на орбиту идеологической борьбы.

Клейтон переключил внимание на Хааса, который, как ему показалось, лучше разбирался в интересующих его вопросах.

– Кроме чисто идеологических акций, он при определенной подготовке, как вы правильно заметили, должен будет суметь выполнить и некоторые другие функции агентурного характера. В этом случае нам с вами по пути. Однако не ждите, что мы будем предлагать вам своих людей. У вас, не сомневаюсь, есть свои кандидатуры.

– Да, бесспорно. Мы давно присматриваемся к воспитанникам Библейской школы. Там есть некоторые весьма подходящие молодые люди. И они проходят специальную подготовку. Из их числа можно выделить одного молодого человека для ближайших акций. Насколько я в нем разобрался, ему не нужно вбивать в голову того, что другим. Он с детства воспитан в нужных нам традициях. Кстати, он длительное время обучался в Бернском филиале школы Галоад^[8]. Уверен, он вам понравится. Умен, хороший спортсмен, воздержан. Его родители – выходцы из России. В совершенстве владеет родным языком. – Ободренный вниманием, с которым Клейтон его слушал, Хаас заключил: – Подходящий материал со всех точек зрения. Если он получит еще и ваши инструкции… – Хаас позволил себе широко улыбнуться.

– Отрадно слышать. Значит, будет с кем начинать дело. Но это всего один человек…

– «Великое дело – начало», – говорят русские. Подберем и других. Мы, между прочим, располагаем своим, довольно обширным досье на служащих коммунистических посольств и торговых представителей как в Скандинавии, так и в Европе вообще. Много подсобного материала на эмигрантов из советской Прибалтики. Он в вашем распоряжении.

– Джентльмены, с каждой минутой я все больше и больше проникаюсь уважением к вашей «миссии» и ее руководителям. Надеюсь в недалеком будущем изучить ее деятельность основательнее. Когда мы сможем встретиться снова?

– Собственно говоря, знакомство с вами, мистер Клейтон, было последним пунктом нашего пребывания в Штатах. Завтра мы намерены улететь домой, в Европу.

– Прекрасно. А я примерно через неделю постараюсь наведаться в Стокгольм. О том, кто я и кого представляю, кроме вас двоих, никто знать не должен. Перед вашими коллегами я предстану в качестве доктора социологии отделения «Руссикум», что соответствует действительности. И с этого момента я для вас и для всех Джон Браун.

Собеседники Клейтона дружно закивали.

– Итак, говоря дипломатическим языком, высокие договаривающиеся стороны пришли к обоюдному согласию. А потому предлагаю виски. – Поколдовав над бокалами, Клейтон потер ладонью о ладонь. – Мне помнится, в Библии говорится: «Время собирать камни и время бросать их». Не так ли?

– Не совсем… В книге пророка Екклезиаста сказано: «Время разбрасывать камни и время собирать камни, время обнимать и время уклоняться от объятий». – Хаас потупил взор.

– Прихвастнуть своими знаниями не удалось. Тогда скажем проще: за альянс бога и черта!

Святые братья согнали с лица постное выражение и подняли бокалы.

Глава III

1

Звонок телефона застал Вадима Петровича уже в постели. Он нехотя снял трубку. Его спросили по имени и отчеству, а потом прозвучала кличка, которую он не слышал более тридцати лет, – «Купец».

Он не сопротивлялся и принял предложение о встрече безропотно. Когда разговор закончился, почувствовал себя вдруг разбитым и старым.

Значит, не забыли. Нашли. А он уж считал, что его больше не потревожат. Ну, в самом деле, казалось ему, кому он нужен в своем теперешнем состоянии? И профессия – полотер. Простая, тихая и спокойная. Хотя деньги дает приличные, особенно когда подработаешь частным порядком у постоянной уже клиентуры. И вот «на тебе, отыскало его прошлое.

Первый раз это произошло около года назад, вскоре после смерти жены. Он здорово перетрусил. В квартиру позвонили. Он открыл дверь. Перед ним стояла хорошо одетая женщина лет сорока. Спросила, нельзя ли ей повидать Татьяну Тихоновну. Вадим Петрович уловил в ее говоре иностранный акцент. Сразу не ответил, а пригласил в комнату, предложил стул и лишь тогда рассказал о постигшей его невосполнимой утрате.

Женщина, назвавшись Тамарой Павловной, искренне, как показалось Вадиму Петровичу, посочувствовала его горю и, к великому удивлению Вадима Петровича, повела речь о душе Татьяны Тихоновны, много выстрадавшей в свое время. Она вполне серьезно заявила, что душа рабы божьей Татьяны теперь находится не иначе как в раю и ей приятно, что супруг с истинно христианской любовью вспоминает о ней.

Вадим Петрович с недоумением слушал несусветную чепуху, которую несла гостья, и, не зная, как себя вести, почему-то поддакивал ей. А Тамара Павловна, удивляя его все больше, ударилась вдруг в воспоминания. Стала рассказывать о том, что их лагерь находился в зоне, оккупированной американскими войсками, и что Татьяна Тихоновна в то время послушалась проповедников «Славянской миссии» и вступила в евангелистскую общину, от которой получила тогда немалую поддержку.

Словно жужжание надоедливой мухи, болтовня Тамары Павловны все больше раздражала Вадима Петровича и в то же время словно гипнотизировала его. Он вдруг стал припоминать, что жена действительно была религиозна, что она читала какие-то евангелистские книги и брошюры, неведомо откуда к ней попавшие, и сама кому-то их относила.

– Вадим Петрович! Вадим Петрович! – услышал он громкий голос Тамары Павловны. – Вы же совсем не слушаете меня.

На том их разговор прервался, потому что пришла Клава Дронова взять у него сорочки для стирки. Кисляк пригласил ее к столу, налил чаю. Женщины быстро нашли тему разговора, уж он и не помнил какую. И уходили они от него вместе. И вот тогда гостья сделала неожиданное предложение: принять в память о незабвенной его супруге Евангелие и десять листовок-проповедей. Евангелие – это, мол, для души и разума, а листовки попросила бросить в чьи-либо почтовые ящики ради распространения правды господней.

У него тогда не хватило духу отказать ей. А позже находил он и у себя в ящике конверты из плотной бумаги. Мучительно раздумывал, как быть: вскрывать их или не вскрывать. Испугался и решил не вскрывать. А в сердце закрались страхи. Правильно ли он истолковал появление Тамары Павловны. Что она за птица такая? Припомнила лагеря… А может быть, решили прощупать его старые хозяева. Подумалось: еще вскроешь конвертик, а из него пшик какой-нибудь ультрановый газик, и заказывай по Кисляку панихиду. Только, собственно, кому нужна его смерть?

В третий раз обнаружив бандероль, он все же не выдержал, вскрыл. Внутри оказалось опять Евангелие, карманное, в прекрасном переплете, с суперобложкой, отпечатанное на мелованной бумаге. Его он оставил, а листовки, не читая, порвал и выбросил в мусоропровод. Потом, когда приходили новые посылки, он поступал с ними так же, чертыхаясь на приятельницу жены, таким странным образом проявляющую заботу о его душе.

Многое передумал Вадим Петрович в ту ночь. Вспомнил, как стараниями Горбачева попал в эту проклятую разведшколу, как в осенней сумятице сорок четвертого заместитель начальника той школы капитан Редер намекнул, что личное дело его отправлено куда надо. Тогда дал ему документы на имя Кисляка, все родственники которого, мол, погибли в Киеве, а сам он расстрелян. Редер перевел его в лагерь при Магдебургской железнодорожной дирекции, откуда в январе сорок пятого его отправили на сельскохозяйственные работы к бауэру. Потом все крутилось само собой. После войны был в проверочно-фильтрационном лагере. Женился. Жена тоже работала у бауэра. С ней и приехал в Москву к ее родителям. Получили даже новую квартиру. Долго жил в страхе. Но время шло, и все обходилось. Все поумирали, остался он совсем одиноким. И вот теперь, надо же, нашли, вспомнили, сволочи.

Словно на казнь собирался Вадим Петрович на это свидание…

2

– Не волнуйся, Мод. Пока все о’кэй. Здесь на площади поворот и сразу направо вниз, – руководил Готье. – Правильно, теперь опять направо.

Готье посмотрел назад – отлично, нет ни одной машины… Их серый «фольксваген» стремительно спустился по метромосту, торопливо пробежал по Комсомольскому проспекту, пересек виадук, на какое-то мгновение остановился у входа в метро «Парк культуры», потом рванулся вперед в поток машин на Садовом кольце.

Выскочив из автомобиля в намеченном месте, Готье спустился в метро и на следующей же остановке вышел. Поднялся наверх. До встречи с «Купцом» оставалось несколько минут. Он медленно пошел по тенистой аллее бульвара, миновал группу сосредоточенных мужчин, окружавших скамейку: там шло шахматное сражение. Мельком взглянул на часы. Стрелки показывали десять. Прошагав еще метров сто, Готье стал возвращаться.

В это время со стороны метро, откуда еще несколько минут назад прибыл он сам, к третьей скамейке слева от входа на бульвар приблизился человек. По его поведению, по тому, как он внимательно оглядывал прохожих, Готье понял: это тот, кто ему нужен.

Незнакомец достал из кармана пачку папирос «Казбек» и спички, положил около себя, а сам развернул газету.

«Сельская жизнь», – увидел Готье название. – Все как договаривались. Ну, с богом», – подстегнул он себя. Опускаясь рядом на скамейку, негромко спросил:

– Вадим Петрович?

– Верно, Вадим Петрович.

– Я Антон Васильевич.

– Стало быть, познакомились, – отозвался Вадим Петрович.

– Давайте уйдем отсюда, – предложил Готье. – Для встречи это место хорошее, но говорить здесь неудобно.

Они поднялись со скамейки, неторопливо, по одному, перешли площадь и оказались, наконец, в большом малолюдном в это время дня сквере, окружающем жемчужно-серебристую чашу бассейна.

– Расскажите о себе, – сказал Готье, усаживаясь на скамейке, подходы к которой хорошо просматривались.

– Где я был во время войны, вы, конечно, осведомлены.

Вадим Петрович внимательно посмотрел на Готье. Тот промолчал.

– Когда я стал Кисляком, рекомендовали мне осесть в Москве. Женился на москвичке еще в лагере. С тех пор здесь. Никаких сигналов о себе не подавал. А вот нашли…

– А жена жива?..

– Схоронил. – Кисляк был несколько удивлен, что его собеседник не знает об этом. Ведь год назад об этом было известно Тамаре Павловне и тем, кто кидал ему в почтовый ящик бандероли. Но выяснять ничего не стал. Наверное, им так нужно, решил он.

– Значит, вы совсем одиноки? А родственники жены? – продолжал Готье.

– Никого нет. Один как перст. – Кисляк посмотрел на свои крупные, светло-желтые от въевшейся в них краски руки. – Работаю полотером. Спокойно и никакой ответственности. Да и кто заинтересуется полотером?

– Это прекрасно, что вы живете один, – весело сказал Готье.

– Еще бы, – осклабился Кисляк, – в двухкомнатной.

– Прекрасно, – повторил Готье, все еще привыкая к манере Кисляка говорить. – Может так случиться, что к вам придет один мой человек и его нужно будет приютить и помочь.

– Но… – Глаза Кисляка испуганно забегали.

– Никаких «но», – жестко сказал Готье. – Пароль для связи: «Вы Вадим Петрович, верно?» Ваш ответ: «Верно, а вы от Антона Васильевича?» – «Да, от него. Он говорил, что вы обещали дать приют его племяннику». Очень просто запомнить.

– Подходяще, верно, запомню, – тихо сказал Кисляк и повторил пароль.

Удовлетворенный Готье продолжил свои наставления.

– Подыщите пару хороших и надежных тайников. Встречаться будем крайне редко. Я в любой момент могу оказаться под наблюдением. Вы понимаете, что я имею в виду?

Кисляк молча кивнул.

– Теперь о вашем НИИ, чем он занимается?

– Радиотехникой. Подробностями не интересовался…

– Неважно. Поинтересуетесь теперь. Может быть, что-либо представляет интерес.

– Но я не больно разбираюсь в таких делах, что интересно, а что нет. И в беседы ни с кем не вступаю, кто в этом сведущ. Так что увольте…

– Такой ответ мне не нравится, Вадим Петрович. Вас многому учили. Короче, в этом свертке фотоаппарат, инструкция, как им пользоваться, средство для тайнописи и две тысячи рублей денег. Расписку в форме рапорта подготовьте к следующему разу.

Услышав о такой сумме, Кисляк засуетился, но задал вопрос:

– А чего мне писать этой тайнописью? И что снимать?

– Это объясню потом. А пока вернемся к вашему прошлому. Вы помните человека, завербовавшего вас? Узнали бы теперь?

Кисляк прикрыл глаза рукой, помолчал минуту.

– Если бы он остался таким, как тридцать лет назад, то, пожалуй, да, – раздумчиво произнес он. – Давно ушедшие остаются в нашей памяти молодыми, а тот был не старше меня. Теперь вряд ли узнаю его.

– Это пустяки. Он хорошо знает вас. И, представьте себе, он вас видел и узнал. Сейчас он Попов Николай Васильевич. Вот его фотография. Так вот… Завтра-послезавтра выедете в Приморск. Причину для временного отсутствия на работе найдете сами. – И, не давая Кисляку опомниться, Готье назвал адрес и стал излагать задание: – Передайте от меня привет, пятьсот рублей денег. Скажете, чтобы постарался установить и отметить на карте расположение военных объектов, которые обнаружит. Поделитесь с ним материалами для тайнописи, там есть кое-что новенькое для него. Как пользоваться, он знает. Что касается связи между вами, договоритесь сами. Важно, чтобы было просто и удобно. А меня, если потребуется, он найдет сам.

– Скажите, а этот человек меня никуда не пошлет? Знаете, есть в русском языке довольно крепкие выражения? – мрачно спросил Кисляк.

– Если услышите, то только в мой адрес. А выполнять все будет как шелковый. Я полагаю, вы вернетесь дней через десять. Вам позвонят. С этим все. Теперь о тайниках. Какие у вас есть соображения?

– Колумбарий.

– Не понял?..

– У меня в Донском монастыре урна супруги. В колумбарии. Я врезал в окошечко замочек. Между прочим, ключ с собой, а запасной дома. По утрам там почти никого не бывает. Может быть, поедем туда сейчас, это недалеко.

Готье посмотрел на часы. Деловитость Кисляка ему импонировала.

– Ну что ж, время есть. Идите, а я за вами. Там еще поговорим.

Когда Кисляк отошел метров на сто, Готье вытащил из портфеля транзисторный приемник и, нажав несколько раз одну из кнопок, тихо проговорил:

– Диспетчер? Диспетчер! Я 41—15. Я 41—15. Взял пассажира до крематория. Придется его обождать. Часа два. Деньги уплачены. Потом повезу его к нефтяному институту на Ленинском проспекте. Пусть туда подъедет сменщик.

– Поняла. Сменщик будет…

3

– Юрий Михайлович, докладывает Фомин.

– Ну что там?

– Таксомотора с номерным знаком 41—15 ни у крематория, ни у нефтяного института не оказалось. И два часа прошли. И, понятно, никаких сменщиков. Все это полная липа.

– Что еще.

– За то время, которое было передано в ту «диспетчерскую», вообще никаких машин к нефтяному не подъезжало. Вот через полчаса остановилась машина с дипломатическим номером, за рулем была дама. К ней подсел мужчина, и машина сразу же пошла дальше, в сторону центра.

– Вы записали номер?

– Конечно. Марка «фольксваген», цвет серый, все запомнил. И, если потребуется, узнаю пассажиров. Только я не вижу тут связи. А может быть, время сдвинуто?

– Может быть, – задумчиво ответил полковник Михайлов. – Ну ладно, давайте подъезжайте сюда. Поговорим. Да, скажите-ка номер…

Положив трубку, Михайлов начал вычерчивать схему-версию. Но все рассыпалось. Прежний сигнал, перехваченный ранее инспекцией Министерства связи, указывал на то, что «диспетчерская» – на Ленинском проспекте. Теперь выходило, что эта «диспетчерская» находится где-то в районе Пироговской. Запросил, кому принадлежит машина, номер которой сообщил Фомин. Скоро ему дали справку: Антуану Готье. Михайлов узнал домашний адрес дипломата. И когда записал его, то сразу же встал из-за стола и пошел к шкафу. Развернул схему Москвы. Дом, в котором жил Готье, находился как раз в том районе Ленинского проспекта, который фигурировал в первой справке инспекции. «А что, если «диспетчерской» служит автомобиль, тот самый серый «фольксваген», – подумал Михайлов, – а та женщина, что за рулем, «дежурная», к которой обращался таксист»?» Когда складывается такая простая схема, то даже иногда не хочется верить… Но проверять-то надо.

Михайлов хорошо знал весь арсенал технических средств, применяемых в наше время службами разведок, – агентурных, экономических и прочих. Электронные приспособления одни миниатюрней других, предназначенные для профессиональных шпионов. Сколько их, скрытых в самых неожиданных местах и предметах: настольном календаре, пачке сигарет, зажигалке, запонках, авторучке, карточной пачке, книжной полке, диванной подушке, цветах, вазе и даже воткнутая в маслину палочка может служить антенной. Сейчас ему показался ход дипломата примитивным. Радиоаппаратура достаточно мощная, действующая на десяток километров, так или иначе быстро выдает себя. А тут еще подделка под радиосвязь такси. Другое дело, когда, допустим, двое идут по разным сторонам улицы и разговаривают. Такую малую радиосвязь не усечешь. Или коротковолновики, работающие на дальние расстояния телеграфным методом, да еще с помощью шифра. Там свой смысл. А может быть, все же этот Готье оказался случайной деталью в чужом механизме?..

Свои соображения он решил сегодня же доложить руководству.

Глава IV

1

Первые два дня после прибытия в Стокгольм Клейтон наносил визиты. Его всюду исправно величали Брауном, и он начал входить в роль ученого. Недолгой, но полезной была встреча с президентом «Славянской миссии» Бенгтом Ульфом Сандино.

Браун захотел познакомиться с Библейской школой и ее слушателями, с программой, по которой ведется преподавание, попросил предоставить ему досье по «Славянской миссии».

Сандино встретил эти просьбы, как показалось Брауну, с воодушевлением.

– Школу мы можем посетить сегодня, практически даже сейчас, – сказал он, – а после обеда я дам указание, чтобы вам доставили интересующие вас материалы.

Особняк, куда их привезли, ничем не отличался от соседних жилых домов. И трудно было даже предположить, что здесь находится учебное заведение.

Хаас провел Брауна в небольшой кабинет и тотчас включил телевизор. На нем возник человек с сигаретой в зубах. Он медленно прохаживался вдоль огромного экрана, составленного из отдельных квадратов, и вел беседу с невидимыми оппонентами:

– Итак, что же такое разведка? Как род деятельности разведка – это сумма организованных мер, направленных на получение сведений, проверку их во всех деталях, систематизацию в одно целое, дающих возможность предвидеть ход событий. Надежная разведка позволяет составлять довольно точные планы развития материальной базы, размещения ресурсов и проведения операции в стане противника. Появилась служба разведки в далекой древности. Первое сохранившееся донесение содержало чисто топографические сведения. Оно было составлено для фараона Тутмоса III в 1479 году до нашей эры и помогло воинам фараона скрытно приблизиться к врагам и разбить их. Другой пример. В результате хорошо организованной разведки Магомет сумел разбить в 624 году при Бадре меккские войска и сделать ислам преобладающей светской и духовной властью в Аравии. Вот сколь древняя избранная вами профессия.

Говоривший подошел к столу, бросил сигарету в массивную пепельницу и, наморщив лоб, задумчиво произнес:

– В каждой стране есть своя разведывательная служба со своей спецификой. Они все выполняют три основные функции: сбор сведений, оценка сведений, их обработка, доведение информации до заинтересованных в ней лиц и организаций. Это – позитивная разведка. Существует еще и четвертая функция, именуемая общим термином «контрразведка», иначе защитная функция, или негативная разведка. Смены политического климата в мире вызывали перестройку в работе светских разведок. Определенные особенности накладывали на них войны. Наша же деятельность прежде всего направлена на психологическое воздействие, главным фактором тут являются моральные операции. Эта форма деятельности должна влиять на политику, в ход пускаются идеи. Она имеет дело с мнениями людей. Пропаганда – суть, основа, главное орудие психологической войны, войны бескровной, так что вполне может быть сохранен принцип «не убий». Само собой разумеется, что пропаганда должна быть правдоподобной. И все же даже правдивая пропаганда тенденциозна. Ведь о каких-то фактах умалчивается. В конечном счете пропаганда вовсе не должна быть правдивой, если она кажется правдоподобной.

Мы различаем две пропаганды – религиозную, служащую для распространения веры и религиозных идеологий, и светскую, преследующую политические цели и намерения. Вам, будущим проповедникам, небезынтересно узнать, что первая пропагандистская проповедь была произнесена папой Урбаном II в ноябре 1095 года. Он призывал католиков к организации крестового похода. Его последователь, папа Урбан XV, в 1622 году организовал первое в мире пропагандистское учреждение – «коллегию пропаганды веры» для обучения миссионеров и печатания пропагандистских материалов.

Сейчас мы подразделяем пропаганду на три вида: белую, серую и черную. Белая не нуждается в маскировке. Это информация, которую, допустим, распространяют по радио «Голос Америки», а в печатном виде журнал «Америка». К серой пропаганде можно отнести деятельность радиостанций «Свободная Европа», «Свобода», «Свободная Россия», «Голос Анд», «Голос Востока» и прочие. Источниками информации здесь служат разведывательные данные, а иногда и политический блеф, нередко приводящий к ухудшению отношений между государствами. Черная пропаганда располагает средствами, многие из которых откровенно нарушают международные законы. К ним относятся подделка документов, денежных знаков. Пример черной пропаганды – запуск воздушных шаров с пропагандистскими материалами в воздушное пространство России и ее сателлитов.

Следовательно, войну можно вести без помощи армии. В мировой печати ее называют «холодной войной». Руководят ведением ее государственные деятели и дипломаты, а не генералы. Ведут и специалисты-разведчики. Если кто-либо из вас захочет подробнее ознакомиться с этим вопросом, может обратиться к моей книге «Интеллектуальная война», она есть в вашей библиотеке…

Хаас нажал какую-то кнопку, и Браун увидел, как на пульте управления лектора вспыхнуло табло: «Внимание! Микрофон отключить!»

– Перерыв, с рабочих мест не уходить, – распорядился лектор. Щелкнув тумблером выключателя, он повернул голову в сторону стеклянной перегородки, отделяющей дикторскую от приемной.

– Идемте, мистер Браун, – сказал Хаас. – Сейчас я познакомлю вас с лектором.

– Я узнал его. – Браун поднялся. – Это Харго?

– Точно, – уважительно, как бы подчеркивая свое восхищение просвещенностью гостя, подтвердил шеф Библейской школы «Славянской миссии». Проведя майора по коридору, он толкнул массивную дверь, и они оказались в том самом кабинете, который только что видели на экране.

– Харго, – представился лектор.

– Не удивляйтесь, но я хорошо знаком со всеми вашими произведениями, – сказал Браун. – Правда, с тех пор как вы покинули редакторское кресло «Юнайтед нэйшнз уорлд», я совсем потерял вас из виду. А вот сейчас я имел удовольствие смотреть и слушать вас.

– Благодарю.

– Джон Браун, – представил Хаас своего спутника. – Доктор социологии из Штатов и наш друг. – И тут же объяснил Брауну: – Мистер Харго любезно согласился прочесть цикл лекций для учеников школы, которые в недалеком будущем понесут свет идей наших в массы.

– Вам может позавидовать любой университет, – польстил Харго Браун-Клейтон, – а генерал Пальмерстон с удовольствием увидел бы мистера Харго в числе консультантов.

– О, вы знаете генерала? Передайте ему мой привет и скажите, что теперь, когда «золотые галуны»^[9] упрочняют свои позиции, я, как старый боевой конь, услышав сигнал полкового трубача, готов снова ринуться в бой.

– Между прочим, – кивнул на экран Браун, – вы и здесь не теряете время даром, готовя солдат для «интеллектуального фронта». Кстати, это определение вошло в обиход с вашей легкой руки. Не так ли?

– Что было, то было, спасибо за комплимент.

– Солдаты «интеллектуального фронта» – прелестное определение и точное, – поддакнул Хаас. – Правление и лично президент Сандино весьма вами довольны и благодарны вам.

– Почему эти люди все на одно лицо? – недоуменно произнес Браун, рассматривая застывшие на экране физиономии.

Из сетки голубых квадратов на присутствующих, не подозревая о том, что их видят, смотрело словно одно лицо. Все были удивительно похожи друг на друга: необычно длинные прически, и у всех усы и бороды, а глаза одного из будущих миссионеров-проповедников были скрыты темными очками.

– Все это в целях конспирации, – ответил Харго, – каждый слушатель находится в своей комнате. Мы их видим, они же нас сейчас только слышат. Это наша самая перспективная группа. Борода, усы и прочее при разъезде на места снимаются, и это сразу меняет их облик. Руководство школы ввело свой способ зашифровки миссионеров.

– Понятно, профессионально это оправдано, – отметил Браун, – скрывает характерные формы ушей, конфигурацию губ, овал лица.

– Среди этих, – Хаас мотнул головой в сторону экрана, – находится молодой человек, о котором я вам говорил. Он в очках. Ну что же, продолжайте занятия, – сказал Хаас, и они распрощались с Харго.

– Вы давно с ним знакомы? – поинтересовался Хаас у Брауна, когда они покинули студию.

– Он в прошлом был разведчиком, могиканин, соратник Аллена Даллеса, адмирала Захариуса^[10]. В период войны работал в РУМО начальником отделения в отделе планирования разведслужбы флота. Прелестный старик, ему за семьдесят, а как держится!

– Между прочим, был одним из главных консультантов радио «Свободная Европа», – еще раз продемонстрировал свою осведомленность Хаас. – Вот такие люди учат будущих миссионеров.

2

В ожидании миссионеров, как окрестил Браун своих новых партнеров, он еще раз обошел свое жилище, куда Хаас привез его прямо из аэропорта.

Виллочка (иначе нельзя ее было назвать) находилась в каких-нибудь пятнадцати минутах езды от центра города. Она стояла в стороне от шумной улицы, в глубине чистенького, ухоженного сада. Небольшой двухэтажный светло-серый домик, крытый красной черепицей, казалось, был скопирован с пасхальной игрушки-открытки. В гараже стояла, поблескивая хромированной облицовкой, «Волво».

Майор, прогулявшись по двору, прошел в гостиную, включил телевизор, начиная испытывать чувство нетерпения. Наконец прозвучал негромкий звонок.

– Хаас, вы? – спросил он, выйдя в холл. Получив из скрытого репродуктора утвердительный ответ, надавил кнопку автоматического устройства, открывающего ворота. Во двор сразу же скользнула машина.

– Это тот самый молодой человек, о котором я вам говорил, Вольдемар Вольф, – представил Хаас своего спутника.

Пожимая руку Вольфу, Браун с удовольствием отметил, что, хрупкий на вид, тот обладал завидной силой.

Распахнув дверь гостиной, Браун пропустил прибывших вперед. Сделал это не только по долгу гостеприимного хозяина, ему хотелось посмотреть, как выглядит Вольф со стороны. «Прям, пружинист, – оценил он, – легкая изящная походка».

Вольф опустился на стул подле Хааса. Под внимательным бесцеремонным взглядом Брауна щеки его сначала побледнели, а потом зарделись. На майора изучающе смотрели большие голубые глаза, светло-каштановые усики над по-детски пухлым ртом Вольфа нелепо топорщились. Выглядел он значительно моложе своих тридцати лет.

– Никак не думал, что среди ваших учеников есть такие херувимчики, – выказывая голосом некоторое разочарование, обратился Браун к Хаасу. При этом поймал едва заметную улыбку Вольфа.

– Вы хорошо знаете английский? – спросил его Браун.

– Сносно. Учил его в школе. И еще немного в Америке.

Желая сгладить не очень выгодное впечатление от его воспитанника, Хаас торопливо сказал:

– Вольдемар выбивает девяносто пять очков из ста. Уверенно стреляет по-македонски^[11], владеет приемами каратэ и, несмотря на видимую хрупкость, в считанные секунды может уложить человека вашей комплекции.