Текст книги "Старчество на Руси"

Автор книги: Игнатия Монахиня

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Книга «Старчество на Руси» и ее автор

«Подобни мне бывайте, якоже аз Христу», – призывал апостол Павел коринфян (1 Кор 4:16). Многие проповедники последующих времен вторили ему, убеждая своих современников подражать тем, кто своею жизнью был «похож на Господа». Слова и поступки этих людей бережно сохранялись свидетелями их доброты и мудрости. Но последующие поколения уже с трудом различали свет, исходивший от их лиц, их слова застывали, становились безжизненными. Чтобы голоса прошлого зазвучали с былой силой, необходимо в настоящем встретить человека, который бы «говорил со властию». Для автора этой книги, монахини Игнатии, слова Отцов стали живыми и действенными в руководстве старцев начала века. Это руководство поддерживало ее и многих других тайных и явных подвижников в годы гонений, питало их в любых обстоятельствах живою водою Духа.

Монахиня Игнатия родилась в Москве в семье железнодорожного служащего 19 января (1 февраля) 1903 года, в день памяти преподобного Макария Египетского. В 1920 году, закончив школу, она поступила в 1 МГУ на естественное отделение физико-математического факультета, а затем, после организации в 1923 г. биологического отделения, продолжила обучение там. В феврале 1924 года она пришла на говение перед своим днем Ангела в Высоко-Петровский монастырь и неожиданно для себя нашла здесь духовное пристанище, определившее ее жизненный путь.

Высоко-Петровский монастырь в это время был одним из центров церковной жизни Москвы. Его настоятелем был епископ (позднее – архиепископ) Варфоломей (Ремов; †1935), духовный сын схиигумена Германа(Гомзина; †1923), последнего настоятеля Свято-Смоленской Зосимовой пустыни, находящейся к северу от Москвы на железнодорожной станции Арсаки. После долгих лет запустения монашеская жизнь была возобновлена в Зосимовой пустыни в конце XIX в. Отец Герман, назначенный строителем пустыни в 1897 г., видел цель монашества прежде всего в созидании внутреннего человека по образу Христа. К этой цели были направлены все его усилия как настоятеля. Отец Герман учреждает в пустыни старческое окормление братии, наличие которого он считал необходимым условием здоровой духовной жизни. Он сам стал первым старцем-наставником монашествующих, сделавшись для них не столько начальником, сколько отцом.

Сам отец Герман был духовным сыном иеросхимонаха Александра (Стрыгина; ††1878), старца-затворника Гефсиманского скита Троице-Сергиевой Лавры. Отец Александр вместе с преподобным Амвросием Оптинским был учеником преподобного старца Леонида Оптинского. Оптинские воспитанники всю жизнь поддерживали между собой духовную связь: преподобный Амвросий иногда отправлял своих чад за наставлением к отцу Александру. Таким образом, по линии духовного родства зосимовские иноки были прямыми потомками оптинских старцев, а с обителью преподобного Сергия были связаны не только административными – пустынь была приписана к Лавре, – но и теснейшими духовными узами. Позднее вместе с отцом Германом братию и обращавшихся к нему мирян окормлял старец иеросхимонах Алексий (Соловьев; ††1928). Именно он при избрании Патриарха на Поместном Соборе 1917–1918 гг. вынул жребий, указавший на святителя Тихона.

Богатые духовные традиции, глубокий молитвенный настрой богослужения и главное – старческое руководство, – все это привлекало внимание к Зосимовой пустыни. В начале века ее известность могла сравниться с известностью самой Оптиной в ее лучшие годы. Более чем за 20 лет своего руководства обителью отец Герман вырастил учеников, которые уже сами могли принять на себя подвиг старчества. Именно они по благословению старца Алексия перебрались после смерти отца Германа и закрытия пустыни в 1923 г. в Высоко-Петровский монастырь.

Этим переходом зосимовские иноки сменили свою лесную пустыню на пустыню духовную. В столицу богоборческого государства в те тяжелейшие для Церкви годы зосимовцы пришли с благовестием о неложных путях богопознания и духовной жизни. Они принесли сюда плоды своих пустыннических трудов: животворящий навык молитвы и укрепляющее слово старцев. Ощущая краткость отпущенных им дней, они не скрыли этот благодатный родник, но предложили напитаться от него всем жаждущим. Такое самораскрытие монашества и старчества миру, приношение в дар ему самых драгоценных плодов подвижничества, было нервом и главной особенностью бытия Высоко-Петровского монастыря в то время. Теперь, с расстояния прошедших лет, мы можем увидеть в этом особый Промысел Божий.

Покинув стены родного монастыря, зосимовцы считали, что, несмотря на жесточайшие гонения, монашество не должно угаснуть. Свои главные усилия они направляли именно на поддержание традиции духовной жизни. Молитва, исповедание помыслов учеником и подвиг внутреннего послушания – вот основа монашества, которую они во что бы то ни стало стремились сохранить. Епископ Варфоломей воссоздает в Высоко-Петровском монастыре зосимовское богослужение и заботливо оберегает старческое делание пришедших сюда отцов. Среди них был один из ближайших учеников отца Германа иеромонах Агафон, в схиме – Игнатий (Лебедев; ††1938). Его духовной дочерью и стала будущая монахиня Игнатия. Епископ Варфоломей возвел отца Агафона в сан архимандрита и назначил его своим наместником. Он, вместе с самим Владыкой, сыграл ключевую роль в созидании духовного братства на новом месте.

Братия монастыря незаметно для большинства молящихся пополнялась иноками и инокинями, – юношами и девушками, постригаемыми уже тайно. Они оставались на своей мирской, «советской» работе или учебе, что входило в их монашеское послушание, и одновременно под руководством старцев постигали основы духовной жизни. Так, по выражению самой монахини Игнатии, Высоко-Петровский монастырь стал «пустыней в столице»[1]1
  Непосредственно в Высоко-Петровском монастыре братия оставалась до 1929 г., когда монастырь был закрыт. После этого зосимовцы перебрались в храм преп. Сергия на Большой Дмитровке (ныне не существует), где находились до 1933 г. Их последним пристанищем стал храм Рождества Богородицы в Путинках, в котором они оставались до арестов 1935 г.


[Закрыть].

Монахиня Игнатия, будучи духовной дочерью отца Агафона, приняла постриг в конце двадцатых годов. В 1926 г. она закончила университет и вскоре стала крупнейшим специалистом в области лечения туберкулеза. На долгие годы научно-исследовательская деятельность, понимаемая как послушание, подобное монастырскому, стала составной частью ее монашеского делания. К началу 1980-х годов, когда она закончила свою профессиональную деятельность, ей принадлежало несколько крупных теоретических трудов в разных областях медицины, она была удостоена звания профессора и вырастила не одно поколение исследователей. Все это время монахиня Игнатия находила силы, время и мужество работать для Церкви. Ею написаны статьи по православной гимнографии[2]2
  Обзор см. Альфа и Омега. 1997. № 2(13). – С. 281.


[Закрыть], а также службы некоторым новопрославленным святым. Часть из них вошла в богослужебный обиход Русской Церкви. Кроме этого, начиная с 1940-х годов она писала заметки, которые складывались в большие и малые книги, – писала без надежды на публикацию, «в стол», для себя.

В 1987–1990 годах, когда в стране праздновался юбилей 1000-летия Крещения Руси, многолетние размышления монахини Игнатии о том типе наставничества, который сформировал ее внутреннего человека, сложились в книгу «Старчество на Руси». Это было не первое обращение монахини Игнатии к этой теме. В 1949 году ею была написана книга «Слово о старчестве»[3]3
  Опубликована в журнале Альфа и Омега. 1996. № 2/3 (9/10). – С. 165–208.


[Закрыть]. Тогда она рассматривала духовное руководство как раскрытие Божиего замысла о человеке и писала о судьбах «этого откровения» в древности в пустынях Египта и Палестины, в недавнем прошлом в обителях России и в наши дни. Теперь же ее размышления сосредоточились на судьбах отечественных подвижников и их наследии. Первая часть «Старчества на Руси» – очерки из истории русского старчества. Их предваряет глава «Основы старчества», в которой описывается «механизм» духовного руководства. Во второй части монахиня Игнатия обращается к личностям старцев, которые встают перед ней со страниц их писем.

«Старчество на Руси» – это не исследование историка и не сборник житий, хотя на страницах этой книги присутствуют элементы исторического и житийного повествований. Это прежде всего плод многолетнего слышания старческого слова, углубленного внимания ему. Многочисленные цитаты из писаний старцев, включенные автором в повествование, во многом определяют стиль этой книги.

Бережное отношение к слову Отцов объясняется естественным благоговением подвижника перед теми, на чьих лицах отразился свет Христова Царства; оно было свойственно православному монашеству с момента его возникновения. К самому Священному Писанию древние иноки обращались как к слову великих святых: пророков Моисея, Илии, Иоанна Предтечи, – и Самого Господа[4]4
  См.: Преподобных отцев Варсануфия Великаго и Иоанна руководство к духовной жизни, в ответах на вопрошения учеников. СПб., 1905.


[Закрыть]. Чтение Писания осознавалось как специфический подвиг, суть которого по-гречески обозначили понятием μελ τη (‘размышление, попечение, упражнение, радение’;лат. meditatio), означающимделание, в котором сливаются чтение, размышление, молитва и созерцание[5]5
  Сидоров А. И. Священное Писание в египетском монашестве IV в. (На материале греческой версии творений св<ятого> Аммона) // Традиции и наследие Христианского Востока. Материалы международной конференции. М., 1996. – С. 349–358.


[Закрыть]. Поучаясь в словах Писания (Пс 1:2), монашествующие первых веков ежедневно на соборной и келейной молитве прочитывали значительные отрывки из него, произнося их речитативом вслух, что органично перерастало собственно в молитву[6]6
  Там же. – С. 356. Ср. главу о молитве в книге: Казанский П. С. Общий очерк жизни иноков египетских в IV и V веках. М., 1872 (переиздана в приложении к книге Сидоров А. И. Древнехристианский аскетизм и зарождение монашества. Б. м., 1998).


[Закрыть]. Вероятно, с первых дней возникновения монашеских общин предметом аналогичного молитвенного размышлении (но, может быть, без обязательного ежедневного чтения) стали и речения Отцов, которые «рассматривались так же, как Слово Божие, органическое продолжение Священного Писания»[7]7
  Сидоров А. И. Священное Писание... – С. 351.


[Закрыть], поскольку, как свидетельствует преподобный Варсонофий Великий, «Бог чрез Божественное Писание и чрез Отцов указал нам путь спасения».

О том, что слово Библии и слово святых в практике древнего благочестия стояли бок о бок, говорят и дошедшие до нас памятники той эпохи. На рубеже IV–V веков преподобный Ипатий утверждал, что монашеская жизнь немыслима «без размышления над Священным Писанием и проникновения в смысл наставлений святых Отцов»[8]8
  Сидоров А. И. Древнехристианский аскетизм... – С. 198.


[Закрыть]. Преподобные Варсонофий и Иоанн (VI в.) уже прямо используют их высказывания в ответах на вопросы учеников (например, ответы 214, 288, 701 и др.), хотя в большинстве наставлений по-прежнему приводят только слова из Писания[9]9
  Благодаря практике μελ τη знание Писания наизусть было нормой христианского благочестия. Вероятно, поэтому в ответах преподобных Варсонофия и Иоанна слова из Священного Писания преобладают.


[Закрыть]. Это подтверждает типологическое тождество между Священным Писанием и писаниями и речениями святых Отцов как выразителями Священного Предания, понимаемого «как непрерывающееся действие Духа Святого в Церкви»[10]10
  Старец Силуан. Рaris, 1952. – С. 39.


[Закрыть].

Постепенно святоотеческие писания все чаще включались в число текстов, привлекаемых для молитвенного чтения[11]11
  Подтверждением этому может служить богослужебная практика афонских монастырей. Согласно их уставу, за всенощными бдениями должны прочитываться многочисленные поучения святых Отцов.


[Закрыть]. Если мы обратимся к истории русского монашества, то увидим, что со времени преподобного Паисия Величковского у православных подвижников наблюдается значительный рост интереса к творениям их предшественников. Это было частью более масштабного процесса возрождения духовной жизни и старчества в этот период[12]12
  Иеромонах Василий (Кривошеин). Афон в духовной жизни Православной Церкви // Архиепископ Василий (Кривошеин). Богословские труды. 1952–1983 гг. Статьи, доклады, переводы. Нижний Новгород, 1996. – С. 56–61.


[Закрыть]. В монастырях преподобного Паисия чтение святоотеческих писаний было важнейшим компонентом воспитания инока наряду с откровением помыслов и Иисусовой молитвой. В русской традиции наиболее известным сторонником включения произведений Отцов в практику молитвенного чтения был святитель Игнатий Брянчанинов. Широко известны его слова о том, что в наше время без чтения творений святых Отцов для инока невозможно спасение. Ученики преподобного Паисия вместе со старчеством принесли в Россию и практику чтения святоотеческих писаний. Распространение того и другого шло бок о бок, поскольку вслед за увеличением значения и авторитета старца растет и внимание к слову наставников прошлого. РукописныеПатерикили книгаСловпреподобного Исаака Сирина тогда ценились так же высоко, как в первые века монашества – драгоценный список Евангелия. Недаром центром обработки и издания святоотеческих творений стала именно Оптина пустынь – сердце старческого руководства.

Благодаря распространению традиции преподобного Паисия, проповеди святителя Игнатия и других церковных писателей, к концу XIX века молитвенное чтение Отцов прочно вошло в жизнь русских обителей. И когда с наступлением богоборческой эпохи русский подвижник вынужден был идти в мир для свидетельства своей верности Христу, он передал тем, кто и в новых условиях был готов принять Благую Весть и понести свой крест (Мф 10:38 и др.), вместе со старческим руководством и молитвой и заповедь о молитвенном чтении святоотеческих творений. Новому поколению христиан было суждено хранить заветы своих ушедших учителей посреди враждебного мира, часто в тягостном духовном одиночестве. Тогда со страниц с риском для жизни сохраненных книг, рукописных отечников и патериков для них звучали голоса тысячелетнего христианского Востока, родной Русской Церкви, а иногда – их собственных наставников, новых мучеников и исповедников. Члены гонимой Церкви вникали в силу этих слов, сердцем выучивали их.

Среди текстов, предлагавшихся для молитвенного чтения старцами того времени, в частности, зосимовскими отцами, были писания не только признанных авторитетов, но часто и совсем неизвестных подвижников. Это не должно удивлять современного читателя. Подвижник, усвоивший сердцем закон Господень, уже сам способен выбирать среди множества текстов именно те, в которых запечатлен путь к познанию живого Бога, как Церковь своим соборным разумом отобрала книги, составившие Священное Писание[13]13
  Отметим, что молитвенное чтение (μελ τη) может безболезненно сочетаться с научной критикой текста. Примером тому может служить, например, экзегеза епископа Кассиана (Безобразова) и протоиерея Алексия Князева (см. его статьи в «Альфе и Омеге», №№ 1(15), 2(16), 3(17) за 1998 г. и 1(19), 2(20) за 1999 г.). Их толкования используют современный критический аппарат и при этом безусловно основываются на молитвенном чтении Священного Писания и направляются им.


[Закрыть]. На страницах книги монахини Игнатии представлены как раз те писания, которые прошли взыскательный отбор подвижников начала века и эпохи гонений. В наши дни подтвердилась правильность этого отбора. Шесть из девяти подвижников благочестия, к письмам которых монахиня Игнатия обращается во второй части своей книги, за последние десять лет были прославлены в лике святых, и их писания предложены Церковью «для назидания верных».

Обильные цитаты из таких текстов, включенные в «Старчество на Руси», делают эту книгу своего рода хрестоматией старческого делания. Поскольку некоторые авторы, цитируемые монахиней Игнатией, малоизвестны, а их наследие малодоступно, мы поместили их письма в приложения, которые также призваны полнее осветить различные эпохи русского старчества. Надеемся, что эта книга поможет глубже вникнуть в слово ушедших Отцов, и оно останется живым и действенным и для нынешнего поколения христиан.

***

Когда монахиня Игнатия писала эту книгу, писания авторов, выдержки из которых она включила в свой труд, были библиографической редкостью, и те, кто читал рукопись «Старчества на Руси», впервые открывали для себя творения духовных писателей прошлого. Сегодня, когда бОльшая часть этих творений переиздана, книга монахини Игнатии не теряет своего значения, но поворачивается к читателю новой стороной. Построенная какотечник, в котором значимы и отбор, и соположение цитат, она вводит вдумчивого и внимательного читателя в мир духовного опыта старцев. Немаловажно, что на этом пути его сопровождает автор, этот опыт усвоивший.

Часть I

Пролог

Всех Творцу преклоняю колена, Превечному Слову руки простираю, слова ища дарование...

Последование святителю Иоанну Златоусту. Икос

Воистину, и начинающему эти строки необходимо преклонить колена перед Творцом, необходимо простереть руки к Превечному Слову, ища в недрах своей души слОва, достойного изобразить делание и подвиги святых.

В дни, когда Русская Православная Церковь, а с нею и весь мир, отмечает тысячелетие Крещения Руси и когда эти дни исполнились, каждому православному русскому необходимо сказать свое слово. Наше слово – о старчестве русском, поскольку Промыслом Божиим личная жизнь и жизнь близких совершилась под старческим руководством.

Православие, и особенно русское Православие, уже давно стало предметом углубленного изучения для многих представителей инославных исповеданий. С большим вниманием и любовью, во всех мельчайших деталях исследуется православное богослужение. Много внимания уделяется и православному изобразительному искусству, русской иконе. Подобным же интересом исполнены и строки о русском старчестве, хотя образ старца чаще всего рисуется как образ странника, движущегося по необъятным просторам русской земли, несущего в себе делание и художество молитвы Иисусовой[14]14
  Такой образ русского старца сложился на Западе под влиянием книги «Откровенные рассказы странника духовному своему отцу». Английский перевод опубликован в 1883 г. (продолжение – в 1911 г.). О ее известности свидетельствует упоминание о ней в рассказах Дж. Д. Сэлинджера «Фрэнни» (1955 г.) и «Зуи» (1961 г.). – Сост.


[Закрыть].

Русское старчество – плоть от плоти старчества вселенского, – основываясь на опыте великих египетских старцев, имеет и специфические черты. Всмотреться в особенности этого великого утешающего явления, родившегося в недрах Русской Православной Церкви, – наша насущная задача, и об этом наше слово.

Но и раскрыть малоизвестные источники речений самих старцев в их писаниях и письмах – и тем возродиться к жизни нескончаемой, вечной – также должно быть посильной нашей задачей. В целом же направление предлежащего слова – это припадание к основам Духа во Христе Иисусе, к основам духовной жизни, путеводствующей, укрепляющей в старчестве жизнь человеков. Это и поиск жизни, поиск пути, неизменного, верного, остающегося таковым и в дни нашего трудного «космического» века.

Основы старчества

…помыслы, самые первичные и самые тонкие формы движения греха и добродетели в области ума <...> сделались для иноков центром преимущественного внимания в руководстве старческом.

«Пастырство монастырское, или старчество»

Прежде чем изложить наши мысли о русском старчестве, необходимо хотя бы очень кратко, схематично, уяснить основные понятия о старчестве как таковом, имеющиеся в литературе. Подобных трудов насчитывается весьма немного; чаще всего о старчестве пишут как о святоотеческой традиции, как о явлении, связанном с учением и мыслями святых Отцов, развивают идеи о пользе старческого руководства[15]15
  Протоиерей Александр Соловьев. Старчество по учению святых Отцов и аскетов. Семипалатинск, 1900; Пустынник. Мысли святых Отцов о необходимости и пользе старческого руководства в духовной жизни. М., 1910. В последнее время опубликованы и переизданы следующие труды: Концевич И. М. Стяжание Духа Святаго в путях Древней Руси. М., 1993; Экземплярский В. И. Старчество // Дар ученичества. Сборник. М., 1993. – С. 139–227; Концевич И. М. Оптина пустынь и ее время. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1995; Митрополит Трифон (Туркестанов). Древнехристианские и оптинские старцы. М., 1996 и др.


[Закрыть].

Кроме указанных источников, необходимо отметить рукописный труд, где старчество разбирается как пастырство монастырское[16]16
  См. Пастырство монастырское, или старчество (1927) // Альфа и Омега. 1999. № 2(20).


[Закрыть]. Его автор видит в явлении старчества мистическое обоснование нравственному подвигу человека. Он говорит, что для осуществления христианского совершенства требуется очищение сердца, освящение всей личности человека, что может быть достигнуто только в аскезе старческого руководства. В нем должна быть вскрыта вся «подпочва» человеческой жизни.

Мы – в наших давних мыслях о старчестве – пытались увидеть в нем основу того, что имеет место в жизни каждой человеческой семьи, где младшие пользуются руководством и указаниями старшего, где естественно формируются отношения детей к отцу и матери и где в разумных и любовных поступках родителей заложена основа правильного возрастания ребенка в мужа совершенна. Мы даже пытались показать, что в жизни духовной самые необходимые и ни с чем иным не сравнимые понятияотец,мать,дочь,сынвзяты из естественной жизни основной ячейки человеческого общества – семьи[17]17
  Монахиня Игнатия. Слово о старчестве // Альфа и Омега. 1996. № 2/3 (9/10). – С. 165–208.


[Закрыть]. Воистину, наряду с мистической стороной старческого руководства, которую любит подчеркивать автор «Пастырства монастырского», жизнь духовной семьи в старческом руководстве только тогда полноценна и тверда, когда наряду с великой аскезой послушания, наблюдения за внутренней дорОгой души, сохраняется и живое тепло родительских, семейных отношений, когда старец – не только строгий судия «помышлений сердечных», но и любящий, любвеобильныйавва, который даже не по-отечески, а скорее по-матерински следит за внутренней и внешней жизнью своего Богом данного чада.

Мы знаем, наконец, попытку великого Достоевского определить старчество как огромную силу, которую получает человек, отдавая полностью свою волю другому, отказываясь от своей воли и жизни[18]18
  Ф. М. Достоевский. Братья Карамазовы. Роман в 4 х частях с эпилогом. Ч. I. Кн. 1. V. «Старцы».


[Закрыть]. Насколько прав в этом определении сердцеведец Достоевский, судить не нам; мы только можем быть безгранично благодарны ему за то, что он ввел в русскую литературу свое понятие о русском иноке и дал ей – а с нею и всему миру – образ старца Зосимы. Устами старца Зосимы он сказал многие вещие слова как о будущем русской интеллигенции, так и о служении русского народа всему человечеству.

В основе старчества как высокого духовного монашеского делания автор «Пастырства монастырского» видит стремление «достигнуть чистейшего мышления без посредства каких-либо символов, даже слов». Здесь он находит «концентрацию всей внутренней жизни» человека «на единой всеобъемлющей идее Божества», – воистину подвиг великий, достигающий тех размеров, которыми его определил Достоевский.

Для того, чтобы подойти к высоте этой идеи, необходимо наблюдение за самыми малейшими, начальными движениями души. Это-то наблюдение движений и их откровение и составляют наряду с послушанием твердое здание старчества, основание подлинной духовной жизни. Говоря об «изощренном систематическом самонаблюдении», автор «Пастырства» пишет, что при этом необходим «точный, тонкий до скрупулезности анализ элементов греха и добродетели» и таким образом приходит к определению понятияпомысла. Помыслы (λογισμοί), которые должны быть открываемы старцу, суть самые первичные и самые тонкие формы движения греха и добродетели в области ума, «наблюдение и урегулирование помыслов является наиболее важным, существенным <...> целесообразным аскетическим подвигом».

Дар различения духов – различение помыслов (отделение добрых от злых) – есть весьма трудный подвиг. В его основе должны лежать благоразумие и рассуждение. Отсюда следует, что дар этот приобретается из жизни, из собственного опыта, но что важнее всего – при помощи благодати Божией. Благодать Божия руководит отношениями старца и ученика, между ними устанавливаются самые искренние внутренние отношения, так что ученик уже ничего – ни одного помысла, ни одного движения – не может (именноне может) утаить от старца. «Открывая свои душевные движения и состояния руководителю, – говорится в „Пастырстве монастырском“, – усовершающийся приобретает навык к самонаблюдению, выводит их из тайников своей души наружу, как бы объективирует их, поставляет пред своим внутренним взором, а посему имеет более психологической возможности правильнее оценить их».

Здесь возможно сопоставить действия старца с действиями врача или психиатра, проводящего сложнейший анализ психического состояния больного. От правильно взятого направления, от глубины проведенного исследования зависит и само исцеление больного. Не случайно в последние годы в клинической практике придается большое значение анализу, проводимому как самим больным, так и врачом-психиатром[19]19
  См. Мелехов Д. Е. Психиатрия и проблемы духовной жизни // Психиатрия и актуальные проблемы духовной жизни. М., 1997. – С. 35–36 и др.


[Закрыть]. И все же для понимания старчества это – только слабые подобия, так как, как сказано выше, в старческом руководстве все совершает благодать Божия, тот именно факт, что старец уповает не на себя или на свое искусство, но на помощь, на руководство Святого Духа, Его вседейственной благодати.

В сказаниях о жизни старцев и их учеников можно найти очень много живых примеров того, как велико пред Богом чистое, безжалостное к себе откровение помыслов старцу, как в очах Божиих искупуется, ценится это откровение, как подвизающийся открывать свои приражения мыслей и страдающий от них приравнивается к страстотерпцу, проливающему кровь за исповедание Христа. Таковы повести о молодом монахе, который неоднократно, много раз в ночи ходил к старцу, чтоб открыть ему стужающий его помысл. И видели над головой ученика сияние, как над головой святого. Подобной же силы повесть о том, как старец, не поняв, не приняв силы исповеди своего ученика, осудил его за откровение, и в назидание страсть, с которой боролся ученик, во всей силе овладела старцем. И спасло старца только благодатное действие, проявившееся во вмешательстве его собратий, которые не дали ему уйти из монастыря[20]20
  Древний Патерик, изложенный по главам. М., 1899. – С. 67–69.


[Закрыть].

Автору этих строк пришлось быть свидетелем того, как милостивый и одновременно мудрый старец, читая откровение одной из своих учениц, которое касалось очень тонких и, может быть, чрезвычайно обостренных помыслов, говорил с сокрушением и сочувствием: «Великомученица, великомученица...»[21]21
  Имеется в виду архимандрит Никита (Курочкин; †1937). См. о нем в главе «Зосимова пустынь и старчество». – Сост.


[Закрыть]. Другой великий русский старец, положивший душу за делание свое, когда был удален церковной властью от возможности принимать своих духовных детей на откровение, отказывая всем, не мог отказать одной из своих учениц подробно писать помыслы[22]22
  Речь идет о схиархимандрите Игнатии (Лебедеве; †1938), духовном отце монахини Игнатии, который незадолго до своего ареста под давлением властей был удален на покой; ему было запрещено служить и принимать у себя для исповеди, что фактически означало домашний арест. Распоряжения церковноначалия отец Игнатий исполнял неукоснительно, хотя они и доставляли ему большие страдания. – Сост.


[Закрыть]. «Она погибнет без откровения, – говорил батюшка, – ей необходимо много и подробно писать». До самого своего разлучения с духовной паствой старец поддерживал эту ученицу. Другие страдали, но батюшка отказывался их принять, сохраняя совесть в отношении распоряжения церковной власти.

В сказаниях о жизни подвижников можно найти поучительные примеры того, как старцы учили своих учеников борьбе даже с малым, казалось бы, невинным помыслом. Так, мы читаем в одном из разделов Патерика следующее трогательное сказание: «Однажды авва Агафон шел с учениками своими. Один из них, нашедший на дороге небольшой зеленый стручок чечевицы, говорил старцу: Отец, позволишь ли мне взять его? Старец с удивлением обратился к нему и сказал: ты ли положил его здесь? Нет, – отвечал брат. Если не ты положил, как же хочешь взять его? – заметил старец»[23]23
  Древний Патерик. – С. 45–46.


[Закрыть].

Подобен этой повести и краткий рассказ о том, как живущий в поле монах захотел съесть пшеничный колос и не позволял себе этого сделать, не спросив об этом владельца поля. Борьбе с помыслами старцы всегда придавали большое значение. Один из них, авва Кир, говорил даже так: «Если ты не имеешь помысла, то ты без надежды, – ибо если не имеешь помыслов, то имеешь дело»[24]24
  Там же. – С. 69. Дело – осуществление греха действием.


[Закрыть].

Борьба с помыслами, откровение их старцу так же важно, имеет то же значение, что и послушание. Послушание же, согласно его пониманию в духовном руководстве, должно быть полным, целостным, точным. Так, в Патерике можно прочитать повести о чистом и безотлагательном послушании учеников. Один из них, не дописав буквы, вскочил на зов старца из-за своего рабочего стола. Пришедшие позднее увидели, что он не довел до конца начертание буквы омега (ω)[25]25
  Там же. – С. 257.


[Закрыть]. Там же читаем об ученике, имевшем великое послушание своему старцу, и о том, как он, искушаемый другим братом, по слову его вошел в реку, кишащую крокодилами, и крокодилы «лизали тело его и не вредили ему»[26]26
  Там же. – С. 264.


[Закрыть].

Великие старцы изрекали, что послушание выше подвижничества и чистоты, так как оно «с дерзновением приводит к Богу»[27]27
  Там же. – С. 259.


[Закрыть]. И один из них, великий авва Моисей, сказал: «Будем просить послушания, рождающего смирение и приносящего терпение и великодушие, и сокрушение, и братолюбие, и любовь; ибо это суть воинственные оружия наши»[28]28
  Там же. – С. 256.


[Закрыть].

О святой, смиренной, непостижимой для ветхого человека любви, рожденной от послушания, сохранилось в Патерике много преданий. Так, один брат, закончив свои корзины и привязав к ним ручки, чтобы нести на продажу, услышал, что у соседа его нет ручек для корзин. Отвязав их от своего изделия, он отнес ручки брату, уверяя его, что они ему не нужны[29]29
  Там же. – С. 323.


[Закрыть]. Другой старец, узнав, что болящий брат его хочет свежего хлеба, набрал свой сухой хлеб в милоть, сходил в Египет и переменив черствый хлеб на свежий, принес его, еще теплый, болящему[30]30
  Там же. – С. 323–324.


[Закрыть]. И указывается в рассуждении Отцов, что враг может подражать и посту, и бдению, но никогда – смирению и любви[31]31
  Там же. – С. 327.


[Закрыть]. Искушая двух братьев, согласно живших вместе, враг представил птицу одному вороной, другому – голубем, вследствие чего добился их ссоры. Когда же по прошествии трех дней братья поняли искушение, они смирились, примирились друг с другом и до смерти жили в мире[32]32
  Там же. – С. 327–328.


[Закрыть].

В разделе о высших добродетелях иноков отрадно прочесть такие строки: «Сказал авва Исаия: любовь есть размышление о Боге с непрестанным благодарением; благодарению же радуется Бог, оно есть знак успокоения»[33]33
  Там же. – С. 319.


[Закрыть]. Подобных строчек не найдешь в руководстве прочих религий: смирение Христово, Его послушание воле Отца лежит в основе всех добродетелей; недостижимо оно для духа зла, и пребывает святая и чистая, и смиренная христианская любовь выше всех козней и сетей диавола. Она ему чужда и недоступна.

Высоты этой чистой любви достигают идущие путем послушания и смирения, путем отсечения своей воли, путем откровения всех тончайших приражений врага, тернистой дорогой наблюдения за собой и открытия старцу своих помыслов, десных и шуих.

В Отечнике, составленном святителем Игнатием Брянчаниновым, под различными сказаниями о жизни старцев и их изречениями помещены примечания самого святителя Игнатия, полные великой духовной силы и значения. В них сохраняется тот высокий стиль, что присущ основным произведениям Святителя. В них всюду – та же высокая подлинная духовность, которой полны его произведения.

Часто святитель Игнатий, приводя жития и изречения старцев, делает указания, соответствующие тому времени, когда издавался Отечник. Многие мнения старцев были чересчур строги для того периода. Большинство же сказаний и изречений исследованы Святителем с большой любовью, и высказывания его только подчеркивают их высоту. Так, в сказании о духовном видении инока Захарии, с которым очень сурово обходился его духовный отец, епископ Игнатий пишет, что для верного течения духовной жизни Захарии было правильным сохранение сурового руководства его отца. «От истинного послушания, – пишет святитель Игнатий, – рождается и истинное смирение: истинное смирение осеняется милостию Божиею»[34]34
  Отечник. Избранные изречения святых иноков и повести из жизни их, собранные Епископом Игнатием (Брянчаниновым). СПб., 1891. – С. 116.


[Закрыть]. Разбирая поступок аввы Аммона с учеником, склонным к высокоумию, святитель Игнатий пишет в своих примечаниях: «Преподобный преподал ему подвиг смирения, единый благоугодный Богу, единый способный привлечь милость и благодать Божию к подвижнику»[35]35
  Там же. – С. 50.


[Закрыть]. «Неоцененный подвиг! Существенный подвиг!», – восклицает Святитель по поводу невидимого внутреннего подвига инока, доступного и для современных ему монахов. «Глубина смирения есть <...> и высота преуспеяния, – пишет он в другом примечании, – нисходя в бездну смирения, восходим на небо»[36]36
  Там же. – С. 30.


[Закрыть].

При оставлении всех попечений инок может «устремиться к Богу умною молитвою, – пишет святитель Игнатий. – Тогда она (умная молитва –Авт.) возносит делателя своего в ту любовь к Богу, которая законоположена Богом»[37]37
  Там же. – С. 56.


[Закрыть].

Касаясь высоких духовных состояний, которые часто отмечаются в сказаниях о старцах, святитель Игнатий всегда являет смиренномудрие, доискиваясь до основ, до причин этих высоких состояний, и всегда старается подчеркнуть связь их со спасительным смирением сердца. Так, в примечании к повести о старце Аммоне, который, по слову своему, уже не знал о существовании зла, святитель Игнатий пишет: «Такое настроение является в душе от постоянного внимания себе, от плача о своей греховности, от действия умной благодатной молитвы. Эта молитва исполняет сердце умиления. Умиление есть ощущение обильной милости к себе и ко всему человечеству»[38]38
  Там же. – С. 49.


[Закрыть].

Вероятно, исходя из опыта собственной духовной жизни, святитель Игнатий с подлинно духовной свободой относился ко всем внешним занятиям при условии сохранения умного делания, как он говорит об этом в своем примечании к житию аввы Геласия. Приводя слова великого аввы Исаии о том, что в подвиге внутреннего делания «ум и душа соделываются единым сердцем» и что «соединенные воедино ум и душа приносят Богу молитвы чистые», святитель Игнатий в своем примечании пишет: «Здесь изложены самые глубокие психологические истины». Их Святитель объясняет «опытно христианским святым подвижничеством»[39]39
  Там же. – С. 205.


[Закрыть].