Текст книги "Не загоняйте убийцу в угол"

Автор книги: Хосе Мариа Гелбенсу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Сонсолес попробовала представить себе убийцу, который корчится от смеха где-нибудь на средиземноморском пляже, и с трудом сдержала скептическую ухмылку, которую подруга, возбужденная собственными доводами, к счастью, не заметила. Но, зная, с каким упорством Ана Мария обычно бралась за выполнение принятого решения, Сонсолес опасалась худшего. Сейчас Ана Мария твердо решила принять участие в расследовании. «Какое участие она может принять?» – спрашивала себя Сонсолес.

– Прислуга – вот кто всегда все знает. Поэтому я решила действовать через Дору, подругу Хуаниты; ты знаешь, хотя Дора не местная, с Хуанитой они подружки. Да-да, – сказала она, заметив удивление на лице Сонсолес, – с той самой Хуанитой, которая обнаружила тело судьи, – и поскольку Сонсолес продолжала смотреть на нее с удивлением, добавила: – Она была вместе со своей тетей, кухаркой судьи Медины; с той чуть инфаркт не случился, и Фернандо пришлось идти оказывать ей помощь. – Удивление на лице подруги сменилось непониманием.

– Она приходящая прислуга у Карлоса Састре; Хуанита, не ее тетя, – пояснила Ана Мария уже чуть раздраженно.

– А я и не знала, – сказала Сонсолес. – Значит, Хуанита приходящая прислуга Карлоса, которого ты опекаешь.

– Опекаю? Почему ты так сказала?

– Да просто так, ни почему. Значит, именно эта девушка обнаружила труп…

– Как это «просто так»? Что значит «опекаю»? Изволь объясниться.

– Ана, дорогая, да ничего это не значит! В моих словах не было никакого второго смысла, если ты из-за этого сердишься. Неужели ты могла подумать, будто я на что-то намекаю? Просто вы действительно его опекаете, это же так, ну признай.

– Мы, – подчеркнула Мария, – не я.

– Ну хорошо, хорошо, не будь занудой, я тебя прошу. И… – Сонсолес замолчала, пытаясь собраться с мыслями – ах, да, вспомнила, о чем мы говорили. Значит, ты хочешь превратить Дору в сыщика?

– Я попрошу ее поговорить с Хуанитой и внимательно выслушать, что та скажет; вот тогда и ты убедишься, что друг другу они рассказывают совсем не то, что судье де Марко. В конечном счете, все можно узнать только таким образом и не спорь.

– Судье де Марко? Ничего себе! Почему ты стала так называть Мариану?

– Ну потому что сейчас она выступает в роли судьи, а не хорошей знакомой.

Сонсолес от души рассмеялась. А потом, подумав, сказала:

– Да, кстати, Ана, ты знаешь кого-нибудь, кто пользуется опасной бритвой?

Ана Мария пристально посмотрела на нее.

– Почему ты спрашиваешь? – настороженно спросила она. – Тоже ведешь собственное расследование?

– Нет, что ты, – ответила Сонсолес. – Конечно, я думала… думала об убийстве… не без того, – она смешалась и знала, что Ана тоже это заметит: у той было безошибочное чутье. Сонсолес пожалела, что вообще задала этот вопрос, не надо было спрашивать неожиданно, без всякого перехода, – ну, о том, что судью Медину убили складным ножом, – призналась она, а потом взглянула на подругу: – Честно говоря, я и сама не знаю, почему задаю такие дурацкие вопросы…

Ана Мария посмотрела на Сонсолес очень серьезно; в глубине ее глаз застыл упрек.

– Можешь вычеркнуть Фернандо и Карлоса из своего списка, – сказала она так выразительно, что Сонсолес покраснела.

* * *

С раннего утра Кармен Фернандес занималась скопившимися делами и приводила в порядок недавно поступившие, потому что из-за переполоха с этим убийством все другое отложили в сторону: расследование преступления было делом первостепенной срочности, к тому же о нем много писали местные газеты, и не только местные: оно отозвалось по всей стране. Здешние журналисты и корреспонденты более крупных газет то и дело пытались разузнать что-нибудь о расследовании, но местные всегда знали больше, независимо от того, для здешних газет они писали или для столичных. Они тут родились, поэтому у них были связи, или же они брали нахрапистостью. Сегодня утром один журналист из Сан-Педро жаловался Кармен, что стоило в Сан-Педро случиться чему-то, что тянет на сенсацию, как из Сантандера тут же прислали своих ребят, чтобы те скупали информацию и отбирали у них хлеб насущный. «Мы нужны им описывать праздники и похороны», – бурчал он. Конечно, об этом убийстве узнала вся страна и писать о нем надо было несколько иначе, чего местные корреспонденты не умели. Но Кармен все равно жалела парня.

– Ты мне, наверное, ничего не расскажешь, правда? – простодушно спросил он у нее.

Ночью Кармен почти не спала. Стоило ей заснуть, как она просыпалась, взволнованная, вся во власти какого-то необычного возбуждения. Раньше, когда с ней случалось такое, Кармен знала причину: несколько лишних рюмок, выпитых где-нибудь вечером. Нет, ничего сверх меры, просто так действовал на нее алкоголь; стоило ей выпить чуть больше, и она спала плохо. Но накануне Кармен легла рано, долго читала, пока глаза не начали слипаться, – а после чтения она всегда хорошо спала, – и только тогда погасила свет.

Потому все это было очень странно. Кроме того, ночь была неприятная: дождь и ветер, не переставая, стучали в окно – во всяком случае, ей так казалось, – и, поняв, что в спальне не заснуть, Кармен вылезла из постели, не зажигая большого света, перебралась в комнатку, где стоял телевизор, и устроилась с книгой там. Она примирилась с бессонницей, и ощущение неуютности сразу отступило, хотя дождь не перестал, а ветер завывал по-прежнему. Потом, на рассвете, ветер стих, дождь стал реже. Тогда Кармен сварила крепкий кофе, приняла душ и оделась. Было еще очень рано, когда она пошла в суд, чтобы извлечь хоть какую-то пользу из своей бессонницы.

А потом были бумаги, бумаги, бумаги и ужасно хотелось спать. Скоро она начала чувствовать, как мало спала прошлой ночью. Кармен опять сварила кофе и, пока пила – медленно, не торопясь, – пыталась припомнить, что же ей снилось, отчего она просыпалась в таком возбуждении. Ночные образы расплывались, все время смещались, не желая обретать какую-либо форму в ее воспоминаниях. В этом сне двигалось нечто бесформенное, оставлявшее по себе только ощущение поспешного бегства; и еще там были листья, много листьев, они вздымались при каждом шаге, переворачивались, крутились под ногами. Но взгляд Кармен скользил низко, почти по земле, поэтому она не могла охватить всю фигуру – или что это было – и видела лишь быстрое, торопливое движение ног, вздрагивающие при каждом шаге листья, которые тут же ложились на прежнее место, и обезумевшие ботинки или нет, пожалуй, кроссовки, судя по приглушенному отзвуку шагов среди деревьев.

И тут Кармен поняла, что ей снился убийца. И самое поразительное, что причиной ее беспокойства и бессонницы было тревожное, поспешное бегство, а не безымянная бежавшая тень. Другими словами – она симпатизировала убийце, и ее подсознание выразило это во сне. Но в таком случае, значит, ей известно имя убийцы? Может быть, оно скрыто в глубинах, недоступных ее сознанию? И кто это может быть, чей облик она не осмеливается показать даже самой себе?

Мариана де Марко весело хмыкнула и достала сигарету.

– Ты что, всерьез веришь в эту ерунду? – спросила она, держа в одной руке зажигалку, а в другой сигарету.

– Да, я знаю, что этого не может быть, Map, я знаю. Но почему тогда у меня было такое ощущение?

– От недосыпа, – сказала судья, зажигая сигарету.

– Нет, совсем наоборот… Не в недосыпе дело.

– Ты ошибаешься, Кармен. Это ощущение будило тебя. Знаешь, почему? Чтобы ты не узнала убийцу.

Кармен Фернандес застыла, глядя на свою начальницу и спрашивая себя, всерьез та говорит или шутит.

А за окном все шел и шел дождь.

Судья де Марко задумчиво курила. Она пыталась привести в порядок все материалы и бумаги, и свои самые смелые предположения в связи с убийством судьи Медины, которых у нее накопилось немало. Она была вынуждена признать, что это убийство ее завораживало, недаром она по нескольку раз в день снова и снова мысленно возвращалась к нему. Счастье еще, что в августе суды закрыты, иначе ей пришлось бы прикладывать нечеловеческие усилия, чтобы одновременно справляться и с потоком текущих дел. Но все равно и она, и Кармен при малейшей возможности занимались только убийством.

Может быть, из-за того, что день выдался дождливый и мрачный, совсем осенний, судья де Марко и сидела с сигаретой в своем маленьком рабочем кабинете, примыкавшем к комнате судебных заседаний, перебирая все известные им детали. Следственная группа закончила осмотр дома судьи и территории, которой они ограничили свои поиски; сейчас группа собирала данные и искала, почти не надеясь на удачу, остальные части бритвы, лезвие которой было обнаружено в мусорном баке. Но если убийца взял на себя труд разобрать бритву и разбросать ее части по округе, сомнительно, чтобы им удалось их обнаружить; если только необыкновенно повезет. Но и одно лезвие могло о многом рассказать следствию, а кроме того, оно проливало некоторый свет на личность убийцы. Человек, который разбирает орудие убийства на составные части и разбрасывает их по округе, скорее всего, обладает аналитическим умом, а значит, определенным культурным уровнем. Без сомнения, он заранее продумал и выбрал места, где выбросит составные части с тем, чтобы, если одну из них обнаружат, никто бы не догадался, где остальные. И это, продолжала она размышлять, прямо подтверждает ее первое ощущение: убийца так или иначе связан с Сан-Педро и его окрестностями. Следственная группа осторожно пыталась выйти на след кого-нибудь, кто пользовался опасной бритвой, хотя, если предположения ее были верны, этой бритвой не пользовались: она служила, скорее, украшением. Учитывая эту возможность, судья де Марко распорядилась проверить, не отдавал ли кто-нибудь в заточку такую бритву в скобяную лавочку или бродячему точильщику; они проверили даже мясные и рыбные лавки, хотя обычно их владельцы отдавали свои многочисленные ножи на сторону, профессионалам. Практическое отсутствие следов – те, что удалось обнаружить, помогли им только установить, да и то с трудом, что убийца был в поношенных кроссовках, но никак не идентифицировать их, – и меры предосторожности, которые, как они полагали, принял убийца, приводили следствие в уныние. Если одежда его была запачкана кровью, очевидно, что он избавился от нее самым решительным образом, поскольку в Сан-Педро не было химчистки, а отнести ее кому-нибудь из тех немногих, кто чистил одежду, если к ним обращались по рекомендации – пара таких мест в городке была – означало выдать себя. Следовал ли отсюда вывод, что преступник обдумывал это убийство давно? Во всяком случае, если судить по отсутствию улик, вряд ли он действовал, повинуясь внезапному порыву. Поэтому наиболее вероятна версия заранее подготовленной мести. Судья де Марко знала, что ее размышления неизбежно упрутся в эту стену. Поэтому она снова и снова внимательно анализировала все известные факты, стараясь найти узкое место, какую-нибудь щель, через которую забрезжил бы свет. Любым способом необходимо выиграть время, потому что если речь действительно идет о мести, то крайне маловероятно, чтобы на запросы и поручения, направленные ею в различные судебные инстанции, с которыми в своей профессиональной деятельности был связан судья Медина, ответы придут скоро. А у нее было предчувствие: закончится август – и убийца исчезнет навсегда. Потому что судья де Марко не сомневалась: пока убийца здесь, но он воспользуется концом отпускного сезона и уедет, окончательно заметет следы. Более того, если он был таким человеком, каким она его представляла, у него хватит выдержки оставаться до тех пор в Сан-Педро. И каждый раз, думая об этом убийстве, судья де Марко все больше и больше убеждалась, что имеет дело с человеком смелым, умным, который прекрасно держит себя в руках. Все это было не только странно и неожиданно, но снова и снова возвращало ее в окрестности дома судьи Медины – к соседним усадьбам и живущим там людям. Конечно, убийца мог жить и в Сан-Педро и выбрать тот жаркий солнечный день, чтобы отомстить, но в это не верилось. Кем бы он ни был, он мог скрыться в роще, мог вернуться через поле за домом судьи Медины в Каштановую долину или, наконец, мог пересечь большое шоссе и остаться в Холмистом. Но в тот день после обеда все или спали дома, или остались на пляже допоздна, поэтому никто и не видел убийцу, – судье де Марко не везло. И все-таки поверить в это было невозможно, как невозможно поверить и в то, что в тот день после обеда не спал только один человек – убийца.

Она напоминала самой себе рыбаков, которые с удочками стоят на мосту, дожидаясь, пока поток морской воды, во время приливов иногда попадавшей в реку, принесет морского окун ька. Судья де Марко ждала, что даст работа следственной группы, прочесывавшей Сан-Педро, и ждала ответов из различных судебных инстанций. Иногда рыбаки, прислонившись к каменным перилам, читали, курили или разглядывали машины и пешеходов. Судья подумала, что и ей неплохо бы немножко расслабиться, и решила выйти из тесного кабинета на воздух. Здание суда стояло на холме, откуда открывался красивый вид и на море и на долину. Плохо, что моросило.

Она вышла на улицу в непромокаемом плаще с капюшоном и, увидев, что дождь перестал, решительно направилась к высокому барьеру, огораживающему автомобильную стоянку; перелезла через него и села лицом к долине, величественно спускавшейся от гор прямо к ее ногам. Судья де Марко подумала, что самое большое через год она получит новое назначение, но хорошо бы остаться где-нибудь в этих краях, – уехать западнее или восточнее Сан-Педро, но остаться на севере страны. Теперь судьи переезжают гораздо чаще, чем раньше, во времена судьи Медины: тогда судья становился местным божком там, куда его назначали, и годами сидел на одном месте, пожиная плоды общественного признания и почтительной боязливости, с которой людям свойственно относиться к тем, кто стоит выше них. Судья был уважаемым лицом, воплощением силы, могущества, и это все понимали, видя, как он вышагивает по улице с напыщенной серьезностью, обычной в ту эпоху угодничества. Зато теперь судьба судей напоминает скорее судьбу тогдашних полицейских, которых регулярно переводили с места на место, чтобы сохранить незыблемыми их власть и авторитет, а также чтобы избежать слишком тесного общения с местным населением. А ведь полицейские и так жили в полуизоляции в своих домах-казармах! Какой забавный парадокс.

Судья де Марко сидела, задумчиво глядя на раскинувшуюся перед ней долину, как вдруг все тело ее напряглось, а рука с зажатой сигаретой остановилась на полпути. Все в ней застыло, кроме возбужденных, внимательных глаз. Судья смотрела на речушку, протекавшую за рощей каштанов, которые дали название всей долине. Речушка спускалась с гор по правую сторону шоссе, пересекала его, бежала через все Холмистое, изгибалась и снова пересекала шоссе, а потом уже впадала в большую реку, протекавшую в Сан-Педро. Другими словами, речушка сначала пересекала нижнюю часть Холмистого, а потом огибала зады курортного поселка. Значит, человек, шедший вдоль нее, мог выйти к Холмистому, к Каштановой долине, и, если он отваживался пройти сотню метров по открытой местности, даже к Сан-Педро. Судья не помнила, ни чтобы следственная группа представляла какой-нибудь отчет об осмотре берегов этой речки на всем ее пути через долину, ни чтобы она просила их об этом. Может быть, они это и сделали, но безрезультатно, а может, только бегло осмотрели какой-нибудь один отрезок. Но берег на всем протяжении речки никто не осматривал, это точно. Да и зачем? Ведь тогда им и в голову не приходило, что преступник из поселка, где живут достойные люди, напомнила себе судья де Марко. Но теперь это предположение уже перерастало в уверенность. Судья ловко перемахнула через барьер стоянки и решительно направилась к зданию суда.

Когда она была у самых дверей, вышла Кармен Фернандес.

– Иди к телефону, – сказала та. – Прокурор тебя разыскивает.

Мариана взяла ее под руку, и женщины вошли внутрь.

– Кармен, – сказала она, подталкивая ее к двери кабинета, – мне кажется, я еще никогда не была так близка и в то же время так далека от разгадки.

– Правда? – удивилась Кармен.

– Знаешь, это такое необычное дело… Оно как механизм, все детали которого у тебя перед глазами, а какая из них приводит в действие все остальные – непонятно, – сказала судья и взяла телефонную трубку.

Кармен Валье посмотрела на Карлоса, спавшего рядом с ней безмятежным сном, и подумала, что совершила еще одно безумство. Было уже десять часов утра, а она так и не позвонила Елене, чтобы предупредить ее… О чем? О том, что она не ночует дома? Если бы у нее хватило выдержки позвонить сестре, она провела бы ночь дома, в своей постели. Но что сделано, то сделано, и теперь Кармен колебалась – позвонить или пусть все идет своим чередом? Конечно, Елена и так поймет, как только хватится ее; хуже всего, что этим поступком она внесла разлад в компанию, жизнь которой день за днем, а может, и лето за летом текла размеренно и спокойно. К ней перестанут относиться как к гостю и станут обсуждать каждый ее шаг. Даже не успев встать с постели, Кармен понимала, что все осудят и ее, и их отношения с Карлосом, и спрашивала себя, почему, если это было очевидно заранее, она не остановилась вовремя? Конечно, она всегда совершала безумные поступки, это было в ее натуре, а Карлос неожиданно оказался очень привлекательным мужчиной, и ее так потянуло забыть с ним обо всем…

Кармен сидела, не зная, на что решиться; потом наклонилась, подняла с пола подушку и положила ее под спину; опершись, она натянула простыню и почувствовала, что ей хочется курить. Кармен огляделась – ее сумка, наверное, осталась в другой комнате; не было и пепельницы. Взглянув на Карлоса, который и не пошевелился, она откинула простыню и тихонько выскользнула из кровати. Тут ей пришло в голову, что в доме может быть прислуга; она прислушалась, и только потом на цыпочках подошла к ванной. К счастью, за дверью висел махровый халат Карлоса, но она раздумала его надевать – было очевидно, что кроме них двоих в Хижине никого нет. Через матовое стекло ванной комнаты проникал унылый дневной свет. Мельком взглянув на себя в зеркало, Кармен вышла в другую комнату за сумкой. Вернувшись в ванную, она стала причесываться, разглядывая себя в зеркале с откровенным любопытством: Кармен была красивой женщиной, и любила убеждаться в этом.

В полумраке гостиная выглядела очень уютной. Но Кармен все-таки раздвинула шторы и в свете дня с удовольствием осознала свою наготу. Какая отвратительная погода! Такие дни англичане называют miserable,[5]5
  Убогий, жалкий (англ.)


[Закрыть] но оттого, что творилось за окном, в Хижине становилось еще уютнее и теплее, хотя на улице, судя по всему, было холодно. Подойдя к батарее, Кармен увидела, что та горячая. Затем, порывшись в сумке, она нашла сигарету, зажгла ее и затянулась. Ей нравилось расхаживать по комнате, рассматривая все, что попадалось на глаза. Кармен не знала, кто продумывал интерьер – сам Карлос или хозяева «Дозорного», и, поразмыслив, склонилась к последнему. Наверное, Карлос пользовался домиком только один месяц, во время отпуска, а все остальное время здесь никто не жил. Комната была обставлена в деревенском стиле, но изящно и продуманно. Кармен поглаживала безделушки – узор на шкатулке маркетри, фарфорового спящего кота, деревянный африканский сосуд, – они были теплые, как воздух в комнате. Наверняка Карлос просто снял Хижину, а обставлял ее человек, любивший красивые вещи и устроивший тут все по своему вкусу, для себя. Поглаживая спинку кресла или угол комода, Кармен почему-то подумала, что Карлосу все в Хижине понравилось, и он ничего не тронул здесь, добавив только то, что ему было необходимо для удобства.

Кармен не знала, как держать себя, когда она вернется в дом Елены и Хуанито, чтобы все прошло без осложнений. Она знала, что на Хуанито можно положиться, но от Елены ожидала напряженности и холодного тона. Кармен представила себе, с каким выражением та скажет: «Как это можно – уйти и даже не предупредить», и ей стало смешно. Так и будет, точно. Она уселась на диван, закурила еще одну сигарету, затем легла и лениво потянулась; а потом свернулась клубком, закрыла ноги большой диванной подушкой, в центре которой был вышит распустившийся цветок, и подтянула столик с пепельницей.

Обдумывая положение со всех сторон, Кармен поняла, что брошенный ею камень угодил в самую середину безмятежного озера, каким являлась жизнь местного общества. Устрой ей Елена скандал, она хотя бы выплеснула свои чувства, но Кармен прекрасно знала свою двоюродную сестру и понимала: ее оружие – это не взрывающиеся оглушительными залпами чувства, а холодный, злобный прищур глаз. «И кто бы мог подумать, – размышляла Кармен, – когда мы в ранней юности везде появлялись вместе, что наша жизнь сложится так по-разному: Елена вот уже сколько лет как безупречная жена и с самого утра выглядит безукоризненно, а я тут потягиваюсь голая на диване в доме одного из ее приятелей». Но самой себе она могла признаться, что сравнение это ей нравилось, она находила его забавным.

Может быть, ей действительно пора замуж? Елена проявляла в этом вопросе необыкновенную настойчивость, и хотя казалось, что тут только добрые намерения, интуитивно Кармен чувствовала – в глубине души Елена добивалась этой нормальности из эгоистических побуждений, но никогда не отважилась бы упрекнуть ее. В конце концов, жизнь, которую она вела, была для ее сестры бельмом на глазу. Кроме того, Кармен знала – тоже благодаря интуиции, – дело здесь не в том, что люди скажут, а в чувствах глубоко личных, и что в этих чувствах ее сестра ни за что не признается.

Да, наверное, ей пора замуж. Но за кого? Кармен терпеть не могла этого вопроса. Он нагонял на нее тоску. До сих пор жизнь ее протекала так, что даже думать о поисках человека, ради которого она готова была бы распрощаться со своей бурной жизнью, не хотелось. Бессознательно Кармен помотала головой – нет, не хочет она замуж. Да ни за что! Но тут вмешивался рассудок и отвечал: может быть, и хочет. Денежных забот Кармен не знала: отец ее обожал, мать тоже, но на свой лад. Эта женщина умела не слышать того, чего она не желала знать, в том числе и осторожных предостережений относительно жизни дочери или намеков Елены, делавшей вид, что она очень беспокоится. Пользуясь этим, Кармен развлекалась вовсю. Иногда она ловила себя на том, что разглядывает мать и думает, а подозревает ли та, что дочери известны ее многочисленные супружеские измены; но в чем Кармен не сомневалась, так это в том, что мать без труда догадывалась о многочисленных романах дочери. Кармен, надо отдать ей должное, всегда предпочитала холостяков и только однажды совсем потеряла голову и стала любовницей женатого человека. Но это был просто юношеский грех, и больше такого не повторялось.

Возможно, Карлос понравился ей сразу потому, что Кармен угадала: они из одного теста. Пусть поступок ее был безумием – если учитывать, как отнесутся к этому окружающие, – но волновало это ее лишь постольку, поскольку она нарушила приятную, размеренную жизнь узкого круга людей, их компании. На помощь Елены, во всяком случае, рассчитывать не приходится, а остальные? Кармен погасила сигарету и во всю длину вытянулась на диване. Подушка свалилась на пол. Да, ей нравился Карлос. И отношения их, конечно, были безумием. Но каким приятным безумием…

Карлос Састре и Кармен Валье шли вниз по проселку, ведущему от «Дозорного» к дороге, когда увидели, что навстречу им поднимается Рамон Сонседа. Карлос тут же догадался, что тот был у Аррьясы и они обменялись новостями – в их компании все сразу становилось известно, – или же Рамон сам сообразил, но, увидев их сейчас, воспринял это как должное; поэтому Карлос решил подождать его и остановил Кармен, взяв ее под руку.

Поравнявшись с ними, Рамон только и сказал:

– Я смотрю, день вас не пугает.

– Наоборот, – ответил Карлос, пребывавший в прекрасном расположении духа. – Я бы даже сказал, бодрит.

– То-то я и вижу. Что ж, пусть не кончается.

– День? – насмешливо спросила Кармен.

– И ночь, – ответил Рамон, недолго думая.

Кармен засмеялась.

– Спасибо за добрые пожелания, – ответил Карлос, сдержав раздражение и изобразив на лице довольную улыбку.

– Надеюсь, они исполнятся, – сказал на прощание Рамон, а когда Кармен и Карлос пошли дальше, спохватился: – Да, мы, наверное, тут соберемся, только свои, чтобы обсудить это преступление; мы только что говорили об этом с Фернандо. Надо самим брать быка за рога, пока он нас не поддел.

– Быка? – Лицо Кармен стало недоуменным. – Какого быка?

Карлос в упор смотрел на Рамона, весь внимание.

– Надо помочь найти убийцу, черт побери! Мы не можем допустить, чтобы полиция совалась в наши дома, когда ей вздумается.

Карлос удивленно вскинул голову.

– В наши дома? – спросил он. – В чьи дома?

– Ну ладно, – признал Рамон – Это я так. Но они будут соваться, если мы сами не наведем тут порядок. В Каштановой долине этим уже занимаются.

Кармен смотрела на него, ничего не понимая; Карлос пытался осмыслить услышанное.

– Порядок? Мы сами? Что ты хочешь сказать?

– Мать твою… Любовь глуха и слепа; простите, если я вмешиваюсь не в свое дело. Но полиция все вверх дном перевернула в округе, а это бросает тень на всех. Да никогда я не поверю, что убийца – кто-то из здешних; наверняка какой-нибудь сомнительный тип, тут теперь полным-полно случайных людей, все кому не лень приезжают сюда отдыхать. Дома сдаются не пойми кому, люди скупают землю просто так, деньги вкладывают, а не как мы…

– Ты хочешь сказать, вы подозреваете кого-то из живущих тут, у нас? – очень серьезно спросил Карлос.

– Может быть, может быть, – ответил Рамон. – Конечно, это не кто-то из наших, но знаешь, – в порыве откровенности сказал он Карлосу, – полиция во главе с этой бабой, судьей, именно здесь шарит. Они нам могут всю жизнь отравить. Поэтому надо принимать меры, – сказал Рамон уже на ходу. – И я даю тебе слово, мы это сделаем. Мы все вместе будем трясти это дерево, пока плод не свалится на землю. Не требуется особой проницательности, чтобы найти нужную нить и распутать весь клубок. Ладно, – он издали помахал им тростью на прощание, – мы будем держать вас в курсе.

Карлос и Кармен стояли и смотрели вслед Рамону, поднимавшемуся к «Дозорному». Потом Кармен потянула Карлоса за руку.

– Что с тобой? – спросила она. – Что ты застыл, будто привидение увидел?

– С чего этот сумасшедший взял?… – начал Карлос, глядя вслед Рамону.

Кармен снова потянула его за руку.

– Да ладно тебе, оставь. Он раздражен, и, похоже, с ним это часто бывает. Наверное, к нему приходила полиция.

Карлос медленно повернулся к Кармен, которая тянула его дальше по дороге.

– Они что, хотят, – пробормотал Карлос, – облаву устроить или что-то в этом духе?

– Фильм «Погоня» с Марлоном Брандо и Робертом Редфордом, помнишь?

– Замолчи! Какое это имеет к нам отношение?!

– К нам – никакого, – ответила Кармен, удивленная его резким тоном. – Но он ведь это имеет в виду? Все благородное население графства ловит виновного. Мы участвуем? Ты как?

Карлос раздраженно зашагал вниз по дороге, почти таща Кармен за собой.

– Послушай, что на тебя нашло? Какая тебя муха укусила, ты можешь сказать? – спросила Кармен, стараясь приноровиться к его размашистому шагу.

– Ну, смотри, – объясняла судья де Марко, – на этом берегу большой реки, что протекает через Сан-Педро, рельеф местности более причудливый, поэтому русло впадающей в нее маленькой речушки такое извилистое: вот она спускается со склона горы, течет до рощи, огибает ее, а затем пересекает, раз и другой, большое шоссе, видишь? И только потом, повернув в сторону большой реки, впадает в нее. Это из-за особенностей местности, из-за причудливого рельефа речка тут так петляет, а на другом берегу большой реки все совсем не так, видишь?

Судья де Марко и секретарь стояли, облокотившись на барьер автостоянки около здания суда, и смотрели на лежащую перед ними долину. Они держали зонты, потому что снова зарядил дождь, но из-за ветра, хотя и несильного, толку от зонтов почти не было.

– Ну, допустим, – ответила внимательно слушавшая ее Кармен Фернандес.

– Так. Рельеф другого берега реки гораздо ровнее, без резких перепадов, там все на виду. А здесь – совсем другое дело. Здесь нам трудно следить за идущим человеком: он то и дело будет исчезать из поля зрения, а ведь мы смотрим сверху. И чем ниже точка, с которой мы смотрим, тем реже этот человек попадает в поле зрения; с какой-то точки он вообще не будет виден. Речка петляет, то течет в сторону, противоположную большой реке, то круто поворачивает и впадает в нее – прекрасная возможность для убийцы скрыться незамеченным, если он остался в Каштановой долине или в Холмистом; но если он решил отправиться в городок, ему пришлось бы идти по открытой местности. Поэтому я и думаю, что до Сан-Педро убийца не дошел, хотя это только предположение.

– Но, – возразила Кармен, на которую выводы Марианы произвели впечатление, – ведь дело не в том, что свидетели были, но никого не видели, а в том, что в это время тут вообще не было свидетелей.

– Ты права, – согласилась Мариана. – Но мы ведь искали свидетелей, которые могли что-то заметить поблизости от места происшествия, – мы не думали о свидетелях, которые могли смотреть сверху. Я не хочу сказать, что они есть, – просто эту возможность мы не принимали в расчет. Меня интересует вот что: есть свидетели, которые что-то видели, но не обратили на это внимания, не знали, что это может оказаться важным – а мы им не подсказали, – или действительно никто ничего не видел? Может, кто-то смотрел в окно одного из домов на окраине Сан-Педро, но не придал никакого значения крошечной человеческой фигурке, которая тут же исчезла из виду, потерявшись среди полей, холмов или за деревьями, что растут вдоль по берегу речушки? Именно в тот день, в тот час… Вдруг кто-то и вспомнит что-нибудь.

– Потрясающе! – восхищенно сказала Кармен. – Ты просто Шерлок Холмс! Может тебе переквалифицироваться в детективы?

– Конечно, ведь в этой стране всегда были только проницательные детективы, только изощренные преступления, а преступники все как на подбор такие способные и умные, – насмешливо отозвалась Мариана.

– Нечего огрызаться, я не это хотела сказать, – ответила Кармен. – Я имела в виду твою прекрасную интуицию и дедуктивные способности. И не надо мне говорить, что судье это все ни к чему, я и сама знаю; но, согласись, такие качества не часто встречаются.

– Конечно нет, тут ты права. А что ты мне предлагаешь делать? Сидеть сложа руки? Улик, на которых можно построить расследование, у меня нет, доказательств тоже нет, и в довершение всего, у меня нет и свидетелей. И что мне остается, если расследование не дает никаких явных результатов, – мы ведь даже не знаем, за какую ниточку уцепиться, где искать ключевое доказательство, и еще неизвестно, будет ли толк от направленных мной запросов и поручений?