Текст книги "Инверсии"

Автор книги: Иэн М. Бэнкс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

– Отставку? – с глупым видом переспросил я. Она кивнула. Мне показалось по ее глазам, что она плачет.

– Да, Элф. Я думаю, так будет лучше. Пора мне возвращаться в Дрезен. А король, похоже, поправился.

– Но всего два дня назад он был на пороге смерти! – закричал я, не в силах поверить услышанному и тому, что из этого вытекает.

Она улыбнулась мне одной из своих улыбок – только краешками губ.

– Думаю, больше этого с ним не случится.

– Но вы сказали, что это было вызвано какой-то… как вы ее называете? Аллотропической гальваникой соли! Проклятье, женщина, это может…

– Элф!

То был единственный раз, когда мы говорили друг с другом в таком тоне. Вся моя ярость вышла прочь, как воздух из проткнутого пузыря. Я уткнулся глазами в пол.

– Извините, хозяйка.

– Я не сомневаюсь, – твердо сказала она, – что больше этого не случится.

– Да, хозяйка, – промямлил я.

– А ты можешь все это запаковать снова.

Колокол спустя я, пребывая в полном отчаянии, запаковывал по распоряжению доктора коробки, ящики и мешки, и тут появились вы, хозяин.

– Я хотел бы поговорить с вами наедине, мадам, – сказали вы доктору.

Она посмотрела на меня. Я стоял потный и уставший, весь обвешанный упаковочной соломой.

Она сказала:

– Я думаю, Элф может остаться, правда, начальник стражи?

Несколько мгновений вы смотрели на нее, и я помню, что ваше суровое выражение лица растаяло, как снег.

– Да, – сказали вы и со вздохом сели на стул, на котором временно не стояло ни коробок, ни их содержимого. – Да, пожалуй, может.

Вы улыбнулись доктору. Она в это время, приняв очередную ванну, повязывала полотенце вокруг головы. Она всегда после ванны повязывала полотенце вокруг головы, и я помню, мне вдруг подумалось: Зачем она это делает? Ведь ей теперь не нужно сушить волосы. На ней было плотное объемистое платье, отчего ее обнаженная голова казалась очень маленькой, пока доктор не повязала полотенце.

Вы устроились на стуле поудобнее, поправили меч, чтобы не мешал, переступили ногами. Потом сказали:

– Я слышал, вы просили короля об отставке.

– Верно, начальник стражи.

Вы закивали головой.

– Что ж, это, пожалуй, к лучшему.

– Я в этом уверена, начальник стражи. Элф, не стой без дела, – сказала она, поворачиваясь ко мне. – Прошу тебя, продолжай работу.

– Да, хозяйка, – пробормотал я.

– Мне бы очень хотелось узнать, что случилось в камере тем вечером.

– Я уверена, вы уже и так все знаете, начальник стражи.

– А я в такой же мере уверен, что не знаю, – сказали вы, покорно вздохнув. – Человек более суеверный решил бы, что дело тут не обошлось без колдовства.

– Но вы-то так легко не обманываетесь.

– Да, не обманываюсь. Остаюсь в неведении, но не обманываюсь. Пожалуй, я могу сказать, что не будь у меня других объяснений, то меня бы грызли сомнения, пока это дело остается необъясненным, а вы по-прежнему находитесь здесь, но поскольку вы говорите, что отправляетесь…

– Да. Назад в Дрезен. Я уже узнавала насчет корабля… Элф?

Я выронил из рук флягу с дистиллированной водой. Она не разбилась, но звук от падения получился громкий.

– Извините, хозяйка, – сказал я, едва сдерживая слезы. Она уже узнала насчет корабля!

– Как вы считаете, вы здесь с успехом провели время, доктор?

– Думаю – да. Здоровье короля теперь лучше, чем было при моем появлении. Уже одного этого – если, конечно, здесь есть моя заслуга – достаточно, чтобы почувствовать… удовлетворение.

– И тем не менее, как я себе представляю, вы уже соскучились по своим.

– Да, я уверена, представлять вы можете.

– Ну что ж, мне пора, – сказали вы, вставая. Потом добавили: – Странное это было дело – те смерти в Ивенире, а потом еще добрый герцог Ормин и эти трое.

– Странное, сударь?

– Ну, столько ножей или клинков – и ни один не найден. Я говорю об орудиях убийства.

– Да, странно.

Вы повернулись к двери.

– Жуткое там было дело – в камере для допросов.

Доктор промолчала.

– Я рад, что вас спасли… целой и невредимой. Я бы многое отдал, чтобы узнать, как это получилось, но не променял бы это знание на результат. – Вы улыбнулись. – Надеюсь, я еще увижу вас, доктор, но если нет, позвольте пожелать вам счастливого пути домой.

И вот спустя пол-луны я стоял на пристани с доктором и обнимал ее, а она обнимала меня, и я знал, что готов на что угодно, лишь бы она осталась или взяла меня с собой, а еще я знал, что никогда больше ее не увижу.

Она легонько оттолкнула меня.

– Элф, – сказала она, шмыгнув носом. – Не забудь, что доктор Хилбиер – сторонник более строгих методов, чем я. Я его уважаю, но он…

– Хозяйка, я не забуду ничего из того, что вы мне говорили.

– Хорошо. Хорошо. Вот, держи. – Он вытащила из-под блузки запечатанный конверт. – Я договорилась с семейством Мифели, чтобы они открыли на тебя счет. Это доверенность. Можешь тратить деньги, как заблагорассудится, хотя я надеюсь, что ты не забудешь и про эксперименты вроде тех, каким я тебя научила…

– Хозяйка!

– … но я оставила Мифели указание, что весь капитал станет твоим, только когда ты получишь звание доктора. Я бы посоветовала тебе купить дом и участок земли, но…

– Хозяйка? Вы говорите – счет? Зачем? Откуда? Где? – сказал я, искренне удивленный.

Она уже оставила мне то, что, на ее взгляд, мне могло пригодиться. А хранить подарок – ее запасы лекарств и сырья – я мог в выделенной мне комнате, в доме моего нового наставника доктора Хилбиера.

– Эти деньги дал мне король, – сказала она. – Мне они не нужны. Они твои. А еще в этом пакете – ключ от моего дневника. В нем все мои заметки и описания экспериментов. Воспользуйся им, если решишь, что тебе это нужно.

– Ах, хозяйка!

Она взяла мою руку в свои ладони и пожала.

– Стань хорошим доктором, Элф. Стань хорошим человеком. Ну а теперь, – сказала она с безнадежно грустным и неубедительным смешком, – чтобы не истечь слезами и не обезводить наши организмы, давай будем про…

– А если я стану доктором, хозяйка? – спросил я, и голос мой прозвучал довольно сдержанно и холодно – я даже не думал, что мне это по силам в такое мгновение. – Если я стану доктором и использую часть денег, чтобы повторить ваш путь и приехать в Дрезен?

Она начала отворачиваться, полуобернулась назад и посмотрела на деревянные мостки пристани.

– Нет, Элф. Нет, я думаю, меня там не будет. – Она подняла взгляд и отважно улыбнулась. – Прощай, Элф. Будь счастлив.

– Прощайте, хозяйка. Спасибо вам. Я буду любить вас вечно.

Эти слова родились у меня в голове, и я чувствовал в себе силы произнести их, мог бы произнести, чуть было не произнес – но все же не произнес. Может быть, именно то, что я не произнес этих слов, даже не зная, что помышлял об этом, и позволило мне сохранить остатки самоуважения.

Она медленно преодолела первую половину крутого трапа, потом подняла голову, ускорила шаг, распрямила спину и, ни разу не обернувшись, заспешила на огромный галион; ее темная шляпка исчезла где-то между черными переплетениями канатов.

Я медленно, опустив голову, побрел назад в город. Слезы катились у меня по носу, а на сердце было черным-черно. Несколько раз я хотел оглянуться, но убеждал себя, что корабль еще не отплыл. Все время я надеялся, надеялся, надеялся, что услышу стук каблучков, или ускоренный шаг носильщиков с паланкином, или громыхание наемного экипажа и фырканье скакунов, а потом ее голос.

Выстрелила пушка, отмечая очередной колокол, гул разнесся по всему городу, с криками и гамом взмыли в воздух стаи птиц, но я все еще ни разу не оглянулся, так как думал, что из этой части города не видны гавань и пристань, а когда я все же поднял голову и обернулся, то понял, что зашел слишком далеко, что стою на рыночной площади, откуда не видно не то что галиона, а даже его верхних парусов.

Я бросился обратно вниз тем же путем, которым пришел. Я думал, что опоздаю, но не опоздал, и, когда пристань снова оказалась в поле моего зрения, я увидел огромный, похожий на луковицу корабль, который величественно двигался к выходу из гавани – его буксировали две длинные галеры, полные налегающих на весла гребцов. На пристани все еще толпились люди, они махали пассажирам и команде, собравшимся на корме удаляющегося галиона. Я не увидел на корабле доктора.

Я не увидел ее на корабле!

Я понесся по пристани как сумасшедший, я искал ее. Я заглядывал во все лица, изучал их выражения, разбирал каждую походку, каждую осанку, словно в своей безответной любви и в самом деле уверовал, что она решила сойти с корабля и остаться здесь, остаться со мной, что весь этот демонстративный отъезд – всего лишь безумно затянувшаяся шутка и что она, сойдя с корабля, решила помучить меня еще немного и переоделась до неузнаваемости.

Галион вышел в открытое море, а я почти и не заметил этого. Галеры, оставляя за собой буруны, возвращались назад, а корабль, оказавшись в открытых водах за волноломом, распустил кремовые паруса и, поймав в них ветер, набирал ход.

Люди стали покидать пристань, остались лишь две рыдающие женщины. Одна стояла, забыв обо всем вокруг, почти совсем закрыв лицо ладонями, другая сидела на корточках, подняв пустые глаза к небесам, а по ее щекам струились слезы.

… А я стоял, уставившись в пространство между маяками гавани, где вдалеке виднелась неровная полуокружность береговой линии Кратерного озера. Так я стоял там, недоумевающий, ошарашенный, не чуя под собой ног. Я тряс головой и бормотал что-то себе под нос, несколько раз порывался уйти, но возвращался к пристани, влекомый предательским поблескиванием воды, которая разлучила меня с ней. Меня хлестал ветер, уносивший ее все дальше с каждым ударом моего и ее сердца, и оглушали резкие крики кружащих в воздухе морских птиц и тихие, безнадежные рыдания женщин.

24. ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ

Телохранитель ДеВар проснулся оттого, что летал во сне. Он полежал несколько мгновений в темноте, пока не проснулся полностью и не вспомнил, где он, как его зовут, кто он и что происходит.

Тяжесть всего произошедшего за последние дни придавливала его к земле, словно дюжина кольчуг, накиданных на его кровать одна поверх другой. Он даже еле слышно застонал, переворачиваясь на узкой кушетке, и улегся, подсунув одну руку под затылок и уставившись в темноту.

Война в Ладенсионе была проиграна. Окончательно и бесповоротно. Бароны получили все, о чем просили, и даже больше, просто взяв то, что им было нужно. Герцоги Сималг и Ралбут возвращались домой с остатками потрепанной и утратившей боевой дух армии.

Латтенс еще немного приблизился к смерти, и болезнь его упорно противилась любым средствам, какие только могли изобрести врачи.

Не далее как вчера УрЛейн присутствовал на военном совете, и там из кучи докладов и шифрованных сообщений размер катастрофы в Ладенсионе стал ясен в полной мере. Но УрЛейн смотрел пустым взглядом на столешницу, произнося какие-то односложные слова. Он продемонстрировал чуть больше живости и искорку своего прежнего пыла, когда огульно объявил виновными во всех бедах Сималга и Ралбута, но и эта тирада к концу стала казаться тусклой и вымученной, словно даже гнев был ему не по силам.

Совет пришел к выводу, что выправить положение уже невозможно. Армии должны вернуться, о раненых необходимо позаботиться. С этой целью будет построена новая больница. Армию сократят до минимума, необходимого для защиты Тассасена. В некоторых городах уже случались беспорядки – люди, поначалу только ворчавшие из-за увеличения налогов в связи с войной, узнав, что их деньги потрачены впустую, вышли на улицы. Налоги придется сократить, чтобы умиротворить население, а потому некоторые проекты следует приостановить, а другие – вообще прикрыть. В какой-то момент придется вступить в переговоры с мятежными баронами, чтобы после стабилизации положения урегулировать некоторые вопросы.

УрЛейн кивал, слушая, все это его явно мало интересовало. Об этом могут позаботиться другие. Он оставил военный совет, чтобы вернуться к постели своего больного сына.

УрЛейн по-прежнему не пускал слуг в свои покои, где проводил почти все время. Каждый день он просиживал колокол-другой в комнате Латтенса, а гарем посещал вообще от случая к случаю и только для того, чтобы поговорить с наложницами постарше, а чаще всего – с госпожой Перрунд.

ДеВар ощутил влажное пятно на своей подушке, на которой ночью лежала щека. Он повернулся на бок, рассеянно прикоснулся рукой к шнурку подголовного валика, который он, вероятно, обслюнявил ночью. Ах, какими неприглядными становимся мы во сне, подумал он, перебирая влажную материю рукой. Наверно, сосал во сне, подумал он. Интересно, у других это тоже случается? Такое свойственно людям? Может быть, детям…

Он выпрыгнул из кровати, натянул штаны, прыгая то на одной, то на другой ноге и сыпля проклятиями, застегнул на талии ремень с оружием, схватил рубаху, пинком ноги распахнул дверь, опрометью пронесся сквозь ранние утренние тени в своей маленькой гостиной, оттуда – в коридор, где напугал слуг, гасивших свечи. Он бежал быстро, его босые ноги шлепали по деревянным половицам. Как мог, он натянул на себя рубаху.

Протектор искал стражника, чтобы взять его с собой, но никто не попадался. Завернув за угол в направлении комнаты больного Латтенса, он наткнулся на служанку, несшую поднос с завтраком, – та вместе со своей ношей свалилась на пол. Он, не останавливаясь, прокричал слова извинения.

Стражника он нашел у дверей комнаты Латтенса – тот спал, развалясь на стуле. ДеВар ударил ногой по стулу, накричал на стражника и пронесся в комнату.

Нянька, сидевшая у окна с книгой, подняла голову. Она смотрела расширенными глазами на голую грудь ДеВара под наспех натянутой рубахой. Латтенс неподвижно лежал в постели. В изголовье его кровати на столике стоял тазик и лежало полотенце. Нянька словно сжалась, когда ДеВар пересек комнату в направлении кровати мальчика. ДеВар услышал, как следом за ним в комнату вошел стражник. ДеВар, повернув вполоборота голову, сказал ему: «Держи ее!» и кивнул на няньку, которая при этих словах вздрогнула. Стражник неуверенно направился к женщине.

ДеВар подошел к кровати Латтенса, потрогал его шею – пульс едва прощупывался. Мальчик зажал в кулачке бледно-желтую ленточку, без которой не засыпал. ДеВар как можно осторожнее вытащил ленточку из руки Латтенса, глядя в то же время на няньку. Стражник стоял рядом с ней, держа ее одной рукой за запястье.

Глаза няньки стали еще шире. Свободной рукой она принялась колотить стражника, которому в конце концов удалось ухватить ее и за эту руку и привести к порядку. Она попыталась лягнуть его, но стражник развернул ее и заломил ей руку, так что нянька согнулась пополам и закричала от боли – ее голова оказалась на уровне колен.

ДеВар внимательно осмотрел влажный конец ленточки, стражник тем временем смотрел на него в полном недоумении, а женщина, тяжело дыша в неудобной позе, рыдала. ДеВар попробовал языком матерчатую ленточку. На вкус она была сладковатой и чуть горьковатой одновременно. Он сплюнул на пол, потом присел на одно колено, чтобы заглянуть в красное от напряжение лицо няньки. Он сунул ленточку в лицо женщины.

– Этим травили мальчика, мадам? – очень тихо спросил он.

Женщина, скосив глаза, смотрела на ленточку. Сопли и слезы капали с ее носа. Нижняя ее челюсть ходила ходуном. Прошло несколько мгновений, прежде чем она кивнула.

– Где раствор?

– Он… под сиденьем у окна, – сказала нянька дрожащим голосом.

– Держи ее здесь, – тихим голосом сказал ДеВар стражнику. Он подошел к окну, сбросил подушку с сиденья, вделанного в стену, поднял деревянную крышку и сунул внутрь руку. Оттуда ДеВар выбросил несколько игрушек, одежду и наконец небольшой темный кувшин.

– Это?

Она кивнула.

– Кто дал?

Нянька покачала головой. ДеВар извлек из ножен свой длинный нож. Она закричала, потом принялась биться в руках стражника, но тот лишь еще сильнее нагнул ее, и она снова задышала с трудом. ДеВар поднес нож ей к носу.

– Госпожа Перрунд! – закричала нянька. – Госпожа Перрунд!

ДеВар оцепенел.

– Кто?

– Госпожа Перрунд! Это она дает мне кувшины! Клянусь!

– Меня это не убеждает, – сказал ДеВар.

Он кивнул стражнику, который еще сильнее заломил руки женщины. Та взвизгнула от боли.

– Правда. Истинная правда! Правду говорю! – закричала она.

ДеВар чуть подался назад и, подняв глаза на стражника, один раз тряхнул головой, и тот чуть ослабил хватку. Женщина рыдала, все ее согнутое пополам тело сотрясалось. ДеВар убрал нож и нахмурился. В комнату ворвались еще двое стражников с мечами наголо.

– Сударь? – выкрикнул один из них, оценив происходящее.

ДеВар расправил плечи.

– Охраняйте мальчика, – сказал он только что появившейся паре. – А эту отведи к начальнику стражи ЗеСпиоле, – велел он стражнику, держащему сиделку. – Скажи ему, что Латтенс был отравлен, и отравительница – она.

Широкими шагами шел ДеВар к покоям УрЛейна, заправляя на ходу рубашку. Еще один стражник, встревоженный шумом, догнал его. ДеВар отослал его на помощь тому, кто отводил няньку к ЗеСпиоле.

У двери покоев УрЛейна стоял еще один стражник. ДеВар как мог привел себя в порядок – он теперь жалел, что не потратил еще немного времени, чтобы одеться как следует. Он должен был увидеть УрЛейна, независимо от того, что могут подумать другие, а чтобы войти, ему может понадобиться помощь этого стражника. Он напустил на себя непререкаемый вид, надеясь, что это поможет.

– Встать! – прокричал он. Стражник вскочил. – Протектор у себя? – спросил ДеВар, ощерившись и кивая на дверь.

– Нет, сударь! – выкрикнул стражник.

– Где он?

– Я думаю, он пошел в гарем, сударь! Он сказал, ставить вас в известность не обязательно, сударь!

ДеВар несколько мгновений смотрел на закрытую дверь. Он начал поворачиваться, чтобы уйти, но остановился.

– Когда он ушел?

– Около полуколокола назад, сударь.

ДеВар кивнул и пошел прочь. Завернув за угол, он пустился бегом. Он позвал с собой двух стражников, и все трое направились к гарему.

Двойные двери трехкупольной гостевой комнаты распахнулись, ударив по стенам. В мягко освещенном холле были две наложницы – они разговаривали за легким завтраком с пришедшими их навестить родными. Когда двери открылись, все присутствующие погрузились в молчание. Главный евнух Стайк сидел на своем месте в середине комнаты, точно сонная белая гора. Сонливое выражение исчезло с его лица, брови сошлись над переносицей и нахмурились, когда створки вернулись в закрытое положение. ДеВар быстрыми шагами пересек комнату, направляясь к дверям, ведущим непосредственно в гарем, – два стражника следовали за ним.

– Нет! – заревел главный евнух. Он поднялся и начал спускаться по ступеням.

ДеВар попытался открыть двери, но они оказались заперты. Стайк враскачку приблизился к телохранителю, грозя ему пальцем.

– Нет, господин ДеВар! – воскликнул он. – Вам туда нельзя. Никогда. Ни в коем случае. И в особенности если там протектор!

ДеВар бросил взгляд на пришедших с ним стражников.

– Держите его, – приказал он.

Стайк вскрикнул, когда стражники попытались схватить его. Евнух оказался на удивление силен, и его руки, каждая толщиной в ногу, отбросили в стороны стражников, но потом те все же схватили его. Он принялся звать на помощь, а ДеВар раздирал на нем его белые одеяния в поисках ключей. Наконец он нашел связку, сорвал ключи с перевязи на поясе сопротивляющегося гиганта, попробовал один, потом другой. Третий ключ вошел в скважину, повернулся, и дверь открылась.

– Нет! – завопил Стайк, вырываясь из рук стражников.

ДеВар оглянулся, но других помощников поблизости не было. Он вытащил из скважины ключ и, взяв с собой всю связку, вошел в гарем. У него за спиной два стражника изо всех сил пытались сдержать бьющий через край гнев евнуха.

ДеВар никогда не бывал в гареме, однако был знаком с его планом по чертежам, а потому отдавал себе отчет в том, где находится, пусть при этом и не знал, где находится УрЛейн.

ДеВар пустился по короткому коридору к другому ряду дверей, в его ушах все еще отдавались гневные крики и мольба Стайка. Он оказался в круглом внутреннем дворике, залитом мягким дневным светом, проникающим сквозь прозрачный купол. Три этажа светящегося пространства, исчерченного колоннадами. В центре лениво били струи небольшого фонтана, повсюду стояли диваны и кресла. Женщины, одетые, полуодетые и раздетые, при виде ДеВара с криками и воплями вскочили со своих мест или присели на корточки. Евнух, выходивший из помещения на нижнем этаже, увидев ДеВара, закричал. Он замахал руками, бросился к ДеВару и, только увидев меч в руке телохранителя, замедлил шаг и остановился.

– Госпожа Перрунд, – произнес ДеВар. – Протектор.

Евнух, словно завороженный, смотрел на острие меча, потому что оно было всего в двух шагах от него. Он поднял трясущуюся руку, указывая на бледный купол наверху.

– Они там, – сказал он тихим срывающимся шепотом. – На верхнем этаже, в малом дворике.

ДеВар оглянулся, увидел винтовую лестницу, бросился к ней, потом наверх. На верхнем этаже было около десятка дверей, но за колодцем двора он увидел широкий вход, а за ним куцый коридорчик с двойными дверями в конце. Тяжело дыша, он побежал по галерее в короткий коридор, к двойным дверям. Двери оказались заперты. Он попробовал один ключ, другой – замок открылся.

ДеВар оказался в еще одном покрытом куполом внутреннем дворике. Дворик был одноэтажным, и колонны, поддерживающие крышу и прозрачный купол, были выполнены изящнее, чем в главном дворике. В центре двора (который поначалу показался ДеВару пустым) тоже стоял фонтан с чашей. Фонтан был изваян из чистого белого мрамора в виде трех стоящих в обнимку дев. ДеВар ощутил какое-то движение за резными белыми фигурами. Еще дальше, в конце дворика за колоннами, он увидел приоткрытую дверь.

Струи фонтана слегка журчали. Это был единственный звук в широком круговом пространстве. На гладком мраморе пола вблизи фонтана играли тени. ДеВар оглянулся, потом пошел вперед и по кругу.

Перед приподнятой чашей фонтана стояла на коленях госпожа Перрунд, медленно и методично моя руки. Ее здоровая рука терла и массировала усохшую, которая лежала под самой поверхностью воды, как конечность утонувшего ребенка.

На ней было красное платье из полупрозрачного материала, и свет, проникающий сквозь купол, падал на растрепанные светлые волосы, высвечивал под тонкой тканью плечи, груди и бедра. Она не подняла головы, когда из-за фонтана появился ДеВар, а только еще больше сосредоточилась на мытье рук. Наконец она решила, что хватит, и вытащила из воды искалеченную руку – та повисла вдоль тела, безжизненная, тонкая и бледная. Перрунд опустила полупрозрачный рукав, потом подняла глаза на ДеВара, который остановился от нее в двух шагах. Лицо его было страшным, бледным, исполненным ужаса.

Но она не произнесла ни слова, только неторопливо оглянулась на приоткрытую дверь – противоположную той, двойной, через которую вошел ДеВар.

ДеВар быстро подошел к этой двери, распахнул ее рукояткой своего меча и заглянул внутрь. Несколько мгновений он стоял неподвижно. Потом попятился, пока не стукнулся плечом в одну из колонн, поддерживающих крышу. Меч в его руке волочился чуть ли не по полу. Голова его поникла, подбородок уперся в грудь.

Перрунд посмотрела на него, потом отвернулась. Она все еще стояла на коленях, вытирая руки о тонкую материю платья и глядя на ребро фонтанной чаши на расстоянии ладони от ее глаз.

ДеВар мигом оказался близ нее со стороны искалеченной руки, его босая нога встала рядом с ее коленом. Меч медленно опустился на мраморное ребро фонтанной чаши и, царапнув каменную поверхность, соскользнул к носу Перрунд. Потом клинок сделал резкое движение вниз и прижался к ее подбородку. Перрунд кожей ощутила холод металла. Легкий нажим снизу, и ее голова стала подниматься, пока их с ДеВаром взгляды не встретились. Меч по-прежнему прижимался к ее горлу – холодный, тонкий, острый.

– Почему? – спросил он ее. Перрунд увидела слезы в его глазах.

– Месть, ДеВар, – спокойно сказала она. Она думала, что если сможет заговорить, то голос ее будет дрожать и срываться, и тут же придут рыдания, но голос ее звучал спокойно, без всякого надрыва.

– За что?

– За то, что он убил меня, мою семью, изнасиловал мою мать, моих сестер. – Ей показалось, что ее голос звучит гораздо спокойнее, чем голос ДеВара. По ее представлениям, она говорила убедительно, почти безучастно.

Он стоял, глядя на нее, с мокрым от слез лицом, грудь ходила ходуном под кое-как заправленной в штаны и до сих пор не застегнутой рубахой. Перрунд отметила, что меч у ее горла не шелохнулся.

– Это же была королевская армия, – сказал он, и в горле у него перехватило. Слезы бежали по щекам.

Она хотела покачать головой, хотя и опасалась, что малейшее движение может порезать ее кожу. Но потом она подумала, что, если ей повезет, он, так или иначе, скоро сделает это, а потому осторожно, но все же покачала головой. Давление меча на горло не уменьшилось, но кожа осталась целой.

– Нет, ДеВар. Это была не королевская армия. Это была его армия. И он сам. И его люди. Он и его закадычные дружки.

ДеВар смотрел на нее. Слезы текли уже не так обильно. Под подбородком на белой рубахе от них образовалось влажное пятно.

– Все было так, как я рассказала тебе, ДеВар, вот только насиловали и убивали не старые аристократы, все еще верные королю, а протектор и его друзья. УрЛейн убил меня, ДеВар. Я считала, что должна отплатить ему той же монетой. – Она широко раскрыла глаза и скосила их на меч. – Позволь мне попросить тебя сделать это одним ударом. Ведь мы когда-то были друзьями.

– Но ведь ты спасла его? – прокричал ДеВар. Его меч по-прежнему оставался недвижим.

– Таков был отданный мне приказ, ДеВар.

– Приказ? – В голосе его прозвучало недоумение.

– Когда с моим городом, моей семьей и мной случилось то, что случилось, я ушла прочь. Однажды ночью я набрела на лагерь и предложила себя солдатам в обмен на еду. И они по очереди владели мной, но мне было все равно, потому что я знала, что мертва. Но один из них оказался жесток – он хотел взять меня так, как я не хотела отдаваться. И тогда я обнаружила, что, если ты мертв, убивать легко. Я думаю, они убили бы меня, мстя за смерть этого солдата, все закончилось бы и, может, к лучшему для всех нас. Но меня не убили – меня увел их офицер. Меня доставили в крепость за границей Тассасена – во Внешний Гаспидус. В войске этом были люди Квиенса, но командовали ими прежние подданные короля. Там меня и обучили искусству шпионить и убивать. – Перрунд улыбнулась.

Она подумала, что будь она живой, коленки на холодном мраморном полу уже побаливали бы, но она была мертва, а потому коленки ныли у кого-то другого. Лицо ДеВара было мокрым от слез. Глаза его смотрели на Перрунд так, словно готовы были выкатиться из орбит.

– Но мне приказали не торопиться. И этот приказ отдал сам король Квиенс. УрЛейн должен был умереть, но не на вершине славы и могущества. Мне сказали: ты должна сделать все, что в твоих силах, чтобы он дожил до того дня, когда его постигнет полный крах. – Она улыбнулась едва заметной, робкой улыбкой и, чуть повернув голову, посмотрела на свою искалеченную руку. – И я сделала это и таким образом стала выше подозрений.

На лице ДеВара было выражение ужаса. Она подумала, что такие лица бывают у покойников, умерших в муках и отчаянии.

Она не видела, да и не хотела видеть лица УрЛейна. Лишь дождалась, когда он, получив известие, которое ей якобы только что сообщили, вызвав из комнаты, разразился рыданиями и упал лицом в подушку. Тогда она встала, подняла здоровой рукой тяжелую гагатовую вазу и обрушила на его череп. Рыдания прекратились. Он больше не шелохнулся, не произвел ни звука. Для вящей уверенности она полоснула его ножом по горлу, но сделала это, сидя на его спине, а потому лица так и не увидела.

– Значит, за всем этим стоял Квиенс, – сказал ДеВар. Голос его прозвучал сдавленно, словно холодный клинок прижимался к его, а не к ее горлу. – Война, отравление.

– Не знаю, ДеВар, но думаю, что так. – Она скосила взгляд на меч. – ДеВар. – Она посмотрела ему в глаза с мучительным, умоляющим выражением. – Я могу сказать тебе и еще кое-что. Яд принесли в больницу для бедных юродивые. Там я его и взяла. Никто не знал, что это такое и для чего предназначается. Если ты уже арестовал няньку, то вот и все участники заговора. Больше сказать нечего. – Она помолчала. – Я уже почти мертва, ДеВар. Пожалуйста, прошу тебя, доделай дело. Что-то я вдруг так устала. – Она расслабила мышцы, державшие ее голову, и подбородок опустился на клинок. Теперь вся тяжесть ее головы и воспоминаний в ней приходилась на клинок, а через него – на ДеВара.

Металлическое лезвие, уже нагретое, медленно отклонилось вниз, и ей пришлось напрячься, чтобы не упасть лицом на кромку фонтанной чаши. Она подняла глаза. ДеВар, чья голова была опущена на самую грудь, убирал меч в ножны.

– Я сказала ему, что мальчик умер! – выкрикнула Перрунд. – Я солгала ему, прежде чем размозжить его мерзкий череп и перерезать его тощую старческую шею. – Она с трудом поднялась на ноги – все ее члены затекли. Она подошла к ДеВару и взяла его за локоть здоровой рукой. – Ты хочешь отдать меня страже и палачу? Вот как ты решил?

Перрунд тряхнула ДеВара, но тот не ответил. Она опустила глаза и схватилась за рукоять ближайшего к ней оружия – его длинного кинжала – и выдернула его из ножен. ДеВар с обеспокоенным видом быстро отступил на два шага. Правда, он мог перехватить ее руку на пути к кинжалу, но не перехватил.

– Тогда я сама сделаю это, – сказала она и приставила кинжал к своему горлу.

Его рука стремительно метнулась. Она увидела искры у себя перед глазами. Она почувствовала боль в руке, когда ее глаза и разум еще не зафиксировали случившегося. Нож, выбитый ДеВаром из ее руки, ударился о стену и с металлическим звуком упал на мраморный пол. Меч снова безжизненно повис в его руке.

– Нет, – сказал он, делая шаг к ней.