Текст книги "Чунье"

Автор книги: Игорь Кокареко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Игорь Кокареко
Чунье

Мне дико симпатичны люди, которые… Вот один уехал из Минска в глушь, где вокруг только леса и озёра. Уже четверть века рыбу ловит и печки кладёт. У него спрашивают: какая у тебя мечта в жизни? Говорит: «Хочу такую печь построить, чтобы дым кольцами пускала. Даже знаю как, говорит. Построить, снять на видео, а потом разрушить…»

– Почему?

– Из вредности. Чтобы все знали, что я такое построить могу, но не буду!

Или вот другой, тоже гуру, пишет в рекламном объявлении в газете: «Могу давать уроки математики и физики, но не хочу!» – И номер телефона. Давно это было, не сохранился номер, сейчас бы обязательно позвонил…

Третий. Вот Элли с Тотошкой вышвырнуло из нормального мира в другой. Помните, сколько они сил приложили, чтобы домой вернуться? А этот сам по доброй воле наплевал на цивилизацию и остался в другом мире навсегда. Хотя ему и предлагали вернуться. Причём не просто вернуться, но и бизнес организовать, даже какую-нибудь кредитную линию под это дело выдать… да что это я о себе и в третьем лице? Перевожу с аллегорического языка на нормальный: третий – это я, и это мне деньги сулили…

И это я наплевал на цивилизацию и остался в другом мире навсегда. Ну или почти навсегда. Ну или просто попытался…Опять не так, начну по-другому.

День первый?

– Проснулся я утром, часов в пять, и сразу понял, – пел один замечательный человек, дальше отсебятина не по тексту: – что меня терзают смутные сомнения… Посудите сами: окна комнаты выходят на юг, в солнечный день видна вся долина, раскинувшаяся подо мной на сотню, даже больше, километров. Вечером вся она усеяна рассыпавшимися кучками огоньков – маленьких, чуть побольше, более ярких – которые прямо под ногами – потом всё бледнее, бледнее и возле линии горизонта практически совсем неразличимых. Осеннее ночное небо в это время должно быть наоборот, достаточно скучное: созвездие Ориона, разбавленное по краям другими немногочисленными звёздами. Но не в этот раз: надо мной сиял летний Млечный Путь! Кроме того, напрочь отсутствовало море огоньков подо мной – одна чернота. Как будто во всей стране отключили электричество… Боже, что за бред я несу? Какие огоньки под ногами, какие дальние сёла? Аё! Где церковь, которая в любой ночи должна была быть в какой-то сотне метров прямо передо мной? Где купол колокольни, в котором должны были отражаться эти звёзды? Где он? Он должен был быть, я точно помню, что ещё вечером им любовался! К слову сказать, что любуюсь им только я, для остальных он обыденное явление, такое же, как столбы освещения на улицах. Я вот на столбы внимание обращаю? Нет, потому что не я их здесь в землю втыкал. Так и люди не обращают внимание на купол, который я покрасил лет десять назад золотистым хаммерайтом11
  Краска такая. Дорогая, но зато можно покрасить за один раз там, где обычно махают (машут) по несколько раз


[Закрыть] Красотища! Я тогда кинул идею, так как старый купол был очень ржавый и облезлый. Люди скинулись на краску, церковь заказала автовышку, меня на неё погрузили и подняли в небо, в ветер. Тогда, кстати, нешуточно штормило. Как там пишут бывалые моряки? Палуба уходила из-под ног? Так и здесь: только я встану на цыпочки, чтобы дотянуться кисточкой до самого верха, как люлька ныряла или вниз, или в сторону, или прямо на купол, причём так, что приходилось от него уворачиваться.

Сразу вспомнилось золотое время, когда я в детстве иногда работал верховым помбуром22
  Помощник бурильщика


[Закрыть] – там я привязывался страховочным поясом, чтобы не свалиться с буровой вышки. Не буду грузить технологическими подробностями, но на колокольне пришлось работать без страховки. Почти как в старых цирковых рекламах: смертельный номер под куполом цирка! Страховки нет, купол есть, зрители тоже. Пришлось выполнить работу осторожно и очень внимательно. Мне потом даже хлопали, но повторить номер на бис я бы отказался.

Вопрос: если грешник расплющится, выполняя работы по покраске церковной колокольни – он куда попадёт? Не знаете? А я и знать не хочу!

Итак: пять утра, может чуть пораньше, купола нет, как и самой колокольни. Села моего, с его фонарями уличного освещения, тоже нет.

– Судя по всему, мне это снится, – успокоил я сам себя, и отправился досматривать интересный сон про зубров.

Я не красна девица, которая поверяет своему дневнику тайные желания и сокровенные сны, но сон действительно был примечательным. В нём я, пусть и не дитя асфальта, но человек, далёкий от сельского хозяйства и животноводства, распахивал ворота и выносил здоровенный тюк сена зубрам. Звучит непонятно? Тогда поподробней: прямо на опушке леса стоял большой деревянный сарай, серый от времени. Когда-то он был покрыт дранкой, но потом сверху застеленный оцинкованными листами железа. Сделано это было давно, потому что местами появилась ржавчина. Возле сарая из горбыля и прочего хлама были сделаны кормушки, куда я и вынес тюк сена из сарая. Подойдя к кормушкам, я перерезал стягивающие сено верёвки и аккуратно распределил его по всему корыту… странное такое сено, с каким-то непередаваемым ароматом. Присмотревшись, я понял, что это сушёная – нет – что это подвяленная конопля. Взяв себе одну веточку, я принялся задумчиво её нюхать, пока не поднял глаза вверх и не прочитал надпись над входом в сарай: «Смешные зубры!»

Я думаю, нет никакой нужды говорить, что разбудил меня очень странный звук, раздавшийся через открытое окно почти над ухом.

Свисток тренера в самое ухо ранним утром в спортивном лагере, горнист, трубящий «тревогу» в армии (да, у меня была такая армия), крики жены, что пора в роддом – всё это как-то очень блекло, по сравнению с низким и негромким, в общем-то, звуком из окошка. Как будто где-то рядом сидела огромная медная статуя Будды, полая внутри, и медитировала на звук «Ом-м-м». Ещё раз повторю эту фразу: «нет никакой нужды говорить», что уже через мгновение я сидел на карнизе и с опаской выглядывал вниз, в окно, в глубине души надеясь увидеть телевизор, который забыли выключить. Но нет, почти всё окно загораживала какая-то коричневатая куча. Она со свистом вдыхала и выдыхала воздух, как я понял – принюхивалась, потом острым изогнутым рогом ткнула створку окна и боком просунула в комнату здоровенную морду с двумя небольшими и какими-то ленивыми припухшими глазками. Я точно помню, что глаз было всего две штуки, хотя с того страху, который я пережил, их могло быть и четыре, и восемь, и…

Придя в себя и реально оценив обстановку, я понял…

Ничего я не понял, кроме одного: судя по всему, эта морда принадлежала зубру – ну а кому ещё? Голова мешала, я не мог ни на чём сфокусироваться, всё время ожидая, что за ней в комнату через французские окна полезет и остальное туловище. Наконец, глаза сфокусировались на мне, зверь облизнулся и сказал: «Му-му».

– Чего тебе? – я уже мог говорить, хотя голова по-прежнему не работала.

– Му-му, – повторил зубр.

Я обвёл взглядом большую комнату, судя по всему гостиную. Всё было очень похоже на такую же в моём доме в Гьокчеренде, но слегка отличалось: зал был побольше, подиум кухонного блока в углу был всего на одну ступеньку выше, а не на две, холодильник… это ведь холодильник? Я с опаской прокрался вдоль стенки к кухне, не сводя глаз с морды, наблюдавшей за мной. Судя по всему, она не собиралась внедряться в комнату ещё глубже, поэтому я занялся дальнейшим осмотром. Да, холодильник, правда большой, как два моих домашних. Плита, мойка, две раковины. Полочки всякие – у нас и в том доме почти такие же. Чай, кофе, соль, сахар. Сахар почему-то кусковой, я с детства такой не видел. Не успел я взять сахарницу в руку, как зубр повторил: «Му-му!»

– Ах, вот ты что хочешь, Герасим! Как же тебя угостить-то? – я посмотрел на морду и засомневался: – да, такой бы мордой, да медку похлебать – руку откусит за секунду.

Идея! В углу, за веником, стоял небольшой совок для мусора. На него я и положил небольшую головку сахара и преподнёс Герасиму. Вот сейчас напишу чистую правду, как бы нелепо она не звучала: зубр с благодарностью принял угощение, нежно слизнув его почти чёрным языком. После чего повернул голову и осторожно вылез из окна во двор.

– Здорово! – подумал было я, но потом понял, что подумал рановато: к окну пытался подойти другой зубр, раза в полтора больше Герасима. Я захлопнул окно и смотрел, что будет. Ничего, этот бульдозер просто стоял и смотрел на меня с немым укором в глазах. За ним виднелось ещё пять или шесть рогатых голов поменьше. – Да чтоб вас! – я задёрнул шторы, взял сахарницу и вышел во двор. Это выражение такое: выйти во двор, выйти на улицу. В данном случае я вышел в… поле, луг, сад, рощу…

Уже полностью рассвело, солнце показалось было, но вскоре натянуло на себя облака и спряталось. Начался дождик… не так: начало моросить, в воздухе повисли и возможно даже не падали на траву мелкие капельки, какая-то едва видимая мокрая взвесь. И дождь, и не дождь – это как лёгкий осенний ветерок с юга, от которого деревья даже не шевелятся – просто показать, что он есть.

Дом стоял на пригорке, лицом к небольшому распадку, в который заходила текущая мимо река. Она была неширокая, метров пятьдесят, не больше. Берега местами полого опускались к воде, образовывая небольшие песчаные пляжики, местами, там, где берег повыше, были засажены кустами и деревьями. Конечно, никто их специально не садил, но уж очень эти заросли были уютны и декоративны. Насколько хватало глаз, вдаль тянулась бескрайняя долина, украшенная небольшими холмами и петляющей речкой. В общем, передо мной были не горы, не овраги, и не лес, а что-то сглаженное, очень просторное и одновременно уютное. Есть, есть такое подходящее определение – лесостепь! Это когда кругом, куда ни посмотри – степь, и только иногда небольшие рощицы вдоль русла рек. Натянуло облаков и стало моросить… а, писал уже… тогда по-другому: выглянуло солнце, чтобы я мог во всех деталях разглядеть раскинувшееся передо мной великолепие, а уже после этого опять пошёл мелкий дождичек, который даже не мог намочить одежду.

Знаете, что такое дежа вю? Вновь я посетил сей уголок земли, где я… где я что я?

Вроде бы бродил по этой долине с бионтами, вроде даже не во сне, а наяву, но та явь была какая-то непрочная. И потом: тогда не было этих коровок размером с грузовик, ласково заглядывающих в глаза. Впрочем, тогда не было и высокого крыльца, огороженного невысокими каменными перилами, с которого было так удобно наблюдать за равниной.

– Хо́тя-хо́тя-хо́тя-хо́тя – поманил я, свесившись через перила и протягивая на ладони кусок сахара самому маленькому зубру, почти зубрёнку. Почему я так говорил? Не знаю, но малыш (килограммов на двести – двести пятьдесят) только настороженно попятился от протянутой руки. Уже через секунду его отодвинул подошедший Герасим. Я рисковал, вы не думайте – это не лошадку кормить, здесь морда побольше – в этот раз язык аккуратно слизнул сахар прямо с ладони… ну как аккуратно – как будто руку наждачкой протёрли. Вслед за ним ко мне потянулись и остальные.

Аё! Уже когда Герасим отходил и повернулся ко мне в профиль, я вдруг заметил, что это девочка! Эдакая Гром-баба! В ту же секунду на его… на её место протиснулся судя по всему, папаша, который был раза в полтора крупнее показавшегося теперь мелким бывшего Герасима. Да что ж за свистопляска у меня с этими именами, причём постоянно? Я вытер пот со лба и протянул, пусть будет – новому Герасиму, кусок побольше.

Ха! – этот громила оказался нежнее, чем его подруга, я практически не заметил, как он смёл с ладони кусок сахара. Так я накормил одной сахарницей ещё пять особей – трёх побольше и двух совсем ещё подростков. Под конец я совсем осмелел и даже спустился к ним с крыльца и пару минут постоял рядом. Знаете, это такое ни с чем не сравнимое чувство единения с природой, когда рядом с тобой бык весом полторы тонны, ты его гладишь по кучерявому носу, а сам при этом оглядываешься по сторонам и смотришь, чтобы он или его соседи тебя ненароком не размазали по кедру, растущему перед домом. Как только ты перестаёшь гладить, он своей мордой, похожей на бетономешалку, нетерпеливо подталкивает тебя под руку, и ты опять гладишь. Гладишь, и чуть не писаешься от страха. Красота! Попробуйте!

Может показаться странным, что человек, проснувшийся незнамо где, в первые минуты не заламывает руки в немом (хотя можно и покричать) вопросе: где я оказался и верните меня на родину, а идёт кормить животных, будто он в контактном зоопарке.

Если честно, я себе и сам порой удивляюсь. Ещё со школы. Вот придут родители… вот придёт мама с родительского собрания… даже не так: папу мы на родительское собрание не пускали после того, как он пришёл обратно, как бы это сказать – не в духе, что ли? Пришёл, и сразу полез в шкаф, чтобы взять дедов ремень и задать мне несколько вопросов по поводу вновь появившейся информации. Я тогда подготовился и ремень этот спрятал. Ну не будет же он меня пороть подтяжками, которые были на нём. Нет, до подтяжек он не дотронулся, зато схватил шнур от утюга и начал лупить меня по заднице. Вы не представляете, как это больно, даже через трое штанов!

Мама в это время бегала вокруг и кудахтала как квочка: «Коленька, Коленька, перестань! Коленька, Коленька, он исправится! А ты что молчишь? Живо говори, что больше так не будешь…»

Я же перед этим прочитал какую-то героическую книгу, поэтому находился под впечатлением. Зубами впился в ковёр и молча совершал локальный подвиг. Отцу надоело, и он бросил шнур в сторону.

С тех пор на школьные собрания ходила мама, а я всегда встречал её потом возле школы, чтобы по пути домой объяснить необъяснимое. Так и сейчас, только после того, как стадо начало спускаться к речке, я вернулся в дом и попытался задуматься.

Прим

В связи… или всвязи? В общем, из-за того, что автор прячет от меня написанное и прочитать его тексты мне удаётся лишь эпизодически, простите мне эту запоздалую рецензию на самые первые абзацы этой книжки.

Впрочем, вам ведь без моих пояснений ясно, что автор опять страдает гебефренической шизофренией, что выражается в его ярко выраженной придурковатости и детскости, неумении отвечать за свои поступки. Вернее, нежелании отвечать за свои поступки. Впрочем, если это на самом деле так, то ни о каком «автор страдает» не может быть и речи – автору явно это доставляет удовольствие. Посудите сами: в ковидные времена, когда из России и Беларуси стало почти невозможно добраться в Болгарию и люди хватались за любую возможность, он собезьянничал и разместил на русскоязычной страничке в болгарском фейсбуке такое объявление: «Завтра в 10 утра выезжаю из Минска в Бургас. Еду без всяких там ночных гостиниц, ориентировочное время прибытия на место в 8-10 утра послезавтра. Могу взять парочку попутчиков, документы, вещи и/или домашних питомцев. Но не хочу!»

– Представляете, какие отзывы он получил? Но не это его характеризует, а видео, которое он выложил потом в восемь утра. Там он говорит: «Спасибо авторам всех комментариев, особенно плохих. Вы не представляете, как ненависть всяких чмошников помогает в пути, бодрит получше кофеина и стимулирует пройти всю трассу без ошибок. Рекомендую!»

Как мы видим, налицо рецидив заболевания, осложнённый особой формой конечной тупости, признаки которой можно было распознать ещё на первых стадиях написания им Пролога.

Лампа

Первый раз в жизни мне не хотелось под крышу, но всё же этот ненамокающий дождь стал потихоньку намокать мою одежду. Ну, или если вас раздражает мой авторский стиль – одежда стала намокать… так правильней, но не лучше… Ах, да, ещё требуется описание героя: я был одет в старые спортивные штаны и такую же майку – когда-то синюю, местами уже дырявую.

Дом. Вот вы приходите в свой дом через много-много лет. Даже если в нём сделали ремонт, перекрасили стены, пристроили какой-то глупый навес – вы всегда скажете, что это ваш дом. Другая ситуация: кто-то построил дом, при этом постарался, чтобы он был как ваш. Для чего – не знаю, но он старательно подбирал цвет, мебель, скопировал всё, вплоть до высоты ступенек. Вы входите и сразу чувствуете, что это не тот дом, что вы к нему не имеете никакого отношения.

Этот дом был мой, но какой-то не такой. Вот здесь я вкрутил шуруп в торчащую стропилину, чтобы натянуть жене бельевую верёвку. Нет, сначала я просто вбил гвоздь, но он быстро расшатался и вывалился, даже дырка от него осталась. Пришлось «делать на совесть». Ламинат в кухне – моя работа, постелил криво, но по сравнению с тем, как мне сначала сделали турские мастера – выше всяческих похвал. Печка, то есть – печки: ну не могут ведь печки быть с абсолютно одинаковыми дефектами? Мои печки, сам покупал, сам помогал устанавливать. Лыжи у печки стоят… память подсказала… а-а, нет, это не память, это песня – никаких лыж не наблюдалось.

Я выглянул в восточные окна гостиной: не было ни бани, ни забора! И даже следа от них! Вместо здоровенного каменного забора высотой два метра и шириной более полуметра был замечательный вид на какой-то сад, по всей видимости – черешневый. Вместо бани из блоков тоже какие-то кусты и лужайки. И никакого намёка на развороченный фундамент или ещё что-то. И ещё кедры перед домом: огромные деревья больше метра в обхвате, они как три богатыря закрывали его от нескромных взглядов с той стороны реки или ветра. Интересно, но одна особенность сразу бросилась в глаза, то есть – в уши: как только поднимался ветер, кедры начинали свистеть. Вот говорят: шум ветра в ветвях, кронах, и так далее, здесь было по-другому – ветер заливисто свистел!

И всё же это был мой дом, я себя чувствовал в нём не как в гостях, а… а как я должен чувствовать себя в своём доме? Комфортно и удобно! Не сменить ли мне маечку? – неожиданно подумалось. В спальне должен быть шкаф – ага, вот мои полки, вот мои майки… мои или не мои? – Мои! Вот, подходящая, я когда-то на ней фломастером нарисовал параплан, горы, солнце…

Странно, ту тенниску я уже вроде сносил лет пять назад, а здесь она почти как новенькая, лежит аккуратно сложенная. Я поменял майку и вышел обратно из спальни в гостиную. Слева к стене прислонился столик, на нём стояли какие-то кувшины, лампы… я подошёл поближе. Вот эту лампу – я точно помню! – я оставил вчера вечером на улице, чтобы она проветрилась. Я недавно её нашёл, а вчера специально вынес из дому, чтобы почистить и смыть растворителем толстый слой масла, в который она была упакована. Я точно помню (я не заикаюсь, здесь повторение нужно для усиления эффекта) – я её оставил на улице! Где моё волшебное слово? – Аёячкi! Я не заносил, значит есть два варианта: или кто-то, или сама. Бред, скажете? Но глядя на её зелёный таксистский огонёк, странно освещавший всё вокруг, я почему-то был уверен во втором варианте.

Целый день у меня ушёл на исследование дома и составление списка несоответствий. Разведку окрестностей я решил отложить на утро, хотелось растянуть как можно на дольше открытие этого сказочного мира. Ну или «на как можно дольше» – без разницы, и так и так коряво. Я про написание, а не про ощущения счастья, что ли?.. Слишком пафосно. На ощущения радости и уверенности… Аё! Уверенности в чём? Пожалуй, в том, что я здесь к месту? Представьте, а лучше вспомните: вот вам пятнадцать или шестнадцать лет, вы влюбились в девушку, она в вас тоже, вроде бы. Когда вы думаете о ней, у вас эйфория, вы ею наполнены до краёв, она у вас уже через глаза выливается и все это видят. Но, допустим, вы отвлеклись на спор, с… с… с контролёром в автобусе, хорошо? – Радость же вас не покидает? Вам всё равно светло и все вокруг чудесны, так? И даже ругань этой злобной мегеры-контролёрши вас не раздражает. И вы замечаете вдруг, что Мегера это уже не змея подколодная, а просто тётка, причём даже доброжелательная! Вы ей улыбаетесь, она… ну тут как повезёт – может высадить из автобуса, может штраф содрать, а может и улыбнуться в ответ!

Вот приблизительно так я себя и чувствовал: тётка улыбнулась, затем просто попросила водителя остановить автобус и с улыбкой высадила меня прямо напротив моего дома.

Лес, поле, река, и намечающийся ливень – это за окном, а внутри дома тепло, сухо и нигде (я проверил) нет телевизора с его погаными новостями.

Зато есть кофе. Почему-то вспомнилась фраза Виссариона «Любите ли вы театр так, как я люблю его?» Правда, потом выясняется, что любит он всеми силами души не своей, а вашей, но сейчас речь не о душах. Любите ли вы кофе как я люблю его или просто пьёте когда заблагорассудится? Мне кажется, что к любому объекту любви отношение должно быть трепетное. Если объектами буквально усыпано всё вокруг, то о какой любви тут говорить? Поэтому я себя кофе награждаю…

Где-то далеко, очень далеко, идут грибные дожди, ласковые и нежные, а прямо за окном стихия разыгралась не на шутку. Молния – раз, два, три, четы… – бабах! Следующая – раз, два, три – опять бабах… интересно, а у дома есть громоотвод? Надо бы выйти, посмотреть, но в руках последняя чашечка кофе на сегодня – да ну его, это небесное электричество, чтобы из-за него обламывать себе кофе перед сном. Вот он, последний глоточек, самый сладкий. А теперь баиньки!

Думаете, автор дурак – пьёт кофе перед сном? Правильно думаете, хотя в случае с кофе это утверждение спорно. Кофе начинает бодрить минут через двадцать после приёма, а до этого обладает наоборот седативным эффектом. И это проверенная на себе информация, не из справочника. Смешно, но во всяких энциклопедиях пишут, что седативным эффектом обладают опиоиды, барбитураты, алкоголь и так далее. Что такое и как действуют эти самые опиоиды, барбитураты и всякие бензодиазепины не знаю, не пробовал, но про алкоголь это чистое враньё! Всегда после рюмки ищешь следующую рюмку, никак не подушку! Этот опыт я повторял не раз, причём с большим количеством экспериментаторов, так что знаю о чём говорю.

И уже засыпая, в голову пытался влезть вопрос про любовь: в одном фильме герой говорит, что он очень любит любовь, так вот, кто он: ловелас или схимник а-ля отец Сергий?

Утром подумаю, баю-бай…