Текст книги "Сторонний взгляд (ЛП)"

Автор книги: И. Картер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

И. С. Картер

Сторонний взгляд

Серия: Багряный крест (книга 2)

Автор: И. С. Картер

Название на русском: Сторонний взгляд

Серия: Багряный крест_2

Перевод: Afortoff

Сверка: betty.page (1-13 гл)

Редактор: Екатерина Лигус

Обложка: Таня Медведева

Оформление: Eva_Ber

Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления!

Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения.

Спасибо.

Это вторая книга серии «Багряный крест». Она может читаться как отдельная, но для полного понимания сюжетной линии стоит начать своё знакомство с героями с романа «Обреченность».

* * ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ **

«Сторонний взгляд» – самобытный тёмный роман, следующий за первой книгой серии «Багряный крест» – «Обреченность».

Читатели, требующие деликатного подхода, возможно, пожелают обойти эту книгу стороной. Отойдите, тут совершенно не на что глазеть.

Читатели, которым нравится танцевать на темной стороне, занимайте ваши места и наслаждайтесь поездкой.

Эта книга только для взрослой аудитории, так как содержит сцены насилия и откровенные сцены сексуального характера.

«Каждый из нас – свой собственный дьявол, и мы превращаем этот мир в свой собственный ад»

Оскар Уайльд (Герцогиня Падуанская)

Вы вернулись.

Вам понравилась тьма.

Вы жаждете большего.

Не волнуйтесь, я сохраню Ваш секрет.

Пролог

Грим

Нет. Мама, пожалуйста, я не хочу.

– Поднимайся, ты, жалкое отродье. Прекрати ныть и покажи своему отцу, что ты достоин своего имени.

Руками я вцепился в низ её дорогих кашемировых брюк, но это бесполезно. Слезы солеными ручейками скатываются по подбородку крупными каплями, приземляясь на её лакированные кожаные туфли.

В моем периферическом поле зрения вновь появляется нож, серебристое лезвие блестит, ослепляя меня и побуждая повернуть голову, протянуть руку и взять его. Это не что иное, как хорошо отполированный нож для стейка, один из тех, что слуги подают к семейному ужину. Чёрная, удобной формы костяная ручка комфортно ложится в руку, зазубренный край идеален для разрезания толстых кусков мяса.

– Возьми гребаный нож, Генри, – наконец приказывает отец, но его голос тихий, спокойный и властный, он словно специально создан, чтобы произносить такие слова.

Маленькая девочка, привязанная к невысокому металлическому столу, хнычет, и мой расплывчатый взгляд опускается на её побледневшее лицо. Её темно-карие глаза, запавшие и широко распахнутые, смотрят на меня, умоляя о помощи. Я могу почувствовать запах её страха, он едкий, словно из канализационного люка, и обжигает слизистую моего носа. Когда она писается, и тёплая жёлтая жидкость стекает с края стола, брызгая на бетонный пол, я вжимаюсь в ноги моей матери, проглатывая желчь, обжигающую мое горло.

Она выглядит не старше меня, пять, возможно, шесть лет, и я не знаю, кто она или откуда пришла. Здесь я никогда не сталкивался с другими детьми. Ни у одного из штата нашей прислуги нет детей, чтобы я мог с ними играть, так что её присутствие сбивает с толку. Плюс – она полностью обнажена и так болезненно худа, что я могу рассмотреть до мельчайших подробностей каждое из её ребер.

– Генри, – предупреждает мой отец, размахивая ножом, сжимая его в пальцах и протягивая его мне. – Возьми нож и сделай то, что твоя мать только что сказала тебе.

Я смотрю сначала на нож, потом на бледное лицо девочки. Сопли дорожками стекают из её ноздрей, забиваясь под тряпку кляпа, насыщая грубую ворсистую ткань пастельных тонов, которая уже не способна поглощать жидкость.

– Сделай это сейчас. Не заставляй меня снова приказывать тебе, мальчик.

Приказ эхом отдается в моих ушах, несмотря на то, что был сказан тихим, уравновешенным тоном.

Руки матери запутываются в моих волосах, и я подаюсь навстречу этому прикосновению в поисках утешения. Но это не успокаивает меня. Бездушными пальцами она обхватает мой череп и толкает вперед. Нож теперь всего лишь в дюйме от моего лица. Всё, что я должен сделать, – потянуться и взять его, и всё это прекратится. Я смогу закрыть глаза и притвориться, что это никогда не происходило. Я могу подняться по лестнице в отведенное мне крыло нашего дома и заползти в свою кровать. Это всё может быть просто сном.

Все моё тело замирает, когда я дотягиваюсь до оружия. Моя рука прекращает дрожать, и я обхватываю ручку, согретая кожей кость ощущается инородной в моей хватке.

Улыбка расцветает на красивом лице моего отца, когда кончики моих пальцев сжимаются, а руки моей матери ослабляют хватку в моих волосах.

– Хороший мальчик, Генри, – воркует она. – Теперь погрузи его прямо ей в горло. Не бойся, дитя. Это так же просто, как резать жаркое от нашего повара в обед.

Я поворачиваю голову и смотрю на свою мать. Изящные черты её лица безмятежны, ни грамма злого умысла, психоза или зла не окрашивает её лицо. То, что она просит меня сделать, – нормально для неё. Желание, чтобы я прирезал маленькую девочку, ничего не значит для неё. Нет, так неправильно – это доказывает мою значимость для неё, для фамилии Реншоу.

Я позволяю своим глазам ещё раз осмотреть её лицо в поиске любого признака неправильности, мой юный разум нуждается в комфорте одобрения взрослого.

«Это всё – просто игра, просто сон. Мать и отец говорят, что всё в порядке, что всё правильно – то, что они хотят, чтобы я для них сделал».

Я поворачиваюсь и ещё раз смотрю на своего отца, нуждаясь в его одобрении, чтобы отогнать холод, проникающий мне в грудь, и я вижу то же, что увидел на лице моей матери, – гордость, принятие и намек на волнение. Почему он взволнован? Из-за того, что я почту семейное имя?

Вселяющий одобрение кивок его головы в сторону девочки заставляет меня сделать шаг вперёд на твёрдых и устойчивых ногах.

«Погрузить нож её в горло».

Она будет из-за этого сильно истекать кровью?

Эта девочка умрёт?

Останавливаю взгляд на её шее, покрытой синяками. На белой коже черные и фиолетовые пятна. Я следую за отпечатками на её коже до подбородка к ткани, закрывающей её рот. Я быстро осматриваю её веснушчатый нос и останавливаюсь на наполненных страхом карих глазах.

Рука теряет твердость и начинает зеркально повторять лёгкую дрожь её тела. Рука, держащая нож, дрожит, в то время как девочка начинает рыдать. Каждое моргание её испуганных глаз приносит новые слёзы. Почему я должен причинить ей боль? Что она сделала? Я хочу спросить, сделала ли она что-нибудь плохое. Это какое-то наказание, однако я точно знаю, что я не был непослушен, и всё же это выглядит и как моё наказание.

– Сделай это, сын, – требует мой отец. В его голосе теперь улавливается намёк на предвкушение.

– Генри, – успокаивает меня моя мать, – делай так, как велит тебе отец, – небольшая заминка в её дыхании – единственная подсказка изменения воздуха вокруг нас.

Я поднимаю руку. Лезвие направлено непосредственно в цель. Я двигаюсь вперед, и моё тело достаточно близко, чтобы ощутить колебания стола, которому передается дрожь девочки. Моя рука поднимается всё выше и выше. Зубчатое лезвие побуждает меня погрузить его в её подвергнутую издевательствам плоть.

Мои глаза ещё раз находят её, и она моргает, медленно закрывая свои веки. Когда они снова открываются через несколько секунд – дрожь уходит, и она замирает. Зловоние страха рассеивается, как будто свежий ветер пронёсся через комнату и забрал с собой вонь ужаса.

Её голова едва заметно кивает.

– Сделай это. Всё в порядке, – слышу её шепот в своей голове.

– Нет. Я не хочу, – шепчу я в ответ.

Я стремительно опускаю руку, мои глаза встречаются с глазами девочки, и в последний момент я бросаю нож в дальний угол комнаты. Он подскакивает с металлическим лязгом по гладкому бетонному полу, и глаза девочки устремляются в угол, прежде чем она закрывает их, как мне кажется, с едва заметной улыбкой.

– Генри! – визжит моя мать, затем хватает меня за предплечья и оттаскивает от стола. Я теряю равновесие, отброшенный в сторону, и жестко приземляюсь на своё бедро. Отползаю назад, пока моя спина не бьется о дальнюю стену. Я вздрагиваю из-за дуги разворачивающейся боли внизу моего левого бока.

– Ты ничего не стоящий кусок дерьма! – кричит она, пока шагает к ножу, который я отбросил. Она нагибается, чтобы подобрать его, а затем направляется ко мне. Гордость в её глазах сменил бушующий гнев. Она выглядит бесчеловечной, когда её длинная изящная шея так сильно напряжена, а челюсть сжата, и весь ее лик искажает от ярости.

Я подтягиваю колени, обхватываю их руками и утыкаюсь в них лицом, пытаясь сделать себя как можно меньше. Она подходит ко мне и останавливается. Её дыхание хаотично, ноги нервно постукивают по полу.

Воцаряется тишина. Я перестаю дышать. Затем боль врезается в мои рёбра.

– Вставай! – ревёт она, затем пинает меня ещё раз в бок. Я чувствую треск в ребрах, и агония крадёт моё дыхание. Затем она свободной рукой тянется к моим волосам, поднимая меня на ноги, и я открываю глаза, чтобы бессмысленно посмотреть на своего отца в поисках помощи.

Он не обращает внимания ни на свою жену, ни на меня, когда она лупит меня, не оставляя живого места. Он стоит над столом, к которому привязано тело маленькой девочки. Я вижу, как он вытаскивает больший нож из внутреннего кармана своего сшитого на заказ костюма и точным быстрым движением перерезает ей горло. Ноги девочки дергаются несколько раз, а затем она замирает. Там, где на пол через край стола лилась её моча, теперь густой темной рекой бежит кровь.

Шум плача заполняет комнату – я хочу заткнуть уши руками, чтобы заблокировать его, но не могу избавиться от хватки моей матери, вцепившейся мне в волосы. Это ощущается так, как будто она вырывает мне волосы с корнем.

– Заткни его, Эмилия, – инструктирует мой отец, в то время как начинает расстегивать свой ремень.

Шум в комнате – от меня.

Моя мать тянет сильнее, отдергивая мою голову назад и выставляя моё горло.

– Ты не Реншоу. Ты жалок.

Я вижу, как мой отец залезает на стол и начинает толкаться на девочке. Его движения раскачивают металлический стол, вынуждая ещё большие реки крови пролиться через края.

– Смотри на меня, когда я разговариваю с тобой, мальчик.

Моя мать жёстко тянет меня ещё раз. Моя шея так сильно отклонена назад, что я даже не могу втянуть воздух в свои легкие.

– Мне следовало бы убить и покончить с тобой. Ты не достоин быть нашим сыном. Но ты скоро научишься, мальчик. Ты скоро поймёшь, какую жизнь ты мог бы иметь. Это просто позор, что ты увидишь это с другой стороны стола.

Её свободная рука отодвигается назад, и я жду удара.

Но не её рука возвращается обратно к моему лицу. Это – нож.

Боль иссушает мою кожу как кислота, пока она медленно режет от моей верхней губы через щеку. Закрываю глаза, воздух из моих легких испаряется, и с каждый медленным морганием я всё дальше от этой комнаты.

Мгновение.

Мой отец врезается в тело убитой девочки, пока моя мать режет своего собственного ребенка.

Секунда.

Чистый экстаз мерцает в глубинах её глазах цвета зеленого мха, когда она следит за движениями ножа по моему лицу.

Миг.

Единственный бриллиант ярко искрится в серьгах.

Мгновение.

Это – последняя вещь, которую я вижу, прежде чем мой мир, моя жизнь и моё детство было уничтожено.

Одно лишь мгновение.

Глава 1

Грим

На деньги не купишь чувства.

И этот ублюдок – прекрасный пример.

Растянувшаяся по всему пространству, куда не кинь взгляд, недвижимость первоначально производит впечатление хорошо охраняемой, но на самом деле пара парней-трусов в охране и несколько ротвейлеров – вот и вся охрана.

Я убил охрану, и теперь собаки подчиняются моим приказам. Я как современный Крокодил Данди, но без глупой шляпы или жалкого ожерелья, сделанного из зубов. Трофеи, что я ношу вокруг моей шеи, – нечто большее, чем все призы, выигранные в борьбе с дикими животными. Я оплатил их своей кровью, плотью и здравым смыслом. И это делает их бесценными.

Этот удар – личный.

Ради этого я работал годами.

Проникнуть в главный дом так просто – нужно лишь использовать отрубленную руку одного охранника для того, чтобы активизировать сканер отпечатка пальца.

Двойные дубовые двери распахиваются, заманивая меня в роскошное пространство особняка, они словно руки матери приветствуют возвращение своего сына домой с войны.

Моя мать.

Я рассеянно пробегаю пальцами по кулону, что висит у меня на шее. Кожа податливая и мягкая, как масло. Месяцы носки трансформировали объект во что-то ощутимое, гибкое и достойное моего прикосновения. Мне приносит удовлетворение прикосновение к остаткам хрящевой ткани, ощущение пластичности под пальцами. Перестаю поглаживать кулон, когда касаюсь пальцами большого брильянтового гвоздика в проколе мочки. Она всегда была такой гордой и тщеславной сукой. Ношение богатства давало ей ложное чувство власти. Эта власть теперь принадлежит мне. Я забрал её у неё.

Я всё у неё забрал.

Захожу в роскошную прихожую, попутно пряча последний уцелевший кусочек женщины, которая меня родила, под свободную ткань футболки. Я готов к сражению, мой топор в одной руке, а десятидюймовый охотничий нож «Бусси Батл Мистрес» (прим. марка ножа), который я нежно называю «Мисси», в другой.

Величественный дом устрашающе молчалив.

Ни одна душа не приближается ко мне, никто не пытается остановить неизбежную резню. Всё это ощущается слишком легким. Возможно, это просто мой счастливый день. А возможно, нет. Давайте выясним.

Я не заморачиваюсь маскировкой и направляюсь по парадной лестнице, следуя по пути старых воспоминаний. Мне было не больше пяти или шести, когда я был здесь в последний раз, но здесь всё так же, как и в моих детских воспоминаниях, – расположение этого огромного дома выжжено в моём мозгу.

Я прохожу многочисленные двери, мои тяжелые ботинки громко стучат по полированным полам, прежде чем я останавливаюсь перед хозяйскими покоями. Я знаю, что за этой дверью экстравагантно украшенная комната, с канделябрами и изысканным убранством, мебелью в стиле Людовика XIII. Показная попытка замаскировать грязь.

Я не сомневаюсь, что апартаменты такие же роскошные, какими я их и запомнил, даже за всё ещё закрытыми дверьми. Мои глаза сразу же останавливаются на всём этом, а ноги начинают двигаться до того, как мозг догоняет движение тела.

Он там. Я могу чувствовать его, это ощущается под моей кожей.

Я могу ощущать его толстые пальцы, проникающие в моё юное тело. Я могу обонять его дорогой одеколон, пока он смешивается с его потом и капает в мои глаза.

Страх здесь нежелателен. Я уже не тот мальчик, я – ангел смерти.

Движение позади избавляет меня от этих нежелательных мыслей, и я оборачиваюсь, поднимая оружие, – мои руки готовы нанести удар.

Прихожая позади меня заполняется обнаженными телами. Мужчины, женщины и дети – все согнаны к выходу двумя женщинами в униформе служанок. Более старая из двух останавливается как вкопанная, как только понимает, что я поймал её в поле своего зрения, и она смело притягивает руками двух маленьких детей к своим бокам, используя их тела как свой шит.

– Вы здесь, чтобы убить всех нас?

Я поднимаю голову, игнорируя её вопрос и оценивая язык тел детей, которыми она прикрывается.

Их тощие тела все в синяках и не трясутся от страха. Они были обучены повиноваться, привыкли думать, что их жизни им не принадлежат и что их тела – это просто сосуды для удовольствия других.

– Возможно, им лучше быть мертвыми? – я двигаю своим топором перед детьми позади неё.

– Нет! – этот неистовый ответ заставляет её притихнуть, и я поднимаю свои брови в знак сомнения. Насколько я знаю, она – добровольный соучастник. Женщина задирает подбородок и бесстрашно смотрит в мои глаза, её пристальный взгляд быстро опускается на ухо моей матери у меня на шее, которое выскочило из-под выреза футболки.

– Они достаточно настрадались, позвольте мне позаботиться о них, – умоляет она.

– А откуда мне знать, что ты сделаешь так, как говоришь?

Она немного медлит, не уверенная в том, что позволит правде слететь с её губ, прежде выпрямляет спину и смотрит мне прямо в глаза. Я вижу сочувствие и силу в её взгляде.

– Потому что я знаю, кто вы. Вы – Генри. Я спасла вас однажды. Позвольте мне сделать то же самое для них.

Я осматриваю её лицо, пробуя сравнивать его с любым из лиц в моих воспоминаниях о пребывании здесь, но это не даёт результата.

– Поверьте мне, Генри. Возмездие будет вашим.

«Возмездие будет вашим».

Я слышал эти слова раньше. Я жил этими словами, которые произнесла безликая женщина, проникающая в мои сны.

Я всматриваюсь в лицо этой миниатюрной женщины в возрасте и вижу только правду, ни капли обмана.

Единственным кивком я одобряю её просьбу, и она не колеблется даже секунду. Держа руки на плечах обоих детей, она направляет их вниз по коридору, догоняя других, кто бежит из этого особняка ужасов.

Я должен помочь им. Я должен удостовериться, что они все в безопасности.

«НЕТ».

В первую очередь, я должен убить одного из тех, кто здесь заключил меня в тюрьму.

Такова моя цель – моя единственная заповедь.

И вновь я оказываюсь стоящим перед картиной от пола до потолка, изображающей Святого Жермена – ангела-хранителя детей, ставших жертвами надругательств.

Этот урод думает, что это забавно.

Я режу антикварное полотно, уничтожая шедевр, вероятно, стоящий сотни тысяч, тем не менее, мой гнев не ослабевает.

Позади теперь уже каркаса того, что однажды изображало молодую пастушку в поле, находится дверь к уничтожению сэра Майкла Форестера.

Я хватаю отрубленную руку мёртвого охранника и ещё раз использую её как пропуск.

Замок открывается с мягким шипением, и я втыкаю мой небольшой поясной нож в дверную раму, таким образом гарантируя, что она останется открытой.

За дверью экран от стены до стены, на него проектируется изображение с камеры. Эта область для сэра Майкла, чтобы наблюдать за тем, как его «гости» изнашиваются до оболочки, отдаленно напоминающей их прежних. Это – то место, где он дрочит на сцены фильмов, что сам снимает, а затем продает другим извращенцам, получая в результате миллионы баксов. Фильмы о мужчинах, о женщинах, но преимущественно о детях, низведенных до обыкновенных дырок, пригодных для любого использования.

Он делает запись прямо сейчас.

Экраны мерцают от изменения углов съёмки камеры, показывающей одну и ту же сцену с разных ракурсов.

Сэр Майкл обнажен ниже пояса, его дряблая задница напрягается от каждого зверского толчка бёдер.

Под ним молодая женщина, связанная, но без кляпа. Я могу видеть, что она не издаёт ни звука, хотя её рот не заткнут, губы остаются неподвижными. Её глаза закрыты, а тело смещается только от толчков насильника.

Её влагалище заполнено чем-то, напоминающим маленький деревянный кол, в то время как задний проход широко растянут, чтобы принимать крошечный член Сэра Майкла и несколько пальцев каждой из его рук. Её длинные спутанные светлые волосы свисают с конца скамьи и скользят по грязному полу.

Она, вероятно, уже мертва. Её хрупкое бледное тело – абстрактное собрание синяков и вертикальных отметин, и всё же её лицо безмятежно и совершенно безучастно.

Я поражен её неподвижной красотой. Ноги приросли к полу, а пристальный взгляд прикован к её лицу.

И только из-за того, что я пристально изучаю её черты, замечаю, как всего лишь раз затрепетали её веки, и этого достаточно для меня, чтобы покончить с этим. Прикончить его и закончить её страдания, быстро перерезав с помощью «Мисси» мягкую кожу его шеи.

Я планировал поиграть с ним перед его кончиной. У меня был целый список весёлых игр, чтобы сыграть с сэром Майклом, но эта девушка изменила все мои тщательно разработанные планы, и теперь он должен умереть быстро.

Поворачиваясь к двери с боку экрана, я толкаю её, открывая в тот момент, когда сэр Майкл выплескивает свою сперму по всей поверхности её израненной спины.

Рёв его оргазма заглушил мои шаги, и прежде чем последний всплеск спермы выходит из головки его члена – «Мисси» в его глотке. Одного медленного движения её зазубренного края по уязвимому месту практически достаточно, чтобы обезглавить всё ещё извергающееся тело сэра Майкла Форестера.

Я наблюдаю за темно-красными брызгами из его шеи, моя хватка на его лбе единственное, что останавливает его от падения поверх тела, распростертого под ним.

Струи спермы, расписавшие её тело, быстро смыты рекой крови. Кровь омывает её медно-красной теплотой его утекающей жизненной силы, смывая все следы прочь с её подвергшейся издевательствам кожи.

Когда Сэр Майкл издает булькающий последний вздох, я отбрасываю его мертвое тело на пол, даже не позаботясь взять трофей. Вместо этого я быстро освобождаю девушку от скамьи и притягиваю её безжизненное тело в свои руки.

«Бл*дь, я никогда не видел никого красивее».

Одним пальцем я мягко очерчиваю её бровь, оставляя полосу крови на её нежной коже.

Её веки трепещут и открываются от моего прикосновения, и я всасываю дыхание, когда вижу их ярко-голубые глубины. Она смотрит на меня, не шелохнувшись. Взгляд этих глаз причудливого цвета проходит прямо сквозь меня. Её зрачки не расширены, ни разу не двинулись, они никогда не двигаются, они просто такие. Если бы я не ощущал её грудную клетку, поднимающуюся и опускающуюся напротив моей, я бы мог поклясться, что эти глаза принадлежат мертвецу.

Хотя она не мертва. Она жива, и когда её маленькие тонкие руки пробегают по моей груди и вокруг шеи, я клянусь вернуть жизнь в эти глаза. Я клянусь на крови, что разлилась вокруг моих ног, что её глаза никогда больше не увидят боль.

С этим молчаливым обещанием я вкладываю свой нож в ножны и широкими шагами выхожу из комнаты, оставляя за собой кровавые следы ботинок.

Она утыкается в мою грудь, её голова лежит всего в миллиметрах от трофея, который я взял у моей матери, и с нею в моих руках я не нуждаюсь в получении большего.

Эта потребность насыщена, поскольку я знаю, что эта девушка в моих руках – мой главный трофей.

Глава 2

Грим

– Немедленно позовите гребаного Дока! – реву я, когда направляюсь в «Хантер Лодж», удерживая в руках свой драгоценный трофей.

Всю поездку я вел машину как маньяк, подталкивая «Кадиллак» за его возрастной предел. Девушка растянулась у меня на коленях, мешая управлять автомобилем. Любого другого человека я бы положил на заднее сиденье, не заботясь о том, переживут ли их коматозные тела такую жёсткую поездку. Но я не мог сделать этого с ней. Несмотря на то, что её слабое тело обмякло, как только она потеряла сознание спустя лишь несколько минут после того, как мы покинули собственность Сэра Майкла, я противился тому, чтобы отпустить её. Я продолжаю вести машину, одним глазом следя за дорогой, другим – за ней. Одной рукой я держу руль, пока другой прижимаю её обнаженное, окровавленное и избитое тело к своей груди.

Она пахнет как солнце и только что скошенная трава. Этот аромат овладел моими чувствами и выгравировал отметку на поверхности моего взбудораженного и, как правило, возбужденного мозга, посадив ряд диких цветов в растерзанном и бесплодном пейзаже. «Как может человек, весь покрытый мерзостью, пахнуть как летний день?»

Анна выбегает из двойных дверей «Лоджа». Доверенная экономка Коула Хантера теперь управляет роскошной недвижимостью, заполненной слабыми жертвами пыток и надругательств.

– Отнеси её в библиотеку, – командует она своим мягким голосом, пока оборачивает мягкое одеяло вокруг выставленного напоказ тела девушки, подворачивая ткань вокруг неё настолько хорошо, насколько она может, поскольку я отказываюсь даже на дюйм отстранять её от себя.

– Я разбужу Дока, – добавляет она, а затем мчится обратно в «Лодж», оставляя меня глазеть на девушку в собственных руках.

В жилище Коула полную неделю работает медик, две медсестры, а также есть целый ряд психотерапевтов по вызову. Это совсем не то, чего вы ожидаете от недавно воскресшего нового главы «Багряного Креста», человека более могущественного, чем те, кто управляют Европой и остальной частью Западного мира.

Делая осторожные шаги, я поднимаюсь по каменной лестнице и прохожу через внутреннюю прихожую. Справа от меня двойные двери библиотеки, они широко распахнуты и ожидают меня. Окидываю взглядом комнату, я постоянно в состоянии боевой готовности, а с этой неизвестной девушкой в моих руках я особенно осторожен. Мой пристальный взгляд останавливается на плюше кроваво-красного дивана, достаточно большого, чтобы вместить полдюжины людей, он полностью заполнен диванными подушками, а большой вязаный плед перекинут через спинку.

Мои руки, более нежные, чем я когда-либо мог представить, что они могут быть такими, бережно размещают девушку на подушках, подкладывая их ей под голову так, чтобы она была надёжно укутана в их мягкой колыбели. Я замечаю плед, висящий на спинке, быстро подхватываю его и укутываю в него её тело, закрывая её ещё одним слоем защиты. Мне плевать на кровь и грязь, покрывающие её кожу, которые, вероятней всего, испортят всё, к чему прикоснутся.

– Грим, – голос прерывает мои размышления, я медленно поворачиваю голову, чтобы встретиться лицом к лицу с его владельцем.

– Коул, – отвечаю я, не беспокоясь о том, чтобы что-то ещё произнести, полный решимости удостовериться, что каждый дюйм кожи этой девушки защищен от взгляда любого. Не то, чтобы Коула это заботило. У него есть его собственная сломанная кукла, чтобы заботиться, несмотря на тот факт, что Фей никоим образом не сломана. Эта сука Крэйвен сильнее, чем множество мужиков из тех, что я встречал. Однако она теперь принадлежит Коулу, и он доказал, что будет защищать её ценой собственной жизни. Это было тем, что как я полагал, никогда не увижу, – Коул Хантер, влюбленный в шлюху Крэйвен, но это другая история.

– Кто она тебе, Грим? Я никогда не видел, чтобы ты так беспокоился о жертве.

Я слышу, как он проходит дальше в комнату, и инстинктивно выпрямляюсь, используя большую часть своего тела, чтобы спрятать девушку от его внимательного взгляда.

– Не беспокоюсь – просто жду Дока, – отвечаю я в ответ на его любопытство.

– Тогда почему ты защищаешь её, брат? – надавливает он ещё раз, заставляя меня сорваться, мои кулаки сжимаются. Я никогда не хотел идти против Коула Хантера, моего брата, хоть и не по крови, но по связи, но я пойду, если он будет и дальше давить.

– Я же сказал, что она – никто, – выдавливаю я сквозь зубы, по-прежнему находясь спиной к нему. – Я никогда раньше в своей жизни не видел её. Скорей всего, она умрёт в течение часа. Я забрал её из дома Форестера. Всё сделано.

– Ты взял Форестера сам? – неверие слышится в его словах. – Какого хрена, Грим, я же сказал тебе – ещё не время. Я приказал тебе не делать это одному, – гнев вытесняет неверие, сильнее понижая тембр его глубокого голоса, превращая в тот, который некоторые могли бы интерпретировать как предупреждающее рычание животного. Но я не воспринимаю его как угрозу. Я слышу в нём вызов.

Смело разворачиваясь на ногах, чтобы быть лицом к нему, мои кулаки сжимаются по бокам, руки дергаются от неудержимой потребности причинить вред и увидеть кровь.

– Я просто сказал, что дело сделано, – заявляю я своим собственным предупреждающим тоном. – Форестер – лишь оболочка и остатки жира и костей. Я перерезал его глотку и оставил на полу его же студии, и даже не отрезал его червивый член в виде сувенира. Теперь ты счастлив? Или я должен выдать тебе полную версию? Тогда ладно: сначала я замочил ублюдка в домике охраны. Он был слишком занят, смотря какого-то круглолицего придурка на YouTube. Каждый раз, когда камера наводилась на тушку придурка или сиськи жиртреста, парень из безопасности сжимал свой паршивый член так, как будто пытался убить гребаную штуку. После того, как я приколол его к креслу, воткнув кинжалы в его оба глаза, я убедился, что взял его другую руку, чтобы открывать все сканеры отпечатков пальцев на воротах. Затем…

– Достаточно, – ревёт он, двигаясь вперед, пока мы не оказываемся нос к носу. – Я отдал тебе прямой приказ, Грим. Ты снова не подчинился мне, подвергая опасности не только себя, но и любого невинного в том доме, – он вперивается в меня взглядом в течение целых двадцати секунд молчания, прежде чем прикрывает их со страдальческим вздохом.

– Что, если бы кто-то из «Багряного Креста» выжил и видел тебя?

– Их не было, и они бы не смогли, – прерываю я.

Его глаза быстро распахиваются.

– Что, если бы ты провалился?

Коул никогда не показывает слабость в виде эмоций. Помимо гнева – только гнев и случайный взрыв ярости, Коул – беспристрастный, надменный, хладнокровный и холодный. Но сейчас в его глазах что-то ещё. Эта слабая эмоция, но, тем не менее, она там присутствует. Страх. Сопереживание. Сострадание. Забота. Всё из этого из-за меня.

И это чертовски выводит меня из себя.

– Я никогда не терплю не удач. Так что, если ты закончил с этими тошнотворным откровенным разговором по душам, то я должен найти грёбаного Дока, прежде чем эта сука умрёт на твоем дорогущем диване.

Я не хочу оставлять её, но я сделаю это, если это означает, что я смогу избежать обеспокоенности в глазах Коула.

Он знает, что Форестер сделал со мной. Он знает, потому что я был бы мёртв, если бы он не спас меня. Я навсегда увековечен в одном из больных фильмов Форестера. Мой последний вздох навечно зациклен на повторе, в то время как извращенные ублюдки во всем мире передёргивают свои члены на смерть униженного, травмированного маленького мальчика.

– Уйди с дороги, Хантер, – требую я. Моя кровь кипит в венах от близости его тела к моему. Мой собственный разум кричит на меня, что надо убраться от его глаз, смотрящих на меня, потому что в них вспыхивает жалость.

– Оставайся здесь с девушкой, – наконец, отвечает он. – Я пойду и выясню, почему Дока нет так долго.

А затем он уходит.

Не мигая, смотрю на пустой дверной проём, из горла рвутся рваные вдохи. Кровь мчится к мозгу и приливает к глазам, давление за моими веками повышается, и только одна вещь сможет остановить мой окончательный взрыв.

«Пустить. Кровь».

Я поворачиваюсь и нависаю над укутанным в плед распростёртым телом девушки.

Руки в дюйме от моего пояса с инструментами. Пальцы бегло обследуют большой нож, игнорируя зов «Мисси», чтобы остановиться на маленьком ноже для разделки филе, который я люблю использовать для игр.

Металлический шепот у кожи – этот звук настолько эротичный, как и стон суки, когда я вытаскиваю лезвие из ножен. Мускульная память заносит руку под совершенным углом, а мои глаза фиксируют слабый пульс на шее девушки. А затем одним быстрым и точным движением запястья погружаю нож глубоко в плотные мускулы своего бедра.

Моргаю глазами, резкая сладкая боль стирает прочь всю жажду крови.

Тепло покрывает кончики пальцев, и я подношу их ко рту, чтобы насладиться медно-красным вкусом. Мое дыхание восстанавливается, а тело замирает.