Текст книги "Судьба фантастической гипотезы"

Автор книги: Игорь Дуэль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Рифты всегда плохо укладывались в традиционную для «сухопутной» геологии схему, выделявшую два основных типа геологических образований: гигантские материковые платформы и окаймляющие их по краям геосинклинали, узкие линейные структуры, представляющие собой прогибы коры, где скапливаются мощные толщи осадков, сминаемые позднее в складки.

Геосинклинали – зоны неспокойные. Пока они молоды, в них нередко происходят подвижки коры, нарождаются вулканы. И лишь через миллионы лет устанавливается здесь равновесие. Тогда появляются новые прогибы коры. «Сухопутная» геология геосинклиналям традиционно отводила роль главных «возмутителей спокойствия» планеты. В своё время выделение этих зон было воспринято многими специалистами как едва ли не самое крупное открытие геологии за всю её историю. И установление законов рождения, мужания, старения и смерти геосинклиналей иные геологи были готовы приравнять к познанию основных динамических процессов, протекающих в недрах Земли.

Рифты были при таком взгляде исключением из правила. Они, казалось, рассекают континентальные платформы где попало (иногда посередине) и ведут себя явно не по правилам, уже установленным, считавшимся незыблемым.

Но поскольку на суше этих «щелей» было обнаружено немного, то их отнесли к нетипичному феномену, который хотя и не удаётся постичь, но при том вряд ли он способен испортить общую стройную картину.

Когда же на дне океанов была открыта гигантская система этих самых шрамов Земли, воспринимать рифты в роли неких «артистов оригинального жанра» стало невозможно. Постижение их природы само собою выдвинулось в одну из центральных задач науки.

И возникла идея о том, что рифты – каналы связи между мантией и корой. Она получила серьёзное обоснование. Опуская свои драги в области рифтовых долин, одно научно-исследовательское судно за другим стали поднимать с их дна и стен особые зеленоватые образцы пород – гипербазитов. Прежде они не обнаруживались на океанском дне. Мало того, никто и не ожидал их здесь найти.

Несколько зелёных глыб было извлечено со два рифтовой долины в Индийском океане советским океанологом профессором Глебом Борисовичем Удинцевым. Свойства этих образцов детально изучил геохимик Леонид Владимирович Дмитриев. Он пришёл к выводу, что по целому ряду критериев именно такими должны быть ультраосновные породы мантии. Уже одно это исследование сразу же повысило рифты «в геологическом ранге». Вот что писал об этом Удинцев: «Рифтовая зона является областью активного формирования коры особого типа, развивающейся под непосредственным влиянием мантии. Масштаб этого явления значителен по площади и степени преобразования первичной коры. Это даёт основание видеть в рифтовых зонах тектоническую область особого типа, играющую в развитии оболочек Земли роль не меньшую, чем геосинклинальные зоны». Как видим, рифты здесь уже уравнены в правах с геосинклиналями. Но в то же время углублённое их исследование только начиналось.

В дальнейшем зоны рифтовых долин были изучены учёными разных стран столь же внимательно, как изучают тело больного врачи на медосмотре. Все дистанционные методы, которыми располагала два – два с половиной десятилетия назад наука, нашли здесь своё применение.

Было установлено несколько особенностей этих зон. Оказалось, что земная кора в районе рифта чрезвычайно тонка. Толщина её постепенно увеличивается по направлению от рифта к берегу материка. В то же время на дне рифтовых долин практически отсутствует осадочный слой. Осадки начинают встречаться лишь на склонах срединно-океанических хребтов. Мощность их увеличивается по направлению от рифтовых долин к континентам, в непосредственной близости от шельфа толщина слоя осадков достигает семисот метров, а то и километра. Мало того, в этом же направлении отмечается и «старение осадков». То есть на склонах срединно-океанических хребтов они молоды, а чем ближе к окраине океана, тем возраст их становится более солидным. По мере движения от рифта к побережью материка происходит и старение самих базальтов, из которых состоит океаническая кора. Однако даже вблизи материков возраст их не превышает ста пятидесяти миллионов лет, хотя на суше встречаются породы несравненно более древние, которым уже «стукнуло» три миллиарда лет.

Канадский геофизик Дж. Тьюзо Вильсон провёл ещё одно весьма убедительное исследование, также показывающее старение океанического дна в направлении от рифтовой долины к берегу. Он сопоставил возраст островов, расположенных на ложе океана, с их удалением от рифта. И снова вышло чёткое соответствие: чем старше остров, тем дальше он находится от рифта и тем ближе к материку.

Уже одни только эти данные не могли бы не натолкнуть на мысль о том, что под водой океана работает гигантский динамический механизм. Но в пользу этого свидетельствовали и другие факты. Например, термические измерения показали, что поток тепла, идущего из недр в районах рифта, в несколько раз выше, чем в соседних участках океанического дна. И самое достоверное объяснение этому состояло в том, что здесь из глубины поднимается мощный восходящий ток мантийного вещества.

Казалось бы, всего приведённого набора фактов, убеждавшего в существовании на дне океанов единого динамического механизма, совершенно достаточно, чтобы учёные мгновенно, словно магнитные моменты атомов, повернулись бы в сторону идеи дрейфа материков. Ведь как будто ясно, что океанический конвейер не может не быть связан каким-то образом с перемещением по планете участков суши. Потому вроде бы сам собой напрашивается вывод о том, что континенты подвижны, и весь спор должен, значит, свестись к обсуждению деталей дрейфа.

Однако реальная картина научной жизни оказалась куда более пёстрой. И самое интересное, что даже в стане тех, кто своими руками и своей мыслью за короткий срок добыл великое множество новых сведений об океаническом дне, тоже не было единства.

Показательно в этом отношении свидетельство известного французского учёного Ксавье Ле Пишона, ставшего с конца шестидесятых годов заметной фигурой в стане мобилистов. В 1973–1974 годах Ле Пишон одним из первых спустился в специальном аппарате на дно рифта и непосредственно изучил его природу. А за полтора десятка лет до этого, в 1959 году, Ле Пишон, ещё совсем молодой исследователь, предпринял путешествие за океан, чтобы пройти стажировку в США, в Ламонтской обсерватории, которая считалась тогда самым авторитетным научным учреждением, специализировавшимся на исследовании морского дна.

С восторгом описывает Ле Пишон стиль жизни обсерватории, её сотрудников, фанатично преданных науке, проводивших в океане больше времени, чем на берегу. Немало тёплых слов посвящает он ламонтскому патриарху Морису Юингу, широкоплечему, богатырского роста человеку, румяное лицо которого обрамляла белая грива, неутомимому труженику, чей рабочий день продолжался с 7 утра до 11 вечера. Отмечает Ле Пишон и большие заслуги перед наукой одного из помощников Юинга – Брюса Хизена, вместе со своей сотрудницей Мэри Тарп впервые составившего карты подводного рельефа со срединными хребтами и рифтами. Однако французский исследователь с невольным сочувствием пишет, что найти «ключ к познанию строения океанского дна» этим людям не было дано. Почему? Ле Пишон отвечает так: «…Все они оказались в стороне от идей мобилизма… Концепция постоянства океанических бассейнов превратилась у них в догму, которую они отказывались пересматривать. „Док“ Юинг, когда с ним заговаривали о подвижности материков, отвечал: „Вы-то хотя бы не верите этим глупостям? Океан куда сложнее, чем о нём думают“».

Впрочем, Морис Юинг, по всей видимости, не был слишком занят теоретическими неувязками. В то время руководителя ламонтцев более всего заботил сбор информации о расположении рифтовых долин. Ради этого он, вымеряя верёвочкой на огромном глобусе расстояния от одного края океана до другого, разрабатывал новые маршруты своей «Вимы». К 1975 году это судно-труженик прошло по океанам свыше миллиона миль (это более сорока шести земных экваторов!), постоянно промеряя дно на всём протяжении своего пути. Оно выполнило замысел ламонтского патриарха – обозначило контуры срединно-океанических хребтов и рифтовых долин на огромном протяжении.

По-иному смотрел на дело Брюс Хизен, верный помощник Юинга с первых рейсов «Вимы». Ему не терпелось объединить горы полученной информации общей концепцией. Но к мобилизму Хизен относился столь же отрицательно, как и его шеф. Это создавало весьма сложную ситуацию – надо было увязать явно противоречащие друг другу факты: океаническое дно, как тогда выражались, расползается, растёт, а материки при этом неподвижно стоят на своих местах.

И тут будто специально в помощь Брюсу Хизену геолог Кэри из далёкой Тасмании попытался возродить не раз смутно высказанную прежде гипотезу расширения Земли. Суть её Ле Пишон излагает весьма эффектно: «Землю можно сравнить с надуваемым мячом, материковая поверхность которого, не будучи эластичной, разрывается. Вначале всю поверхность земного шара занимали материки. Постепенно с увеличением её площади в два, а то и в три раза, образовались океаны».

Сравнить Землю можно, конечно, в принципе с чем угодно, однако для этого нужно иметь хоть какие-то основания. Тасманский геолог и его последователи таких оснований не имели.

Потому многие специалисты быстро почуяли, что от нового представления веет духом геологических фантазий прошлого, которые явно не соответствуют уровню науки второй половины двадцатого века.

Однако Брюс Хизен подхватил гипотезу расширения Земли, вероятно, увидев в ней чуть ли не единственную возможность примирить новые сведения об океаническом дне с полюбившимся ламонтцам фиксизмом. Для этого он несколько переиначил построения тасманского коллеги. По гипотезе Хизена расширение Земли началось примерно двести миллионов лет назад. При этом единая материковая кора разорвалась. Из трещин стала поступать магма. Застывая, она создавала базальтовый слой более тяжёлый, чем материковая кора, оттого-то это новое образование располагалось ниже уровня континентов. Изначальная трещина – рифт – в результате расширения Земли всё далее отползала от континентов.

Конструкция имела одно несомненное достоинство – она объясняла, почему океанское дно вблизи материка наиболее древнее, постепенно молодеет по направлению к рифту. Но её несовершенство быстро обратило на себя внимание специалистов, причём обеих партий: и тех, кто твёрдо стоял за неподвижные материки, и сторонников дрейфа.

В. В. Белоусов понял, что меры, принятые Брюсом Хизеном, не достаточны для того, чтобы изгнать из науки мобилизм. Потому гипотезу расширения он не принял: «Поскольку расстояния между материками различны, а Земля сохранила сферическую форму, современное размещение материков не могло осуществиться без их относительного горизонтального перемещения. Тем самым мы возвращаемся к предыдущей гипотезе (дрейфа. – И. Д.) со всеми её противоречиями».

Столь же негативной была и реакция физиков, не принимавших участия в распрях мобилистов и фиксистов. Они вполне резонно заметили, что гипотеза Хизена выглядит весьма искусственно. Ибо невозможно изобрести причину, способную заставить нашу планету, представлявшую собой (согласно Хизену) сравнительно небольшой шарик в течение четырёх с лишним миллиардов лет, вдруг в последние двести миллионов лет начать пухнуть, словно надуваемый мяч.

Позднее принципиальная невозможность столь резкого «потолщения» планеты была доказана ещё более строго сторонниками мобилизма. Их концепция Хизена не устраивала с самого начала, ибо тот «вынужденный дрейф», к которому она привела вопреки воле её создателя, был слишком мал и не давал объяснения множеству фактов, получивших трактовку ещё в вегенеровском варианте.

«Соображение по ходу» Сорохтина:

«К тому же гипотеза расширяющейся Земли приводила к выводу, что до мезозоя (ранее 230 миллионов лет) сила тяжести на Земле была в 35 раз выше современной (а как же тогда жили сухопутные звероящеры?), к необходимости взрыва Солнца с последующим его превращением в „чёрную дыру“, к испарению Земли и т. д. (подробнее об этом в моей статье „Катастрофа расширяющейся Земли“ в журнале „Знание – сила“, 1983, № 5)».

Об учёном, совершившем очень важный для развития науки шаг (впервые попытался соединить добытые наукой в пятидесятые годы сведения об океанском дне с мобилизмом), американце Гарри Хессе, тот же Ле Пишон пишет: «Основы новой динамической модели Земли заложил в 1960 году заведующий кафедрой геологии Принстонского университета Гарри Хесс. Маленького роста, с яйцевидной головой и с намёком на усы, под которыми из уголка губ свисала сигарета, – он никак не походил на человека, избранного Вашингтоном для проведения специальной научной программы США. Но это был человек, одержимый страстью – узнать сокровенные тайны динамики Земли… Он много времени посвятил изучению глубоководных впадин. Он был убеждён, что именно они играют решающую роль в этой динамике. Не довольствуясь работой только в океанах (что позволило ему стать адмиралом военно-морских сил США), он пытался также установить историю возникновения горного пояса на Антильской дуге. Он был уверен, что обнаружил здесь признаки, позволяющие определить природу мантии, и проникся убеждением, что океаническая кора представляет собой изменённую мантию».

Те районы дна, которые приковали к себе внимание Хесса, – подножия островных дуг, а также недра Земли, расположенные под ними, – то и дело вызывали интерес у людей науки ещё с сороковых годов. Да иначе и не могло быть. Ибо здесь фиксировались очаги многих крупных землетрясений. В этом смысле они имели сходство с рифтами, но лишь некоторое. Отличие же было принципиальным. Все землетрясения, эпицентры которых фиксировались в рифтах, относились к одному типу – мелкофокусные: истинные очаги их находились сравнительно близко от земной поверхности – всего в десяти-двадцати километрах. В районах островных дуг курильского или японского типа, помимо очень мелкофокусных землетрясений, находились очаги и глубокофокусных, фиксируемых в куда более низких горизонтах, на глубинах двести – семьсот километров. Причём когда данные о местоположении очагов глубокофокусных землетрясений были нанесены на схематический разрез земных недр, выяснилась весьма интересная закономерность. Очаги располагались не на одной вертикали, но концентрировались на наклонной плоскости, как бы уходящей с поверхности Земли перед островной дугой (с той её стороны, которая была обращена к океану), а затем соскальзывающей в глубины под сами острова. Эти зоны были выделены японским сейсмологом К. Вадати, в их изучение внесли весомый вклад советский геолог академик А. Н. Заварицкий и американский сейсмолог X. Беньоф.

Гарри Хесс в своей гипотезе придал наклонным зонам, уходящим под островные дуги, очень важное значение. По его представлениям выходило, что на дне океана работает своеобразный эскалатор. Началом его служат рифтовые долины, где из выливающегося на поверхность вещества мантии формируется базальтовая океаническая кора. А кончается экскалатор как раз в зонах Вадати–Заварицкого–Беньофа, где происходит обратный процесс: блоки коры погружаются в глубины. В тех же океанах, где нет наклонных зон этого типа, движение базальтовой коры приводит к раздвижению материков, отчего площадь океанского дна увеличивается.

Хотя Гарри Хесс с присущим ему юмором именовал свою гипотезу «эссе из области геопоэзии», однако, как выяснилось позднее, немалая доля истины им была ухвачена. Правда, пока речь шла лишь о процессах, происходящих на дне океана, формирование лика континентов не затрагивалось построениями адмирала.

Однако важное достоинство новой модели состояло ещё и в том, что согласно ей в дрейф был втянут гораздо более мощный слой «земной тверди», нежели в гипотезе Вегенера. Представление «отца мобилизма» о том, что материки плывут по океанской коре, словно айсберги столовой формы по поверхности моря, явно не проходило. Родилась идея о перемещениях всей земной коры (позднее стало ясно, что и верхней части мантии) по лежащим ниже слоям.

Гарри Хесс сделал попытку ответить и на трудный для мобилизма вопрос о механизме дрейфа. В этом он объявил себя последователем концепции Артура Холмса, о работах которого, выполненных в конце двадцатых – начале тридцатых годов, и о том, что его «геологическое нутро» не мирилось с идеей дрейфа, уже поминалось. Хесс писал: «Уже давно Холмс высказал предположение о том, что деформации земной коры следует относить за счёт конвекционных течений в мантиях. Однако эта гипотеза не нашла широкого признания у геологов и геофизиков. Если же её принять, то можно создать вполне приемлемую схему развития океанских бассейнов…»

Годом позже Хесса с гипотезой, очень похожей на «эссе из геопоэзии», выступил его соотечественник Роберт Дитц. Правда, его публикация в английском журнале «Нейчур» была подана в более категоричных тонах, с претензией на то, что автором выдвигается истина «в последней инстанции». Но геологи и геофизики, склонявшиеся к мобилизму, легко простили Дитцу его претензии. Идея «эскалатора» на дне океапа была подкреплена в новом труде дополнительной аргументацией.

С этого момепта развитие мобилистских представлений обретает как бы дополнительное ускорение.

В 1963 году представление об «эскалаторе» получает столь любимое учёными «независимое подтверждение». Его дают геомагнитные исследования.

Проведены они были в Индийском океане двумя английскими геофизиками, сотрудниками Кембриджского университета – Фредериком Вайном и Драммондом Мэтьюзом во время экспедиции на научно-исследовательском судне «Оуэн». Изучая магнитные свойства океанской коры, англичане обнаружили на дне линейные магнитные аномалии, строго вытянувшиеся параллельно одна другой по обе стороны рифта. Соседние аномалии отличались знаком. В одной фиксировалась прямая намагниченность, то есть соответствующая направлению нынешнего магнитного поля, в другой – обратная. Эти серии полос, часто именуемых в научном сленге «зебрами», при сопоставлении их со шкалой инверсий магнитного поля Земли, полученных по другим данным, вполне чётко засвидетельствовали старение дна океана по направлению от рифта к берегам. Существование «зебр» говорило о том, что в рифтах из глубин постоянно изливается базальтовая магма. Когда она застывает, магнитные моменты атомов железа выстраиваются «в затылочек», фиксируя направление магнитного поля Земли своей эпохи. Затем вновь образованное дно отползает от рифта. Происходит новое излияние магмы. И снова в момент её застывания атомы железа фиксируют направление магнитного поля.

Вайн и Мэтьюз показали строгую закономерность: чем древнее возраст аномалии, тем дальше она располагается от рифта и ближе к периферии океана.

Коллега и соотечественник Вайна и Мэтьюза Рональд Мейсон, работавший в Скриппсовском океанографическом институте в США, во время экспедиции на судне «Пайонир» обнаружил в Тихом океане ту же «зебру» магнитных аномалий, вытянутых в меридиональном направлении. Однако попытка проследить «зебру» на большом расстоянии привела к неожиданному наблюдению. В нескольких местах линии аномалий были разорваны, а кое-где два соседних участка дна со следами аномалий оказались смещёнными с запада на восток по отношению друг к другу. Пытаясь объяснить причину смещения, Рональд Мейсон высказал мысль, что магнитные аномалии образовались в этом районе прежде разломов и сдвигов. Поначалу они имели вид «правильной зебры», но затем подвижки коры разорвали её и отнесли отделившиеся «куски шкуры» в разные стороны. Иначе говоря, по мнению Мейсона, ему удалось обнаружить неопровержимые доказательства крупных горизонтальных движений блоков океанской коры.

Суждение это представилось столь серьёзным, что геологическая служба США в самые сжатые сроки организовала аэромагнитную съёмку северо-восточной части Тихого океана. Картина получилась примерно та же, что зафиксировал Мейсон: во многих местах «шкура зебры» оказалась словно бы иссечённой ножевыми разрезами. «Полосатые» участки дна сдвинулись один относительно другого на некоторое расстояние. Как правило, оно не превышало сотню километров. Но в одном месте сдвиг был рекордным – свыше тысячи ста километров.

Открытие Мейсона, став несомненным свидетельством подвижности фрагментов океанской коры, в то же время несколько запутало картину. Выходило так, что эти самые фрагменты дна слишком подвижны: каждый разлом способен заставить их перемещаться в разные стороны. Движение получилось хаотическим, непредсказуемым. Природа же, как не раз убеждались люди науки, «предпочитает» более строгие «типовые проекты».

Возникшие сомнения побудили американского геофизика Линна Сайкса, сотрудника Колумбийского университета, провести тщательные исследования сейсмичности в зоне Срединно-Атлантического хребта. Суть была в том, что многие разломы, обнаруженные Мейсоном, по которым, как он предполагал, двигались относительно друг друга разорванные «куски зебры», оказались непричастными к возникновению землетрясений. Специалистам же представлялось невероятным, что перемещения блоков коры могут происходить без «сейсмических эффектов». Вот тут-то и требовались уточнения.

К тому времени уже было установлено, что рифтовая долина лишь в приближённом описании выглядит единой щелью, протянувшейся по прямой на многие тысячи километров. На самом же деле и срединно-океанические хребты, и сами рифты, так же как и всё дно океана, рассечены разломами на более мелкие фрагменты, и эти фрагменты смещены относительно друг друга. Потому реальный рифт – не прямая, а ломаная полоса, состоящая из множества отрезков. Так вот, Сайкс стал детально изучать сейсмичность и самих фрагментов рифта, и разломов, соединяющих эти фрагменты. Причём он поставил перед собой задачу не только уточнить, где именно располагаются эпицентры землетрясений, но и выяснить, к какого рода подвижкам в земной коре эти землетрясения приводят. В результате было установлено, что эпицентры фиксируются и вдоль узкой осевой зоны срединно-океанического хребта, и вдоль разломов, разрывающих ось. Однако характер землетрясений на этих двух участках оказался различным. Те, чьи эпицентры сосредоточены вдоль оси, приводят лишь к разрывам и обычным сбросам, а вот в зонах разломов проявляются горизонтальные смещения – сдвиги. Причём движутся в этом случае только участки базальтовой коры, расположенные между двумя смежными, со смещёнными друг относительно друга фрагментами рифта, и движутся они в направлениях от оси хребта к окраинам океана. То есть по разные стороны рифта вектор их дрейфа противоположный. На тех же участках разломов, которые расположены вне зоны смещённых фрагментов рифта, эпицентры землетрясений вообще отсутствуют.

Далее к исследованию подключился канадский геофизик Дж. Тьюзо Вильсон, профессор Торонтского университета, тот самый, которому прежде пришло в голову сопоставить возраст островов с их удалённостью от срединно-океанического хребта.

Теперь же Вильсон, осмысливая результаты новых исследований о перемещениях участков океанического дна, увидел здесь важнейший элемент глобального механизма дрейфа. Прежде всего он предложил выделить из этой мозаики те трещины дна океана, в которых сосредоточены эпицентры землетрясений, приводящих к горизонтальному перемещению участков коры. Они были названы Вильсоном «трансформными разломами». Далее он доказал, что те разломы, под которыми не фиксируются очаги землетрясений, к горизонтальным подвижкам коры приводить не могут. А в разрыве «зебры» и смещении её участков повинен иной механизм – не тот, что был предложен Мейсоном.

В отличие от английского коллеги Дж. Тьюзо Вильсон посчитал трещины коры, прошедшие через «зебру», не молодыми, но весьма древними. Аномалии магнитного поля сложились там, где разломы уже существовали. Мало того, сами разломы, по идее Вильсона, формируются только на участках дна между смещёнными фрагментами рифта. Отсюда их обычная приуроченность к многочисленным зигзагам и отсутствие сейсмичности на флангах таких разломов.

Но Вильсон на объяснении этого явления не остановился. Связав воедино многие факты, добытые к тому времени наукой, он выдвинул идею о том, что вся земная кора разбита на крупные плиты, а все геологически активны зоны – рифты, океанские желоба, молодые горные системы – взаимосвязаны между собой. Начинающиеся в зонах трансформных разломов горизонтальные смещения коры приводят в конечном счёте к передвижению гигантских литосферных плит. Так выглядел «черновой набросок» новой глобальной тектоники, или тектоники литосферных плит, современного варианта мобилизма.

Вторая половина шестидесятых годов – начало семидесятых в истории неомобилизма – это период уточнения ряда положений новой глобальной тектоники.

Английский геофизик Е. Буллард в то время впервые с помощью ЭВМ пытается установить положение континентов в прошлые эпохи по сходству очертания их берегов.

Американец Джейсон Морган строит геометрическую модель новой глобальной тектоники. Улучшенный её вариант создаёт англичанин Дэн Маккензи. Наконец, француз Ле Пишон распространяет эту модель на всю земную поверхность. В результате определены наиболее крупные литосферные плиты Земли, теоретически рассчитаны основные параметры их движения по поверхности планеты.

В 1970 году английский геолог Дж. Дьюи впервые показывает, как выглядит с позиций новой концепции развитие геосинклиналей и образование горных поясов Земли. Несколькими годами позднее японские учёные А. Миясиро, а затем С. Уеда, внимательно изучив зоны, где по предположению одна литосферная плита пододвигается под другую, устанавливают целый ряд важных закономерностей, связанных с этим процессом.

С 1968 года выходит в первое плавание «Гломар-Челленджер», своеобразный гибрид судна и буровой вышки, построенный в США. Оно специально сконструировано для бурения дна в глубинных районах океана. Добываемые с его помощью колонки осадочных пород, а в некоторых районах и самих базальтов, составляющих океаническую кору, позволяют в короткий срок проверить многочисленные суждения теоретиков.

В рифтовые зоны срединно-океанических хребтов один за другим спускаются специальные подводные аппараты исследователей.

Всего за несколько лет учёные узнают о строении дна океана несравненно больше, чем за всю многовековую историю наук о Земле. И новые знания содействуют утверждению неомобилистской концепции.

В 1972 году происходит событие, заставившее несколько по-иному представить весь наш сюжет – судьбу идеи мобилизма. В тот год один из творцов новой глобальной тектоники, англичанин Дэн Маккензи из Кембриджа, оповестил научный мир о своём весьма своеобразном открытии. Маккензи, изучая труды предшественников, так или иначе связанных с идеей дрейфа, обнаружил книгу своего соотечественника Османда Фишера «Физика земной коры», датированную 1889 годом. Эта работа в своё время осталась незамеченной современниками и через несколько десятилетий была совершенно забыта. Маккензи набрёл на книгу случайно. Но знакомство с ней вызвало у кембриджца, а затем у многих его коллег бурную реакцию. В сочинении физика Османда Фишера они обнаружили многие основные положения новой глобальной тектоники. Вот как излагают существо концепции Фишера А. С. Монин и О. Г. Сорохтин в своей работе «Геологическая теория и полезные ископаемые», вышедшей в издательстве «Знание» в 1983 году: «…О. Фишер пришёл к таким правильным выводам: 1) океаническая кора образуется за счёт излияния базальтов из трещин в зонах растяжения, таких, например, как Исландия и осевое «плато» Атлантического океана (т. е. Срединно-Атлантический хребет); 2) по периферии Тихого океана существуют зоны сжатия, вдоль которых океаническое дно опускается под островные дуги и континентальные окраины. Этот-то поддвиг океанической коры под континентальную и приводит к возникновению землетрясений вдоль Тихоокеанского подвижного кольца; 3) движущим механизмом являются конвективные течения подкорового вещества».

Монин и Сорохтин отмечают, что Фишер хоть и предварил в своём труде основные положения новой глобальной тектоники, в том числе верно определил механизм дрейфа, не смог, однако, подкрепить свои выводы вескими доказательствами. В этом смысле ситуация получилась противоположная вегенеровской: Альфред Вегенер привёл немало серьёзных аргументов в пользу мобилизма, но не сумел объяснить механизм дрейфа.

Дальше возникает совсем странная коллизия: оказывается, что Альфред Вегенер в одной из последних своих статей как бы мимоходом, по случайному поводу ссылался на книгу Фишера. Но, по всей видимости, он познакомился с этой работой бегло, «по диагонали», как теперь говорят. Иначе невозможно понять, почему он не увидел, что здесь уже в готовом виде содержался тот раздел концепции, которого так ему не хватало, попытки создать который были так для него мучительны и бесплодны.

С тех пор как Маккензи «вырвал из забвения» книгу Фишера, суждения о том, как пошло бы развитие геологии и геофизики, окажись судьба этого труда более счастливой, неоднократно высказывались современными мобилистами.

Клод Рифо и Ксавье Ле Пишон в своей книге «Экспедиция „Famous“» по этому поводу пишут: «Теперь можно только фантазировать, что произошло бы, согласуй Вегенер свою теорию мобилизма с верной в целом динамической схемой Фишера. Возможно, лет тридцать было бы выиграно».

Мысль французских коллег поддерживают А. С. Монин и О. Г. Сорохтин: «Просто поразительно, как за 70–80 лет до появления основополагающих работ по тектонике литосферных плит была нарисована столь близкая к современной геодинамическая модель развития геологических процессов на Земле. Сейчас приходится только гадать, как пошло бы развитие наук о Земле, если бы современники по заслугам оценили революционные идеи О. Фишера. Однако они слишком опередили свою эпоху, не были восприняты геологической общественностью того времени, оказались надолго и прочно забытыми, и современную геологическую теорию пришлось создавать независимо и заново».

Фиксизм – неомобилизм

Мой внимательный читатель, должно быть, уже заметил, что в перечне работ учёных, приведших к возрождению мобилизма в пятидесятых – шестидесятых годах нашего века, по большей части упоминаются труды геологов и геофизиков Англии, Франции, США, Канады, Японии. И почти не было названо имён наших соотечественников. Здесь не упущение автора. На первом этапе создания новой глобальной тектоники, действительно, наши учёные довольно прохладно относились к мобилистской концепции. И это не может не вызывать удивления. Ибо вклад советских геологов и геофизиков во многие области мировой науки весом и внушителен.