Текст книги "Бортжурнал N 57-22-10"

Автор книги: Игорь Фролов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Однажды вертолет борттехника Ф. был откомандирован в Шимановск на тушение лесных пожаров. Летали много – лили воду, высаживали на горящий торфяник пожарников. Возвращались на аэродром насквозь продымленные, с закопченными днищем и боками, с застрявшими в стойках шасси обгорелыми кедровыми ветками. Когда работа закончилась, борттехник Ф. вручил водителю ТЗ свой командировочный талон, вписав в него 100 тонн керосина – столько они сожгли за время командировки. В спешке борттехник забыл оставить себе отрывную часть талона для отчета в родном полку.

И вот теперь, зайдя в кабинет за подписью, он увидел обиженную им прапорщицу, которая, покопавшись в бумагах, злорадно сказала:

– Подписать не могу. Вы должны армии сто тонн керосина, товарищ старший лейтенант. Откуда я знаю, может быть, вы этот керосин налево загнали. Езжайте в Шимановск, ищите отрывной корешок талона – или платите. Расплачивайся, старлей! – и Брунгильда мстительно захохотала.

Старший лейтенант, посмотрев в глаза ГСМщицы, понял, что проиграл. Со словами "я поехал в Шимановск", он вышел из кабинета. Достал из кармана ручку, положил «бегунок» на подоконник в коридоре, и нарисовал в нем что-то похожее на подпись.

Он благополучно уволился в запас. Но еще несколько лет после армии бывшему борттехнику Ф. в кошмарных снах приходил счет за призрачные сто тонн керосина.

УДАР ПО КИТАЮ

(лирическая зарисовка)

Теплый летний день 1986 года. Лейтенант Ф. идет с аэродрома в общежитие на отдых перед ночными полетами. Он идет мимо стоянки Ми-6, по дороге, ведущей точно на юг. Сразу за стоянкой, справа по полету – заболоченная полянка, вся усыпанная кустами голубики. Лейтенант привычно сворачивает, и, бродя по сочащейся холодной водой травке, собирает ягоду в фуражку. Набрав полный головной убор, он выходит на дорогу и движется дальше, – в промокших ботинках, с мокрыми коленями, совершенно умиротворенный. Он идет медленно, глядя по сторонам, кидая в рот горсти спелой голубики, и напевает «А я иду, шагаю по Москве…». Прямо перед ним, в стороне китайской границы – кучевые облака, плотно укрывающие солнце.

И вдруг… В небе над китайской границей вспыхивает ослепительный свет. Лейтенант останавливается и, открыв фиолетовый рот, смотрит, как, упираясь в облака, встает огненный столб. Он видит растущую из-под облаков клубящуюся «юбку», и световую волну, которая стремительно разбегается в стороны, рассекая почерневшие тучи. Он мгновенно узнает ядерный взрыв!

В миг лейтенант оценивает обстановку: нанесен удар по Китаю, совсем недалеко от границы, может быть по городу Хай-хэ, что на другом берегу Амура, напротив Благовещенска. Ударная волна достигнет этого места менее чем за полминуты. Из ближайших укрытий – неглубокая придорожная канавка. Если, как учит гражданская оборона, лечь в нее ногами к взрыву, все равно, торчащий зад срежет заподлицо с плоскостью дорожного полотна.

И лейтенант принимает единственно верное решение. Он зачерпывает полную горсть голубики, запихивает ее в рот и начинает, давясь, пережевывать, глядя на ядерный гриб. Про пушкинский «Выстрел» и фуражку с черешней он сейчас не помнит. Он просто жрет свою ПОСЛЕДНЮЮ (а вовсе не крайнюю) голубику и ждет мгновенного опаляющего удара.

Это странное наслаждение (вкус ягоды необычайно чудесен, вид неба ужасно прекрасен) длится недолго. Через несколько секунд гриб исчезает, свет меркнет, и на горизонте опять – те же кучевые облака. Всего лишь солнце на миг прорвалось через их плотную упаковку, высветив столь похожую конфигурацию.

Лейтенант облегченно вздыхает, смеется, качает головой и продолжает движение. Лето, Магдагачи, пыльная дорога. В руках у лейтенанта – фуражка с остатками голубики, за спиной у лейтенанта – родной вертолетный полк…

УЗБЕКСКИЙ АНТРАКТ

Ноябрь-декабрь 1986 года, военный аэродром возле г. Кагана (Узбекская ССР). Здесь проходит подготовку перед Афганистаном сборная вертолетная эскадрилья. Отрабатываются полеты на Ми-8МТ в пустыне и в горах.

ВЗАИМОПОНИМАНИЕ

Утро. К вертолету подходит замкомэска – щеголеватый майор У. из Спасска Дальнего, который распространяет о себе слух, что имеет черный пояс по каратэ. Борттехник Ф. встречает его у хвостового винта и докладывает о готовности вертолета к полету. Майор кивает, качает лопасть ХВ, проходит дальше, осматривает концевую балку. Борттехник поворачивается за командиром как подсолнух за солнцем.

Майор поднимает руку, пытается дотянуться до балки, потом вдруг подпрыгивает и, красуясь перед лейтенантом, наносит по балке удар ногой. Не достает, и со всего маха падает на спину, задрав ноги.

Когда он поднимается, борттехник, уже задом к нему, наклонившись, старательно завязывает шнурки.

Майор, схватившись за поясницу, на цыпочках убегает в кабину.

ДВА ШАГА ДО СМЕРТИ

Двигатели запущены, винты ревут. Раннее утро, пасмурно, серый полумрак. Перед взлетом борттехник выскакивает из вертолета, чтобы совершить обязательный обход машины – посмотреть, закрыты ли капоты, крышка топливного бака, не течет ли масло, керосин и пр.

По привычке, приобретенной за год полетов на МИ-8Т, начинает движение против часовой стрелки – вдоль левого борта вертолета. Пройдя левый пневматик, наклоняет голову, заглядывает под днище, продолжая правым боком двигаться к хвосту.

Вдруг его хватают сзади за шиворот, разворачивают, и он видит испуганное лицо техника звена. Техник крутит пальцем у виска и показывает борттехнику кулак.

И только сейчас борттехник вспоминает, что у МИ-8МТ хвостовой винт, в отличие от привычной «тэшки», находится слева…

ШВЕЙЦАР

Идут ночные полеты. Летчики под контролем инструктора выполняют «коробочку». Работают конвейерным методом – вертолет садится, катится по полосе, останавливается возле кучки летчиков, один выскакивает из кабины, другой занимает его место и взлетает. По странному стечению обстоятельств борттехнику Ф. попадаются «чужие» летчики – из Спасска Дальнего. Магдагачинцы умудряются попадать на второй борт.

На каждой посадке борттехник Ф. отстегивает парашют, выпутывается из подвески, выходит в грузовую кабину, открывает дверь, летчик спрыгивает. В это время инструктор, который сидит на правой чашке, держит шаг-газ,[9]9
  Шаг-газ – ручка, регулирующая обороты винта и угол атаки лопастей.


[Закрыть] и вертолет почти висит в воздухе, едва касаясь колесами полосы – амортстойки выпущены на полную длину, и высота от уровня взлетной полосы до двери приличная – пол вертолета находится на уровне груди стоящего на полосе человека. Но злой борттехник почему-то не ставит стремянку (понять его можно – каждые пять минут, нагибаясь вниз головой, опуская и поднимая тяжелую стремянку, очень просто заработать радикулит). Летчики, в прыжке кидаясь грудью на пол и забрасывая колено, карабкаются на борт. На весь этот унизительный процесс свысока смотрит борттехник, ботинки которого ползущий летчик наблюдает у своего лица. Иногда борттехник берет неловкого капитана или майора за воротник шевретовой куртки своей раздраженной рукой и рывком подтягивает вверх, бормоча себе под нос: «Да ползи быстрей, урод!»

Полеты завершились. Борттехник заправил и зачехлил борт, идет, усталый, к курилке, где толпится личный состав в ожидании машины. С десяток угрюмых летчиков стоят возле командира эскадрильи и смотрят на приближающегося, попыхивающего сигаретой, руки в карманах, борттехника Ф., который уже чувствует неладное и готовит на ходу защитную речь.

– Товарищ лейтенант, – говорит подполковник Швецов, когда борттехник пылит мимо. – Задержитесь на секунду. (Лейтенант останавливается, вынимает руки из карманов, выплевывает окурок и козыряет.) Вот летчики на вас жалуются, говорят, что вы, проявляя неуважение, демонстративно не ставили им стремянку.

– Даже руки не подавал, – возмущенно загудели летчики. – За шиворот, как щенков…

– Как вы это прокомментируете? – спрашивает подполковник.

Лейтенант пожимает плечами:

– Виноват, товарищ подполковник, неправильно выстроил линию поведения. Ошибочно решил, что тренируемся в обстановке, максимально приближенной к боевой. Там не до стремянок будет. Борттехник может заниматься с ранеными, руководить погрузкой, прикрывать посадку огнем штатного и бортового оружия, он может быть выведен из строя, как самый уязвимый член экипажа. Вот я и подумал…

– Неудачно подумали, – резюмирует командир. – Но, с другой стороны, товарищи летчики, в чем-то ваш товарищ прав. Поэтому оргвыводов делать не будем. Свободны, товарищ лейтенант, но замечания учтите.

Лейтенант козыряет, и, отойдя к группе борттехников, шипит:

– Швейцара нашли, бля!

НА ВЕРШИНЕ

Репетиция высадки десанта в горах. Достигли вершины, по оранжевому языку дымовой шашки нашли заснеженную впадинку, в которой обосновался руководитель полетов. Он дает указание:

– 1032, наблюдаете справа самый высокий пик?

– Наблюдаю.

– Присядьте на него.

Командир заводит машину на пик. Экипаж видит, что верхушка выпуклая, как яйцо – она вся покрыта льдом и отполирована ветрами.

– И как на эту залупу садиться? – удивленно спрашивает командир у экипажа. Борттехник и правак пожимают плечами.

– Такого опыта у нас нет, командир, – говорит борттехник. Правак хохочет.

– Вот наебнемся, будет вам «гы-гы», – ворчит командир.

Он пытается посадить машину – осторожно мостит ее на стеклянную верхушку, касается тремя точками, отдает шаг-газ – вертолет, оседая, начинает скользить, заваливаясь набок. С матом командир берет шаг-газ, машина по наклонной слетает с вершины, уходит на круг. Так повторяется три раза. Злой командир спрашивает:

– «Долина», я -1032, может, достаточно? Сейчас угробимся!

– Ну, зафиксируйтесь на несколько секунд. Десант должен выскочить за это время.

– Да какой идиот на такую вершину будет высаживаться?

– Там все бывает, 1032!

– Вот там и сяду!

САМАЯ ДЛИННАЯ НОЧЬ

Чирчик, 21 декабря 1986 года. Завтра эскадрилья отправляется в Афганистан. Крайняя ночь в Союзе. Четверо лейтенантов выходят из казармы, в которой разместился личный состав. У лейтенантов две бутылки водки и две банки рыбных консервов. Они ищут укромное местечко, и находят его. Это – тренажер для отработки приземления парашютистов. Фюзеляж старого транспортника установлен на высоте третьего этажа. Лейтенанты поднимаются по лесенке, забираются внутрь, и приступают к прощанию с Родиной. Через полчаса в фюзеляже становится шумно. Двое, усевшись на скамейку, при свете зажигалки по очереди тянут из колоды карты, гадая на будущее.

Лейтенант К. спрашивает:

– Попаду ли я в плен?

И вытаскивает шестерку крести. Лейтенант Л. говорит:

– Попадешь. Но убежишь ночью – поздняя дорожка выпала…

Лейтенант Л. спрашивает у колоды:

– Собьют ли меня?

Вытаскивает бубнового туза. Долго смотрит на него и говорит растерянно:

– Это что – много денег?

– Это – выкуп! – убежденно говорит пьяный лейтенант К.

В дырявом салоне гуляет ветер, в черном небе светят яркие звезды. В другом конце фюзеляжа лейтенант Д. рассказывает лейтенанту Ф., как, работая перед армией в Верхней Салде, он конструировал камеры сгорания для ракетных двигателей.

– Понимаешь, мы добились невероятного повышения мощности, – говорит он, – но не выдерживала камера сгорания – плавилась. Ни один сплав не выдерживал – нет такого сплава, понимаешь?

– Есть такой сплав! – отвечает лейтенант Ф. – Я сам над ним работал в институте. Называется ЖС6У – на основе решетки карбида титана.

– Не выдержит, – мотает головой лейтенант Д. – Такую температуру ни один существующий сплав не выдержит!

Возмущенный лейтенант Ф. хватает нож и начинает царапать на дюралевой стенке какие-то формулы, подсвечивая зажигалкой.

В это время гадающий на картах лейтенант Л. поворачивается и говорит:

– Совсем охуели, что ли? Завтра в бой, а вы какой-то херней занимаетесь! Быстро пить!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ РЕСПУБЛИКА АФГАНИСТАН

Аэродром возле Шинданда, 1158 метров над уровнем моря, ВПП 2700х48 м. 302-я ОВЭ (Отдельная вертолетная эскадрилья – Ми-8МТ, Ми-24, прикомандированные Ми-6), работала на западной половине Афганистана. Сфера действия: по долготе – от иранской границы до высокогорного Чагчарана, по широте – от советской границы (Турагунди-Кушка) до самого юга Афганистана – пустынных Заранджа, Геришка, Лашкаргаха (Лошкаревки) и дальше.

Состав 302-й ОВЭ под командованием подполковника Швецова заменил "черную сотню Александрова" 22 декабря 1986, и закончил работу в ранге "дикой дивизии Швецова" 23 октября 1987 года.

В качестве эпиграфа – аэрофотосъемка, найденная в Интернете:

Перед нами – два фото, сделанные американским самолетом в 2001 году, во время операции американских войск в Афганистане. Они подписаны: «Shindand airfield pre strike» и «Shindand airfield post strike», что в переводе с английского означает «аэродром Шинданд до удара» и, соответственно, он же – после этого удара. Белыми стрелками указаны аккуратные дырки на полосе и рулежках. Аэродром Шинданда бомбили, чтобы обезвредить одну из главных авиабаз талибов.

А вот из виртуального пространства выпадают еще несколько фото на это же имя. Американский «Геркулес» стоит там, где раньше стояли Илы и Аны. Американские очкарики в касках волокут по бетонным плитам моей взлетной полосы какие-то ящики, – не иначе, как с туалетной бумагой. Американские «апачи» брезгливыми винтами вздымают пыль, которая навсегда въелась в воротник моей куртки…

И никаких мух – биотуалеты на каждом шагу…

Кажется, я обознался временем – sorry, gentlemen!

…Возвращаясь к той картинке, что до удара, я вижу мой аэродром. Это удивительно и странно – наблюдать в настоящем свое прошлое, которое с этой высоты выглядит ничуть не изменившимся.

Я вижу взлетно-посадочную полосу, с которой мы взлетали и на которую приземлялись сотни раз. Я помню ее жаркий бетон и марево, в котором плывут восточные горы.

Я вижу площадку ТЭЧ, два ее ангара, узкую тропинку, выводящую со стоянки, и квадрат, оставшийся от эскадрильского домика.

Я вижу стоянку и все вертолетные площадки – а вот и моя, но нет на ней борта № 10. Значит, он сейчас в небе. А в нем – я. И мы идем на посадку. Иначе, как объяснить, что я вижу все больше, ближе, подробней. Малое разрешение фотографии сменяется бесконечным – памяти.

Приближаются ряды жилых модулей, дорожки, посыпанные битым кирпичом, плац с бюстом Ленина, штабной дворик с маленьким фонтанчиком, ангар столовой, баня с бассейном под рваной маскировочной сетью…

Я вижу фигурки летчиков и техников, выруливающие и взлетающие вертолеты, пылящие топливозаправщики, садящиеся истребители-бомбардировщики с расцветающими сзади куполами, и над всем этим – ржавые горы, синее небо, белое солнце…

Здесь ничего не изменилось за эти годы, здесь все по-прежнему.

А это значит – я вернулся. Открываю дверь, ставлю стремянку, спускаюсь на ребристый металл площадки. И вижу наших – они уже идут ко мне…

ПЕРВЫЙ БОЕВОЙ

Прибывших летчиков разместили в палатках – старая эскадрилья еще несколько дней ждала «горбатого» (ИЛ-76), чтобы улететь в Союз, и, естественно, продолжала занимать «модули» (сборные щитовые бараки). Ночью грохало и ухало – по горам били гаубицы, над палаткой с шелестом пролетали снаряды, вот спустили воду в огромном унитазе – над головой, казалось, едва не касаясь брезента, с воем и гомоном пронеслась стая эрэсов «Града». Никто не мог уснуть. (Через неделю, уже в модулях, никто не просыпался, когда по фанерным стенкам акустическими кувалдами лупила артиллерия, и от этих ударов с полок валились будильники и бритвенные принадлежности.)

Наутро 23 декабря лейтенант Ф. и лейтенант М. приняли борт № 10. Старый его хозяин, беспрестанно улыбаясь, открывал и закрывал капоты, бегал кругами, пинал пневматики, хлопал ладонью по остеклению и, наконец, крепко пожав руки лейтенантам, со словами "не ссыте, машина хорошая, сильная", унесся со стоянки, не оглядываясь.

После обеда, когда лейтенант Ф., которому выпало летать первую неделю, осматривал новоприобретенный борт, к машине подошли двое летчиков в выгоревших комбезах. Судя по их виду, оба были с большого бодуна – скорее всего, они вообще сегодня не спали, празднуя прибывшую замену.

– А где Андрюха? – спросил у борттехника летчик постарше. – Или он уже заменился?

Борттехник кивнул, надеясь, что летчики уйдут.

– Ну, что, брат, полетели тогда с тобой… – вздохнул старший, и оба летчика с трудом полезли в кабину.

Борттехник, ничего не понимая – первый день, предупреждать надо! – полез следом. Запустились, вырулили в непроглядной желтой пыли, запросились, взлетели.

– Садись за пулемет, друг, – сказал командир. – Наберем высоту, сядешь обратно. Летаем на потолке, чтобы "Стингер"[10]10
  «Стингер» (англ. Stinger) – переносной зенитно-ракетный комплекс (ПЗРК) (США), предназначенный для поражения низколетящих воздушных целей (самолётов, вертолётов, БПЛА), поступил к душманам на вооружение в 1986 году.


[Закрыть] не достал. Слава богу, это наш крайний вылет, отработали свое. Теперь ваша очередь.

С трудом набирали высоту. "Дохлая машина" – кривился командир. Борттехник с нагрудным парашютом сидел за пулеметом, и смотрел на желтую землю в пыльной дымке.

– Увидишь, если заискрит внизу – докладывай, увидишь вспышку – докладывай, увидишь дымный след – значит пуск, увидишь солнечный зайчик – значит машина бликует стеклами, – бубнил командир.

Набрав 3500, они вышли из охраняемой зоны и потащились на север, добирая высоту по прямой.

– Здесь пулемет не нужен, – сказал командир. – Садись на место.

Борттехник начал вылезать из-за пулемета. Развернуться не было возможности – нагрудный парашют цеплялся за пулемет, и борттехник понимал, что если он зацепится кольцом, то раскрытие парашюта в кабине никого не обрадует. Он приподнялся и занес правую ногу назад…

Но поставил он ее не на пол, а на ручку «шаг-газ» (находится слева от правой чашки и дублирует «шаг-газ» командира). Несмотря на то, что командир держал свой шаг-газ, его расслабленная похмельная рука оказалась не способна среагировать на неожиданное нападение слепой ноги борттехника. Ручка дернулась вниз, угол атаки лопастей упал, вертолет провалился.

– Еб, – спокойно сказал командир. – Прими ногу, брат, – мне и так тяжело…

Судя по внезапной легкости в телах, они падали.

Борттехник, у которого все скукожилось от страха, упершись левым коленом, соскочил назад, плюхнулся на свое откидное сиденье. Командир потянул шаг, придавили перегрузки, вертолет затрясся и пошел вверх.

Некоторое время молчали, закуривали.

– А все-таки я завидую борттехнику, – вдруг сказал правый летчик и посмотрел на командира. – У него целых два места. Хочет здесь сидит, хочет – за пулеметом.

– Но с другой стороны, – сказал командир, – если борттехник сидит, как сейчас, на своем месте, то при спуске на авторотации передняя стойка шасси, которая находится точно под сиденьем, пришпиливает борттехника к потолку. Если же он сидит за пулеметом – как на балконе, – то является мишенью для вражеских пуль.

– Это точно, – согласился правый. – А если прямо в лобовое остекление влетает глупый орел, то борттехник с проломленной грудной клеткой валяется в грузовой кабине. Да и в случае покидания вертолета мы с тобой выбрасываемся через свои блистера, а борттехнику нужно ждать своей очереди или бежать в салон к двери.

– В любом случае не успевает, – кивнул командир. – Наверное, поэтому потери среди борттехников намного выше, чем у других категорий летно-подъемного состава…

– Ну, все, командир, – сказал борттехник. – Останови, я прямо здесь выйду.

И все трое засмеялись.

ЖЕЛЕЗНЫЙ ФЕЛИКС

Через неделю непрерывных полетов жизнь на войне вошла в свою колею. Уже не болела голова от посадок в стиле «кленовый лист», когда вертолет просто падает по спирали со скоростью 30 м/с, уши закладывает, а при их продувании (зажав пальцами нос) воздух сквозит из уголков глаз…

Личный состав из палаток переехал в модули. В комнатах гнездилось по пять-семь человек, старые помятые кондеры работали в основном в режиме вентиляции, гоня с улицы пыльный воздух. Но главной проблемой стали клопы – как и любая насекомая живность в этой местности (например, десятисантиметровые кузнечики) клопы были огромны. Насосавшись крови, клоп раздувался в лепешку диаметром с двухкопеечную монету. Ворочаясь в кровати, спящий вертолетчик давил насекомых, и утром, расчесывая укусы, с изумлением рассматривал на простыне бурые – уже величиной с пятак – кляксы. Возникла проблема частой смены постельного белья – спать на заскорузлых, хрустящих простынях было не очень приятно. Единственная стиральная машина не справлялась, стирали в больших армейских термосах для пищи. Эта процедура утомляла, да и в умывальной комнате на всех желающих не хватало места.

И вот под самый Новый год борттехнику Ф. повезло. С утра борт № 10 загрузили под потолок разнообразным имуществом – теплыми бушлатами, коробками с тушенкой, консервированной картошкой, сухпаями, – но главной ценностью были тугие тюки с новым хрустящим постельным бельем. Все это добро в сопровождении двух пехотных офицеров вертолеты должны были забросить на высокогорный блок-пост.

Добра здесь было на три блок-поста. Борттехник уже знал, что часть имущества вернется с тем же бортом назад и пропадет в недрах войны, направленное куда надо умелыми руками вещевиков. Поэтому ни один борттехник не упустит шанс, везя уже наполовину украденный груз, кинуть на створки ящичек тушенки или того же сухпая.

Но теперь ему был нужен всего один тюк постельного белья. При торопливой разгрузке считать никто не будет, а если и спохватятся, то тюк сам закатился за шторку.

Но вылета все не давали. Близился обед. Борттехник начал чувствовать неладное. И предчувствия его не обманули. Прибежал инженер, приказал разгружать борт – срочно нужно досмотреть караван, только что обнаруженный воздушной разведкой. Барахло подождет. Инженер пригнал с собой двух солдат и лейтенанта М., с которым лейтенант Ф. не только делил в первый месяц борт № 10, но и койки их стояли голова к голове.

Быстро разгрузили борт, складывая имущество в кучу прямо на стоянке возле контейнера. Досмотровый взвод уже пылил к вертолету. Борттехник, увидев, что двое солдат-помощников с голодными глазами стоят возле кучи и уходить явно не собираются, прогнал их.

– Слушай, Феликс, – сказал он лейтенанту М. – Мы сейчас улетим, и ты провернешь полезную операцию. Возьмешь один тюк с постельным бельем и незаметно сунешь его в контейнер. Если пехотинцы при погрузке спросят тебя, что и где, все вали на меня, – улетел, мол, не знаю, не ведаю. Потом отнесешь в комнату. Представляешь, теперь мы на весь год обеспечены чистыми простынями, а грязные будем на тряпки рвать.

Лейтенант М. молча выслушал и кивнул. Борттехник Ф. улетел на караван в хорошем настроении, предвкушая вечернюю баню, и сон на свежей простыне.

Когда пара вернулась, вещей на стоянке уже не было, лейтенанта М., естественно тоже. Борттехник Ф. заглянул в контейнер – тюк там не наблюдался. "Уже унес в модуль", – подумал лейтенант Ф. и, улыбаясь, пошел домой.

– Ну, где? – спросил он, входя в комнату, у лежащего на кровати лейтенанта М.

– В Караганде! – злобно ответил лейтенант М. – Ничего не получилось.

– Что, застукали, что ли?

– Да при чем тут это! – махнул рукой лейтенант М. – Ну не смог я, понимаешь, солдатиков сграбить!

ТЕРРИТОРИЯ АЛЛАХА

…Тут в комнату вошел лейтенант Л., который вместе с лейтенантом Ф. летал на караван ведомым.

– Что такие грустные, дурики? – весело спросил он.

Лейтенант Ф. рассказал коротко и возмущенно о том, как они лишились новых простыней. Лейтенант М. лежал на кровати и молча смотрел в потолок.

– Подумаешь, херня какая, – сказал лейтенант Л. – Я сегодня нашел и потерял намного больше. На этом сраном караване, между прочим…

…На караван они вышли быстро – выпали из ущелья прямо на караванный хвост.

– Останови его, – сказал командир борттехнику Ф.

Борттехник положил длинную очередь вдоль каравана. Погонщики засуетились, верблюды, наталкиваясь друг на друга, останавливались.

Ведущий сел. Пока досмотровый взвод выгружался, караван снова колыхнулся и двинулся огромной гусеницей.

– Ну, что за еб твою мать, – сказал командир. – Успокой ты их!

Борттехник Ф. снова дал очередь – так близко к каравану, что пыль от пулевых фонтанчиков брызнула на штаны погонщиков. Караван замер, переминаясь. На него накинулись солдаты – ощупывали людей, стоявших с задранными руками, били прикладами по тюкам.

Ведомый, барражирующий над ними, сказал:

– Там в ущелье мешочек валяется, – что-то скинули бородатые. Присяду, посмотрю?

– Только осторожненько и быстро…

Ведомый присел недалеко от мешка, одиноко лежавшего в пыли. Борттехник лейтенант Л., прихватив автомат, побежал к мешку.

– Бегу, и думаю, – рассказывает лейтенант Л., – а чего это я бегу, мало ли что там? Останавливаюсь, поднимаю автомат, прицеливаюсь метров с пяти, нажимаю на спуск. И вот, когда пули уже отправились в полет, до меня доходит, какой я идиот! А что если в мешке мины? Не зря же скинули! Это конец! – пронеслось в голове. Пули вошли, что-то звякнуло, жизнь перед глазами понеслась. Стою – даже упасть не догадался. Тишина – в смысле, даже винтов не слышу. Но время идет, мешок лежит, я жив. Подхожу, развязываю, а там – чайники! Пять маленьких металлических чайников, три пробиты моими пулями. Покопался еще, достаю сверток, раскрываю, а в нем – ох, до сих пор сердце екает! – толстая пачка долларов!!! Я сразу вспомнил того бубнового туза в Чирчике – сбылось, думаю! Сунул сверток в карман, и назад. Доложил: так и так, одни чайники. Вы как раз караван шмонать закончили. Взлетели и домой. Летим, а я пачку в кармане щупаю, ликую – ну не меньше десяти тысяч! Начал думать: везти их в Союз контрабандой, или на чеки менять? Всю дальнейшую жизнь распланировал. Правда, очко играть стало – сейчас, думаю, на гребне удачи и завалят – недаром же туз бубен выскочил на вопрос – собьют ли меня? А тут все сошлось. Вот я перепарашился, пока назад перли. Прилетели, еле дождался, когда летчики ушли. Достаю, разворачиваю трясущимися руками, и вижу: стопка зеленых листков, в формате стодолларовых купюр – один к одному, но с арабскими письменами, да еще сшиты по одному торцу – молитвенник! Как я там проглядел? Уж лучше бы пару целых чайников взял – две тысячи афошек![11]11
  Афошка – афгани (афганская денежная единица)


[Закрыть] А вы тут по каким-то простыням грустите…

– Значит, тебе сегодня досталось Слово Божие, – сказал лейтенант Ф. – Покажи хоть, как оно здесь выглядит.

– Да выкинул я его нахуй, это слово, – махнул рукой лейтенант Л. – В окоп с гильзами.

– Ну и зря! – вдруг вскочил лейтенант М. – Как мусульманин должен заявить, что здесь мы находимся на территории Аллаха. И если он посылает тебе свое Слово, а ты его выкидываешь, то тебе, – переходя на крик, закончил Феликс, – действительно пиз-дец!

– А туз бубен – не обязательно деньги, – добавил лейтенант Ф. – Это – ценные бумаги вообще…

Лейтенант Л. растерянно перевел взгляд с одного на другого, хлопнул себя по лбу, и, пробормотав "вот блин!", выбежал из комнаты.

ПЕРЕМИРИЕ

15 января 1987 года. На утреннем построении до личного состава было доведено, что в ДРА объявлена политика национального примирения.

– С сегодняшнего дня война окончена, – сказал замполит (в строю прокатился смешок). И нечего смеяться – устанавливается перемирие, а это означает, что мы зачехляем стволы. Плановые задания выполнять продолжаем, но первыми огня не открывать. (Строй возмущенно загудел). И нечего возмущаться – это приказ командующего армией!

Борт № 10 был запланирован на ПСО (поисково-спасательное обеспечение, иными словами – прикрытие истребителей-бомбардировщиков, на тот случай, если их собьют). По вчерашнему плану пара «свистков» должна была отработать бомбами по обнаруженному складу боеприпасов, но сегодня, в связи с внезапным перемирием, она была переориентирована на воздушную разведку.

Вылетели в район работы за полчаса до "свистков",[12]12
  «Свистки» (жарг.) – истребители– бомбардировщики.


[Закрыть] добрались, заняли зону ожидания над куском пустыни между гор, пустились галсировать, не приближаясь к горам. (Эскадрилья Швецова, в отличие от предшественников, быстро «упала на предел» – летали в нескольких метрах над землей – «Стингеры» не захватывали цель ниже 30 метров, опасность от стрелкового оружия возрастала, зато была скорость, маневренность и полная зарядка нурсами четырех или даже шести блоков).

Примчались «свистки», отщелкали, и умчались, издевательски пожелав «вертикальным» доброго пути домой.

– Торопиться не будем, – сказал командир ведомому. – Местечко хорошее для коз – надеюсь, с ними у нас перемирия нет?

Пошли вдоль узкого речного русла, надеясь выгнать из прибрежных кустов джейрана. Увлекшись, приблизились к горам. Вдруг впереди, на выходе из ущелья, показалось облачко пыли.

– Командир, машины! – сказал правый. Он достал бинокль, высунулся из блистера, пересчитал. – Пять крытых грузовых. Что будем делать?

Командир поднял вертолет повыше, запросил «точку»:

– «Пыль», я – 832-й. Наблюдаем пять бурбухаек.[13]13
  Барбухайка (жарг.) – афганский большегрузный автомобиль, предназначенный для перевозки людей и грузов.


[Закрыть] Идут груженые. Азимут 60, удаление 90. Надо бы досмотровую группу прислать…

– 832-й, вас понял, – ответила «Пыль» и замолчала.

Молчание было долгим. В это время машины заметили вертолеты, повернули, и пустились наутек, прикрываясь желтой завесой.

– «Пыль», они нас заметили, уходят, – воззвал командир.

– Понял вас, 832-й, – проснулась «Пыль». – Э-э, тут спрашивают, может, подлетите, посмотрите, что везут?

– Да вы что, перегрелись? – возмутился командир. – Кто еще там спрашивает? Я «свистков» обслуживал, у меня один доктор на борту – его, что ли, высадить с уколом? Пришлите группу, или разрешите работу – «бородатые» едут на полных грузовиках вне разрешенных дорог, да еще и убегают.

– 832-й, – строго сказал чужой голос, – пе-ре-ми-ри-е! Аккуратно надо. Без лишнего шума…

– Клали они на ваше перемирие! Так мне работать или нет?

– Ну, это, – неуверенно сказала «Пыль», – на ваше усмотрение, 832-й. Но только если они первыми начнут…

– Вас понял, "Пыль"!.. – и, выдержав секундную паузу, – Да они уже начали!..

ТОВАРИЩ ПУЛЕМЕТ

1.

Раннее, очень раннее утро. Опять ПСО. Пара пришла к месту работы, когда солнце только показалось над верхушками восточных гор. Борттехнику Ф. после подъема в полчетвертого и после плотного завтрака страшно хочется спать. Он сидит за пулеметом и клюет носом. Особенно тяжело, когда пара идет прямо на солнце. Летчики опускают светофильтры, а беззащитный борттехник остается один на один со светилом. Жарко. Он закрывает глаза и видит свой комбинезон, который он стирает в термосе. Горячий пар выедает глаза…

Разбуженный очередью собственного пулемета, борттехник отдергивает руки. Он понимает, что, мгновенно уснув, попытался подпереть голову рукой и локтем надавил на гашетку. Впереди, чуть слева идет ведущий. Борттехник испуганно смотрит, нет ли признаков попадания. Вроде все спокойно.

– Ты чего палишь? – говорит командир, который не понял, что борттехник уснул. – Увидел кого?