Текст книги "Пепел сгоревшей любви"
Автор книги: Игорь Матвеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)
Саша
Я не услышал звука шагов, лишь почувствовал ее руку на своем плече. В следующее мгновение она уже была в постели рядом со мной.
Как в тот раз, самый первый.
…После работы я вернулся с «олимпийки» и бесцельно шатался по центру города, не зная, как убить остаток времени до вечера. День выдался ветреный и промозглый, и я чувствовал легкий озноб, который позднее вполне мог перерасти в простуду. Решение напрашивалось само собой, и я заглянул в «стоячую» забегаловку, что открылась недавно на бульваре имени финского города-побратима Ювяскуля. Она называлась «На минутку», но название было обманчивым: как правило, посетители задерживались здесь куда дольше, упиваясь до свинячьего состояния. Моя же цель была чисто профилактической: я махнул стакан водки, закусил бутербродом и вышел на улицу. По телу разлилась приятная теплота, в голове слегка зашумело.
Я направился в парк.
Перефразировав известную поговорку – «Что у трезвого на душе, то у пьяного на языке», мне вдруг захотелось поговорить с кем-нибудь «за жизнь». Вдоль старой аллеи стояли в ряд скамейки, и на одной из них, словно по заказу, сидела одинокая грустная женщина лет сорока.
Я присел на другой край, осторожно взглянул на нее. Кашлянул. Она даже не подняла головы. «Простите…» Незнакомка вздрогнула и посмотрела на меня. «Да?» – «Простите еще раз. Могу я задать вам один вопрос?» Женщина несколько секунд смотрела на меня, вероятно, пытаясь определить, кто перед ней – обыкновенный забулдыга или вполне приличный, пусть и несколько странный человек. Я понял, что прошел фейс-контроль, потому что она слегка пожала плечами: «Задайте.» – «У вас бывает так, что… – я запнулся, но в следующую секунду выпалил: – Ну, что вам совсем не хочется идти домой?»
Разумеется, будучи трезвым, я никогда не задал бы совершенно незнакомому человеку такой вопрос. Да и любой другой – тоже. «Если честно – очень часто», – просто сказала она. «А муж?» Как ни удивительно, но и это нахальство сошло мне с рук. Она равнодушно проговорила: «Мужа нет».
Я пересел поближе и уже скоро знал о ней очень много. Ее звали Света. Разведенная, бывший муж работал по контракту где-то в Средней Азии, сын учился на факультете журналистики, сама она была мастером на текстильном комбинате, давно уже переживавшем не самые лучшие времена. Серая и унылая, как осенний день, жизнь.
Моя, наверное, была не лучше. Я тоже был разведен и тоже имел сына, который давно покинул отчий дом. И пусть у меня, в отличие от моей новой знакомой, была на «олимпийке» вполне приличная зарплата, радости мне это не приносило: деньги хороши, когда ими можно поделиться с близкими людьми.
«Ну, мне пора», – Света перекинула через плечо ремешок сумки, встала. «Можно, я провожу?» Я довел ее до остановки. Потом выяснилось, что нам нужен один и тот же номер автобуса, правда, ей в одну сторону, мне – в другую.
Потом…
Потом Света оказалась на моей остановке, и мы поехали ко мне. Наверное, это был тот самый день, когда ей не хотелось идти домой. По дороге я купил бутылку сухого вина, колбасы, пару каких-то салатов.
Около двенадцати ночи, когда все было выпито и съедено, она взглянула на часы и не очень решительно проговорила: «Мне надо идти». И я уловил эту нерешительность. «Оставайся, места хватит».
Любой мужчина может заниматься сексом и без любви. Я тоже. Но я почему-то не захотел воспользоваться ситуацией, просто тащиться ночью на такси почти через весь город и правда было бы не самым лучшим вариантом. «Постелю тебе в той комнате, а сам буду здесь, на диване. Разбужу утром, когда скажешь. Но могу прямо сейчас заказать такси. Твой выбор, Света…»
Она осталась.
Едва моя голова коснулась подушки, я заснул. И проснулся, лишь почувствовав ее руку на своем плече. Пару-тройку секунд я приходил в себя ото сна. «Света?» Она юркнула под одеяло и прижалась ко мне. Наверное, одиночество прищемило ее еще сильнее, чем меня.
А это было уже совсем другое дело. Мне было не до любовных прелюдий. Разом освободив все накапливавшееся во мне долгие недели и месяцы, я готов был растерзать ее нежное и податливое тело. Одеяло соскользнуло на пол, и хотя в комнате было прохладно, мы даже не заметили этого. Света только слабо постанывала под моим напором.
Лишь много дней спустя я понял, что люблю эту женщину. И подумал, что это – до конца.
Но появился Витек.
…Она повернула меня к себе. Я ощутил, как мое тело крепнет, наполняется энергией страсти.
Я оперся на локоть, приподнялся и накрыл ее своим телом. Она обвила меня ногами и крепко прижала к себе. Ее пальцы вдавили мое лицо в маленькую теплую ложбинку между ключицей и шеей. Я жадно вдыхал запах ее кожи, аромат моих любимых духов. За то время, что мы встречались с ней, я изучил каждый квадратный сантиметр ее тела, каждую родинку, морщинку, волосок, я знал ее тело, как любимое стихотворение – наизусть. Она мое – тоже. И мы давно научились доводить эту сумасшедшую радость близости до максимума, до апогея, до отчаянного крика, пробивающего потолки и стены… А потом, когда бешеное биение наших сердец чуть стихало, я, бывало, самодовольно спрашивал се: «Ну, как, по-твоему, я не самый худший любовник на планете?» – «Хвастунишка, – шептала она в ответ. – Насчет планеты не знаю, но в масштабах микрорайона – очень может быть».
На этот раз я не уловил звуков ее нарастающего экстаза, не ощутил, как она изгибается в сладостной судороге, как ее ногти впиваются в мою спину. «Она отвыкла от меня, – подумал я. – Мы так давно не были близки. Ничего, все вернется, все будет, как прежде».
Потом мы долго лежали молча.
– Света, мы – будем вместе? – наконец спросил я.
Вместо ответа она легонько сжала мои пальцы. Понимать это можно было как угодно.
– Света?..
– Не надо об этом, Саша, – прошептала она.
Я блаженно улыбался в темноте. Причин было две. Во-первых, любимая женщина лежала рядом. Во-вторых, я смог доказать себе – и ей, – что я по-прежнему мужчина.
И все же всего несколько дней назад она сказала: «Я по-прежнему с ним». С Витьком.
Но, может быть, после сегодняшней ночи все изменится?
Я взял ее руку, крепко прижал к своей груди и так незаметно уснул. Впервые за много месяцев это был спокойный, почти счастливый сон. Когда я проснулся под утро, Светы рядом не было.
Света
– Я поехал «а-а», – шутливо объявил Сашка, перелезая в свою коляску.
Она последовала за ним к туалету, помогла пересесть на унитаз, после чего развернула коляску, чтобы ему не пришлось возвращаться в комнату задним ходом, и отправилась в ванную.
– Пока ты здесь, я развешу белье и перестелю тебе постель, – сообщила она.
Она знала, что у нее в запасе минут пятнадцать, если не больше: последствием его ранения в желудок стали мучительные непрекращающиеся запоры, от которых зачастую не могло спасти даже импортное слабительное, которое она покупала в ближайшей аптеке.
Она стала доставать из стиральной машины простыни, наволочки и пододеяльники и относить их на балкон. Стоял солнечный день конца сентября. Внизу, под балконом дети с шумом гоняли мяч, несколько рабочих отбойными молотками вскрывали асфальт, частый металлический стук инструментов напоминал пулеметные очереди.
Она постояла несколько минут, опершись на перила и вдыхая еще теплый воздух, потом стала расправлять на веревке простыни, прихватывая их на всякий случай пластмассовыми прищепками, хотя ветра не было. Ей показалось, что из квартиры донесся звук спускаемой в туалете воды.
– Саша, ты – всё? – удивленно крикнула она, но ответа не последовало.
«Нет, конечно, он не мог завершить свои дела так быстро, – подумала она. – Я еще запросто успею перестелить ему постель».
Она достала из шкафа комплект чистого белья и бросила его в кресло. Потом, переложив на столик подушку и одеяло, стала вытягивать из-под матраца простыню, отметив несколько серых пятен на ткани – следы той ночи.
На пол с глухим шлепком упал какой-то предмет.
Это была тугая, перехваченная банковской ленточкой пачка долларов.
Она наклонилась, подняла ее, недоуменно повертела в руках. Здесь их наверняка сто штук. То есть десять тысяч долларов. Гм… До сих пор она удивлялась, почему Лемешонок не предпринимает каких-то действий, чтобы оформить пенсию по инвалидности, почему не звонит в собес. Теперь, кажется, она поняла, почему.
Она вспомнила, как он в первый день дал ей три тысячи двести долларов. Она мимоходом задала себе вопрос, откуда у него такие деньги, что он, не моргнув глазом, может запросто расстаться с тремя тысячами, но в то время ей было не до того, чтобы решать посторонние головоломки. И вот еще одна пачка. Сколько у него таких еще?
Она подняла угол матраца и увидела другие купюры, тоже «окольцованные» сплющенной банковской ленточкой. Правда, их было меньше. Света взяла банкноты и стала листать их, как страницы книги. Тридцать восемь. Еще три тысячи восемьсот… Итого тринадцать тысяч восемьсот. Лет семь-восемь безбедной жизни. Или пять – но с турпоездкой на Канары, Кипр или еще куда. Она никогда в жизни не видела столько денег. И не исключено, что у него есть еще – не может же он спрятать все свои сбережения под матрацем.
Почему она не заметила этих денег, когда перестилала постель в прошлый раз? Черт его знает, может, тогда они лежали в другом месте, и он переложил их недавно, возможно, планируя сделать какую-то значительную покупку. Что-то он говорил на днях о ноутбуке, но она не придала значения.
Она уложила деньги на место.
Стоя спиной к двери, она не видела, что Саша, который должен был сражаться сейчас в туалете со своим запором, внимательно наблюдал за ней.
Саша
Не знаю, почему на этот раз у меня в туалете все получилось так быстро.
Я спустил воду и уже хотел позвать Свету. Потом, вспомнив нашу недавнюю ночь любви, решил попробовать пересесть на коляску сам.
– Надо, надо возвращаться к активной жизни, – пробормотал я, поддергивая пижамные брюки. – Половой и вообще…
Я наклонил корпус вперед и ухватился правой рукой за дальний подлокотник. Левой оперся о сиденье унитаза и приподнялся. Очень медленно, напрягая мышцы рук изо всех сил и стараясь свести до минимума нагрузку на ноги, я понес свое тело к коляске. Ближний подлокотник был опущен до предела, чтобы облегчить Свете мою посадку в кресло. Теперь это облегчило задачу и мне.
Р-раз! – и мои иссохшие ягодицы коснулись края мягкого кожаного сиденья. Я уперся левой рукой в косяк туалетной двери и сдвинул свой тощий зад на середину коляски. Получилось!
«Представляю, как она удивится, – подумал я самодовольно. – Интересно, почему она не услышала шум спускаемой воды и не пришла пересаживать меня? Наверное, была на балконе».
Пальцы моих рук легли на резиновые колеса, и чудо американской техники бесшумно двинулось по покрытому зеленым линолеумом полу прихожей.
«Здравствуйте, я ваша тетя!» – уже хотел крикнуть я, остановив коляску у двери в комнату, но в следующий момент передумал.
Света стояла спиной ко мне и вертела в руках пачку долларов, которую я накануне переложил из «дипломата» под матрац: хотел попросить через нее Славку посмотреть мне в Минске хороший ноутбук. Потом она подняла угол матраца и увидела другую пачку. Вернее, не пачку, а те банкноты, которые остались от первой – сколько их там было я, честно говоря, не знал. Света взяла купюры, и они зашелестели под ее пальцами: вероятно, она считала их.
Я помедлил несколько секунд. Она положила доллары назад под матрац и взяла с кресла чистую простыню.
Стараясь двигаться так же бесшумно, я дал задний ход. Вновь пересесть на сиденье унитаза у меня получилось даже быстрее. Похоже, я действительно начал постепенно возвращаться к активной жизни.
– Света, я все! – крикнул я и вторично спустил воду.
Света
Может, это страховка, может – пособие по инвалидности или какая-то компенсация за тяжелое ранение – какая, черт возьми, разница? Важно, что это – деньги, большие деньги. По нашим меркам – сумасшедшие деньги.
Ей почему-то вспомнилось, как Виктор пригласил ее однажды в ресторан. Она пошла в туалетную комнату, разрешив ему заказывать по своему усмотрению. Но комната была закрыта по какой-то технической причине, и ей предложили воспользоваться другой – на противоположной стороне зала. Проходя мимо занятого ими столика, Света услышала, как Виктор говорил официанту: «Постарайтесь, пожалуйста, чтобы мы не вышли за пятьдесят тысяч, у меня при себе не так много наличных». Скрытая широкой спиной официанта, она так и прошла незамеченной Виктором, испытывая чувство ни с чем несравнимой неловкости. Потом он пригласил ее в ресторан еще раз, но она наотрез отказалась.
И все же она любила этого человека. К тому же его ли была вина, что инженер получает такой мизер?
Но это было тогда. Потом случилась эта история со Славкой, в которой Виктор, только-только купивший машину, проявил себя отнюдь не лучшим образом, и она впервые спросила себя: кто она для него? Действительно близкий человек или только средство удовлетворения его мужских нужд?
После того случая их отношения если и не расстроились совсем, то дали трещину.
Сашка оказался не таким беспомощным, каким выглядел сначала. Он научился самостоятельно садиться в коляску и ездить по квартире, был вполне в состоянии подогреть себе еду на кухне, сделать яичницу или сварить кофе. Поэтому по прошествии какого-то времени он стал отпускать ее на несколько часов: встретиться со Славкой, приезжавшим на выходные, сделать что-то в своей квартире, пройтись по магазинам. Теперь она могла бы даже видеться, хоть и короткое время, и с Виктором, но – ее больше не тянуло к нему.
Обнаружив под матрацем большую сумму денег, она серьезно задумалась. Может быть, все же вернуться к Сашке? Да, она больше не любит его, зато с ним обретет чувство надежности, стабильности, уверенности, которое могут дать деньги. Не надо будет думать о том, где взять лишних двадцать – тридцать тысяч для сильно похудевшего за время учебы сына, не надо будет читать по вечерам при свете маленькой настольной лампы, отключив люстру, чтобы уложиться в «плановые» шестьдесят киловатт в месяц, вздыхать, глядя на свои вышедшие из моды туфли, звонить на комбинат и слышать один и тот же ответ, экономить, выкраивать, выкручиваться…
А как же любовь? Грех жаловаться: у нее была любовь, и не одна – она любила мужа, она любила Сашку, потом – Виктора. С последним ей показалось, что это очень сильно и надолго, может быть, даже па до конца Видно, ошиблась.
Ей уже почти сорок один. Наверное, стоит остановиться. Она больше не сможет полюбить Сашку, ну и что? Как говорится, брак по расчету – это не страшно, главное, чтобы расчет был верным. Вот и у нее будет так.
После той ночи, когда она принесла ему утром завтрак, он поймал ее руку, поцеловал и, влюблено глядя на нее, спросил:
– Света, у нас будет – еще?
Она, конечно, поняла, что он имел в виду, но мягко высвободила руку и ничего не ответила.
– Света… – настойчиво повторил он.
– Нет, Саша.
– Тогда – тогда почему… – его глаза сделались больными, жалкими. – Значит… это только из… благодарности? За Славу, да? Или из жалости?
– Понимай, как хочешь, – сухо произнесла она и вышла из комнаты.
С тех пор прошла неделя. Сашка стал задумчивым, молчаливым и больше не возвращался к событиям той ночи.
Эх, если бы она нашла эти деньги чуть раньше!
Саша
– Саша, я решила вернуться. К тебе.
Господи боже мой! Еще совсем недавно я мечтал об этом признании, еще неделю назад я отдал бы за него все и, пожалуй, даже пришел бы к выводу, что оно стоит моих парализованных ног, продырявленных органов, жутких шрамов на теле.
Еще недавно – но не сейчас, после того, как я увидел ее, считающей баксы, обнаруженные под моим матрацем.
А сейчас – вы не поверите – мне захотелось настоящей любви! Мне, запертому в четырех стенах бледному и иссохшему инвалиду самой последней, самой худшей группы, с почти что нулевыми шансами на интерес со стороны прекрасного пола, – мне захотелось любви! Прекрасной, возвышенной, искренней! И мне страшно не хотелось верить, что у меня нынешнего осталось лишь одно достоинство – мешок долларов.
Говорят, от любви до ненависти…
Не в моем случае: у меня не было ненависти к Свете и не возникло после бессонной, полной размышлений ночи. Просто стало обидно – до жгучих, злых слез обидно, что все так вышло.
– Подойди сюда.
Она послушно подошла к кровати.
Я привлек ее к себе, зная, что сегодня мы распрощаемся, чтобы никогда больше не увидеться. Поцеловал ее. Это был прощальный поцелуй – так целуют покойника. Только в моем случае умерла любовь.
– А Витек?
– Я его больше не люблю.
– Вот так все просто: люблю – не люблю?
Света промолчала.
– А меня, значит, снова любишь?
Вместо ответа она обняла меня, прижалась теплой щекой к моему лицу.
Кто бы только знал, как я хотел поверить ей!
Но – не мог. Перед глазами снова вставала та картина: Света, стоя спиной к двери, торопливо считает зеленые бумажки…
– Ты не знаешь самого страшного, – произнес я.
Света с недоумением посмотрела на меня.
– Чего?
– Понимаешь, после ранения у меня наступило прогрессирующее расстройство психической функции коры головного мозга, – понес я невесть что. – Проще говоря, сдвиг по фазе. Даже энцефалограмма подтвердила.
Я все-таки нашел в словаре иностранных слов этот термин, а потому ввернул его сейчас вполне к месту.
– Да не наговаривай ты на себя, Саша, – мягко произнесла Света, прижимаясь ко мне. – Нормальный мужик. Как все. Уж я-то знаю, – кокетливо добавила она.
Это «нормальный мужик» в отношении прикованного к постели калеки прозвучало так откровенно фальшиво, что меня чуть не передернуло. Но я справился с собой.
– Не нормальный и не как все. Это и психиатр отметил. Просто ты не замечала, потому что это периодами. Л сейчас у меня как раз ухудшение, я чувствую. Сезонное. И от меня можно ожидать чего угодно.
Света внимательно посмотрела на меня, все еще не желая верить, что я говорю серьезно.
– К чему это ты?
– К тому, что я собираюсь сейчас сделать.
– И что же ты собираешься сделать?
– Проверить, выражаясь высоким слогом, глубину твоих чувств.
– Ну так проверяй, проверяй! – жарко зашептала она мне на ухо и, взяв мою руку, сунула ее в вырез блузки. – Это же проверяется совсем по-другому, причем здесь кора головного мозга, дурачок?
– У нормальных – да, – согласился я, отстраняясь. – А у психов…
Я запустил руку под матрац, пошарил там и достал нераспечатанную пачку долларов. Потом другую, начатую.
– Что это?
Она постаралась придать своему голосу и лицу надлежащее удивление, и, надо сказать, у нее это получилось. Почти.
– Деньги, как видишь. Баксы.
– О, как много… – с благоговением проговорила она, коснувшись пальчиком бесстрастного лица президента Франклина.
– Все, что у меня есть.
Света попыталась обнять меня.
– Саша, теперь мы…
– Нет, Света. Не теперь и не мы. Я вдруг стал не нужен тебе, когда был здоров, – а сейчас, когда я превратился в калеку, ну, наполовину калеку, ты ни с того ни с сего вновь полюбила меня? Только между тем Сашей Лемешонком и этим есть небольшая разница. Тот, с трудом скопив четыре сотни баксов, предлагал тебе съездить с ним куда-нибудь в отпуск. Тот любил тебя, тот готов был отдать тебе все. Ты ушла к другому. А этот Лемешонок, хоть и калека, как оказалось, имеет кучу «зеленых». Ведь я видел, как ты нашла их под матрацем и считала тогда, когда я должен был корчиться на унитазе. Почему бы не полюбить такого, да? Вот сейчас мы и проверим. Света, насколько это искренне…
Она покраснела, в глазах ее показались слезы.
– Не плачь, это совсем не больно. Иди на кухню.
Я перелез в свою коляску, бросил доллары на колени и покатил за Светой.
– Зажги конфорку.
Она открыла газ, машинально чиркнула спичкой, все еще не понимая, что я собираюсь делать. Потом до нее стало доходить…
– Саша, ты…
– Вот именно, – хладнокровно подтвердил я. – Я же сказал: стойкое расстройство психики. Неадекватное поведение.
Я подъехал к посудному шкафчику и достал большую кастрюлю, в которой Валентина когда-то готовила борщи. Света пользовалась другой, поменьше.
– Открой форточку. И сядь. Эта процедура займет какое-то время.
Она открыла форточку, потом опустилась на табуретку у кухонного стола.
Я взял первую купюру и поднес ее к пламени. Бумага весело вспыхнула зеленовато-желтым пламенем. Лицо американского президента искривилось от обиды. Света импульсивно подалась вперед, но я обжег ее жестким взглядом.
Я бросил горящую банкноту в кастрюлю, взял следующую. Потом следующую, следующую…
Через четверть часа кремация была закончена. Все Франклины превратились в горку пепла на дне кастрюли.
– Ну, вот и все, – объявил я. – Я же говорил, это совсем не больно.
– У тебя действительно больше… ничего нет?
– Ни гроша, – спокойно соврал я. – Точнее, ни цента. Теперь я, как говорили в старину, беден как церковная мышь. Завтра буду звонить в собес, узнавать, как оформляется пенсия по инвалидности: государство не может оставить в беде своего гражданина. Но тебе-то какая разница, а, Света? Ты ведь любишь меня – не мои деньги, да?
Несколько секунд она тупо смотрела на горку пепла, словно не понимая, что произошло. Потом подняла на меня глаза и выкрикнула:
– Ты… ты дурак! С жиру бесишься!
– Вот этого не смог бы при всем желании, – невозмутимо заметил я, – поскольку потерял почти пятнадцать килограммов. Откуда взяться жиру-то?
– Ну дурак! Придурок настоящий! – продолжала выкрикивать она. – Кретин! Да другой бы…
Боже, неужели эти дерьмовые зеленые бумажки могут изменить человека до такой степени?! Мне не хотелось в это верить.
– Света, – мягко проговорил я. – Я спас твоего сына.
Она вздрогнула, словно я ударил ее. Как звонкая пощечина приводит в чувство впавшего в истерику человека, так и мои слова вмиг остудили ее пыл. Света сразу притихла.
– Да. Прости меня, Саша. Прости.
В кухне воцарилась тишина, только капли из крана мерно стучали о дно раковины, словно секундная стрелка часов отсчитывала наши последние минуты вместе.
Я вдруг пожалел, что затеял этот спектакль. Зачем я унизил женщину, которую любил – пусть и когда-то.
«А она? – спросил меня внутренний голос. – Она не унизила тебя как мужчину, хоть и не намеренно, тем, что увидела в тебе нынешнем лишь мешок с деньгами?»
– У каждого своя правда, Света. Я понимаю, что ты чувствуешь. Я сжег зарплату, которую ты получила бы на комбинате – бог знает за сколько лет. А ты – ты не подумала, чем заплатил за это богатство я? Тем, что уже никогда не смогу быть таким, как прежде! Да я вернул бы все эти вонючие баксы, лишь бы вновь стать здоровым и сильным. Только здоровье, как известно, не купишь. Ты думаешь, я уехал в этот треклятый Ирак за деньгами? А я бежал, Света, – бежал от тебя, от нас, от памяти… – с горечью закончил я.
Кап-кап, кап-кап, тик-так, тик-так…
После долгой-долгой паузы Света подняла на меня вдруг ставшие больными глаза.
– В чем моя вина, Саша? В том, что я… хотела бы жить лучше?
– Нет, Света. В том, что ты предала меня… мою любовь. Второй раз.
Она встала. Ссутулившись, даже вроде став ниже ростом, не глядя больше на меня, повернулась и вышла из кухни.
Я развернулся на кресле и уставился в окно.
Я слышал, как она ходит из комнаты в комнату, собирая свои вещи. Потом в прихожей послышался звук шагов.
Щелкнул замок входной двери, и Света ушла из моей жизни.
Навсегда.
