355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Игорь Фролов » Бортжурнал N 57-22-10 » Текст книги (страница 4)
Бортжурнал N 57-22-10
  • Текст добавлен: 20 сентября 2016, 18:29

Текст книги "Бортжурнал N 57-22-10"


Автор книги: Игорь Фролов


Жанр:

   

Военная проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
СОЮЗ

В качестве эпиграфа – история, найденная в Интернете:

«Есть в Амурской области два населенных пункта, которые имеют названия Магдагачи и Могочи. Так вот, был в Магдагачи вертолетный полк. И тут в период всеобщего развала и сокращения армии приходит кодограмма – полк расформировать. Сказано – сделано. Солдат распределили по другим частям, офицеров тоже, кто выслужил свое – на пенсию, казармы сравняли с землей, все, что плохо лежало – распиздили, вертолеты перегнали. И тут приходит еще одна кодограмма – ошибочка вышла, оказывается, полк надо было расформировывать в Могочи (там тоже был вертолетный полк)».

И в дополнение – цитата из письма однополчанина:

"…Все вертолеты просто списали, выстроили в две линейки на нашей стоянке, поснимали оборудование. В августе пригнали с Новосибирска специальную машину со здоровенными ножницами, и эта тварь за 2 часа порвала все 24 (столько их осталось) наших вертолета на маленькие куски. А мы стояли, и, глотая слезы, смотрели на всю эту гадость. Когда все закончилось, довольный машинист вылез и сказал «Ну как я их?».

После таких известий не оставалось ничего другого, как взять и вспомнить все. С самого начала. Чтобы исчезнувший полк (один из многих) воскрес хотя бы частично – и продолжал жить уже независимо от моей ненадежной памяти. И назло той силе, которая стерла его с лица земли.

ОСЕНЬ В МАГДАГАЧИ

1985 год. Амурская область, поселок Магдагачи, вертолетный полк. Несколько лейтенантов-двухгодичников после окончания Уфимского авиационного института прибыли для прохождения службы.

Маленький поселок при железнодорожной станции лежит среди мелкорослой амурской тайге. Желтеют березы, краснеет черемуха, синеет небо. Деревянные тротуары, чистые лужи. Пахнет горящей на огородах картофельной ботвой. Осень.

Устроились в сыром, холодном офицерском общежитии. Спали, укрывшись поверх одеял новыми плащ-накидками – спасало от сырости. Совсем немного времени оставалось до антиалкогольного указа, и в магдагачинских магазинах еще стояли бутылки спирта "этилового питьевого". Вечера коротали под жареную картошку и спирт. Приняв на грудь, писали на родину длинные письма типа: "Сейчас ночь, на аэродроме тихо, только потрескивают остывающие пулеметные стволы". Дни проводили в учебном ангаре на стоянке, лениво перелистывая инструкции по эксплуатации вертолета. Устав от учебы, играли в «коробок» или гуляли в пристояночном леске.

Однажды, когда лейтенант Ф. от скуки решил углубиться в инструкцию, ангар потрясли глухие удары. Выбежав на улицу, лейтенант застыл. Открывшаяся взору картина была чудовищна – особенно для лейтенанта Ф., который родился и вырос в Южной Якутии, среди тайги. Он увидел, что возле ног двух лейтенантов валяется с десяток огромных (шляпка с блюдце) белых грибов. Лейтенанты подбирали грибы и с криками "получи, фашист, гранату!" швыряли их в стену ангара. Грибы разлетались в клочки.

– Что вы делаете, уроды! – заорал лейтенант Ф., бросаясь на амбразуру.

Лейтенанты прекратили побоище и удивленно смотрели, как лейтенант Ф. дрожащими руками собирает оставшиеся грибы.

– Ты чё? – спросили они.

– Через плечо, – сказал лейтенант Ф. – Привыкли на Урале опята со свинарями жрать… Это же белые! Не любите, не ешьте, но бить-то зачем?!

– Белые? – искренне удивились лейтенанты. – Так вот они какие, эти белые… А мы думали – поганки!

МАХНОВЦЫ

Все еще осень. Лейтенанты пока не обмундированы. Им выдали отрезы на шинели, на кителя и брюки, но летного обмундирования пока нет. Они перемещаются по расположению части в «гражданке».

Проводы второй эскадрильи в Афганистан. На рулежке[1]1
  Рулежка (жарг.) – рулежная дорожка на летном поле.


[Закрыть]
поставили трибуну для начальства, полк построен в колонну по четыре для торжественного марша в честь убывающих офицеров. Начальство, взобравшись на трибуну, произносит обязательные теплые речи. Слышится команда: «К торжественному маршу!».

В это время к кучке «гражданских» лейтенантов, стоящих в толпе жен и детей убывающих, подбегает замполит полка и говорит:

– А вы что здесь стоите? Давайте в колонну, проводите товарищей!

– Да как-то неудобно в такой одежде! – мнутся лейтенанты.

– Встаете в правый крайний ряд, с трибуны вас не видно будет! Быстро, сейчас уже пойдут!

Лейтенанты бегут к колонне и распределяются цепочкой по правому краю. Звучит команда, и колонна начинает движение. Идут, чеканя шаг, держа равнение налево, на трибуну, где стоят командир полка, начштаба и еще несколько полковников из штаба округа. Лейтенанты, скрытые от начальственных взоров плотными рядами, идут, посмеиваясь своей чужеродности и ожидая конца марша.

Но вдруг голова колонны делает "правое плечо вперед" и колонна начинает левый разворот, чтобы пройти мимо трибуны – теперь уже обратным курсом! Лейтенанты начинают крутить головами, пытаясь понять, куда им бежать. Но бежать уже поздно и некуда – кругом расстилается идеальная равнина летного поля. Лейтенанты заворачивают "по внешней дорожке", выходят на прямую. Вытянувшись, прижав руки и глядя в затылки друг другу, они вразнобой машут ногами прямо перед трибуной, пытаясь чеканить шаг в своих кроссовках.

С трибуны изумленно смотрят на идущих мимо давно нестриженых людей в куртках, джинсах, кроссовках, – они маршируют не в ногу, но видно, что стараются. Один из полковников, держа руку у козырька, наклонившись к командиру полка, спрашивает:

– А это что за махновцы?

– А это тоже наши, – держа руку у козырька, отвечает командир, – только они сегодня не в форме…

ТЭЩИСТ

Занятия в ангаре продолжаются. У лейтенантов есть толстые общие тетради, в которых они ведут конспекты – переписывают из инструкции по эксплуатации основные сведения. Конспекты вести приходится, поскольку обещана проверка этих конспектов высоким начальством.

Однажды, перед самой проверкой, лейтенант Ф. позаимствовал конспект у лейтенанта С-ханова – списать по студенческой привычке. Необходимое пояснение: лейтенант С-ханов, по национальности башкир, говорил по-русски с характерным акцентом – в частности, вместо буквы «Ч» он произносил «Щ». А тянуть службу по причине плохого зрения ему предстояло не в небе, а в технико-эксплуатационной части (ТЭЧ). Переписав конспект, лейтенант Ф. в порыве благодарности оставил в тетради лейтенанта С-ханова краткую надпись крупными буквами: Я – ТЭЩИСТ. Тетрадь вернулась к владельцу, который положил ее на стол, не открывая.

Вошел зам по инженерно-авиационной службе майор Черкасов с незнакомым подполковником. Прочтя лейтенантам лекцию о важности знания матчасти и всех инструкций, которые "написаны кровью", подполковник попросил показать конспекты. Лейтенант С-ханов, сидевший на первой парте, протянул свою тетрадь. Полковник открыл ее, посмотрел на первую страницу и спросил:

– Что это, товарищ лейтенант?

– Где? – спросил лейтенант С-ханов, вставая и перегибаясь через стол к своей тетради.

– Ну вот, что это за слово – «тэщист»? Я – тэщист, – написали вы в тетради, видимо, гордясь предстоящей службой. Но правильно было бы написать "Я – тэчист"! От слова ТЭЧ – технико-эксплуатационная часть. Понятно?

– Да, – сказал лейтенант С-ханов, ничего не понимая.

– Вот и скажите: Я – тэчист!

– Я – тэщист… – краснея, сказал лейтенант С-ханов.

– Ну, знаете, – возмущенно сказал подполковник, обращаясь к майору Черкасову, – если они до сих пор таких простых вещей не усвоили, как же доверить им технику и жизнь людей?

И забыв про остальные конспекты, начальство покинуло ангар.

ПАЛЬЦЕМ В НЕБО

После месячной подготовки будущие борттехники сдают экзамен по матчасти вертолета МИ-8Т. (В институте на военной кафедре они изучали МиГ-21.) Никто из них до службы близко вертолет не видел, и даже сейчас некоторые из будущих борттехников полагают, что хвостовой винт толкает вертолет вперед, тогда как несущий винт, соответственно, тянет вверх.

Экзамен принимает все тот же майор Черкасов. Прогуливаясь по рулежке с лейтенантом Ф., майор спрашивает:

– Расскажите мне о назначении и устройстве топливной системы вертолета.

Лейтенант Ф. (уверенно):

– Топливная система служит для питания двигателей топливом. Она состоит из топливных баков и трубопроводов…

Он замолкает и выжидающе смотрит на майора, считая свой ответ исчерпывающим. Майор (уже подозревая неладное):

– Ну, хорошо, а масляная система?

– Масляная система питает агрегаты вертолета маслом. – Здесь лейтенант задумывается, и уже не так уверенно завершает. – Состоит из маслобаков и маслопроводов… – и после гнетущей паузы уже совсем неуверенно добавляет, – и маслонасосов…

Майор отрешенно смотрит вдаль, в сторону китайской границы. Потом спрашивает:

– А противообледенительная система?

– Противообледенительная система Ми-8 работает на спирту, – оживляется лейтенант. – Она состоит…

Майор прерывает его:

– …Из спиртовых баков и спиртопроводов, я уже догадался. Но я должен вас огорчить, товарищ лейтенант. Вы трагически ошиблись с местом службы – с обледенением на Ми-8 борется электричество…

Это провал – понимает лейтенант. Но, цепляясь за жизнь, на всякий случай бормочет:

– Да, точно, электричество. Это я с Ми шестыми перепутал…

Майор качает головой, смотрит себе под ноги, наклоняется, поднимает ржавый металлический стержень. Показывая его борттехнику, спрашивает:

– И последний вопрос: что это?

– Палец, – уже не веря самому себе, отвечает лейтенант, и хихикает от нелепости своего ответа.

– Правильно, палец, – говорит майор. – Что же тут смешного? Ну и, поскольку очевидно, что на земле вас больше держать нельзя – вы допускаетесь к полетам с инструктором.

ДОРОГА В НЕБО

После экзаменов начинающие борттехники некоторое время слонялись без дела. Наступили ранние амурские холода, а они все еще не были востребованы небом. Убедившись, что их еще никто уверенно не знает в лицо, лейтенант Ф. и лейтенант М. повадились сразу после утреннего построения удаляться из расположения части. Каждое утро после построения они, укрываясь от эскадрильского домика за ближайшим к нему вертолетом, медленно перемещались в сторону гражданского аэропорта, готовые вернуться при первой опасности. Перебравшись через ВПП, быстрым шагом шли в общежитие. Там, в своей двухместной комнате уставшие офицеры ложились в кроватки и отдыхали до обеда – беседовали, читали, спали. Все это называлось «пойти понежиться».

Так продолжалось целую неделю. Лейтенанты даже начали питать робкую надежду, что про них забыли навсегда. Через неделю к ним примкнул лейтенант Т. Поскольку он был немногословен и спокоен, то получил кличку «Свирепый». А поскольку на старом борту, который за ним закрепили, было кем-то давно выцарапано «Видас», то окончательно закрепилась кличка "Свирепый Видас".

Свирепый Видас, игнорируя совет бывалых прогульщиков сидеть дома, отправился после обеда в книжный магазин. Вернувшись, он сказал:

– Был сейчас в книжном магазине. Видел инженера эскадрильи.

– И что? – вскричали оба лейтенанта.

– Он на меня посмотрел.

– Ну – и?!!!

– Он меня не узнал. А может, испугался – сам ведь прогуливает.

Лейтенанты успокоились – и, действительно, если бы узнал, Свирепый Видас ходил бы сейчас нараскоряку.

На следующее утро хмурый инженер позвал всех троих в домик.

– Ф., М., где вы вчера были?

– Ходили получать противогазы на склад, товарищ капитан, – выдал лейтенант Ф. давно заготовленный ответ. – Прапорщика долго не было.

– А ты, Т.?

Видас растерялся. Легенды у него не было и ему не оставалось ничего другого, как идти след в след за товарищами:

– Я тоже был на складе.

– Противогаз получил?

Этого Видас не знал. Он неопределенно пожал плечами.

– А где этот склад находится? – нанес решающий удар инженер.

Склад находился в километре от стоянки, за дорогой в березовом леске. Но Видас и этого не знал. Он нерешительно поднял руку, дрожащим согнутым пальцем нарисовал в воздухе кривую окружность, и, глядя вверх, сказал:

– Там…

– Ты дурак, Т.! – торжествующе сказал инженер. – Ну, нахуя, спрашивается, съебывать со службы, если даже не знаешь, как соврать? Или ты в книжный за противогазом ходил? Все, раздолбаи, лафа кончилась! Я вас в небе сгною!

Так началась служба…

ДВОЙНИКИ

Первое время инженер эскадрильи, не доверяя прогульщикам, строго отслеживал их «посещаемость» построений возле эскадрильского домика. Здесь нужно отметить: несмотря на то, что лейтенант М. был татарином, а лейтенант Д. – украинцем, они, особенно издалека, очень походили друг на друга. Поэтому неудивительно, что подслеповатый инженер их иногда путал.

Однажды на построении, инженер, вглядываясь сквозь очки в строй борттехников, вдруг зло сказал:

– Да где опять этот ебаный Д.!

– Я здесь, – обиженно выкрикнул из строя лейтенант Д., поднимая руку.

Подумав, инженер сказал:

– А тогда где этот ебаный М.?

ПЕРВЫЙ НАРЯД

Лейтенант Ф. и лейтенант Т. впервые дежурят по стоянке части. После развода они заходят в дежурный домик, осматривают его. Кровать, оружейная пирамида, печка, старый телевизор, на столе – эбонитовая коробка с ручкой – полевой телефон. По мнению лейтенантов, этот телефон еще военного времени и работать не может – наверное, предполагают лейтенанты, он стоит здесь как деталь армейского интерьера.

– Связь времен, – уважительно говорит лейтенант Ф.

Лейтенант Т. берет трубку, дует в нее, говорит «алло». Трубка молчит.

– Покрути ручку, – советует лейтенант Ф. – Возбуди электричество.

Лейтенант Т. крутит ручку, снова снимает трубку, и, глядя на лейтенанта Ф., шутит:

– Боевая тревога, боевая тревога!

– «Паслен» слушает, что случилось? – вдруг резким тревожным голосом отзывается трубка. – Кто говорит?

Глядя на лейтенанта Ф. полными ужаса глазами, лейтенант Т. говорит:

– Говорит лейтенант Ф.

Он отстраняет кричащую трубку от уха, испуганно смотрит на нее и медленно кладет на рычаг.

Лейтенант Ф. разражается бранью.

«КОЖЕДУБ» И «МАСЛОПУЗ»

Первое самостоятельное опробование вертолета. Перед запуском двигателей борттехник должен проверить противообледенительную и противопожарную системы. С грехом пополам лейтенант Ф. проверяет первую – датчики работают. Как проверять вторую, борттехник не помнит напрочь. Подняв руку и указывая пальцем на контрольный щиток, он говорит:

– А теперь – противопожарная…

Левый летчик (недавно еще был праваком[2]2
  Правак – правый летчик (второй пилот) исполняет обязанности штурмана.


[Закрыть]
) – недовольно:

– Ну, проверяй… Я, что ли, буду?

Борттехник, наглея от безыходности:

– Ну не я же!

Уверенность, с какой это было сказано, повергла старшего лейтенанта в сомнение – а вдруг и правда, он должен проверять противопожарную? Здесь нужно сказать, что летчики (особенно молодые) в большинстве своем почти не знали матчасть машины, которую пилотировали, за что среди технического состава имели прозвище «кожедубы» – дубы, обтянутые кожей (техники же носили необидное звание "маслопузых"). Поэтому, совершенно неудивительным было замечание, с которым командир взялся за переключатель на контрольном щитке:

– Ни хера не помню…

– Смелее, – подбодрил борттехник.

Командир боязливо повернул переключатель на одну секцию. Где-то сзади вверху в недрах машины щелкнуло и зашипело. Оба члена экипажа замерли. Когда шипение стихло, командир откинулся на спинку кресла и сказал обреченно:

– Пиздец! Вот и потушили пожар в отсеке главного редуктора.

– Ты мне огнетушитель стравил! – возмущенно догадался борттехник. – Теперь я должен его снимать и тащиться в ТЭЧ, заряжать!

– А хули ты мне не сказал, что я не то делаю?

– Да ты рукой закрыл, я не видел, что ты там химичишь!

– Ну, ладно, ты это… – виновато сказал командир, – инженеру только не говори, что я стравил. Придумай что-нибудь – ну, там, перепад давления, к примеру. А в ТЭЧ я сам схожу, заряжу. Ты огнетушитель сними – я прямо сейчас и сбегаю. И в следующий раз ты мне подсказывай, не стесняйся!

АРИФМЕТИКА ВРЕМЕНИ

Конец месяца. После трех дней самостоятельных полетов, новоиспеченный борттехник первый раз заполняет летную книжку. Заполнение идет под контролем инженера эскадрильи.

Инженер:

– Вписал налет по дням?

– Вписал.

– Теперь пиши "Итого за месяц". Суммируй.

Борттехник суммирует вслух:

– Час десять плюс тридцать минут равняется час сорок.

Он смотрит на инженера. Тот кивает:

– Так, дальше. Да не смотри на меня, это работа для первоклассника.

Борттехник бормочет (читатель, будь внимателен!):

– Час сорок плюс тридцать пять – это будет… – он задумывается, смотрит на инженера, – это будет… ЧАС СЕМЬДЕСЯТ ПЯТЬ?

Инженер одобрительно кивает и благожелательно говорит:

– Ну и крайние сорок минут плюсуй… Итого (поднимает глаза к потолку) – ДВА ЧАСА ПЯТНАДЦАТЬ МИНУТ…

Пауза. Оба смотрят друг на друга. Борттехник начинает хихикать. Инженер взрывается:

– Мудак хренов! Сам идиот, и меня идиотом делаешь?! Понаберут дураков в армию!

ПРОКЛЯТИЕ БОРТТЕХНИКА

Когда полеты с инструктором завершились, борттехник принял во владение собственный борт. Увлекшись расконсервацией и заменой двигателей, а потом и своими первыми самостоятельными полетами, он никак не мог забрать свой парашют с борта инструктора (идти через всю стоянку). Однажды на утреннем построении инструктор, отводя глаза в сторону, сказал:

– Ты бы забрал парашют – нужно сдать его в ПДСку.

– Зачем?

– Да он испортился малость.

Когда борттехник увидел свой парашют, он оцепенел. Средство спасения представляло собой черный, совершенно слипшийся мешок – мокрый и жирный на ощупь, с устойчивым запахом керосина. На его немой вопрос: "кто это сделал?", инструктор, смущаясь, поведал. Борт поставили "на прыжки". Борттехник (тот, который инструктор) снял дополнительный бак, потом выловил на стояночном просторе блуждающий топливозаправщик и поручил водителю заправить вертолет "по полной". Сам закрыл борт и удалился.

Водитель ТЗ залил через левый подвесной "по полной", потом открыл на борту лючок, за которым обычно находилась горловина левого дополнительного, сунул туда ствол заправочного «пистолета», нажал на спуск и задремал. Все 915 литров, предназначенные отсутствующему баку, вылились на тот злополучный парашют, который валялся на полу в ожидании хозяина.

– Да ты не расстраивайся, – сказал инструктор, – в ПДСке твой купол простирнут. А вот я от керосина заебусь отмываться – завтра хотел в Зею за сметаной слетать, да кто ж теперь поставит такой вонючий борт? И вся стоянка, между прочим, насквозь пропиталась…

Однако все оказалось не так просто. Парашют был признан негодным к дальнейшей эксплуатации. «Вот если бы ты принес его раньше, – сожалеющее сказал начальник ПДС старший лейтенант Н. – А так он уже запарафинился». Объяснительная никому ничего не объяснила, и финчасть удержала у борттехника Ф. из нескольких зарплат целых 600 рублей советских денег.

Борттехник проклял своего инструктора и начальника ПДС страшным проклятием. Проклял – и забыл. Но, как ни странно, ровно через год это проклятие сработало. В это время борттехник уже второй месяц бороздил небо Демократической Республики Афганистан. И пришло в эту афганскую часть письмо из родной приамурской эскадрильи, в котором описывалось чрезвычайное и невиданное до сих пор в полку летное происшествие.

Здесь уместно отметить, что перед самым убытием в Афганистан, борттехник Ф. сдал свой борт № 22 своему бывшему инструктору. И сдал он этот борт во время перевода вертолета с летнего на зимние масла. Пробки на шарнирах хвостового винта, которые борттехник набил смазкой, были уже завинчены, но не законтрены,[3]3
  Законтрить – зафиксировать соединительно-резьбовые детали проволокой-контровкой для предотвращения раскручивания под воздействием вибрации.


[Закрыть]
о чем борттехник Ф. (снятый инженером прямо со стремянки, на которой он стоял с контровкой в руках – «беги, оформляй служебный паспорт, а борт сдашь старшему лейтенанту Ч.») добросовестно предупредил своего бывшего инструктора. Но старший лейтенант Ч. шел навстречу своей судьбе и наложенному проклятию, – в этот день он так и не добрался до борта № 22, а на следующий день стремянку уже утащили соседи, и Ч. забыл о предупреждении. Пробки остались незаконтренными.

Итак, в письме сообщалось, что при подлете к аэродрому у борта № 22 заклинило хвостовой винт. (Как было отмечено в документе комиссии "незаконтренность пробок повлекла их выкручивание под воздействием вибрации при вращении ХВ, и вытекание смазки с дальнейшим разрушением шарниров ХВ"). Естественно, под воздействием неуравновешенного реактивного момента от несущего винта, вертолет начало вращать. Инструкция в таких случаях предписывает экипажу покинуть борт. Экипаж выполнил предписание и борт покинул – правда, с некоторым запозданием, потому что борттехник упорно отказывался отрываться от своего рабочего места.

Этот борттехник боялся прыжков до потери сознания. Он никогда не прыгал с парашютом и гордился тем, что единственный из летно-подъемного состава избегал этой идиотской процедуры – выбрасываться с тысячи метров с тряпкой за спиной. Косить от прыжков ему позволял малый вес – и командование закрывало на него глаза, помня, как одного легкого летчика унесло ветром к железнодорожному депо, и он приземлился среди тепловозов и электровозов, умудрившись проскользнуть между проводами, и напугав железнодорожников.

Итак, выбросив борттехника, летчики покинули борт. Осиротевшая машина продолжала болтаться в небе, наматывая круги рядом с аэродромом, а, значит и в опасной близости к поселку Магдагачи. Командир эскадрильи сам поднял в небо борт с четырьмя полными блоками НУРСов[4]4
  НУРС – неуправляемый реактивный снаряд.


[Закрыть]
и кружил вокруг неуправляемого вертолета, готовясь расстрелять его, если тому вздумается дрейфовать в сторону поселка. Но тот, словно чувствуя намерения комэски, начал потихоньку разматывать спираль в сторону тайги. Покрутившись в воздухе около часа и выработав все топливо, летучий голландец, подтверждая трехкратную надежность советской техники, аккуратно сел на авторотации[5]5
  Авторотация – парашютирование вертолета с выключенными двигателями на самовращающемся винте.


[Закрыть]
на полянку в тайге, порубив несколько молодых березок.

А вот с экипажем (вернее – с одним из его членов) дела обстояли не так благополучно. Борттехник, несмотря на свой малый вес и на благополучно раскрывшийся купол, к земле шел с громким матом. Он улетел по прямой далеко в поля и, приземлившись в мерзлые глыбы земли, сломал левую ногу.

Что касается второго виновного – начальника ПДС, ст. лейтенанта Н., то и он не ушел от возмездия. Приехав в тот же Афганистан на недельку "напрыгать на орден" (такая война тоже практиковалась), он неудачно приземлился. На высоте шести метров коварный порыв ветра сложил его «крыло» и, брякнувшись с этой высоты на чужую для него землю, начальник сломал правую ногу.

ПЕРВЫЙ ПРЫЖОК

Начало декабря 1985 года. В полку пошли тревожные слухи, что командование полка готовит всему летно-подъемному составу плановые прыжки. Лейтенанты жадно слушали страшные истории старших товарищей, радостно готовясь шагнуть в пропасть. И только борттехник Ф. загрустил.

– Нет, мне прыгать никак нельзя, – волнуясь, говорил он каждому встречному. – Я этого не боюсь, но у меня проблемы с приземлением. Я даже с турника спрыгнуть нормально не могу – последствия детского плоскостопия. Ступни после отвисания становятся как стеклянные – при спрыгивании такая боль, будто они разбились. А вы хотите, чтобы я после болтания в воздухе нормально встал на свои хрупкие ноги?

Когда с молодыми проводили инструктаж, лейтенант Ф. демонстративно ходил в стороне кругами. Он даже слушать не хотел, поскольку твердо решил, что прыгать не будет. На самом деле, причина, конечно же, была не в стеклянных ногах лейтенанта. Он просто боялся. Это был совершенно естественный страх разумного существа перед необходимостью совершить бессмысленный поступок – без нужды шагнуть в безопорное пространство, когда вся твоя великая жизнь еще только начинается.

Вечером, накануне назначенного дня, лейтенант впервые всерьез задумался о феномене жизни и ее смысле. Он огляделся вокруг и увидел прекрасный, прекрасный мир – морозный закат, высокие голые тополя (увидит ли он их следующую зеленую весну?), укатанную льдистую дорогу, ведущую к измятым воротам с красными звездами, здание общежития из силикатного кирпича, полуразрушенное крыльцо, обшарпанные двери – все такое родное, милое до слез – нет, это невозможно вот так запросто покинуть. А в комнате на столе – лампа и стопка книг – они останутся и будут ждать хозяина, но не дождутся. Глаза лейтенанта увлажнились от жалости к своим книгам. Он попытался читать, но сразу понял бессмысленность этой попытки. Зачем насыщать свой мозг мыслями и знаниями, если завтра все грубо и беспощадно прервется. Он с удивлением ощутил, что вообще не может понять, как провести эту ночь – неужели спать? Вот так взять и уснуть, когда, возможно, это его последние часы? Но, с другой стороны, кто сказал, что он не нужен на этой земле? Эта мысль немного приободрила – если он нужен миру, все будет хорошо, если же нет… Нет, конечно он нужен этому миру. Если бы богом был он, обязательно оставил бы в живых такого достойного человека, как лейтенант Ф.

С этой мыслью он и уснул…

И наступило утро 10 декабря 1985 года. Вместе с лейтенантом Ф. проснулись все его сомнения. С ними он и приехал на аэродром. Борт для прыжков был готов, стояла отвратительно ясная морозная погода. Прошли медосмотр. Лейтенант Ф. изложил доктору свою версию о невозможности приземления, но понимания не встретил – доктор слышал много таких историй. В это время в кабинет вошел командир эскадрильи.

– Товарищ майор, – вскричал лейтенант. – Разрешите не прыгать! Я не смогу приземлиться!

– Приземлишься ты в любом случае, – непедагогично захохотал комэска и, не слушая сбивчивых объяснений, заключил: – Положено два прыжка в год – будь добр. Не хочешь – списывайся на землю.

И вместе со всеми лейтенант Ф. на ватных ногах пошел к борту.

Борт уже запустился, когда на них нацепили парашюты. Зажатый между основным и запасным, лейтенант Ф. не мог дышать.

Взлетели, пошли в набор. Лейтенант Ф. на всякий случай проорал на ухо ПДСнику, сидящему рядом:

– За что тянуть-то?

В шуме двигателей при опущенных ушах шапки ответ он не услышал, и, ответив сам себе, махнул рукой и отвернулся. Он совершенно успокоился, потому что понял: прыжка не будет. По какой причине – его не волновало. Этого просто не может быть!

Выпускающий начальник штаба, глядя вниз, поднял руку. Первые пошли к двери, начали пропадать. Лейтенант Ф., привстав и вытянув шею, наблюдал в иллюминатор, как распускаются купола, выстраиваясь в цепочку. Он даже позавидовал летящим под куполами – у них уже все позади. Его толкнули в бок, кивнули на дверь. Лейтенант Ф. хотел аргументировано возразить, но тело, потерявшее разум и волю, встало и подошло.

– Вниз не смотри! – крикнул начштаба.

Тело посмотрело – внизу, на белой земле были рассыпаны черные точки деревьев. – Кольцо чуть дерни и оставь на месте, – напомнил начштаба. – Пошел!

Тело попыталось оттолкнуться, чтобы прыгнуть в истинном смысле этого слова, но не смогло оторвать ноги – оно их просто не чувствовало. Лейтенант рухнул вниз как срубленное дерево.

Сначала ему показалось, что он провалился в узкую, длинную трубу и растягивается бесконечно – ноги остались возле вертолета, голова улетела далеко вниз. Потом перед глазами мелькнули чьи-то унты, такие близкие, черные, мохнатые – такие вещественные и родные в отличие от серой холодной пустоты вокруг. "Это же мои!" – вдруг понял лейтенант, осознавая себя. Рука в перчатке сжимающая кольцо, напряглась. "221, 222, 223!" – быстро отсчитал лейтенант и слегка дернул кольцо. Но это малое движение в силу своей слабости явно ничем не могло помочь в деле спасения жизни. С криком "бля-аа!!!" лейтенант изо всех сил рванул кольцо и широким движением руки отбросил его в сторону ("только не выбрасывайте кольца!" – вспомнил он предупреждение инструктора). За спиной что-то сухо лопнуло, тряхнуло, зашелестело, уже сильно тряхнуло за плечи. Перед глазами опять пролетели унты – вверх, вниз, вверх, вниз.

Ветер вдруг стих. В теле появилась тяжесть, ремни защемили пах. Лейтенант понял, что уже не свободно падает, а висит. Он поднял голову и увидел высоко над собой невероятно маленький купол с дыркой в центре.

– Что за херня, почему такой маленький – вытяжной, что ли? – сказал лейтенант громко. По его представлениям купол должен был закрывать полнеба.

Он посмотрел вокруг – серо-синяя пустота, солнца почему-то нигде не было. Посмотрел вниз, долго вглядывался, но земля и не собиралась приближаться.

– И долго я буду здесь болтаться? – злобно и требовательно сказал лейтенант в пустоту. – Говорят, я в данный момент должен петь – так вот, хуй вам, а не песня! Спускайте, давайте!

Он вдруг осознал, что сидит над бездной на хлипкой, так называемой силовой ленте, застегнутый на какие-то подозрительные замки. Стоит одному из них расстегнуться, он выскользнет и полетит. Сначала он обнял «запаску», но подумал и, подняв руки, крепко уцепился за ремни поближе к стропам, чтобы, если под ним разверзнется, повиснуть хотя бы на руках.

Пока он обеспечивал безопасность, вдруг начала приближаться земля. Он увидел южную площадку, на которую следовало приземляться. Там ползали несколько фигурок. Парашютист летел по прямой и понимал, что при таком курсе обязательно промахнется. Вспомнив застрявшие в памяти обрывки советов, потянул за правую клеванту. Курс не менялся. Проматерившись, он с силой потянул обеими руками, посмотрел вверх. Купол подозрительно сильно съехал набок и напоминал берет пьяного десантника – лейтенанту показалось, еще немного, и он схлопнется. Решив, что лучше промахнуться мимо площадки, чем точно воткнуться в нее с этой высоты, лейтенант отпустил стропы.

Когда он величаво плыл над площадкой, снизу донесся усиленный мегафоном голос капитана Кезикова:

– Тяни правую клеванту![6]6
  Клеванта – стропа управления парашютом.


[Закрыть]

– Да я уже тянул, хватит с меня! – истерично крикнул вниз лейтенант, и продолжил движение. Под ним поплыли сосны. Снижение ускорилось. "Не хватало жопой на сосну сесть" – встревожился лейтенант. Самое отчаянное было в том, что от него ничего не зависело. Во всяком случае, он не знал, что делать. Вдруг он увидел, что впереди показалась разрезающая лес довольно широкая дорога. Угол снижения, прикинул лейтенант, упирался прямо в нее. Он приготовился к посадке – взялся руками за ремни и выставил вперед полусогнутые ноги.

Дорога пронеслась под ним. Замелькали огромные верхушки сосен с угрожающе торчащими ветвями. "Это конец!" – подумал лейтенант, представляя, как садится на сучкастый кол, сжался в комок, подогнул ноги, прикрывая совершенно беззащитную задницу, закрыл лицо рукавом…

Здесь в памяти зияет трехсекундный черный провал…

А здесь он уже стоит по колено в снегу на крохотной площадке между четырьмя могучими соснами…

Над ним синело небо, купол висел на ветвях. Где-то рядом уже раздавался стук металла о морозное дерево – снимали чей-то парашют или тело. Лейтенант потянул за стропы без особой надежды, и купол с мягким шелестом, струясь, стек к его ногам.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю