Текст книги "Уголовного розыска воин"

Автор книги: Игорь Скорин

Соавторы: Николай Чергинец,Василий Попов,Юрий Воложанин,Игорь Карпец,Евгений Волков,В. Рубан,Александр Гельфрейх,Б. Михайлов,Анатолий Мацаков,Римма Коваленко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

– А кто, ты знаешь?

– Еще нет. Скажи-ка мне, Николай, земляки Остапенко и Свиридова в лесхозе есть? Кто-нибудь еще из Белоруссии?

– Горбатенко, звеньевой, белорус, из-под Гомеля...

– Сколько ему лет?

– Молодой совсем. Только что женился...

– Так! Еще кто?

– Лесовод наш, Зенкевич, в Белоруссии, на Полесье, работал...

– Сколько лет Зенкевичу?

– Да лет тридцать пять...

– Еще, еще вспоминай!

– Больше вроде нет, – покачал головой Николай Николаевич. И вдруг воскликнул:– Стой! Есть еще один белорус! Канцевич Семен Федорович. Три дня тому назад по рекомендации Остапенко принят на должность звеньевого в лесопитомник. Говорил Остапенко, что они друзья по партизанскому отряду...

«Похоже, что Канцевич и есть этот третий, – подумал Головко. – Недавно прибыл... Знает Остапенко да и, наверное, Свиридова тоже».

– Личное дело на него имеется?

– Вот, пожалуйста! – Парторг перебрал несколько тоненьких папок, лежавших на краю стола, подал одну майору.

Головко раскрыл ее. С фотографии на него смотрело благообразное немолодое лицо. В листке по учету кадров значилось, что с 1941 по 1943 год Канцевич находился в партизанском отряде, затем угодил в фашистский концлагерь, откуда был освобожден Советской Армией.

«Неужели он?» – подумал майор, разглядывая фотографию. И спросил:

– Где он сейчас, Канцевич?

– На работе, в лесопитомнике.

– А живет где?

– Рядом, в общежитии. Только думается мне, что опять вы идете по ложному следу. Канцевич – солидный человек, в прошлом партизан, друг Петра Ивановича. И внешность у него солидная, располагающая...

Майор Головко невесело усмехнулся.

– Эх, товарищ парторг! Обычно бывает, что у самых заядлых жуликов весьма почтенная внешность. Иначе им нельзя... То-то здорово было бы, если можно было по внешности преступника распознавать! Пойдемте-ка по общежитию пройдемся. Только так, чтобы никто не догадался, какой комнатой мы интересуемся.

Из общежития майор Головко вынес еще один стакан, изъятый из комнаты Канцевича и имевший явные отпечатки его пальцев. Взамен был оставлен другой такой же стакан.

* * *

Головко даже не узнал Остапенко, настолько этот сгорбившийся человек не походил на того краснощекого богатыря, которого он видел спящим на нарах. Лесник безразлично смотрел в пол и даже не поднял глаз, когда майор вошел в комнату. Только руки, крепкие, сильные руки рабочего человека не хотели, не могли оставаться в бездействии. Они все время двигались, что-то мяли, поправляли одежду.

– Товарищ майор! – начал докладывать лейтенант Захаров. – Заканчиваю допрос Остапенко. Он показывает...

– Не надо! – остановил его майор. – Дайте протокол допроса.

Усевшись на расшатанный стул, майор принялся читать протокол. Читая, Головко время от времени бросал быстрые взгляды на Остапенко. Тот сидел все так же неподвижно, уставившись в пол, и только руки его продолжали растерянно теребить одежду.

– Так я все же не понимаю, гражданин Остапенко, – обратился к нему майор, – стреляли вы или не стреляли в Свиридова?

Могучие плечи Остапенко напряглись и опали.

– Да не знаю я, товарищ майор! Ничегошеньки не помню. Пьян был, сильно пьян... Пришел в себя, когда меня разбудили. Лежу на кровати, голова разламывается. А рядом ружье лежит... Вот товарищ лейтенант доказал, что вроде я стрелял... Зелье это проклятое! Через него, выходит, я друга лучшего убил. Да лучше бы я самого себя! Легче было бы...

Остапенко закрыл лицо широкими ладонями, и плечи его задрожали от рыданий.

– Дайте воды, лейтенант Захаров! – негромко сказал майор.

И когда лесник немного успокоился, спросил:

– А кто третий был с вами за столом?

– Третий? – удивился Остапенко. – Не было никого третьего с нами.

– А Канцевич? Разве Канцевич с вами не выпивал?

Лесник растерянно провел ладонью по лицу.

– Канцевич? Был у меня Канцевич. Мы с ним вдвоем пили, Ивана в ту пору не было. Он за медовухой к деду Тихону уходил.

– Значит, вы пили вдвоем с Канцевичем?

– Ну да! Впрочем – нет. Сперва мы с Иваном купили водки, пришли ко мне, немного выпили. И вдруг видим – нет у нас меда. А мы с Иваном водку с медом всегда мешали. Ну, Иван пошел к Тихону, пасечнику. Иван ушел, а вскорости мой старый партизанский дружок Канцевич припожаловал. Тоже литр водки принес. «Надо, – говорит, – выпить!» На работу поступил в наш лесхоз...

– Откуда вы знаете Канцевича?

– Да как же мне его не знать? В партизанском отряде из одного котелка кулеш хлебали. А в мае 1943 года навалились на нас каратели. Обложили со всех сторон, как волки сохатого. Почитай, пол-отряда тогда полегло или в плен попало. И Канцевич, раненный, в плен угодил. До прихода нашей армии в концлагере фашистском под Осиповичами горе мыкал...

– А Иван Свиридов тоже с вами в отряде был?

– Нет, Иван в соседнем отряде, у командира Цыганкова, в разведчиках ходил. Я знаю Свиридова с детства. Вместе парубковали, на задушевных подругах женились. И вот теперь...

Остапенко снова прикрыл глаза ладонью.

– Подождите, Остапенко! Возьмите себя в руки! – строго сказал Головко. – Так вы говорите, что Свиридов был партизанским разведчиком?

– Ну да! Пока к фашистам в лапы не угодил. Несколько дней мучили его проклятые гады. Когда наш отряд налет на гестапо сделал и всех арестованных освободил, так Иван еле живой был. Идти не мог, я его на руках в лес унес. Два месяца он в нашем партизанском госпитале отлеживался...

– Ясно! – кивнул головой майор. – Вернемся теперь, Петр Иванович, опять к нашим дням. Когда и как вы вновь встретились с Канцевичем?

– Да на прошлой неделе. Зашел я в контору, смотрю, стоит в коридоре знакомый вроде человек с чемоданчиком. Увидел меня, в лице переменился, обнимать стал. Партизанская боевая дружба ведь никогда не забудется. Отвел я его к завкадрами, к Николаю Николаевичу.

– А Свиридову вы говорили о Канцевиче?

– В тот же вечер. Только Иван Канцевича не знал.

– Теперь, Петр Иванович, постарайтесь припомнить, что произошло у вас в доме в день убийства. Говорите, Свиридов ушел за медом, а к вам пришел Канцевич? Что было дальше?

– Дальше раскупорили мы с Канцевичем его бутылку, обмыли водкой банку от меда и выпили по стакану. Ну, я почувствовал, что здорово пьяный – ведь еще до этого мы с Иваном пили. Тут входит Иван, несет мед. Я мед в стаканы налил, добавил водку и говорю: «Выпьем за нашу Беларусь, за пущи и поля ее!» С ходу, значит, мы еще по стакану хватили. А тут Иван вгляделся в Канцевича да как стукнет по столу кулаком. И начал кричать, ругаться: «Ах ты гад, фашистский палач», – говорит. Канцевич ему, что, дескать, вы меня с кем-то путаете. А Иван свое: «Да я тебя, Фокин, где хочешь, узнаю! Как мне тебя забыть, если ты порох у меня на спине жег!» Канцевич опять ему вежливо так, спокойно: «Я не Фокин, а Канцевич. Вот и Петр Иванович меня знает. А вы пьяны сильно, вот вам и кажется семеро в санках...»

Иван чуть в драку с Канцевичем не полез. Пришлось мне его придержать. Канцевич тогда встал и говорит: «Я пока уйду, Петр Иванович. Завтра, когда ваш друг протрезвится, он сам признает, что ошибался». Иван долго еще кипятился, все доказывал, что это был не Канцевич, а гестаповский палач Фокин. Ну а потом мы много пили. И ничегошеньки я больше не помню...

Лесник снова бессильно уронил большую седую голову и умолк. И опять во всей его позе отразилась такая боль, такое раскаяние, что майор Головко только вздохнул.

– Проводите подследственного, лейтенант Захаров! – приказал он.

Когда лейтенант вернулся, майор с кем-то говорил по телефону. Он настаивал, чтобы по делу об убийстве Свиридова были предприняты серьезные розыскные действия. Наконец он повесил трубку.

– Товарищ майор! – взволнованно заговорил лейтенант Захаров. – Я считаю дело об убийстве Свиридова раскрытым. Совершенно ясно, что Остапенко в состоянии опьянения убил своего друга. И тот разговор, который вы сейчас вели с обвиняемым, только подтверждает мою версию. Вы обратили внимание, сам Остапенко проговорился, что у него со Свиридовым вышел горячий спор из-за этого самого Канцевича?

Майор спокойно слушал лейтенанта. Захаров ожидал, что начальник рассердится, прикрикнет на него, и неожиданно услышал:

– Ну-ка, садитесь, лейтенант! Садитесь вот сюда, рядом со мною.

Захаров, все еще разгоряченный и взволнованный, присел на краешек стула.

– Слушай меня, – снова заговорил майор. – Ты знаешь – наши законы беспощадны к убийцам. В случаях, подобных этому, обычно бывает приговор весьма суровым. Так вот, как бы ты себя почувствовал, если бы вдруг узнал, что по твоей вине к нему приговорен невиновный?

– Я не понимаю вас, товарищ майор! Улики доказывают...

– Улики, лейтенант, могут быть использованы и для сокрытия действительного виновника преступления. Мы должны обращаться не только к уликам, но и к разуму, и, если хочешь знать, к чувствам. Мы не можем допускать ошибки, потому что каждая наша ошибка – это трагедия, трагедия для общества и для отдельных людей. Так вот, послушай теперь мою версию и доказательства...

В тот же вечер лейтенант Захаров выехал в Белоруссию.

А в комнату звеньевого лесопитомника Семена Федоровича Канцевича был подселен жилец – дюжий добродушный хлопец, зачисленный механиком на автобазу лесхоза...

* * *

Захаров возвратился в станицу через пять дней и прямо с автобуса пришел в райотдел. В дежурной комнате опять был только сержант Нагнибеда.

– Вернулся, Владимир Сергеевич? – радостно приветствовал он своего квартиранта. – Домой заходил? Завтракал?

– Нет, Семен Петрович, я прямо с автобуса, – сдержанно ответил лейтенант.

– Случилось что-нибудь, Владимир Сергеевич? Рассказывайте, что произошло.

Сержант присел рядом с Захаровым.

– Потом, Семен Петрович, – устало ответил лейтенант. – Потом! Сейчас мне следует подготовиться к серьезному разговору с майором...

До Минска лейтенант летел на самолете, а оттуда за два часа добрался автобусом до тихого белорусского села, затерянного в лесах. Местный участковый инспектор милиции, тоже молодой лейтенант, угостил его обедом и повел к бывшему командиру партизанского отряда Цыганкову.

Бывший командир партизанского отряда, высокий, худой старик, попросил двух лейтенантов милиции подождать в саду, посидеть за вкопанным в землю столом, а сам, чуть прихрамывая, прошел в дом. Вернулся он минут через десять в полковничьей форме с пятью орденами и десятком медалей, позвякивающих на груди.

Оба лейтенанта вскочили со скамьи.

– Садитесь! Чем могу служить? – суховато, официально спросил Цыганков.

Узнав, в чем дело, кивнул коротко остриженной седой головой.

– Ясно. Покажите фотографию!

При первом же взгляде на фото Канцевича старый полковник утратил выдержку. Кровь прихлынула к его лицу, карточка в руке задрожала.

– Он! Это он! – хрипловато выкрикнул Цыганков. – Это же провокатор, гестаповский палач Семен Фокин. Из-за него был почти полностью истреблен наш отряд, на его совести десятки, если не сотни замученных советских людей...

Потом в садик к Цыганкову приходили какие-то немолодые мужчины и женщины. Со слезами и гневом они рассказывали о пытках и издевательствах, о сожженных заживо женщинах и детях, о попавших в руки карателей партизанских разведчиках, которых на лютом морозе обливали водой. И организатором всех этих зверств был сотрудник гестапо, главарь банды карателей – Семен Фокин.

– Его следует судить здесь, в нашем селе! – горячился Цыганков. – Этот негодяй значится в списках военных преступников.

Когда лейтенант Захаров возвращался из командировки, его не оставляла мучительная мысль: ведь если бы не майор Головко, если бы следственные и судебные органы приняли предложенную им, лейтенантом Захаровым, версию, что бы тогда было? Пострадал бы невиновный. А гестаповский палач, предатель и убийца избежал бы наказания по его, лейтенанта Захарова, глупости...

Резко хлопнула входная дверь. В коридоре послышались уверенные и неторопливые шаги. В дежурку вошел майор.

– Товарищ начальник! – вскочил со скамейки лейтенант Захаров. – Ваше распоряжение выполнено. Разрешите доложить?

– Идемте ко мне. – Головко прошел в кабинет и указал лейтенанту на стул: – Садитесь...

Потом неторопливо прошел к окну и распахнул его. Лейтенант внимательно следил за каждым движением начальника. И ему показалось, что сейчас он впервые разглядел майора Головко. Это был уже немолодой круглолицый, полнеющий здоровяк. Маленькие, зоркие глаза майора пытливо смотрели из-под рыжеватых бровей.

– Ваша версия полностью подтвердилась, товарищ майор! – четко, глядя прямо в лицо начальнику, доложил лейтенант. – Я со своей версией оказался верхоглядом и заслуживаю наказания...

– Так уж сразу и наказания! – усмехнулся майор. – Разве в наказании дело? Рассказывайте, что вам удалось установить.

– По фотографии Канцевича белорусские органы власти и бывшие партизаны опознали военного преступника, провокатора и гестаповского палача Фокина. Под фамилией Канцевича Фокин был заслан в партизанский отряд и навел на него фашистских карателей. Затем он был следователем гестапо, командовал карателями. Лично вел изуверские допросы захваченных партизан. Все это подтверждено соответствующими документами и фотографиями.

Лейтенант положил на стол папку. Майор Головко несколько минут перелистывал собранные в ней бумаги, рассматривал фотографии. Потом решительно поднялся.

– Ну что ж, доводите дело до конца. Сейчас оформим ордер на арест Канцевича-Фокина. Вы не устали?

– Нет, товарищ начальник! – горячо откликнулся лейтенант. – Я сам хотел просить вас...

– Ну вот и хорошо. Поезжайте в поселок лесхоза. В задержании вам поможет старший сержант Николенко – он живет в одной комнате с Канцевичем. – Майор улыбнулся и весело подмигнул лейтенанту. – Можно сказать, что старший сержант Николенко, как добрая няня, заботился все эти дни о Канцевиче – следил, чтобы тот не заблудился в лесу и не исчез из поселка. Будьте бдительны – зверь хищный, стреляный...

* * *

Милицейский «газик» появился в поселке лесхоза в седьмом часу вечера, когда солнце уже опускалось к горам и синие длинные тени протянулись от тополей, росших возле общежития. На деревянных ступеньках с гитарой в руках сидел широкоплечий парень и терзал струны. Чувствовалось, что парня томит лютая скука. Пощипывая струны, он мрачно напевал:

 
Ой ты, милая моя,
Ой ты, милая...
 

Тут он увидел «газик» и выходившего из машины лейтенанта Захарова. И, лихо рванув струны, залихватски закончил частушку:

 
Уезжаю нонче я
В очень дальние края!
 

На парне была надета какая-то невозможно пестрая рубаха, заправленная в синие техасы. Захаров с трудом узнал в гитаристе всегда подтянутого старшего сержанта, секретаря комсомольской организации райотдела.

«Вот ведь артист!» – подумал он, взбегая на ступени, и тихо спросил:

– Объект на месте?

– Так точно! Пообедал и сейчас отдыхает. Но все же, разрешите, я вперед пойду. У объекта есть ножичек сантиметров на сорок. И окно в комнате открыто. Я приму нужные меры. Как забренчу на гитаре, так входите...

В полутемном коридоре общежития было пусто. Но за дверями комнат слышались голоса, откуда-то доносился веселый девичий смех.

Старший сержант исчез в комнате с белой семеркой на верхней притолоке дверей. Через минуту за дверями зазвенели гитарные струны. И сейчас же загудел рассерженный голос:

– Сколько раз тебе говорить – не мучай ты эту чертову бандуру! Звякнешь еще раз – я ее о твой кумпол расколочу!

– До чего же вы, Семен Федорович, мрачный тип! – послышался спокойный голос старшего сержанта. – Прямо смотреть на вас противно...

Лейтенант Захаров толкнул дверь и вошел в комнату. Старший сержант сидел на подоконнике. На кровати лежал седоватый человек со скуластым загорелым лицом и тонкими, плотно сжатыми губами. Лейтенант заметил, как лежащий вздрогнул, как зло блеснули его темные глаза и напряглись мускулы. Но через мгновение перед ним снова был только угрюмый, усталый человек.

– Здравия желаю, товарищ милиционер! – с кривой усмешечкой лениво протянул Канцевич. – Только я слышал, что, прежде чем входить в комнату, следует постучать. Даже милиция должна выполнять это правило.

– Не всегда, – холодно ответил лейтенант. – Вы арестованы, Канцевич! Вот ордер.

Тяжелые веки опустились на глаза, скрывая кипучую ненависть, блеснувшую во взгляде Канцевича.

– Та-ак! – протянул арестованный, медленно поднимаясь с кровати. – А за что же я почтен вашим милицейским вниманием, разрешите узнать?

– Узнаете позже. Можете уложить ваши личные вещи.

– Какие там у меня вещи. – Канцевич с кряхтением принялся натягивать сапоги. – Ложка, кружка да пара исподнего...

– Ножичек вот еще имеется, Семен Федорович! – подсказал старший сержант, беря со стола охотничий нож с выдвигающимся лезвием.

Николенко положил нож в карман и вытащил из-под кровати свой чемодан.

– А ты куда? – удивился Канцевич. И вдруг рот его ощерился волчьим оскалом. – Вот оно что, значит! Ангел-хранитель ко мне был приставлен. Надо было бы... – Канцевич скрипнул зубами. И опять хищник скрылся под маской усталого, обиженного человека. – Ну, поехали! Что делать, если такая честь старому партизану оказана.

В кабинет майора Канцевич вошел сгорбившись, с обиженным и расстроенным видом.

– Я требую объяснений, за что меня арестовывают, товарищ майор! – еще от дверей заговорил он. – Это же настоящий произвол! Я буду жаловаться!

– Садитесь, Канцевич, – остановил его Головко. – Причину ареста я вам объясню. Вы обвиняетесь в умышленном убийстве гражданина Свиридова Ивана Николаевича...

– Что? – воскликнул Канцевич. И заспешил: – Всему поселку известно, что этого самого Свиридова по пьяной лавочке пристукнул из ружья мой дружок Петр Остапенко. Вот уж действительно – что с человеком водка делает! Когда мы с ним партизанили, он же серьезным человеком был.

– Вы в день убийства заходили к Остапенко?

– Я? Заходил поступление на работу отметить. Но дружок мой партизанский к этому времени уже чуть языком ворочал. А тут его сосед, этот самый Свиридов, заявился. Тот еще хуже наклюкался. Чуть в драку на меня не полез, хоть и видел я его в первый раз. Ну, я тогда поднялся и ушел в общежитие спать. Потому у меня закон: кто с пьяным дураком свяжется, тот еще худший дурак.

– Хороший закон... Но объясните, зачем вы выкинули в бурьян стакан, из которого пили?

– Никакого стакана я не выкидывал, товарищ начальник!

– Видите ли, Канцевич, на выброшенном стакане сохранились отпечатки пальцев. Они тождественны с отпечатками пальцев на вашем стакане, взятом из комнаты в общежитии. Вот заключение экспертизы. Желаете посмотреть?

Канцевич протянул руку. И вдруг резко отдернул ее.

– А чего мне смотреть? Может, и вправду вы нашли где-то стакан, из которого я пил. А выбросил его не я, выбросил кто-то другой. И нечего мне шить это дурацкое убийство. Какой мне смысл убивать человека, которого я видел в первый раз?

– В первый ли? – прищурился майор Головко. – Подумайте, Фокин, в первый ли? Первый-то раз вы видели его в гестапо, где сами допрашивали и пытали партизан.

– Раз-ню-хали! – простонал Канцевич-Фокин.

Его лицо стало наливаться свинцовой бледностью. Он судорожно рванул ворот рубашки. И вдруг, согнувшись, рухнул со стула на пол.

– Ничего серьезного! – определил вызванный врач. – Старикан здоровый. Просто нервное потрясение.

После укола Канцевич-Фокин сразу пришел в себя. Затуманенным взором обвел кабинет, стоящих рядом людей, спросил майора:

– Что теперь со мной будет?

– Это решит суд по совокупности ваших преступлений – прежних и этого, – холодно пояснил майор.

– Значит, погорел, – закрыв глаза, проговорил убийца. – Сколько лет берегся, в полдыханья жил и все же погорел. – Он открыл глаза и резко повернул голову к майору. – Ясно, что мне хана! Одно прошу, скажите, где это я оступился? С чего вы начали меня «раскручивать»?

– Скажу! – согласился майор. – С третьего следа на столе, где вы выпивали с Петром Остапенко... С третьего следа и выброшенного стакана. С чего бы невинному человеку заметать следы?

Когда дверь за арестованным закрылась, Головко повернул голову к лейтенанту.

– Немедленно напишите постановление об освобождении Остапенко из-под стражи. И извинитесь перед стариком.

– Слушаюсь, товарищ майор! – опустив голову, ответил лейтенант Захаров. – Только...

– Что только? – строго взглянул на него майор.

– Я думаю, мне нельзя теперь оставаться на оперативной работе.

Голос лейтенанта дрожал. Строгое лицо майора подобрело. Он положил на плечо лейтенанта руку:

– Нет, товарищ Захаров! Именно теперь вы сможете стать хорошим оперативным работником...