Текст книги "Гибель дракона"

Автор книги: Игорь Луковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Синицын. Да! Вам понятно?

Людмила Алексеевна . Дальше!

Синицын. Дальше – "лечу на самолете... меня увозят... не знаю, кто они... Передайте профессору Северину в Москве..." Потом – большая пауза... и еще одно слово – "японец"... Больше ничего.

Людмила Алексеевна . Японец... Передайте Северину...

Синицын. Да. В Москве.

Людмила Алексеевна . Идемте скорее к Вадиму Ильичу в институт! Идемте!

Людмила Алексеевна и Синицын выбегают. Слышно, как захлопнулась парадная дверь.

Юрик. Мама ушла! Няня! Няня!

Ульяна Григорьевна. Ну, чего тебе? Все не спишь?

Юрик. Няня! А если на тебя брызнуть живой водой – ты станешь молоденькой-молоденькой, как котенок! Хочешь такой сделаться, а?

Ульяна Григорьевна. Тш-ш-ш... Ладно уж, сказку тебе доскажу. А где текла та живая водица, сторожил ее сам Кащей Бессмертный...

Юрик. Дракон!

Ульяна Григорьевна. Ну, пущай будет дракон. А жил он в своем дворце, и стоял тот дворец на седых горах, где тебе ни травинки живой, ни кустарничка... А путь в ту страну лежал через весь море-океан...

Занавес

КАРТИНА ВТОРАЯ

Удивительную картину открывает занавес. Круглый зал. Стены голубовато-стального цвета, очевидно, облицованные металлом – его овальные листы, находящие друг на друга, образуют рисунок чешуи. В центре зала большое круглое окно, и за ним – панорама горного хребта. Прямо возвышается гордая вершина, глубокие тени лежат в ее ущельях, в лучах заводящего солнца пламенеют ледники... Страна и слева от окна из круглых вазонов поднимаются цветущие рододендроны. Кроме двух глубоких кресел ультрасовременной формы и обтекаемых очертаний я круглого стола – нет никакой мебели.

Радиоголос (высокого металлического тембра – он падает откуда-то сверху из невидимого репродуктора). Жители Стального дворца! Жители Стального дворца! Сейчас ровно восемнадцать часов тринадцатого мая тысяча девятьсот пятьдесят второго года. Ровно восемнадцать часов. Время идет – напоминаем вам!

Тишина. Вдруг за овальной дверью, расположенной слева, раздается мягкое и нарастающее гудение мотора, и в круглом стеклянном оконце двери зажигается свет. Гудение обрывается. За дверью поднялся и остановился лифт. Дверь открывается. Первым из лифта выводит Хиггинс – почти квадратный атлет с бульдожьим складом лица, в черном старомодном костюме. За ним Мариам Тушмалова. Она останавливается, оглядываясь вокруг. На, бледном лице ее напряженность и тревога. Вслед за ней выходит маленький седой японец в очках, элегантно одетый во все светлое,

Японец. Здесь удобное место для серьезного разговора. Прекрасный вид. Садитесь, мисс Тушмалова. Умоляю вас.

Тушмалова. Где бы я ни была сейчас, я требую свободы. Я гражданка Советского Союза и требую свободы! Вы слышите?

Японец. Я в отчаянии, что лишен возможности вам услужить, но успокойтесь. Здесь вам не причинят ни малейшего вреда. Вы в полной безопасности.

Тушмалова. Я требую прекратить надо мной насилие. Где я нахожусь?

Японец. Тысячу раз извиняюсь перед вами, но сообщить вам это я пока не имею права.

Тушмалова. Что это за здание?

Японец. Садитесь. Вы устали, а это очень комфортабельное кресло.

Тушмалова. Как вы смели надеть на меня это чужое платье? Кто вы?

Японец. Человек.

Тушмалова. Я требую немедленно дать мне возможность обратиться в ближайшее советское посольство!

Японец. Вблизи такого посольства нет.

Тушмалова. В таком случае – в консульство.

Японец. Это очень печально, но консульства также нет.

Тушмалова. Вы лжете! Моя родина защищает меня в любом уголке земного шара. И вы это отлично знаете. (Смотрит в окно.) Горы... Но эти вершины не похожи на Тянь-Шань... Сколько времени вы – везли меня под наркозом?

Японец молчит.

Шесть часов и солнце уже так низко... – северные широты... (Разглядывает цветы.) Рододендроны! Этот вид не растет в Азии... В какой части света я нахожусь?

Японец. Я могу информировать вас только о том, что вы находитесь в гостях у человека, могуществу которого нет равного на земле.

Тушмалова. В гостях? Во время обвала я находилась на советской территории. Вы похитили меня. Я не знаю, кому и зачем это понадобилось... я всего лишь. научный работник...

Японец. Скромность – полезная добродетель, но вы слишком скромны, мисс Тушмалова.

Тушмалова. У вас есть радио, пусть меня допустят к нему.

Японец (холодно). Нет. На самолете вам удалось обмануть нашу бдительность. Это больше не повторится.

В течение всего этого разговора Хиггинс стоит в стороне, мрачно наблюдая и жуя свою резиновую жвачку. Вдруг над овальной дверью, расположенной справа, вспыхивает в плафоне свет, и раздается длинный звонок.

Японец (мгновенно реагируя на звонок). Умоляю извинить меня, мисс Тушмалова, но я должен на время оставить вас.

Японец быстро подходит к правой двери, нажимает какую-то кнопку, дверь открывается и закрывается

Тушмалова (смотрит на Хиггинса). А вы кто такой?

Хиггинс. Корова. Понятно?

Тушмалова. Понятно.

Хиггинс поворачивается спиной и, заложив руки за спину, отходит к окну. Стоит и смотрит на закат. Тишина. Тушмалова опускается в кресло. Справа открывается дверь. Входят японец и Силас Лестер – типичный пожилой англосакс с белоснежно-седыми волосами и румяным лицом. Тушмалова встает.

Лестер. Я вижу доктора Мариам Тушмалову? Я Лестер. Вероятно, вы что-нибудь слышали обо мне.

Тушмалова. Лестер? Теория принудительного отбора?

Лестер. Да, это моя теория. Мы с вами в науке немного антиподы. Ваши ученые – академики Богомолец и Бестужев – пытаются бороться с человеческой старостью, я же считаю, что эта борьба бесполезна, – так как, за редким исключением, старики для общества не нужны.

Тушмалова. Что же это, за "редкие исключения"?

Лестер. Я потом объясню. Ваши ученые борются с детской смертностью – это вредно. Смерть мудро уничтожает слабых. Другое дело, что детскую смертность нужно взять в свои руки и направлять ее, как требует экономика и прогресс.

Тушмалова. Направлять детскую смертность?

Лестер. Безусловно. В годы экономической депрессии глупо плодить нищих. Ваш учитель– профессор Северин, непосредственно борется со смертью, но его открытия могут стать достоянием человеческих масс, физически малоценных и не достойных жизни. Это приведет к перенаселенности земного шара. Даже войны не смогут восстановить полезную смертность. Вот почему необходим принудительный отбор.

Тушмалова. Это подлая фашистская теория.

Лестер. Я не занимаюсь политикой. Мы встретились с вами по делу чистой науки. (Указывает на японца.) Вы не знакомы? Профессор Имасима – известный биохимик.

Тушмалова. Между нами не может быть никаких дел, господин Лестер.

Лестер. Прошу – вас, оставьте пропаганду. К духовным спорам вернемся позже, а сейчас – дело. Существует великий человек. Он уже очень стар, но, естественно, не хочет умирать.

Тушмалова. Великий человек?

Лестер. Да. Достаточно сказать, что он владеет состоянием в шестьдесят миллиардов долларов. Он может по своему желанию развязывать войны, покупать и продавать целые страны, усмирять революции и менять правительства так же легко, как стричь себе ногти!

Тушмалова. Боюсь, господин Лестер, что рабы доллара сильно преувеличивают его власть.

Лестер. Неужели? Вот мистер Имасима ненавидит Америку, а тем не менее служит нам и, чорт возьми, служит неплохо. Он знает, что вся его Япония помещается в кармане хозяина этого дворца. (Хохочет.)

Имасима улыбается.

А какая власть перенесла вас за восемнадцать тысяч километров в три дня, так, что вы не успели опомниться, и теперь держит вас здесь? А? Но к делу. Пять месяцев назад вы напечатали статью о своих поисках цветка джи-тшау. Незаметную статью в городе Алма-Ата.

Тушмалова. Это была фантастическая статья.

Имасима. Но вы претворили фантазию в действительность.

Лестер. Мы изучили вашу статью и так увлеклись вашими предположениями, что послали экспедицию на Тянь-Шань в район Мраморной стены. Как вам уже известно, возглавлял эту экспедицию мистер Имасима.

Имасима. Мы сами не нашли джи-тшау, но, к счастью, – нашли вас.

Лестер. А при вас находилось неотосланное письмо к профессору Северину, где вы пишете ему о найденном цветке и его удивительных анализах. (Наслаждаясь волнением Тушмаловой, улыбаясь, выдерживает паузу.)

Тушмалова. Письмо? Но в нем нет точных данных. (Испытующе.) Все данные были только в нашем дневнике.

Лестер (теперь настала его очередь потерять равновесие.) Ваш дневник?

Тушмалова (радостно). Да. Обыкновенная черная тетрадь.

Лестер (овладев собой). Мы ее не нашли. Но, без сомнения, все содержание дневника у вас в голове.

Имашима (улыбаясь). А ваша голова – у нас.

Тушмалова (легким жестом притрагивается к своему лбу). Отсюда вы ничего не получите!

Лестер. Не будем зря ссориться. Вы умны, мисс Тушмалова. Но вы женщина. И это цивилизованное платье вам больше к лицу, чем безобразная куртка альпиниста. В письме профессору Северину вы написали, что в цветке джи-тшау вами обнаружен экаиод.

Имасима. Да. Экаиод.

Лестер. Не так ли? (Тушмалова молчит.) Мы согласны с вашей гипотезой, что это замечательный и таинственный элемент – экаиод, что он должен обладать необычайными свойствами, которые, очевидно, были известны древней китайской медицине. Мы даже в этой гипотезе идем дальше, чем вы: мы уверены, что экаиод даст ключ к решению вопроса о продлении человеческой жизни. Пока вы нашли один цветок? Да?

Тушмалова молчит.

Но на месте вашей находки, несомненно, должны быть еще экземпляры.

Тушмалова. Вы хотите, чтобы я стала вашим проводником?

Лестер улыбается, молча наклоняет голову.

Имасима. Мы мечтаем, чтоб вы стали богатой и счастливой.

Тушмалова. Я не понимаю одного, господин Лестер, Вы – сторонник смерти, ее идейный оруженосец, зачем вам искать джи-тшау и экаиод?

Лестер. Две причины, моя дорогая. Первая: великий старик, который стоит шестьдесят миллиардов долларов, хочет жить, а мы надеемся, что экаиод откроет нам секрет долголетия.

Тушмалова. Элексир жизни?

Лестер. Возможно. Вторая причина: если есть безумцы, которые не боятся смерти, то, мне кажется, нет людей, которые не хотят жить.

Тушмалова. Вы хотите иметь еще одно орудие мирового шантажа.

Лестер. Земной шар нуждается в порядке, мисс.

Звонок. Над дверью справа зажигается световой сигнал. Лестер и Имасима вскакивают. Хиггинс входит в эту дверь. Молчание.

Радиоголос. Жители Стального дворца! Жители Стального дворца! Сейчас ровно восемнадцать часов тридцать минут. Время идет – напоминаем вам!

Лестер (тихо Тушмаловой). По приказу босса радио каждые полчаса напоминает жителям дворца, что время идет, приближая их к смерти. Вы встретитесь еще со многими странностями босса, но не удивляйтесь – в его возрасте позволительно их иметь.

Хиггинс (появляется из двери). Мистер Дюфеллер!

Дверь открывается. Механическое кресло, в котором сидит Дюфеллер, мягко перевалив через обтекаемый порог, вкатывается в зал. За креслом идет пожилая женщина в черном платье. Увидев Дюфеллера, Тушмалова невольно делает шаг назад – так омерзительно фантастична его внешность: сухонькая черная фигурка, голый череп, маленькое сморщенное лицо, на глазах стекла очков – без оправы. Парализованные ноги закрыты белым пледом. В правой руке он держит миниатюрный микрофон, от которого тянутся резиновые трубки к ушам, левой рукой управляет механизмом кресла.

Дюфеллер (подкатывается в кресле ближе к Тушмаловой, пристально смотрит на нее). Эта молодая женщина – русский врач?

Лестер. Да, босс. Мисс Мариям Тушмалова.

Дюфеллер. Она не очень похожа на женщину европейской расы.

Лестер. Да, босс. Мисс Тушмалова принадлежит к небольшому народу казахов, обитающему в Средней Азии.

Тушмалова. Господин Лестер ошибается. Я – казашка, но принадлежу к советскому народу, который не обитает, а является полным хозяином, шестой части земной суши.

Дюфеллер (протянув микрофон, внимательно слушает ее). Вы коммунистка?

Тушмалова. Да.

Дюфеллер. А я капиталист. Но мы с вами оба имеем несчастье быть смертными людьми. Я – Джуниус Эдвин Дюфеллер-младший.

Тушмалова (озорная искринка мелькнула в ее глазах). А есть еще старший? Дюфеллер. Был. Мой отец. А я еще есть и буду. (Повернулся к Лестеру.) Приведите сюда профессора Эйвери. У нас должен быть общий разговор.

Лестер кланяется и дает знак Хиггинсу. Хиггинс уходит.

Как видите, я очень стар. (Указывая на пожилую женщину.) Моя старшая внучка Ирена Дюпон уже имеет своих внуков. Мне сказали, русские ученые считают, что человек должен жить до 150 лет. Это правда?

Тушмалова. Да. Мечников, Павлов и Богомолов, считали, что сто пятьдесят лет – это нормальный срок.

Дюфеллер. А я прожил немногим больше половины...

Тушмалова. Настоящая наука давно установила, что самым жестоким и безжалостным врагом человеческого долголетия является капитализм.

Дюфеллер. Почему?

Тушмалова. Потому что он пожирает здоровье, счастье и жизнь миллионов людей в пользу единиц, таких, как вы, которые сами от этого ни здоровее, ни долговечнее не становятся.

Дюфеллер. Мне нет дела до других. Пусть они сами о себе заботятся.

Тушмалова. Они и заботятся. Уверяю вас.

Шум лифта. Из левой двери выходят Хиггинс и профессор Эйвери – худой бритый мужчина с сильной проседью в волосах и утомленным лицом.

Дюфеллер. Это профессор Эйвери – мой гость.

Тушмалова. Такой же, как я?

Эйвери (бросил на нее быстрый взгляд). Вероятно. (Садится.)

Дюфеллер. Ученые дотянули мой возраст до девяносто семи лет. Я соблюдаю особую диэту. Я пью и впрыскиваю себе в кровь омолаживающие лекарства. Я построил этот высокогорный дворец, чтобы жить в среде, недоступной микробам. Но время идет. Что пользы в моем золоте. Если бы даже я платил за каждый лишний день моей жизни по пяти миллионов долларов, по пяти миллионов! – то и тогда я смог бы прожить еще двенадцать тысяч дней, а это значит – тридцать два года наверняка!

Пауза.

Но нет на земле такого дьявола, который совершил бы со мною эту сделку. Время идет. Мне нужны от науки новые средства. И немедленно. Теперь уже дорог каждый час. {К Тушмаловой.) Вы нашли цветок жизни – это редкое китайское растение?

Тушмалова молчит.

Имасима. Легендарный джи-тшау!

Лестер. Который содержит в себе еще неведомый человеку элемент – экаиод.

Дюфеллер. Вы полагаете, что эти средства смогут продлить мою жизнь?

Лестер. Мы твердо надеемся на это.

Дюфеллер. Что вы скажете, – профессор Эйвери?

Эйвери. Я не верю в существование джи-тшау и не верю в открытие экаиода.

Дюфеллер. Вы мстите мне? Берегитесь, профессор. Вы не хотите мне помочь. Три месяца, которые вы гостите у меня, могут превратиться в годы. Не надейтесь на мой конец. Я завещаю, чтобы вас никогда не выпустили отсюда. (К Тушмаловой.) Я хочу слышать ваше мнение.

Тушмалова. Джи-тшау существует и он содержит экаиод. Я не скрываю истины. Но свойства экаиода еще неизвестны. Однако, он не может быть элексиром жизни или элексиром долголетия. Это средневековая чепуха. Таких качеств в природе не существует. Ваши ученые или невежественны, как алхимики двенадцатого века, или обманывают вас. Вот все, что я могу вам сказать, господин Дюфеллер. И больше я не скажу вам ни слова, пока вы не вернете мне свободу.

Лестер. Она пытается утаить свое открытие, босс.

Дюфеллер (Тушмаловой). Вы знаете место, где растет этот цветок?

Тушмалова молчит.

Имасима (развертывает на столе карту). Вот, прошу вас, в этом районе – к востоку от Мраморной стены. Но район велик. Это скалистый хаос. И найти что-либо можно только по точным указаниям.

Дюфеллер (с трудом поднимается и, опираясь на трость, поданную ему Иреной Дюпон, делает два судорожных шага к столу, наклоняется над картой.) Нельзя ли купить этот район?

Лестер. Сомневаюсь. Хотя это на самом краю советской границы, но большевики не продадут даже метра земли. Это не в их обычае.

Дюфеллер. Жаль. (к Тушмаловой.) Вы укажете место, где нашли цветок?

Тушмалова молчит.

Вместе с профессорами Эйвери и Лестером вы завтра полетите сюда.

Эйвери. Эйвери никуда не полетит.

Дюфеллер (смотрит на него). Вы когда-нибудь слышали, что Дюфеллер младший любил шутки? Вы полетите. Иначе ваша жена и дети... вы знаете, где они.

Эйвери закрыл лицо руками.

(Повернулся к Тушмаловой.) Я хорошо заплачу вам за эту услугу. Я дам вам пять миллионов долларов, когда вы привезете мне этот цветок и независимо от того, поможет мне он или нет. Я ковал свои деньги вою жизнь и теперь могу потранжирить. Ну?

Тушмалова молчит.

Хотя это немного скупо. Я дам вам десять миллионов.

Лестер. В любом месте земного шара вы построите себе роскошные лаборатории. Вы будете свободны и независимы.

Тушмалова молчит.

Дюфеллер. Какая ваша цена?

Тушмалова молчит.

Не выводите меня из себя, мисс. Вы пожалеете. Я могу разозлиться.

Тушмалова. Имейте в виду, что злость сокращает жизнь.

Дюфеллер медленно возвращается в кресло.

Лестер. Поймите, моя дорогая, что мы должны как-нибудь договориться.

Тушмалова (встает). Нет. Вы ни к чему не принудите меня, как, очевидно, принуждаете профессора Эйвери, который, я знаю, считается лучшим физиологом Америки. Я не выдам вам открытие советской науки.

Имасима. Прошу вас подумать – это ваше открытие, это ваша личная собственность!

Дюфеллер. Вы скрываете свои желания, молодая женщина. Что вы хотите получить?

Тушмалова. Ничего. Я хочу только одного – вернуться на свою родину.

Лестер. Хорошо. Вы вернетесь.

Тушмалова. Ценой предательства? Нет.

Дюфеллер (медленно). Я вижу, Лестер, что вы плохо подготовили мисс к нашему разговору.

Тушмалова. Не угрожайте мне, господин Дюфеллер. Я не боюсь. Самое страшное уже случилось – я увидела вас.

Дюфеллер. Разве я так безобразен?

Тушмалова. Для меня вы, как кошмар. Мы – советские люди, что значат для нас миллиардеры? Мы только читаем о ваших злодеяниях. Да и кто знает вас, даже в вашей стране? Ближайшие слуги. (Обвела жестом присутствующих.)

Эйвери. Не причисляйте меня к ним! Я вынужден... (взгляд Дюфеллера бросает его на место.)

Тушмалова. Известно, что вы держите человечество за горло, меняете президентов и королей и гоните миллионы людей на мировые бойни. Вы скрываетесь под защитой несгораемых стен, наемных убийц и лживой прессы. Вы, как древние рептилии силурийской эры... да, да, как огромные алчные драконы прячетесь в джунглях капитализма в наш современный век, хотя принято считать, что драконы уже не существуют...

Дюфеллер (сидя с протянутым к Тушмаловой микрофоном, резким жестом останавливает Тушмалову). Почему вы все время разговариваете со мной как политик? Вы – женщина и всего лишь колониальный врач. Какое вам дело до политики?

Тушмалова. Колониальный врач! Вы ничего не понимаете! Господин Дюфеллер, я принадлежу к народу, в котором каждый человек, кто 'бы он ни был, является политиком. Вы хотите жить, а целые поколения людей гибнут от голода, войн и болезней лишь для того, чтобы вы набивали золотом ваши сейфы! Вы не согласны? Вы верите цифрам. Я приведу вам цифры. Население капиталистических стран примерно полтора миллиарда человек. Средняя смертность равна 30 на 1000. А нормально должно быть – 8 на 1000. Получается тридцать два миллиона лишних смертей в год. Другими словами, ваше господство таково, что каждые десять секунд убивается один лишний человек. Вы говорите со мной уже двенадцать минут и за это время вы убили семьдесят невинных людей! Семьдесят! И вы хотите, чтобы наука продлила вашу жизнь!

Дюфеллер. Молчите! (вырывает трубки микрофона из своих ушей.) Я не слушаю вас. Уведите ее!

Хиггинс и Имасима уводят Тушмалову в дверь налево. Слышен удаляющийся рокот лифта.

Ирена Дюпон. Дедушка Джуни, успокойтесь. Вы причиняете себе вред.

Лестер (слушает его пульс). Тише, мой босс. Прошу вас не двигаться.

Дюфеллер. Проклятая женщина... Боюсь, что она сократила мне жизнь по крайней мере на несколько дней... Я чувствую снова давление крови вот здесь... в висках... сосуды в моем мозгу – они стали так ненадежны...

Лестер. Руки – спокойно... Держите голову ровно... Тише.

Дюфеллер. Нужно торопиться, Лестер. Не медля – экспедицию на Тянь-Шань... Проникните туда, как хотите, любым путем и любой ценой... Торопитесь... Обыщите там каждый камень, песчинку, но найдите это растение!

Лестер. Мы найдем его, босс. У нас есть надежное средство, как победить упрямую волю этой женщины и заставить ее показать месторождение джи-тшау. Мы используем это средство и раскроем ее душу, как скорлупу ореха.

Эйвери. Нет! Я знаю, что вы имеете в виду – мои новые опыты... с такой чудовищной целью! Я не пойду на это! Наука не может... я никогда не допущу, чтобы мои знания...

Лестер. Наука должна все сделать, и вы пойдете на все, чтобы продлить жизнь мистера Дюфеллера!

Дюфеллер. Вы поедете с ними, Эйвери. Выкиньте из головы свои дурацкие мировые принципы. Вы принадлежите Америке, а, пока я жив, Америка принадлежит мне.

Эйвери медленно опускает голову.

Лестер. Все будет сделано, босс. А сейчас уже время для инъекции ферроцитина и отдыха. Прошу вас.

Кресло скользит к двери. Скрывается. Ирена Дюпон повелительным знаком подзывает Лестера.

Ирена Дюпон. Дедушка Джуни очень слаб?

Лестер молча наклоняет голову.

Это ужасно. Но вы надеетесь, что это новое средство...

Лестер. Экаиод. Да, миссис Дюпон. Письмо русской женщины к ее профессору содержит удивительные данные. Следует предполагать, что экаиод может оказаться подлинным "элексиром жизни" и тогда его открытие и применение для человечества станут центральным фактором всей нашей цивилизации.

Ирена Дюпон. Если так, то это будет вашим открытием, Лестер, а следовательно, собственностью семьи Дюпон?

Лестер почтительно кланяется.

Да, если бы это случилось... монополия да продление человеческой жизни это источник власти, еще небывалой на земле...

Радиоголос. Жители Стального дворца! Сейчас ровно девятнадцать часов. Время идет – напоминаем вам!

3анавес

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

ИНТЕРМЕДИЯ

Музыка. Занавес раздвигается, открывая нам лишь самую середину сцены. Медленно поворачивается висящий в пространстве земной шар. Поверхность его с одной стороны освещена солнцем, с другой – погружена в глубокую тень. Едва уловимая граница дня и ночи неуклонно движется и, сквозь сияющий туман атмосферы, можно угадать знакомые очертания материков. Поворачивается шар, музыка угасает, и то здесь, то там, на поверхности Земли вспыхивают зеленоватые искры, раздаются радиосигналы по азбуке Морзе: точки-тире... точки, точки, тире... точки... И так же плавно, как музыка перешла в сигналы, так сигналы переходят в радиоголоса.

1-й радиоголос. Шифр ДП-100. Москва! Москва! Говорит посольство СССР в Индии. Следов доктора Тушмаловой все еще не обнаружили. Продолжаем поиски.

Пауза

2-й радиоголос. Москва! Москва! Шифр РЧС-3. Говорит советское консульство в Шанхае. Каких-либо данных о Тушмаловой нет. Ведем энергичное наблюдение.

Пауза.

3-й радиоголос. Шифр ДП-2. Москва! Москва! Сообщает советское посольство в Таи:нами приняты все меры для розыска и опознания Тушмаловой. Пока результатов не имеем.

Пауза.

4-й радиоголос. Внимание! Москва! Москва! Говорит Народная Армия Китая. Передаем: утром десятого мая неизвестный двухмоторный самолет пролетел над районами провинции Синь-цзянь. Самолет держал курс от отрогов восточного Тянь-Шаня на юг и скрылся над индийской территорией.

Пауза.

5-й радиоголос. Шифр ДПЧ-7. Москва! Москва! Говорит советское консульство в Гонконге. Никаких данных о Тушмаловой пока не имеем. Розыски продолжаем.

Пауза.

6-й радиоголос. Волна 14-721 Владивосток! Советский Союз! Владивосток! Говорит ваш друг на Филиппинах. Слушайте! Двенадцатого мая в аэропорту Минданао делал посадку двухмоторный самолет. На его борту находилась спящая женщина. Она говорила по-русски. Ее тщательно скрывали от посторонних глаз. Самолет вылетел на Гавайские острова – в Гонолулу. Волна 14-72! Владивосток!

Темнота.

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Институт оживления организма. Ослепительная чистота белых стен. Сверкающие стекла белых шкафов и белые шторы на окнах с зеркальными стеклами, таких больших, что одна стена интерьера кажется целиком прозрачной. За окнами высокие липы и тенистые дорожки.

Яркий солнечный день.

В одной из комнат лаборатории у окна склонилась над микроскопом Оля Сторожкова в белом халате и колпачке. Она заметно возмужала и очень похорошела. Наблюдая за какой-то реакцией, Оля ведет запись. Немного в стороне на диванчике сидит Алеша Синицын в позе ожидающего. Он молча, но с явным удовольствием наблюдает за Олей. В этой комнате три двери. Одна оправа входная из коридора, другая прямо – ведет в следующие помещения лабораторий, и третья слева – в кабинет Северина. В кабинете белый письменный стол с прозрачным прибором из пластмассы и небольшим бюстом Ленина. На столе нет никаких книг и бумаг, только стопка свежих газет и телефоны. Простые стулья, обитые белой клеенкой, два стеклянных шкафа с инструментами и приборами. За маленькой ширмой койка, покрытая суровым солдатским одеялом. Стоя у окна кабинета, доктор Некрасова и Берлога разговаривают сдержанными голосами. Берлога уже одет вполне по-городскому,

Берлога. Голубушка-умница, Наталья Михайловна! Да ведь больно хитрые совпадения. Современный мир тесен и, как ни далеко от Уолл-стрита до Центрального Тянь-Шаня, но ведь кто-то увез нашу Мариам?!

Некрасова. Ну, не знаю, Никодим Иванович, все это так похоже на книжку необыкновенных приключений, что мне просто не верится...

Берлога (с обычной для него экспансивностью). Приключения? Да! И преступления, и погони, и провокации! Все может быть! Мир кипит в борьбе, какой-то наш поэт сказал, что теперь везде проходит линия фронта. И неизвестно, что переживает сейчас Мариам... Где она? (Голос его задрожал.) Пятый день, и нет никаких известий...

Некрасова. Вы сегодня звонили к генералу?

Берлога. Утром. Ничего нового. А ведь вспомните радио: лечу на самолете! А?! Хоть бы где-нибудь заметили этот самолет... его приметы, направление...

Некрасова. Да. Но мне кажется, Никодим Иванович, что если и будут какие-нибудь данные, их вряд ли сразу сообщат нам. Пущена в ход могучая система советской информации. Если понадобится, к ней на помощь придут все честные люди на земле. Тушмалову найдут. Но здесь еще другое – я не верю, чтобы все эти события сплетались только вокруг джи-тшау... Нет причины.

Берлога. Почему?

Некрасова. У нас, в сущности, нет еще никаких доказательств большой ценности этого растения.

Берлога (застыл от возмущения). Что?! (Яростно.) Что вы говорите, доктор?! Как никаких доказательств?!!

Некрасова. Но ведь пока все наши исследования...

Берлога (прерывая). Чепуха! Я удивляюсь, как вы, с вашим опытом, можете быть так позорно нетерпеливы. Наши исследования! Ошибки! Наши грубые ошибки!

Некрасова. Первый цикл не дал нам никаких намеков на экаиод.

Берлога. А экаиод есть в растении! Есть! Я видел его яркие линии в зеленой части спектра собственными глазами! И видела их Тушмалова.

Некрасова (спокойно). Подождем выводов комиссии академика Бестужева. Они должны быть сегодня готовы.

Берлога. И вот увидите, ледяная вы женщина без фантазии, эти выводы дадут нам экаиод!

Некрасова. Извините. Мне пора в наш вольер.

Берлога (угрюмо). Я с вами.

Некрасова. Мне кажется, что общество ледяного человека без фантазии должно стать вам наконец в тягость.

Берлога. Ну, вы не берите каждое слово в строку! И раз уж я влез в этот дом, могу быть, где мне угодно.

Некрасова выходит из кабинета. Берлога идет за ней.

Некрасова. Оля, я буду у себя. Когда вернется Вадим Ильич, сообщите.

Оля. Хорошо, Наталья Михайловна.

Некрасова и Берлога выходят. Пауза. Звонок телефона,

(Берет трубку.) Да. Институт оживления организма. Он здесь. (Синицыну.) Из вашей редакции.

Синицын. Спасибо. (Берет трубку.) Я! Лев Лукич, профессора Северина еще нет, а я хочу передать ему статью лично. Сегодня в набор? Хорошо, я скажу профессору. (Вешает трубку и, не сводя глаз с Оли, садится теперь уже значительно ближе.) Курить здесь нельзя?

Оля. Немного можно.

Синицын. Спасибо. (Нерешительно.) Товарищ Сторожкова, вас... Ольгой звать?

Оля (строго). Васильевной.

Синицын. Так вот... вы меня извините, Ольга Васильевна.

Оля. Да.

Синицын. Я слышал, что у вас в институте... есть собака без головы.

Оля (еще строже). Ну, и что же?

Синицын. И как будто... она – живая. А?

Оля. Без головы?

Синицын (неуверенно) Ага... Врут?

Оля (таинственно прищуриваясь). А как вы думаете – может жить безголовая собака?

Синицын. Думаю... Видите ли, я до сих пор как журналист все больше писал по вопросам техники. Ну, радио, можно сказать, хорошо знаю – любитель. А физиологию... (разводит руками) чорт его знает... думаю – нет. Без головы не проживешь.

Оля. Ну, некоторым людям это удается. А голова без собаки?

Синицын. Как без собаки?

Оля. Отдельно без туловища – может жить?

Синицын. Отдельно? Ну, уж это, простите, мистика!

Оля. Не может?

Синицын. Нет!

Оля (загораясь). А хотите увидеть такой опыт?

Синицын. Увидеть? (Волнуясь.) Ольга Васильевна! Неужели? Ух ты... Я бы очерк написал, честное слово! Для "Огонька"! Там любят такие случаи.

Оля. Тогда – нет. Об этом писать еще нельзя.

Синицын. Нельзя? Ну, не буду. Вы только покажите! Не думайте, что это пустое любопытство. Я ведь с вашим институтом случайно столкнулся... тут по поводу радио...

Оля (удивленно). Радио?

Синицын. Ну... это дело особое... И с тех пор заболел! Честное слово! Тянет меня к вам! Да и как не тянуть, когда вы здесь такие тайны природы открываете, со смертью боретесь, чорт знает, как интересно! Вот сами говорите – голова собаки... одна голова и – живет! А?! Ольга Васильевна, если не очень большой секрет, покажите!

Оля (улыбаясь). Большого секрета нет. А у вас нервы крепкие?

Синицын. Стальные! (Вдруг с восторгом.) Минутку! Не двигайтесь!

Оля (испуганно). Что?

Синицын. Эх, снять бы вас так... контражуром у окна... Профиль у вас...

Оля (строго). Ну, это глупости... профиль. (Немного смущенно.) Мне как раз нужно снести пробы. (Сухо.) Положите папиросу и наденьте халат.

Синицын. Есть, есть!

Оля. Идемте.

Синицын взволнованный идет за Олей в среднюю дверь. Справа входят доктор Воронов и группа студентов – юноши и девушки в белых халатах.

Воронов (останавливается, с добродушной строгостью оглядывая лица молодежи, полные напряженного оживления). Здесь все – пятый курс?

Девушка. Нет, Платон Петрович, есть и четвертый.

Воронов. Хорошо. Прежде, чем мы пройдем в лаборатории, я хочу сказать вам несколько слов. Друзья мои. Голод и безработица, тяжкий труд, недостаток солнца, воздуха, воды и тепла, социальные болезни и войны – все эти бедствия насильственно укорачивают человеческую жизнь, приводят к преждевременной старости и преждевременной гибели. Поэтому, Друзья мои, формула ясна: для человечества капитализм – это смерть, коммунизм – это жизнь! Недаром ведущая роль в борьбе науки со смертью принадлежит советским ученым. Мы делаем вывод из учения Мичурина: подобно тому, как человек изменяет природу животных и растений, так он должен изменить свою собственную природу, чтобы решить проблему долголетия и победить смерть! Наша наука работает в двух направлениях: в борьбе за нормальное долголетие человека до 150 лет мы продолжаем исследовать и испытывать великое советское открытие – сыворотку академика Богомольца. А в борьбе с внезапной преждевременной смертью наш институт исследует и развивает метод профессора Северина, который, мы надеемся, разрешит вековую мечту человечества – оживление мертвых. Вот все, что я хотел вам сказать. Идемте в лаборатории. (Поворачивается и выходит в среднюю дверь.)