Текст книги "Рейн и Рийна"

Автор книги: Холгер-Феликс Пукк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

16

– Алло! Это больница? Позовите, пожалуйста, Лийзу Эрма. Спасибо, да, я подожду…

Товарищ Эрма, это Элли Каземаа, классный руководитель вашего Рейна. Здравствуйте, здравствуйте!

Вы знаете, я посоветовалась с нашим завучем. Вам лучше попросить пособие по месту работы. Например, на приобретение обуви для Рейна. Или еще на что-нибудь, да вы сами знаете, в чем он больше всего нуждается. Школа даст Рейну самую лучшую характеристику, в письменном виде. Характеристику приложите к заявлению о пособии. Договорились? Да что вы, что вы! Это же в порядке вещей, это мой долг… Да, я уверена, что заявление ваше будет удовлетворено. Так вы напишете? И правильно… Совершенно правильно! Характеристику на Рейна я вложу в конверт и оставлю его в канцелярии на ваше имя. Можете зайти послезавтра. Пожалуйста, пожалуйста… Всего хорошего, до свидания!

17

Отношение Рейна к математике действительно вполне можно назвать любовным, в нем было и глубокое уважение и вдумчивость, и математика, так сказать, в долгу не оставалась – раскрывала перед ним без утайки все свои секреты и законы.

Так что завтрашняя контрольная в сущности не слишком беспокоила Рейна. Конечно, кое-что может из головы вылететь, бывает, ну хоть ты тресни, уравнение никак не решается, но вообще-то Рейн был хорошо подкован, и не только в математике.

Рейн повторил извлечение корней, логарифмы, времени еще оставалось достаточно, и он взялся за реферат о Пушкине. А это задачка не из простых. Пушкин есть Пушкин, мало того, русский язык сам по себе тоже крепкий орешек. И самое удивительное – Рейн учит его уже девятый год, а так до сих пор и не владеет им. И не он один. Да никто в их классе как следует говорить по-русски не умеет. А ведь девять лёт учат! Так что, наверное, дело не в учениках, а в том, как учат. Методика все же чертовски важна! Например, у одного тренера спортсмен годами ничего не может добиться, а попадет к другому – и начинает бить рекорды.

В работе над рефератом проходит едва ли не целый час. Пора идти в мастерскую за фотоаппаратом.

На углу Рейн встречает Яака Вареса – Ворона. Под глазом у него фонарь, бровь залеплена пластырем. Вид недовольный, мрачный.

Рейн разглядывает его с любопытством и чувством легкого превосходства. Длинный свое обещание выполнил – никаких сомнений нет.

Яак останавливается, ждет, когда Рейн поравняется с ним, и пересиливая себя, не глядя на Рейна, спрашивает:

– Что я должен тебе купить?

От неожиданности Рейн замирает на месте. Лицо его расплывается в насмешливой улыбке. Выходит, Ильмар решил, что отлупить «воронят» мало, и приказал им, так сказать, материально компенсировать причиненные убытки. А эти мелкие вымогатели и поджали хвост. Нет, в этих компаниях сильному, похоже, повинуются беспрекословно, а сильные жалости не знают.

– Пошли вместе в мастерскую. Заплатишь за ремонт, – в тоне Рейна звучат пренебрежительные нотки. Интересно, как в данной ситуации повел бы себя Ильмар?

Яак послушно следует за Рейном. Они долго шагают молча, потом Яак с легким упреком, однако же с нескрываемым уважением, выдавливает из себя:

– Так бы и сказал, что ты Ильмаров дружок… Откуда мне было знать…

Ощущая безграничное превосходство над Яаком, понимая теперь, что Ильмар и его приятели не просто компания, а своего рода аристократия, сила, с которой остальные, без сомнения, считаются, Рейн бросает коротко:

– Теперь знаешь.

И даже не удостоив Яака взглядом, заходит в мастерскую.

В мастерской приходится подождать, и Рейн мысленно возвращается к недавнему эпизоду. В памяти оживает все происшедшее, в ушах снова звучат сказанные слова… и Рейн вдруг пугается. Ведь короткое «Теперь знаешь» означает только одно…

Он мельком взглядывает на стоящего рядом Яака, в нем зарождается смутная потребность объяснить что к чему, внести ясность, как-то разрушить однозначность вырвавшихся слов.

Но подходит очередь Рейна, и эта смутная потребность мгновенно улетучивается.

Фотоаппарат приведен в исправность, и Яак безропотно расплачивается за ремонт. Ребята выходят на улицу, вместе им идти всего два шага – до тротуара, там Рейн, не прощаясь, поворачивается к Яаку спиной и уходит, демонстративно игнорируя того, в ком он больше не нуждается.

Чувство превосходства – приятное, упоительное чувство. Рейн шагает спокойно, уверенно. И в походке его, и в выражении лица появляется какая-то самонадеянность. Посмотреть со стороны, так этот молодой человек явно пребывает на седьмом небе.

А то как же! Ведь кроме неясного чувства превосходства, есть еще кое-что – совершенно конкретное, от чего можно действительно прийти в восторг. Он же все еще настоящий богач! Ремонт фотоаппарата не стоил ему ни копейки. А за двадцать рэ в фотомагазине можно столько всего купить… Да-а, но если ты обладаешь такой суммой, то совсем необязательно с деланно равнодушным видом проходить мимо того же кафе под открытым небом.

Несколько ступенек ведут в скверик, окруженный живой изгородью. Без малейших колебаний Рейн поднимается по лестнице, лавируя между столиками, направляется к стойке и заказывает коктейль. Апельсиновый коктейль с джином! Да-да! Именно этот. Интересно вообще-то, какой он на вкус…

Со стаканом в руке он подходит к столику, за которым несколько мальчишек едят мороженое. Рейн, ни слова не говоря, отодвигает вазочку одного из них в сторону и бесцеремонно ставит на ее место свой стакан с соломинкой.

В каждом его движении, жесте, в том, как он посасывает через соломинку свой коктейль, в том, как закидывает ногу на ногу, – во всем ощущается подчеркнутое чувство собственного достоинства. И это не поза, не игра, а естественное состояние молодого человека, который может позволить себе широкий жест, которому не надо трястись над каждой копейкой.

Посасывая коктейль, Рейн замечает вдруг в витрине газетного киоска билеты спортлото. Единым духом допив коктейль, он спешит к киоску и становится обладателем шести билетов. Такого он себе еще никогда не позволял. Последний раз, летом, когда в садоводстве выдали им аванс, он купил два билета. Те деньги, заработанные нелегким трудом, тратить на авось было жаль.

Так, а теперь Рейн Эрма может направиться с уверенным видом в магазин фототоваров!

Он идет, а за ним следует Лори. Она следит за ним уже с той минуты, когда Рейн встретился на углу с Яаком. Лори оказалась на их улице не случайно. Ей тоже, как и Яаку, надо было встретиться с Рейном. Но Рейн с Яаком сразу же отправились в сторону центра, и ей не оставалось ничего иного, как, соблюдая определенную дистанцию, следовать за ними. В кафе вполне можно было бы правдоподобно разыграть неожиданную встречу, но тут Лори встретила девушку из их деревни. «Здравствуй, здравствуй, ну как колхозники поживают?» – «Спасибо, вроде неплохо…» – «Ага, у меня тоже полный порядок! Отработаю свое на фабрике… А вечером танцы, вино, сама вся нарядная, освещенные улицы… хлюпать по грязи не приходится…» – «Так что ты, можно сказать, довольна? Райская жизнь? Добилась своего?» – «Добилась!» Последнее прозвучало резковато, но Лори терпеть не может, чтоб кто-то сомневался, довольна ли она своей жизнью.

– О, Рейн! – восклицает она оживленно. – Вот здорово, что я тебя встретила!

– A-а, здравствуй, Лори! – Рейн отвешивает неловкий поклон и сам про себя удивляется, как здорово удалось ему скрыть свою радость. Симпатичная, одетая по последней моде девушка – завидная спутница, особенно для школяра в убогой курточке. Вот бы повстречались им сейчас эти «табачные философы» и прочие однокашники!

– Ты не спешишь? Пошли выпьем по коктейлю! – предлагает Рейн небрежным тоном прожигателя жизни.

Но Лори отказывается. Чуть приглушенным голосом она озабоченно допытывается:

– Послушай, Рейн, ты Торгаша не видел? Мы договорились вчера встретиться, а его и след простыл. У него, правда, дело какое-то намечалось… Может, случилось что. Я так беспокоюсь, просто ужас!

Рейн колеблется. Бизнес велел ему молчать: «Знаем только мы с тобой!» Но ведь Лори своя! Более того, она его подруга.

Рейн косится на Лори. На ее лице написано ожидание, она не сводит глаз с Рейна. Она действительно ждет ответа. Ждет, как будто ей что-то известно…

– Почему ты именно у меня спрашиваешь? Почем я знаю, – говорит Рейн, чтобы только сказать что-то, выиграть время. Он надеется вызвать Лори на разговор. Может быть, удастся уловить в ее словах хоть какой-нибудь намек, который прольет свет на все и поможет ему сориентироваться.

– Да вот, увидела тебя, решила спросить, – коротко отвечает Лори. Встреча с односельчанкой испортила ей настроение, и теперь игра в преследование раздражает ее.

«Н-да, в сущности она так ничего и не сказала», – сокрушается про себя Рейн. Однако дольше тянуть с ответом невозможно, иначе это покажется подозрительным, и Рейн отделывается лаконичным:

– Не видал.

Лори продолжает лениво расспрашивать его:

– Он вчера утром вроде собирался к тебе, мол, у вас какое-то секретное дело…

Ясно, его решили испытать, и Рейн, расхохотавшись, сует Лори под нос фигу и повторяет с иронией, раздельно произнося каждый слог:

– Не ви-дал!

Лори отвечает с улыбкой, равнодушно:

– Вечером встретимся… Ну ладно… Чао!

Рейну даже как-то обидно, что красивая нарядная Лори затерялась в толпе.

Встряхнув головой при мысли об этом странном допросе, Рейн сворачивает к магазину фототоваров.

Интересно, Лори сама придумала испытать его на болтливость или все затеял Ильмар, и она только выполняла его приказ? Если это действительно так, то сразу же возникает вопрос: а для чего эта дурацкая проверка?

Возле длинного прилавка полно народу – и покупателей, и просто любопытствующих. Пожилая продавщица, седая, с материнской улыбкой, показывает товар, отвечает на вопросы, объясняет, дает советы. Она всю жизнь проработала в этом магазине и в глазах многих покупателей пользуется непререкаемым авторитетом. Постоянных покупателей она знает по именам, знает, кто где работает и многое другое. А члены фотоклуба, почти все, можно сказать, ее добрые знакомые.

Так что нет ничего удивительного в том, что пожилая дама, заметив Рейна, наклоняется к нему и вполголоса произносит:

– Поздравляю с дипломом! Прочла в «Вечерке»…

– Спасибо… – бормочет Рейн смущенно. Так прямо в газете и напечатали! Обязательно надо купить сегодняшнюю газету!

– Покажите, пожалуйста, этот объектив! – показывает Рейн на круглую штуковину под стеклом прилавка.

Продавщица снова склоняется поближе к Рейну и негромко, словно ей неприятно говорить об этом, предупреждает:

– Он стоит двенадцать рублей…

– Ну и что! – отвечает Рейн, и в голосе его против желания сквозит самодовольство.

Седая продавщица улыбается приветливо, словно от всей души радуясь, что юный фотограф наконец-то может пополнить свой инструментарий нужным объективом. Она прекрасно помнит, что Рейн уже не раз приценивался к подобным объективам, но на том дело и кончалось. Теперь наконец-то и у него появились деньги!

18

«…В нашем классе уже стало своего рода традицией, что на зимних каникулах кто-нибудь из учеников едет на экскурсию турпоездом. Поскольку путевка стоит достаточно дорого, то далеко не все могут позволить себе это удовольствие. Поэтому на каждый такой туристский поезд я всегда, так сказать, организовывала несколько бесплатных путевок. Шефы нашей школы никогда не отказывали в моей просьбе и всегда оплачивали стоимость путевок из соответствующих фондов…» (Из статьи классного руководителя Элли Каземаа в «Учительской газете».)

19

Комнату освещают всего три свечки, так что в ней царит полумрак. Накурено. На низком столике стоят длинногорлые бутылки и бокалы с красным вином. Гремит магнитофон, наполняя помещение ритмичной музыкой. Бизнес, Лори, Толстый и какая-то незнакомая Рейну девица расслабленно извиваются в танце. Они живут ритмом, отдаются в его власть. Они умеют и хотят танцевать только так, ощущая радость движения, испытывая своего рода экстаз. Посмотреть со стороны, так это прямо какой-то ритуальный танец в полутемной пещере в синих клубах курящихся зелий.

Рейн, к счастью, позвонил в ту минуту, когда между двумя записями возникла недолгая пауза. Иначе никто бы и не услышал его звонка.

Ильмар провел Рейна в комнату, да так и оставил его возле двери, как бы давая понять, что здесь каждый сам ищет, чем заняться. Лавируя среди танцующих, хозяин направляется к высокой красивой девушке и усаживается подле нее на тахту. Писаная красавица, определил про себя Рейн, как только увидел ее, и тут же подумал: «А сфотографировать, так получится слащавый снимок…»

Рейн все стоит возле двери, пытаясь освоиться в новой для себя обстановке, вжиться в ее атмосферу.

Он одет в растянутый свитер с высоким воротом. Внимательный наблюдатель заметил бы, что и низки рукавов и локти свитера аккуратно подштопаны. На груди Рейна болтается на цепочке большая медная шестеренка, когда-то она, наверное, крутила стрелки каких-нибудь солидных стенных часов. Эта шестеренка – единственное, чем Рейн сумел украсить свой более чем скромный костюм. Однако сюда вполне можно было прийти и в рубашке. В обыкновенной белой рубашке. Ильмар, например, одет подчеркнуто просто – на нем скромная белая сорочка и темный галстук. На Толстом голубая водолазка, обрисовывающая его выпуклую грудь и мощную мускулатуру. Один только Бизнес блещет в прямом смысле этого слова: на нем блестящая рубашка и галстук из такого же, только чуть потемнее, материала.

Но Рейн недолго приглядывается к собравшимся. Вот уже подходит к нему Рийна с двумя полными бокалами, она весело улыбается, словно и не было никогда в ее жизни печальных и трудных минут.

Хорошее вино. С легкой горчинкой, оно ласкает нёбо, словно молоко с медом. В этом доме, как видно, именно такие вина и ценят.

Да, бокал стоит выпить до дна!

На него смотрят темные глаза Рийны, в них отражаются крохотными огоньками горящие свечи.

Это опять прежняя Рийна – хохотунья, которая весело носилась с ним по улицам, стучала по водосточном трубам, колотила кулаками в запертые двери.

И вот уже она тянет его танцевать.

По сравнению со своей партнершей, Рейн танцор неуклюжий и беспомощный. Его резкие угловатые движения, неуверенные па – все говорит о том, что, кроме школьных курсов танцев, никакой другой практики у него не было. Где уж ему тягаться с Толстым, с Бизнесом, с Рийной, они танцуют свободно, раскованно. А Рейн танцами никогда не увлекался, но сейчас ему бы очень хотелось быть Рийне достойным партнером.

Дверь комнаты открывается. На пороге стоят мужчина и женщина. Они в пальто, оба держатся с подчеркнутым достоинством, солидно.

Ильмар немедленно приглушает маг.

Рейн смутно припоминает, что когда-то он этих людей уже видал. Это же родители Ильмара!

– Простите, – говорит мать, она средних лет, но хорошо сохранилась, да и подкрашена умело. – Я постучалась, только разве вы тут услышите. Мы с отцом уходим. Ведите себя хорошо. И смотрите, дом не разнесите!

Она легонько машет им рукой. Отец, словно в подтверждение слов жены, кивает на прощанье.

Но тут мать Ильмара замечает вдруг Рейна и устремляется к нему. Танцующие замирают на месте. Ильмар, поднявшись, выключает магнитофон.

Мать Ильмара протягивает Рейну руку и, глядя на сына, произносит с мягким укором:

– Ты и не представил мне своего нового друга!

– Да это же Рейн. Мой бывший одноклассник. Ты разве не помнишь? Он приходил к нам в корону играть… – с улыбкой объясняет Ильмар.

– О-о… неужели? Я вас не узнала. Здравствуйте! И где же вы работаете?

– Я учусь еще в школе, в той самой, – отвечает Рейн.

Ответ Рейна ей как будто не по душе, но она ничем не выказывает этого и светским тоном произносит:

– О-о, ученье свет… – но заканчивает фразу так, что слова ее звучат откровенной насмешкой: – Если б за это еще и приличную зарплату потом платили, так все бы ничего. Наш Ильмар, во всяком случае, решил стать селфмейдменом!

Отец Ильмара с деланным упреком прерывает ее:

– Послушай, мать, опять критикуешь существующую систему оплаты труда! Всяк кует свое счастье сам! Жить надо в свое удовольствие! Вечно тебя что-то не устраивает! Пошли уж наконец, а то коньяк выдохнется!

– Извините! – Ильмарова мамаша улыбается Рейну и, обращаясь уже ко всем, объявляет:

– Как прекрасно, что в нашем доме бывает столько молодежи! Это для нас большая радость и честь! До свидания, дети! Чао, Илли!

Родители уходят, дверь закрывается.

Совершенно растерянный, Рейн смотрит туда, где минуту назад стояли светящиеся довольством Ильмаровы родители. И церемония знакомства, и внимание матери Ильмара, и то, что при виде родителей Ильмар встал и приглушил музыку – все говорит о том, что в их семье уважают хорошие манеры. Ничего подобного дома у Рейна не было. У них с матерью отношения сугубо деловые, обыденные, серые какие-то. Приди, поди, не делай, помоги, кто это был, возьми, подержи, подай, сходи… А такого, чтоб мать накрасилась, такого Рейн не видал. Разве что накануне праздничного собрания в больнице или перед тем, как в школу пойти, бигуди накрутит – вот и все.

И Рейн ощущает в душе словно бы сожаление, что у них с матерью нет ничего похожего, ничего такого… красивого, непривычного.

Дверь закрылась.

Толстый демонстративно напрягает бицепсы и вопит вовсю:

– Цирковое представление! Силовые номера! Борьба! Выступают смешанные пары! В первый и последний раз в Эстонии! Во второй и предпоследний – в Прибалтике! Подходи, не стесняйся! На ковре Адам и Ева!

Толстяк хватает свою партнершу, с которой только что танцевал, и бросает ее на тахту. Та смеется, визжит, вскакивает и, лавируя между стульями, пускается наутек. Толстый пытается поймать ее. Глядя на них, и другие девчонки начинают истошно визжать, Бизнеса и Длинного тоже охватывает охотничий азарт. Начинается всеобщая кутерьма, вскрики, хохот. Звенят рюмки, мечется пламя свечей.

Рейн оказывается в стороне от этого бешеного веселья. Ошеломленный, он глядит во все глаза на мелькающие коленки девушек, на Бизнеса и Лори, катающихся по тахте, на поцелуи, вроде и силком целуют и в то же время нет.

Он все глядит, глядит, и словно какая-то пружинка закручивается в нем до предела. Схватив со стола бокал, Рейн жадно выпивает его. И тут к нему подбегает Рийна и шаловливо взлохмачивает ему волосы.

– Ребята! – вдруг выкрикивает Рейн. Похоже, из него рвется наружу все то, что он до сих пор подавлял в себе, что все нравоучения и наставления поколеблены в нем этой волнующей азартной возней. Пружина, до отказа закрученная пружина вот-вот раскрутится!

– Ребята! – кричит он снова.

Гомон слегка стихает.

– Ребята! – кричит он в третий раз. – Сегодня определится натурщица! Ура!

И Рейн бросается ловить Рийну.

– Во дает!

– Ура! Лови натурщицу!

– Ну сказанул!

Такими вот возгласами встречают собравшиеся заявление Рейна, и кутерьма разгорается с новой силой.

Один только Длинный со своей девушкой остается в стороне и внимательно следит за Рейном, который изо всех сил стремится поймать Рийну, а она все пытается ускользнуть. Вот… вот сейчас он ее схватит. Но не успевает он прижать ее к себе, как Ильмар берет Рейна под руку и, не сказав ни слова, выводит его из комнаты в переднюю, а оттуда в гостиную – с камином и огромной пальмой. Всю комнату, от стены до стены, покрывает ворсистый мягкий ковер, в комнате свежо и прохладно.

Ильмар заставляет Рейна опуститься в глубокое мягкое кресло.

– Чего ты… – недовольно начинает Рейн.

– Успокойся. Поговорим, – произносит Длинный и достает из бара бутылку шампанского и два высоких фужера. Серебряная фольга падает на пол, большая пробка выстреливает в потолок, чуть желтоватое вино с шипением наполняет бокалы.

Ильмар чокается с Рейном. Рейн осторожно пригубляет пенистый напиток. Такого он еще не пробовал. Как-никак пять пятьдесят бутылка… Он разглядывает сквозь стекло серебристые пузырьки и уже с удовольствием осушает бокал.

– Приятное винцо, – замечает он будничным тоном, как будто пить шампанское – дело для него привычное, чуть ли не за каждым обедом и ужином приходится.

– Ну так пей! – Ильмар подсаживается к Рейну и все подливает.

– Ворона видал? Сожалел о своем проступке? А? – спрашивает Ильмар как бы между прочим, только для того, чтобы сказать что-то. Но взгляд его зорко следит за собеседником, отмечая малейшие перемены в тоне, в настроении Рейна.

– Ага, у бедняги такая физиономия была! – радостно кивает Рейн. – Заплатил за ремонт – не пикнул! Десять рэ семьдесят копеек. Чертовски мило с твоей стороны…

– Ерунда… – и, махнув рукой, Ильмар переводит разговор на другое. – Как тебе у нас?

– Отлично! – Рейн поднимает большой палец.

– Вот так и живем… – замечает Ильмар. – Если тебе у нас нравится, заходи. Не сочти за труд. А как ты сам на досуге развлекаешься?

– Да я… – Рейн разводит руками и с откровенностью подвыпившего человека объясняет: – Сам понимаешь… Комната-кухня… Мать санитарка, на полторы ставки вкалывает. От получки до получки еле дотягиваем. Вечно всякие пособия просить приходится… Стыда не оберешься… Какие уж тут развлечения!

Ильмара его откровения не волнуют. Он терпеливо выслушивает Рейна и, прихлебывая вино, нарочито равнодушным голосом спрашивает:

– И часто ты у мамаши бываешь, в больнице, я имею в виду?

Голос-то у Ильмара равнодушный, но его поза, выражение лица выдают внутреннюю напряженность, ответ, похоже, волнует его куда больше, чем можно судить по тону.

– Да семьсот семьдесят семь раз заходил! – и Рейн хохочет над собственной шуткой.

– А я еще ни разу не сподобился в таком месте побывать, – сокрушается Ильмар. – Послушай, а там, в больнице, аптеки случайно нет?

– А как же! Конечно, есть. Здоровый такой шкаф. На одной дверке «А», на другой «В»… Знаешь, что это «А» обозначает? – Рейну не терпится похвастать своими познаниями.

– Нет, не знаю! – Ильмар как-то очень уж поспешно мотает головой. – А ты расскажи!

– В шкафу «А» хранятся всякие яды! Вот! – радуется Рейн, наконец-то ему удалось хоть в чем-то показать свое превосходство.

– Да ну! – удивляется Ильмар, и по лицу его скользит усмешка. – Так эти яды, наверное, под секретным замком и строго охраняются.

– Не знаю… Замок вроде самый обыкновенный, – объясняет Рейн, – только ключ от него у дежурной медсестры, в столе.

– А где эта аптека находится? – проявляя признаки нетерпения, спрашивает Ильмар. Как будто до сих пор они пустой болтовней занимались, только время зря тратили.

– В подвале… или полуподвале, как это называется, – охотно поясняет Рейн и снова отпивает шампанского. До чего же нежное вино! Как приятно от него во рту!

Из комнаты Ильмара доносятся музыка, взрывы смеха. Звуки эти влекут Рейна, и он замирает, вслушиваясь в них.

– Да ну ее, эту аптеку! Пошли лучше повеселимся! – Рейн готов уже сорваться с места, но Ильмар удерживает его и спрашивает настойчиво:

– Окно аптеки куда выходит?

Рейн долгим взглядом смотрит на Ильмара, пытаясь собраться с обрывками мыслей в хмельной голове. Собирается, собирается и наконец спрашивает бесцветным голосом, в котором все-таки угадывается и легкое подозрение, и настороженность:

– А тебе зачем?

Ильмар колеблется секунду-другую. Прихлебывает вино. Закуривает, глядя на лиловатое пламя зажигалки. И наконец решается. Задувает огонек и, облокотившись на ручку кресла Рейна, произносит доверительно:

– У нас от своих секретов нет… Видишь ли, надо бы в ту аптеку наведаться.

Столь откровенный ответ не оставляет ни малейших сомнений в том, что Ильмар имеет в виду, и Рейн в первую минуту даже теряет дар речи.

– За-зачем? – вырывается у него. Он еще не понимает. – В аптеку? Да валерьянка в любой аптеке имеется… Копейки стоит…

Вымученная шутка насчет валерьянки не вызывает улыбки даже у него самого, не говоря уж об Ильмаре. Длинный абсолютно серьезен, даже суров.

– Надо, значит… – он уходит от ответа и резко меняет тактику: – Не хочешь, друг, зашибить хорошую денежку? Без всякого труда…

– Почему не хочу… – начинает Рейн и тут же пугается: такой ответ, такое поспешное согласие после того, о чем шла речь, означает только одно.

Одно-то одно, но Рейн чувствует, как легкий испуг тут же сменяется жгучим любопытством. Словно что-то внутри задрожало. Испуг и причина, его вызвавшая, начисто вылетают из головы, и Рейн, невольно переходя на шепот, спрашивает:

– Предположим… А что надо делать?

С явным облегчением Ильмар подносит ко рту бокал и медленно отпивает несколько глотков. Самый ответственный момент разговора миновал, самый ответственный момент всей подготовки к делу теперь позади. «А что надо делать?» – этот вопрос, конечно, продиктован одним лишь любопытством. Ясно. Но в то же время Рейн как бы пошел на попятную, вроде дверь чуть-чуть приоткрыл… Теперь только ногу поставить, чтоб ее было невозможно закрыть…

– Покажешь, где окно аптеки и в какой комнате медсестра дежурит ночью, – коротко и ясно отвечает Ильмар. Так коротко и ясно, словно ответ давно уже продуман.

– Только и всего! – удивляется Рейн. Чуткое ухо Ильмара улавливает в его возгласе вздох облегчения. «Отлично, – думает про себя Ильмар. – Клюнул…»

Он усмехается и говорит громко:

– А ты что думал!

– Ничего я не думал! – обижается Рейн, понимая, что Ильмар намекает на что-то конкретное, намекает на то, чего он, Рейн, действительно еще не думал.

– Да там же взять нечего! – неожиданно, с ноткой отчаяния, вырывается у Рейна. Он хочет еще раз постараться убедить Ильмара в бессмысленности его затеи, поколебать его в своем решении. Вот если б Ильмар одумался, эта внутренняя дрожь перестала бы мучать Рейна, улеглось бы любопытство, исчезло бы досадное чувство должника, испарилось смутное стремление быть не хуже других, пропало бы давнишнее желание, которым он теперь загорелся вновь, – купить хороший фотоаппарат…

Рейн, конечно, не анализировал так вот, по пунктам, свое душевное состояние. Он на это просто не был способен, да и времени для такого самоанализа не было. Он только ощущал, как новое незнакомое ему чувство опустошает, разрушает его. Если это будет продолжаться еще долго, воля его в конце концов сломится. И будет он тогда не Рейн, а кто-то другой. Но он-то не хочет, не желает становиться кем-то другим, опустошенным и сломленным. Он хочет по-прежнему оставаться Рейном Эрма, хотя это чертовски трудно, пока Ильмар говорит об аптеке, об окнах. Надо, чтоб Ильмар кончил этот разговор, поставил крест на своем плане. Только это может спасти Рейна Эрма!

И Рейн снова бросается уговаривать Ильмара:

– Да там же, честное слово, взять нечего!

– Это уж не твоя забота! – уходит от объяснений Ильмар. И его уклончивый ответ кажется Рейну очень мужественным, он вселяет в Рейна спокойствие и уверенность. Значит, Длинный знает, он сам обо всем побеспокоится, он сделает. Так что пусть Ильмарова голова болит – его дело отвечать.

– А как вы собираетесь это провернуть? – с простодушным мальчишеским любопытством спрашивает Рейн.

– Хочешь вместе с нами пойти?

Рейн отшатывается, будто его в лицо ударили.

И тут дверь распахивается настежь, и в комнату, отплясывая польку, влетают Бизнес и Лори.

Бизнес изучает на свет пустую бутылку из-под шампанского и заплетающимся языком восклицает:

– Обхаживаешь гаврика, значит!

Рейн чувствует себя задетым. Он хочет вскочить, но Ильмар усаживает его обратно и, обращаясь к Бизнесу, произносит жестко и властно:

– Повежливее, пожалуйста, когда говоришь о моем однокласснике! Кто оскорбляет его, оскорбляет меня!

Бизнес тотчас тушуется, бормочет:

– Да нет, парень что надо… Какие уж тут оскорбления… Припрятал мои вещички в надежном месте… И никому не пикнул…

– …даже Лори! – самодовольно вставляет Рейн.

Его реплика вызывает у Ильмара удивление:

– Ого! Догадался! У тебя неплохой нюх и голова тоже работает! – он дружески хлопает Рейна по спине. – А что в той сумке было, тоже знаешь?

– Нет, – Рейн качает головой. – Я в чужих вещах не роюсь.

– О-о, добродетель, добродетель, отпусти меня! – Бизнес закатывает глаза.

– Там было три кирпича и разное тряпье! – с хохотом объясняет Ильмар.

– А-а… – до Рейна доходит, что все это – с самого начала и до конца – была проверка. И, не зная, как отнестись к этому, он умолкает озадаченно.

А Бизнеса явно гложет зависть или какая-то тайная ненависть к новому парню. Он снова заводится:

– Что толку-то с головы этой… Как до серьезного дела дойдет, так, небось, полные штаны наложит, и след потянется по сырой траве…

Лори прыскает. Давненько Торгаш не выдавал ничего такого остроумного. Стоит польстить ему смехом. Он на лесть падок…

В мгновение ока Рейн вскакивает с кресла и подносит кулак к самому носу Торгаша. Назревает драка, но Длинный, повысив голос, пресекает ее и выставляет Бизнеса и Лори за дверь. Затем снова усаживается рядом с Рейном и прежним деловитым тоном продолжает прерванный разговор:

– Значит, ты придешь… и укажешь нам окна…

– Чертов Торгаш! – со злой обидой роняет Рейн.

Ильмар приподнимает голову, словно почуяв что-то. Приподнимает голову и, не сводя глаз с Рейна, говорит:

– Торгаш, конечно, скандалист известный… Не сердись! А с другой стороны, откуда ему знать, что ты за человек! По-своему он вполне прав.

– Прав! Он прав! Это за ним след тянется… – выпаливает Рейн. Оскорбительное замечание Бизнеса, насмешливый хохот Лори, дурацкое испытание с сумкой…

Всего этого вполне достаточно, чтобы уязвить самолюбие.

– Ну ладно… Так ты придешь? – еще раз спрашивает Ильмар.

– Приду… приду… О чем речь! Всякие еще будут тут плевать тебе в рожу… – вырывается у Рейна.

– Заметано! – Ильмар протягивает руку, Рейн отвечает пожатием. Длинный командует: – Встречаемся завтра вечером в одиннадцать на углу, как всегда.

Неожиданно он хватает Рейна за грудки, поднимается сам и Рейна заставляет встать.

– Ты обещал и держи язык за зубами! Если что, из-под земли достанем и отбивную из тебя сделаем! – угрожающе произносит он, не сводя глаз с Рейна и словно внушая ему своим пристальным взглядом полное послушание. Но тут же смягчается:

– Целое состояние отхватишь. И риска никакого.

– Да что я с этими деньгами… Откуда они вдруг у меня… – лепечет Рейн. Обида развеялась, но голова после шампанского соображает плохо, и он не в состоянии проанализировать происшедшее. Только какое-то смутное чувство вины владеет им.

– Откуда деньги… – повторяет Ильмар и со смехом предлагает:

– Скажешь, что в спортлото выиграл! Ты же этих билетов целую кучу купил. После того, как пропустил стаканчик коктейля!

– Ты откуда знаешь? – удивляется Рейн.

Длинный смеется самодовольно:

– Я много чего знаю…

Снова распахивается дверь, и в гостиную вваливаются шумные гости, которым надоело веселиться без хозяина. Они подхватывают Ильмара с Рейном, и те не сопротивляются. К чему? Они уже все обговорили, обо всем условились.