Текст книги "Вожди и разведка. От Ленина до Путина"

Автор книги: Игорь Дамаскин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

После капитуляции Германии подобная группа, по указанию Сталина, была сформирована и в СССР. В нее вошли Харитон, Арцимович, Флёров, Кикоин, Головин, а также несколько разведчиков. Возглавил ее замнаркома внутренних дел, известный инженер и организатор производства Звенягин.

К сожалению, американцы уже успели «почистить» Германию. Советской стороне достался лишь нобелевский лауреат Густав Герц, специалист по металлургии урана Николай Риль, фон Арденне и другие менее значительные фигуры. Зато в наши руки попала большая партия вывезенной немцами из Конго окиси урана (в количестве более 100 тонн). Впоследствии она использовалась как сырье для производства плутония. Кроме того, залежи урановой руды в Судетских горах на территории Германии и Чехословакии попали под наш контроль.

* * *

2 июля 1945 года Сталин, Молотов, Берия, а также Курчатов были проинформированы (по шифртелеграмме Квасникова) об ориентировочной дате взрыва американской атомной бомбы (10 июля) и ознакомлены с ее кратким описанием.

Однако наступило 10 июля, прошло еще несколько дней, а ожидаемого взрыва не было, как и информации о нем.

18 июля 1945 года открылась Потсдамская конференция глав трех союзнических государств – СССР, США и Великобритании. И именно к ее открытию американцы подготовили «эффектный номер» – известие о том, что испытание атомной бомбы прошло успешно. Оно состоялось рано утром 16 июля, а телеграмму об этом Трумэн получил (с учетом разницы во времени) в ночь на 18-е, перед самым открытием конференции. Он себя чувствовал «на коне». Как сообщить об этом Сталину? Договорились с Черчиллем сказать ему о бомбе в общей форме, как бы между прочим, и проследить за его реакцией.

Вот как об этом свидетельствует дочь президента США Маргарет Трумэн:

«Мой отец… подошел к советскому лидеру и сообщил ему, что Соединенные Штаты создали новое оружие «необыкновенной и разрушительной силы». Премьер Черчилль и государственный секретарь Бирнс находились в нескольких шагах и пристально следили за реакцией Сталина. Он сохранил поразительное спокойствие… Мой отец, г-н Черчилль и г-н Бирнс пришли к заключению, что Сталин не понял значения только что услышанного…».

А вот как отозвался об этом эпизоде У. Черчилль:

«Сталин не имел ни малейшего представления, насколько важно то, что ему сообщили…».

Есть еще один вариант, согласно которому Черчилль или Трумэн сказал: «Этот азиат ничего не понял».

Но «азиат» все прекрасно понял, он был уже готов к подобному известию, поэтому и был спокоен.

Когда после открытия конференции он вернулся в свою резиденцию, то в присутствии Г.К. Жукова рассказал Молотову о состоявшемся разговоре с Трумэном по поводу бомбы.

В конце беседы он, чуть улыбнувшись, заключил:

– Они посчитали, что я не оценил значения того, чего достигли американцы, и потому печально разочаровались моей реакцией. Надо будет сегодня же переговорить с Курчатовым об ускорении наших работ по атомной программе…

Однако в тот вечер звонок из Потсдама не застал на месте руководителя Лаборатории № 2, и тогда Сталин попросил соединить его с Берией. Воспроизводим этот короткий телефонный разговор по воспоминаниям одного из сотрудников разведки, находившегося в тот момент в кабинете Берии:

– Здравствуй, Лаврентий. Тебе что-нибудь известно об испытаниях американской атомной бомбы?

– Да, товарищ Сталин. По нашим данным, ее должны были испытать неделю назад, но результатов взрыва мы пока не имеем.

– Тебя дезинформировали, Лаврентий. Американцы провели испытание два дня назад. А теперь вот господин Трумэн пытается оказать на нас давление. Мы, Лаврентий, – Сталин говорил медленно, подчеркивая каждое слово, – не должны допускать, чтобы Америка могла иметь военное превосходство и шантажировать нас. Скажи товарищу Курчатову, чтобы он поторопился со своей «штучкой», и спроси, что необходимо ему для этого? Его предложения мы рассмотрим в самое ближайшее время…

– Разрешите доложить, товарищ Сталин? – протянул в ответ Берия.

– Нет, Лаврентий, мы послушаем тебя дома, в Москве. До свидания!

Разгневанный Берия вызвал к себе начальника разведки Фитина и набросился на него:

– Только что звонил из Берлина товарищ Сталин и сообщил, что испытания атомной бомбы прошли не 10 июля, как сообщил вам Антон (Квасников), а два дня назад. Он же линует у вас! Это ты как расцениваешь?

Фитин пытался оправдаться, защищал Квасникова, уверяя, что тот никогда не липует. Ему с трудом удалось смягчить гнев Берии, и тот, успокоившись, приказал немедленно добыть информацию о результатах испытаний.

* * *

Менее чем через месяц после испытания атомной бомбы весь мир потрясло известие о ее боевом применении. 6 августа 1945 года, в 8 ч. 15 м., по приказу американского президента Трумэна первая атомная бомба под издевательским названием «Малыш» была сброшена с самолета, носившего в честь матери пилота имя «Энола Гей», на японский город Хиросима. В пламени взрыва 100 тысяч человек погибли, около 15 тысяч вообще исчезли с лица земли («пропали без вести»), более 37 тысяч человек было тяжело ранено, 235 тысяч получили травмы от светового излучения и проникающей радиации. Через три дня вторая атомная бомба была сброшена на Нагасаки, где тоже погибли сотни тысяч мирных жителей. За несколько секунд! Что там Сталин с его лагерями!

Два слова от автора. В это время наш артполк стоял в горах Тюрингии. Мы находились еще в состоянии эйфории от нашей недавней великой Победы, и эти взрывы не произвели на нас большого, точнее сказать, никакого впечатления. Мы уже взяли разрушенный до основания Берлин и повидали лежащий в развалинах Дрезден, где за один налет американской авиации погибло около 100 тысяч человек. Примечательно, что всего два месяца спустя, в ноябре 1945 года, на сборах командиров взводов, инженер-капитан из штаба дивизии подробно рассказывал нам об устройстве и действии атомной бомбы и рисовал мелом на доске ее схему!

Что касается реакции московского руководства, то оно было близко к состоянию паники. Только после Хиросимы и Нагасаки Сталин осознал масштабы и значение случившегося. Для него, как и для Берии и Молотова, атомная бомба до этого события была абстракцией. Только теперь он понял, что сброшенные на Японию бомбы в действительности предназначены быть уроком и напоминанием для нас о том, кто действительно является хозяином в этом мире. Надо было спешить.

10 августа 1945 года Сталин вызвал к себе Курчатова. Тот нарисовал поистине безрадостную картину положения дел:

– Дело двигается очень медленно. В Лаборатории работает всего 100 человек, вместе с техниками, рабочими и водителями (мы помним, что только в Лос-Аламосе трудились 45 тысяч человек. – И.Д.). При таком небольшом коллективе решать важные и многообразные задачи трудно и сложно. Пока мы ведем только лабораторные эксперименты. Промышленной базы в нашей стране нет. Мы сейчас имеем подробные чертежи конструкции атомной бомбы. Мы знаем, как и чем ее начинить. В конце-концов мы можем ее и скопировать, чтобы сократить материальные затраты и сроки ее изготовления… Но речь идет о скорейшей ликвидации американской монополии… Надо в кратчайшие сроки создавать новую отрасль промышленности, которая производила бы все необходимое для технологии изготовления атомной бомбы… нужны геологические изыскания урановых месторождений… необходимо уже сейчас разворачивать строительство различных экспериментальных заводов…

Сталин внимательно слушал Курчатова, соглашался с ним, но подспудная мысль не отпускала его: «А ведь нужно еще восстановить 1700 разрушенных городов и десятки тысяч сел (сейчас мы уже 10 лет не можем восстановить Грозный! – И.Д.), возродить промышленность и энергетику (30 тысяч заводов, фабрик, электростанций) и сельское хозяйство, скромно, но кормить людей – пора отменять карточную систему, держать в боевой готовности армию, помогать молодым странам народной демократии, возвращать долги по ленд-лизу… И все надо, надо, надо…».

По просьбе Сталина, Курчатов подробно описал атомную бомбу и принцип ее действия, объяснил некоторые непонятные термины.

– Хорошо, товарищ Курчатов. Дайте нам поскорее атомную бомбу. Через неделю мы пригласим вас и обсудим важный вопрос о том, как быстрее заставить работать отечественную промышленность в нужном для вас направлении, что необходимо сделать в первую очередь. Кстати, как вам помогает наша разведка?

– Товарищ Сталин, – отвечал Курчатов, – вне всякого сомнения, роль разведки чрезвычайно велика. Я постоянно получаю большой объем информации от товарища Фитина, и ни разу она не оказалась сомнительной или негодной. По ее содержанию могу утвердительно сказать, что наши разведчики проникли в самый секретный центр «Проекта Манхэттен», в Лос-Аламосскую лабораторию…

18 августа 1945 года у Сталина состоялось совещание с участием Берии, Завенягина, наркома боеприпасов Ванникова и руководителя Лаборатории № 2 Курчатова. Результатом его стало создание Специального комитета, в который, кроме его председателя Берии, вошли Маленков, Вознесенский, Завенягин, зампред Совнаркома Первухин, Иоффе, Капица, Курчатов и секретарь Спец-комитета Махнев.

Кроме того, был создан ученый совет по атомной энергии. По рекомендации Сталина, в него избрали Ванникова (председатель), Завенягина, академиков Алиханова, Иоффе, Капицу, Кикоина, Курчатова, Харитонова и секретаря Махнева.

Разгон бюрократической машины остановить было невозможно. Потому создали еще и 1-е Главное управление при СНК, впоследствии преобразованное в Минсредмаш СССР, которое возглавил Ванников, а его заместителем стал Завенягин.

20 августа 1945 года Сталин подписал Постановление ГОКО за № 9887-сс/оп «О Специальном комитете при ГОКО», в котором, в числе других пунктов, имелись следующие:

… Возложить на Специальный комитет при ГОКО:

– руководство всеми работами по использованию внутриатомной энергии урана;

– развитие научно-исследовательских работ в этой области;

– широкое развертывание геологических разведок и создание сырьевой базы СССР по добыче урана, а также использование урановых месторождений за пределами СССР (в Болгарии, Чехословакии и др. странах);

– организацию промышленности по переработке урана, производству специального оборудования и материалов, связанных с использованием внутриатомной энергии;

– строительство атомно-энергетических установок и разработку и производство атомной бомбы.

…Поручить тов. Берии принять меры к организации закордонной разведывательной работы по получению более полной технической и экономической информации об урановой промышленности и атомных бомбах, возложив на него руководство всей разведывательной работой в этой области, производимой органами разведки (НКГБ, РУ КА и др.).

Председатель Государственного Комитета Обороны

И. Сталин.

Этот день можно назвать днем рождения нового индустриального этапа создания советской атомной бомбы. Курчатов и его коллектив стали получать неограниченную поддержку ЦК и СНК СССР и любых ведомств, в помощи которых они нуждались. Естественно, что первыми из них были внешняя и военная разведки.

* * *

Став председателем Спецкомитета, а к тому же получив личное задание Сталина по активизации разведывательной работы по атомной проблематике, Берия ринулся в бой. Он понимал, что Сталин ему не простит провала и не пощадит, если бомба не будет создана или не взорвется.

Пользуясь своей властью, он стал собирать уцелевших от рас-прав репрессированных ученых, конструкторов и инженеров, создавать из них «шарашки», где они могли бы в благоприятных условиях работать над проблемой.

Бесплатную рабочую силу, в том числе для работы на урановых рудниках, поставлял ГУЛАГ.

Надо отдать должное Берии. Всеми правдами и неправдами он сумел сколотить отличные коллективы ученых и специалистов и берег их. Ни один из его подчиненных, работавших по атомной проблеме, не был арестован как «враг народа», хотя репрессии в стране, пусть в значительно меньших масштабах, чем в 1937–1938 годах, имели место.

Берия способствовал созданию в лабораториях спокойной, здоровой атмосферы, не поощрял явного наушничества (хотя, конечно, соответствующие органы фиксировали любые нежелательные проявления и высказывания). В трудные послевоенные годы разработчикам атомного оружия в первую очередь предоставляли квартиры, улучшенное питание и другие возможные блага.

Как рассказывали автору бывшие работники этих лабораторий и сотрудники разведок, они не жили в атмосфере постоянного страха, но все знали, что «ходят под Берией». И он не простит ни ошибок, ни тем более недобросовестности, не говоря уж о злонамеренности. Может быть, и этим можно объяснить, что все происходившее удалось сохранить в глубочайшей тайне и американцы даже не подозревали о том, какая работа проводится в номерных лабораториях, на номерных заводах, в «номерных» городах.

Один из помощников Курчатова, профессор Игорь Головин, писал: «В то время административные способности Берии были очевидны для всех нас. Он был необычайно энергичен. Собрания не растягивались на несколько часов – все решалось очень быстро…. В то время мы думали только об одном: что должны завершить работу как можно скорее – прежде, чем американская бомба упадет на нас. Страх перед новой, атомной, войной пересиливал все остальное – кто жил в тот период, может это подтвердить».

Что касается разведывательной деятельности, на которую особое внимание обратил Сталин в подписанном им постановлении, то здесь Берия стал домогаться еще больших успехов. С этой целью он направил в Данию начальника II отдела Льва Василевского для встречи с великим либерально настроенным ученым, Нильсом Бором. Надо было выяснить, не согласится ли он сотрудничать с советскими учеными в деле создания атомной бомбы. Первая попытка, как и вторая, предпринятая через молодого ученого Якова Терлецкого, провалилась. Нильс Бор попросту посмеялся над незадачливыми вербовщиками, «откровенно» ответив на все «секретные» вопросы, а затем вручив книгу Г.Д. Смита «Атомная теория для военных целей» со словами: «В ней вы найдете более подробные ответы на интересующие советских ученых вопросы».

После отъезда из Копенгагена московских «делегатов» Нильс Бор сразу же поставил в известность датскую контрразведку об их визите.

Ознакомившись с отчетом Терлецкого, Курчатов в своем заключении на ответы Нильса Бора в тактичной форме дал понять, что никакой практической пользы они не принесли.

Тем не менее к Сталину пошла «победная» реляция из отдела «С» об умело проведенной операции.

На самом же деле руководимый генералом Судоплатовым отдел «С» чего-либо серьезного в разведывательном плане сделать не смог. Отдел был создан Берией в сентябре 1945 года. Его главной задачей были перевод и обработка скопившихся агентурных материалов и реализация их через Лабораторию № 2. Второй задачей стало выявление и розыск в европейских странах ученых, занимавшихся проблемами урана, радиолокации, высокими частотами и т. д. Но к осени 1945 года почти все более или менее видные ученые уже оказались в США, а переводами занимался и II отдел, руководимый Василевским. В результате отдел «С» был упразднен.

Неудача Терлецкого имела еще некоторые последствия. Дело в том, что к Нильсу Бору он явился с рекомендательным письмом от академика Капицы. После провала миссии Терлецкого Капица понял, что его «подставили», и написал резкое письмо Сталину с критикой самого Берии:

«Товарищи Берия, Маленков, Вознесенский ведут себя в Особом комитете как сверхчеловеки. В особенности тов. Берия. Правда, у него дирижерская палочка в руках. Это неплохо, но вслед за ним первую скрипку все же должен играть ученый. У тов. Берни основная слабость в том, что дирижер должен не только махать палочкой, но и понимать партитуру. С этим у Берии слабо.

Я лично думаю, что тов. Берия справился бы со своей задачей, если бы отдал ей больше сил и времени. Он очень энергичен и быстро ориентируется, хорошо отличает второстепенное от главного, поэтому зря времени не тратит, у него, безусловно, есть вкус к научным вопросам, он их хорошо схватывает, точно формулирует свои решения. Но у него один недостаток – чрезмерная самоуверенность, и причина ее, по-видимому, в незнании партитуры. Я ему прямо говорю: «Вы не понимаете физику, дайте нам, ученым, судить об этих вопросах», на что он мне возражает, что я ничего в людях не понимаю. Вообще наши диалоги не особенно любезны. Я ему предлагал учить его физике, приезжать ко мне в институт. Ведь, например, не надо самому быть художником, чтобы понимать толк в картинах….

…У меня с Берией совсем ничего не получается. Его отношение к ученым, как я уже писал, мне совсем не по нутру.

… Следует, чтобы все руководящие товарищи, подобные Берии, дали почувствовать своим подчиненным, что ученые в этом деле ВЕДУЩАЯ, а не подсобная сила… Они (руководящие товарищи) воображают, что, познав, что дважды два четыре, они постигли все глубины математики и могут делать авторитетные суждения. Это и есть первопричина того неуважения к науке, которое надо искоренять и которое мешает работать…

Мне хотелось бы, чтобы тов. Берия познакомился с этим письмом, ведь это не донос, а полезная критика. Я бы сам ему все это сказал, да увидеться с ним очень хлопотно…»

Сталин выполнил просьбу ученого, показал письмо Берии. Тот, не откладывая дело в долгий ящик, обратился к Капице по телефону:

– Нам надо поговорить, Петр Леонидович…

Капица органически не терпел Берию, не хотел находиться под его началом и продолжать участвовать в работе Спецкомитета и потому решительно возразил ему:

– Если хотите поговорить со мной, то приезжайте в институт.

Берия вроде бы пошел на мировую, приехал в институт и даже захватил в подарок Капице ружье. Беседуя с Берией, Капица настойчиво повторил свою мысль о приоритете ученых при решении научных проблем.

К этому времени на Капицу было собрано достаточно компромата. Берия не стал арестовывать его, велел не «реализовывать» дело, хотя, по другой версии, просил у Сталина санкции на арест Капицы. Сталин санкции не дал, но в ближайший день своего рождения, 21 декабря 1945 года, сделал Берии своеобразный подарок: 21 декабря 1945 года Капица был выведен из состава Спец-комитета и практически отстранен от участия в атомном проекте.

При этом, чтобы показать академику, что он не повинен в его освобождении от работы в Комитете, Сталин написал ему:

«Тов. Капица.

Все Ваши письма получил. В письмах много поучительного – думаю как-нибудь встретиться с Вами и побеседовать о них…».

* * *

Активная помощь внешней разведки усилиям советских ученых по созданию атомной бомбы значительно сократилась в конце 1946 года.

Последнее, самое короткое письмо-заключение Курчатова написано накануне нового, 1947 года:

«Совершенно секретно. Лично товарищу Абакумову В.С.

Материал, с которым меня сегодня ознакомил т. Василевский по вопросам:

а) американской работы по сверхбомбе,

б) некоторые особенности в работе котлов в Хэнфорде, по-моему, правдоподобны и представляют большой интерес для наших отечественных работ.

Курчатов, 31.12. 46 г.»

Правда, уже после возвращения в Англию Фукс в 1947–1949 годах передал ряд ценных материалов, касающихся разработки водородной бомбы, советскому разведчику Феклисову.

Работа с источниками внешней разведки прекратилась или была приостановлена после прямого указания Меркулова в связи с неблагоприятной обстановкой в США и Канаде, сложившейся в результате предательства шифровальщика Оттавской резидентуры ГРУ Гузенко (о нем – ниже).

* * *

Не только внешняя, но и военная разведка охотилась за секретом атомной бомбы. Впервые сведения о работе над ее созданием на Западе были получены военной разведкой осенью 1941 года от Клауса Фукса.

Военный атташе в Лондоне, Скляров, узнал о Фуксе от посла Майского, который почему-то недолюбливал резидента НКВД Горского и не хотел отдавать ему такой «подарок». Скляров поручил работу с Фуксом секретарю военного атташе Кремеру (в будущем – командиру танковой бригады, Герою Советского Союза). Материалы Фукса были отправлены в Москву, и оттуда поступила команда связь с Фуксом продолжать. После отъезда Кремера в Москву Фукс был передан на связь Урсуле Кучински, давней сотруднице ГРУ, работавшей под псевдонимом Соня. Как мы уже знаем, в ноябре 1943 года Фукс отбыл в США, где был передан на связь в резидентуру внешней разведки. Это было сделано потому, что, по настоянию Берии, координацию деятельности советской разведки по атомной проблематике в 1942 году поручили НКВД.

Но это не означало, что военная разведка устранилась от сбора атомной информации. Активно работал в этой области военный нелегал Ян Черняк. Этот выдающийся разведчик еще до войны возглавил самостоятельную резидентуру в одной из европейских стран. После начала Второй мировой войны она стала источником важнейшей информации по Германии. От нее в Центр регулярно поступали данные о системах противовоздушной и противолодочной обороны Германии, о немецкой боевой технике и т. д. В 1943 году Черняк перебрался в Канаду, где наладил работу нелегальной резидентуры. Среди его агентов был и ныне покойный ученый с мировым именем.

Информация, поступавшая от Черняка, имела громадное значение: доклад о ходе работ по созданию атомной бомбы с указанием научно-исследовательских объектов США, исходных материалов для бомбы, с описанием установок для отделения изотопа урана, получение плутония, принципы действия «изделия»; образцы урана-235 и урана-236; доклад об устройстве и действии уранового котла с чертежами.

Активно работала «легальная» военная разведка в США. Главный резидент ГРУ в США, Мелкишев (Мольер) официально под фамилией Михайлов занимал должность вино-консула в Нью-Йорке с 1941 по декабрь 1945 года. Он поддерживал контакты с Эйнштейном через Маргариту Коненкову, жену известною русскою скульптора. Ее роман с великим физиком длился с 1935 юда и стал особенно бурным после смерти его жены Эльзы. Маргарита в 1942 году стала секретарем авторитетного Комитета помощи России и получила возможность официально общаться с Эйнштейном и Оппенгеймером. В августе 1945 года уговорила Эйнштейна встретиться с советским консулом Михайловым. Встречи вскоре стали регулярными и проходили как в коттедже Эйнштейна, так и на квартире Михайлова. В своих письмах к Маргарите Эйнштейн называл Михайлова «наш консул», упоминая при этом о его «советах» и «рекомендациях». В одном из них он сообщает; что «в соответствии с программой» сам нанес визит «консулу».

Наводит на размышление следующее письмо Эйнштейна, в котором есть такие строки: «Оттуда (из Нью-Йорка) смог вернуться только вечером. Так тяжело задание, которое несет большие перемены для тебя…. Хотя по прошествии времени ты, возможно, будешь с горечью воспринимать свою порочную связь со страной, ставшей местом твоего рождения…».

Неизвестно, что передал Эйнштейн Мелкишеву. Известно лишь, что Мелкишев как и.о. генконсула помог супругам Коненковым беспрепятственно получить советские визы и вернуться в СССР.

Выдающимся военным разведчиком-нелегалом был Артур Александрович Адамс. Он въехал в США в 1938 году как гражданин Канады и надежно обосновался там в качестве «радиоинженера», «торговца химреактивами» и устроился «частично занятым инженером» еще на ряд фирм, что позволяло ему свободно разъезжать по стране. Он не получал заданий по добыче информации об атомных исследованиях в США, но сам обратил внимание на то, что с 1940 года из американских научных журналов исчезли публикации по урану.

В январе 1944 года его агент Кларенс Хискей («Эскулап») сообщил, что один из его друзей, ученый, имеет доступ к секретным документам, касающимся создания атомной бомбы. На свою телеграмму в Москву ответа Адамс не получил и решил, на свой страх и риск, завербовать ученого, который, по убеждению «Эскулапа», придерживался левых взглядов. В публикации исследователя В. Лота ученый фигурирует под именем Мартина Кемпа. Так будем называть его и мы.

Первая встреча Адамса с «Кемпом» произошла в конце января 1944 года. Уже на следующей встрече, 23 февраля 1944 года, праздничном дне для советских военных разведчиков, «Кемп» передал Адамсу около 1000 листов различных документов и образцы урана и бериллия. Среди документов были доклады о разработке нового оружия, инструкции по отдельным вопросам, отчеты различных отделов лаборатории, схемы опытных агрегатов, другие документы, а также научные доклады, относящиеся к атомному проекту. Вкратце Адамс информировал о них в Москву радиограммой, а затем с первым же курьером отправил в Центр все документы и материалы.

На имя начальника ГРУ Ильичева Адамс направил два доклада, в которых изложил свое мнение как о характере производимых работ, так и об их целях. В заключение он писал: «…Мой источник сообщил, что уже проектируется снаряд, который будет сброшен на землю. Своим излучением и ударной волной этот взрыв уничтожит все живое в районе сотен миль. Он не желал бы, чтобы такой снаряд был сброшен на землю нашей страны. Проектируется полное уничтожение Японии, но нет гарантии, что наши союзники не попытаются оказать влияние и на нас, когда в их распоряжении будет такое оружие. Никакие противосредства не известны всем исследователям, занятым в этой работе. Нам важно также иметь такое оружие, и мы теперь имеем возможность получить достаточно данных, чтобы вести самим работы в этом направлении. Прошу выразить вашу реакцию на это предложение «проволокой» (по радио). Посылаю образцы ураниума и бериллиума…»

Резолюция Ильичева: «Материал срочно обработать и направить тов. Первухину. Сообщить Ахиллу оценку по получению ее от тов. Первухина». (В 1944 году Первухин, заместитель председателя СНК СССР, курировал Лабораторию № 2. Надо думать, что уху информацию он доложил Сталину).

На следующей встрече «Кемп» вручил Адамсу для перефотографирования 2500 страниц секретных материалов, а с мая по август 1944 года еще 1500 страниц. Приказом начальника ГРУ 59-летнему Адамсу было предоставлено редчайшее право: вербовать агентов, имеющих доступ к атомным секретам, без санкции Центра.

Но в том же, 1944 году, Хискей попал под наблюдение американской разведки. Был зафиксирован его контакт с Адамсом и контакт последнего с вице-консулом Михайловым. В ноябре 1944 года Хискея уволили из университета и отправили служить в армию на Гавайи, а Адамса взяли в разработку. К нему направили «подставу», но он быстро разоблачил ее.

ФБР доложило Рузвельту о подозрениях в отношении Адамса. Но, не желая портить отношения с СССР, с делом особенно не торопились. Так что в 1946 году Адамсу удалось перебраться в Канаду, а оттуда в СССР. Здесь он встретился с женой, получил советское гражданство и звание инженер-полковника. Умер в 1970 году и был с почетом похоронен на Ново-Девичьем кладбище.

В Центре было известно, что и Канада принимает участие в исследовательских работах по проблематике атомной бомбы. Соответствующие задачи были поставлены резидентуре ГРУ в Оттаве. Ей удалось привлечь к сотрудничеству ряд канадских ученых – Дэнфорта Смита (Бадо), Нэда Мазерала (Басли) и Израэля Гальперина (Бэкона). Важная информация он них стала поступать с марта 1945 года, однако она все же носила общий характер.

Прорывом стала вербовка английского ученого Аллана Нана Мэя, однокашника Дональда Маклейна по Кембриджу. Он был талантливым физиком-экспериментатором и сочувствовал коммунистическим идеям. Правда, сотрудничал с нашей разведкой он без особого удовольствия. Позднее он так вспоминал об этом периоде: «Вся эта история причиняла мне огромную боль, и я занимался этим лишь потому, что считал это своим долгом… Это все равно, что быть привратником в туалете – воняет, но кто-то должен это делать».

Доклад Мэя был предельно четким и исчерпывающим. В нем подробно описывались конструкция бомбы, ее детали и отдельные узлы, технология их изготовления. Он представил подробные схемы организации атомного проекта в Канаде и США: его структуру, фамилии ученых и военных руководителей. Перечислил все сверхсекретные заводы в различных точках США и Канады, дал их подробное описание, назначение, перечень выпускаемой продукции. Он также составил список ученых, через которых можно было установить контакт с участниками «Проекта Манхэттен».

Доклад Мэя и микроскопические образцы полученного от него урана были отправлены в Москву не с дипломатической почтой, а с сотрудником резидентуры Мотиным. На аэродроме в Москве его встречал лично начальник ГРУ, Кузнецов (Директор).

Из воспоминаний Мотина: «…С большими предосторожностями я достал из-за пояса драгоценную ампулу и вручил ее Директору. Он немедленно отправился к черной машине, которая стояла тут же на аэродроме, и передал ампулу в машину. «А кто там был? – спросил я потом Директора». «Это Берия, – прошептал Директор». А от ампулы с ураном у меня до сегодняшнего дня мучительная рана, и приходится менять кровь по несколько раз в год».

Мэю удалось выполнить еще несколько заданий резидента Заботина, но осенью 1945 года он должен был вернуться в Англию.

А 5 сентября 1945 года произошло событие, последствия которого можно назвать катастрофическими. Шифровальщик Оттавской резидентуры ГРУ Гузенко, прихватив из сейфа секретные документы, попросил политического убежища у канадских властей.

Образованная после побега Гузенко Канадская королевская комиссия по вопросам шпионажа выявила имена девятнадцати агентов ГРУ в Канаде, из которых девять были осуждены. 4 мая 1946 года в Англии арестовали Мэя. Он признался, что передавал Советскому Союзу материалы по атомной бомбе. Его осудили на 10 лет каторжных работ.

Были провалены нелегальные резиденты ГРУ. Нелегалам Черняку и Литвину с трудом удалось бежать из США.

В записной книжке арестованного Гальперина обнаружили фамилию К. Фукса, который позже был осужден на 14 лет.

Предательство Гузенко, реализация дела «Венона» (материалов радиоперехвата и их дешифровки), предательство бывшего советского агента г-жи Бентли способствовали развернувшейся в США беспрецедентной кампании антисоветизма, антикоммунизма и «охоты на ведьм». Ее инициатором стал сенатор Маккарти (отсюда – «эпоха маккартизма»), которому подпевал молодой сенатор Ричард Никсон.

Я изучал все доступные материалы, касающиеся всех предателей, изменников и перебежчиков, и должен сказать, что, по моему мнению, ни один из них не причинил большего вреда нашей Родине, чем Гузенко. Речь идет даже не об оперативном вреде – выдаче ряда агентов, – и другие перебежчики выдали их немало. Нет. Дело в том, что именно он явился детонатором гигантского взрыва холодной войны, закончившейся нашим поражением и развалом Советского Союза, а может быть, длящейся и сейчас, пока существует Россия. Это, правда, тема других исследований.