Текст книги "Не загоняйте убийцу в угол"

Автор книги: Хосе Мариа Гелбенсу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

– Ой, сеньор, как вы меня напугали!

– Извините, просто я спешу. Я совсем не хотел вас пугать.

– Да я забыла, куда поставила вашу сумку. Вот она.

– Спасибо, большое спасибо.

В домике Карлоса Састре, который все в округе называли Хижиной, раньше жили сторожа усадьбы «Дозорное». Она называлась так потому, что главный дом, построенный относительно недавно в традиционном для этих мест стиле, возвели на месте полуразвалившейся дозорной башни – как говорили, XVII века, – при этом две стены были сохранены как часть нового дома. Хозяин «Дозорного», преуспевающий промышленник, родился в Сан-Педро-дель-Мар, но потом перебрался в Каталонию. Каждое лето в усадьбе воцарялось многочисленное семейство Сонседа, а все остальное время полновластной хозяйкой здесь была мать Рамона Сонседы, Консуэло, и ее прислуга. Донья Чело – так звали эту женщину в городке – большую часть года проводила в полном одиночестве, но когда июнь шел к концу, она начинала готовиться к приезду трех своих сыновей с семьями; Рамон был старшим из них. Обычно донья Чело занимала только одну половину главного дома, вторая всегда была заперта. С приближением лета донья Чело развивала бурную деятельность: все мылось и чистилось, и она сама присматривала за действиями прислуги. Наведя порядок, донья Чело перебиралась в башню, после чего дети, внуки и даже один правнук доньи Чело один за другим воцарялись в доме. И только жене Рамона разрешалось – пока не приехал муж – жить на верхнем этаже башни. Этот ритуал всегда завораживал Карлоса. Хижина находилась в дальней части усадьбы, и семейство Сонседа решило сдать домик, поскольку не могло быть и речи о том, чтобы кто-нибудь из родственников поселился пусть и неподалеку, но не под крышей семейного очага. Карлос понимал, что рано или поздно Хижина превратится в домик для гостей, но пока была жива донья Чело, Хижина оставалась его летним прибежищем. Домик этот пустовал, пока семейство Аррьяса в первое же лето, когда им удалось заманить Карлоса в Сан-Педро-дель-Мар в надежде, что ему тут понравится, не уговорило донью Чело сдать на будущее лето Хижину их другу, одинокому, замкнутому мужчине, который в этом году гостил у них две недели. Немалую роль сыграл и сам Карлос, в котором донья Чело увидела воспитанного, немного рассеянного и тонкого мужчину, – качества, которые она умела ценить. У Карлоса была отдельная дверь в стене, огораживавшей усадьбу, но он пользовался ею только в исключительных случаях. Именно к этой двери он и спешил сейчас прямо через поле, попрощавшись с Аной Марией и Сонсолес и пообещав позвонить, чтобы согласовать планы на вечер.

Поведение Доры оставалось загадкой для него. Впрочем, в глаза ему бросилась только ее серьезность, но, сколько Карлос ни силился, он не мог вспомнить, как она обычно держалась. Да, она не была такой открытой и общительной, как Хуанита; немножко себе на уме, Дора всегда вела себя более сдержанно, по крайней мере, с ним, и все-таки ее подчеркнутая серьезность беспокоила Карлоса.

Сейчас он торопился как можно скорее открыть сумку и не просто увидеть ее содержимое, но – главное – посмотреть, как оно сложено. Карлос ругал себя за медлительность, за то, что не помешал девушке укладывать полотенце и плавки в сумку; он боялся не вспомнить, в каком порядке все было сложено, – другими словами, не понять, что могла увидеть Дора, вынимая полотенце и плавки. А если кровь пропитала рубашку? Если видны пятна? Да нет, все было уложено в пластиковый пакет, и, чтобы увидеть содержимое, Доре пришлось бы его разворачивать. Способна ли она на это? Впрочем, она могла развернуть его машинально, если искала, например… Как ни крути, а жизнь непредсказуема: окажись его плавки сухими, сумка спокойно дожидалась бы его там, где он ее оставил. Зато как просто устроилось все с обедом в доме Аррьясы! Они оставили его обедать, а потом и отдыхать, – а ведь случись иначе, Карлосу пришлось бы менять свой план. Жизнь непредсказуема, поэтому он решил действовать по обстоятельствам. Нужно было остаться у Аррьясы как бы невзначай, ни о чем не договариваясь с ними заранее. Все, что казалось случайностью, было ему на руку, поскольку исключало преднамеренность. Да, это так, но случай, как флюгер по воле ветра, поворачивается то в одну, то в другую сторону. К счастью, сегодня у Аны Марии и Фернандо за обедом не было гостей, и все вышло само собой, естественно, – как он и хотел. А потом…

Потом произошло то, что и должно было произойти.

К восьми часам вечера в доме Аррьясы собралось гораздо больше народа, чем обычно. Общество расположилось под портиком; все кресла, стулья и даже скамеечки были развернуты к естественному центру – широкому и внушительному плетеному дивану и двум таким же креслам. Устроившись на диване, хозяйка дома направляла общую беседу, не теряя при этом из виду прислугу, которой она то и дело отдавала какие-то распоряжения. Возбужденно обсуждалась только одна тема, и разговор – если так можно назвать сливавшиеся в общий гул обрывки фраз и неразборчивые слова – крутился вокруг смерти судьи Медины. Почти все высказывали свои предположения с той страстностью, с какой одержимый азартом игрок кидает на стол карты, повинуясь лишь своему внутреннему голосу. Фернандо Аррьяса отказался от попыток придать этому сумбуру хоть какое-то подобие беседы и, стушевавшись, ушел в гостиную, где терпеливо дожидался, пока гостям надоест гвалт и обмен мнениями станет более осмысленным.

Он смотрел на них, и на душе у него становилось все горше. Кто-то присел рядом; Фернандо повернулся, но не узнал гостя, и тот, мягко улыбнувшись, представился:

– Лопес Мансур.

Фернандо хлопнул себя по лбу.

– Ну, конечно! – воскликнул он. – Прости, я тебя не узнал.

– Это вполне естественно, – перебил его Мансур.

– Мы ведь встречались пару раз, не больше. И в такой же толчее.

– Да, конечно. И все-таки… Ты с Кари? Она где, там?

– Там, по уши увязла в этой борьбе: они стараются перекричать друг друга и не дать соседу слова вымолвить.

– Да уж, – согласился Фернандо. – Я просто не понимаю, как они дошли до этого состояния.

– Ну, это главное событие лета, – сказал Мансур, откидываясь в кресле и с удовольствием вытягивая ноги.

– Поэтому их трудно упрекнуть. Но тебе это неприятно, да? Ты ведь врач?

– Да, ты угадал. Мне, действительно, неприятно, когда смерть превращают в повод для пустой болтовни. Это… даже слова не подберу… бесчеловечно, пожалуй.

– Неприлично? – подсказал Мансур.

– Да, неприлично и недостойно: ведь в свой час смерть придет к каждому из нас. Если бы они хоть на минуту задумались об этом, то, может быть, не вели бы себя так. Да и мы тоже.

– Кто же смеется в повозке, которая везет его на эшафот?

– Вот именно. Твоя фраза?

– Нет. Джона Донна.

– А… – протянул Фернандо в некотором замешательстве.

– Но с этим ничего не поделаешь. Внутренняя пустота, нездоровое любопытство…

Мужчины помолчали.

– Я почти ничего не знаю, мы ведь только приехали, – первым заговорил Мансур. – Но Кари сказала мне, что убитый – известный и уважаемый судья, уже на пенсии.

– Да, человек старой закалки и, по правде говоря, малоприятный. Я не люблю людей незыблемых убеждений и предубеждений, но… – тут Фернандо запнулся и после секундного замешательства добавил: – Говорят, он был очень хорошим юристом.

– Да уж, – не без ехидства заметил Мансур, – ничего нет хуже юристов с незапятнанной совестью, почтенных магистров, которые толкуют закон с позиций своей морали.

– Во-первых, мы этого не знаем, а потом, кто ж это осудит? Да, судья Медина был скроен по старинке, и, наверное, он ошибался, но ведь все ошибаются по тем или иным причинам, а в его профессионализме, насколько я знаю, нет оснований сомневаться. И это не повод, чтобы перерезать человеку горло.

– Ему перерезали горло?! Какой ужас! Как это произошло?

– Честно говоря, я сам толком не знаю. Делом занимаются полиция и судья де Марко.

– А что говорят о мотивах убийства? Может, месть? Ведь в замкнутом провинциальном мирке причина убийства всегда или земля, или рога.

– Да нет. Это-то и есть самое странное…

– Какая жестокость! – прервал его Мансур. – Перерезать человеку горло – что за зверство!

– Да, на первый взгляд так и кажется. Но судья де Марко, наоборот, считает, что это преступление… ну, скажем так, особое. И когда она это сказала, я с ней согласился.

Лопес Мансур удивленно посмотрел на него:

– Что ты имеешь в виду?

– Слова судьи де Марко мне показались очень точными. Чтобы понять, надо видеть это своими глазами… Судье перерезали горло одним резким движением, но без излишней жестокости: сила удара была точно рассчитана, и в комнате все на своих местах. Там не зверство – там тайна, понимаешь?

Голоса под портиком вдруг зазвучал и еще громче и неожиданно смолкли. Удивленные странной тишиной, мужчины обернулись: все ждали, пока Сонсолес Абос поговорит по сотовому телефону, а та жестами призывала собравшихся помолчать. Потом женщина отошла в сторону и повернулась к остальным спиной; она кивала, соглашаясь с невидимым собеседником. Фернандо и Лопес Мансур, переглянувшись, поднялись и вышли из дома.

– Что случилось? – спросил Фернандо у Аны Марии, мотнув головой в сторону Сонсолес. Но жена жестом попросила его помолчать; все ждали, пока Сонсолес кончит разговаривать. Наконец, та выключила сотовый телефон и развела руками. У всех вырвалось разочарованное «о!».

– Она не может прийти, потому что валится с ног от усталости.

– Полагаю, речь идет о судье де Марко, – тихо пояснил Фернандо. – Не может, тем лучше. – И добавил: – А впрочем… Эта женщина слишком умна, чтобы позволить втянуть себя в подобные пересуды. Положение обязывает. Это вопрос профессионализма, согласен?

– Конечно, – кивнул Мансур. – Думаю, она и звука не проронит об убийстве. На ее месте я бы нашел отговорку, меня бы тут и в помине не было.

– Кстати, а где вы с Кари остановились? Вы с девочками?

– Нет, вдвоем. Решили передохнуть и сняли квартиру в Каштановой долине.

– Это прекрасно! Квартиры там очень удобные, и Каштановая долина – единственный приличный поселок в этих краях, где можно отдыхать летом. – Фернандо огляделся, словно желая удостовериться, что все на своих местах. – Значит, мы соседи. Надеюсь, вы будете заглядывать, когда захочется, без церемоний. Мы, конечно, еще не раз и не два встретимся. Здесь бурная светская жизнь, но видишь всегда одни и те же знакомые лица.

– Конечно, увидимся, – любезно сказал Мансур.

Ана Мария, сильно возбужденная, подошла к ним:

– Я вижу, ты разговариваешь с мужем Кари. Я пригласила их завтра к обеду; их и чету Муньос Сантос. Как ты думаешь, может пригласить нашего нелюдимого соседа из Хижины?

– Если ты найдешь ему пару, – согласился Фернандо.

– Ну, это моя забота, – нервно ответила Ана Мария, отходя от них.

– Ну, что я тебе говорил? – вполголоса заметил Фернандо Мансуру.

Карлос Састре откинулся в кресле-качалке и глубоко вздохнул. С прошлой ночи, когда он почти не сомкнул глаз, у него не было ни минуты передыха, если не считать короткого забытья в доме Аррьясы. «Заснул сном праведника» – усмехнулся он. Карлос вдруг обессилел от навалившейся разом усталости; шевелиться не хотелось. Но он чувствовал, как из-под этой усталости пробивается, медленно заполняя все его существо, острая радость: наконец-то все позади – этот день с постоянным тягостным напряжением, а вместе с ними и первый акт драмы, последствия которой сейчас казались Карлосу непредсказуемыми; ему не хотелось ни о чем думать, а, может, они и впрямь были непредсказуемы. И все же, несмотря на усталость, или именно из-за нее, Карлосу нравилось просто сидеть, наслаждаясь покоем на исходе дня. «Жизнь, – думал он, – любая, ничего не стоит: все зависит от везения». Карлос привстал, взял стакан джина с тоником (лед, лимонный сок, джин, кусочек лимона, тоник и лимонная кожура, опущенная точно на пузырящуюся поверхность, кожура, которой до этого натерли края стакана) и с удовольствием отпил. Потом закурил и снова откинулся на качалке.

«Какая восхитительная усталость!» – подумал он. Карлос сидел у входа в Хижину, под маленьким навесом, где с трудом умещались два человека, смотрел, как опускаются сумерки, и пытался себе представить, какой гвалт стоит сейчас в доме Аррьясы. Темнело, и от земли исходил уже тот особенный запах поля, что предвещает наступление ночи, – земля щедро делилась свежестью, которую она прятала знойным днем. От травы поднималась ароматная волна; она обволакивала все растения, смешивалась с их собственным запахом, и воздух, окрашенный нежными и прозрачными лучами меркнущего света, придававшими всем краскам неуловимую прелесть, наполнялся благоуханием. «В это время ярче всего проступают оттенки зелени», – подумал Карлос с почти чувственной уверенностью.

Он вспомнил, как тщательно завернул опасную бритву и перчатки в рубашку, а потом все вместе сунул в пакет из супермаркета, и снова восхищенно удивился самому себе. Из-за спешки, возбуждения и напряжения он забыл, что сложил рубашку пятнами крови внутрь; кроме того, поверх нее в пакете лежали старые кроссовки – под ними рубашка была почти не видна, – а уж потом, на пакете, крем для загара, очки от солнца, одеколон, газеты, полотенце… в общем, там не было ничего, что могло бы показаться подозрительным прислуге Аррьясы. Ана Мария отдала Доре плавки, полотенце и сумку, а та просто вернула ему все это. И даже если девушка несколько раз открывала сумку, доставая или укладывая полотенце, она не могла увидеть ни одного предмета, имевшего отношение к убийству. Теперь Карлос отчетливо вспомнил, как тщательно он все заворачивал – его всегдашняя предусмотрительность, ставшая почти маниакальной! – но вплоть до настоящей минуты в сознании его был провал относительно этой подробности: все, связанное с ней, полностью выпало из памяти, не оставив ему ни проблеска надежды. Выпало до такой степени, что, вернувшись от Аррьясы и открыв сумку, Карлос сначала подумал – у него даже дыхание перехватило, – что это Дора разложила вещи в таком порядке. «Прислугу обычно представляешь себе как существо, которое только и знает, что чистить, гладить и повсюду наводить свой порядок, и от этого представления невозможно избавиться даже в такие минуты», – вздохнул Карлос. А потом, то ли в шутку, то ли всерьез, он задумался, как повела бы себя Дора, обнаружь она страшные улики – донесла или стала бы его шантажировать. Карлос склонялся к последнему: если у нее хватило хладнокровия разобрать сумку, а потом уложить все в том же порядке, она выбрала бы шантаж.

«Брось выдумывать ерунду, – остановил он себя. – Все произошло на самом деле». Этого нельзя было избежать, и Карлос не ужасался, а удивлялся: человек никогда не знает, на что он способен.

Наслаждаясь вечерним безмолвием, которое он ощущал особенно остро теперь, когда стихли последние отголоски шумного сборища, устроенного сегодня у него дома, Фернандо Аррьяса задумался. Со столов под портиком уже убрали; стояла приятная прохлада – на всякий случай он накинул на плечи свитер, – и все располагало к раздумью. Огни погасили; горела только одна из двух ламп на консолях по обеим сторонам плетеного дивана, стоявшего вдоль стены. На диване и на расположившихся справа и слева от него больших плетеных креслах лежали подушки. Фернандо курил, с головой погрузившись в свои мысли, когда жена вывела его из задумчивости.

– Фернандо, завтра к обеду я, пожалуй, приглашу Кармен Валье в пару Карлосу; по-моему, она очаровательна.

Фернандо Аррьяса встряхнул головой, возвращаясь к действительности.

– Ана, честно говоря, я задумался, и не совсем понимаю, о чем ты.

Ана Мария Аррьяса терпеливо вздохнула:

– Мы с тобой пригласили завтра к обеду чету Муньос Сантос и супругов Лопес Мансур, ну, этого интеллектуала, за которого вышла Кари де ла Рива. Ты еще сегодня долго с ним разговаривал, помнишь?

– Да-да, конечно, – сказал Фернандо, – очень приятный человек и довольно образованный.

Ана Мария, сама терпеливость, снова вздохнула.

– Ну, я же и говорю – интеллектуал. Я видела, как долго ты с ним разговариваешь, и подумала, что не мешало бы пригласить их. К тому же я целую вечность не видела Кари, а я ее очень люблю. Ну, и мне пришло в голову, что надо позвать и Карлоса: он прекрасно подходит для такого общества. Но ему нужно пара…

– Кармен Валье, – перебил ее муж.

– Ты согласен?

– Я понятия не имею, кто это.

Ана Мария вздохнула, подошла к круглому столу, где лежали сигареты мужа, и, закурив, спросила:

– О чем ты думаешь?

– Извини, – сказал Фернандо, – просто у меня из головы не выходит это преступление.

– Да, это ужасно, но пусть им занимается полиция. Ты тут при чем? Убийцу найдут в самый неожиданный момент. Вот пусть и ищут, это их работа.

– Я о другом. Знаешь… на меня огромное впечатление произвело то, как выглядел убитый. И, наверное, поэтому я потом подумал, что убийца – не случайный тип, который залез ограбить дом, и не человек, которому судья когда-то вынес приговор, и вот он решил отомстить… Нет. Было что-то странное и зловещее в этом зрелище. Словно кто-то распорядился и душой, и жизнью судьи, а потом оставил – дома, в привычной обстановке, среди любимых предметов, чтобы все мы увидели… и согласились с вынесенным приговором.

– Фернандо, ради бога! Даже в шутку этого не говори!

– Но именно об этом я и думаю все время, Ана Мария.

– Тебе бы романы писать, – решительно прервала его жена. – Стоит оставить тебя одного, как ты начинаешь выдумывать всякую нелепицу.

– Да, наверное, это нелепо, – согласился Фернандо.

– Тогда давай вернемся к Кармен Валье.

– Делай, как сочтешь нужным, – примирительно улыбнулся муж.

– Нет, как я сочту нужным – так не пойдет, Фернандо. Ты ведь тоже знаешь Карлоса, правда?

– Мы о чем говорим? – начал раздражаться Фернандо. – О том, чтобы найти Карлосу пару за обеденным столом или о том, чтобы женить его?

Ана Мария молча курила, и на лице ее было написано безграничное терпение.

– Ах, да, Кармен Валье… Это та красивая загорелая девушка, что живет у Муньос Сантосов? – спросил Фернандо, словно возвращаясь на землю.

– Ну, наконец-то! Лучше поздно, чем никогда! – вздохнула Ана Мария.

Но Фернандо мог думать только о том, что он видел в доме судьи, и чувства, о которых он рассказал жене, не покидали его. Кроме того, было еще одно соображение, но им он не собирался делиться ни с кем; касалось оно поселка отдыхающих и расположенных поблизости домов. Интуиция подсказывала ему, что убийца связан с этими местами. Как только Фернандо вошел в дом судьи, его захлестнула волна беспокойства, и с той поры оно постоянно подспудно жило в нем. Потом, уже вечером, ощущение это выкристаллизовалось в мысль, что преступление мог совершить кто-то из своих.

– Кармен очаровательна, она моложе Карлоса – пожалуй, даже намного моложе, – и производит впечатление вполне современной женщины, всем интересуется, по крайней мере, по словам Сонсолес. Почему бы и нет?

«А если кто-то из своих…» Об этом лучше не думать. Он не мог допустить мысли, что в этом случае они с Аной Марией, пожалуй…

– Мне кажется, они вполне подходят друг другу, – сказала его жена.

…знакомы с убийцей.

– Что? – пробормотал он. – Да, конечно. Прекрасная мысль. Кармен вполне подходит.

Ана Мария удивленно взглянула на него.

– Ты разве слышал, что я говорю?

– Конечно.

Ана Мария вытянула ноги и укоризненно посмотрела на мужа.

– А потом будешь говорить, что я сваха.

– Ну, доля правды в этом есть, – сказал Фернандо. – То, что ты затеваешь с Карлосом и Кармен Валье…

Ана Мария вздохнула, скрестила ноги, отпила глоток из стоявшего перед мужем стакана и подытожила:

– Ну, хорошо. Поговорим об этом, когда ты не будешь так погружен в свои мысли. Ребята сказали тебе, когда они намерены вернуться?

– Нет, но я просил их особо не задерживаться. И даже разрешил им взять машину, чтобы они не гоняли на мотоцикле, но с условием – вернуться не поздно.

– Другими словами, на рассвете, да еще по этим дорогам, где полно пьяных за рулем! Господи, еще одна бессонная ночь!

Хуанита смотрела на тетю и думала о своем, пока та в который раз рассказывала, что она увидела, войдя в комнату судьи. Чудовищное потрясение первых часов постепенно сошло на нет, и теперь, считая, что у нее как у кухарки судьи есть полное право рассказывать об ужасном происшествии, тетя повторяла и повторяла одно и то же. А Хуанита, глядя на нее, думала, как же по-разному выглядят события в пересказе разных людей: все, что говорила сейчас тетя, было – и Хуанита прекрасно это понимала – отчасти откровенной выдумкой, а в основном – пересказом того, о чем поведала ей она, Хуанита. На самом же деле тетя, едва увидев убитого, жутко закричала, раскинула руки, выронив корзинку с картошкой, и стала падать – шедшая сзади Хуанита еле успела ее подхватить: у женщины началась истерика. Поэтому Хуаните пришлось, взяв себя в руки и стиснув зубы, оказать первую помощь тете, вызвать полицию и даже настоять, чтобы позвонили дону Фернандо. Она часто разговаривала с Дорой и помнила номер телефона, но не стала звонить сама, потому что ее попросили ни к чему не прикасаться до приезда полиции.

И пока не пришел дон Фернандо, тетей занималась только она; правда, сначала ей помог полицейский – унести тяжеленную женщину с места происшествия, как он выразился, было нелегко; потом, когда дон Фернандо оказал ей медицинскую помощь, Хуанита сидела рядом, а в два часа приехала «скорая» и увезла их. И вот тетя, которая тогда лежала без сознания, теперь рассказывала о случившемся любому, кто хотел ее слушать – а таких нашлось немало, – и со всеми подробностями, которых становилось все больше и больше, пока, наконец, потерявшая терпение Хуанита не воскликнула:

– Тетя! Перестань выдумывать, ведь ты была одной ногой на том свете и ничего не видела!

Тут тетя с Хуанитой чуть не поссорились, и тогда Хуанита, раздраженная и обиженная, вышла на улицу – посидеть на каменной скамье у дома, благо жара уже спала. Девушка собиралась побыть тут, пока не разойдутся соседи и знакомые, пришедшие удовлетворить свое любопытство. Но покоя бедная Хуанита не нашла и здесь: опустилась вечерняя прохлада, и люди выходили пройтись – увидев ее, они останавливались спросить о тетином здоровье, а заодно и посудачить, надеясь выведать новые подробности. Поэтому, в конце концов, Хуанита уселась в крошечном внутреннем дворике, чтобы поглядеть на звезды и спокойно подумать.

А подумать хотелось: что-то странное, ускользающее тревожило ее, и девушка не понимала, в чем дело. Так, войдя поутру в кухню, чувствуешь: что-то здесь не на месте, чего-то не хватает, но не можешь понять, чего именно. Иногда так и ходишь с этим ощущением все утро, а то и целый день, но потом забываешь; а иногда догадываешься: кастрюля не там, где ей положено быть, или нет большой чашки – оказывается, тетя унесла ее к себе в комнату, – в общем, что-то в этом роде. Но Хуанита не понимала, что тревожило ее сейчас. Может, просто показалось – ведь часто что-то мерещится по-пустому.

Тут девушка вспомнила, что в гостиной судьи на полу валяется картошка и их корзинка, и за всем этим придется завтра заходить по дороге к дону Карлосу, и от одной этой мысли ее пробрала дрожь.

Судья де Марко долго, не отрываясь, смотрела на звездное небо, потом перевела взгляд на бутылку и решила, что может позволить себе второе виски. Приехав в Сан-Педро-дель-Мар, куда она была назначена судьей Первой судебно-следственной инстанции, Мариана де Марко поселилась в мансарде дома, расположенного в верхней части городка. С удобной и просторной террасы, словно выдолбленной в чердаке, были видны море и устье реки; летом, когда позволяла погода, Мариана любила читать на террасе при свете торшера, который приносила из комнаты – его обычное место было около вольтеровского кресла, – и ставила около стула, где пристраивалась с книгой. Мебель на террасе – стол и три стула – была из белого пластика, и, по правде говоря, не слишком нравилась Мариане, но частые дожди не оставляли ей выбора, разве что купить удобную металлическую мебель, но та, как правило, и неудобная, и дорогая. Поэтому в хорошую погоду Мариана, хоть и презирала пластиковую мебель, все-таки усаживалась с книгой на террасе, выбрав что-нибудь из своего прекрасного собрания романов XIX века.

Несмотря на поздний час, было довольно тепло; усыпанное звездами безоблачное небо казалось прозрачным, но убийство судьи Медины мешало Мариане наслаждаться этой красотой. Смешивая виски со льдом и содовой, она думала о том, что в этом преступлении есть что-то странное: оно не вписывалось в привычную картину, и ей, так любившей переводные романы, напоминало преступления, совершаемые в других странах, но оно никак не вязалось с укладом жизни в Сан-Педро-дель-Мар и его окрестностях, где во всем – а в убийствах особенно – еще чувствовалось что-то дикое и необузданное. Убийца судьи Медины вел себя как городской житель, и честно говоря, слишком хладнокровно для испанца.

Мариана снова уселась на террасе с книгой в руках, но через несколько минут, поняв, что сосредоточиться на чтении сегодня не удастся, отложила ее в сторону. К тому же спать совсем не хотелось, а это у Марианы всегда было признаком сильной озабоченности. Однако она надеялась, что вторая порция виски, которое она потягивала сейчас с таким удовольствием, скоро нагонит на нее сон.

Женщина встала и, подойдя к перилам террасы, облокотилась, держа в одной руке стакан с виски, а в другой зажженную сигарету. Мариана корила себя за то, что не взяла отпуск в августе, как собиралась. Но виноват на самом деле был Эндрю, а не она; старина Эндрю мог взять две недели только в начале сентября. Он был старше Марианы ровно на десять лет – «пятьдесят ему уже стукнуло или нет»? – но, думая о нем, женщина всегда называла его «старина Энди». Благодаря парому между Сантандером и Саутгемптоном они виделись довольно часто, но встречи их были короткими, всего несколько дней, да пара недель отпуска. Несмотря на постоянные разлуки – иногда они и сами не знали, на сколько расстаются, – такие отношения вполне устраивали Мариану. Следующим шагом был брак, но с ним можно подождать, если вообще до этого дойдет. «Не надо повторять своих ошибок», – говорила Мариана, и эта череда встреч и разлук, пришедшая на смену ее недолгим романам, оказалась прекрасным выходом из положения, позволяя Мариане поддерживать отношения с близким человеком, с которым она не решалась – по крайней мере, пока – связать себя более постоянными и тесными узами, бросив вызов судьбе. А может, она просто боялась так ставить вопрос? Когда у тебя есть что-то хорошее, то лучше ничего не менять. «По крайней мере, пока», – подумала Мариана. И надо было признаться: она с удовольствием растягивала и растягивала это «пока».

К счастью, у Марианы не было детей. Она объясняла это с одной стороны своим благоразумием, а с другой – равнодушием бывшего мужа к детям в начале их брака. Потом, когда он дошел до крайностей, и стал требовать, чтобы она ушла из адвокатской конторы, не желая не только жить, но и работать вместе, Мариана не один раз добрым словом вспомнила свое благоразумие. Будь у нее ребенок или двое, она не решилась бы все обрубить, уйти из конторы, где кроме нее и бывшего мужа работали еще двое его друзей, и начать новую жизнь. Эндрю обладал легким характером, – подумав об этом, Мариана невольно улыбнулась, – и он был нежным любовником; Мариана не сомневалась, что он таким и останется, пока характер их отношений не изменится. Если же отношения станут другими, если со временем придет потребность всегда быть рядом, что ж, тогда и посмотрим. «Всему свое время, – подумала Мариана. – Если же нет…» Но мысль о замужестве все же исподволь всплывала в ее голове. И дело не только в том, что сегодня ей взгрустнулось и не хотелось – уж себе-то она могла в этом признаться – сидеть в одиночестве.

Любил ли кого-нибудь убитый? Мариана решительно помотала головой. Нет. Этот внушительный, вышедший в отставку судья был, как она слышала, человеком твердых убеждений, наверное, решительным и требовательным отцом и… вдовцом. Она не могла представить его женатым человеком, и не только потому, что жена судьи умерла еще до приезда Марианы в Сан-Педро, и она никогда не видела этой женщины. Просто при одном взгляде на судью – этим летом Мариана видела его только один раз, на праздничном ужине, который устраивали Сонседа по случаю начала сезона, – сразу становилось ясно: он прекрасно себя чувствовал в роли вдовца. Кажется, он был хорошим юристом; возможно, излишне зависимым от своих идеологических взглядов и представлений о морали, но блестящим профессионалом – слава его была вполне заслужена. Она попыталась себе представить завтрашние газеты, ведь телефон у нее в кабинете не умолкал: звонили из суда, где работал убитый, из Ассоциации судей, из различных организаций; были и частные звонки. Хорошо еще, что ей сразу удалось избавиться от журналистов, не дрогнув перед их настойчивостью. Зашевелилось начальство в Сантандере и в Мадриде, но Мариана никогда никому не позволяла давить на себя ни в частной жизни, ни в профессиональной. Один раз уступишь, потом не отделаешься. Сегодня утром из Сантандера приехал не только прокурор, но и следственная группа Судебной полиции, и она воспользовалась их присутствием, чтобы избежать давления сверху. Да, любой ценой, но убийца должен быть установлен. Что-то в глубине души подсказывало ей, что результаты расследования могут оказаться такими же скандальными, как само преступление. На этот раз на ее плечи обрушилось главное событие лета, которое обещало быть спокойным. Соперничать с этим убийством на первых полосах газет смогут только покушения ЭТА, если что-нибудь случится в августе. Впрочем, убийство судьи привлечет внимание журналистов на пару-тройку дней, а раковая опухоль терроризма в конце концов поразит все баскское общество. Но об этом лучше не думать. На первых полосах всегда кровь: терроризм, убийства… Мысленно Мариана вернулась на место происшествия: ей пришлось взять себя в руки, когда она вошла в гостиную судьи. Она повидала немало трупов, но впервые, во всей картине с такой очевидностью проступало твердое намерение убить, хладнокровие убийцы.

Сейчас бы позвонить старине Энди, поболтать о всяких пустяках, и, свернувшись клубком в любимом кресле, слушать его ласковый голос… А вместо этого Мариана сидела со вторым виски – последним, она дала себе слово, – и сна не было ни в одном глазу. А что, если позвонить сейчас? «В такое время?» – тут же подумала она. Несколько минут Мариана колебалась, уж очень хотелось снять телефонную трубку, но потом решила: «Пусть спит, англичанин есть англичанин».