Текст книги "Сражения выигранные и проигранные. Новый взгляд на крупные военные кампании Второй мировой войны"

Автор книги: Хэнсон Болдуин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 45 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Первые атаки на Коррехидор произошли еще до того, как штаб освоился в своей новой обстановке. В результате сильной бомбардировки 29 декабря, ставшей первой из более чем 300 воздушных атак на Коррехидор, были разрушены центральные казармы, в которых размещался 4–й полк морской пехоты вместе с поддерживавшими приписанными к нему подразделениями морской пехоты из оставленных Олонгапо и Кавите. При этом один человек погиб и один был ранен. Морские пехотинцы двинулись к береговым оборонительным сооружениям по всему Року и с тех пор до конца жили разрозненными группами возле своих пушек – в окопах, укрытиях, туннелях.

Солдаты в Роке изнемогали от жары, когда пушки гремели на Батаане. Более чем 20 миль колючей проволоки было натянуто в восточном секторе; в качестве противолодочных орудий и орудий береговой защиты приспособили целый набор орудий легкой артиллерии, врытых в землю. Вырыли окопы и танковые ловушки, создали бетонированные траншеи, проволочные преграды, заминировали небольшие бухты острова, оснастили запалами и заложили взрывные устройства и самодельные мины.

Некоторые из оборонительных позиций приходилось вырубать ножами в густых джунглях, так как в начале осады Коррехидор покрывала буйная растительность. Обезьяны, воровавшие мыло и фонари, кричали, свисая с длинных лиан. На острове обитало даже несколько небольших оленей. Но они быстро погибли под снарядами и бомбами и стали полезной добавкой к скудному рациону.

С 29 декабря по 6 января Рок подвергался бомбардировке почти каждый день; батарея «Смит» (12–дюймовые орудия на барбетах) и батарея «Уэй» (12–дюймовые мортиры) были повреждены, маленькая железная дорога разбита. Многие постройки разрушены. Телефонные провода и провода связи, которые должны были бы находиться под землей, постоянно рвались; еще не успевали устранить повреждения от одной бомбардировки, как следовала другая, неся новые разрушения. Когда вой бомб предупреждал о смерти, люди рыли землю, работали и лежали на животе, закапывались в промерзлый грунт.

С 7–го по 11 января дождь смерти сыпался с неба. Затем долгое время атаки были беспорядочными, с большими интервалами; в них участвовало немного самолетов, однако сирены воздушной тревоги звучали несколько раз на дню. Продолжались неумолимые, решительные, неторопливые и бесноватые бомбардировки.

Мало что можно было с этим поделать; японцы часто летали над группой трехдюймовых зенитных пушек, в распоряжении которых в лучшем случае было лишь несколько секунд, чтобы настичь противника. Тем не менее артиллеристы стреляли, чтобы поддержать моральный дух, и время от времени японский бомбардировщик планировал в залив или скрывался среди гор острова, неся за собой хвост дыма [13].

На Роке морские пехотинцы и их армейские приятели работали в поте лица. Они постепенно худели, покрывались загаром и становились неузнаваемыми: под глазами появлялись круги, на лицах – слабые тени от бессонных ночей и постоянного напряжения. Они стали несколько походить на свой остров. Необычайная красота Коррехидора погибала, большие деревья ломались и горели, на ровной земле появлялись свежие выбоины от бомб; на любой позиции острова оставался кратер от бомбы в пределах 25 ярдов.

Уже 5 января весь персонал на Батаане был переведен на половину рациона: 2 000 калорий в день – голодную диету для работающих и воюющих на суровой земле в тяжелых климатических условиях.

На Батаане не было больших сражений. Но коммюнике в газетах заполнялись громкими фразами, характерными для высказываний Макартура на протяжении всей войны. Врага непременно «громили», а численность японских сил и масштабы их атак были преувеличены.

10 января, когда только начались первые нападения японцев на Батаан, Макартур нанес свой первый и, возможно, единственный визит на полуостров [14]. Главнокомандующий инспектировал позиции 1–го и 2–го корпусов, а затем вернулся в свой туннельный штаб на Коррехидоре.

Генерал Хомма начал свое первое наступление на 2–й корпус превосходящими силами 9 января. Его лучшая 48–я дивизия была направлена на юг вместе с 5–й воздушной группой после захвата Манилы, чтобы захватить Яву. 16–я японская дивизия, 65–я бригада и 7–й танковый полк (ни одно из этих подразделений не было первоклассным), в общей сложности насчитывающие около 25 000 человек, атаковали филиппинско – американскую армию, силы которой были больше почти в два раза. Расчеты японской разведки оказались, однако, чересчур оптимистическими. Тем не менее за одну неделю японцы продвинулись клином в область изрезанных гор между 1–м и 2–м корпусами и обошли 2–й корпус с фланга.

Ситуация стала настолько серьезной, что был издан исторический и противоречивый приказ:

Форт Миллз, Ф.О.

15 января 1942 г.

ДОНЕСЕНИЕ ГЕНЕРАЛА МАКАРТУРА КОМАНДИРАМ ВСЕХ ПОДРАЗДЕЛЕНИЙ

Следующее ниже донесение от генерала Макартура будет прочитано и разъяснено всем военнослужащим. Каждый командир роты несет личную ответственность за распространение этого сообщения. Каждый штаб будет следить за получением донесения каждым отделением или другим подразделением.

«Из Соединенных Штатов направляется помощь. Отправлены тысячи солдат и сотни самолетов. Точное время прибытия подкреплений неизвестно, так как им придется пробивать себе путь, преодолевая сопротивление японцев. Нашим солдатам обязательно нужно продержаться до прибытия этих подкреплений. Дальнейшее отступление невозможно. У нас на Батаане больше сил, чем бросили против нас японцы; снабжение достаточное; решительная оборона разрушит атаку врага.

Сейчас стоит вопрос храбрости и решительности. Солдаты, которые бегут, просто будут уничтожены, но солдаты, которые сражаются, спасут себя и свою страну.

Я призываю каждого солдата на Батаане сражаться на своей позиции, оказывая сопротивление каждой атаке. Это – единственный путь к спасению. Если мы будем сражаться, мы победим; если мы отступим – мы будем уничтожены.

Макартур

через командование генерала Макартура».

Этот приказ сразу поднял дух солдат, но был лишь успокаивающим средством, поскольку обещания никогда не могли быть выполнены, и Макартур, очевидно, об этом знал, поскольку «тысячи солдат и сотни самолетов» (что само по себе является преувеличением) были направлены в Австралию и к Малайскому барьеру, а не через железное кольцо японской блокады на Филиппинах. Капитан Джон У. Кларк написал, что «к середине января стало очевидно, что у нас были лишь удерживающие остатки, не надеявшиеся на подкрепление или помощь».

А вскоре все это поняли; даже на Коррехидоре все прониклись дурными предзнаменованиями.

В Роке люди просматривали небо и вглядывались в тропические моря к западу, но единственные самолеты, которые они видели, несли на своих крыльях «глазунью» – отличительные знаки Японии, и единственными подкреплениями, которые до них дошли, были отдельные военнослужащие и отставшие от своих частей; разбитые части Батаана и тяжелораненые собирались в туннелях Малинты.

К 23–24 января 1–й и 2–й корпуса, фронты которых были нарушены и пробиты, полностью отходили на позицию Багак – Орион. Против воинственной агрессивности японцев, их желания победить или погибнуть и их тактики проникновения в тыл филиппинцы и американцы мало что могли предложить. Потери японцев в боях были значительными – 1 472 человека в 65–й бригаде, насчитывавшей первоначально 6 651 человека, но 1–й корпус потерял основную часть своей полевой артиллерии; один полк (51–й полк филиппинской армии) разбежался в беспорядке и панике, и Макартур определил, что его потери составили 35 %, а в некоторых из его дивизий они достигали 60 %. К концу января защитники Батаана занимали свои последние безотходные позиции.

В начале февраля снаряды начали падать на Коррехидор и другие острова в заливе с берегов Кавите. Противник установил на возвышенности к югу от Манильского залива сначала 105–мм, а позже 105–и 240–мм орудия и приступил к систематическому подавлению островной артиллерии.

Обстрелы обычно происходили между 8:30 и 11:30; утренняя дымка и поднимающееся солнце делали невозможным для американских артиллеристов увидеть вспышки от выстрелов вражеских пушек.

Гарнизон Коррехидора быстро привык к артиллерийскому огню и продолжал сопротивление, но глубокие складки, ямы и тени на лице острова, а также на лицах его защитников, медленно росли и удлинялись. Повреждения и людские потери увеличивались, и монтеры Сигнального корпуса, ремонтники артиллерии и медики были заняты и днем и ночью.

Солдаты 4–го полка морской пехоты – единственного пехотного подразделения на острове – брились где могли, мылись, пробравшись через колючую проволоку на берег, и плавали там по ночам в теплой воде залива. В темноте они натыкались на разные предметы; недостаток витамина А в их однообразном рационе приводил к слепоте.

На Батаане постоянно сталкивающиеся фронты от Багака до Ориона наконец, утомившись, успокоились, и кампания разделилась на отдельные кровавые схватки, которые отделяла густая зелень джунглей.

Филиппины были изолированы; завоевание распространилось далеко на юг, а его волна, поднявшись, затянула в водоворот Батаан и Коррехидор.

Время работало на Японию. На Батаане было недостаточно продовольствия, как для гражданских, так и для военных. Вновь призванные на службу слабо обученные и плохо дисциплинированные рядовые и сержанты филиппинской армии часто заведовали интендантской службой, и продовольствие возымело привычку исчезать на пути между интендантскими складами и фронтом. Часть филиппинских жителей Батаана жили припеваючи, воруя военные пайки, часть солдат на задних линиях питались скудно, но сносно, а у солдат на фронте начиная с января ничего, кроме риса, не было, и только иногда им перепадало мясо мулов, буйволов и лошадей знаменитого 26–го кавалерийского полка.

Прошли недели, и на Батаане полностью заполнились госпитали; многие больные бредили в ознобе лихорадки или в малярийной горячке. Распространялась лихорадка денге и дизентерия; бессонница, безнадежность и голод делали потенциальными жертвами всю армию Батаана. Бессонница была частью японской стратегии; на протяжении всей ночи тропическая темнота освещалась вспышками орудийных выстрелов, а взрывы тяжелых минометных снарядов не давали отдыхать.

Эта сторона войны мало освещалась в прессе Соединенных Штатов. В официальных коммюнике смутно говорилось о «тяжелых потерях японцев». В заявлении штаба генерала Макартура на Коррехидоре, переданном по радио по всему миру, генерал – лейтенант Масахару Хомма, который в то время командовал японскими силами, осаждавшими Лусон, представлялся умирающим под ножом для харакири, «обесчещенный своими поражениями».

В коммюнике с Батаана от 8 марта 1942 года говорилось:

«Из разных надежных источников генерал Макартур получил сведения, в которых утверждается, что генерал Масахару Хомма, главнокомандующий японскими силами на Филиппинах, сделал себе харакири…

Церемония прощания с покойным японским командующим, как говорилось в донесениях, состоялась 26 февраля в Маниле…

Интерес вызывает ироническая подробность о том, что самоубийство и прощание с покойным произошли в номере манильской гостиницы, который занимал генерал Макартур перед эвакуацией из Манилы. Генерал Макартур сообщает, что он продолжает искать другие свидетельства, подтверждающие или опровергающие эти донесения».

В коммюнике следующего дня 9 марта 1942 года говорится:

«Новым главнокомандующим японскими силами на Филиппинах стал генерал Томоюки Ямасита… генерал Ямасита сменил генерала Хомму, который, по сообщениям, совершил самоубийство».

Эти коммюнике, как и другие, были вымыслом. Генерал Хомма завоевал Батаан и Рок и пережил войну, а четырьмя годами позже был казнен за «марш смерти» заключенных Батаана и другие военные преступления.

Шли недели, а в коммюнике и пресс – релизах ничего не говорилось о морских пехотинцах, которые участвовали в обороне, а когда, наконец, радио с Коррехидора упомянуло о них, департамент военно – морских сил вынужден был разъяснять народу Соединенных Штатов, что 4–й полк был на Филиппинах все время, и это запоздалое упоминание о морских пехотинцах не означало, что флот пробился сквозь японскую блокаду и высадил подкрепления.

Распространенное заблуждение американцев о том, что на Батаане и Коррехидоре дела обстояли очень хорошо и японцам скоро придет конец, а также радиосообщения из Соединенных Штатов, передаваемые в совершенно не соответствующем действительности радостном ключе, подавляли моральный дух осажденных солдат на Филиппинах. Морские пехотинцы на Коррехидоре обычно слышали каждый вечер около 6 часов станцию Кей – джи – и–ай, вещавшую с Западного побережья США. На этой станции был необычайно зарвавшийся комментатор, который за 1 000 миль играл мускулами на благо японцев и однажды вечером неосторожно бросил вызов врагу: «Попробуйте – ка бомбить Коррехидор!»

Выражения морских пехотинцев были непечатными; наверное, лучше всего сказал один опытный китаец: «Хотел бы я, чтобы этот сукин сын оказался в моем окопе».

Несколько речных пароходов из Цебу и Панайя в феврале держали блокаду с малым количеством продовольствия и других запасов.

Военно – морские силы с подводными лодками и морскими самолетами поддерживали прерывающуюся и ненадежную связь с Коррехидором. «Сивульф» 27–28 января доставил на Рок 37 тонн боеприпасов, а 3 февраля подводная лодка «Траут» привезла 3 500 снарядов для трехдюймовых зенитных пушек и забрала с острова 20 тонн золота и серебра, которые в глазах правительства все еще представлялись драгоценностью, даже когда люди умирали и их преследовали болезни. «Сордфиш» 20 февраля вошла в устье залива, легла на дно и лежала там в дневное время, а на закате всплыла на поверхность и взяла на борт президента Федерации Филиппинских островов Мануэля Кэйсона, его семью и представителей филиппинской власти. Четырьмя днями позже она повторила свой подвиг, забрав на борт верховного комиссара Саире и его окружение [15].

11 марта генерал Макартур, его жена, маленький сын, китайская няня и официальные лица, включая офицеров штаба и вице – адмирала Ф.У. Роквелла, командующего 16–м (филиппинским) военно – морским округом, по приказанию из Вашингтона отправились в Австралию. Они пробрались через постоянно сужающуюся ловушку на морских торпедных катерах в Минданао, а затем вылетели в Австралию. Генерал Макартур назначил своим преемником генерала Уайнрайта, но только на Лусоне. Сам Макартур сохранил личное командование обороной Филиппин, находясь в 4 000 миль от них в Австралии, и оставил вместо себя на Коррехидоре заместителя начальника штаба, чтобы тот представлял штаб Макартура – верхний эшелон сложной пирамидальной структуры командования вооруженными силами США на Дальнем Востоке. 20 марта, через несколько дней после того, как Макартур достиг Австралии, военный департамент, не осведомленный о перестановках, которые осуществил Макартур, сделал Уайнрайта генерал – лейтенантом и назначил его командующим всеми силами США на Филиппинах. Он имел право напрямую связываться с Вашингтоном, но находился под общим началом Макартура, который был назначен верховным главнокомандующим в юго – западной части Тихого океана. Тем не менее Макартур до самого конца направлял свои советы и инструкции на Рок из Австралии и даже пытался оказать влияние на тактику.

Отъезд Макартура несомненно ослабил некоторые разногласия на Коррехидоре. Столкновения личных амбиций генерала Макартура и адмирала Томаса Харта, который в то время командовал Азиатским флотом, на первых порах вредили взаимодействию сухопутных и военно – морских сил на Филиппинах. В 4–м полку это даже вызвало опасения, возможно совершенно безосновательные, что сухопутные силы хотели разделить полк и использовать его для обучения и выполнения сторожевых функций. Взаимодействие разведки армии и военно – морских сил было плохим, а агрессивный эгоистический характер генерал – майора Ричарда К. Сузерлэнда, начальника штаба генерала Макартура, не способствовал устранению трений. Ситуация почти достигла кризисной точки к 9 марта, за два дня до отъезда Макартура, когда в донесении военному департаменту генерал порекомендовал отметить благодарностью все подразделения на Батаане и Коррехидоре, за исключением морских пехотинцев и моряков. Им было сказано, что это произошло не по недосмотру. Сузерлэнду дали понять, что морские пехотинцы, которые получили свою долю славы в Первой мировой войне, не получат ее в этой. Эта ошибка стала одним из источников разочарования, которое позже так часто портило отношения между армией и военно – морскими силами во время войны в Тихом океане.

Генерал Уайнрайт почти сразу после назначения устранил это ошибочное мнение, а морские пехотинцы и моряки полюбили этого непретенциозного командира, который часто посещал с инспекцией береговые оборонные позиции и линию фронта и, подобно им, находился в окопах.

Уайнрайт просто заявил: «Если японцы смогут взять Рок, они найдут меня здесь, какие бы приказы из Вашингтона я ни получил».

Это высказывание быстро распространилось вокруг; для воюющих солдат, у которых не было надежды спастись, это было проявлением преданности со стороны командира.

Мало что изменилось в жизни Коррехидора в марте, когда далеко на родине в Штатах наступила весна. Бомбы и снаряды продолжали падать; время, голод, болезни и бомбардировки уносили людей.

На Коррехидоре, как и на Батаане, было много филиппинцев, многие из них штатские, слуги офицеров или беженцы из Манилы. Вероятно, на Роке были и шпионы; иногда ночью мелькали странные огни, и раз или два осветительные ракеты разрывали небо, после чего, как будто в ответ, появлялись японские ракеты с Кавите. Не все в гарнизоне были стойкими и храбрыми. Там было много «туннельных крыс», которые, несмотря на жару и пыль Малинты, никогда не покидали своих укрытий и приобрели облик людей, постоянно живущих под землей. «Туннелит» стал преобладающей болезнью. Были и уклоняющиеся, и бездельники, которые есть всегда и во всех армиях с незапамятных времен. Во всех родах войск многие сломались физически и морально; но были и такие, кто «легко выполнял невероятные задачи». Но почти до самого конца некоторые офицеры в туннелях требовали от своих лавандерос и слуг, чтобы их форму всегда стирали и утюжили. Солдаты на фронте отстирывали хаки в баках.

Должно быть, в то самое время, как японцы собирались нанести последний удар по позициям на Батаане, солдаты начали напевать мрачную песенку, авторство которой приписывают военному корреспонденту Франку Хьюлетту. В ней отражалось нарастающее чувство беспомощности, так как армия Батаана была изможденной, оборванной, состоящей из бородатых и грязных солдат; изношенные брюки хаки перетирались на коленях и превращались в обтрепанные шорты; у большинства филиппинцев не было обуви. И ни у кого в глубоко запавших глазах не осталось надежды.

Мы сражающиеся выродки Батаана

Без мамы, без папы, без Дяди Сэма,

Без теть, без дядь, без племянников и племянниц,

Без ружей, без пушек и без снарядов,

И всем наплевать…

К концу марта «вырвались все силы ада». Бомбардировки и обстрелы укрепленных островов усилились, а на Батаане противник готовился к крупной атаке. У измученных, отчаявшихся людей не было шанса – и они это знали. В это время Макартур передал Уайнрайту по рации: «Вы должны атаковать, быстро продвигаться и переправиться через Субик – Бэй, чтобы захватить склады японцев!» Но эти солдаты, скелеты и огородные пугала, которые отступали постоянно с начала войны, никогда не будут наступать.

Многие на Коррехидоре знали: конец Батаана близок, но все же продолжали держаться, несмотря на неумолимые, беспощадные обстрелы и усиливающийся голод. Морских пехотинцев 4–го полка и большинство других подразделений на Коррехидоре посадили на двухразовый паек еще с начала войны; каждый раз пара кусков хлеба, неизбежно – рис, несколько сушеных фруктов, которые удалось спасти с разбитых барж, выброшенных на берег Коррехидора, иногда другие продукты – вот та однообразная изматывающая диета, которая не могла наполнить желудок и питать тело. Для немногих, особенно тех, кто находился в правительственном ущелье, эта диета иногда разбавлялась мясом мулов. Их содержали близ одного из лагерей морских пехотинцев, и японские снаряды иногда обеспечивали начальство мясом к обеду. Но к концу марта защитники Батаана фактически уже голодали; даже на Коррехидоре солдаты гарнизона похудели фунтов на двадцать.

Японцы на Батаане, как и американцы, находились не в лучшем положении. Болезни, полуголод – 23 унции риса в день вместо 62 положенных по норме, нарушение тыловой поддержки и большие боевые потери к концу февраля сократили действующие силы Хоммы на Батаане примерно до 3 000 человек. Как и американцы, большинство японцев болели малярией [16]. Но в марте к понесшим потери 16–й дивизии и 65–й бригаде пришло пополнение, и к боевому строю Хоммы прибавилась 4–я дивизия из 11 000 человек, а также усиленный полк 21–й дивизии. Японская артиллерия была значительно усилена 240–мм гаубицами, 300–мм мортирами и другими орудиями. Еще 70–80 самолетов предназначили для бомбардировок Батаана и Коррехидора; к силам Хоммы добавилось большое количество специально подготовленных солдат; две дивизии, недавно одержавшие победы на юге, направили на завоевание отдельных островов архипелага. Японский генеральный штаб был раздражен упорством США: 14–я армия была в немилости.

Когда наступил апрель, безжалостная какофония шквального огня японцев звучала как погребальный звон по надежде; на Батаане атаки японцев усиливались, и линия фронта 2–го корпуса изогнулась. Категорические приказы Макартура не оставляли места самостоятельным суждениям: «Когда ситуация со снабжением станет нестерпимой, не должно быть и мысли о том, чтобы сдаться. Вы должны атаковать».

Величественные слова, но неприемлемая тактика; Батаан был обречен; три четверти солдат болели малярией; люди медленно умирали от голода, получая всего 1 000 калорий в день.

Лейтенант Мюррей Глусман, молодой врач военно – морских сил, который служил на Батаане в сухопутных силах, был эвакуирован по приказу на Коррехидор в последние часы и затем приписан к 4–му (резервному) батальону 4–го полка морской пехоты. Он описал конец Батаана в своем рапорте, который вместе с другими сохранил старший медик 4–го полка Томас Хэйес: «Четыре туннеля были взорваны [возле Маривелеса на оконечности Батаана] чрезвычайно большими зарядами динамита, которые разрушили целый склон горы. Воздух наполнился дымом, пылью и летающим мусором. Грохот стоял ужасный и ужасающий. Когда [доктор Глусман] достиг среднего туннеля… по пути на Коррехидор, туннель № 4 был взорван. В этом туннеле размещалось хранилище бензина, усилившего взрывы и удар, который расшвырял большие скалы, булыжники и <…> куски человеческих тел по всей округе и в море, потопил маленькие суда и калечил людей маленьких лодок… Несколькими днями позже была обнаружена голова неопознанного человека в катере, куда она опустилась, пролетев совершенно невероятное расстояние по воздуху».

Конец пришел в виде отвратительного спектакля, и те, кто его видел, запомнили надолго. Сухая жара превратила землю на Батаане в пыль. «Там и тут горели леса после последней мощной бомбардировки японцев. С мест этих чудовищных пожаров поднимались большие клубы дыма и жар» [17]. Из туннельного штаба на Коррехидоре отправлялись последние отчаянные приказы на Батаан, затем наступило молчание, а обеспокоенные люди в окопах на Роке наблюдали за струящимися потоками беглецов из Маривелеса и конец организованного сопротивления на Лусоне.

Резкий грохот сильных взрывов разорвал ночную тишину; отступающие американцы подрывали хранилища бензина, боеприпасов и снаряжения возле Маривелеса; а с Рока защитники видели, как целый склон горы растворился в пыли и обломках. Природа, казалось, тоже скорбела. Около полуночи 8 апреля землетрясение заставило туннель Малинты «извиваться, как змея». Клубы дыма окутывали умирающую армию, а шум взрывов, глухой голос артиллерии и отдельные хлопки стрелкового оружия были валькирийским аккомпанементом к падению Батаана 9 апреля 1942 года.

Генерал – майор Эдвард П. Кинг – младший, спокойный, скромный, сильный и способный командующий силами Лусона (все войска на Батаане), рано утром направил японскому командиру флаг перемирия. Было самое время; его силы оказались полностью разбиты; «за [последние] два дня армия испарилась». На интендантских складах продовольствия оставалось лишь половина нормы. «У нас нет больше средств для организованной обороны», – сказал Кинг [18]. Как сильный человек, Кинг взял на себя ответственность за принятие решений, не информируя об этом Уайнрайта на Коррехидоре [19]. Он сказал, что, когда отправился на встречу с японскими завоевателями в своей последней чистой форме, чувствовал себя как Ли у Аппоматокса. Вместе с ним разрозненными подразделениями и рассеянными группами сдались 76 000 истощенных людей, большинство из которых – филиппинцы. Это было крупнейшее поражение в истории американского оружия. В момент, когда американцы сдавались в плен, у Хоммы на Лусоне оборонялось около 81 000 человек [20].

Падение Батаана предвидели, и начиная с 3 апреля пустые пороховые бочки стали заполнять водой и распределять между позициями береговой обороны на Коррехидоре, где наполняли все возможные емкости. У входа в Малинтский туннель вырыли новые колодцы. Оставался еще отличный колодец в районе Сан – Хосе, но вода там была солоноватой, и всю ее приходилось кипятить. Форт Франк на маленьком острове Карабао возле Кавите – Про – винс на южной стороне залива получал воду по подземному трубопроводу, ведущему к резервуару, который находился в начале ущелья в глубине острова. Японцы днем перебивали трубу, а филиппинские скауты ночью высаживались на берег и латали ее.

Ужасные последствия Батаана: изувеченные, раненые, умирающие от голода люди в беспорядке тянулись на Рок в течение многих часов после сдачи. Когда наступил новый день, морские пехотинцы наблюдали за безумными попытками бегущих пересечь Северный пролив в нескольких маленьких лодках. Японская артиллерия их достала; люди на Роке, не имевшие возможности прийти на помощь, видели, как две лодки получили пробоины и затонули, а одна причалила к берегу у артиллерийской позиции. Некоторые из выживших плыли по покрытой масляными пятнами воде к сомнительной безопасности; большинство из них нашли погибель в море.

Это была мрачная прелюдия к ужасному заключительному акту.

Боевой дух Рока упал из – за плачевного состояния 2 000 с лишним человек, бежавших с Батаана. Выжившие были «разбиты, деморализованы и демилитаризованы». Без оружия и снаряжения, некоторые почти голые, почти все – полуживые от голода и больные малярией, желтухой и лихорадкой.

Уайнрайт чувствовал неизбежное падение духа его солдат и издал приказ: «Коррехидор можно удержать, и мы его отстоим». А 12 апреля одна «Летающая крепость» – «первая и единственная помощь извне, которую мы видели» – бомбардировала удерживаемые японцами Николс – Филдз, и это «сильно воодушевило наши сердца», – доложил капитан – лейтенант Т. Паркер.

Японцы зря времени не теряли. Когда артиллеристы и морские пехотинцы стояли у своих орудий, противник установил наблюдательные посты на утесах Батаана и начал накрывать Рок мощнейшим артиллерийским обстрелом, какого Восток никогда до этого не знал.

Были привлечены «огородные пугала» из глубины острова – те, кто мог стоять на ногах, – в батальоны береговой обороны 4–го полка морской пехоты, разросшегося за счет разных собранных частей до 4 000 человек.

Беженцы с Батаана увеличили гарнизон Коррехидора и трех других небольших укрепленных островов в заливе до 11 600 человек. Большая их часть столпилась вместе менее чем на трех квадратных милях Коррехидора. Это не были бойцы – штабной персонал, рабочие, раненые и военнослужащие всех рангов и служб, которые образуют высшие эшелоны большого командования.

Морские пехотинцы 4–го полка с приписанными к нему частями оставались единственными защитниками берегов Коррехидора, и 9–го и 10 апреля они спали возле своих орудий, готовые к попытке японцев захватить Рок [21].

Никакие военные расчеты не могли прояснить ситуацию на Коррехидоре. Остро стоял вопрос о снабжении водой. Не хватало боеприпасов.

Продовольствия по половинчатой норме могло хватить до июля или августа. Было более 1 000 раненых и сотни больных; боковые туннели заполнялись людьми, а некоторые больные лежали на открытом воздухе.

Через два дня после падения Батаана дружественные филиппинцы из Манилы привезли ночью хинин и лекарства на сумму около 650 долларов, которые они собрали в аптеках города. Но это была капля в море. Половина 1–го батальона 4–го полка морской пехоты уже переболела острым гастроэнтеритом; 114 случаев были тяжелыми. Большинство из приписанного персонала с Батаана и многие морские пехотинцы болели малярией; наблюдалась легкая вспышка тонзиллита; все прошли вакцинацию от холеры; было также много случаев заболевания желтухой.

Связь со временем становилась еще хуже, и командные пункты в туннеле Малинты час за часом теряли ее с целыми участками береговой обороны. Одни минные тральщики военно – морских сил, суда местной обороны, морские суда и катера были потоплены; другие держались близко у Рока, напрасно ожидая защиты от смертоносного огня противника.

Отряды береговой охраны, изолированные от командования и друг от друга, прятали воду, продовольствие и боеприпасы.

Итак, в ожидании конца Коррехидор готовился к разгрому.

С 10 апреля, когда батареи противника в Кабкабене на Батаане начали обстрел, жизнь на Роке стала «подобна жизни в центре мишени». Высоты Батаана теперь попали в руки врага, а отроги Кавите возвышались над Роком и его позициями. Укрепленные острова находились под перекрестным огнем с обоих берегов и почти беспрерывными бомбардировками с воздуха.

К 14 апреля, всего лишь через пять дней после сдачи Батаана, все береговые батареи – 155–мм и трехдюймовые – на северном берегу Коррехидора были разбиты или выведены из строя; японцы запустили два наблюдательных аэростата на Батаане, разместили дополнительное количество орудий и продолжали обстрелы крупнокалиберных орудий и батарей на южном берегу Коррехидора.

На протяжении апреля бомбардировки усиливались. Японские бомбардировщики группами от трех до девяти пролетали над Роком каждые два часа, начиная с 8 утра и до захода солнца. Сначала они летали на высоте 20 000 футов, а когда зенитки открывали огонь, японские наблюдательные пункты засекали их позиции и вражеские пушки на Батаане своим огнем сравнивали их с землей. Постепенно зенитный огонь ослабевал; вскоре самолеты противника стали лениво барражировать над Коррехидором, а пикирующие бомбардировщики со свистом пролетали на высоте всего несколько сотен футов над хребтом Малинты. Противник не избежал потерь; несколько самолетов сбили, но намного меньше, чем сообщалось в коммюнике.