Текст книги "Бортжурнал N 57-22-10"

Автор книги: Игорь Фролов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

СОН В ЗИМНЮЮ НОЧЬ

В наказание лейтенант Ф. был послан в наряд вне очереди ДСЧ (дежурным по стоянке части).

На разводе, к ужасу лейтенанта Ф. выяснилось, что в его наряде присутствует механик Разбердыев – в качестве ДСП (дежурного по стоянке подразделения). Но делать было нечего, и лейтенант Ф. от греха подальше назначил Разбердыева дежурным по самой дальней второй стоянке, на которой стояли законсервированные борта второй эскадрильи, в полном составе убывшей в ДРА. Потом дежурный Ф. со своим помощником, лейтенантом Л. развели бойцов по стоянкам, поболтались по аэродрому, поужинали в солдатской столовой и отправились в казарму.

Нужно сказать, что домик для ДСЧ в зимних условиях был непригоден для полноценного времяпрепровождения – печка не работала и в ее холодной, забитой газетами утробе всю ночь с отвратительным шуршанием копошились крысы, ожидая, пока жертва заснет. После нескольких кошмарных ночевок в морозном, кишащем грызунами домике, дежурные стали перебираться на ночь в казарму.

Вот и теперь, поднявшись на второй этаж, они сбросили куртки и принялись играть в бильярд, поглядывая, как в телевизоре Горбачев в Рейкьявике сдавался Рейгану. Было уютно и хорошо. В окна смотрела зимняя ночь. Вскоре лейтенант Ф., разморенный теплом, прилег на койку и задремал.

Служба шла своим чередом даже в дреме. Вот пришли ДСП с первой стоянки, подошли к койке, доложили, что стоянка сдана караулу. Вот то же самое проделали ДСП с третьей стоянки, с четвертой. Вестей со второй стоянки не было. Лейтенант Л. потряс за плечо лейтенанта Ф., сказал:

– Что-то мне это не нравится. Нужно бы узнать.

– Тебе не нравится, ты и узнавай, – пробормотал лейтенант Ф. и повернулся на другой бок.

Лейтенант Л. спустился к дежурному по части, позвонил в караулку, поднялся, разбудил лейтенанта Ф.:

– Караул не принял вторую стоянку – там два борта не опечатаны.

– Ну не знаю, – сказал, зевая, лейтенант Ф. – Может, сходишь, опечатаешь, а я уж завтра побегаю…

Лейтенант Л. чертыхнулся и ушел в ночь, через снега, на самую дальнюю вторую стоянку, которая лежала за полосой гражданского аэродрома.

Лейтенант Ф. продолжал мирно спать в теплой, шумно храпящей казарме среди криков "Мама!", пуков и скрипов. Всегда спится особенно крепко и сладко, когда ты должен что-то сделать. А лейтенант Ф., как дежурный по стоянке части должен был шагать сейчас, преодолевая ледяной ветер, закрывшись до глаз воротником меховой куртки и матеря механика Разбердыева, который до сих пор не сдал стоянку караулу. Но дежурный спал, как Штирлиц перед Берлином…

А в это время его помощник, пересекая гражданскую ВПП, увидел, как над второй стоянкой трепещет в ночи красное зарево. Помощник рванул изо всех сил через метущую по черной полосе поземку, представляя догорающие останки вертолетов и злорадно думая, что он все же Помощник и лицо не очень ответственное.

Когда он вбежал на стоянку и затем в домик, Разбердыев осоловело сидел возле малиновой печки и подбрасывал в нее дровишки. В это время, вспыхнувшая от раскаленной трубы крыша горела ярким пламенем, и красные блики играли на боках ближайших вертолетов…

После долгой борьбы с применением мата, пинков, огнетушителя, снега, куртки Разбердыева, его же шапки, огонь был потушен. Когда явился караул, следы борьбы уже были заметены, крыша припорошена снегом, и только в домике сильно пахло мокрой гарью.

Наутро лейтенант Ф., выслушав эмоциональный рассказ лейтенанта Л., сказал, подняв палец:

– Теперь и ты знаешь механика Разбердыева.

– Сам ты Разбердыев, блядь! – ответил лейтенант Л.

"И то верно" – самокритично подумал лейтенант Ф., и, глядя на обгоревшие ресницы лейтенанта Л., расхохотался.

УЧЕНИЯ

В феврале 1986 года в округе начались крупные учения. Магдагачинский полк, приданный 13-й десантно-штурмовой бригаде, принял в них участие полным составом. Его задачей было перебросить технику и личный состав бригады к китайской границе, на аэродром под Благовещенском.

Борт № 22 готовился к учениям. Задача была поставлена простая – полет строем, поочередная посадка на полосу аэродрома назначения – вертолет катится по полосе, борттехник с правым выбегают, открывают задние створки, уазик с бойцами съезжает и сворачивает с полосы вправо (или, если смотреть по полету – влево, чтобы не попасть под хвостовой винт), створки закрывают, прыгают в вертолет, он взлетает, за ним уже катится следующий. Борттехник Ф. тренировал водителя уазика въезжать в грузовую кабину и быстро выезжать из нее. Уазик постоянно срывался с направляющих. Наконец, когда один раз все прошло удачно, борттехник решил, что навык прочно закрепился в мозжечке бойца, и прекратил тренаж.

Наступил день учений. В Ми восьмые загнали уазики с четырьмя бойцами, Ми шестые приняли на борта более тяжелую технику и десант. Полк запустился и пошел на взлет. Такого борттехник Ф. никогда не видел, и уже не увидит. В небо поднялись три эскадрильи Ми-8 и эскадрилья Ми-6 – рой под сотню машин закрыл солнце. Небо шевелилось, ползло, гудело, выло, трещало, серый саранчовый шлейф еще волок хвост по земле – взлетали один за другим крайние вертолеты. Армада, разворачиваясь на юг, начинала движение к китайской границе, и это было похоже на неумолимо собирающуюся грозу – казалось, такая сила могла спокойно переползти границу и, даже теряя машины одну за другой, дойти до Пекина в достаточном для победы количестве.

Поднявшись, двинулись. Строй растянулся на приличную дистанцию. Ми шестые шли выше, восьмерки неслись на пределе, огибая рельеф, чтобы не светиться на локаторах предполагаемого противника. Борт № 22 пилотировал капитан Божко, имевший за плечами Афган. Он откровенно наслаждался полетом – бросал машину с сопок вниз, сшибал колесами верхушки сосен, завидев «учебный» танк, заводил вертолет на боевой, имитировал пуск, бормотал "цель уничтожена!" – обиженные танкисты показывали неприличные жесты, но на всякий случай ныряли в башню. Борттехник Ф., у которого от такого полета сердце и другие внутренности прыгали от пяток до горла, конечно, тоже наслаждался, но периодически с тревогой вспоминал о своем грузе – распятом на тросах уазике с четырьмя бойцами. После очередной «атаки» по особенно крутой траектории, и с перегрузками на выходе, он услышал глухой щелчок в грузовой кабине. Потом послышались перекрывающие шум двигателей крики.

– Что они там – боятся или радуются? – сказал командир. – Выгляни, посмотри, может, обделались?

Борттехник открыл дверь в грузовую кабину. К его удивлению, бойцов в уазике не было. Выбравшись в салон, он увидел, что все четверо лежат за уазиком, упираясь ногами в стенки и в бардачки на створках, а руками – в уазик, сорвавшийся с растяжек. Лица атлантов были перекошены, тела периодически амортизировали, сжимаясь в такт изменениям тангажа.

Борттехник забежал в кабину, вкратце обрисовал ситуацию. Командир виновато вздохнул и перевел вертолет в ровный полет – авиагоризонт замер в нейтральном положении.

Сели удачно, створки открылись, уазик с четырьмя измученными бойцами выпрыгнул на полосу, свернул вправо и умчался, очумело виляя. На бегу закрыли створки, запрыгнули, взлетели.

А за ними все садились и садились вертолеты. Учения продолжались…

ТРАВА ПО ПОЯС

Перелетный полк был принят аэродромом возле ж/д станции Средне-Белой. Благоустроенных мест, конечно, всем не хватило, и большая часть машин разместилась где-то на задворках. Вертолеты гостей стояли в поле среди высокой сухой травы. В Средне-Белой царило бесснежье – поздняя сухая осень посреди февраля. После своей зимы магдагачинцам не хотелось идти в казарму. Поужинав, они вернулись к своим машинам, чтобы поиграть в футбол – скинули меховые куртки и гоняли мяч по желтым шуршащим зарослям под холодным закатным небом.

Борттехник Ф. и правак С., устав от беготни, забрались на 22-й борт и улеглись на откидных скамейках перекурить. Вечерело, прозрачное небо наливалось чернилами, пахло степью. Лейтенанты курили, слушая далекий гомон футболистов, гулкие удары по мячу…

Рядом с вертолетом послышалось шуршание травы – кто-то шел вдоль борта. Лейтенант Ф. выдохнул струю дыма в дверь, и тут же в сизом облаке появилось незнакомое лицо. Лицо было в фуражке и с подполковничьими погонами.

– Эт-то что за пожар на борту? – грозно сказал подполковник, поднимаясь по стремянке. – Кто разрешил курить на аэродроме?

Лейтенанты вскочили, борттехник Ф. бросил окурок на пол, прижал его подошвой.

– Звание, фамилия?

– Лейтенант Ф.!

– Почему курим в не отведенных для этого местах? Траву хотите поджечь, диверсанты?

– Никак нет, товарищ полковник! Виноват, больше не повторится!

– А вы? – обратился полковник к лейтенанту С. – Почему вы не остановили своего товарища? Или тоже курили?

– Никак нет! – сказал лейтенант С., вытянувшись и прижав кулаки к бедрам.

– А ну-ка… – подозрительно сказал подполковник, – покажите руки.

Лейтенант, опустив голову, протянул подполковнику кулак и нехотя разжал его.

На испачканной пеплом ладони лежал смятый окурок.

– Герой! – сказал подполковник. – В следующий раз глотай – надежнее будет. Доложите командиру экипажа, что я наложил на вас взыскание. И скажите спасибо! За ЧП на учениях знаете, что полагается?

И, спустившись по стремянке, ушел, шурша травой.

– Что за подпол? – спросил борттехник.

– Да хуй его знает, – пожал плечами правак и лизнул обожженную ладонь.

КОМАНДИРОВКА

В конце зимы 1986 года борт № 22 послали в командировку в город Белогорск. Вертолет потребовался для парашютной сборной авиаторов дальневосточного округа. У сборной на носу были всеармейские соревнования, но почему-то не оказалось воздушного транспорта для тренировок.

Командировка для летчиков – тихая радость. Для холостых – удаленность от начальства, утренних зарядок на морозном стадионе, построений, словом – бесконтрольность. Для семейных – все то же самое плюс удаленность от дома и полная бесконтрольность. Один экипаж, трое единомышленников, глядящих в одном направлении – где бы отдохнуть, как следует.

В принципе, командировочный экипаж обладал полной властью над теми, из-за кого прилетел сюда. Смелые и жадные парашютисты готовы прыгать сутки напролет. Но летчик может остановить их одним мановением руки:

– Смотрите, где нижний край, энтузиасты.

– Какой нижний край? Это легкая дымка, сейчас все рассеется.

– Вот когда рассеется…

А когда рассеивалось, наступал обед. А зимой после обеда и до темноты недалеко. Так и работали. Ну, иногда под яркое солнце и бодрящий морозец, в охотку разве что. И если голова не болела.

Но на второй командировочный день с утра все было по-честному. Повалил снег. Прыжки, конечно же, отбили. Экипаж даже не выезжал на аэродром.

– Третья готовность, – объявил командир. – Потаскаем кровать на спине с перерывом на обед, и если снег не перестанет, после обеда мы свободны.

Снег после обеда только усилился. Лежать надоело.

– А пойдемте-ка, прогуляемся, я познакомлю вас с городом нашей дислокации, – предложил командир.

Борттехник Ф. задержался, потому что нежился в постели. Поднявшись, он надел (следите за очередностью!) гражданскую рубашку, зимние кальсоны, джинсы, накинул меховую летную куртку и выскочил вслед за уходящими летчиками.

Командир быстро и уверенно шел сквозь мягкую метель. Конечно же, он, бывавший в этом городе не раз, вел своих лейтенантов на центральную улицу Белогорска, где находились рестораны «Томь» и «Восток».

В один из них они и вошли. Отряхнули от снега шапки, воротники, сняли куртки, сдали их в гардероб. Борттехник задержался, получая номерки, потом подошел к зеркалу, где уже причесывались командир с праваком. Командир перевел взгляд на отражение борттехника, и выпучил глаза. Сдерживая смех, он прошипел:

– Отойди от меня, безумный китайский летчик!

Борттехник Ф. посмотрел в зеркало… Там стоял борттехник Ф. – в джинсах, из-за пояса которых торчали голубые китайские кальсоны, натянутые поверх рубашки почти до груди.

Приводя в порядок форму одежды, борттехник проворчал:

– Ты же не сказал, что мы в ресторан! Прогуляемся, прогуляемся…

НА КРАЮ

Экипаж хорошо отдохнул, и наутро все его члены чувствовали себя очень плохо. Но закосить было невозможно – погода стояла прекрасная. Все необходимые условия – солнце, мороз и синее небо – были в наличии. Экипаж притащился на аэродром, и прыжки начались.

Прыгуны загрузились, вертолет по-самолетному оторвался от полосы и пошел в набор. Когда набрали необходимую высоту, командир, страдальчески морщась, сказал:

– Я бы сейчас без парашюта выбросился. Зря мы вчера погоду сломали. На землю хочу. Пусть вываливают, и мы сразу вниз.

Борттехник отстегнул парашют, развернулся лицом в грузовой салон. Выпускающий подкорректировал курс, вышли в заданную точку, прыгуны повалили из вертолета. Выпускающий махнул борттехнику рукой и лег грудью на поток.

В пустом салоне гулял морозный ветер трех тысяч. Нужно было закрывать дверь. Борттехника тошнило. Поискал глазами свой страховочный пояс и нашел его. Пояс болтался на тросе для вытяжных фалов там, куда его отодвинули парашютисты – в самом конце салона. «Скоты», – процедил борттехник и встал.

Он сразу понял, что до страховочного пояса ему сегодня не добраться. Если же нацепить парашют, то один случайный толчок висящего под слабыми коленями твердого ранца способен в настоящий момент свалить с ног. Выпадать ни с парашютом, ни без оного борттехник не хотел. Уцепившись правой рукой за проем входа в кабину, мелкими приставными шажками он начал двигаться к двери, в проеме которой трепетало бездонное небо.

Борттехник уже почти дотянулся до дверной ручки…

И тут вертолет вошел в левый разворот с хорошим креном – командир торопился вниз. Вектор силы тяжести, приложенный к наклонной плоскости, естественно, расщепился на компоненты – и самая горизонтальная из них схватила больного и слабого борттехника, как волк ягненка, и толкнула к открытой двери. Когти его правой руки, царапнув металл, сорвались, подледеневшие подошвы его унтов заскользили по металлическому полу. Борттехник успел схватиться левой рукой за ручку двери, поймал полусогнутой правой рукой обрез дверного проема, и уперся обеими руками, сопротивляясь выволакивающей его силе.

Его лицо уже высунулось в небо, щеки его трепал тугой воздух. Он увидел далеко внизу белую небритую землю, над которой скользила «этажерка» из разноцветных куполов. Борттехник направил всю вспыхнувшую волю к жизни в непослушные мышцы, и начал отжиматься, толкая спиной давящий призрачный груз.

Но тут вертолет вышел из виража.

Вся нечеловеческая мощь, сосредоточенная в дрожащих руках борттехника, оставшись без противовеса, швырнула его назад, спиной на скамейку…

Когда борттехник вернулся в кабину, сил ругаться не было. Он глотнул воды, закурил и сказал тихим голосом:

– Вы чуть меня не потеряли.

– И так хреново, а тебе всё шуточки, – сказал командир, борясь с автопилотом. – Потеряешь такого, как же.

ФИЛОСОФИЯ ТРЯПКИ

Кроме экипажа вертолета в четырехместной гостиничной комнате живет пехотный полковник. Он все время ходит в туалетную комнату – стирает носки, трусы, майку, чистит китель, ботинки; перед сном развешивает свои многочисленные одежды на плечики, на спинки стула и кровати. Очень аккуратен, всегда причесан и выбрит.

За окном идет снег. Послеобеденный отдых экипажа. Борттехник Ф. лежит на кровати и читает "Братьев Карамазовых". Полковник сидит на кровати и смотрит на читающего борттехника. Потом оглядывается на стол. На столе лежит тряпка. Полковник обращается к борттехнику.

– Лейтенант, все хочу спросить. Насколько я понимаю, работа в воздухе требует особенной внутренней и внешней дисциплины. Так?

Лейтенант кивает, не отрываясь от книги.

– Тогда объясните мне, как вот этот постоянный бардак, вас окружающий, может сочетаться с такой ответственной работой? Как вы можете спокойно читать Достоевского, когда на столе с утра валяется тряпка?

Лейтенант отводит книгу от лица, смотрит на полковника.

– Все дело в том, товарищ полковник, – говорит он, – что тряпка – вещь совершенно несущественная, а посему определенного места не имеющая. Тряпка – она на то и тряпка, чтобы валяться – именно это наинизшее состояние характеризует ее как последнюю ступень в иерархии вещей. Она всегда на своем месте, куда бы ее ни бросили. Но нам-то с вами не все равно, верно? Одно дело – тряпка на столе, и совсем другое – под капотами двигателей вертолета. В этом случае она может стать фактором летного происшествия, – однако, называться она будет уже не тряпкой, а предпосылкой. Улавливаете разницу? – он строго поднял указательный палец. – Здесь-то и зарыта философия боевой авиации.

– Однако! – сказал полковник, вставая, – Однако, у вас подозрительно неармейский склад ума, товарищ лейтенант. И это сильно навредит вашей дальнейшей карьере.

Он взял бритву и полустроевым шагом покинул комнату. Когда дверь за ним закрылась, командир с праваком, притворявшиеся до этого спящими, зашлись в поросячьем визге.

ПО ДУШАМ

Вечер того же дня. Пьяный командир экипажа только что потерпел поражение в попытке соблазнения дежурной по гостинице. «Вы пьяны, капитан, а у меня муж есть», – вполне обоснованно отказала она. Расстроенный командир поднимается на второй этаж и входит в свою комнату.

На кровати лежит пьяный борттехник Ф. и одним глазом читает "Релятивистскую теорию гравитации". Командир присаживается на краешек его кровати, смотрит на обложку, морщит лоб, шевелит губами, потом спрашивает:

– Что за хуйню ты читаешь?

– Очень полезная книга для всех летчиков – про тяготение.

Командир долго и напряженно думает, потом резким движением пытается выхватить книгу из рук борттехника. Некоторое время они тянут книгу в разные стороны. Наконец командир сдается. Он горбится, опускает голову, обхватывает ее руками и говорит:

– Ну, как еще с тобой по душам поговорить? Пойми, командир обязан проводить индивидуальную работу с подчиненными…

– Ну что ты, командир, – говорит с досадой борттехник.

– Нет, ответь мне – почему ты, лейтенант, не уважаешь меня как командира, как старшего по званию, и, – командир всхлипывает, – не любишь просто как человека?

Растроганный борттехник откладывает книгу, садится рядом:

– Прости, командир… Вот как человека я тебя очень люблю…

Обнявшись, они молча плачут.

Входит трезвый правак с полотенцем через плечо, смотрит на них и говорит брезгливо:

– Опять нажрались, нелюди.

И снег лепит в темные окна.

БОЛЬШАЯ «ВИЛКА» БОРТТЕХНИКА

Во время командировки на борту № 22 появилась так называемая «вилка» – обороты левого и правого двигателей различались на 4 процента (при максимально допускаемых инструкцией по эксплуатации двух процентах). Командир спросил у борттехника:

– Что будем делать? Имеем полное право вернуться на базу. И командировке конец.

– Зачем? Летать можно. Бывало, я и при шести процентах летал – соврал борттехник.

Правак, лейтенант С., злобно хмыкнул:

– Да ты и без двигателей летать можешь, а мы жить хотим. Понабрали студентов в армию, а они кадры губят.

Началась привычная перебранка двух лейтенантов – двухгодичника и кадрового.

– Если я – студент, то ты – курсант.

– Да, я горжусь, что был курсантом. Пока ты в институте штаны просиживал, я в казарме портянки нюхал!

– Пока ты портянки нюхал, я учился. И теперь я – дипломированный инженер!

– А я летчик, блядь!

– Какой ты, нахуй, летчик?! Пока ты – правак, единственная деревянная деталь в вертолете.

– Командир, он летчиков ни в хуй не ставит! Вставь ему дыню!

– Ну, все! – Сказал командир. – Заткнулись оба. Я решил – командировка продолжается. Хрен с ней, с «вилкой». Тем более что сегодня вечером мы приглашены в гости.

– Куда? – хором спросили лейтенанты.

– На голубцы к одной милой официантке из летной столовой. Ваш командир обо всем договорился.

Вечером экипаж отправился в гости. Обычный барак с общим коридором, в который выходят дверцы печек из маленьких квартир. Голубцов не было. Ели и пили то, что принесли с собой жаждущие общения офицеры. Официантка позвала подругу, медсестру из аэродромного медпункта.

Дело близилось к ночи. Командир все чаще уединялся с официанткой в соседней комнате. Медсестра выразила надежду, что мальчики ее проводят. Уже хорошо поддавшие мальчики выпили на посошок, и, пока медсестра одевалась, вышли в коридор. Курили у печки.

– Какая же я гадюка! – сказал правак, сидя на корточках и мутно глядя в огонь. – Гадина я! Дома меня ждет молодая жена, моя птичка, а я, пес шелудивый, собираюсь изменить ей в этом грязном вертепе.

– Да, нехорошо, – покачиваясь, и стряхивая пепел на плечо праваку, сказал борттехник. – Наверное, тебе прямо сейчас нужно свалить в гостиницу. А я тебя прикрою, скажу, что тебе стало не по себе. Ведь тебе и вправду не по себе – и физически и морально.

– Нет, я не могу, – сказал лейтенант С., икая. – Я не могу обидеть эту милую, одинокую женщину, она так надеется на мою помощь.

"Сволочь", – подумал борттехник, и от предстоящей борьбы за обладание ему сразу захотелось спать. Он даже зевнул.

Вышла медсестра в дубленке, улыбнулась:

– Ваш командир вернется к исполнению воинского долга чуть позже. Вперед, товарищи офицеры!

Миновав темный коридор, они вышли в морозную лунную ночь. Женщина остановилась и сказала, обращаясь к лейтенанту С.

– Милый Шура! Вам, как молодожену, направо – ваша гостиница там. А меня проводит холостой лейтенант Ф. Только проводит, и сразу вернется в гостиницу. До встречи, Шура! – И она поцеловала оторопевшего лейтенанта С. в щеку.

– Ах, вот как? Ну, л-ладно, – злобно сказал лейтенант С., развернулся и ринулся по сугробам к темнеющим сараям. Увяз, остановился, повернул назад. Выбравшись, он долго отряхивал брюки от снега, потом выпрямился и сказал:

– Я ухожу! Но учтите, он – ненадежный человек! Если хотите знать, у него вилка, – тут лейтенант С. показал руками достаточно крупную рыбину, – целых десять процентов!

И, крутнувшись через левое плечо, он побежал по тропинке вдоль желтых окон барака.

– Я ничего не поняла, но этот размер меня заинтриговал, – засмеялась женщина и взяла лейтенанта Ф. под руку.

ШИНЕЛЬ

Весной в полку случилось ЧП – исчезли два бойца-азербайджанца. Были организованы спешные поиски. Борт № 22 возвращался из Зеи с молоком и сметаной, когда, уже на подлете к аэродрому, его переориентировали на прочесывание поселка с воздуха. Вертолет, взяв точкой отсчета баню на краю поселка, начал ходить галсами – улица за улицей, – едва не цепляя колесами телевизионные антенны. Экипаж добросовестно выполнял приказ, понимая всю бесперспективность такого поиска.

– Они же не дураки по улицам бегать, – сказал командир. – Сидят сейчас где-нибудь у друзей – здесь азеров полно, – над нами смеются.

Прочесав нижний поселок, вертолет вылетел к железнодорожному вокзалу и пошел над перроном. На первом пути уже тронулся и набирал скорость скорый из Владивостока. Когда пролетали над серединой состава, борттехник Ф. увидел, как из двери первого вагона выскочил человек в шинели. За ним выпрыгнул второй, упал, перекатился – состав уже шел с приличной скоростью.

– Кажется, нашли, – доложил командир, когда они пролетели над двумя солдатами. – Только что двое воинов спрыгнули с поезда. Сейчас развернемся, посмотрим. Высылайте группу, кто здесь рядом…

– Возвращайтесь, 451-й, – сказала «вышка». – Только что обнаружили бегунков, на водокачке прятались. А в поезде – это наш патруль…

Лейтенант Самойлов, с которым лейтенант Ф. жил в одной квартире, заступил в этот день в наряд начальником патруля. А поскольку лейтенанты все еще не пошили себе шинелей, он позаимствовал этот вид верхней одежды у соседа по лестничной площадке. Как и лейтенант Самойлов, сосед служил в ТЭЧ, но дослужился уже до капитана – и лейтенант отправился в наряд в капитанской шинели.

…Когда патруль ворвался на перрон, скорый поезд уже стоял минуту из положенных пяти. Расстегнув кобуру, «капитан» увлек двух своих бойцов в крайний вагон. Троица понеслась по узким коридорам поезда. Начальник патруля, выкрикивая «извините», открывал двери купе и отбрасывал от лица ноги, торчавшие с плацкартных полок. За ним с пыхтением и топотом следовали два воина.

Они были в тамбуре третьего вагона, когда поезд тронулся. Пробежали два оставшихся вагона, уже никуда не заглядывая. К счастью проводник еще не успел закрыть дверь в тамбуре на ключ. Начальник патруля открыл дверь, махнул рукой подчиненным. Выпрыгнул первый. Второй замешкался, примериваясь. Перрон вдруг кончился, лейтенант увидел внизу плавно ускоряющийся мазутный снег, и вытолкнул солдата.

Когда лейтенант высунул голову, над ним пронесся вертолет, ударил ветром и ревом. Лейтенант вздрогнул от неожиданности и отпрянул, потеряв несколько секунд. Скорость росла. Он снова высунулся, и, прицелившись в набегающий пышный сугроб, прыгнул.

…Взмахнув полами капитанской шинели и провернувшись вокруг оси, тело с криком врезалось в кучу шлака и золы, припорошенной вчерашним снежком. Над местом трагедии взметнулось черное облако…

В голубом мартовском небе стрекотал, удаляясь, борт № 22. По перрону шел капитан с лицом шахтера, в чужой черной сажистой шинели, придерживая рукой конец лопнувшей портупеи. Он грустно думал, что скажет хозяину этой шинели. Слева и справа, наклонив головы и сдерживая улыбки, шагали два аккуратных, подпоясанных белыми ремнями бойца.

– Что, чумазый, – сказала, пятясь, торговка пирожками. – Поймали тебя наши солдатики? А ты не бегай, не бегай!

– Да пошла ты, бабка, – сказал капитан-лейтенант.

И вдруг расхохотался, сверкая зубами.

МЕДИЦИНА И СОЛДАТ

В мае в полк прибыло пополнение. В июне новобранцы принимали присягу. В этот день стояла редкая для начала амурского лета жара. Дежурный по стоянке части лейтенант Ф. отобедал в солдатской столовой и, сидя в курилке, в тени приказарменных тополей, смотрел, как прямо перед ним на плацу один за другим юноши превращаются в солдат Советской Армии.

Наконец все закончилось – отзвучали хлопки сапог по плацу и петушиные голоса новобранцев. Из динамика медленно и хрипло грянул гимн Советского Союза. Строй замер по стойке «смирно», офицеры подняли руки к козырькам. Лейтенант Ф. задумался: должен ли он, будучи в курилке, принимать участие в торжественном моменте? Но на всякий случай встал, надел фуражку и поднес руку к козырьку.

Гимн играл невероятно долго. Лейтенант уже устал и переминался с ноги на ногу. А каково солдатикам там на жаре. Вон тому уже явно плохо – он поднес руку к глазам, покачнулся…

Лейтенант Ф. увидел, как солдатик поднес руку к лицу, потом покачнулся и переломился в поясе, чуть не клюнув носом плац. Стоящий сзади вовремя схватил его за ремень, предотвратив удар лбом об асфальт.

Двое вынесли бойца из сомкнувшегося строя, положили на травку возле курилки. Лейтенант Ф., вздохнув, подошел, наклонился к бледному с синими губами рядовому, расстегнул ремень, воротничок гимнастерки, пошлепал по щеке. Рядовой вздохнул и открыл глаза.

– А-а, товарищ лейтенант… – сказал он слабым голосом. – Вы знаете, снилось мне, что я в саду, бабочки летают, девушки далеко поют такими тоненькими голосами…

– Лежи, несчастный, – сочувственно сказал лейтенант, махая над лицом рядового своей фуражкой. – Отдышись, сейчас в санчасть тебя отведу.

– Спасибо, – сказал рядовой, блаженно улыбаясь, и вдруг, приподняв зад, насупил брови. – Что-то мокро мне…

Лейтенант потянул носом:

– Да, брат, кажется, ты обделался… Бывает. Как говорится – когда спишь, себя не контролируешь… – сказал он, стараясь не рассмеяться.

– Это все она! – вдруг злым трезвым голосом сказал рядовой, и щеки его покраснели. – Ну, гадина! Накормила!

И только что умиравший боец, к изумлению лейтенанта, вскочил на ноги и, подтянув липнущие к ногам галифе, походкой цапли понесся к санчасти. В его сапогах хлюпало. Лейтенант последовал за ним – солдатик явно оклемался, и сопровождать его не было нужды, но лейтенант не мог пропустить развязку.

Друг за другом они ворвались в темный коридор санчасти. Не останавливаясь, солдат помчался к кабинету с криком:

– Накормили, суки! Чем вы меня накормили?

Дверь кабинета открылась, и на крик выглянула капитан медицинской службы.

– Что с вами, товарищ боец? – пролепетала она, увидев надвигающегося на нее рядового с выпученными глазами.

– Чо, чо! – прокричал он. – Обосрался, вот чо! Какие таблетки вы мне дали? Я простыл, у меня с утра температура была, я пришел к вам перед присягой! Что вы мне дали?! Куда я попал, что это за армия, где травят солдат?!

– Успокойтесь! Я дала вам тетрациклин и слабительное, чтобы сбить температуру и освободить кишечник.

– А-а! – завыл рядовой, развернулся и выбежал на улицу.

Поморщившись, лейтенант поспешил на воздух. На крыльце он столкнулся со своим помощником, лейтенантом Л.

– Что случилось-то? Что за шум? – спросил помощник.

– Что, что! – сказал лейтенант и засмеялся. – Новый защитник Родины обделался, вот что…

ПРАВИЛЬНАЯ АЭРОДИНАМИКА

Однажды летом 1986 года борт № 22 был запланирован на ночные полеты. (Отвлекаясь от темы, должен заметить, что ночные полеты – чудесное зрелище, настоящая цветовая и звуковая феерия. Правда, если смотреть на них не с высоты прошедших лет, а из тех армейских буден, то участвовать в очередном чуде борттехнику Ф. не очень-то и хотелось. Но план есть план.) После утреннего построения борттехник Ф. поплелся готовить борт. Единственное, что грело душу, так это перспектива предполетного дневного отдыха. Борттехник даже ускорил шаг, прикидывая, что если поторопится, то успеет на штабной автобус, и доедет на нем до железнодорожного переезда. А оттуда до общежития рукой подать.

Борт № 22 стоял у самого края стоянки – дальше за колючей проволокой тянулся ряд законсервированных Ми-6 – их хозяева сейчас нарезали в афганском небе. Уже издалека борттехнику что-то не понравилось в профиле его машины. Подойдя ближе, он увидел, что носовой чехол накинут не на верхний люк кабины, как обычно, а натянут "по самые брови" – на двигатели. Борттехник вспомнил, что вчера вечером, торопясь на машину, поручил зачехлить вертолет механику Разбердыеву. Навредить при зачехловке невозможно в принципе, и, когда механик, спустившись почему-то не из верхнего люка, а снаружи, по ферме, доложил, что дело сделано, борттехник только кивнул. Тем более что в кабине стало темно, а это доказывало присутствие чехла на носовом остеклении.

Сейчас же, вздохнув ("мудак Разбердыев"), борттехник полез по борту наверх. Расчехлить из кабины не представлялось возможным – открыв верхний люк, вы бы оказались под сенью чехла, закрепленного где-то на двигателях. "Интересно, как он его там закрепил?" – карабкаясь, думал борттехник.