Текст книги "Игрок"

Автор книги: Иэн М. Бэнкс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

Гурдже подумал, что в своих играх за пределами игры Бюро совершило ошибку, выставив против него в квалификации десять лучших игроков. Поначалу могло показаться, что тут есть своя логика, так как Гурдже не получал передышки, но, как выяснилось, никакой передышки ему и не требовалось. А теперь из-за такой тактики властей его противники принадлежали к различным ветвям имперского древа, и потому их было труднее соблазнить служебными приманками; кроме того, они вряд ли знали игровые стили друг друга.

Еще Гурдже открыл для себя такую вещь, как соперничество между службами (он обнаружил записи нескольких старых игр, на первый взгляд лишенных всякого смысла, пока корабль не объяснил ему смысл этого странного явления), а потому специально постарался стравить полковника и представителей Адмиралтейства. В особых подсказках они не нуждались.

Это был матч опытных соперников, и хотя играли они без вдохновения, но мастерски, а Гурдже просто играл лучше всех остальных, он не очень сильно оторвался от других игроков по очкам, но этого было достаточно для выигрыша. Вторым оказался вице-адмирал флота. Таунсе, жрец, пришел к финишу последним.

И опять Гурдже почти не получил времени для отдыха между матчами – по итогам случайной, как полагалось считать, жеребьевки. Но он был втайне рад этому. Это означало, что сохранится прежний настрой, что не останется времени для беспокойств или слишком долгих раздумий. Какая-то часть Гурдже на периферии его сознания, словно сторонний наблюдатель, все изумлялась и поражалась тому, как удачно у него складываются дела. Если бы эта его часть когда-нибудь вышла на передний план, заняла центральное место на сцене и ей было бы позволено сказать: «Эй там, на минуточку…», то Гурдже подозревал, что его нервы сдали бы, чары разрушились и его размеренный спуск стал бы падением в пропасть. Как гласила поговорка, падение еще никого не убило – убивает остановка…

Так или иначе, его затопил горько-сладкий поток эмоций – новых и старых, но усиленных: страх перед риском и возможным поражением; радость из-за правильно сделанных ставок и мудро выбранной стратегии; боязнь обнаружить в своей позиции слабость, которая может привести к поражению; облегчение от того, что никто вовремя не заметил слабости и есть время заделать брешь; прилив яростной, восторженной радости при виде такой же слабости в позиции другого и ни с чем не сравнимое торжество победы.

А еще – добавочное удовлетворение от сознания того, что он выступает гораздо лучше, чем кто-либо предполагал. Все их прогнозы (Культуры, империи, корабля, автономника) оказались ошибочными; неприступные на вид укрепления пали перед его натиском. Он превзошел даже свои собственные ожидания, и если что-то беспокоило его, так это опасение, что какой-нибудь механизм подсознания позволит ему немного расслабиться – теперь, когда он так многого добился, прошел такой путь, нанес поражение стольким противникам. Он не хотел, чтобы это случилось, он хотел продолжать, он наслаждался всем этим. Он хотел оценить себя с помощью этой бесконечно разнообразной, безмерно требовательной игры и боялся, что какая-нибудь слабая, боязливая часть его «я» подведет. Боялся он и того, что империя избавится от него нечестным способом. Но это было далеко не все. У него появилось бесшабашное чувство неуязвимости: пусть-ка они попытаются убить меня!.. Только не дать им дисквалифицировать его с помощью какой-нибудь формальной зацепки. Это было бы больно.

Но был и другой способ остановить его. Гурдже знал, что в одиночной игре можно прибегнуть к физической опции. Вот как они могут рассуждать: культурианец не примет такую ставку, он испугается. А если все же он примет предложение и продолжит борьбу, то его парализует страх перед возможным исходом, этот страх подточит его изнутри и приведет к поражению.

Он обговорил это с кораблем. «Фактор» проконсультировался с «Негодником» (тот был на расстоянии в десятки тысячелетий, в Большой туманности) и после этого смог дать ему гарантии выживания. Старый боевой корабль останется за границами империи, но с началом игры наберет максимально возможную скорость и будет двигаться по минимальному радиусу. Если Гурдже вынудят принять физическую опцию и он проиграет, «Фактор» на полной скорости устремится к Эа. Корабль совершенно точно сумеет избежать столкновений с имперскими силами, добраться за несколько часов до Эа и при помощи тяжелого перемещателя забрать Гурдже и Флер-Имсахо с планеты, даже не замедляясь.

– Это что такое? – Гурдже недоуменно посмотрел на крохотный шарик, извлеченный откуда-то Флер-Имсахо.

– Маяк и односторонний коммуникатор, – сообщил ему автономник, уронив шарик в ладонь Гурдже, где тот, описав круг, остановился. – Положите его под язык – он имплантируется, и вы даже не будете его чувствовать. Корабль станет наводиться на него, если не сможет найти вас другим способом. Когда вы почувствуете резкую боль под языком – четыре укола за две секунды, – у вас останутся две секунды, чтобы принять позу зародыша, прежде чем все в радиусе трех четвертей метра от этого шарика будет затянуто на борт корабля. Так что придется спрятать голову между колен и не раскидывать руки.

Гурдже посмотрел на шарик диаметром около двух миллиметров.

– Вы серьезно, автономник?

– Абсолютно. Корабль, вероятно, будет идти на форсированной тяге – возможно, со скоростью от одного до двадцати килолет. Поэтому даже его тяжелый перемещатель будет находиться в зоне действия только в течение пятой доли миллисекунды, и нам понадобится вся возможная помощь. Вы ставите меня и себя в очень сомнительное положение, Гурдже. Знайте, что меня это совсем не радует.

– Не беспокойтесь, автономник. Я ни в коем случае не позволю распространить физическую ставку на вас.

– Нет, я говорю о возможности перемещения. Это рискованно. Меня об этом не предупредили. Поля перемещения в гиперпространстве – явления исключительные, подверженные принципу неопределенности…

– Да, может кончиться тем, что вас затянет в другое измерение или…

– Или, что более вероятно, расплющит о какой-нибудь угол этого.

– И как часто такое случается?

– Приблизительно один раз на восемьдесят три миллиона перемещений, но это не…

– Это все же гораздо меньше того риска, которому вы подвергаетесь в автомобилях или самолетах этой шайки. Да побудьте вы хоть немного сорвиголовой, Флер-Имсахо, – рискните.

– Вам хорошо говорить, но даже если…

Гурдже позволил машине болтать сколько угодно.

Он пойдет на этот риск. Корабль, если придется выручать их, потратит несколько часов на приближение к планете, но смертельные ставки никогда не приводились в исполнение раньше следующего утра, а Гурдже мог легко отключить болевые ощущения, связанные с любыми пытками. Пусть даже случится худшее, – на «Факторе» есть все нужные медикаменты, чтобы полностью поставить его на ноги.

Гурдже сунул шарик под язык и несколько секунд чувствовал онемение, которое тут же прошло, словно растворилось. Шарик, однако, прощупывался в ткани основания рта.

Он проснулся утром первого дня нового тура, испытывая чуть ли не сексуальное возбуждение.

Новое место. На этот раз игра шла в конференц-центре неподалеку от порта, где они приземлились в день прибытия. Здесь ему противостоял Ло Принест Бермойя, судья верховного суда Эа и один из наиболее впечатляющих верховников, с какими сталкивался Гурдже. Он был высок, сед и двигался с грацией, которая показалась Гурдже до странности, даже тревожно знакомой, и поначалу он даже не мог объяснить почему. Потом он понял, что у пожилого судьи была походка культурианца – в движениях чувствовалась неторопливая легкость, которую Гурдже в последнее время перестал принимать как должное и потому увидел, можно сказать, словно впервые.

Бермойя в малых играх сидел между ходами, почти замерев, не отрывая глаз от доски, и двигался, лишь когда наступала его очередь. Его карточные ходы были так же точны и обдуманны, и Гурдже обнаружил, что в ответ ведет себя прямо противоположно – начинает нервничать, дергается. Он противодействовал этому, выделяя гормоны, сознательно успокаивая себя, и за семь дней малых игр постепенно подладился под неторопливый, размеренный стиль верховника. После подведения итогов судья немного опережал его. Ни о каких физических ставках речь не шла.

Они стали играть на Доске начал, и сперва Гурдже подумал было, что империя решила положиться на несомненное мастерство Бермойи… но не прошло и часа игры, как седоволосый верховник поднял руку, призывая судью.

Вместе они подошли к Гурдже и стали у одного угла доски. Бермойя поклонился.

– Жерноу Гурджей, – сказал он низким голосом, и Гурдже показалось, что в каждом басовитом слоге звучала непререкаемая властность. – Я должен просить вас принять телесную ставку. Готовы ли вы рассмотреть это предложение?

Гурдже заглянул в большие спокойные глаза, почувствовал, что не выдерживает этого взгляда, и опустил голову. На миг в его сознании мелькнула девушка на балу. Он снова взглянул на судью – и снова увидел перед собой это непреклонное выражение мудрых и знающих глаз.

Перед Гурдже был человек, который приговаривал своих соплеменников к казни, обезображиванию, боли, заключению; верховник, который не раз прибегал к пыткам и увечьям, который своей властью мог применить их и даже смертную казнь во имя сохранения империи и ее ценностей.

«И я мог бы ответить „нет“, – подумал Гурдже. – Я уже и без того сделал немало. Никто не сможет меня обвинить.

Так почему не отказаться? Почему не согласиться с тем, что они в этом сильнее меня? Зачем доставлять себе столько беспокойств и мучений? Пусть даже только психологических, хотя, возможно, и физических? Ты уже доказал все, что от тебя требовалось, все, что хотел, больше, чем от тебя ожидалось.

Сдайся. Не будь идиотом. Ты ведь не герой. Тут должен быть трезвый игровой расчет – ты уже выиграл в жизни все, что тебе было нужно. Отступи, покажи им, что ты думаешь об их идиотской физической опции, об их убогих, наглых угрозах… покажи им, как мало это для тебя значит».

Но он не собирался делать этого. Он спокойно посмотрел в глаза верховника и понял, что продолжит игру. Он подумал, что слегка сошел с ума, но отступать не собирался. Он возьмет за холку эту легендарную игру маньяков, запрыгнет на нее, объездит ее. Интересно, сколько он сможет продержаться на спине этого зверя, прежде чем тот сбросит его и сожрет.

– Готов, – сказал он, и его зрачки расширились.

– Насколько я понимаю, вы принадлежите к мужскому полу.

– Да, – ответил Гурдже, чувствуя, как потеют ладони.

– Моя ставка – кастрация. Удаление мужского члена и яичек против верховнианского холощения. Это касается данной игры на Доске начал. Вы принимаете эти условия?

– Я…

Гурдже сглотнул было слюну, но во рту стояла сушь. Вот ведь нелепица – он не подвергался серьезной опасности. Его спасет «Фактор», либо он пройдет через это. Боли он не почувствует, а гениталии – одна из самых быстро восстанавливаемых частей тела… И все же ему показалось, что помещение перед ним накренилось и приняло другой вид, мысленным взором он увидел тошнотворную красноватую жидкость, которая медленно сочилась, сворачивалась, булькала…

– Да! – выпалил он, выдавливая из себя это слово. – Да, – сказал он судье.

Два верховника, поклонившись, удалились.

-

– Если хотите, можно сразу же вызвать корабль, – сказал Флер-Имсахо.

Гурдже не отводил глаз от экрана. Он и в самом деле собирался вызвать «Фактор сдерживания», но хотел обсудить свою довольно неважную позицию, а не взывать о спасении. Он проигнорировал автономника.

Сейчас была ночь, а день прошел для него плохо. Бермойя играл блестяще, и новостные передачи были полны известий об их игре. Ее провозглашали классической, и теперь Гурдже (вместе с Бермойей) опять стал лидером по числу упоминаний в новостях. Вместе с Никозаром, который по-прежнему громил соперников, хотя это и считалось большим достижением.

Пекил, все еще носивший руку на перевязи, после вечерних игр подошел к Гурдже с подавленным, почти подобострастным видом и сказал, что модуль до окончания игры взят под специальную охрану. Пекил не сомневался в порядочности Гурдже, но участники физических ставок всегда брались под усиленную охрану. В случае с Гурдже был задействован высокоатмосферный антигравитационный крейсер из эскадрильи, которая постоянно патрулировала околопланетное пространство над Гроазначеком. Модулю не будет позволено покидать его стоянку на крыше отеля.

Гурдже спрашивал себя, что теперь чувствует Бермойя. Он обратил внимание, что верховник, намереваясь сделать физическую ставку, употребил глагол «должен». Гурдже проникся уважением к его стилю игры, а следовательно – и к самому Бермойе. Он сомневался, что судья настолько сильно хотел прибегнуть к этой опции, но ситуация становилась угрожающей для империи. Предполагалось, что он, Гурдже, к этому этапу будет уже побит, и вся стратегия раздувания мнимой угрозы с его стороны основывалась на этом допущении. Затея, изначально считавшаяся выигрышной, превращалась в небольшую катастрофу. Ходили слухи, что в Имперской канцелярии из-за этого уже покатились головы. Бермойя, видимо, получил четкие указания: Гурдже надо остановить.

Гурдже выяснил, что угрожает судье в том маловероятном случае, если проиграет не инопланетянин Гурдже, а сам судья. Верховнианское холощение означало полное и бесповоротное удаление реверсируемой вагины и яичников. Размышляя над этим, представляя себе, что будет сделано с уравновешенным, величественным судьей, Гурдже понял, что не до конца взвесил все последствия физической опции. Даже если он выиграет, как можно позволить такое издевательство над другим? Если Бермойя проиграет, то для него это станет концом карьеры, семейной жизни, всего. Империя не позволяла регенерации или замены утраченных в ходе игры частей тела: проигрыш судьи будет окончательным и, возможно, роковым. В таких случаях проигравшие нередко совершали самоубийство. Может, будет даже лучше, если Гурдже проиграет.

Беда в том, что он не хотел проигрывать. Он не испытывал к Бермойе враждебных чувств, но отчаянно хотел выиграть эту игру, и следующую, и ту, которая будет потом. Играя в азад в дружественной к себе обстановке, он не понимал, насколько затягивает эта игра. Хотя формально азад оставался тем же, что и на «Факторе», чувства, которые Гурдже испытывал по отношению к нему, играя там, где в азад только и необходимо было играть, меняли все. Теперь Гурдже понимал, нет, знал, почему империя выжила благодаря игре. Просто сам азад порождал это ненасытное желание: больше побед, больше власти, больше территории, больше влияния…

В тот вечер Флер-Имсахо оставался в модуле. Гурдже вышел на связь с кораблем и обсудил свою безнадежную позицию. Корабль, как и всегда, видел несколько невероятных выходов из положения, но эти выходы уже видел и сам Гурдже. Однако признать наличие выходов – это одно, а реализовать их на доске в ходе игры – совсем другое. Так что помощь корабля оказалась здесь минимальной.

Гурдже прекратил анализ игры и спросил у «Фактора», что можно сделать для изменения ставки, которую сделали они с Бермойей, если случится маловероятное и он, Гурдже, выиграет, а предстать перед хирургом придется судье. Ответ был – ничего. Ставки сделаны, предпринять ничего нельзя. Никто из них был не в силах ничего изменить – следовало доиграть до конца. Если оба откажутся от игры, то обоим придется понести наказание, определенное ставкой.

– Жерно Гурдже, – неуверенно сказал корабль. – Мне нужно знать, что вы хотите от меня, если дела завтра пойдут плохо.

Гурдже опустил глаза. Он ждал этого вопроса.

– Вы спрашиваете, хочу ли я, чтобы вы явились сюда и вытащили меня отсюда, или же я намереваюсь пройти все до конца в расчете, что вы подберете меня потом с обрубком между ног, и буду дожидаться, когда все отрастет? Но, конечно же, при этом не должны пострадать добрые отношения между Культурой и империей.

Гурдже не пытался скрыть сарказм.

– Более или менее, – сказал корабль после паузы. – Проблема в том, что, если вы решитесь на такое, трудностей будет меньше, но мне все равно придется переместить вас или уничтожить ваши гениталии, если они будут удалены. Империя получит слишком много информации о нас, если проведет полный анализ гениталий.

Гурдже чуть не рассмеялся.

– Вы хотите сказать, что мои яйца – что-то вроде государственного секрета?

– Несомненно. Так что мы в любом случае огорчим империю, даже если вы позволите вас прооперировать.

Гурдже все продолжал думать, даже после поступления задержанного сигнала. Он свернул язык у себя во рту, нащупал крохотный комочек под мягкой тканью.

– А-а, хер с ним, – сказал он наконец. – Следите за игрой. Если я пойму, что точно проиграл, то постараюсь держаться как можно дольше… где-нибудь, где угодно. Когда все станет до конца ясно – спускайтесь и выхватывайте нас отсюда. И передайте мои извинения Контакту. Если же я сдамся… пусть так оно и будет. Посмотрим, как я буду себя чувствовать завтра.

– Хорошо, – ответил корабль.

Гурдже сидел, поглаживая бородку, и думал, что у него хотя бы есть выбор. Но если бы они не собирались похитить «секретные данные» и, возможно, вызвать этим дипломатический инцидент, оставался бы Контакт таким же снисходительным? Это не имело значения. Но в глубине души Гурдже знал, что после этого разговора утратил волю к победе.

У корабля были еще известия. Он получил сигнал от Хамлиса Амалк-нея – тот обещал вскорости отправить послание подлиннее, а пока сообщал только, что Ольц Хап добилась-таки выигрыша «полной сетью». Игрок Культуры наконец-то добился максимально возможного результата в стрикене. Молодая дама стала знаменитостью среди игроков Чиарка и Культуры. Хамлис уже поздравил ее от имени Гурдже, но полагал, что Гурдже и сам захочет сделать это. В конце машина желала ему успехов.

Гурдже выключил экран и откинулся к спинке. Некоторое время он смотрел в пустоту, не понимая, что ему нужно знать, или думать, или помнить, или даже кем быть. Он улыбнулся кривой печальная улыбкой.

Флер-Имсахо выплыл из-за его плеча:

– Жерно Гурдже, вы устали?

Он повернулся к машине.

– Что? Да. Немного. – Гурдже встал и потянулся. – Вряд ли я смогу выспаться.

– Я так и думал. А не хотите ли прогуляться со мной?

– Что – смотреть на птичек? Нет, автономник, не думаю. Но все же спасибо.

– Вообще-то я имел в виду не наших пернатых друзей. По ночам я не всегда выбирался наблюдать за ними. Иногда я направлялся в другие части города – поначалу искал местных пернатых, а позднее потому, что… Ну, потому что.

Гурдже нахмурился.

– И зачем вы приглашаете меня с собой?

– Затем, что завтра мы, возможно, отбудем в спешке, а я подумал, что вы почти не видели города.

Гурдже махнул рукой.

– За показал мне достаточно.

– Вряд ли он показывал вам то, о чем думаю я. Тут есть на что посмотреть.

– Меня не интересуют достопримечательности, автономник.

– То, что хочу показать я, вас заинтересует.

– Думаете?

– Думаю. Полагаю, что знаю вас достаточно, чтобы утверждать это. Прошу вас, Жерно Гурдже. Клянусь, вам понравится. Прошу вас. Вы ведь сказали, что все равно не будете спать, да? Так что же вам терять?

Поля автономника имели обычный зеленовато-желтый цвет: спокойствие и контроль над собой. Голос машины звучал низко, серьезно.

Гурдже сощурился:

– Что это у вас на уме, автономник?

– Прошу вас присоединиться ко мне, Гурдже. – Автономник подлетел к носовой части модуля, Гурдже встал, наблюдая за ним, – тот остановился у дверей гостиной. – Прошу вас, Жерно Гурдже. Обещаю, вы не пожалеете.

Гурдже пожал плечами.

– Ну ладно, ладно. – Он покачал головой. – Пойдем, поиграем, – пробормотал он себе под нос.

Гурдже последовал за автономником в носовую часть модуля. Здесь размещался отсек с двумя антигравитационными велосипедами, подвесными устройствами и кое-каким другим оборудованием.

– Наденьте, пожалуйста, подвесное устройство. Я сейчас.

Автономник оставил Гурдже надевать антигравитационный ранец поверх шорт и рубашки и через несколько мгновений появился, неся длинный черный плащ с капюшоном.

– Пожалуйста, наденьте это.

Гурдже надел плащ поверх антиграва. Флер-Имсахо накинул ему на голову капюшон и привязал так, чтобы спрятать лицо Гурдже с боков – спереди его скрывала тень капюшона. Под плотным материалом устройства не было видно. Свет в отсеке потускнел и выключился, Гурдже услышал какой-то шорох наверху. Он поднял голову и увидел прямо над собой квадрат тускловатых звезд.

– Я буду управлять вашим подвесным устройством, если вы не против, – прошептал автономник.

Гурдже согласно кивнул.

Он быстро поднялся среди темноты, но затем не провалился вниз, как предполагал, а продолжал подъем, окруженный пахучим теплом ночного города. Плащ тихо развевался в потоках воздуха, а город внизу раскинулся морем огней и казался бесконечной долиной, полной рассеянного сияния. Автономник маленькой, неподвижной тенью летел у плеча.

Они пустились в путешествие над городом – пролетали над дорогами и реками, огромными зданиями и куполами, лентами огней и башнями света, одеялами тумана, плывущего над темнотой и над огнями, вздымающимися строениями, в которых горели отражения и мерцали светлые точки, над подрагивающими темными водоемами, широкими темными парками с травой и деревьями. Наконец начался спуск.

Приземлились они в той части города, где было сравнительно мало огней, и оказались между двумя зданиями без окон. Ноги Гурдже коснулись земляной тропинки.

– Прошу прощения, – сказал автономник и подлетел под капюшон, забравшись ближе к левому уху Гурдже. – Идите сюда, – прошептал он.

Гурдже пошел по тропинке. Вскоре он споткнулся обо что-то мягкое и, еще до того, как перевернул предмет, понял, что перед ним – чье-то тело. Он присмотрелся к шевелящейся груде тряпья. Человек съежился под драными одеялами, положив голову на грязный мешок. Определить пол этого существа было невозможно – тряпье не давало никакого ключа.

– Ш-ш-ш, – предупредил автономник, когда Гурдже собрался было заговорить. – Это один из тех бродяг, о которых говорил Пекил. Один из тех, кого согнали с земли. Он отчасти пахнет перегаром, а отчасти самим собой.

И только теперь до носа Гурдже дошла вонь, поднимавшаяся от спящего азадианца. Гурдже чуть не вырвало.

– Оставьте его, – сказал Флер-Имсахо.

Они вышли из проулка. Гурдже перешагнул через двух других спящих. Улица, на которой они оказались, была погружена в полумрак, и на ней сильно пахло – видимо, пищей, решил Гурдже. По улице шли несколько человек.

– Ссутультесь немного, – сказал автономник. – Тогда вы в плаще сойдете за ученика-минанца. Только не откидывайте капюшон и не распрямляйте спину.

Гурдже сделал, как ему велели.

Он шел по улице под тусклым мерцающим светом редких одноцветных уличных фонарей. Еще одна груда тряпья у стены – видимо, очередной пьяница. Между ног верховника была лужа крови; еще одна темная, засохшая струя тянулась от головы. Гурдже остановился.

– Не стоит, – послышался тихий голос. – Он умирает. Наверно, подрался с кем-то. Полиция сюда заглядывает нечасто. А уж врачей тут вообще не вызывают. Видимо, его ограбили, так что им пришлось бы платить за лечение самим.

Гурдже оглянулся, но поблизости никого не было. Веки верховника чуть дрогнули, словно он пытался их поднять.

Потом дрожь прекратилась.

– Ну, вот и все, – тихо сказал Флер-Имсахо. Гурдже пошел дальше. Откуда-то с верхних этажей мрачного дома на дальнем конце улицы до него донеслись крики.

– Верховник лупит свою женщину. Знаете, здесь тысячелетиями считали, что женщины не оказывают никакого влияния на наследственность вынашиваемых ими детей. Но вот уже пятьсот лет им известно, что все наоборот. Вирус, аналог ДНК, изменяет гены женщины, в которую он проник. Тем не менее по закону женщина считается просто собственностью. Если верховник убьет женщину, то получит всего год каторги. Если женщина убьет верховника, ее будут медленно замучивать до смерти несколько дней. Смерть под воздействием химикатов считается одной из самых страшных. Не останавливайтесь.

В этом месте улицу пересекала другая, более оживленная. На углу стоял азадианец и кричал что-то на диалекте, незнакомом Гурдже.

– Он продает билеты на казнь, – сказал автономник. Гурдже поднял брови, чуть повернул голову.

– Я серьезно.

И однако Гурдже недоверчиво покачал головой.

Посреди улицы стояла толпа людей. Транспорт (примерно половина – автомобили, остальные – рикши) был вынужден объезжать ее. Гурдже подошел, думая, что благодаря высокому росту все увидит, но обнаружил, что люди расступаются перед ним, пропускают его ближе к центру толпы.

Несколько молодых верховников били старика-мужчину, лежащего на земле. На верховниках была какая-то странная форма, хотя Гурдже и догадался, что форма эта неофициальная. Они пинали старика с холодной яростью, словно это избиение было неким выступлением в конкурсе номеров боли и оценку им ставили не только за грубое мучительство и травмы, но и за артистизм.

– Если вы думаете, что это постановка, – прошептал Флер-Имсахо, – то ошибаетесь. И люди эти ничего не платят за зрелище. Старика действительно бьют, может, просто ради удовольствия, а люди предпочитают смотреть, а не вмешиваться.

Слушая автономника, Гурдже понял, что понемногу оказался в центре толпы. Два молодых верховника посмотрели на него.

Гурдже отстраненно подумал: что будет теперь? Два верховника закричали на него, потом повернулись и стали указывать на него другим. Их было шестеро. Все они стояли, не обращая внимания на стонущего старика позади них, и внимательно смотрели на Гурдже. Один из них, самый высокий, отвязал что-то от своих узких штанов с металлическими нашлепками и извлек оттуда полудряблую вагину в вывернутом положении. Широко улыбнувшись, он сначала протянул вагину Гурдже, потом повернулся и помахал ею перед толпой.

Ничего больше. Молодые одинаково одетые верховники некоторое время улыбались, глядя на собравшихся, а потом просто пошли прочь. Каждый, словно ненароком, наступил на голову скрюченному старику, лежащему на земле.

Толпа стала расходиться. Старик, весь в крови, валялся на дороге. Из разорванного рукава его куртки торчал серебристо-серый обломок кости, а вокруг головы на мостовой валялись выбитые зубы. Одна нога была странно вывернута – стопой наружу.

Старик застонал. Гурдже бросился вперед, склоняясь над ним.

– Не касайтесь его!

Гурдже наткнулся на голос автономника, как на каменную стену.

– Если кто-нибудь из этих людей увидит ваши руки или лицо – вы покойник. У вас другой цвет, Гурдже. Послушайте меня. По мере истощения генов каждый год все еще рождаются несколько сот темнокожих детей. По закону их следует удушить, а тела за вознаграждение доставить в Евгенический совет, но кое-кто все же рискует головой и воспитывает таких детей, выбеливая им кожу по мере взросления. Если кто-нибудь решит, что вы – один из них, да еще в плаще ученика, с вас живьем сдерут кожу.

Гурдже отошел от старика, опустил голову и побрел дальше по дороге.

Автономник указал ему на проституток – в основном женщин, которые отдавались верховникам за плату: на несколько минут, несколько часов или на всю ночь. Опять пошли темные улицы; автономник рассказывал, что в некоторых районах города есть верховники, которые потеряли конечности, но не могут себе позволить прививку рук или ног, ампутированных у преступников. Эти верховники продают свои тела мужчинам.

Гурдже видел много калек, сидевших на углах улиц. Они продавали всякие безделушки, играли на скрипучих, визгливых инструментах или просто побирались. Некоторые были слепыми, другие – безрукими, третьи – безногими. Гурдже смотрел на этих инвалидов, и у него кружилась голова. Ему казалось, что грязная улица под ним дыбится и накреняется. На несколько мгновений ему представилось, будто город, планета, вся империя вращаются вокруг него, став безумным вихрем чудовищ, явившихся из ночных кошмаров, созвездием страдания и боли, сатанинской пляской агонии и уродства.

Они шли мимо кричащих витрин с выставленным в них ярким, цветастым хламом, мимо аптек и винных магазинов, мимо лавок, где продавались религиозные принадлежности, книги, артефакты и всякая всячина, мимо киосков, предлагавших билеты на казни, ампутации, пытки и постановочные изнасилования (в основном из-за проигранных партий в азад), мимо лотков с лотерейными билетами, рекламками борделей и непатентованными лекарствами. По улице проехал автомобиль, набитый полицейскими, – ночной патруль. Некоторые из лоточников бросились в темные переулки, в нескольких киосках резко опустились ставни, но стоило машине уехать, как ставни снова поднялись.

В скверике они увидели верховника с двумя чумазыми мужчинами и одной женщиной – все трое на длинных поводках. Верховник заставлял их показывать всякие трюки, но у тех ничего не получалось. Вокруг стояла толпа и хохотала, глядя на эти кривляния. Автономник сообщил Гурдже, что эта троица – наверняка чокнутые, но лечение в сумасшедшем доме некому оплатить, а потому их лишили гражданства и продали этому верховнику. Оба некоторое время смотрели, как жалкие, грязные существа пытаются залезть на уличный столб или построиться в пирамиду, потом Гурдже отвернулся. Автономник сообщил ему, что один из десяти встреченных ими здесь раз в жизни лечился от душевной болезни. Пропорция была выше для мужчин, чем для верховников, а еще выше – для женщин. И один из десяти азадианцев пытался совершить самоубийство, что было запрещено законом.

Флер-Имсахо свернул к больнице. Обычная больница, сообщил он, типичная для города, как и весь этот район. Больница существовала за счет пожертвований, и многие из работавших там не получали ничего за свой труд. Автономник сказал Гурдже, что его примут за ученика, пришедшего навестить кого-то из своих, но персонал в любом случае слишком занят, чтобы останавливать и допрашивать всех посетителей. Гурдже шел по больнице, как во сне.

Он видел там, как и на улицах, людей без рук и ног, или с необычным цветом кожи, или покрытых струпьями и шрамами. Некоторые были худы, как щепка, – серая кожа, натянутая на кости. Другие лежали, хватая ртом воздух, третьих шумно рвало за тонкими ширмами, четвертые стонали, хныкали или кричали. Он видел людей в крови, ждущих своей очереди, людей, сложившихся пополам и харкающих кровью в маленькие чаши. Другие лежали, связанные, на металлических койках и яростно мотали головой, с их губ, пенясь, капала слюна.

Повсюду здесь были больные. Кровати, койки, матрасы стояли и лежали вплотную друг к другу, и всюду висел гнилостный запах плоти и резкий запах дезинфекции. Еще воняло испражнениями.