Текст книги "Не загоняйте убийцу в угол"

Автор книги: Хосе Мариа Гелбенсу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

– Итак, сеньор Аррьяса, – официальный тон, который у судьи де Марко звучал вполне естественно, несколько удивил врача, и он почувствовал себя неловко, хотя знал, что судья ведет себя правильно и что в такой ситуации они должны забыть о своем знакомстве, – вы присутствовали на месте происшествия по моей просьбе; скажите, допускаете ли вы, что смерть судьи Медины наступила вследствие какой-либо иной причины, а не вследствие нападения с применением холодного оружия, которое было применено с целью убить жертву?

– Нет, не допускаю, – ответил врач. – Место происшествия исключает другие версии.

– Могли бы вы сказать, какое оружие использовал преступник?

– Нет… не могу. Безусловно, нож с тонко отточенным лезвием.

– Может быть, хирургический скальпель?

– Нет. Просто нож… или складной нож, но с тонко отточенным лезвием.

– Это могла быть опасная бритва или нож для свежевания туш?

– Да, вполне.

– А пружинный нож?

– Тоже возможно. Но я едва взглянул на рану. Судебно-медицинский эксперт скажет точнее.

Судья молча кивнула, а потом спросила:

– Как вы считаете, жертва успела понять, что происходит?

– Нет… Не думаю. Мне кажется, он не мог ничего понять, потому что или сидел, склонившись, или дремал в кресле. Когда в присутствии судмедэксперта вы попросили меня взглянуть на рану, я увидел, что судье перерезали левую сонную артерию; в таких случаях кровь перестает поступать в мозг, и человек умирает почти мгновенно. Но я бросил только беглый взгляд и точнее сказать не могу, хотя, перекинувшись парой слов с судмедэкспертом, я понял, что он, по-видимому, разделяет эту точку зрения. Кроме того, нельзя забывать, что судья Медина был человек немолодой, грузный, поэтому я сильно сомневаюсь, что он мог оказать сопротивление, учитывая обстоятельства, при которых совершено нападение. Но я полагаю, что он спал и ничего не почувствовал.

– Значит, это мог быть как знакомый человек, так и незнакомый. Дверь дома судьи Медины никогда не запиралась?

– Нет, если кто-нибудь бывал дома. По крайней мере, насколько я знаю.

– Это многие знали?

– Да… мы все знали.

– Не могли бы вы точнее определить, что вы понимаете под «мы все»?

У врача стало удивленное лицо, когда он услышал этот вопрос, но судья де Марко невозмутимо смотрела на него.

– Круг друзей, в который входят почти все отдыхающие из Холмистого и Каштановой долины; знали и те, кому об этой привычке рассказал сам судья или кто-то из нас.

– А почему вы должны были кому-то это рассказывать?

– Ну, – врач заметно растерялся, – я не знаю… Так, случайно, к слову пришлось…

– Можете ли вы вспомнить какой-нибудь недавний разговор относительно привычек судьи Медины, в котором бы всплыла эта подробность?

– Нет. Если кто-то кроме нас узнал об этой привычке судьи таким образом, то случайно, по чистому совпадению.

– Когда вы в последний раз видели судью Медину?

– Три, нет четыре дня назад, у Рамона Сонседы, на ужине, который там устраивают каждое лето по случаю приезда хозяина дома в отпуск в «Дозорное».

Фернандо уже начал уставать, но ему задали еще довольно много вопросов; особого значения они не имели, и нужны были только для того, чтобы закрепить в протоколе некоторые детали общей картины, имевшие значение для следствия. Все это казалось Фернандо зловещим и скучным; оторванный от привычной действительности, лета, своей жизни и благополучия, он чувствовал себя тут неуютно.

– Прекрасно, – сказала судья де Марко, когда они закончили. – Если вы вдруг вспомните еще какое-нибудь имя, прошу вас незамедлительно сообщить об этом суду.

– Конечно, – ответил врач, – но я надеюсь, вы не думаете…

– То, что я думаю, сейчас не имеет значения, – прервала его судья.

– Да-да, конечно… я забыл… извините.

– Еще один вопрос. Вы полагаете, убийца умел обращаться с оружием, каким бы оно ни было?

Фернандо Аррьяса помолчал, словно пытаясь осознать вопрос. Затем он помотал головой, хотел что-то сказать, но не проронил ни слова.

– Так что? – настойчиво повторила судья.

– Ну… Вас интересует только то, в чем я уверен или мои предположения?

Судья чуть заметно улыбнулась.

– Ваши предположения, поскольку убежденности у вас, как я вижу, нет.

– Да, это правда, – признался свидетель. – Категорические утверждения были бы непростительной самонадеянностью с моей стороны, потому что я не осматривал тело внимательно; на мой взгляд, удар был нанесен неопытной рукой: я сужу по направлению разреза и по глубине раны.

– Очень интересно. Что вы имеете в виду, когда говорите о глубине?

– Я хочу сказать, что разрез слишком глубокий, как будто убийца хотел подстраховаться, полагаясь не на точность удара, а на его силу: он хотел быть уверенным что перережет сонную артерию даже при неточном ударе. Ведь если перерезать только яремную вену, человек сразу не умрет и его даже можно спасти, при условии, что помощь оказана вовремя. Сначала идет яремная вена, а под ней – сонная артерия.

Судья де Марко молчала, задумчиво крутя лежавшую на столе ручку. Потом снова взглянула на врача.

– Пока все. Я прошу вас не уезжать, поскольку в ходе расследования может возникнуть необходимость допросить вас повторно, – сказала она.

Доктор Аррьяса привстал, но судья жестом остановила его, повернулась к машинистке и сказала:

– Дайте свидетелю прочитать протокол и пусть он подпишет. Я вызову вас, когда придет следующий свидетель, – и она снова с головой ушла в свои мысли, дожидаясь, пока будут выполнены все формальности. – А сейчас, – неожиданно сказала судья, выходя из задумчивости, когда врач подписал протокол, – пожалуйста, оставьте нас наедине.

Доктор Аррьяса и судья де Марко проводили взглядами секретаря суда и машинистку, которая вышла последней с застывшей на лице неловкой улыбкой.

– А теперь давай займемся предположениями, – сказала Мариана, и в лице ее не осталось и следа недавней суровости. – Как видишь, Фернандо, допросы носят официальный характер.

– Знаешь, – отозвался Фернандо, и в голосе его отчетливо звучало облегчение, – ты была совсем не такой, как всегда. И это производит впечатление, – добавил он. – Еще какое!

– Но ведь и ты, наверное, ведешь себя по-другому, когда принимаешь больных. И разговариваешь, наверное, иначе, разве нет?

– Пожалуй, но не до такой же степени. Когда ко мне обращаются друзья, то я и на приеме разговариваю с ними гораздо сердечнее, чем может себе позволить судья у себя в кабинете.

– Тут ты прав. Мне интересно твое мнение относительно другой стороны дела. Как я тебе уже сказала, все это из области предположений, поэтому я и не стала говорить об этом под протокол. Но хватит ходить вокруг да около. Интересует меня вот что: как ты считаешь, можно предположить, что убийца живет неподалеку от Сан-Педро?

Фернандо ответил быстро и твердо, словно давно, еще во время допроса, ждал этого вопроса:

– Предположение кажется мне немыслимым, но, хотя это и звучит парадоксом, учитывать его нужно.

Судья де Марко молча смотрела на него.

– Более того, – продолжал развивать свою мысль Фернандо, стараясь не молчать: в воцарившейся тишине, он чувствовал себя неуютно под взглядом судьи, – я боюсь, что так оно и есть.

Судья откинулась на спинку стула, запрокинула голову и несколько секунд разглядывала потолок. Потом пристально посмотрела на Фернандо и сказала:

– Найдется немало людей, которым известны порядки в доме судьи Медины: разносчики, почтальоны… ну, в общем, их немало. И не исключено, что, если кто-то намеревался убить судью и присматривался к дому, то ему не составило большого труда выяснить все эти подробности. Поэтому совершенно не очевидно, что убийца живет где-то здесь. Почему у тебя сложилось такое впечатление? Ты не обязан отвечать – мы просто разговариваем, это не официальный допрос.

– Но… – начал было Фернандо.

– Но, – ответила она.

Фернандо несколько секунд подумал. Потом глубоко вздохнул и сказал:

– Я только об этом и думаю, просто покой потерял. Проблема в том, куда делся убийца, совершив преступление. Где он скрылся? Я знаю, что рассматриваются разные версии, но какие могут быть сомнения: этот человек живет где-то среди отдыхающих, – другого объяснения просто нет.

– А в чем ты тут видишь проблему, Фернандо? – спросила судья де Марко.

Карлос взглянул на часы, а потом на сплошь затянутое тучами небо. Его вызвали в суд как свидетеля, и времени до назначенного часа оставалось все меньше и меньше. Сначала он сильно занервничал. Не может быть, чтобы его заподозрили спустя всего сорок восемь часов после того, как обнаружили труп. По логике вещей, его вообще не могли заподозрить, но Карлос Састре всегда настороженно относился к случайностям – они были его фобией, даже когда играли ему на руку: например, благодаря чистой случайности он узнал судью Медину. Получив вызов в суд, Карлос сразу же стал припоминать все свои действия, шаг за шагом, еще раз проанализировал план в целом и не нашел ни малейшей зазубринки, ни единой ошибки. Немножко царапало только воспоминание о прислуге в доме Аррьясы с его пляжной сумкой в руках; кроме того, было неясно, оставлял ли он опасную бритву в ванной на виду или нет. Допустим, они нашли опасную бритву или кроссовки – что представлялось просто невозможным, вероятность этого была крайне мала, – а Дора разбирала его сумку, опознает ли она эти предметы? Но разбирала она ее или нет? Карлос вспомнил, как он вышел из дома Аррьясы под взглядом Доры – по всей видимости, под взглядом, тут же поправил он сам себя, – и решил, что одно дело – его душевное состояние, а совсем другое – как все обстояло в действительности. Что же до Хуаниты и его опасной бритвы, то по мере того как шло время, Карлос все больше и больше склонялся к мысли, что девушка не знала о ее существовании. Конечно, он очень торопился, когда обдумывал план в целом, и мог оказаться на грани разоблачения, но этого не случилось – план сработал, и, самое главное, Карлос добился своего. Старый судья уже сорок восемь часов жарился в аду, а он те же сорок восемь часов провел на земле, свободный, вне всякой опасности и влюбленный в потрясающую женщину. Разве все это нельзя считать наградой? Если существует справедливость в поэтическом смысле, то его положение можно считать наградой. Карлос жалел лишь о том, что он не столкнулся с этим хвастуном, тщеславным невеждой и садистом раньше; да еще о том, что выбранная им для судьи Медины смерть помешала тому узнать его, Карлоса, перед смертью – в этом он был уверен. Оба соображения несколько притупляли удовольствие от свершившейся мести. Но Карлос прекрасно знал по собственному опыту и любил повторять, что никому никогда не удается сфотографироваться так, как хочется. И если он загнал этого зверя, то там было не до фотографа. Заменить объектив фотокамеры мог бы только взгляд самого судьи, запечатлевший момент собственной смерти и понимание ее причины.

Думая об этом, Карлос продолжал собираться. «С другой стороны, – рассуждал он, – судья не мог меня узнать: ведь не узнал же он меня на том вечере у Сонседы». Карлос подбирал галстук, который выделялся бы на фоне его строгого пиджака в еле заметную полоску, – смелый галстук, как бы бросавший вызов необходимости явиться в суд. Карлос вспомнил судью де Марко в доме убитого; вспомнил, как та осматривала место происшествия – по всей видимости, она занималась именно этим, – прежде чем разрешить увезти тело. Кроме Хуаниты с ее теткой да Фернандо Аррьясы в доме не было ни одного постороннего, только полицейские и судья. Поэтому сегодня утром, как только ушел полицейский, сообщивший ему о вызове в суд, Карлос тут же позвонил Фернандо и узнал, что того тоже вызывают. Но даже убежденный, что речь идет о простой формальности, Карлос все равно продолжал нервничать, и от этого раздражался; раздражался вдвойне, потому что хотел предстать перед судьей де Марко невозмутимо спокойным. Он ни одной минуты не сомневался: никто ни в чем его не подозревает – его вызывают как случайного свидетеля. Но в таких случаях с языка может ненароком сорваться что-нибудь лишнее, и тебя в мгновение ока извлекут из задних рядов и водворят под яркий свет прожекторов, в круг подозреваемых, – и это тревожило Карлоса.

С другой стороны, судья де Марко до некоторой степени принадлежала к кругу его летних знакомых. В те считанные разы, что они встречались, он всегда обращал на нее внимание – как на женщину, а не как на судью. Именно это и смущало его сейчас. Женщина, которая командовала всеми действиями во время осмотра места происшествия, казалась Карлосу совсем непохожей на ту, кого он пару раз встречал в кругу своих друзей, когда они собирались по вечерам выпить и поболтать. Карлос не понимал, как ей удается быть такой разной. Она казалась ему интересной – высокая, в расцвете сил, одетая немножко смело, но со вкусом, отражавшим ее индивидуальность, – она обращала на себя внимание, А в роли судьи та же женщина вела себя уверенно, требовательно, с чувством собственного превосходства. Вероятнее всего, оба образа были двумя сторонами одной медали, не противоречившими, а дополнявшими друг друга, но именно это и пугало Карлоса: перед ним была слишком сильная, слишком решительная женщина. Увидев ее впервые, Карлос сразу заинтересовался, но что-то удерживало его. Вдумавшись, он понял, в чем дело – она подавляла его. Да, именно так: подавляла. И ведь в ней не было ничего, что могло внушать Карлосу страх, особенно до смерти судьи Медины, и все-таки он чувствовал себя в ее присутствии неуютно, а в таких случаях чутье редко подводило Карлоса – Мариана де Марко была неуютной женщиной.

И сейчас, перед тем, как сесть за руль и отправиться в суд, Карлос испытывал к ней отвращение. Отвращение как к судье; отвращение к тому, что допрашивать его будет именно она. Карлосу было бы гораздо спокойнее, если бы его допрашивал судья-мужчина, пусть известный своей жестокостью или самоуправством – не важно; пусть один из тех резких, неприятных типов, что вечно находятся в плену у своих, как они считают, моральных убеждений, – их немало среди людей той профессии, всех без исключения представителей которой Карлос презирал. Но судья де Марко внушала ему беспокойство, потому что она работала в системе правосудия и была сильной женщиной; хотя, если вдуматься, судьей-мужчиной был Медина, и он сам его убил.

Выйдя, наконец, из дома и пройдя несколько шагов, Карлос остановился, похлопал себя по карманам, проверяя, не забыл ли чего, может быть, ключи, и вдруг рассмеялся; сначала он сдержанно улыбнулся, затем улыбка его стала шире, а потом он засмеялся раскатисто, и смех его громко отдавался в тишине. Любой, увидев его и зная, что Карлос скоро должен предстать перед судьей как свидетель по делу об убийстве, решил бы, что он сошел с ума или что с ним случился нервный припадок, но причина была не в этом. Отнюдь; Карлос не мог удержаться от смеха при мысли о том, что предпочитает быть допрошенным судьей-мужчиной, а не прошло и сорока восьми часов, как он прикончил одного из них!

Заказав два кофе, Мариана и Кармен уселись в дальнем уголке. Хмурилось, но дождь еще не начался. В кафе, где они сидели, было уныло и пусто. Женщины вырвались попить кофейку перед допросом следующего свидетеля.

– Типично испанская привычка – пить кофе в середине рабочего дня, – заметила Мариана, закуривая.

Кармен Фернандес была секретарем суда, и за тот долгий год, что Мариана проработала в Сан-Педро, они успели по-настоящему подружиться. Если с Сонсолес Мариана дружила только летом, то с Кармен – круглый год, и одна дружба не мешала другой, хотя Кармен и Сонсолес были такими разными. Мариана жалела, что через год, от силы два, ей придется уехать из Сан-Педро: людей ее профессии часто переводили с места на место. Возможно, молодежь, получившая работу благодаря экзаменам, переезжала без особого сожаления: ведь это всегда означало повышение. Но она получила свою должность по конкурсу, благодаря так называемому «третьему туру», который давал возможность адвокатам перейти на работу в судебную систему. И если раньше ее жизнь была сплошной спешкой, то теперь торопиться не хотелось, и она предпочитала спокойно наслаждаться тем, что преподносила ей судьба. По крайней мере, до тех пор, пока не утратят силы соображения личного и профессионального порядка, из-за которых она бросила адвокатуру, где ее считали знающим специалистом. Она мерилась силами с жизнью, и ни одна не собиралась уступать, хотя странноватые отношения со стариной Энди научили Мариану, среди всего прочего, тому, что жизни нельзя бросать открытый вызов – надо научиться плыть по течению, не пропуская ни одной спокойной заводи, где хороший пловец восстанавливает свои силы, как рыба.

Старина Энди был со странностями, как все англичане, но сейчас ее так устраивали их отношения, что Мариана готова была забыть, что он англичанин. Пылкий по натуре, он в то же время держался чуть отстраненно. Непонятно, как ему удавалось сохранять такое равновесие, но старина Энди прекрасно с этим справлялся во время их недолгих встреч на протяжении года и задушевных телефонных разговоров; выдерживал он этот тон и в своих слегка эротических интеллектуальных посланиях по электронной почте. Когда по настоянию Энди Мариана купила сканер, они посылали друг другу и фотографии – разумеется, пристойные. Это было забавно: она могла ему показать даже новую кофточку; увидев что-то интересное или необычное вокруг, они фотографировали и посылали снимок друг другу, посылали и собственные изображения со смешными подписями. Поскольку Мариана жила в маленьком, по сравнению с Оксфордом, городке и ее увлечение фотографией не шло ни в какое сравнение со страстью Энди все снимать на пленку, у него было существенное преимущество: его фотографий в компьютере Марианы скопилось гораздо больше. Она знала: наступит день, когда через плазменный экран просочится что-то порочное и отравит все; но спокойно и обреченно ожидая этого, она верила, что различит притаившееся у дверей зло. Тогда она без малейших колебаний сотрет с жесткого диска все слова и фотографии, связанные с Энди. Потому что так устроена жизнь, и не надо ее бояться.

– Если уж вы, судьи, – сказала, широко улыбаясь Кармен, – подаете такой пример, то вам ничего не остается, как официально узаконить этот перерыв.

– Кто станет слушать рядового судью заштатного городка, – отозвалась Мариана.

Официант принес им кофе. Он разговаривал с ними как с добрыми знакомыми, но сдержанно: в конце концов, они представляли Правосудие. Женщины, улыбнувшись, поблагодарили, и он вернулся на свое привычное место за стойкой.

– Посмотрим, смогу ли я так вести себя, когда меня переведут в большой город, – сказала Мариана, опуская в кофе две жемчужинки сахарина.

– Ой, Map, лучше не напоминай мне об этом, у меня сразу настроение портится, а день и так серый, – Кармен называла ее Map, и Мариане это нравилось, то ли из-за необычайной живости Кармен, то ли потому, что море[3]3
  Сокращенное имя Марианы звучит как испанское слово mar – море.


[Закрыть] играло теперь большую роль в ее судьбе; но никому, кроме Кармен, она так называть себя не разрешала.

– Возвращаясь к нашим делам: знаешь, я почти уверена, что мотивом убийства была просто месть, месть в чистом виде и ничего другого, – сказала Мариана.

– Конечно, а что же еще. Только месть.

– Да, но ты представляешь, сколько с этим будет возни: придется посылать поручения или запросы во все судебные инстанции, где работал судья Медина; запрашивать список всех дел, которые он там рассматривал, а когда ответы придут – а приходить они будут от случая к случаю, – начинать искать, не всплывет ли в них знакомое имя – если всплывет.

– Но даже если имя всплывет скоро, совсем не факт, что на этом можно будет поставить точку. Просто ты сможешь начать поиски в определенном направлении, но где гарантия, что в еще не поступивших ответах не окажутся новые имена? А нельзя придумать что-нибудь более быстрое?

– Если бы хоть малюсенькую зацепку и чуть-чуть удачи… Но первого у меня нет, а что до второго…

– Никогда не поверю, что у тебя нет никакой зацепки, – серьезно сказала Кармен. – Я-то тебя знаю.

Мариана откинулась на спинку стула и снова закурила. Помолчав, она вздохнула:

– Мне, как и тебе, приходит в голову только одна мысль: убийца не из здешних, не из Сан-Педро, и это не наемный убийца, которого кто-то подослал, как в романе.

– Другими словами, это кто-то из отдыхающих.

– Да. Голову даю на отсечение.

– Значит?…

– Да все, больше ничего. В Холмистом и в Каштановой долине столько отдыхающих, что я не знаю, с чего начать. Когда придут ответы на все мои запросы и поручения, а я их разослала порядком, может выскочить какое-нибудь имя, а до тех пор – ничего.

– Ну, когда еще они придут. Если через месяц, то считай, тебе здорово повезло. Обычно с ответами тянут и тянут, тем более сейчас, в разгар отпусков.

– Да, а если нужное имя окажется в последних письмах…

Женщины замолчали: Кармен задумчиво, Мариана – рассеянно. Но думала она о другом – об Энди. Как ей хотелось, чтобы он был рядом, у нее дома, в постели, в ее ванной комнате, на кухне, на террасе, и именно теперь! Наверное, ей необходимы защита и поддержка. Из-за расследования Мариана не нервничала: значит, дело во внутренней потребности. Но женщине казалось, что интуиция и эти желания каким-то образом связаны; боле того, что связаны они не напрямую, а косвенным образом. Придется обратить внимание на собственную интуицию, сделать ей строгое внушение и заставить заниматься только расследованием, может удача и улыбнется…

– Ты меня не слушаешь, – сказала Кармен.

– Нет, – честно призналась Мариана.

– Я говорю: давай составим список тех отдыхающих, кто приехал ненадолго или в гости, тогда многие отпадут сами собой, и круг сузится.

– Нет, так мы ничего не выиграем, – сказала Мариана. – Если действовать наоборот, то надо сначала найти убийцу, а потом собрать все доказательства: мотив преступления, орудие…

– Это дело сыщика, а не судьи, – заметила Кармен.

– Конечно. Поэтому мне придется собрать все доказательства, которыми мы располагаем, а тем временем попытаться обнаружить мотив преступления, конкретный мотив, понимаешь, а не расплывчатую месть… обстоятельства убийства, детали… и плести сеть, в которой в нужный момент и запутается убийца. Но пока нет ответов из судебных органов, мы будем тыкаться вслепую. Все тот же замкнутый круг – придется ждать ответов.

– Я уверена: можно сделать что-то еще, – решительно сказала расстроенная Кармен.

– Допрашивать… верить, что свидетели появятся… а вдруг… Я тебе уже говорила: может, рядом с нами сейчас ходит кто-то, кто видел или слышал то, что изобличает убийцу, – просто он еще сам этого не понял, а значит, и нам не рассказывает. Терпение – прекрасное оружие. Иногда достаточно соединить пустяковые вроде бы детали – искра вспыхивает и освещает все. И вот тогда нам придется сузить круг подозреваемых и сводить воедино разрозненные факты, которые мы пока собираем.

– Знаешь, Map, хоть ты всего год как в суде, но кажется, что у тебя такой опыт… В этом-то я разбираюсь, ты же знаешь, сколько лет я тут работаю.

– Так у меня и правда опыт, а как же, – ответила Мариана. – Ты что думаешь, я ничему не научилась, пока работала адвокатом и постоянно общалась с судьями? Знаешь, сколько я в судах каблуков стоптала? Сколько нервов там оставила! Ты что, думаешь, все так просто было?

– Ой, да. Я всегда об этом забываю.

– О работе мы с тобой забыли, вот что. Карлос Састре там, наверное, заждался, – сказала Мариана, вставая и засовывая сигареты и спички в сумку.

Кармен двинулась за ней следом, на ходу надевая пальто.

– А странный он тип, правда? – сказала она, когда они шли к двери.

– Слишком в холостяках засиделся, вот и все, – ответила Мариана. – Это его главная проблема.

– Да ты что? Неужели он никогда не был женат?

– Никогда.

– Да ведь он не так чтоб уж очень молод. Знаешь, я одобряю женщин, которые не выходят замуж; мне кажется, это нормальным. Но неженатые, даже неразведенные мужчины?… Но холостяки, которые никогда не были женаты, мне кажутся подозрительными.

Мариана засмеялась:

– Ну, Кармен, уж ты и скажешь…

Карлос решил, что, пожалуй, отправится в суд пешком: из-за погоды делать на пляже явно нечего. Он заранее заказал столик в ресторане «Шхуна», расположенном на отшибе, в стороне от самых людных мест Сан-Педро; они договорились с Кармен, что в половине второго она подъедет к площади на своей машине. Если он освободится раньше, то зайдет куда-нибудь почитать газеты и выпить кофе, а то и перекусить: он сегодня не завтракал, несмотря на поздний час.

Свернув с проселка на дорогу в Сан-Педро, Карлос невольно остановился и посмотрел на дом судьи Медины по другую сторону дороги. Карлос смотрел на него с отстраненным удивлением, словно дом этот не имел больше никакого отношения к его собственной жизни и он никогда туда не заходил – собственно, так оно и было, если не считать того послеобеденного часа два дня назад. Но час этот, заключенный в воздушный пузырек, уносился в поднебесье, теряясь из виду. Реальностью оставался только дом судьи. Сейчас он казался Карлосу мрачным – впрочем, таким он казался ему всегда. Вокруг него шла стена – выше, чем принято в здешних местах: казалось, ее возвели, чтобы защититься, а не просто огородить кусок земли.

Проходя мимо дома судьи, Карлос ускорил шаг. Нет, он не торопился поскорее миновать его, вовсе нет: он ускорил шаг потому, что повеселел и оживился. «Кто бы мог предположить, что по пути на свидание с Кармен придется уплатить такой подорожный сбор – пройти мимо места преступления», – подумал Карлос с некоторым удовлетворением, оставив позади дом судьи Медины. Вдоль дороги появились первые дома Каштановой долины; Карлос оценивающе оглядел их и подумал о Кармен.

Встреча с ней у Аррьясы оказалась для него решающей: она помогла ему справиться с собой в самые трудные часы после преступления, не дала погрузиться в тяжелые мысли и мрачное настроение. Карлос не испытывал никаких угрызений совести – и сам не переставал этому удивляться, но чувства его еще были крайне обострены: в таком состоянии можно и заметить малейшую опасность, и допустить роковую ошибку. Возможно, все в нем было нацелено только на то, что таило какую-нибудь угрозу, и в душе его просто не оставалось места ни угрызениям совести, ни другим чувствам – пока не спадет напряжение. Но знакомство с Кармен не только благотворно подействовало на него – оно оказалось и прикрытием. Он ушел с обеда в доме Аррьясы, не вызвав ни у кого удивления, а допусти он любую оплошность, никому и в голову не придет усмотреть в ней что-то странное: страсть объяснит все – она, как плотная завеса, закроет его, и никто уже не заподозрит, что он имеет отношение к преступлению. Пока в глазах друзей и знакомых эти два события нынешнего лета никак не связаны между собой: одно дело смерть судьи Медины, а совсем другое – открытый, у всех на глазах роман Карлоса Састре и Кармен Валье. О лучшем прикрытии и мечтать нельзя. Если справедливость существует, повторял себе Карлос, не справедливость правосудия, а высшая справедливость, то она на его стороне.

Из Каштановой долины нет-нет да и выезжали машины, почти в каждой сидели дети и все направлялись на пляж, хотя погода не обнадеживала. Кармен не было видно: наверное, она приводила себя в порядок и прихорашивалась, собираясь на свидание с ним. Услышав гудок, Карлос обернулся и увидел Родди Каналеса: тот махал ему, высунувшись из окна машины, битком набитой детворой. За рулем сидела жена Родди; она посмотрела на Карлоса сквозь темные очки и изобразила нечто вроде улыбки – так она улыбалась всегда – и, обогнав его, они промчались к мосту, за которым начиналась полоса пляжей.

В общем, все шло хорошо, но, подумав так, Карлос сразу же вспомнил, куда, собственно, он идет, и легкий холодок беспокойства пробежал по его спине. У них не было ни одной зацепки, но крайней мере, до сих пор, а значит, подозревать его они не могли. При словах «по крайней мере» непроизвольная, как нервный тик, улыбка скользнула по лицу Карлоса. Что же, значит, все на самом деле так плохо? Как только Каштановая долина осталась позади, Карлос почувствовал, что от его хорошего настроения не осталось и следа. Каштановая долина, долина Сан-Педро, Кармен Валье[4]4
  От исп. Valle – долина.


[Закрыть]… Долина… это слово было повсюду и оно защищало, но только, если мысленно он не уносился за ее пределы, как сейчас ноги несли его к зданию суда. Карлос оглянулся: долина начиналась у подножия гор, постепенно расширялась, спускаясь к видневшемуся вдали большому шоссе, и ложилась к его ногам. Постояв, он повернулся и двинулся дальше – то, что открывалось перед его взором теперь, не имело ничего общего с тем, что осталось за спиной: нагромождением камней и кирпича вставал перед ним город, создание рук человеческих, воплощение порядка и фальши. Карлос остановился и с ненавистью посмотрел на Сан-Педро-дель-Мар – город лежал между долиной и морем. И обойти это препятствие было невозможно.

– Сеньор Састре, каким образом вы узнали о смерти судьи Медины?

Карлос снова подумал, что судья де Марко внушает уважение как судья и как женщина. От нее исходило ощущение внутренней силы – оно притягивало и одновременно отталкивало. Мысль, что и у этой женщины можно найти уязвимое место, завораживала Карлоса, притягивала как что-то порочное, – но он, безусловно, никогда не стал бы и пытаться искать ее слабости. К тому же судья была слишком высокая: «Опасно связываться с такой высокой и такой привлекательной женщиной», – подумал Карлос.

– Я был в это время у сеньоров Аррьяса: я обедал у них, а после обеда уснул в комнате для гостей; вот тогда-то сеньора Аррьяса и сообщила мне.

– Можете ли вы сказать, откуда узнала она?

– Ее мужа Фер… доктора Аррьясу вызвали по телефону, и он попросил жену разбудить меня.

– Что вы тогда сделали?

– Быстро собрался и сразу пошел туда.

– Доктор Аррьяса просил вас пойти с ним?

– Да… Я полагаю, что да.

– Вы не помните точно?

– Честно говоря, нет. Вернее, нет, помню: по всей видимости, раз я пошел, значит решил, что он меня об этом просил.

Карлос растерялся: как ни странно, он, действительно, не помнил, почему пошел в дом судьи. Может быть, его уговорила Ана Мария?

– Итак, вы пошли в дом судьи Медины. Как вы туда добрались, на своей машине?

– Пешком. Туда ходьбы от силы минут десять. Надо пройти чуть-чуть просёлком до шоссе, пересечь его и тут уж метров сто до дома судьи Медины.

– До этого вы ничего не видели и не слышали?

– Нет. Как я уже сказал, я спал.

– По дороге к дому судьи вы никого не встретили?

– Нет, никого. Единственное, что я видел, так это машины около дома судьи. И доктора Аррьясу, который шел впереди.