Текст книги "Искатель. 1982. Выпуск №5"
Автор книги: Игорь Росоховатский
Соавторы: Владимир Щербаков,Виктор Положий,Григорий Кусочкин,Евгений Лучковский,Юрий Пересунько
Жанры:
Научная фантастика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)
VI
Водитель объявил остановку, троллейбус замедлил ход, разморенные жарой пассажиры лениво поплелись к выходу. Взглянув на часы, вместе со всеми вышел и Пашко, до начала оперативки оставалось более часа, и Саша решил дойти до «Березки», где работал Корякин. Его поездка в Аркадию, где якобы раньше трудился Корякин, дала много ценного, и теперь ему хотелось в свободной обстановке посмотреть на парня и попытаться понять, что же толкнуло его в мир спекуляции и наживы. По всем данным было видно, что это не случайное падение – Александр Корякин шел к своей цели настойчиво и упрямо, опускаясь все ниже и ниже.
В «Березке», как всегда, толкалось больше любопытных, чем покупателей. Корякин стоял за прилавком и тихо скучал, изредка позевывая в ладошку, ходового товара не было, и народ большей частью толпился у витрины с драгоценностями. Корякин профессиональным взглядом скользнул по Пашко, отвернулся, заскучав еще больше. «Ишь ты, физиономист белобрысый, – подумал Пашко. – А ведь по Ломброзо тебя можно было бы отнести и к интеллектуальным типам – удлиненный овал лица, высокий лоб, серые, широко поставленные глаза…»
– Паслушай, дарагой. Не покупаешь, не мешай. – Высокий мужчина, зачехленный, несмотря на жару, в пиджак, уверенно отстранил Пашко в сторону и, улыбаясь как старому знакомому, подошел к Корякину. – Здравствуй, дарагой.
Лицо продавца стало буквально на глазах меняться, пришли в движение лицевые мышцы, «хозяин» начал быстро превращаться в «приказчика». Чтобы не мешать им, Саша отошел в сторону, через головы еще раз посмотрел на Корякина и заторопился к выходу.
После оперативного совещания, на котором был заслушан доклад Гридуновой о проверке блондинок, ранее замеченных в фарцовке и спекуляции, Пашко попросил Ермилова, чтобы тот принял его. Загруженный организацией работы по розыску Акулы, полковник нехотя согласился, пробурчав, что хватит, мол, хамсу да кильку ловить, пора и на более крупную рыбу выходить.
Заложив руки за спину, Ермилов прошел к открытому настежь окну, спросил хмуро:
– Ну что там у вас еще?
Немного побаивающийся полковника, Саша посмотрел на его сутулую спину, неизвестно зачем откашлялся, раскрыл тоненький скоросшиватель с делом Корякина.
– Я, товарищ полковник, убежден, что дома у этого дельца филиал «Березки». Но это еще не все. Уже сейчас его можно привлекать к уголовной ответственности за подделку государственных документов.
Ермилов повернулся к лейтенанту, удивленно посмотрел на него.
– Да, да, именно за подделку. Когда поступил сигнал от Сангина, мы решили запросить предыдущее место работы Корякина. Все-таки у парня в трудовой книжке две благодарности. Звоню в магазин, и тут вдруг оказывается, что он там никогда не работал. Книжка липовая, он воспользовался ею, чтобы устроиться в «Березку».
– Та-ак… – Ермилов постучал пальцами по подоконнику, немного помолчал, затем сказал, четко отделяя слова: – И все же привлекать надо не за подлог документов, а за спекуляцию. Вы уверены, что сможете взять его с поличным?
Пашко закрыл скоросшиватель, пожал плечами.
– Думаю, да. Мы с Ниной Степановной уже обговорили кое-какие варианты…
День был удачным. Вчера, уже перед самым закрытием магазина, позвонил тот самый таджик и сказал, что купит все, что предложил Корякин. Встречу назначили около гостиницы.
В такси было уютно. Тихо пощелкивал счетчик, безмятежно отсчитывая километры, на заднем сиденье мягко покачивались три коробки с «товаром». У светофора таксист резко затормозил, и Корякин перегнулся назад, поддерживая сползающие коробки.
Когда машина тронулась, быстро зыркнул на счетчик – 2 рубля 13 копеек. Невольно вздохнул – дороговато обходилась поездка. «Может, с этого таджика и за проезд содрать? – пронеслось в голове. – Да нет, черт с ним. С такого приварка можно и самому заплатить».
Показалось старинное, еще дореволюционной постройки здание гостиницы. Корякин тронул таксиста за плечо.
– Шеф, во-он там останови. Я выскочу, а ты меня обожди минутку.
Пожилой шофер согласно кивнул головой, спросил:
– Платить сейчас будешь или потом?
– Конечно, потом.
– Только в темпе давай. Мне план гнать надо.
Едва Корякин вылез из машины, как Пашко сразу же увидел его. Окликнув двух парней из комсомольского оперативного отряда, которые наблюдали за стоянкой такси, он сделал знак милиционеру, глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться, чтобы без промаха сыграть свою роль.
Саша Пашко отвалился от стены и, пошатываясь, изображая пьяного, пошел наперерез Корякину. Вдруг он остановился, начал шарить по карманам. Ничего не найдя в них, потянулся рукой к поравнявшемуся с ним Корякину.
– Слышь… Дай закурить.
Корякин мимоходом глянул на пьяного парня в истрепанной рубашке, брезгливо поджал губы.
– Не курю.
– Э-это как не куришь? – удивился Пашко. – Нет, ты постой.
– Да пошел ты… – Корякин, пытаясь вырваться из цепких пальцев лейтенанта, толкнул его в грудь. – Сволота!
– Что-о? Ах ты… наших бить! Да я тебя…
Кто-то из женщин крикнул: «В милицию их надо!», а сквозь сгустившуюся толпу уже продирался немолодой старшина с двумя дружинниками. Схватив за локоть Пашко и Корякина, он повел их к стоявшей за углом патрульной машине.
– Что же вы неповинного человека забираете? – удивились в толпе.
– В отделении разберемся, – отрезал старшина.
– Да я-то при чем? – уперся Корякин. – Эта пьяная сволочь ни с того ни с сего прицепилась ко мне, а я-то при чем?
– В отделении разберемся, – не сдавался старшина. – Не виноват, отпустим. А этому пятнадцать суток влепят.
– Да не могу я с вами идти, у меня в такси вещи остались, – взмолился Корякин. – Как же я без вещей-то?..
Старшина остановился, спросил:
– В которой машине?
– Да вон она, «Волга».
– Давай, давай, – по-пьяному бубнил Пашко. – В милиции ребята умные, там разберутся. А то… я у него закурить попросил, а он мне в морду. Вот, рубаху порвал.
Водитель такси подтвердил, что три коробки на заднем сиденье действительно его пассажира, и согласился отвезти их в отделение милиции.
Выстрел, как любил говорить Ермилов, попал в десятку. У Корякина в довершение к трем японским магнитолам оказалось сто американских долларов. Тремя часами позже был произведен обыск в его квартире и изъяты три ковра, чемодан с мохеровыми кофтами, девять джинсовых костюмов.
Первый допрос Корякина вел следователь Василий Иванович Лукьянов. Немолодой уже, грузный, спокойно-вальяжный, он развалисто сидел на стуле и, как на душевнобольного, смотрел на Корякина, устало слушая его лепет. Объект для допроса был попросту неинтересен, и Василий Иванович только выжидал время, когда же он выдохнется и начнет говорить правду. Да еще жалел, что забыл купить сигареты утром.
В кабинет заглянул молоденький лейтенант. Лукьянов быстро поднялся, махнул ему рукой: дай, мол, закурить. Взяв сигарету, он посмотрел на Корякина, затем попросил лейтенанта:
– Дай еще одну. А то он тоже, поди, мучается.
Когда за лейтенантом закрылась дверь, Лукьянов протянул сигарету задержанному.
– Курите.
Корякин дрожащими пальцами взял сигарету, едва слышно сказав «спасибо», прикурил от зажигалки.
– Можно посмотреть? – спросил Лукьянов.
– Ч-чего? – не понял Корякин.
– Зажигалочку вашу.
Василий Иванович осторожно взял зажигалку, повертел ее в своих толстых пальцах, сказал понимающе: – Хорошая вещь. Настоящий «портер»? Приободрившийся Корякин кивнул радостно.
– Ага. Сороковку отдал.
– Надо же, я больше вашего получаю, а вот позволить себе купить такую вещь не могу. Откуда доходы-то, Корякин?
– Честное слово, я нашел эти доллары.
– Не верю. Не верю, Александр. Всего лишь час я слушаю вас, а уже помереть от скуки можно. Ведь вы даже логично врать не можете.
– Я правда их нашел.
– Хорошо. А куда в таком случае везли магнитолы?
– Показать товарищу.
– Адрес товарища?
Корякин стушевался, стал усиленно тереть лоб.
– Ладно, и этого вы не помните. Тогда скажите мне вот что. – Лукьянов замолчал на какое-то время, затем спросил, четко разделяя слова: – Кто вам достал новую трудовую книжку и сделал в ней последнюю запись?
– К-как?.. – Корякин сжался, словно от удара, затравленно посмотрел на следователя. Пролепетал едва слышно: – Она… она здесь ни при чем. Это девушка моя. Она в кадрах работает.
– Хорошо, оставим пока эту тему, но если вы будете продолжать мне врать… Через кого вы купили магнитолы?
– Через Марту.
– Телефон?
Корякин, пытаясь вспомнить, потер лоб, и было видно, как дрожат его руки.
– Двадцать два… ноль три… сорок… кажется… – Он просительно посмотрел на Лукьянова. – Я-я забыл. Не помню. У меня он в записной книжке.
– У кого купили доллары?
– У девушки одной. Молоденькая такая. Мне ее Марта порекомендовала.
– Интересно… – Василий Иванович внутренне подобрался, уже более заинтересованно взглянул на Корякина, сказал: – Вот что, Александр, давайте по порядку. Начинайте с Марты.
– Ну, когда я в «Березку» устроился, то долго ничего не мог купить – валюта была нужна. А тут смотрю, женщина одна каждую неделю приходит и на сирты[3]3
Сирты – сертификатные рубли (жарг.).
[Закрыть] дефицит скупает. Причем, видно, не для себя берет, один раз итальянских очков штук двадцать взяла. Ну я и познакомился с ней. Как раз магнитолы были, и я попросил се купить для меня одну.
– Сколько переплатили?
– По-божески. Правда, за это я обещал звонить ей, как только дефицит какой будет. Так и познакомились. Ну, прошло месяца два, наверное, и мне потребовалась валюта. Я спросил ее, не может ли она мне достать немного, но она сказала, что валюту не продает, однако у ней есть знакомая, которая может это сделать.
Корякин замялся, по щеке его от виска скатилась капля пота.
– Дальше.
– Ну а потом мне позвонили.
– Кто именно?
– Женский голос. И сказали, чтобы я в девять вечера стоял около пешеходного моста, что соединяет Приморский бульвар с Комсомольским. Ну я пришел. Жду. Время полдесятого уже, а никого нет. Когда же я собрался уходить, то ко мне откуда-то сбоку подошли две женщины, поздоровались и сказали, что они от Марты.
– Как их зовут?
– Одну – Мила, а вторую – Надя.
– Обрисуйте их, пожалуйста.
– Ну Надя, пухленькая такая девчонка, симпатичная, лет двадцать пять. Блондинка. Знаете, такие нравятся мужчинам лет пятидесяти. Но… какая-то она искусственная, что ли. А вторая – Мила. Это интересная женщина лет сорока, может, чуть меньше. Черные волосы. Когда мы расставались, то Мила сказала, чтобы я записал Надин телефон, мол, потребуется валюта – звони.
– Вы их встречали еще?
– Нет. Правда, как-то позвонила Мила, спросила, не нужна ли валюта. Я отказался, уж очень дорого она заломила.
– Когда состоялась ваша встреча?
– В январе, кажется.
– Опознать вы их могли бы?
– Да, да, конечно, – обрадовался Корякин.
– Номер телефона Нади?..
…Когда Корякина увели, Василий Иванович прочитал еще раз протокол допроса, задумчиво пососал свою пухлую губу, затем снял телефонную трубку, набрал номер.
– Нина Степановна? Лукьянов беспокоит. Тут я сейчас вашего подопечного допрашивал, Корякина, так он назвал трех женщин, с которыми якобы вел валютные операции. Одна из них – блондинка. Не интересуетесь?
В мембране зарокотало что-то, довольный Лукьянов благодушно ухмыльнулся, сказал барственно:
– Тогда записывайте. Марта. По-видимому, спекулянтка. Была частой посетительницей валютного магазина, однако последние два месяца Корякин ее не видел. Теперь дальше. Некая блондинка Надя и интересная черноволосая женщина по имени Мила. В январе продали Корякину крупную партию валюты. Надин телефон…
Когда в мембране послышались короткие гудки отбоя, Гридунова аккуратно положила телефонную трубку на рычажки, повернулась к сидящему за соседним столом Пашко, сказала задумчиво:
– Поздравляю, товарищ лейтенант. Лукьянов через твоего «крестника» вышел еще на двух женщин. Причем одна из них блондинка. Третью, Марту, я, кажется, знаю. Она проходила у нас. Однако мы вряд ли сможем воспользоваться ее помощью – девица выскочила замуж за иностранца и два месяца назад отбыла за границу. А вот блондинка Надя и некая Мила… По крайней мере я о таковых слышу впервые.
VII
Выспавшийся и хорошо отдохнувший, Приходько лежал на той же кровати, где провел прошедшие сутки, и думал об Ирине. Все-таки здорово умела она держать в руках своих шестерок, если даже когда-то строптивая Лариска-парикмахерша без звука приехала к нему и провела здесь всю ночь.
Он потянулся сладко, рывком сбросил ноги с кровати, посидел немного, потом поднялся, прошел в другую комнату и, сдвинув палас в сторону, приподнял одну половицу. Воровато оглянувшись, вытащил из тайничка два тяжелых свертка, развернул цветастую тряпку. Тяжелые царские червонцы, сложенные в колбаску, распались, отваливаясь одна от другой, и с тихим звоном рассыпались по полу. Косые лучи заходящего солнца маслянистыми желтыми бликами заиграли на их поверхности, и от этого зрелища схватило дыхание, захотелось орать что-то несусветное, в необузданной радости кататься по полу.
Эти червонцы Ирина привезла ему вместе с едой рано утром, и он, ошалевший от этого богатства, поначалу даже не поверил своим глазам, подивившись, с какой легкостью она оставила золото на даче, предупредив только, чтобы он не вздумал проболтаться покупателю, что рыжевье ее. Обалдевший от увиденного, он только кивал головой, прикидывая, как лучше смыться, чтобы оставить Ирину в дураках. Но потом, когда она ушла, раздумал, желая посмотреть покупателя. В голове начали зреть какие-то ходы, но все это крутилось сумасшедшей каруселью, и он, рассудив, что утро вечера мудренее, вернее, наоборот, решил дождаться торга.
Багряные вечерние лучи солнца окрашивали комнату в какой-то жуткий фантастический цвет, когда за окнами послышался шум мотора, визг тормозов и он увидел входящих в калитку Парфенова и какого-то старика с желтым, ободранным портфелем в руках.
«Неужели этот фофан жеваный?» – подумал он, лихорадочно натягивая брюки и застегивая рубашку.
Тем временем Парфенов, по кличке Утюг, поднялся на крыльцо, стукнул костяшками пальцев по филенке, отбивая условленный знак. Монгол выждал для куражу ровно столько, чтобы барыга не возомнил о себе, дождался, когда Парфенов постучит еще раз, и только после этого открыл дверь.
– Привет. Вот привез. – Длинный, словно коромысло, согнутый Парфенов кивнул до удивления маленькой головой на Часовщикова, подумал немного и добавил, непонятно, к кому обращаясь: – Вот этот самый.
– Ну что ж, проходите, – посторонился в дверях Монгол, окидывая цепким взглядом пустынную улицу. Потом аккуратно прикрыл дверь, задвинул щеколду, прошел за гостями в комнату и только после этого представился: – Евгений Николаевич…
– Очень и очень приятно, – как-то совсем по-стариковски прошамкал гость, в то же время совершенно нахально и очень уж цепко изучая Монгола. Наступила минутная пауза, после чего старик спросил: – Так вы сказали, что у вас есть товар?
Монгол, готовившийся к совершенно другой встрече, даже растерялся от нахального, изучающего взгляда и вообще от всего вида этого неопрятного старика.
– Деньги с собой? – сбрасывая с себя оцепенение, спросил он.
Часовщиков, привыкший за свою долгую жизнь ко всякого рода нахалам, ухмыльнулся уголками рта, обнажая ровный ряд золотых зубов, сказал поучающе:
– Где это вы видели, молодой человек, что на первое знакомство с деньгами ездили? Откуда я знаю, кто вы? А может, вы хотите ограбить старого Арона?
– Будут деньги – будет рыжевье, – забубнил Монгол.
– Послушайте… – возмутился старик.
– Ладно, хрен с тобой, – махнул рукой Монгол и вышел в другую комнату, плотно прикрыв за собой дверь.
Стараясь не скрипеть половицей, он достал один сверток, внес в комнату, тяжело положил упаковку на стол. Часовщиков, ожидая, когда Монгол развяжет узлы, терпеливо стоял в стороне, и только быстро бегающие глазки, которые словно рентгеном прощупывали сверток, выдавали нетерпеливое волнение. Наконец Монгол справился с последним узлом, разорвав его зубами, и на столе рассыпалась длинная колбаска желтых кружочков.
И даже невозмутимый Колька Парфенов, молча подпиравший стенку своей сутулой спиной, оттолкнулся от нее, потянулся к столу, сказал восхищенно:
– Ух ты-ы!.. Даешь, Монгол…
– Заткнись! – коротко бросил в его сторону Приходько и посмотрел на Часовщикова. Тот, успев потушить в глазах жадный блеск, спросил, с трудом отрывая взгляд от золота:
– И это все? Мне голубушка Ирина Михайловна говорила, что у вас…
– Если сойдемся в цене, то получишь столько же, – обрывая его, сказал Монгол.
Старик внимательно посмотрел на своего партнера, его небольшие, чуть навыкате глаза, полуприкрытые воспаленными веками, стали жесткими, взгляд – колючим.
– Я хотел бы посмотреть всю партию, – четко разделяя слова, сказал он. – Иначе разговора не будет.
Монгол, чувствуя, как ломается под этим жестким взглядом, и все больше зверея от этого, зло сплюнул, но все же принес из тайника второй сверток. Быстро развязал узлы, высыпал монеты на стол.
– Вот это другой разговор, – удовлетворенно сказал Часовщиков, и глаза его опять заволоклись слезливой пеленой, словно потухли. Он молча взял стул, придвинул его к столу, сел, словно врос. Затем нацепил на нос очки со сломанной дужкой, придвинул к себе портфель, достал из него черный пробирный камень, связку пробирных игл, пузырек с реактивами. Взял наугад одну из монет и начал ребром натирать черный, абсолютно гладкий камень. Когда на его поверхности появилась жирная, широкая, желтоватого цвета полоса, он смочил ее реактивом, отобрал из связки эталонов нужную ему иглу, внимательно сравнил с полученным результатом. Видимо, удовлетворенный увиденным, он уже без прежней суетливости проделал еще одну такую же операцию с другой монетой, затем еще и еще, выбирая червонцы то из-под самого низа, то сверху, и наконец успокоенный, сказал:
– Беру все.
Монгол, который все это время внимательно наблюдал за манипуляциями старика, облизал неизвестно почему пересохшие губы, спросил:
– Цену знаете?
От этого вопроса спина Часовщикова как-то удивительно быстро согнулась едва ли не вдвое, глаза потухли, затекая старческой слезой, он повернулся к Монголу, сказал шамкая:
– Да, мне уже говорили… Но вы знаете, я же беру всю партию, оптом… Надо бы пять процентов сбросить.
– Не будьте идиотом, – отрезал Монгол и добавил: – Если берешь, так плати сполна.
Часовщиков, понявший, что торговаться нет смысла, утвердительно закивал головой, собирая при этом монеты в длинные колбаски и завязывая тряпицы какими-то хитрыми узелками.
Монгол стоял сбоку от него и, наблюдая за этими трясущимися руками, наливался дикой волной радости: «Вот оно, сбылось!»
– Так когда же платить будете? – спросил он Часовщикова.
Тот подумал секунду, ответил:
– Надеюсь, вы знаете, что такое «кукла»? Так вот, я не хочу рисковать. Мы сейчас забираем весь товар и едем в город. В машине и расплатимся.
– Так что… у вас деньги не с собой?! – не удержался от вопроса Монгол и затаился, ожидая ответа.
Старик прощупал его слезящимися, холодными глазами, сказал, выцеживая слова:
– Учитесь не задавать глупых вопросов, молодой человек.
Парфенов вел машину лихо, почти автоматически переключая скорости, плавно нажимая на тормоз перед светофорами и переходными дорожками, по которым фланирующей походкой переходили дорогу нарядно одетые люди. «Одесса – город богатый», – почему-то подумал Монгол, и ему стало жалко себя за то, что он не может, даже имея кучу денег, вот так же спокойно выйти к оперному театру, пофлиртовать с приезжими девчонками, а потом закатиться в какой-нибудь ресторан и гулять, потрясая девицу, публику и официанток купеческими заказами. Он очень неуютно чувствовал себя в этой машине, которая в любой момент могла превратиться для него в ловушку, загляни в нее придирчивый милиционер, и уже ругал себя, что согласился ехать с этим «облезлым хрычом», а не заставил его привезти деньги на дачу.
Наконец Часовщиков, сидевший рядом с Утюгом, сказал, чтобы тот остановился. «Ждите здесь», – добавил старик, вылез из машины и пошел куда-то.
Это была старая часть города, где сам черт мог запутаться, и Монгол, имевший поначалу прямое намерение выследить квартиру Часовщикова, который уж никак не мог держать такие деньги в сберкассе, вдруг раздумал.
– Давно знаешь этого фармазона? – спросил он у Парфенова.
– Раз возил к Ирине, – ответил Утюг, а потом добавил: – Скрытный, сволочь. В Одессе его мало кто знает – сам на товар выходит.
– Валюту скупает?
– Нет, только рыжевье. – Парфенов замолчал, затем вдруг резко повернулся к Монголу, спросил в упор: – Слушай, хреново там? – Он мотнул куда-то головой и уставился на Монгола, ожидая ответа.
Даже в полутьме машины Приходько почувствовал на себе этот ждущий взгляд, хотел было хвастануть, но передумал, сказал коротко:
– Хреново.
– А почему? Там, говорят, и кормят, и…
– И спать на чистых простынях ложат, и в баню, и в кино водят, – с остервенением начал перечислять Монгол, – да только, идиот ты этакий, тебя во-дят! – почти закричал он. – Понимаешь, водят?! А сам ты – никуда не моги. Да и кореша-товарищи такие, что… Подохнуть бы им всем вместе, – почти выкрикнул он и замолчал надолго, вжавшись в спинку сиденья.
Часовщиков появился с тем же неизменным портфелем в руках. Он открыл заднюю дверцу, всунулся в нее сам, затем втащил портфель, попросил включить освещение.
Монгол, затаив дыхание и стараясь не выдать себя, сжался в углу, спиной прижавшись к дверце. Спросил на всякий случай:
– А здесь никто?..
– Нет! – резко ответил Часовщиков и, приняв от Монгола упаковки, придирчиво осмотрел узелки, затем развязал их, в который уже раз пересчитал монеты, удовлетворенно кивнул и только после этого достал пачки сторублевок. – Можете не считать. Как в аптеке.
Приходько, чувствуя, что ему надо успокоиться и хоть как-то оттянуть время, вытер о рубашку сразу вспотевшие ладони, ответил, криво улыбаясь:
– Нет уж, позвольте. А вдруг?..
Влажными руками он сорвал наклейку с одной из пачек, начал торопливо пересчитывать хрустящие сторублевки, складывая их стопочкой на сиденье. Вдруг одна из бумажек соскользнула на пол. Часовщиков нагнулся, чтобы поднять, его худая, заросшая клоками седых волос шея оказалась у самых ног Монгола, и в это время он обрушил на нее страшной силы удар, в котором было все: и злость, и отчаяние, и жажда вольготной жизни, но больше всего – ненависть. Ненависть, которая сжирала его без остатков.
Видевший все это Парфенов резко крутанулся к нему, с ужасом глядя на неподвижное, мешком обвалившееся тело старика: – Ты что?! Зачем?..
– Заткнись! – выдохнул Монгол и бросил ему несколько сторублевок. – Это тебе. Смотри, если Ирине проболтаешься…
Он торопливо собрал деньги в ненужный теперь Часовщикову портфель, жадно затянулся сигаретой, сказал глухо:
– Давай-ка жми к какому-нибудь укромному месту… Надо этого хмыря сбросить…