Текст книги "99 признаков женщин, с которыми знакомиться не стоит (СИ)"

Автор книги: Игорь Лебедев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 32 страниц)

Скажу более. Это именно женщины создали культ Божией Матери, возвеличив её до уровня божества. Нетрудно видеть, что христианки поклоняются не божеству Девы Марии, но, скорее, её материнству, её принадлежности к женскому полу. Так они и заявляют: она сама была матерью, значит тоже страдала, она тоже женщина, она нас поймёт. Иными словами, поклоняясь Деве Марии, христианки поклоняются… сами себе.

Между тем Сам Иисус Христос относился к Своей матери несколько иначе: «Когда же Он ещё говорил к народу, Матерь и братья Его стояли вне дома, желая говорить с Ним. И некто сказал Ему: вот Мать твоя и братья Твои стоят вне, желая говорить с Тобою. Он же сказал в ответ говорившему: кто Матерь Моя? И кто братья Мои? И, указав рукою Своею на учеников своих, сказал: вот матерь Моя и братья Мои» (Евангелие от Матфея, глава 12, строфы 46–49). И ещё: «Кто будет исполнять волю Божию, тот мне брат, и сестра, и матерь» (Мк., 3, 35). Более того. Он даже не обращался к ней со словом «мать»: «Что Мне и Тебе, Жено?» (Ин., 2, 3). В итоге мы не найдём как в словах, так и поведении и в учении Христа ни единого момента, возвеличивающего Его мать до уровня отдельного, самостоятельного культа. Но тогда зачем было это сделано?

Христианство, религия Триединого, распятого и страдающего Бога, слишком многого требует от человека: не заботиться о завтрашнем дне, отдавать вторую рубашку (да и всё своё имущество) неимущему, никогда не разводиться, прощать злейших врагов, воспринимать чужаков как своих, да и вообще быть совершенными, «как Отец небесный»… Кто всё это потянет? Я, например, не отдам нищим свой ноутбук и дорогущий велик «КONA»… Как не собираюсь прощать и свою «единственную избранницу» – ну как клялась, как божилась быть вместе до гроба и разделить все трудности, а стоило им начаться… Сама же первая, «молитвенная христианка», и подала на развод…

Натурально, христианство слишком многого требует и от женщины. И тогда женская психика ищет и находит посредника между нею и Богом, – посредника, который может понять и оправдать её женские интересы. Существование образа Матери Бога уже само по себе до известной степени оправдывает женское материнство, отстаивая его «status quo» перед лицом высоких духовных проблем. В. В. Розанов очень интересно пишет, что «в Божией Матери человек искал защиты, своего рода исторического „заступи и помилуй“, от всегда пугавшего строгостью и суровостью Лика Спаса». Однако не указал он и ещё одной немаловажной причины возникновения этого культа: для пущего обоснования деторождения. Типа, раз мать Христа родила Божьего Сына, то и любое деторождение тоже как бы отсвечивает чем-то божественным, и теперь вы, мужики, ни к чему подобному не способные, должны перед всем этим смиренно склониться…

Однако и это ещё не всё. Деву Марию выдали замуж за немощного старика, который к ней вообще не прикасался, но жил с нею как брат и только обеспечивал. То есть замужем в нашем понимании она вообще-то и не была, и своего Сына родила вовсе не от мужа. Угадайте, каким образом этот момент повлиял на мировоззрение женщин христианского мира? Вы догадались правильно. Они вовсе не стали копировать идеалы непорочности и чистоты, поскольку это несколько затруднительно, но зато хорошо усвоили тот факт, что муж – это тот, кто просто обеспечивает, и которого не обязательно воспринимать всерьёз. Обратной стороной этой «низовой мариологии» было то, что она укрепила в женщинах своего рода центробежные силы, доставшиеся ещё от животного мира – когда самка, опасаясь за своих детёнышей, не подпускает к себе самца, а то и вовсе от него уходит (прекрасная, очень показательная иллюстрация к этому идёт по адресу http://www.onlife.ru/family.phtml?id=73).

Никто так и не осознал, что «медаль» христианства, повешенная на шею человечества, имела и свою обратную, явно негативную сторону. Ибо, будучи непонятым, или понятым неверно, или понятым недостаточно, или понятым фрагментарно, христианская вера начинает лишь развращать человечество, выступая своего рода «змием-искусителем», и действуя при этом опять через всё тот же самый «немощный сосуд». Утверждают, что только христианство, мол, возвысило женщину, вытащило её из того жалкого состояния, в котором была она у иудеев и язычников. Щаззз. Если использовать красивую и качественную «методологию» Христа, что о дереве лучше всего судить по его плодам, то и о данных предметах следует судить, глядя на христианок – причём без разницы, современных, или дореволюционных. Здесь – феминизм, там – чистое язычество. Выбирайте: либо христианство было полностью извращено бабами, либо «Христос напрасно распят». А третьего, кстати, и не дано…

Дева Мария родила Бога (точнее, Божьего Сына), то есть божество, которому сама и поклонялась (что замечательно видно в православной иконописи). Это очень хорошо накладывается на желание каждой женщины не только поклоняться собственному чаду как божеству, но и заставить делать это всех близких. И одно здесь обуславливает другое: женское материнство обусловило культ Божией Матери, а этот культ – обусловил возвышение женщины (и материнства) в её глазах. Я лишь хочу сказать, что все христианские истины, будучи восприняты не глубоко, но поверхностно, ведут к последствиям весьма плачевным. Таким, что и позабылось уже, зачем всё затевалось…

И самый корень бабства – здесь. Не в меркантильности, истеричности, мелочности, изворотливости, слезливости и хитрости – а в этой грёбанной сфере женского бессознательного, возводящего тривиальную функцию деторождения на сакральный, космический уровень, делающий его предметом поклонения: мол, материнство – это святое. Ибо из этого неизбежно следует, что всё остальное (например, призвание мужчины, его способности, его талант, который, кстати, Иисус Христос категорически не советовал зарывать в землю – Мф., 25, 14 – 29) – суть профанное, низменное, что может обрести некую относительную ценность лишь тогда, когда всячески это «святое» обслуживает… И когда Иисус говорит, что «враги человеку домашние его» – то под человеком Он подразумевает мужчину и только мужчину (в древнем мире по другому и не было). Враги – те, кто тянет человека «вниз», требуют от него стать просто «кормильцем». Христианство так и не привило человечеству творческий дух, так и не стало оно обоснованием мужской системы ценностей, и в первую очередь – творчества. Но об этом потом.

Мужики, в своей душевной и духовной простоте, не сумели противопоставить этой идеологии ничего (в конце главы «Философия бабства» будет объяснено, что именно могли бы мы противопоставить). Тем самым христианство было изначально низведено до уровня идеологии, обслуживающей чисто женские потребности, а на самом деле – животные, так как рожают и ухаживают за своими детёнышами вообще-то все позвоночные.

Принято считать, что христианство возвысило женщин как таковых, так как одна из них родила Божьего Сына, и всё такое. Однако отметим во всём этом другой момент. Дева Мария зачала Иисуса без какого-либо участия мужчины. Таким образом женщина продемонстрировала мужчине не только свою автономию от него, но и полноценную связь с Богом. Ранее именно в этом смысле женщины считались неполноценными. Причём менструации рассматривались в древнем мире как богоустановленный способ регулярного очищения женщины от первоначальной нечистоты (точнее – от нечистоты, обретённой вследствие грехопадения). Иными словами, наличие месячных почему-то интерпретировалось как доказательство сугубой падшести женщин. Кстати, в православии до сих пор считают так, и в «критические дни» женщинам запрещают не только причащаться, но и прикладываться к иконам. Хотелось бы знать, какие такие грехи усмотрели бы эти умники в течке у самок млекопитающих…

Истинный же прикол в том, что слона так и не заметили. Обратив внимание на форму, частенько пренебрегаешь содержанием. Служа букве, поневоле забываешь про дух. Христианство в его историческом варианте вовсе не возвысило женщину по сравнению с прошедшими временами, «plusquamperfectum»; оно не уравняло её с мужчиною. Напротив, оно дало женщине мощнейшее оружие подавления этого последнего. Сакрализация образа Божией Матери сказалась разрушительно на характере женщин христианского мира потому, что ей, этой сакрализации, своевременно не было создано своего рода «идеологического противовеса».

Возвышение женщины в какой-то мере и в каком-то отношении означало принижение мужчины. Именно здесь коренится основная проблема нашего мира. Джин женской самодостаточности, дух независимости её от мужчины, выпущен был из тесной бутылки и начал разрушительную свою работу. Христианская цивилизация, начав с предельной зацикленности на облике Христа (Которого, согласитесь, довольно трудно назвать мужчиной в обыденном нашем понимании) и Девы Марии, оказалась обречена идти только по этому пути. И это так потому, что наш мир полностью забыл о мужчине-Адаме: когда и Кем был он сотворён, с какой целью, и в чём было его мужское призвание… Без некоторой мужской составляющей наша идеология вечно будет – как бы сказать это? – разбалансирована в сторону женского господства в самом своём сердце, так сказать, в базисе.

И теперь имеем мы следующую «святую троицу», которой, по сути дела и поклоняются христиане на святой Руси, так как именно этот набор икон чаще всего присутствует в домах: Божию Матерь, Николу-угодника и Христа, Который воспринимается как своего рода «заместитель» Перуна-громовержца, и одновременно – как «оберег» от детских болезней, ибо именно с этой целью женщины детей и крестят… Стало быть и самая «актуальная» Ипостась Бога тоже используется чисто по-бабски. Кстати, любопытства ради ознакомьтесь-ка с житием святителя Николая-Чудотворца (в простонародье – «Никола-Угодник»). Одним из основных чудесных эпизодов его биографии было то, что он подкидывал мешки с золотом сёстрам-бесприданницам, которые никак не могли выйти замуж. Именно ему-то и молятся об удачном замужестве молодые романтические девушки… Тоже, стало быть, «бабский» святой, образ которого, кстати, эволюционировал на Западе в фигуру глэмурного «мешочника», новогоднего Санта-Клауса… Но тогда из кого же состоит вся эта, наиболее популярная троица? Кому она служит? Кто её составил? Кто ей поклоняется?

Безусловно, не следует столь прямолинейно думать, что это некие злокозненные тётки, феминистки древнего мира, намеренно произвели все эти изменения и создали наш современный, полный законченного бабства, культ. Создают мужчины; закрепляют женщины. Но постепенное возвышение почитания Божией Матери происходило благодаря этим последним, и, самое главное, в их интересах. В интересах этой типично бабской потребности в пошло-слезливом умилении, потребности в трогательных веточках, свечках и просфорочках, во всём этом живом, тёплом, душевном – таком приятном и потому мгновенно растапливающем душу, волю и мозги. И не только женщинам – но и мужчинам (автор лично через всё это прошёл). Почитайте-ка Розанова. Хотя бы его работу «Об адогматизме христианства» (в сборнике «Около церковных стен»). Вот одна из тряпок-мужиков, изобретавших для баб культ, полностью исчерпывающийся просфорками, «кайфом» от причастия, праздничными куличами да святой водичкой. Христианство в понимании его Розановым полностью лишено каких-либо мужских черт. Кстати, христианство реальное – тоже.

Догадайтесь-ка, почему мужики столь редко посещают храмы? Да нюхом они чуют, что от тех за версту несёт тупым и скучным бабством с его мелочными страхами, вульгарным суеверием и пошлым самодовольством. Но натура мужчины сохранила ещё некоторый инстинкт здравого смысла, твёрдой воли и потребности в позитивной деятельности, направленной вовне, – а не в своеобразном приходском эмоциональном онанизме, от которого хорошо только получающему…

Один из самых красивых и убедительных софизмов, слышанных мною в храме – «я исполняю то, что могу по немощи». То есть – не могу раздать своё имущество, реально возлюбить ближнего, «быть как Отец небесный», не способен я на такие подвиги. И потому я искренне стараюсь делать то, что у меня получается – читать молитвы, ходить в храм, исповедываться, причащаться…

«Искренность» эта не стоит ломанного гроша. Мы имеем здесь дело с типичным, хорошо завуалированным самообманом, поскольку реальным смыслом этой фразы будет: «я выбираю из христианства то, что мне удобнее всего делать». И всё это для того, чтобы продолжать считать себя христианином, то есть возвышаться в собственных глазах. Священники говорят то же самое: пусть, мол, делает, то, что может, всё-таки хоть будет оставаться «воцерковленным» человеком.

И, наконец, самый красивый «пируэт» христианской мысли: ну да, этот человек грешит. Но лучше пусть уж он грешит, посещая храм, чем просто грешит. Авось, благодать как-то его исправит. Тем самым посещение храма низводится до уровня оправдания греха. Ибо всегда можно сказать: ну да, я грешу, но ведь потом каюсь. Христианские иереи, архиереи, да и просто чернь почему-то никогда не учитывали работу механизмов бессознательной мотивации, способных всё что угодно поставить с ног на голову. А потому можно и просто ощущать это на глубинном уровне. А можно и сознательно использовать. А ещё – эта универсальная «схема оправдания греха» начинает пронизывать как низовой менталитет, так и всю культуру данного христианского народа. Она разлита в воздухе; она впитывается с молоком матери; она живёт и побеждает даже в другие эпохи – атеистические, реформационные. Но все продолжают делать вид, что ничего не происходит.

При этом никто не хочет также замечать, что в действительности эта спорная интерпретация лишь вооружает человека дополнительным средством для осуждения других и самовозношения: ну как же, ведь они-то в храм не ходят, а я хожу. Типа, я лучше. Именно здесь причина того, что самые что ни на есть воцерковленные христиане оказываются совершенно невыносимы для окружающих и скорее отталкивают других – и от себя, и от Церкви. Однако, вместо того, чтобы осознать суть проблемы, наш «христианин», почувствовав, что его сторонятся все «нецерковные» люди, начинает полагать, что связано это со святостью его веры: мол, Христос же говорил, что «наше Царство не от мира сего», что нас не будут понимать, что будут гнать… Сей «воин Христов» преисполняется дополнительной гордостью от сознания собственной причастности к сообществу непонятых и избранных; это, в свою очередь, ещё более от него отталкивает. Психологически наш верующий становится сектантом – это ощущение собственной незыблемой правоты, острова свободы в море вселенского зла.

Круг, таким образом, замыкается. И в сложившейся ситуации выхода из него нет. Христианство оказывается отрезано от человеческого сообщества, от реальной жизни людей именно в том отношении, которое по учению Христа было самым главным – в плане взаимоотношений людей. Или, выражаясь более резко, описанный порочный круг прямо противоположен учению Христа.

В результате, попав в храм, любой здравомыслящий человек начинает чувствовать, что погружается в какую-то мутную и вязкую пучину сложного самообмана, полностью парализующего человеческие мозги. Он оказывается окружён не христианами, но людьми, называющими себя таковыми, живущими точно так же, как он сам, но считающих себя самыми необыкновенными. Ещё бы! У них и вера крутая, и самая настоящая благодать… И он либо покинет храм, либо станет точно таким же. Кот прошёл через всё это лично.

Желание хорошо жить присуще решительно всем людям. Однако способность жить точно так же как все, и считать себя при этом чем-то необыкновенным присуще женщинам исключительно (нет, вру – ещё подросткам обоего пола). Существующая идеология Церкви идеально удовлетворяет потребностям баб в самообмане и самовозвеличивании. Именно поэтому церковные христианки – нечто совершенно отвратительное. Мужики-то ещё ничего… Им как-то удаётся сохранить некий здравый смысл.

В результате между мужчиной и женщиной возникает некоторое недопонимание – в дополнение к легиону недопониманий всех прочих. И разрешается оно только одним путём – смирением мужчины (как и в большинстве других случаев). Смирением перед женщиной. А потому христианство в каком-то смысле не только не способствует соединению мужчины и женщины в прочный и гармоничный союз (о чём так хорошо пишет Розанов в своих статьях – например, «По поводу доклада о. Михаила о браке»), но и непрерывно генерирует тот тип семьи, где заведомо доминирует женщина. У нас на Руси все знают, что самые лучшие, самые прочные и самые дружные семьи – где верховодит женщина, а мужчина об этом не догадывается. И у Пушкина в «Евгении Онегине» мы читаем о старшей Ларине, попавшей из Москвы в глухую деревню, «где она рвалась и плакала сначала», но потом «открытие большое вскоре её утешило совсем: она меж делом и досугом открыла тайну, как супругом самодержавно управлять, и всё тогда пошло на стать» (глава 2, строфы XXX–XXXI). Но так только ли у нас в России?

…Прочный и гармоничный союз хотя бы равноправных личностей, говорю я. О том, чтобы женщина была помощницей мужчины и твёрдо осознавала своё место в мире, речи теперь вообще не идёт. Махина двухтысячелетней христианской истории толкает нашу героиню вперёд, ко всё большему самоутверждению.

Но сознаёт ли и мужчина это своё место? И помогает ли ему в этом сложившаяся ситуация – в Церкви, в обществе, в литературе, в семье?

С христианской идеологией женщина получила мощное орудие воздействия на мужчину. Ибо, как всякая религия, христианство неверифицируемо (то есть любое его утверждение невозможно проверить, можно лишь сравнивать с эталонным учением «Отцов Церкви»). Другими словами, христианскими догматами можно оправдать решительно любой поступок – в силу своей бесконечной глубины они подвержены самому различному, самому произвольному истолкованию.

Вот как это выглядело на личном моём примере. Когда я предлагал нечто своей «законной половине», она ответствовала: «нет, так как ты мой законный венчанный муж, а потому обязан делать то-то и то-то». Когда же она надумала развестись, то я припомнил ей как эти слова, так и высказывание Христа о недопустимости развода. Тут-то и пришлось мне столкнуться с исключительной гибкостью как женского мышления, так и христианских догм. Поверьте: одно идеально подходит к другому. А именно – мне было заявлено, что «преподобный Серафим Саровский говорил, что часто причащаются в храме, на небе же остаются непричащёнными. И таинство нашего венчания было действительно только на земле, но не на небе». Как вам этот изящный пируэт мысли?

Итак, в трясине всех этих выкрутасов вынуждены мы барахтаться, закрутив роман с православной девушкой. Не говоря уже о том, что связываясь с православной мы тем самым лишь как бы закрепляем и утверждаем это её нечестие.

Вообще-то критике всё изложенное в принципе не подвержено – их (христиан) царствие не от мира сего, и раз мы не начинаем слепо исполнять обряды, то и своим падшим разумом не в состоянии постичь всех требуемых вероучительных высот. И это при том, что один из авторов (а именно – Тертуллиан) заявлял, что наша душа по сути христианка. Из чего, кстати, следует, что мы, «люди внешние», прямо так, душою, можем «отделить зёрна от плевел».

Или, формулируя более прямолинейно, для исторических христиан мы – никто, люди второго сорта, и не имеем права их даже критиковать. Так мало-помалу, и совершенно незаметно для своих адептов, христианство обернулось полной своей противоположностью… Просто умора, что христиане не в состоянии отрефлексировать как всё произошедшее, так и своё типично языческое отношение к другим. Кстати, любую, самую доброжелательную и позитивную критику воспринимают они чисто по-бабски, как повод для пущего самооправдания: типа, у нас самая «крутая» вера, и потому-то «падший мир» на неё и ополчается.

Врёте, теплохладные! Слишком много чести – ополчаться на вас! Скажите спасибо, что вас ещё критикуют, то есть обращают на вас хоть какое-то внимание, чего-то ещё ждут от вас… Тоже мне, отцы-пустынники… Луг, блин, духовный…

Одною из самых важных проблем является то, что христианство лишь на словах, поверхностно переосмыслило Ветхий Завет. Вообще-то все мы существуем «внутри» парадигмы христианства; наше сознание укоренено в ней, является неотъемлемой его частью. И поэтому мы не видим, не можем видеть, что само христианство является ничем иным, как диалектическим отрицанием иудаизма с его Ветхим Заветом. Христианство само появилось и развивается по тем же самым законам гегелевской диалектики, отражающих реальности мира падшего, то есть бабского.

Так вот. В своём пафосе отрицания всего «ветхого» (что вообще хорошо видно по любым словам Христа), а равно и в дальнейшем своём развитии, оно выбрало из Ветхого Завета только то, что связано с пророчествами о Мессии, начисто позабыв о первых главах Книги Бытия: зачем был создан Адам, зачем была дана ему Ева… В своём увлечении Спасителем (и, соответственно, спасением) христиане даже не соизволили создать учение, каким образом Адам и Ева должны были непорочно «плодиться и размножаться» в раю – хотя ответ-то лежит на поверхности. Из великолепной, глубокой, убедительной картины мира было выбрано лишь одно поверхностное высказывание: женщина «спасётся через чадородие» (1 Тим. 2, 15). Сообществу мужиков-подкаблучников так и не удалось понять, что Священное Писание, взятое в целом, понятое как нечто единое, предлагает иной тип жизни, иной тип семьи, иной тип отношений, иной тип деторождения – чем тот, который удобен сообществу женщин. Как никому и не пришло в голову, что Новый Завет без Ветхого не имеет никакой ценности. Первый даёт способ жизни; второй – смысл…

Почему-то так сложилось, что в христианстве вообще не существует понятия «ответственности» – не только в богословии, но даже и в менталитете, и это не только потому, что общественным сознанием христианских народов управляют женщины, но и оттого, что, объятые страхом смерти наши «герои» только и думают о том, как бы в индивидуальном порядке избегнуть смерти, как бы самим «спастись». Христианство – полностью бабская религия. Церковь с самого начала своего существования именовала себя «Невестой Христовой», то есть признала себя бабой по отношению к Христу. Сейчас я немного отступлю от темы и поведаю вам следующее.

Существует мужское и женское отношение к делу. Мужчина чаще всего ассоциирует себя с любимым делом, за которое во многих случаях готов отдать свою жизнь (ну или потратить – это всё равно). Каждый отец потому и мечтает о сыне, что бессознательно надеется, что сын это дело продолжит. Тем самым сын оказывается как бы метафизическим продолжением отца, прообразом его бессмертия. Вот у него родился сын, и он, отец, как бы теперь не умрёт, но в его любимом деле будет продолжать существовать дальше (нормальный мужчина обычно настолько увлечён своим делом, что как-то забывает о собственной личности). Возможно также, что сын даже превзойдёт в этом отца – это будет совсем хорошо. Любой нормальный отец будет такие вещи лишь приветствовать. Всё же редко встречаются извращенцы, рассматривающие сына как конкурента в своём деле.

Но и отношение сына таково, что он готов отвечать за дело своего отца, и даже его продолжать. Слушайте, не ругайтесь, это ведь всего лишь общая модель. Ну разумеется, бывает и куча исключений. Я же говорю не о жёсткой закономерности, а о бессознательной мотивации. Так вот – отношение дочери к образу отца совершенно другое. Дочь психологически не настроена на то, чтобы дело отца продолжать – она может лишь попробовать найти себе жениха, похожего на родителя. Например, занимающегося тем же самым делом (всё это давным-давно стало общим местом в психоанализе). С другой стороны, дочь может найти себе и кого-нибудь другого, сменить фамилию, забыть о родном отце – и в этом смысле в своём стремлении к личному частью она ни за что не отвечает. И это так потому, что для женщины истина – прежде всего, в счастье, а для мужчины счастье – в истине.

Итак: сын готов нести ответственность за отца и его дело; дочь – практически нет, и это так потому, что сыну уподобиться отцу проще. И опять же, будучи готовым нести ответственность за отца и его дело, сын ему очень часто уподобляется. Дочь же отождествить себя с отцом не может, и за его дело отвечать по определению не готова. Собственно, вот к чему я клоню. Христиане с самого начала не стали отождествлять себя с их Отцом – Богом. Христианская Церковь не стала называть себя «Сыном Христа», но – «Невестой».

Употребление Церковью выражения, что она – «Невеста Христова» не является вовсе случайным, оно выстрадано, оно весьма содержательно, скажу более – оно знаковое. То есть суть проблемы, разумеется, не в самом названии, а в тех реалиях, которые в нём зафиксированы. Христиане сняли с себя всю ответственность за дело Творца Вселенной, каким бы оно ни было. Никто из них даже так и не поинтересовался: зачем? Провозгласив себя «Невестой Христовой» Церковь пошла по женскому пути, то есть по пути бабства. Она нашла себе жениха, похожего на Отца, и это было совсем нетрудно, так как Бог имеет три Ипостаси, одна из которых – Его Сын. Молодой, красивый… В него-то и влюбилась наша древняя Церковь, ставшая теперь законченной бабой. Выразилось это в том, что Церковь стала по-бабски «плодиться и размножаться», увеличивая общую массу христиан, заинтересованных в спасении. Все эти рассуждения дополнительно подтверждаются тем, что сын всегда заинтересован в продолжении дела, а вот невеста, став «законной женой» более всего беспокоиться об имуществе, о богатстве, о сытой и беззаботной жизни как для себя, так и для своего потомства. Копните тему, и увидите, сколь рьяно отстаивала церковь – как наша, так и католическая – свои земельные и прочие владения; как искренне стремилась всячески их расширить. В России с октября 2004 года она ухитрилась сделать так, чтобы даже налоги со своего имущества не платить – то есть встала как бы выше закона. А что ещё могли бы предложить христианству бабы? Твёрдое, мужское осознание своей ответственности? Формулирование богословских постулатов? Глубокое осознание своей греховности? Или хотя бы прощение своих врагов? Бабство победило христианство. Оно победило Самого Христа.

Кроме всего прочего, невеста, как вы прекрасно и без меня знаете, обыкновенно вся погружена в специфически-девичьи переживания: любят её или нет? И насколько любят? А вдруг разлюбят? Будет ли она счастлива в браке и родятся ли у неё здоровые детки? Будет ли дом «полной чашей» да и вообще будет ли у них всё хорошо? – переживания, замечу, к делу ровно никакого отношения не имеющие. К делу её отца, разумеется.

Скажу более. Состряпав последний абзац, ваш автор решил проверить сам себя и кинулся выяснять об этих переживаниях у самих женщин. Типа, представьте себе, что вас посватали совершенно невинной за парня, который всегда страшно нравился, но с которым ещё ничего не было. «Каковы ваши переживания, когда за сватами закроется дверь? Что самое главное приходит в голову? Какова, так сказать, иерархия переживаний?» Результат превзошёл все самые смелые предположения. Проще говоря, оказался автор полностью неправ. Невинная, романтичная, неглупая девушка, как выяснилось, и не помышляет в этой ситуации о столь высоких материях, как совместное счастье…

Мужики, замрите. Мне сообщили, что самое первое, что приходит «Ей» в голову, это – в каком платье она будет на свадьбе; как будет выглядеть; что вообще оденет. Также мне поведали, что мысли в голове девушки, как правило, лихорадочно сменяют друг друга и выстроить из них строгую иерархию попросту невозможно. Скорее всего, девушка будет думать, как именно «Он» к ней первый раз прикоснётся и что она почувствует. Ещё – что она расскажет обо всём подругам, и как те отреагируют. Также и о том, как она выглядела в момент сватовства, всё ли с ней было в порядке, и что «Он» сейчас о ней думает – да и вообще, вдруг «Он» передумает на ней жениться?

Сюда же следует добавить и удовольствие от мысли, что она, что ни говори, заарканила мужика. «Как, – говорю, – заарканила? Ведь это он берёт её в жёны? И может, мне вставить в текст другое слово?» «Нет, раз он пришёл свататься, значит именно она заарканила его. И она будет про себя использовать примерно такое слово». Ещё она будет думать о женихе: как он ест, как ходит, как смотрит, как говорит… Будет думать и о том, как пройдёт первая брачная ночь… Также будет она довольно много переживать по поводу ухода из семьи родителей: типа, страх, что это навсегда, что уже нельзя «отыграть назад»…

«Впрочем, – добавили мне, – сами женщины никогда в этом честно не признаются, и если всё это будет вставлено в текст, то в отзывах они все будут писать: какая дура консультировала автора?»

Как видите, продолжением дела отца здесь и не пахнет. Стоил ли говорить, что об этом деле никто не будет вспоминать и в последующей семейной жизни? Да и знала ли наша невеста, каково оно было – это самое дело её родителя?

Для того, чтобы увидеть, понять и продолжить дело отца, нужно уметь смотреть на родителя как бы со стороны. Нужно вырваться из семьи и на него посмотреть. Девушка вырывается из семьи лишь тогда, когда выходит замуж. Когда она живет с родителями, то составляет единое целое с отцом. И она не есть продолжатель, в лучшем случае – помощница. Сын же вырывается из семьи (психологически) куда ранее, ещё в переходном возрасте, когда осознаёт себя как личность. Для того, чтобы понять отца и его дело, нужно быть мужчиной, сыном, но никак не женщиной. И уж тем более не невестой, которая извечно тяготеет к тому, чтобы стать постоянно плодящейся тёткой. Кстати, в браке такие частенько становятся меркантильными, заземлёнными и похотливыми…

Человечество с самого начала своего существования не понимало и не осознавало, что такое мужская ответственность. Оно всегда вело себя как типичная баба по отношению к Богу-Творцу. То дело, которое начал Отец, было всеми забыто. Христианство так и не смогло понять и себя, и своего Отца, да и вообще – окружающий мир. Ему не удалось нарисовать целостной картины мироздания – от сотворения Вселенной, деятельности Адама и Евы, до рождения Мессии и событий последующих (вавилонские башни, вавилонские блудницы и всё такое прочее).

Но вернёмся к нашему рассуждению о детях. Итак, наш отец рассматривает сына как (возможного и желательного) продолжателя своего дела, а это последнее – как проекцию собственного бессмертия. Женское существо не в меньшей степени, чем мужчина, стремится преодолеть собственную смерть. Однако в силу самых разных причин для женщины не остаётся ничего, кроме деторождения. И здесь, казалось бы, базовые, психологические «интересы» мужчины и женщины совпадают. Однако на практике чаще всего они оказываются на каком-то уровне взаимоисключающими.