Текст книги "Зима в сердце (СИ)"
Автор книги: Иден Бар
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)
Глава 20 Свидание
Он проводит меня в «святая святых» СИЗО, позволяя подсмотреть в зарешеченное окошко тяжелой металлической двери, как Даню поднимают и переводят в приёмник из общей камеры. Приемником здесь называют место для свиданий.
Я вижу, что он как раз что-то кропал ручкой на листке бумаги, вольготно развалившись прямо в обуви на единственном в этой многолюдной камере подоконнике.
– Зимин! Ану спрыгивай, здесь нельзя сидеть, – доносится окрик явившегося за ним дежурного, все того же Макарова, который оформлял его на входе сюда.
Тот легко спрыгивает с высокого подоконника. Обстановка здесь мрачная и убогая, но сокамерники, по-видимому, сосуществуют друг с другом вполне мирно. Среди них он самый юный, прямо таки излучающий жизнелюбие и оптимизм. Для «старожилов» Зимин, наверное, как глоток свежего воздуха. Болтает им что-то про новый трек на вопрос Макарова «Ты че тут, романы пишешь, что ли?»
Невольно задумываюсь. Как в этом месте вообще можно что-то творить? Разве когда тебе семнадцать. В семнадцать лет, как ни крути, все окружающее неизбежно романтизируется. Или это он так рад, что мы скоро поженимся, что вдохновение бьет ключом?!
– Мм? – переспрашиваю, как только до меня доходит, что все это время дядя Ваня тихонько бубнит мне о чем-то:
– … Нам тут уже, знаешь, не до Зимина сегодня. Хотя, по-хорошему, отпустить бы его надо! Но переночует ещё ночку, завтра все, какие полагается, бумажки оформим и обратно в детдом. Ты там тоже с заявлением об увольнении не затягивай.
– Ладно, дядь Вань, вы отдыхайте уже! – согласно киваю, – и не переживайте.
– Да я эту малую борзоту знаю. Он, как выйдет из СИЗО, сразу к тебе со своей любовью! Ты скажи директору, как есть, что мол, влюбился мальчик, из этических соображений имени раскрывать не буду, хочу уволиться. Прошу без отработок, а сразу, по соглашению сторон. Она тетка мировая, я ее лично знаю. И если что, говори мне! Я с ней пообщаюсь. А теперь иди. Тяпилин в отдельной камере пока, можешь не волноваться.
Мы прощаемся, а вышедший ко мне Макаров коротко предупреждает, что будет наблюдать за нашим с подследственным общением через окошечко в двери. И на все свидание у нас, ввиду позднего времени, минут двадцать.
Я киваю ему, входя в обшарпанное, буквально молящее о ремонте помещение с тусклым освещением. И сразу же, откуда-то из этого полумрака, ко мне шагает Данил. Обнимает крепко и смело, целует в щеку.
Я подпрыгиваю от неожиданности, с бешено бьющимся сердцем. Поспешно выскальзываю из его объятия и сажусь на один из стульев первой. Из всей обстановки здесь только стол да два стула. Зимину не остается ничего другого, кроме как сесть на второй. Страшно боюсь того, что он теперь, наверное, считает меня своей невестой.
– Дань, привет, ну как ты? – мой голос звучит как чужой в этих гулких стенах. Он хмыкает и смотрит на меня, улыбаясь:
– Пойдет. В детдоме не лучше. Но, – кладет руки перед собой на стол, и интимно придвигается ко мне поближе вместе со стулом, который с противным скрежетом шаркает по каменному полу, – ты пришла. Значит, мне уже хорошо!
Я смущаюсь как дурочка, впрочем, оставаясь внешне невозмутимой. Рассказываю ему последние новости, в том числе и о Кобылянской.
Данил хмурится. Я вижу, как ходят желваки на его скулах, пока он слушает меня, и как сжимаются кулаки. Отчетливо понимаю, что дядя Ваня был прав, поселив Тяпилина в отдельную камеру! Ух, и наломали бы они тут дров, Данил так точно.
Потом он вдруг успокаивается, и снова смотрит на меня с жадным интересом. А я, в ужасе от этого, думаю только о том, что посоветовал мне дядя.
Вряд ли получится цивилизованно договориться с Зиминым, просто заявив, что я передумала! Даже при том, что вся эта договоренность была изначально бредовая. Предложить ему что-то другое взамен, но что? Дружбу? Это звучит смешно даже для меня. Он уже нарисовал картинку в своей голове о том, что мы должны быть вместе, и теперь тупо бьет по этой цели. До упора. Пока не добьется.
– Дань, а Кобылянская, ты говорил, приставала к тебе? – не удерживаюсь от вопроса.
– Мгм, – подтверждает.
– Что, прямо в блоках?
– Прямо в блоках, – мой вопрос почему-то его смешит, – тебе ещё подробнее?!
– Как, просто пришла ночью?
– Вечером. Когда в комнате никого не было. Пришла, сняла трусы…
– С тебя?!
– С меня ей здоровья не хватит, – смеется.
И он говорит об этом так спокойно!
– Ты не позвал дежурного?
– Какого?! Мы сами себе дежурные. Бухой сторож в школе не в счет.
– Скажи, – я просто не могу не спросить его об этом, – а… девочек ваших… так обижает кто-нибудь?!
– Так – нет. Да и некому! Мы их не трогаем, а учителей мужиков нет почти. У нас же только тётки в школе, да и те старые, не считая тебя, конечно.
Данил прав. Я не вижу по нему, чтобы тот случай с Кобылянской нанёс какую-то серьёзную душевную травму. А интересно, девственник ли он?
– Да, она же психически больная, как выяснилось, – поясняю ему зачем-то со вздохом еще раз. К нам уже заглядывает Макаров, громыхнув дверным засовом. Но я умоляюще смотрю на него, и он недовольно кивает мне в ответ. Укоризненно качая головой, бросает взгляд на свои наручные часы. Затем закрывает дверь.
– Я даже не знаю, с каким конкретно диагнозом. Наверное, шизофрения или что-то типа, – говорю Данилу, хотя он меня об этом не спрашивает.
Молчим. Чувствую, что не готова проститься с ним прямо сейчас, на такой тяжелой ноте. Он смотрит нежно и странно, как обычно. Ежусь под его «щекотным» взглядом, но и уйти не могу, сидя, как приклеенная. Ой, что будет дальше?!
Замечаю тонкий ободок красивой татуировки в вороте его футболки, чуть пониже ключицы. Поддавшись порыву, я протягиваю руку и немного сдвигаю футболку в сторону, разглядывая этот знак на его теле.
Рядом с витиевато набитой надписью «ZIMMA» перевернутая восьмёрка – символ бесконечности. На одной из переплетенных между собой сторон буква A, на другой D. Я не особо суеверна, но все вместе это читается как «AD». Он перехватывает мою руку и уже держит, не отпуская.
– Ад? – читаю вслух.
– Буквы английские. Антонина, Данил, – сплетает наши пальцы, – Ад это Hell..
– Отпусти! Макаров смотрит, – дергаюсь, – зачем тебе вообще эти татухи?
Он медленно отпускает, не сводя с меня внимательного взгляда миндалевидных серых глаз. Зимин как будто все время говорит мне о чем-то взглядами, но я не могу до конца разобрать, о чем. В нем словно жарко полыхает что-то невысказанное.
– Ребят, время! – нервный Макаров снова распахивает дверь с неприятным шумом, – Антонина, у нас начальство скоро обход будет делать...
Я встаю, прекрасно понимая дежурного. Но, взгляд мой по-прежнему прикован к зачарованному нашей встречей Зимину. Даже лампочка под потолком начинает мигать, будто не выдержав напряжения!
Он также встаёт, двигаясь со мной синхронно. И раньше, чем я успеваю возразить, снова целует в щеку на прощание. Долго смотрит в глаза, вызвав жар по всему телу порывистостью своих движений, и тем, как сильно сжимает мои пальцы в своих. На миг мне даже кажется, что он очень желает меня. Я ощущаю эту тягу физически, как будто мы с ним оба намагниченные…
Но я ведь не люблю Зимина?! Значит, этого не может быть. По-детски испугавшись собственных мыслей и того, что он, возможно, спросит меня о чем-нибудь, я выбегаю из камеры, бросив ему сухое «пока».
А ведь он даже не поинтересовался тем, когда его отпустят, и тем, что будет дальше с ним или с Тяпилиным!
Не спросил ничего…
Глава 21 ZIMMA и я
Ночь и последующие полдня проходят для меня как в тумане. Спала я очень беспокойно. Девчонки звали меня вечером в кино, но я была такая рассеянная, что едва нашла предлог для отказа и даже не помню, на что они ходили.
Они давно уже говорят о том, что я очень изменилась. Это правда. Слишком многое произошло, и у меня нет ни сил, ни желания на наши традиционные кухонные посиделки. А может, мне просто стало неинтересно с ними? Как бы там ни было, но я окончательно ушла в себя и в водоворот последних событий, о которых не особо хочется кому-то рассказывать.
Москва или Питер – впереди меня точно ждут глобальные перемены! Похоже, что моей скучной и однообразной жизни, которую изменил, по сути, Данил Зимин, скоро настанет конец. И начнется что-то принципиально новое.
Вторая же половина дня, когда уроки заканчиваются, тянется для меня, напротив, мучительно медленно. Я вся как на иголках, потому что знаю – этим утром Зимин был выпущен из СИЗО. А это значит что, скорее всего, он захочет сегодня встретиться.
Трусливо отключаю телефон еще с полудня, на случай, если он решит написать или позвонить мне. В конце концов, у меня ведь могла разрядиться батарея? К счастью, уроков в выпускном классе сегодня нет.
Завуч просит меня помочь ей с бумагами как раз в тот момент, когда я решаю по-быстрому свалить домой. Волей-неволей, мне приходится вернуться в ее «приятной» компании в учительскую. Хотя бы закрываю за нами вечно распахнутую в течение дня дверь. Учительская уже немножко приведена в порядок, но вид там все еще очень печальный.
– Зимин это моя боль! – слышу с порога жалобу директрисы, которая тоже здесь и разговаривает с кем-то по телефону, – в девять утра он объявился в детдоме, но уже в полдесятого его там не было. Вместо того чтобы идти на уроки, опять сбежал в город…
Старенькая учительница английского, слушая ее, сочувственно качает головой. В школе, насколько я знаю, сейчас абсолютно все пребывают в шоке от раскрывшейся, неприглядной правды об учительнице Кобылянской. Следствие уже завершено. Однако вслух, во всяком случае, при мне, эта тема деликатно не обсуждается. Меня все тут негласно считают вчерашней школьницей, а еще, может быть, дело в дяде-полицейском.
– Зимин, прекрасно зная, что у него сегодня физика, не явился! – продолжает бушевать директриса.
Физику у нас, как известно, преподаёт она лично. Я сильно сомневаюсь, что Зимин каждый день сверяется со своим школьным расписанием.
Директриса, наконец, заканчивает свой разговор. Судя по всему, ее собеседником был кто-то из Гороно. Теперь ее возмущения дружно, как по команде, подхватывает и вся учительская. Мне становится очень неловко выслушивать все это.
– Таисия Валерьевна, ну что вам сказать, – горестно вторит ей завуч, – быстрее бы конец учебного года! И его совершеннолетие. Думаю, тогда впору будет отпраздновать всем дружеским коллективом…
Для меня же сказанное как ушат холодной воды! Лишнее напоминание о том, что на свое совершеннолетие Зимин планирует вести меня в Загс подавать заявление. Я нервно ерзаю на стуле, шурша разложенной по столу документацией.
– Я, по такому случаю, уж точно выпью рюмочку горячительного, – подхватывает директриса, и обе они смеются над общей шуткой.
Максимально сосредоточившись, быстро выполняю порученную мне работу. Директриса уходит к себе, а учительницы неспешно попивают чаек вместе с завучем.
Закончив, я прощаюсь со всеми и переобуваюсь. Накидываю на себя громоздкий пуховик, шапку, вешаю сумку на плечо и убегаю, даже не взглянув на себя в зеркало.
Факультативов на сегодня нет, а решительный разговор с директрисой насчет увольнения предпочитаю отложить до завтра. На самом деле, я очень надеюсь успеть выскользнуть с территории до появления на ней Зимина! Радуюсь, что он в городе.
Но, на выходе из школы сердце в груди делает кульбит – он со счастливой улыбкой направляется ко мне, видимо, уже давно поджидая. Сбрасывает с головы капюшон черной толстовки.
И как обычно – вокруг нас никого. Я с трудом перевожу дыхание, борясь с панической атакой. Что Зимин вытворит, если узнает о моем плане бегства из города по-английски, не прощаясь?!
Впрочем, об этом лучше пока не думать, ноги и без того подкашиваются. Чуть-чуть сбавляю шаг. Поравнявшись с ним, останавливаюсь, чтобы сказать «привет».
– Привет, – тут же мягко отзывается он, затягивая в омут пристального взгляда. Уверенно подходит поближе, но я протестующе отпрыгиваю:
– Данил, стоп! Здесь нас могут увидеть! Я же твоя учительница, не забывай.
– Скоро все итак узнают, – его забавляет мой страх.
Странно, но Зимин не замечает, или делает вид, что не замечает моего «бледного» вида. А я рядом с этим малолеткой сама чувствую себя маленькой девочкой! Беспомощно. Аж бесит.
– Узнают?! – резковато уточняю.
– Тош, ну ты же в курсе, как я к тебе отношусь? – он говорит спокойно, – все по-чеснаку. Через сто семнадцать дней я совершеннолетний! Мы пойдем в ЗАГС и подадим заявление. Никаких проблем, я узнавал.
– Дань, а там, эээ.. в первый раз заявление только подают, и нужно еще подумать, – холодею.
– Да, месяц, это ж недолго. Потерпишь? – смеется. Ах, он еще и издевается, паршивец! Нагло хватает за руку, и тянет за собой, – ну что, пошли?! Невеста…
– Куда? – у меня шок.
– Провожу домой. А ты что подумала?
– Зимин! – шиплю, оборачиваясь и оглядываясь. Однако он сильнее меня, поэтому приходится тащиться за ним по снегу. Правда, уже через несколько метров он не тащит, а нежно ведет, если, конечно, это слово уместно в данном случае. Никого не стесняясь.
Кажется, я покрываюсь пятнами как олень, едва завидев в школьном дворе дедушку-сторожа. Хотя он, будучи уже навеселе, проходит мимо, не обратив на нас ни малейшего внимания. Зимин держит крепко, но я и сама уже тороплюсь уйти отсюда как можно скорее. К счастью, в густых сумерках распознать нас сложно.
На остановке, не сговариваясь, вместе заскакиваем в набитый людьми автобус. Зимин технично прокладывает нам путь к неплохому местечку в самом конце, у окна. Встаем там, держась за поручень.
Он молчит, снова оказавшись рядом, а молчать мне с ним ещё сложнее, чем разговаривать. Лихорадочно вспоминаю мудрые советы дяди Вани. От движения по неровной дороге нас обоих слегка покачивает. Опасаюсь лишний раз коснуться Зимина, даже случайно. Как будто в нем заложен детонатор, который в любой момент может взорваться от моего неосторожного движения. Не хочу провоцировать. Ни на что.
– Зря ты поехал, Дань, – бормочу себе под нос, – стемнеет скоро...
Он только насмешливо смотрит, не отвечая.
– А где ты был, почему не на занятиях? – продолжаю наш диалог. Молчать с Зиминым очень некомфортно, аж в пальцах покалывает.
– Ездил на треню мышцы покачать, и в танцзал.
– А откуда деньги? – спрашиваю, почти как жена.
– От монетизации видеоконтента, – спокойно, терпеливо отвечает он на мои расспросы. Бабулька рядом с нами явно оживляется, вслушиваясь. Мы замечаем это одновременно и обмениваемся улыбками.
– Слова такие умные знаешь, – подкалываю.
– Я знаю побольше, чем ты думаешь, – с такой же хитрой мордочкой парирует он.
На моей остановке быстро, через толпу пробираемся к выходу, зачем-то взявшись за руки. Зимин расплачивается за двоих, не успеваю я открыть сумку.
Мой дом отсюда недалеко. Покинув душный автобус, незаметно отнимаю руку и вижу, как он морщится от этого, почти болезненно. Но отпускает молча. Продолжаем идти, болтая о чем-то неважном. Я даже на какое-то короткое время забываю о нашей разнице в возрасте, и о том, что я его учительница.
С горящими от энтузиазма глазами, Зимин увлекательно повествует о своём творчестве. Звучит много новых или малознакомых для меня слов и терминов – чарты, трэки, музыкальные коллаборации… Я удивляюсь, когда мы оказываемся в подъезде у лифта, настолько незаметно пролетает время.
– Извини, на чай не приглашаю, – произношу шутливо. Собираюсь прощаться.
– Ну и ладно! А у меня есть для тебя сюрприз, – отвечает Зимин, улыбаясь. Слегка напрягаюсь:
– Какой?
– Давай отойдем, – он ловко подводит меня к широкому подоконнику у подъездного окна. А за окном, как обычно в это время, непроглядная темень. Из скрипящего лифта выходит и равнодушно смотрит на нас сосед со второго этажа, которого я здесь частенько вижу.
– Здрасьте, – бросает мне, и выходит на улицу. Смеюсь. Зимин веселит меня, с ним я как будто снова подросток, праздно шатающийся по подъезду, и настроение классное. Только бы не испортил.
– Короче, – сообщает он мне почти торжественно, – помнишь тот наш недавний трэк с Соммертом?!
– Ну да. Очень крутой, – отвечаю искренне, – я видела, что вы, если не ошибаюсь, только за первую неделю набрали миллионы просмотров?! И лайков…
Данил кивает, светясь от счастья, как маленький. И я так же глупо улыбаюсь ему в ответ, ощущая его триумф.
– Да, уже двадцать пять миллионов просмотров, правда, на его канале! Так вот, он на днях позвонил мне и позвал в Москву. Его пригласили в Камеди, а он, прикинь, договорился с организаторами и насчёт меня! Чтобы нас посадили с ним вместе, в первом ряду за столиками. Ну, потроллят немножко, там такой формат… Ты видела когда-нибудь шоу Камеди Клаб?
– Конечно! – обалдеваю.
Что, серьезно?! Несовершеннолетний парень из нашего захолустья, простой, детдомовский, будет сидеть в первом ряду за столиком известного на всю страну шоу звёзд Камеди Клаб?
Но то, что Зимин говорит потом, шокирует меня ещё больше:
– А я, в свою очередь, забил там и для тебя местечко! Соммерт только сегодня подтвердил. Мы можем ехать вместе.
Наступает тишина. Я смотрю в его прищуренные, смеющиеся глаза и понимаю – Данил ждет, что сейчас я брошусь с визгом ему на шею, или с поцелуями, или с чем-то еще подобным…
На секунду даже становится обидно, что мне не семнадцать! И что скоро я уезжаю из этого города. Навсегда.
Ясно, что никакой столик в Камеди Клабе мне не светит! А все потому, что у меня есть мозги и дядя Ваня, который все просчитал заранее. Становится очень горько, так горько, что, кажется, сейчас заплачу.
Как жаль, что в мои семнадцать лет жизнь была серой и пресной, и не было в ней такого яркого, искрометного Зимина и, наверное, уже не будет. Да, двадцать четыре года – это, конечно, очень круто! Но не тогда, когда ты понимаешь, что тебе не по пути с таким парнем. А еще, когда знаешь, что придется его обмануть.
Нанести такую серьезную обиду, которую в семнадцать, наверное, не прощают. И будут помнить до конца жизни!
Зимин мрачнеет, видя, что что-то пошло не так.
– Уже очень поздно, Дань, – бесцветно произношу, силясь улыбнуться, – ты такой молодец. Спасибо! Честно, я бы с радостью, но меня сейчас ни за что не отпустят с работы, а я ею, знаешь, как дорожу?
Он молчит, внимательно меня слушая. Есть у него такая привычка – слушать меня, затаив дыхание. Так меня не слушают даже мои чудесные девочки-первоклашки.
– Это, кстати, очень хорошо, что ты начинаешь приобретать такой звездный статус, – подшучиваю, взглянув на часы, – а звездам положена охрана, я буду меньше за тебя волноваться!
Смотрю сейчас не на него, а на падающий за обледенелым стеклом снег, так волшебно подсвечивающий невзрачные черные улицы.
– А ты на самом деле волнуешься?
– Мгм, – утвердительно мычу.
– И все считаешь меня маленьким?! – неожиданно берет меня за руку, – учеником…
– Ты и есть ученик. Пока, – добавляю неуверенно.
Зимин медленно стягивает с моих рук сначала одну кожаную перчатку, затем вторую. Замолкаем. Вроде ерунда, но чувствуется так интимно, что по всему телу сразу же разносится приятное, покалывающее тепло.
Шумно выдохнув, пытаюсь забрать руки. Он отпускает, но тут же уверенно и мягко подтягивает меня к себе за талию поближе. Даже моего более чем скромного опыта в общении с противоположным полом хватает, чтобы понять – Зимин не новичок в вопросах соблазнения.
Откровением для меня становится то ощущение, когда он еще даже не целует, а я вся уже как натянутая струна в ожидании этого! Когда и хочется, и страшно. Не помню, чтобы хоть один парень вызывал во мне такие эмоции.
Наверное, все дело в нервном перевозбуждении последних дней. И в остроте этих последних, проживаемых с ним эмоций. Просто он пока не знает о моем решении.
– Дань, а как же ты собираешься ехать в Москву без разрешения директрисы? – уворачиваюсь от близости его лица. Зимин хмыкает, но смотрит по-прежнему жарко.
– А когда я ее спрашивал?! – целует мою отвернутую от него голову в висок. Потом за ушком, убрав волосы в сторону. Ох, не зря этот хитрый жук заманил меня сюда, в такой густой плотный полумрак, где даже сопротивляться не особо хочется. И теперь так мастерски-нежно бормочет мне в уши о своей любви, что я, невольно вслушиваясь, растекаюсь лужицей в его объятиях. Уверена, что это рано или поздно закончилось бы поцелуем, не появись здесь Ленка так вовремя!
Цокая каблучками, она шумно заходит в подъезд и курсирует к лифту. Заметив нас или, вернее сказать, меня в обнимающейся у окна парочке, приостанавливается и смотрит с нескрываемым любопытством. Даже нажать на кнопку лифта забывает!
Мы с Зиминым оба одинаково долго выходим из оцепенения, когда ее интерес к нам становится очевидным.
– Привет, – радостно кричу ей из его объятий, как дурочка. Ленкино появление, это все равно что бодрящий душ. Аккуратно, но твердо отстраняю Зимина от себя. С удовольствием подмечаю, как его глаза разгораются опасным блеском. Но бесится он молча.
– Данил, это моя соседка Лена! Познакомься. Мне, правда, уже пора. Извини, – выпаливаю скороговоркой, – напиши, как доберешься домой, окей? Пока.
– И что, ты вот так уйдешь?! – кажется, он не верит. Даже ошарашен.
– Ну да, – я спрыгиваю с высокого подоконника, на который он умудрился незаметно усадить меня зачем-то.
– Тош, стой! Нет, – отзывается в привычной своей наглой манере, но затем, спохватившись, добавляет, – пожалуйста...
– Лен, придержи лифт, я уже иду! – кричу ей, не обратив на это никакого внимания. Улыбаюсь ему на прощание. Стараясь не бежать, по-быстрому иду к Ленке. Она, наконец-то, выходит из ступора и нажимает на кнопку лифта.
Зимин остается у окна один и, судя по всему, очень злой. Стоит, не двигаясь, засунув руки в карманы.
Время кажется мне вечностью, пока тяжелая лифтовая конструкция, скрипнув, начинает свое ухающее движение к нам с Ленкой откуда-то сверху. Я шагаю в лифт вслед за ней, но, поколебавшись немного, решаюсь выглянуть напоследок и посмотреть на него:
– До завтра, Дань! Будь осторожен!
Но Зимин не отвечает, не отрывая от меня волнующего, пронзительного взгляда. Ленка молчит тоже и лифт закрывается, медленно унося нас наверх.
Я знаю, что уже глубоко закопалась в своем вранье, но, как пчела в меду, вязну в нем только глубже. Кто ж знал, что это простое полушутливое обещание приведет к тому, что Зимин теперь на полном серьезе будет считать меня своей невестой?!
Я оплошала, пора признать. И просто сделать откат назад уже не получится. Зимин не даст.
А значит, хочется мне того или нет, пришла пора действовать! Придется быстро сбегать, сжигая за собой все мосты. Но сделать это так, чтобы он узнал о моем побеге последним.
