Текст книги "Гибель дракона"

Автор книги: Игорь Луковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Студенты, перешептываясь, идут за Вороновым. Навстречу замыкающей группу девушке – студентке выходит Синицын. Он очень бледен и тщетно старается скрыть свою растерянность. С удивлением взглянув на него, студентка скрывается за дверью.

Синицын. Ф-фу... (добравшись до графина с водой, наливает себе стакан, пьет.) Ну, ну... штучка... такая и во сне не приснится...

Входит Оля.

Оля. Что? Вам нехорошо?

Синицын. Нет... (бодрясь) ничего. Очень хорошо. Зрелище, конечно, из ряда вон... Да...

Оля. Я не думала, что вы такой нервный.

Синицын. Я не нервный. Но отрезанная голова собаки, которая смотрит, моргает, облизывается и на свист подымает уши, это, знаете, хоть кого... Как же она живет?

Оля. Профессор Северин повторяет опыт физиолога Брюхоненко и...

Синицын. Это я слышал, но как?!

Оля. Голова живет, потому что по ее артериям и венам пропускают питательную жидкость. Принцип простой, но аппаратура сложная. Таким образом, профессор наблюдает за тончайшими реакциями головного мозга, который продолжает работать даже после смерти остального организма.

Синицын. Поразительно... Боже мой, каким я был ленивым идиотом, что не посвятил себя медицине! А пришить голову обратно?

Оля. Нельзя.

Синицын. А я уж думал, и это можно! В вашем доме начинаешь верить во все! Нет, Ольга Васильевна, решено! Теперь специализируюсь, как журналист, только по вопросам физиологии! И... надеюсь на вашу помощь. Что читать, как писать, а? Поможете?

Оля (тихо). Хорошо... (С большой задушевностью.) Я сама пять лет назад думала стать обыкновенным хирургом, но вот встретила на фронте Северина и... вся жизнь повернулась. Мне повезло. Благороднейшая из наук – медицина, а из медицины, быть может, самое благородное – это то, к чему стремится Северин!

Входят профессор Северин и академик Бестужев, высокий грузный мужчина лет шестидесяти с суровым бритым лицом и бритой головой. На лице Северина выражение мрачной озабоченности.

Северин (отвечая на поклон Синицына). Здравствуйте.

Бестужев. Доброго здоровья.

Северин. Прошу вас, Сергей Родионович. Вот мой кабинет.

Бестужев. Благодарю. (Проходит в кабинет.)

Северин. Позовите ко мне доктора Некрасову, доктора Воронова и товарища Берлогу, если он здесь.

Оля. Здесь. (Быстро выходит.)

Синицын (улучив момент, становится между Севериным и дверью кабинета). Вадим Ильич! Из редакции журнала "Знание – сила". (Передает сверток.)

Северин. А-а, статья. Хорошо.

Синицын (торопливо). И прошу еще... разговор – минут на десять... на пять! На три...

Северин. Сейчас не могу. Завтра утром. Статью приготовлю. (Хочет пройти.)

Синицын (задерживая). Вадим Ильич! (Шопотом.) Я все ночи сижу у приемника, но – ничего! Больше сигналов нет.

Северин. Думаю, что их больше и не будет. (Уходит в кабинет.)

Бестужев сидит, просматривая бумаги из своего портфеля.

Северин. Сейчас придут. (Нервно прошелся к окну и обратно.)

В смежную комнату из лаборатории выходят Некрасова, Берлога, Воронов и Оля. Все, кроме Оли, проходят в кабинет, молча здороваются с Бестужевым и, каждый по-своему выражая напряженное ожидание и тревогу, смотрят на его суровое непроницаемое лицо.

Синицын (шопотом Оле). Кто это приехал с профессором?

Оля (шопотом). Академик Бестужев.

Синицын (с восторженным удивлением). Бестужев?! Ну, да! Как же я сразу не узнал по фотографии?

Северин (в кабинете). Садитесь, товарищи. Заключение комиссии готово. Сергей Родионович так любезен, что приехал лично сообщить его.

Все смотрят на сумрачное лицо Северина и с возрастающей тревогой переводят взгляды на Бестужева.

Бестужев (отрицательно покачал головой). Я приехал не из любезности. Я, как и вы, невольно подвергся влиянию новой надежды, хотя эта надежда была очень туманной и даже невероятной. Меня, как и вас, постигло... разочарование.

Берлога (шопотом). Что?..

Бестужев. Надо полагать, так и должно было случиться. Но в нашей работе всякое разочарование оставляет после себя не только горечь, но и сомнения. Для того чтоб разделить эту горечь и вместе уничтожить сомнения, я и приехал к вам.

Пауза. Все переглядываются. Только Северин неподвижно стоит у окна.

Берлога (тихо). Что же это такое?

Бестужев (берет в руки один из листков). Неизвестное растение, называемое джи-тшау, мы подвергли химическим и спектральным исследованиям. Строение клеток действительно оказалось необычным, но на этом и кончается вся оригинальность растения. Никаких следов экаиода мы не обнаружили. Мы не нашли той линии спектра, которая отвечала бы светящимся атомам этого элемента. Экаиода в растении нет.

Берлога (хрипло). Не может быть...

Бестужев. Что касается химического состава – он довольно обычен. (К Северину.) Вот, Вадим Ильич... (Передает ему листок.)

Северин (просматривая, отрывисто бросает слова). Найдены вещества... глюкозид... кальций... панакилон... иод... крахмал... сахар.

Некрасова. И... все?

Северин. Все.

Воронов. Понятно...

Берлога (прерывающимся голосом). Не может быть... Я сам видел линию экаиода... и видела ее Тушмалова!

Бестужев. Десятки ученых открывали экаиод и все ошибались. Нет ничего удивительного, что, исследуя в походных условиях, ошиблись и вы, товарищ Берлага.

Берлога. Берлога, Берлога! Там, где живет медведь. Как известно, самое упрямое животное. Но скажите – иод – все-таки найден?! Иод?!

Северин. Да. Иода – три и пятнадцать сотых.

Берлога. Ага! В растении высокогорного озера, где еще никогда и никто иода не находил!

Бестужев. Я... не совсем понимаю вас... Иод существует везде – в воздухе, стекле, в нашей крови – где угодно...

Берлога. Но иод – родной брат экаиода!

Бестужев. Да, брат. Но если сам иод еще мало изучен нами, то экаиод просто неизвестен.

Берлога. Не знаю. Но мы не ошиблись!

Бестужев. Чем вы это докажете?

Берлога. Ничем!

Бестужев. Но ваши предположения...

Берлога (с отчаянием). Я верю в это!

Бестужев. К сожалению, товарищ Берлога, в современной науке вера, не основанная на фактах, это – тропинка для слепых. И опасная тропинка.

Некрасова. Мне кажется...

Берлога (свирепея, повернулся к ней). Что еще вам может казаться?! Все ясно! Приехал к вам путаник, невежда и...

Некрасова. Вы же не знаете, что я хочу сказать. Мне кажется, что если сейчас экаиода в растении нет, то, может быть, он был?

Берлога (растерянно). Был?

Воронов. Возможно...

Бестужев. Вы полагаете, что экаиод в растении был, а затем...

Некрасова. Исчез.

Северин (неожиданно). Он был, пока в тканях растения еще теплилась жизнь.

Острый взгляд Северина мгновенно скрещивается со взглядами Некрасовой и Воронова.

Бестужев. Вы утверждаете...

Северин. Нет, Сергей Родионович. Пока я только фантазирую.

Воронов. И, возможно, на правильном пути.

Бестужев. Хорошо. (С какой-то особенной улыбкой.) Мы знаем, что экаиод неуловим...

Некрасова. Это факт. Его нет в мертвой природе или он существует так недолго, что самые точные приборы не могут его поймать.

Бестужев. Так, так.

Некрасова. А не найдем ли мы разгадку в том, что этот неоткрытый элемент может обнаружить себя только в явлениях жизни? В биологическом процессе?

Берлога (тихо). Умница!

Бестужев. Но ведь нигде в органических тканях мы экаиода также не находим!

Некрасова. Цветок джи-тшау может быть исключением.

Берлога (тихо). Именно так!

Бестужев (задумчиво). Джи-тшау...

Северин. И мы не знаем, в какой среде он был найден. Что это за подземное озеро? Состав его воды? Какие горные породы вокруг? Мы ничего не знаем. А, между тем, записи в дневнике Тушмаловой строго логичны. (Достает из ящика стола черную тетрадь.) Она видела то, что не можем увидеть мы.

Берлога (загремел). Мариам не ошиблась!

Некрасова. Если экаиод был в растении, и затем исчез, то выход один: чтобы вновь его обнаружить, нужно опять...

Берлога (прерывая). Найти джи-тшау! Свежий экземпляр растения!

Северин (после паузы). Да.

Берлога (с азартом). Правильно, профессор! Не один же он на земле?! Я уверен – там в Хрустальных пещерах есть еще такие растения! Нам помешали их отыскать ядовитые испарения. Теперь понимаю – это были пары иода... Его запах был так силен, что кружилась голова, и мы кашляли, как черти! Но ведь теперь все это можно будет предусмотреть!

Северин. И, найдя растение, перевозить его в особых условиях.

Некрасова. Или исследовать на месте!

Воронов. Я берусь подготовить прекрасную походную лабораторию.

Бестужев (поднял глаза от тетрадки Тушмаловой, обводит взглядом присутствующих). Записи Тушмаловой очень любопытны... А что это за карта?

Берлога (зло). Это место, где мы нашли экаиод!

Бестужев. Нашли?!

Берлога. Да! Вот крестик – здесь вход в Хрустальные пещеры.

Бестужев. Хрустальные пещеры...

Берлога. И мы опять поедем туда!

Бестужев. Вы? (Смотрит на Берлогу.)

Северин (неожиданно). Мы.

Звонок телефона.

Некрасова (берет трубку). Институт. Вадим Ильич, вас.

Северин (подходит к телефону). Слушаю. Добрый день. Хорошо. (Вешает трубку.) Товарищи, это приехал генерал. Он сейчас у директора.

Бестужев. По делу Тушмаловой?

Северин. Да. (Берлоге.) Он просит меня и вас. Говорит, только один вопрос, но очень важный. Сергей Родионович, извините, мы к директору.

Бестужев. Идите! Я подожду вас.

Северин и Берлога уходят. Бестужев шагает по комнате, затем останавливается перед Вороновым.

Я понимаю, что ваш институт – это дружная семья энтузиастов. Но не слишком ли все это фантастично? Ведь речь идет о трудной научной экспедиции, для которой, в сущности, точных данных нет.

Воронов. Сергей Родионович, данные есть.

Некрасова. О, все еще надо хорошенько рассчитать. Но если говорить о фантазии, то сам великий Павлов, строжайший наблюдатель фактов, любил повторять, что научное творчество без фантазии – невозможно.

Воронов. Сергей Родионович... (тихо) мы с вами когда-то начинали вместе... казанские аудитории... потом в одни годы... помните, в клинике в Петербурге... и снова встречались на фронтах гражданской войны...

Бестужев (растроганно). Да, Платон Петрович... да...

Воронов. И, помните, еще встреча на конгрессе в тридцать втором году, и вы говорили – лучше сто раз ошибиться в решении научного опыта, чем отступить или пройти мимо. Если Северин утвердит поездку на Тянь-Шань, не мешайте ему продвинуть это дело. Прошу вас.

Бестужев. Боюсь, Платон Петрович, что не мешать я вам буду, а помогать.

Некрасова (смотрит в окно). Вадим Ильич возвращается!

Бестужев. Так скоро? Интересно...

Вxодят Северин и Берлога. Проходят прямо в кабинет.

Ну, что? Новости?

Северин. Да. Местонахождение Тушмаловой обнаружено. Она находилась в Соединенных Штатах Америки, в доме миллиардера Дюфеллера...

Бестужев (удивленный). Миллиардера Дюфеллера? Да что вы?..

Северин. Это в Каскадных горах. Штат Орегон. Но два дня назад Тушмалову увезли оттуда. Куда – пока еще неизвестно. Генерал показал нам ее фотографию, переданную по бильду, и попросил Никодима Ивановича – опознать... Он опознал.

Берлога. Да. На фотографии – это она. (Дрожащим голосом.) Ее поднимают на носилках по сходням на какой-то пароход...

Занавес

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Перед поднятием занавеса в тишине издали приближается рокот моторов самолета – все ближе, ближе, ближе... Вот уже моторы ревут над самой головой, и этот звук то удаляется, то вновь нарастает, как бывает, когда самолет кружит над местом посадки. В тишине поднимается занавес. Китайская фанза-кумирня. Глинобитные стены, когда-то оштукатуренные и раскрашенные яркими красками, теперь обветшали и потрескались. Лишь кое-где сохранялся странный орнамент из цветов, птиц и драконов. В глубине высокая узкая арка без двери ведет из полусумрака кумирни в сияющий день. За аркой видны зеленые тьмы, а вдали грозно и величественно вонзаются в небо снежные вершины Тянь-Шаня... В кумирне слева на возвышении стоит размалеванное изваяние Будды и перед ним жертвенник в виде грубо отлитого из меди дракона, стоящего на хвосте. Справа, вдоль глухой стены, тянется "ханжин" – это низкий и широкий глинобитный выступ, покрытый цыновками.

В стенном шандале горит масляный светильник. На "ханжине" лежит Тушмалова. Желтое пламя светильника освещает ее мертвенно-бледное лицо с закрытыми глазами. На голове поблескивает металлическая сетка с двумя высокими конусами, от которых тянутся белые провода к аппарату, стоящему на возвышении. Этот аппарат, похожий на странный баллон, представляет собой удлиненный цилиндр из белого металла с никелированными деталями. На верхней части цилиндра мерцает маленький фосфоресцирующий экран, в нижнем – за прозрачным слоем пластмассы тускло горят желтые и ярко-красные лампы. У аппарата, положив руки на рычажки управления, согнувшись на табурете, сидит Эйвери. Рядом стоит Лестер. От основания цилиндра толстый кабель протянут к белой доске с реостатом, у которой застыл Имасима. Все трое одеты в белые халаты поверх дорожных костюмов. У арки взад и вперед прохаживается Хиггинс, видимо, охраняющий вход в кумирню. Монотонно жужжит мотор аппарата...

Лестер (с картой в руке наклоняется над Тушмаловой). Мисс Тушмалова! Мисс Мариам Тушмалова! Вчера вы сказали нам, что путь к Хрустальным пещерам ведет через ущелье Бохдо. Когда тропа по карнизу ущелья доходит до водопада, итти нужно направо или прямо? Отвечайте!

Тушмалова молчит. По знаку Лестера Имасима включает на доске еще один рубильник. Жужжание мотора усиливается, дрожат стрелки приборов.

Эйвери. Довольно!

Лестер (снова наклоняется над Тушмаловой). Ваша воля разбита. Ваш мозг подчиняется нам. Дорога от водопада к Хрустальным пещерам, отвечайте, направо или прямо?

Тушмалова молчит.

Имасима. Она заговорит, профессор. Через пять минут начнет действовать хормолофил. Я ввел ей в мозговые полости еще две унции раствора.

Эйвери. Еще две унции! Что вы сделали? Теперь, если она даже останется в живых, то все равно навсегда потеряет память

Лестер. Какое вам дело до ее памяти! Вы говорите, Имасима, пять минут? Подождем. Выключайте.

Имасима опускает рубильник, жужжание мотора замирает, и в аппарате медленно гаснут лампы.

Мы теряем четвертый день. Необходимо выяснить сегодня – в состоянии она указать нам путь по точным приметам или придется тащить ее с собой на ту сторону границы. (Шагает к изваянию Будды и обратно.)

Эйвери (повернув голову, снизу, ненавидящими глазами следит за Лестером). Вы нигде ничего не добьетесь от нее. Вот увидите – ничего!

Лестер. Вы так уверены в провале собственного изобретения?

Эйвери. Но вы пытаетесь использовать мое изобретение, мои еще несовершенные опыты... ради дикого и гнусного насилия! И каким методом! Ваш метод ненаучен и отвратителен, Лестер! Палач средневековой инквизиции был больше физиологом, чем вы!

Лестер. Придержите язык, уважаемый Эйвери. Придержите. Мы с вами находимся не в конференц-зале Пенсильванского университета, а в сердце Азии, на дикой окраине Китая! Я здесь руководитель научной экспедиции, а ваше дело – только подчиняться!

Эйвери. Научной экспедиции? Не упоминайте о науке, Лестер. Это чистое слово не для вашего языка.

Лестер. Включайте!

Вновь зажужжал мотор, и загорелись красные лампы.

Имасима. Двести двадцать... Двести сорок... Эс – даблью, це – аш.

Лестер (глухо повторяет). Це – аш... (Смотрит на экран.) А-а, контримпульсы начинают бледнеть!

Эйвери. Это чудовищный наркоз...

Лестер. Но вы утверждали...

Эйвери. Я вел испытания только на собаках, Лестер...

Лестер (Имасиме). Пульс?

Имасима (слушает сердце Тушмаловой, глядя на часы. С жестком досады вырывает резиновые трубки из своих ушей). Начались перебои. Но ничего, у нее молодое сердце.

Лестер (наклоняется над изголовьем). Мисс Мариам! Слушайте и отвечайте. Тропа по карнизу ущелья Бохдо доходит до водопада. Слева – неприступный отвес. Куда следует двигаться дальше – направо или прямо? Отвечайте.

Тушмалова молчит.

Эйвери (с жестом радости). Смотрите, контримпульсы снова появились!

Лестер (мрачно смотрит на экран). Да. Все еще не удается разорвать кольцо...

Имасима. Кажется, мне пришла в голову счастливая мысль. Позвольте, я попробую задать вопрос.

Лестер. Вы? Ну, пробуйте...

Имасима (подходит к изголовью Тушмаловой, наклоняется и начинает говорить медленно, каким-то чревовещающим голосом, как будто идущим издалека). Товарищ Тушмалова! Товарищ Тушмалова! Это говорю – я, ваш друг профессор Северин! Слышите ли вы меня?

Пауза. Дрожь пробегает по телу Тушмаловой, но глава ее не открываются.

Я – Северин! Вы живы? Мы получили сведения о вашей смерти, но мы не хотим верить.

Тушмалова. Да, да, я еще жива... Это действительно вы?! Вадим Ильич, где вы?

Имасима. Я говорю с вами по радио. Я слышу вас!

Тушмалова. Я тоже слышу...

Имасима. Где вы находитесь сейчас?

Тушмалова. Недавно меня провозили через Кашмир... Индия... Где я сейчас не знаю...

Имасима. Что делают с вами?

Тушмалова. Они держат меня в состоянии какого-то странного полусна... Это, кажется, новое изобретение Эйвери... Они стараются разбить мою волю... Я еще сопротивляюсь... но мне очень трудно... тяжело...

Имасима. Держитесь и ждите помощи... вас скоро освободят... (Обменивается .взглядом с восхищенным Лестером.)

Лестер что-то быстро шепчет на ухо Имасиме. Эйвери, поднявшись, с огромным волнением следит за ними.

Имасима. Тушмалова! Вы еще слышите меня?

Тушмалова. Слышу... Я буду ждать... Вадим Ильич, где Берлога? Где моя карта? Верите ли вы, что мы нашли джи-тшау? Удалось ли вам обнаружить экаиод?

Имасима. Да, да! Все ваши наблюдения правильны. Но нам необходимо достать еще несколько экземпляров этого растения. Берлога погиб во время обвала. Ваша карта исчезла. Пока не кончилась наша связь, скорей говорите, как достигнуть Хрустальных пещер? Какой путь из ущелья Бохдо? Скорее!

Тушмалова. Хорошо... Слушайте... Козья тропа доведет вас до водопада... дальше...

Лестер хватает карту. Неожиданно Эйвери бросается к нему.

Эйвери. Довольно! Прекратите! Это...

Лестер. Тш-ш-ш! (Шопотом.) Назад! Ну! Помните – ваши дети...

Эйвери медленно отступает.

Имасима (делает яростный жест в сторону Эйвери). Нас опять прерывают... Торопитесь. От водопада – дальше?..

Тушмалова Налево... и – вверх...

Имасима. Но там по карте – отвесные скалы...

Тушмалова. Да... трудный подъем... но выше – стена красного мрамора... там растет большая тяньшанская ель... мимо нее... пройти по гребню стены... по гребню – около ста метров...

Имасима. И дальше? Куда – вы помните?

Тушмалова. Направление северо-восток... Спуск в пещеру скрыт... там нависла скала... Мы оставили ориентиры... (Слабым голосом.) Ищите...

Имасима. Какие ориентиры? Говорите!

Тушмалова. Не помню... не помню...

Молчание.

Имасима (берет ее руку, ищет пульс, бежит к доске и сбрасывает рубильники). Сердце! (Бежит обратно к Тушмаловой.)

Лестер. Да, да, мы слишком увлеклись...

Эйвери. Убили?!

Лестер. Идите к черту! Имасима, скорее грелки, инъекции, все средства! Она еще должна жить!

Имасима. Сейчас... сейчас... Та-ак... У нее сильный организм, и я уверен... (Хлопочет над Тушмаловой.)

Лестер. Уже лучше... Ничего... Но вы блестящую штуку придумали, Имасима! Это чисто азиатский трюк!

Имасима. Да? Мне очень лестна ваша похвала. Она прекрасно отвечала!

Лестер. Прекрасно! И очень важные данные. Я все отметил. Но вот, Какие ориентиры? Вход в пещеру все же остался неизвестным! Ну, что?

Имасима. Почти нормально. Она скоро должна проснуться. Мое скромное мнение – больше рисковать нельзя.

Лестер делает знак Хиггинсу. Хиггинс поднимает с выступа Тушмалову и уносит ее за занавес, отделяющий часть кумирни позади идола.

Лестер. Если бы мы имели русские карты! А то приходится пользоваться этой устаревшей дрянью!

Имасима. Достать советские карты пограничного района, вы знаете, нам не удалось. Но скоро вернется лама Хэн-Лай. А это живая карта.

Лестер. Придется все же взять ее с собой на ту сторону. Там в ущелье Бохдо мы пройдем весь путь, как она указала, а затем... что ж, опять применим механику нашего доброго Эйвери, мой хормолофил и ваш азиатский трюк... может быть, тогда она вспомнит ориентиры, а – нет, будем искать сами. Как бы там ни было, а я считаю, что девяносто шансов из ста уже в наших руках!

Имасима. Да, да. О, кажется наша машина! (Уходит.)

Лестер (подходит к Эйвери, который сидит в каком-то оцепенении). Но что вы киснете, старик? Скоро все приключения закончатся, и вы вернетесь к своей Генриетте и к малышам, в свою пенсильванскую лабораторию!

Эйвери. Оставьте меня, Лестер. Я прекрасно понимаю, что превратился в раба...

Лестер. Если вы добьетесь, что ваш аппарат сможет контролировать человеческий мозг, узнавать тайные мысли и внушать все, что угодно, то вы станете таким же компаньоном Дюпонов, как и я. А опыты с этой женщиной говорят, что вы уже недалеко от цели.

Эйвери. Я стремился к другой цели. И я скорее уничтожу свой труд и себя, чем останусь в вашей корпорации убийц!

Лестер. А вы давно уже наш, старик. Наш с головы до пят. И брыкаетесь только по привычке.

Хиггинс. Мистер Лестер, вернулся Хэн-Лай.

Входят Имасима и Хэн-Лай – старый лама-монах, худой, с редкой .клочковатой бородой, в темном подпоясанном халате и тростниковой шляпе.

Хэн-Лай (кланяясь Лестеру). Чистое утро и живая роса, господин начальник. (Произносит это буддийское приветствие очень просто и буднично.)

Лестер. Здравствуй, старый плут. Был везде?

Хэн-Лай. Везде.

Имасима. Плохие новости.

Хэн-Лай. Много перемен на русской границе. Очень много. С тех пор, как месяц назад вы ходили на ту сторону, все стало еще труднее. Русские закрыли свою границу на крепкий замок.

Лестер. Не набивай цену, монах. Здесь, в малоисследованных районах Тянь-Шаня, граница не может быть непроходимой.

Хэн-Лай. Там, где был один русский пост, – теперь стоят два и три. На заставу Фунчан приехал новый капитан и много новых солдат.

Имасима. Можно подумать, что русские ждут нашего перехода.

Лестер. Но ты, Хэн-Лай, знаешь разные лазейки. Ты хвастал, что горный баран там

не пройдет, где проходишь ты.

Хэн-Лай. Зачем опять привезли эту бабу? Хотите вернуть ее? А?

Лестер. Да. Положить ее на прежнее место. Слушай. Если ты незаметно проведешь нас в ущелье Бохдо – получишь тысячу американских долларов.

Хэн-Лай. Тысячу? Зачем бедному ламе деньги? Будда кормит и одевает меня. Но мне нужно то, что не купишь за деньги. Я стар, и каждый день – это шаг к могиле. Я слышал, как бредила ваша женщина. Вы идете искать джи-тшау?

Лестер. Тебе нет дела, зачем мы идем.

Хэн-Лай. Тогда ищите дорогу сами.

Имасима. Не серди начальника, лама. Он может повесить тебя, а твою кумирню сравнять с землей.

Хэн-Лай. Я святой, а святого нельзя убивать. За меня отомстит дракон.

Эйвери. Бедный старик, они ведь сами слуги дракона, самого свирепого на земле!

Хэн-Лай. Я могу провести вас такой тропой, что знают только ветер и я.

Лестер. И что ты хочешь за это?

Хэн-Лай. Джи-тшау. Я съем его и тогда проживу еще много лун.

Эйвери. Китайский дикарь – монах и миллиардер Дюфеллер – какое странное сходство!

Лестер. Уходите в свою палатку и философствуйте там, господин гуманист!

Эйвери уходит.

Хорошо, мы дадим тебе немного джи-тшау. Он растет в ущелье Бохдо. Когда ты нас поведешь туда?

Хэн-Лай. Завтра ночью.

Доносится рокот мотора.

Хиггинс. Самолет!

Имасима и Лестер берут к выходу из кумирни. Хэн-Лай идет за ними.

Лестер (смотрит в бинокль.) "Дуглас"! Это к нам из Кашмира. Скорее ракету, Хиггинс!

Все скрываются. Кумирня пуста. Рокот самолета постепенно замирает. Пауза. Отдергивается край занавеса за идолом. Тонкая рука цепляется за материю. Бледная, пошатываясь, выходит Тушмалова, тревожно и внимательно оглядывается вокруг.

Тушмалова (смотрит на идола). Будда... Вероятно, это кумирня... Китай или Индия – где я?.. (Переводит блуждающий взгляд на аппарат.) А это... может быть, радио! (Решается оставить занавес, и маленькими осторожными шагами медленно идет к аппарату.) Нет... это не радио... (Поворачивается и видит сверкающие под солнцем снежные вершины.) Тянь-Шань... Да, да... вон – пик Победы... Так близко! Там – Советский Союз! (Стоит дрожащая, вся устремленная вдаль.)

Под аркой вырастает фигура Хиггинса.

3анавес

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

КАРТИНА ПЯТАЯ

Пограничная застава в теснинам Центрального Тянь-Шаня у входа в ущелье. Причудливые скалы желтого и кроваво-красного мраморовидного известняка образуют как бы величественные ворота, созданные самой природой. Вдали на высоту 7000 метров поднимается пик Хан-Тенгри. Ввысь улетает величайшая в мире каменная пирамида, каждая грань которой прекрасна по законченности своих линий: правая – это сплошной срез нежно-розового мрамора, левая – голубая стена ледников с выходами темных и мрачных скал.

На первом плане слева скалистый склон красноватой осыпью горных пород опускается на альпийский луг, покрытый изумрудно-зеленой травой, усеянной пестрыми цветами. Справа каменная лестница, высеченная в скале, ведет к домику заставы, построенному на площадке. Прозрачное горное утро. Вверху перед дверью домика капитан Шатров и старший лейтенант Репин. Они слушают доклад рядового Гулямова, который только что вернулся с поста. Он во всей амуниции, на груди висит автомат. Внизу у постовой будки стоит часовой.

Шатров. Так вы считаете, что это были следы не горных баранов?

Гулямов. Нет!

Репин. Постой, Гулямов, ты же сам' оказал – прошло стадо аркаров и после дождя Следы очень отчетливые.

Гулямов. Две приметы, товарищ старший лейтенант. Первая – все следы взрослые. Маленьких копытцев не видно. А время сейчас – аркары телятся, так? Прошло стадо – голов десять, и ни одного ягненка. Не может быть!

Репин. Что ж, это, пожалуй, верное наблюдение.

Шатров. А вторая примета?

Гулямов. Земля сырая, товарищ капитан. Следы глубокие, тяжелые, а аркар на ногу легкий! И от следа до следа – шаг большой. Не бараний шаг. Я веревкой мерил. (Показывает мерку.) Вот, узелок... вот...

Репин. Да, для аркара это широко.

Шатров. Что же вы предполагаете?

Гулямов. Кони, товарищ капитан.

Репин. Очевидно, кони.

Шатров. А следы – ложные?

Репин. Да. На ноги коней надеваются чехлы с копытами аркаров. Старый трюк китайских контрабандистов.

Гулямов. Может, опять этот монах Хэн-Лай?

Репин. Возможно. Но на этот раз их подвел дождь, да и наш Гулямов опытный следопыт.

Шатров. Значит, вы думаете...

Репин. Нарушители. Очевидно, целая группа. Одно непонятно – зачем? Контрабанды в нашем районе давно и в помине нет. Кулацкая шайка – тоже много лет не слыхали. Разве что...

Шатров. Вот именно! Здесь может быть связь с этим делом похищения Тушмаловой. (Гулямову.) Карту! Какое направление следов?

Гулямов. Вот, товарищ капитан. (Показывает по карте в планшетке.) От Пестрой скалы – на север, огибают Большой Утюг и отсюда к Джейран-Су.

Репин. Козий брод?

Гулямов. Да. И прямо на водопад. Дальше – пропали.

Шатров. Куда же они делись?

Гулямов. Непонятно. На той стороне есть следы, а на этой – нет. Ни одного! Вошли в речку и – нет.

Репин. Тропа потайная. Мы сами недавно обнаружили. Значит, вел опытный проводник. Вероятно, поднялись в воде против течения и вышли здесь, на мраморную осыпь, а уж там следов не найти.

Шатров. Короче говоря, нарушители скрылись в ущелье Бохдо. Максим Андреевич, пусть сержант Чесноков со своей командой и с Гулямовым немедленно прочешут ущелье. И возьмут с собой лучших собак. Пошлите подкрепления на посты четыре и семь.

Репин. Слушаюсь.

Шатров. А я с первой командой к восьми часам выйду на Козий брод. Кто бы и зачем ни перешел границу, надо закрыть все тропы и обратно не пропустить. За смекалку – спасибо, Гулямов!

Гулямов (козыряя). Служу Советскому Союзу, товарищ капитан!

Шатров. Действуйте.

Репин и Гулямов уходят. Со двора заставы доносится шум, слышна команда. Из двери домика выходит радистка Таня – маленькая беленькая девушка в военной форме, в руке раскрытый блокнот.

Таня. Товарищ капитан! Радиограмма из Джар-Булака!

Шатров. А-а, вероятно, о завозе продуктов. Передайте Малявкину.

Таня. Нет! Товарищ Шатров, вот (читает): "К вам в шесть утра из Уч-Су выехала научная экспедиция..."

Шатров. Как? Уже выехала? Да ведь мы должны ждать ее в четверг! (Берет у Тани блокнот, пробегает указанный ею листок глазами.) Да... так... приказ оказывать полное содействие... Едут! Эх, и несет же этих ученых раньше, чем надо! Вот уж сейчас совсем не до них!

Таня. Геологи, верно! Ничего, товарищ капитан! Из Москвы! Подумайте, люди такие интересные к нам!

Шатров. Интересные... В другое время, конечно, будь на границе тихо... а сейчас...

Таня. Ну, а что особенного, товарищ Шатров? Китайцы какие-нибудь... охотники... К вечеру словите их и – все!

Шатров. В том-то и дело, что может быть, не охотники. Постойте... экспедиция – когда она выехала из Уч-Су?

Таня. В шесть. На машине. Если по верхней дороге...

Шатров. Скоро могут быть здесь! Эх!.. (Смотрит в бинокль). Ну, конечно! Вон пылит грузовик. Они – больше некому! (Кричит во двор.) Товарищ Репин! Максим Андреич!

Репин (появляется). Я! Команда старшего сержанта Чеснокова уже вышла, товарищ капитан!

Шатров. Хорошо. Научная экспедиция едет – вон машина!

Репин. Да что вы?!

Шатров. Москвичи. Встречайте-ка их вы, да извинитесь, что я пока не могу, занят. Пусть отдыхают, базу тут свою налаживают, в общем, как нужно. Да Митрейкину скажите, чтоб он вчерашнюю козу не с пловом варил, а зажарил седло для гостей, как в ресторане. Он это умеет!

Репин. Есть, есть... Ладно.

Шатров. Устройте их в красном уголке... только... повесьте хоть сетки на окна, народ непривычный, распухнут еще от комаров.

Репин. Есть. Будьте спокойны, Игнат Васильевич, встретим!

Шатров уходит. Со двора доносится лай собак. Репин и Таня смотрят вдаль.

Таня. Повернули...

Репин. Вот уж не во-время... В ущелье Бохдо дело, кажется, интересное, а вот теперь – сиди на заставе!

Таня. Смотрите – двое пешком спускаются!

Репин. Да... Что это они из машины вышли?

Таня. Мужчина и женщина?

Репин. Идут с веревкой, как альпинисты... Да и плохо идут... Еще свалятся...

Слева, на скалистом склоне, появляются две фигуры. Впереди – Алеша Синицын. Его внешность поражает сразу: он опирается на альпеншток, за спиной солидный рюкзак с подвешенными железными кошками, на одном ремне – сумка, на другом – фотоаппарат. Отросшая борода, красный, уже обожженный солнцем нос и дымчатые очки забавно дополняют его костюм: бриджи с гетрами, куртку на молниях и невероятных размеров горные ботинки. За ним – Оля Сторожкова в костюме альпиниста.

Синицын. Ага, вот и застава! Сидите, Олечка, как мы сократили путь. Пока они еще там будут кружить на машине, а мы уже здесь!

Оля. Еще надо спуститься...

Синицын. Ничего, ничего... Правда, тут круто – не менее сорока градусов...

Оля. Пустите меня вперед.

Синицын. Тс-с-с... Осторожно. К такому спуску надо подходить продуманно. Прежде всего – что за порода? Выветренный известняк – он может осыпаться! Левую ногу – сюда, правую – сюда-а... Та-ак, Олечка... Так... Страхуйтесь за меня!