Текст книги "Уголовного розыска воин"

Автор книги: Игорь Скорин

Соавторы: Николай Чергинец,Василий Попов,Юрий Воложанин,Игорь Карпец,Евгений Волков,В. Рубан,Александр Гельфрейх,Б. Михайлов,Анатолий Мацаков,Римма Коваленко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

– А когда Эдик вышел из гостиницы? – спросил Шестопалов.

– Тоже около одиннадцати... Вроде все совпадает. Плюс-минус. Впрочем, шофер мог везти и другого человека.

– Если он даже вез пресловутого Эдика, угол Столешникова нам ничего не проясняет. Вряд ли он живет в этом переулке, – бросает Сергей Гуськов.

– Для нас сейчас все детали важны, – говорит Шестопалов, постукивая шариковой ручкой по крышке стола.

– Что же мы имеем в активе? Приметы Эдика. Он же «аспирант» Николай. Он же «научный сотрудник» Сергей. Скорее всего он и есть ловец жаждущих. В ловкости и хитрости ему отказать нельзя. Причем, заметьте, мы неоднократно посылали ребят к автомагазину и никого, похожего на Эдика, не встретили. Будем самокритичными – поиск преступников затянулся.

– Начальство волнуется? – спросил кто-то из инспекторов.

– Не волнуется, а торопит, – поправляет Шестопалов. – Значит, «кукла» треста по счету седьмая. Такие же акции проводились в управлении автомобильного транспорта, в управлении торговли, в областном управлении сельского хозяйства. Судя по всему, работают четверо.

...Первое сообщение о «кукольниках» МУР получил в один из осенних дней 1977 года. Моряк дальнего плавания Романов в магазине «Автомобили» у Южного порта познакомился с «аспирантом» Николаем. «Аспирант» привез моряка на Бутырский вал в дом, где располагалось Главное управление автомобильного транспорта. Романов заложил в конверт 6400 рублей. А дальше все произошло так же, как и с супругами Хвощевыми.

Через пятнадцать дней «кукольники» обобрали очередную жертву. Только теперь вместо «аспиранта» Николая действовал «научный сотрудник» Сергей. Сергея сменил уже известный Эдик, и очередной любитель купить автомобиль «левым» путем лишился своих пяти с половиной тысяч рублей.

Учитывая сложившуюся обстановку, руководство МУРа приняло решение создать оперативную группу по розыску преступников. Ее возглавил заместитель начальника одного из отделов капитан милиции Михаил Иосифович Шестопалов. Он сам подобрал инспекторов, включив в группу тех, с кем ему уже не раз приходилось участвовать в операциях, выезжать на задержание особо опасных преступников. Он не сомневался, что они обязательно выйдут на группу мошенников.

Главной фигурой в этой группе был, вероятнее всего, «шеф» Виктор Петрович. «Шеф» чувствовал себя в коридорах различных учреждений как рыба в воде. Оперативники побывали в учреждениях, где якобы выписывали талоны на автомобили. Одна из секретарш вспомнила, что к ним в приемную заходил высокий красивый мужчина с приятными манерами. Он спрашивал какого-то Селезнева, а когда секретарша сказала, что он, видимо, ошибся, мужчина попросил разрешения позвонить по телефону. Не больше минуты он говорил с кем-то по телефону, а затем, извинившись, вышел. Заметил высокого и гардеробщик. «Аспиранта» тоже видели несколько человек. Правда, отвечали свидетели односложно: да, встречал такого в коридоре, да, видел на лестничной площадке. И никаких зацепок. Что поделаешь, в коридорах таких учреждений людей как на улице: сотни посетителей в день.

«Кукольники» действовали дерзко и в то же время предельно осторожно. Они меняли туалеты, внешность, пускали в ход наигранное обаяние и четко выделяли из толпы очередные жертвы. Они словно чувствовали тех, Кто был готов ради личного автомобиля дать взятку. Но когда наступала трагическая развязка и деньги уплывали в карманы мошенников, те, кто еще час назад, не колеблясь, шел на незаконные сделки, взывали к совести и справедливости.

ВЫШЛИ НА «АСПИРАНТА»

Уже месяц в разных районах Москвы с утра до вечера ходят по улицам ничем не примечательные молодые люди, задерживаются у стоянок такси, троллейбусных остановок, подолгу стоят у входов в метро, заглядывают в кафе, шашлычные. За день они проделывают по доброму десятку километров. К вечеру ноги отваливаются от усталости. Среди тысяч и тысяч людей нужно отыскать только одно лицо и не ошибиться. Не заподозрить невиновного, не оскорбить своими действиями человека.

Стоял хиленький весенний день, моросил дождь. Прохожие кутались в плащи, прятались под зонтами.

– Можно подумать, что на дворе глубокий октябрь, – сказал Владимир с раздражением.

Алексей промолчал. Он поднял воротник и поглубже засунул руки в карманы.

«Надо где-нибудь перекусить», – подумал Владимир. Они подошли к переходу на площади Свердлова и тут увидели его...

...В кабинете Шестопалова зазвонил телефон. Михаил Иосифович поднял трубку и услышал:

– Иванов и Драгайцев вышли на «аспиранта».

– Где? – быстро переспросил Шестопалов.

– На площади Свердлова.

– Продолжайте наблюдение, – с облегчением бросил в трубку капитан.

...Николай Фролович Данилов в этот час не ожидал никаких гостей, и звонок в прихожей его насторожил. Он с минуту постоял в комнате, прислушиваясь к настойчивым трелям звонка. Делать нечего, придется открывать. Он распахнул дверь и увидел на пороге участкового. За ним стояли двое молодых людей с красными повязками дружинников. Участковый козырнул:

– Гражданин Данилов, сейчас в пивном баре произошла драка, и, как нам сообщили, один из хулиганов забежал в вашу квартиру.

– В мою? – удивленно воскликнул Николай Фролович. – Да это какое-то недоразумение. Вы можете посмотреть сами, у меня никого нет.

– Давайте поедем в отделение милиции, там все выясним.

– Ну хорошо, если вы настаиваете. Однако вы сами убедитесь в ошибке.

Он надел плащ и покорно пошел за участковым и дружинниками. У подъезда стояла «Волга».

– Прошу в машину, – сказал один из дружинников. Данилов вздрогнул. Плечи у него сразу обмякли. Тяжело шаркая ногами, он пошел к машине.

Через несколько минут его вели по коридору МУРа.

Как только Данилову показали его фоторобот, он сдавленным голосом сказал:

– Я все расскажу.

– Рассказывать будете потом, – оборвал Шестопалов. – Сначала назовите сообщников.

– Завтра утром, в десять часов, у кинотеатра «Космос» я встречаюсь с Юрой. Фамилию его точно не знаю, адреса тоже.

– Вы говорите правду?

– Куда же мне теперь деваться.

Шестопалов вызвал конвой.

К «Космосу» Шестопалов поехал сам, с собой он взял Иванова и Драгайцева.

– Коли вы такие счастливчики, без вас не обойтись.

– А вдруг он не придет? – сказал Драгайцев.

...Ровно в десять у входа в кинотеатр появился «работник торговли». Никаких сомнений – это был он. Иванов и Драгайцев шли к нему, как к старому знакомому.

– Здравствуй, Эдик, – улыбнулся Иванов.

– Вы ошиблись, молодые люди.

– Пошли к машине. И не вздумайте сопротивляться. Задержанным оказался Белов Вячеслав Николаевич. Он тоже не стал запираться.

– Что делать, бес попутал. Раз виноват – судите.

– А где же ваш «шеф»? – спросил Шестопалов.

– Какой «шеф»? – сделал удивленное лицо Данилов.

– Виктор Петрович, начальник главка.

– Не знаю никакого Виктора Петровича.

Белов на допросе тоже заявил, что ему совершенно неизвестен человек по имени Виктор Петрович.

– А кто же брал пакет с деньгами?

– Под начальника играл Данилов, а я наводил.

– Как же вы наводили? Расскажите подробнее.

Данилов усмехнулся.

– Тут, гражданин начальник, особая психология применяется. Надо видеть «лоха» – по-вашему, наивного обывателя – насквозь. Я их сразу определяю. Суетятся, глазами рыскают, заискивают. «Лох» всегда испуган. Он и нас боится, и вас боится тоже. Он ведь понимает, что идет на незаконную сделку. Думает выгадать, тут его и бери тепленького. Он за машину готов на все. И душу заложит. В нашем же деле главное – не переиграть. Но и потом все должно быть солидно, учреждение с внушительной вывеской, куда его везут на машине.

– Это все лирика, Данилов, – перебил Шестопалов. – Ваши приемы нам известны. Давайте поговорим лучше о человеке по имени Виктор, а по отчеству Петрович.

Щеки у Данилова дернулись.

– Не знаю я никакого Виктора Петровича.

На оперативном совещании Шестопалов сказал:

– И Данилов и Белов – лица второстепенные. Они просто боятся своего вожака. Вот и крутят.

И снова идут допросы. Первым сдался Данилов.

– Фамилию я его не знаю, только имя – Виталий. В свое время Белов устраивал Виталия на работу.

Белов упирается: «Мы были вдвоем с Даниловым».

– А главаря вашего звали Виктор? – вставляет Сидоров.

Глаза у Белова сразу напряглись. Чуть заметно дернулись скулы.

– Вы же Виктора сами на работу устраивали. Вспоминайте.

...Они познакомились в бильярдной Парка культуры. Белов заглядывал сюда часто.

– Для развития четкости глаза, как говаривал поэт, – любил повторять Белов.

Здесь собирались завсегдатаи. Играли по-разному, в зависимости от финансовых возможностей: и «по мелкой» и «по крупной». Белов не был асом бильярдного стола. Играл средне. Ему везло. Белов не зарывался, на большие ставки не шел. Бильярдную посещал он как своеобразный клуб. Тут можно было завести знакомство с нужным человеком, произвести куплю-продажу. Из-под полы достать импортные зажигалки, фирменные галстуки, сумки с иностранным клеймом, японские транзисторы. Победы и покупки «обмывали» в ближайшей шашлычной. Они знали друг друга в лицо, называли друг друга не по именам, а по кличкам: Француз, Папа Карло, Фаворит, Часовщик, Дублер. Был даже Отелло, бывший актер не то из Иванова, не то из Сызрани. Профессия бывшая или настоящая не играла роли. Шофер такси мог запросто достать импортный гарнитур, а подсобный рабочий из магазина «Овощи-фрукты» был постоянным поставщиком дефицитных частей для автомобилей. В бильярдной раскрывались только до определенных пределов, в основном деловых (купить, продать, достать). Каждый был по-своему осторожен и подозрителен. Они не верили друг другу и скрывали то, что входит в понятие «личная жизнь». Объединяли их только деньги, вещи и выпивки.

Храмцов появился в бильярдной весной. Он сразу бросался в глаза: высокий, представительный, хорошо одетый. Он быстро освоился и, как тут говорили, сразу «попал в обойму». С Беловым он однажды оказался в шашлычной за одним столиком. Заказали коньяк, какую-то закуску. Разговор шел так, обо всем и ни о чем. Но Белов тогда еще заметил, что Храмцов словно изучает его. Взгляд его больших черных глаз был пристальный. Он словно пронизывал Белова. И Белов почувствовал себя неуютно. Потом, уже спустя несколько месяцев после их первого застолья, Белов убеждал себя: «Это какой-то гипноз, наваждение. Он подавил мою волю, заставил подчиниться». Белов обманывал других, а теперь обманывал себя.

Храмцов действительно был из тех, кто умеет давить своим авторитетом. Он не терпел возражений и ничего не забывал. «Накачивать» свой авторитет Храмцов начал в исправительно-трудовой колонии, где сидел за крупное мошенничество. Потом, уже отсидев положенный срок, Храмцов любил пустить пыль в глаза. То представлялся крупным начальником, то намекал на сверхсолидные связи. Женщинам он доверительно признавался: «Я ответственный работник Министерства иностранных дел» или: «Увы, сожалею, учреждение, в котором я тружусь, секретное». А сам по профессии был механик и шофер. И мог бы жить хорошо, спокойно, и деньги зарабатывал бы вполне приличные. Но Храмцову было мало. Ему всю жизнь мерещились толстые пачки денег, уложенные в большой чемодан. Почему в чемодан? Так ему хотелось.

«Деньги делают всё, – говорил он Белову, – возвышают тебя и унижают тех, кого ты считаешь нужным унизить. С монетами я властелин».

У Храмцова был план. И однажды он выложил его Белову. Тот сначала испугался. Храмцов дал время подумать. Думал Белов недолго. Ему тоже хотелось стать властелином. Но даже когда его карманы наконец были набиты ворованными деньгами, властелином он не стал. Он был рабом, а властелином остался Храмцов. И операцию «Кукла» разработал он – «шеф». Уже потом к ним присоединился Данилов.

Как-то Храмцов сказал Белову и Данилову:

– Запомните, господа компаньоны, если завалимся, держаться до конца. Иначе под землей найду.

И они поняли: это была не просто угроза...

На очередном допросе Шестопалов снова спросил Белова:

– Вы помогали Храмцову устроиться на работу?

– Да, я, – угрюмо подтвердил Белов. – Он попросил меня найти временную «крышу», то есть работу, – Тут же поправился он. – У меня были кое-какие связи. И я порекомендовал Виктора Дмитриевича механиком в гараж.

Но Шестопалов знал, что Храмцов три месяца назад рассчитался на работе. Выписался он и с прежнего адреса.

Из оперативного донесения

«Организатор преступной группы Храмцов Виктор Дмитриевич, 1941 года рождения, образование среднее, ранее судим за совершение мошенничества. Установлены его адрес и место работы.

На задержание Храмцова выезжали две оперативные группы МУРа, но преступник скрылся. Фотографии Храмцова размножены и переданы во все отделения милиции...»

ШЕФ ОБЪЯВИЛСЯ

Утром, как только Шестопалов пришел на работу, у него зазвонил телефон. В трубке услышал голос Иванова:

– Михаил Иосифович, плохие вести. «Шеф» объявился. Вчера в управлении на Садово-Триумфальной взял у инженера Ширшова 8200 рублей. Действовал по той же легенде.

– Был один?

– Нет, с напарником.

– Подъезжай на Петровку.

Значит, Храмцов в Москве. Он, конечно, знает об аресте Белова и Данилова. Теперь он старается добыть как можно больше денег. Храмцов понимает: надо сворачивать производство, по крайней мере на время. Бежать куда-то. Храмцов хитер и предельно осторожен. И, даже рискуя, он рассчитывает каждый свой шаг.

Но беспокоило и другое: из опасного мошенника Храмцов превратился в опасного преступника. Теперь ему терять уже нечего. Он способен на все. Не исключено, что Храмцов имеет оружие.

Работники МУРа по опыту знали, что Храмцов принадлежит именно к таким преступникам, которые не признают никаких раскаяний в своих действиях. Ослепленные чувством наживы и еще раз наживы, они идут на любой коварный шаг. А когда они чувствуют, что западня вот-вот захлопнется и их благополучию и богатству придет конец, они приобретают повадки загнанного хищника. Арест Белова и Данилова не остановил «шефа». Он снова подбрасывает «куклу». Сегодня еще «кукла», а завтра Храмцов не задумываясь может применить нож или пистолет против того, кто станет на его пути.

...День этот тянулся для Шестопалова необычно долго. Он понимал, что сказывалась некоторая нервозность и неудовлетворенность. Такие моменты бывали и раньше. Но по многолетнему опыту Шестопалов знал, что это пройдет и все войдет в норму. Так оно и случилось. Уже поздно вечером в блокноте Михаила Иосифовича появилась запись: «Татаринова Маргарита, 23—25 лет».

Итак, Маргарита, молодая красивая особа. Ее несколько раз в свое время видели с Храмцовым в ресторанах. Любит драгоценности, не работает, живет на иждивении родителей.

И вот новое сообщение: Маргарита Татаринова часто уезжает на станцию Салтыковка. Зачем?

Проходит еще день, и все становится ясно. В Салтыковке молодая женщина снимает дачу и, кажется, живет там одна. Дачу сняла не так давно. А погода стояла не самая лучшая – что ни день, то дождь. И к тому же зачем молодой женщине коротать дни одной на старой даче?

В МУРе приняли решение: надо выезжать в поселок. Группу возглавил подполковник милиции Джибриев. С ним поехали Владимир Иванов, Алексей Сидоров и собака по кличке Рита.

Бежевая «Волга» свернула с автострады на проселок. Вскоре в просвете между деревьями уже показались дома дачного поселка. Машина проехала еще немного и затормозила у старого покосившегося сарая, которым, видно, уже никто не пользовался. Передняя дверца «Волги» приоткрылась, послышался голос:

– Рита, сидеть спокойно.

Джибриев вылез из машины, за ним последовали Иванов и Сидоров. Троица напоминала беззаботных мужчин, приехавших отдохнуть на лоно природы. Не доходя до поселка, они разошлись.

Джибриев свернул на центральную улицу и не спеша направился к дому, где размещался поселковый Совет Иванов и Сидоров пошли через кустарник и вскоре скрылись из виду.

Председатель поселкового Совета уже ждал подполковника. Он поднялся из-за стола, поздоровался. Предложил гостю сесть.

– Значит, план таков, товарищ председатель, – не спеша заговорил Джибриев. – Как мы договаривались, вы мне даете троих активистов, и мы идем по домам и проверяем прописку населения. Ваши люди проинструктированы?

– Конечно, – кивнул председатель. – Только позвольте спросить... – он несколько замялся. – Словом, вот я о чем. А опасность не угрожает?

Джибриев улыбнулся.

– Можете не волноваться. Никакая опасность им не угрожает. Даю вам полную гарантию. Все остальное мы берем на себя.

Через полчаса из поселкового Совета вышли четверо активистов: двое мужчин и две женщины. В руках у них были блокноты.

Володя Иванов стоял за деревом. Отсюда хорошо была видна дача Татариновой. Вот прямо верандочка и входная дверь. И улица отсюда проглядывалась хорошо.

Где-то рядом в кустах затаился кинолог с собакой Ритой. Всего в нескольких шагах, а будто их и нет. Рита молодец, службу знает. Звука не издает, пока не получит команды.

Алексей Сидоров перекрывал три окна, выходивших на противоположную сторону дома. Он стоял, прислонившись к заборчику, с видом человека, явно томящегося от безделья. День стоял будний, людей на улицах немного. Кто в лес отправился по грибы, по ягоды, кто в огородах и садах своих копается. Тихо в поселке.

Комиссия идет от дома к дому. Записывают в блокнотах, как полагается. Вот уже и дача Татариновой. Члены комиссии сворачивают к калитке. Но не успели дойти. Входная дверь в доме распахнулась – на веранде появился высокий мужчина. В пиджаке, в галстуке, в одной руке небольшая кожаная сумочка на ремешке, другая рука в кармане. Он быстро сбежал по лесенке и сразу же кинулся к забору. Отличный прыжок. Теперь быстрее к лесу, а там... Не вынимая руки из кармана, он бежит к спасительным деревьям.

– Рита, фас!

Рита «опытный сыщик», от нее еще никто не уходил. Рывок – и вот уже Рита всем своим мускулистым натренированным телом с ходу сбивает высокого с ног. Передние лапы цепко лежат на спине. Беглец пытается вытащить руку из кармана и слышит грозное рычание. С Ритой шутить нельзя. Подоспевшие Иванов и Сидоров надели на преступника наручники.

– Володя, у него в кармане пистолет, – тяжело дыша, говорит Алексей.

– Знаю. Вот он. Смотри: полная обойма.

А еще через день работники МУРа взяли четвертого «кукольника» – Бориса Семенова. Он не сопротивлялся.

При исполнении служебного долга

П. ИЛЬЯШЕНКО,

журналист;

Б. МИХАЙЛОВ,

журналист

Октябрьским днем 1978 года, под вечер, участковый инспектор милиции Николай Иванович Голубев выехал из Новодугинского райцентра, что на Смоленщине, в деревню Корнеево.

Ехал Голубев не один. Его сопровождали сержант милиции Новиков и два дружинника. Дело, которое поручил им начальник Новодугинского РОВД, было непростым, пожалуй, даже рискованным. Они должны были задержать и доставить в Новодугинск двадцативосьмилетнего Николая Капунова. Он был уже четырежды судим и четырежды отбывал наказание в колонии. И вот теперь после очередного освобождения поселился в деревне Корнеево и своими выходками не давал покоя жителям села.

От Новодугинска до Корнеева двадцать километров ухабистой, размытой, почти непроезжей в такое время года дороги. Было поэтому время и поговорить и подумать.

Вспоминали разные ситуации, из которых Николай Иванович Голубев выходил с честью. Говорили, что у Голубева какая-то особая, «легкая» и даже «счастливая» рука.

Ну вот, например, история с рабочим племсовхоза Алексеем Табуновым. Начал пить и пил, как говорят в народе, вмертвую. Однажды допился до того, что поджег собственный дом. Как-то, опять же пьяный, схватил топор, начал бегать с ним по скотному двору совхоза, разогнал рабочих и работниц. Николай Иванович был как раз поблизости. Не чуя под собой ног, кинулся на скотный двор, вышиб у дебошира топор, скрутил его, доставил в милицию. А дальше повел себя несколько неожиданным образом. Позже настоял: направили Табунова на лечение.

Пока тот лечился, участковый инспектор все время интересовался, как идут дела в больнице? Вылечили-таки Алексея. Вернулся он в совхоз. Теперь не пьет, не буянит, живет, работает нормально.

– А Татьяну Ивановну помнишь? – обратился к Голубеву сержант Новиков.

Голубев кивнул. Как не помнить! Опять водка! Двое детей было у Татьяны Ивановны, а она пила. Может быть, из-за того, что муж бросил семью, убежал из села... А на что пить? Вот и начала воровать зерно, комбикорма из совхозных закромов.

Голубев ее поймал, как говорится, с поличным. И опять стал уговаривать общественность и дирекцию решить все на товарищеском суде, а именно – обсудить поступок работницы и заставить ее дать слово односельчанам, что будет она жить по закону и в соответствии с нравственными нормами. Она дала слово. И не нарушила его. Когда сын Татьяны Ивановны уходил в армию, Голубев провожал его. Дочь ее устроил на работу в совхоз.

Молодые дружинники слушали с вниманием и интересом. Но, возможно, им казалось, что старшие товарищи не то чтобы успокаивают их, а ободряют, что ли, перед лицом опасности. Ведь были им известны и иные истории. Хотя бы с братьями Жирковыми. Те судились не однажды. А в последний раз, когда их поместили в КПЗ, задержав после очередного дебоша, сумели убежать, скрылись в лесу, обзавелись обрезами.

Но сержанта Новикова тянуло в этот вечер к историям с хорошим концом.

– А Сергеенков Анатолий? – не унимался он.

Сергеенков тоже пил и дебоширил. И Голубев нянчился с ним как с ребенком. До тех пор не успокоился, пока Сергеенков не получил квалификацию механизатора, не стал хорошим трактористом. А время летит! Вот уже вырос сын в семье Сергеенкова. Остался в совхозе шофером. Дочь поступила в кооперативный техникум, работает в этом же селе. Можно сказать, построена семья, именно построена, потому что много лет назад она совершенно разваливалась.

Голубев и сам начинал жизнь в этих местах трактористом. Здесь, на Смоленщине, он родился, отсюда ушел в армию, дошел до Берлина. А когда вернулся в родное село, то начал работать участковым инспектором, и вот уже работает тридцать два года.

Социологи разработали теорию о «социальных ролях». Попробуй уложить в определенную «роль» деятельность участкового инспектора на селе. И дело тут не только в том, что у него особые, отнюдь не «ролевые» отношения с теми, кто живет на его большом участке. Эти отношения отличаются большой неофициальностью и даже какой-то сельской патриархальностью. Он, конечно, власть, но... и обыкновенный сельский житель: сам себе и плотник, и печник, и садовник. Он в одном лице и борец с расхитителями социалистической собственности, и инспектор ГАИ, и советчик, врачеватель человеческих душ. Он же первый борец за правопорядок и законность, за то, чтобы все жители его участка могли жить мирно и мирно работать.

Голубев всю жизнь верил, что нет неисправимых и нет безнадежных. Даже к убийцам относился не то что милосердно или терпимо, а с верой, что те когда-нибудь раскаются искренне, осознав, что нет ничего в мире дороже человеческой жизни. Он часто повторял, что надо делать все возможное и даже невозможное, чтобы человек, казалось бы, и отпетый, не отчаялся, не почувствовал себя окончательно отрезанным ломтем.

И если бы Голубеву, когда он ехал в тот вечер из Новодугинска в Корнеево, была известна та обстоятельная характеристика, которую из колонии направили по месту дальнейшей жизни Капунова, то, вероятно, Николай Иванович с нею не согласился бы. В ней было записано: «Капунов Н. В. мстительный, наглый, грубый, хитрый, озлобленный, вспыльчивый, лживый». И дальше о нем же: «Смелый, настойчивый, способный подчинять себе других, владеет жаргоном, использует навыки в азартных играх в карты в корыстных целях. На путь исправления не встал».

Но текст этой характеристики не был известен Голубеву, потому что она была направлена не в Новодугинский район, где Капунов появился нежданно-негаданно, а в Мценский район Орловской области, который для дальнейшей жизни избрал сам Капунов. Почему именно Мценский район? Там были старые дружки. Но, видимо, встреча с ними разочаровала Капунова, и он поехал к матери в Москву, а затем к тетке в деревню, где вырос.

Еще мальчишкой Николай начал курить, пить, хулиганить, так что пришлось Голубеву повозиться с ним немало. Но то ли не сумел он найти «ключа» к душе Николая, то ли действительно оказалась душа Капунова «дремучей», только в общении с ним не было у Голубева удачи. Четыре раза того судили. За кражи, дебоши и даже за разбой. Он возвращался, некоторое время держался, и опять все начиналось сначала... Вот и сейчас вернулся из колонии, пообещал Голубеву вести себя нормально, а Голубев пообещал ему в устройстве его личных дел. И расстались будто бы хорошо. А через несколько дней стали поступать тревожные сигналы от односельчан Капунова – принялся за старое.

...Вот показались и огни деревни Корнеево. Но до дома, где жил Капунов, еще ехать да ехать. А из деревни машина уже видна.

План задержания Капунова Голубев, конечно, разработал заранее. Инспектор хорошо понимал, насколько этот человек опасен. Но где-то глубоко, на самом дне души, жила у Николая Ивановича вера: возьмут Николая тихо, доставят в Новодугинский РОВД, а там уже Голубев постарается, чтобы из этого ожесточенного человека вышло что-нибудь путное.

...Капунов находился в тот вечер дома не один, а с несовершеннолетним Дмитриевым. Этого мальчишку он спаивал, не раз вовлекал в темные дела. Завидев приближающуюся милицейскую машину, решил бежать с ним в лес. Они оделись, вышли в сени, погасив электричество. Николай был вооружен двумя ножами. Один он открыто держал в руке, второй спрятал в рукаве: испытанный и коварный метод.

Машина подъехала. Дружинники остались перед домом. Милиционеры распахнули дверь и вступили в сени. Мимо них юркнул Дмитриев, но был схвачен дружинниками. Теперь в сенях было трое: Капунов и два работника милиции. Сержант милиции оказался где-то в углу, а Капунов метнул в Голубева нож. Николай Иванович ловко увернулся и, полагая, что Капунов не узнал его, шагнул к нему навстречу и крикнул: «Коля!» (Они и раньше никогда не обращались друг к другу официально. Николай Иванович называл всегда его «Коля», а Капунов обращался к нему: «Николай Иванович».) И в ту же секунду Капунов второй нож всадил ему в сердце. Николай Иванович Голубев упал, раненный насмерть.

Уголовная коллегия Смоленского областного суда приговорила Капунова к смертной казни.

Уже после суда, в камере, Капунов угрюмо рассказывал журналисту:

– У меня не было зла на Голубева. Я не хотел его убивать.

– Почему же убили?

Он долго и мрачно молчал. Потом сказал:

– Он мне мешал жить, как я хочу. Помешал уйти в лес...

Указом Президиума Верховного Совета СССР Николай Иванович Голубев за самоотверженные действия и мужество, проявленные при исполнении служебного долга, был посмертно награжден орденом Красной Звезды. Эта награда прибавилась к орденам Красной Звезды и «Знак Почета» и десяти медалям, полученным Голубевым за его нелегкий труд при жизни.

Жители района обратились к местным властям с ходатайством об увековечении памяти капитана Голубева. Его именем уже названа одна из школ. Люди хотят, чтобы в районе в честь него была названа одна из улиц, чтобы и памятник ему был поставлен.

Когда Николая Ивановича Голубева хоронили, то съехались жители всех деревень. Хоронили его и как героя, и просто как родного человека. Съехались в последний раз поклониться ему низким земным поклоном дважды, и трижды, и четырежды судимые, которым он когда-то поверил, судьбы которых он созидал – камушек к камушку, кирпичик к кирпичику – с тем же тщанием и терпением, с каким строил свой дом, ставил печь.

Вдова капитана Голубева, Зинаида Николаевна, говорит: «Если бы мой Николай, а ведь их обоих звали Николаями, остался жив, он бы все равно не возненавидел Капунова и делал бы все, чтобы его спасти». Она плачет: «А если бы можно было повторить сначала нашу жизнь и ему заранее было известно, что его убьет бандит, то он все равно не стал бы относиться к людям злее. Николай говорил: ведь мы живем ради людей».

Дом его был открыт для людей и днем и ночью. Он советовал, требовал, утешал, укреплял веру в себя. Совсем незадолго до трагедии в этот дом вошел и Капунов. «И надо же, – сожалеет с непередаваемой горечью Зинаида Николаевна, – не застал Николая Ивановича... Может, поговорили бы, ничего бы и не было».

...Сейчас этот дом осиротел, пуст без хозяина. На столе лежит любимая книга Голубева «Жизнь растений», раскрытая на той странице, которую он не дочитал...