Текст книги "Костычев"

Автор книги: Игорь Крупеников

Соавторы: Лев Крупеников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

Распределение лесов и травянистой растительности в степной области и в лесостепи определяется не только климатом, а главным образом другими причинами: влиянием почвы и историей расселения растений. Многолетние наблюдения в черноземной области привели Костычева к заключению, что «…повсюду на почвах с значительным содержанием крупнозернистого песка мы неизменно находим леса или несомненные следы их существования; на всех почвах с тонко измельченными частицами поселяются, напротив, степные растительные формации». В этих условиях лесу трудно выдержать конкуренцию трав, но если бы ее не существовало, то и здесь бы леса могли поселиться.

«Ясно, – говорит Костычев, – что почвы черноземной полосы способны производить разнообразные растения: на черноземе может расти лес, и если он однажды поселится, то уже не может быть вытеснен растениями другими; в большинстве, однако, чернозем занят травянистой растительностью… Эта растительность также стойко удерживает раз занятые ею места и без вмешательства человека редко вытесняется растительностью древесной».

Чем же обусловлен облик нашей степной растительности? Костычев сделал попытку ответить и на этот вопрос: «…может быть, особый характер черноземной флоры объясняется первоначальным заселением теперешней черноземной полосы растениями, главным образом, из Азии». Ученый имел здесь в виду степные и полупустынные районы Азии, откуда на наш юг, после его освобождения от ледниковых вод, хлынули степные растения. Север, позднее освободившийся от влияния ледника, был занят лесной растительностью.

«Разумеется, – продолжал Костычев, – флора эта будет всегда такова, какую допускает климат данной местности; но так как тот же климат допустил бы существование и других растительных формаций, то в настоящем случае не за ним остается решающее влияние».

Вопрос, поднятый Костычевым на VIII съезде естествоиспытателей, один из сложных и важных вопросов науки и сейчас не решен окончательно. Но широкая, многосторонняя постановка его Костычевым, как это признают многие советские ботаники и географы, является исключительно плодотворной. При решении вопроса о взаимоотношениях леса и степи действительно надо учитывать не только климат, но и почву, а также и историю самой растительности.

Доклад Костычева вызвал большой интерес со стороны широкого круга натуралистов, слушавших его. Лишь один А. Н. Краснов выступил с возражениями, но они на этот раз оказались крайне неудачными. Он заявил, что отсутствие леса в степи можно объяснить «заболачиванием почв, препятствующим прорастанию семян древесных пород, погибающих в таких почвах за недостатком кислорода».

Выступление Краснова не могло не рассмешить Костычева.

– Явление заболачивания почв, – возразил он, – есть явление, сравнительно мало распространенное, так что им едва ли можно объяснить все сюда относящиеся факты.

Этот маленький эпизод отнюдь не омрачил триумфа Костычева: все его поздравляли с интересным и глубоко научным докладом. А многие интересовавшиеся южнорусским сельским хозяйством подумали, что этот доклад открывает и новую страницу в истории степного лесоразведения. Эта страница действительно была открыта. Было доказано, что в наших степях выращивание леса вполне возможно, об этом говорит наука, наша русская наука и ее последние достижения. Искусство лесничих, конечно, тоже имеет значение. Но в этом искусстве нет и не может быть ничего мистического, непонятного. Правильное, многостороннее понимание явлений природы, вскрытие законов, управляющих этими явлениями, – вот что должно стать основой переделки природы в нужном направлении. Если правильно поняты законы роста и развития лесов и их взаимоотношений с почвой, климатом и другими типами растительности, то уже не трудно обосновать и методы сохранения и выращивания леса.

XXI. АЛЕШКОВСКИЕ ПЕСКИ

«…земли, непригодные сегодня, могут быть сделаны завтра пригодными…»

В. И. Ленин

На юге России большую площадь занимали песча ные почвы. Они особенно сильно страдали от хищнического капиталистического хозяйства. При неправильной распашке или неумеренной пастьбе скота пески легко разбивались, развевались, превращались в летучие. Многие пески считались официальной статистикой «бросовыми землями», не пригодными ни для какого хозяйственного использования. Площадь летучих песков в царской России год от году росла. В одном только Днепровском уезде Херсонской губернии за последние 25 лет прошлого столетия полоса летучих песков увеличилась на 14 тысяч десятин! В Бердянском уезде апрельские бури 1892 года на легких почвах выдули более 100 тысяч десятин озимых посевов. Песок засыпал «не только нивы, но даже села. Кое-где песок приходилось расчищать лопатами». И все это происходило не где-нибудь в африканской пустыне, а вблизи берегов многоводного Днепра! Не лучше обстояло дело и в песчаных местностях, расположенных на берегах Волги выше Саратова. В официальном «Сборнике» Самарского земства за 1890 год сообщалось: «В селениях Песчаном и Старо-Полтавском пески занесли заборы, всю церковную ограду и самую церковь по окна, вследствие чего жители переселились оттуда в Новую Полтавку. Подобное же происходит в селах Салтове и Красном Яру, где песком постепенно засыпает крестьянские поля».

В одиннадцати южнорусских губерниях более 10 процентов всех «удобных и неудобных земель» занимали песчаные почвы. В Харьковской губернии насчитывалось 350 тысяч десятин песков, в Херсонской – около 150 тысяч, в Киевской – 600 тысяч, а в Астраханской – почти 6 миллионов десятин. И всем этим землям в условиях царизма готовилась одна участь – стать бросовыми, превратиться в летучие пески.

Песчаные почвы нуждались в особых приемах культуры, здесь требовалась совсем не такая обработка, как на почвах более связанных, должен был быть иным и подбор сельскохозяйственных растений для возделывания. Но почти никто этим не занимался, хозяйство в песчаных местностях скудело, и происходило это несравненно быстрее, нежели в районах с другими почвами.

Летом 1887 года Министерство государственных имуществ направило Костычева в Херсонскую губернию для изучения большого массива Алешковских песков, занимавших более 150 тысяч десятин земли на левом берегу Днепра, от Каховки до самого его устья. Здесь Костычев еще никогда не бывал, но ему были знакомы довольно хорошо пески на Дону, по Донцу и в некоторых других местах.

С любопытством взирал он на эту южнорусскую Сахару; картина, представлявшаяся его взору, была непривлекательной. Некоторые места, совершенно лишенные какой бы то ни было растительности, представляли подлинное песчаное море. Песок все время передувался, поверхность его была покрыта рябью.

«Много раз мне приходилось наблюдать, – читаем мы у Костычева, – передвижение… песка даже при незначительном сравнительно ветре. В таком случае, при поверхностном осмотре, песок кажется совершенно спокойным, неподвижным. Но если нагнуться, или еще лучше – лечь на песок, то сейчас же можно заметить, как отдельные зерна его перекатываются ветром».

Алешковские пески занимали огромную древнюю дельту Днепра. От былых блужданий реки здесь сохранились еще озера, существовали довольно многочисленные понижения, в которых неглубоко стояла подпочвенная вода и прекрасно развивалась луговая растительность. Такие места назывались лиманами, или, по-местному, сагами. Развеваемые пески наметались в огромные многометровые бугры – «кучугуры», которые перемещались ветром с места на место. Зрелище передвигающихся кучугур было очень эффектным и зловещим, и это тоже отметил путешественник в своем дневнике:

«Смести сплошь громадную кучугуру в несколько сажен высотою и перенести ее на другое место – это может быть делом всего нескольких дней. Понятно, что пески при этом могут наноситься на плодородные земли, в саги, лиманы, на пашни». Не было ничего удивительного в том, что число озер и саг в песчаной местности уменьшалось, пространство удобных для обработки земель тоже сильно сокращалось.

Не всегда Алешковские пески имели, однако, такой вид. Костычев расспрашивал встречавшихся ему пожилых крестьян о прошлом этой местности и узнавал замечательные вещи.

Лет пятьдесят-семьдесят назад песчаное Приднепровье представляло одну из роскошнейших и богатейших местностей. Ныне обнажившиеся холмы были по-. крыты густой растительностью. Высокие осокори и другие деревья составляли целые леса. Мало выпаханная почва давала обильные урожаи пшеницы и была очень пригодна для бахчей. Между пологими песчаными холмами лежали многочисленные озера, окруженные высоким камышом. В озерах в изобилии водилась рыба, в лесах – дичь. Саги и лощины, свободные от воды, представляли прекрасные места для огородов. Словом, природные условия являлись такими, что лучших, кажется, и желать было нельзя. Но все это засыпалось песком.

«В настоящее время, – указывал Костычев, – условия изменились: от всего этого богатства, от всей роскоши природы остались одни воспоминания. Травы, скреплявшие песок, истреблены; леса уничтожены; от усиленной перепашки твердая песчаная почва превратилась в сыпучий песок».

Там обстояло дело в северной части песчаного массива вблизи Каховки, где Костычев прожил несколько дней у агронома-опытника Панкеева; то же самое наблюдалось и в самом центре «песчаного царства», у городка Алешек. Путешественник отправился на самый юг – на узкую Кинбурнскую косу, далеко вдававшуюся в Черное море. На этой косе почва была почти повсюду песчаная, и только кое-где попадались солончаки. «Трудно представить себе местность более безжизненную и печальную, – записал Костычев. – Куда ни окинет взор – везде та же картина: холмы песков или лощины, наполненные горько-соленою водою».

Но в прошлом Кинбурнская коса имела совсем другой облик. Лет семьдесят-восемьдесят назад эта местность славилась своим довольством. Здесь были виноградники и фруктовые сады, местами встречались значительные леса, высокие сочные травы произрастали почти повсеместно. Но… «неразумное пользование довело эту страну почти до полного истощения». Путешественник узнавал, что сады и виноградники от недостаточного ухода высохли, леса вырублены: об их существовании свидетельствовали только пни да сохранившиеся жалкие дубовые рощицы. Неумеренный выпас скота уничтожил травы, пески приобрели подвижность и при господствующих здесь сильных юго-восточных ветрах грозили засыпать и те немногие лощины, где еще сохранились общинные крестьянские сенокосы.

– И вид-то почва имела раньше совсем другой, – говорили крестьяне, – была она серая, крепкая, а стала желтой, рыхлой.

Но, быть может, старожилы преувеличивали былое богатство своего края? Внимательно наблюдая за почвой и растительностью, Костычев подвергает проверке все слышанные им рассказы. Он видит, что больше всего кучугур наблюдается вблизи селений, а дальше от них пески имеют спокойный рельеф. Там, где чудом уцелели островки степной растительности, почва везде имеет серый цвет, она довольно глубоко прокрашена перегноем, пески здесь, по выражению местных жителей, являются крепкими. Попадались и участки древесной растительности; чувствовала она себя здесь в некоторых местах – дальше от поселков и где не пасли скота – превосходно. Костычев раскапывал почвы, не только на крепких песках, но и на разбитых. И что же он здесь заметил: во многих случаях на некоторой глубине встречались серые перегнойные слои погребенных почв, ныне прикрытых чехлом принесенного песка. Значит, раньше везде песчаные почвы были серыми и крепкими.

Объехав все семь отдельных крупных песчаных массивов, или, как их еще называли, «арен», Костычев сделал очень важный вывод: «…было время, когда во всей теперешней области сыпучего песка не было и следов его, или же он обнаруживался только кое-где, самыми незначительными клочками: повсюду были степь, луга и лес».

В результате чего же эти степи, луга и леса так быстро сменились сыпучими песками? Костычев считал очень важным дать правильный ответ на этот вопрос. Дело в том, что об Алешковских песках до Костычева писали многие, но, по его словам, «из чтения разных статей выносишь такое впечатление, что разбивание песков крестьянами производится по какому-то непонятному упорству, или же, некоторые пишут так, как будто бы появление песков произошло от изменения климатических условий местности, хотя доказательств на это нет ни малейших».

Мысль о резком изменении климатических условий за каких-нибудь 50—100 лет ученый отбросил сразу как явно несообразную. Невозможность для крестьян заботиться о сохранении песчаных почв он объяснил совершенно правильно: «…ничтожен надел алешковского крестьянина… мало земли находится в его распоряжении»,– писал Костычев. Поэтому крестьянин вынужден был из своей земли выжимать все соки. Одни и те же места пахались много лет подряд, и это способствовало постепенному раздуванию песков. Но пахота была для песков, по наблюдениям Костычева, вовсе не самым страшным врагом. После того как старую пашню оставляли «для отдыха», на ней из-за малоземелья начинали пасти скот, особенно овец.

Много часов наблюдал Костычев за тем, как ведут себя овцы на песчаных пастбищах, и убедился, что они «ходят густою толпою, и острые копыта их врезываются в песок с особенною легкостью». Животные выщипывали жалкие травы, а остатки их затаптывали в песок, разрыхляли его своими ногами. Иногда овец выгоняли на совершенно голые пастбища.

– Зачем же вы здесь пасете овец, ведь нечего тут есть скоту? – спрашивал Костычев.

– Пусть хоть прогуляется, – отвечали ему крестьяне.

Эти «прогулки» дорого стоили Алешковским пескам, а население поставили на грань нищеты. Малоземелье, бывшее здесь раньше, теперь еще усилилось. Костычев узнал, что в некоторых селах крестьяне вообще не имеют настоящей земли. О большом селе Покровке он писал: «По владенной записи считается в участке при селении 2 394 десятины удобной земли, но в действительности этого нет; большая часть земли… превратилась в сыпучий песок и в настоящее время почти не распахивается».

Костычев познакомился с жившим в Алешках лесничим М. Белявским, который с горечью рассказывал о трудностях, встреченных им при попытках лесоразведения на песках:

– Все постановления об охране песков, о регулировании пастьбы скота существуют только на бумаге. Мужики правильно говорят, что «вскрытию песков» сильно способствовали крупные землевладельцы, нанимая под выпас овец «общественные кучугуры». А если мужики пробовали сопротивляться, то им отказывали сдавать в аренду крепкие земли, имеющиеся в помещичьих экономиях. Ну, правда, из этого сопротивления обычно ничего не получается. Вы хорошо знаете меткое крестьянское выражение – «согнать сход». Кое-кого соберут, подпоят и примут нужное решение. Свою землю помещики еще берегут, а общественная, крестьянская земля отдана «на поток и разграбление», – вот какие речи из уст местного лесничего услышал Костычев. Он ставит вопрос об увеличении крестьянских наделов, об ограничении помещичьего произвола, но одновременно отмечает, что при существующем «хозяйственном строе» это не изменит положения. Дело в том, что и те крестьяне, которые понимали вред чрезмерного выпаса на их землях и поэтому отказывались совсем от содержания скота, целиком отдаваясь земледелию, продолжали в большинстве случаев терпеть такую же нужду, как и их товарищи-скотоводы. В Днепровский уезд крестьяне были переселены из разных мест и поэтому не знали никаких специальных приемов земледелия на песках. Агрономической же помощи, несмотря на существование земства, которое должно было просвещать крестьян, не было никакой. С горечью отмечает это Костычев: «…переселенцы не умели выбрать подходящую почву, они не знали, какие хлеба лучше удаются, и не знали подходящих приемов обработки».

В одном селе крестьяне – выходцы из Воронежской губернии – рассказывали ему:

– У нас чем более пырею на степи, тем она лучше; и здесь мы выбрали земли, где более пырея, а это оказался не пырей, а синец, а такую землю хоть брось: не даст ни хлеба, ни травы.

В соседнем селе Костычев слышал невеселый рассказ в несколько другом роде:

– Пробовали мы сеять гречу, но ничего не вышло: греча все лето цветет, а не дает зерна, а овес дает никуда не годное, легкое зерно.

«Благосостояние населения понижается с каждым годом, – с тревогой приводил ученый-патриот в статье «Алешковские пески» текст из Сборника статистических сведений. – Причины: недостаточное количество и невысокое качество надельной земли, постоянное ухудшение ее вследствие заносов и «выметания»… Единственный выход из подобного положения – изменение нынешней системы хозяйства…»

Как же предлагал Костычев изменить систему хозяйства? Ответ на этот вопрос он дает на основании научного изучения свойств песчаных почв и обобщения наблюдавшихся им новаторских приемов использования песков некоторыми крестьянами.

Песчаные почвы прекрасно впитывают влагу, ни одна капля выпавшего дождя здесь не пропадает даром. При сильной жаре песок пересыхает только на самой поверхности, но этот высохший слой препятствует передвижению влаги из более глубоких слоев наверх и, таким образом, сохраняет ее. Вот что рассказывает Костычев о своем пребывании в Приднепровье: «Каждый день по нескольку раз я исследовал, до какой глубины, при разных условиях, высыхает сыпучий песок, и, замечательно, никогда не наблюдал высыхания глубже, чем на 1 дюйм… между тем я был на песках после продолжительной засухи… Суглинистый чернозем везде высох до глубины несравненно большей». Значит, на песках лучше всего возделывать растения, требовательные к воде в течение всего летнего периода, но предохраняющие почву от развевания. Таким условиям лучше всего удовлетворяли виноградарство, плодоводство и разведение леса.

Крестьяне, приехавшие «на пески» из соседней, Таврической губернии, «нашлись сразу» и приступили к возделыванию винограда. Результат оказался прекрасным. То же получилось и с опытами выращивания плодовых деревьев.

«Село Большие Копани, – писал Костычев, – буквально тонет в зелени садов… у каждого почти крестьянина есть небольшой сад, где растут вишни, черешни, яблоки, абрикосы и даже персики». Но особенно местности с песчаной почвой хороши для виноградарства. Виноград возделывался «разных сортов, преимущественно бессарабский; есть и лучшие крымские сорта». Ученый заметил, что виноградная лоза успешно растет не только на серых перегнойных песках, но и «почти на чистом песке». В своей интересной статье «Алешковские пески», напечатанной в «Ежегоднике Лесного института» за 1888 год, Костычев сообщает об удачном опыте Панкеева, который в 1884 году посадил на «кучугурном песке» 4 десятины лучших сортов винограда – «винных и для виноградного лечения».

Внимание ученого к виноградарству на песках было привлечено еще и потому, что здесь лозы не могла уничтожать филлоксера – страшнейший вредитель виноградников, завезенный в прошлом столетии в Европу из Америки и в семидесятых годах проникший в Россию Качество винограда на песках было высоким: «виноград сладок, не водянист», – писал Костычев.

В своей лаборатории ученый с помощью студентов Лесного института провел изучение некоторых химических и физических свойств песков. Слушатель Давыдов сделал механический анализ Алешковских песков и помог доказать, что они относятся к группе песков грубозернистых, а Романовский сделал химический анализ «жерствы» – погребенных плотных слоев, встречающихся в песчаных почвах. Оказалось, что эта жерства имеет более богатый химический состав и содержит больше глины, нежели сами пески. Это позволило Костычеву рекомендовать в тех местах, где в песчаных почвах неглубоко залегает слой жерствы, производить перед посадкой виноградника плантаж, то-есть глубокую обработку почвы с целью улучшения ее физических свойств и обогащения верхних горизонтов песка питательными веществами. В 1894 году Костычев публикует в «Вестнике виноделия» статью, посвященную химическому составу днепровских песков.

Ученый считал, что на песках в разумных размерах следует сохранить и земледелие зернового направления, и скотоводство, и огородничество, но в целом хозяйство следует перестроить.

Хозяйство в Днепровском уезде, писал он, вели «не сообразно с почвенными условиями, и теперь вся задача состоит в том, чтобы помочь крестьянам перейти к такой хозяйственной системе, которая здесь наиболее пригодна, то-есть перенести центр тяжести на садоводство и виноградарство».

Но если все пространство будет занято обрабатываемыми садами и виноградниками, то это также будет вести к развеванию песка. Поэтому наряду с ними здесь огромное развитие должно получить и лесоразведение как на крестьянских землях, так и на казенных. Обобщая те немногие удачные опыты выращивания леса, которые проводились на песках, Костычев считал, что на чистых песках следует создавать сосновые насаждения. Особенно рекомендовал он для этого крымскую сосну: «…растет она быстро, не подвергается пока нападению никаких насекомых и дает хорошую древесину». Более богатые, серые пески позволяют выращивать лучший лес: «На них конечною целью лесоразведения может быть, по моему мнению, – писал Костычев, – образование чистых дубовых насаждений».

Перестройка сельского хозяйства превратит бросовые земли в земли высокого качества, позволит с наибольшей эффективностью использовать природные особенности песчаных почв, «…песчаная местность Днепровского уезда, – писал Костычев, – представляет много условий, весьма выгодных… при надлежащем пользовании ими население здесь может существовать, не только не терпя нужды, но даже зажиточно». Ясно, что замечательные предложения Костычева относительно правильного использования песков были применимы не только на Нижнеднепровском массиве, но в том или ином виде на всех песках нашей степной зоны.

Так создал ученый первый набросок прекрасного плана переделки бросовых земель, летучих песков в земли хорошие, в пески серые и твердые. Но был ли этот план осуществим в его время? Конечно, нет. И он сам понимал это. Заканчивая свою статью об Алешковских песках, он писал, что исполнение его плана требует еще одной меры: «Мера эта – уничтожение чересполосности между казенными и крестьянскими землями». Он понимал все яснее, что частная собственность на землю кладет безжалостный предел любым, самым лучшим планам переделки природы.