Текст книги "Возвращение танцмейстера"

Автор книги: Хеннинг Манкелль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)

Он вытянулся на постели. После коньяка мысли побежали быстрее. Случившееся начинало отходить в прошлое, становилось памятью. Теперь он мечтал поскорее возвратиться в свою мастерскую. Это было главным в его жизни – тесная мастерская позади дома на Авенида Коррьентес была его храмом, и он шел туда каждое утро, как в церковь. И семья, конечно. Дети уже взрослые. Дочка Долорес переехала в Монтевидео и скоро родит ему первого внука. Ракель все еще учится на врача. И Маркус, неспокойная душа, мечтает стать поэтом, хотя зарабатывает на жизнь подготовкой материалов для тележурналистов в какой-то оппозиционно настроенной программе. Он любил свою жену Марию и своих детей. Но основу его жизни все-таки составляла мастерская. Скоро он опять будет там. Герберта Молина больше нет. Может быть, и воспоминания, преследующие его с 1945 года, наконец оставят его в покое.

Он то и дело, не вставая с постели, протягивал руку к бутылке с коньяком. Каждый раз, делая глоток, он мысленно провозглашал тост за Хёлльнера. Без него ничего бы не было. Без него он никогда не узнал бы правду о том, кто убил его отца. Он поднялся с постели, взял рюкзак и вытряхнул содержимое на пол. Поднял с пола дневник, который он вел все эти сорок три дня в Швеции. Страница в день. Но в дневнике он был уже на сорок пятой странице. Он начал вести его еще в самолете, по дороге на Франкфурт, потом – на Копенгаген. Он снова лег, зажег ночник над кроватью и медленно перелистал тетрадь. Здесь было все. Может быть, он писал для того, чтобы когда-то это прочитали его дети. Но только после его смерти. Он записал всю историю своей семьи и постарался объяснить свой поступок. Путешествие в Европу – как он объяснил жене, ему надо было повидаться с мебельщиками, чтобы научиться кое-чему, чего он еще не умеет, – это путешествие было не в Европу, а в собственное прошлое. В дневнике это прошлое видится дверью, которую необходимо закрыть.

Теперь, когда он лежал и листал свои записи, его вдруг обуяли сомнения. Его дети могут не понять, почему их отец совершил путешествие на край земли, чтобы убить какого-то живущего в лесу старика.

Он разжал пальцы, и дневник упал на пол. Он выпил еще глоток, последний, перед тем, как одеться и пойти поесть. К обеду он тоже закажет что-нибудь выпить. То, что осталось в бутылке, пригодится ночью и утром.

Он немного опьянел. Будь он сейчас дома, Мария посмотрела бы на него укоризненно. Но сейчас это его не заботило. Завтра он летит домой. Этот вечер принадлежит только ему и его мыслям.

В полседьмого он, как и наметил, встал, оделся и вышел из гостиницы. Резкий и холодный ветер заставил его поежиться. Он хотел прогуляться, но погода не располагала к прогулкам. Он огляделся и увидел ресторанную вывеску чуть подальше на той же улице. Он пошел туда, но на входе остановился в нерешительности. В углу на полную мощность работал телевизор. Показывали хоккейный матч. Несколько человек пили пиво и громко обсуждали игру. Он подумал, что вряд ли в таком месте можно хорошо поесть, но ему не хотелось опять выходить на холодную ветреную улицу. Он присел на свободное место. За столиком, кроме него, был еще один посетитель. Он сидел, уставившись на свой почти пустой бокал с пивом. Подошла официантка с меню, и он заказал бифштекс под соусом беарнез с жареной картошкой. И бутылку красного вина. Он пил только красное вино и коньяк. Ни пива, ничего другого.

– I hear you speak English,[3]3
  Я слышу, вы говорите по-английски (англ.).


[Закрыть] – вдруг сказал мужчина, допивавший пиво.

Арон кивнул. Он в душе надеялся, что тот не станет продолжать беседу. Это было бы ему не под силу. Он хотел побыть наедине со своими мыслями.

– Where do you come from?[4]4
  Откуда вы? (англ.)


[Закрыть] – спросил сосед.

– Аргентина.

Тот продолжал глядеть на него блестящими глазами.

– Entonces, debe hablar espanol,[5]5
  В таком случае мы можем говорить по-испански (исп.).


[Закрыть] – сказал он.

По-испански он говорил почти без акцента. Арон с удивлением посмотрел на него.

– Я был моряком, – объяснил тот, по-прежнему по-испански. – Жил несколько лет в Южной Америке. Давно это было, но когда выучишь язык как следует, он сидит долго.

Арон кивнул.

– Я вижу, ты хочешь побыть в покое, – сказал сосед. – Меня это тоже устраивает. Я тоже хочу расслабиться.

И попросил еще бокал пива. Арон попробовал вино. Он заказал вино, рекомендуемое рестораном. Это было ошибкой, но поменять заказ он был уже не в силах. Важно, чтобы опьянение не проходило.

Вдруг раздался дикий рев. Что-то произошло на матче. Игроки в желто-голубой форме обнимали друг друга. Ему принесли еду, к его удивлению очень хорошо приготовленную. Он попросил еще вина. Теперь он был совершенно спокоен. Напряжение последнего времени постепенно отпускало, уступая место желанной пустоте.

Герберт Молин был мертв. И это сделал он.

Уже заканчивая еду, он бросил взгляд на телеэкран. В матче, очевидно, был перерыв. Женщина-диктор зачитывала новости. Он чуть не уронил бокал, увидев на экране лицо Герберта Молина. Что она говорила, он не понимал. Он сидел не шевелясь, ощущая глухие удары сердца. В какой-то момент ему показалось, что сейчас покажут и его фотографию.

Но он увидел не себя. Это был другой пожилой человек, чье лицо он тут же узнал.

Он быстро повернулся к моряку:

– Что там говорят в новостях?

Тот прислушался.

– Двоих убили, – сказал он. – Сначала одного, потом другого. Где-то на севере. Один бывший полицейский, другой – скрипач. Думают, что это один и тот же преступник.

Портрет на экране исчез. Но Арон знал, что не ошибся. Сначала был Молин, а потом тот, другой, которого он как-то видел на хуторе у Молина.

Его тоже убили.

Арон отставил стакан и попытался собраться с мыслями. Тот же преступник. Это была неправда. Он убил Герберта Молина. Но не другого.

Он сидел совершенно неподвижно.

Он не мог понять, что произошло.

13

Пожалуй, ночь на 4 ноября 1999 года была одной из самых длинных в жизни Стефана Линдмана. Когда наконец в вершинах деревьев забрезжил рассвет, он чувствовал себя как в невесомости. Он давно уже перестал о чем-либо думать. Все, что происходило вокруг, представлялось ему сплошным и нереальным кошмаром. Кошмаром, начавшимся, когда он обошел валун и увидел привязанный к дереву труп Авраама Андерссона. Сейчас, на рассвете, он плохо помнил все, что происходило этой ночью.

Он заставил себя подойти к телу И пощупать пульс, которого, как он уже знал заранее, не будет. Но тело было еще теплым, во всяком случае, трупное окоченение еще не наступила Это означало, что тот, кто застрелил его, все еще был где-то поблизости. В том, что его застрелили, сомнений не было – в свете карманного фонарика он ясно увидел входное пулевое отверстие, как раз над сердцем. Стефан был очень близок к тому, чтобы потерять сознание. Его чуть не вырвало. Отверстие было очень большим – стреляли из дробового ружья с близкого расстояния.

Привязанная к дереву собака вдруг завыла. Первой мыслью было, что она почуяла преступника. Стефан побежал назад, расцарапав лицо о торчащую ветку. Где-то по дороге он выронил мобильный телефон, лежавший в нагрудном кармане сорочки. Он потянул собаку к дому и набрал номер экстренного вызова. Человек, взявший трубку в Эстерсунде, тут же понял, насколько все серьезно. Стефан упомянул Джузеппе Ларссона и избежал таким образом ненужных вопросов. Его только спросили, есть ли у него мобильный телефон, и он объяснил, что потерял его. Тот обещал набрать его мобильный номер, чтобы он мог найти телефон в траве. Но теперь уже светало, а телефон он так и не нашел – никаких сигналов не слышно. А что было потом? Стефана все время не оставляло чувство, что преступник где-то рядом. Он побежал, пригибаясь, к машине. Разворачиваясь, сшиб контейнер для мусора. Он выехал на главную дорогу, чтобы встретить первых полицейских. В Эстерсунде ему сказали, что приедут из Свега.

Так оно и было – первым прибыл Эрик Юханссон. С ним был еще один по имени Сюне Худелль. Стефан проводил их к телу. Они были потрясены. Потом время тянулось нескончаемо – они ждали рассвета. В доме Андерссона устроили временный штаб. Эрик все время поддерживал телефонную связь с Эстерсундом. В какой-то момент он подошел к Стефану, который лежал на диване, пытаясь унять вдруг начавшееся носовое кровотечение, и сообщил, что Джузеппе Ларссон уже выехал. Машины из Емтланда прибыли сразу после полуночи. Вслед за этим приехал врач – Эрику Юханссону удалось дозвониться ему в охотничий домик к северу от Фюнесдалена. Эрик обзванивал коллег в Хельсингланде и в Даларне, чтобы информировать о происшедшем. Стефан в какой-то момент услышал, что он говорит с полицией в норвежском городке Рёрус. Криминалисты установили в лесу прожектор, но что-то разобрать без дневного света было невозможно.

К четырем часам утра Джузеппе и Стефан остались в кухне одни.

– На рассвете приедет Рундстрём, – сказал Джузеппе. – С тремя кинологами. Их доставят на вертолете, так быстрее. Но он спросит, что ты здесь делал. И я должен что-то ему ответить.

– Почему ты? – спросил Стефан. – Это я должен ему ответить.

– И что ты ответишь?

Стефан подумал.

– Не знаю, – честно сказал он наконец, – может быть, просто сказать, что мне было интересно, не вспомнил ли он что-нибудь. О Молине.

– И приезжаешь прямо на убийство? Может быть, Рундстрём тебя и поймет, но все равно будет считать все это по меньшей мере странным.

– Я уезжаю.

Джузеппе кивнул.

– Только давай сначала обсудим все как следует.

Но поговорить не удалось. Приехал кто-то из коллег Джузеппе и сообщил, что известил жену Андерссона. Джузеппе побежал с кем-то разговаривать, может быть с женой, по одному из непрерывно подающих музыкальные сигналы мобильных телефонов. Как же раньше обходились, подумал Стефан, когда мобильников еще не было? Вообще, какие механизмы приходят в движение, когда начинается следствие об убийстве? Есть стандартные процедуры, которым надо следовать, в этом сомнений нет. Но помимо этих процедур? Ему казалось, он ясно видит, что происходит в голове у Джузеппе. Сам он думал о том же. Или пытался думать. Его мыслительные способности парализовала застывшая перед глазами картина – привязанный к дереву труп Авраама Андерссона. Неправдоподобно огромная дыра в груди. Выстрел или, может быть, несколько выстрелов в упор из дробовика.

Его казнили. Откуда-то из темноты появился экзекуционный взвод, приговор военного суда был зачитан и приведен в исполнение. И они исчезли.

Это тоже не простое убийство, твердил он себе всю ночь. Но тогда что это? Между Авраамом Андерссоном и Гербертом Молином была какая-то связь. Будем считать ее основанием треугольника. Но на отсутствующей вершине этого треугольника существует кто-то, кто появляется из тьмы, и не один раз, а два, и убивает двух стариков, у которых на первый взгляд нет ничего общего. И тут у него перед носом захлопывались все двери. Это и есть зерно расследования, подумал он. Необъяснимая связь между двумя людьми, причем связь настолько глубокая, что кто-то решает убить их обоих. Об этом думает и Джузеппе, пока механически следует процедуре дознания и ждет рассвета, который, похоже, не наступит никогда. Он тоже пытается найти эту скрытую связь.

Стефан старался все время держаться поближе к Джузеппе. Он следовал за ним по пятам, пока они сновали от места преступления к дому, где у них был временный штаб, и удивлялся, с какой легкостью работает Джузеппе. Он даже засмеялся несколько раз, несмотря на чудовищность обстоятельств. Но этот смех не производил впечатления бесчувственности или цинизма – он помогал Джузеппе держаться.

Утро наконец наступило, и на газоне позади дома приземлился вертолет. Из него выскочили Рундстрём и три проводника служебных собак. Овчарки рвались с поводков. Вертолет тут же поднялся в воздух и исчез.

С наступлением рассвета все, чем они так мучительно долго занимались в течение ночи, приобрело иной характер. Хотя полицейские работали беспрерывно с того момента, как они прибыли на место, и их уставшие лица были такими же серыми, как блеклый утренний свет, они прибавили в темпе. Коротко доложив Рундстрёму обстановку, Джузеппе собрал кинологов у карты и обрисовал район поисков. Потом они пошли освободить тело Андерссона от веревок.

Одна из собак тут же нашла мобильный телефон Стефана. Ночью на него кто-то наступил, и батарейка была сломана. Стефан сунул телефон в карман и вдруг спросил себя – кому достанется его телефон, если он не выживет?

Через несколько часов молчаливой упорной работы Рундстрём собрал всех, чтобы подвести предварительные итоги. Подъехали еще две машины из Эстерсунда с недостающим оборудованием для криминалистов. Вертолет прилетел вновь и забрал тело Авраама Андерссона – из Эстерсунда его должны были направить на экспертизу в Умео.

Прежде чем начать совещание, Рундстрём подошел к сидевшему в машине Стефану и попросил его присутствовать. Пока он еще не задал вопроса – как вышло, что именно Стефан нашел тело убитого.

Уставшие и замерзшие полицейские собрались в просторной кухне. Джузеппе прислонился к стене и выдернул волосок из носа. Стефан подумал, что он выглядит старше своих сорока трех. Щеки впали, веки отекли. Иногда казалось, что он думает о чем-то постороннем – вид у него был совершенно отсутствующий. Но Стефан склонен был думать, что Джузеппе, скорее всего, просто ушел в себя – пытается справиться с водоворотом внезапно возникших загадок. Стефан догадывался, что он ищет ответ на извечный вопрос всех следователей: есть ли что-то такое, чего я не вижу?

Рундстрём говорил об ограждении. Его поставили на всех подъездах к дому. Еще до того, как на место прибыла полиция из Сэрны, поступило сообщение о машине, на большой скорости проследовавшей в направлении Идре. Это было важно. Рундстрём попросил Эрика Юханссона связаться с коллегами в Даларне.

Потом повернулся к Стефану.

– Не уверен, что все тебя здесь знают, – сказал он. – Среди нас коллега из Буроса, он когда-то работал с Гербертом Молином. Думаю, лучше всего будет, если ты сам расскажешь, как обнаружил тело.

Стефан рассказал обо всем, что произошло. Когда он кончил, Рундстрём задал несколько вопросов, прежде всего его интересовало точное время. Стефан прошел в свое время неплохую выучку и, обнаружив тело, не потерял присутствие духа настолько, чтобы не посмотреть на часы.

Совещание было очень коротким. Техники работали на пределе возможностей – синоптики обещали во второй половине дня снег с дождем. Стефан с Джузеппе вышли во двор.

– Что-то не склеивается, – сказал Джузеппе, помолчав. – Ты как-то говорил, что причина смерти Герберта Молина скрывается, скорее всего, в его прошлом. Это показалось мне разумным. А что ты скажешь теперь? Авраам Андерссон не был полицейским – он играл в симфоническом оркестре на скрипке. Они не были знакомы, когда поселились в этом медвежьем углу. Все гипотезы относительно смерти Молина идут насмарку.

– С этим надо разобраться. У Герберта Молина и Авраама Андерссона могло при всем том быть что-то общее, чего мы просто не знаем.

Джузеппе покачал головой:

– Конечно, разберемся. Но мне так не кажется.

Он вдруг засмеялся.

– Я знаю, полицейскому и не должно казаться. Но тут ничего не поделаешь. С первой же минуты на месте преступления мы волей-неволей начинаем строить предварительные версии. Мы ставим сеть, еще не зная, какие должны быть ячейки, на какую рыбу и куда эту самую сетку забросить. В море или в горное озеро? В реку или в лесное болотце?

Стефан с трудом понимал, что хочет сказать Джузеппе своими метафорами, но оценил их изящество.

Из леса появился один из кинологов. Было видно, что собака устала.

– Ничего нет, – сказал тот. – К тому же мне кажется, Стамп заболел.

– А что с ним?

– Срыгнул. Может быть, какая-нибудь зараза.

Джузеппе кивнул, и они ушли. Стефан посмотрел на собаку Андерссона – та неподвижно стояла у своей конуры, уставившись туда, откуда доносились голоса криминалистов.

– Что такое происходит у нас в лесах? – вдруг спросил Джузеппе. – Мне это не нравится. Это как тень в сумерках – не знаешь, показалось или на самом деле.

– Какая тень?

– Какая-то тень. Мы тут к таким не привыкли. Тщательно подготовленное нападение на Герберта Молина. Казнь Авраама Андерссона. Я ничего не понимаю.

Их разговор прервал подбежавший Эрик Юханссон:

– Насчет машины под Сэрной можно забыть. Какой-то парень мчал жену в роддом.

Джузеппе что-то пробурчал. Эрик вернулся в дом.

– Ну и что ты думаешь? – спросил Джузеппе. – Что здесь произошло?

– Я бы употребил то же выражение, что и ты – казнь. Иначе для чего такие сложности – тащить человека в лес, привязать его и только потом расстрелять?

– Если только все произошло именно в этом порядке. Но я тоже так считаю, – сказал Джузеппе. – Для чего такие сложности? К тому же есть определенное сходство с убийством Молина. Для чего такие сложности – следы кровавого танго на полу?

И тут же ответил сам себе:

– Чтобы на что-то намекнуть. Только вопрос – кому? Мы уже говорили об этом. Преступник шлет послание. Кому? Нам или кому-то еще? И почему он это делает? Он или они. Мы ведь так и не знаем, сколько их было.

Джузеппе поглядел на затянутое тучами небо.

– Или мы имеем дело с психом? – сказал он. – И чего тогда ждать еще?

Они вернулись в дом. Рундстрём говорил с кем-то по телефону. Техники начали работать в доме. У Стефана вдруг возникло чувство, что он всем мешает. Рундстрём повесил трубку и показал на Стефана.

– Нам надо обменяться парой слов, – сказал он. – Выйдем-ка.

Они вышли на задний двор. Тучи становились все темнее.

– Ты еще останешься? – спросил Рундстрём.

– Хотел уехать сегодня, но теперь, наверное, уже завтра.

Рундстрём смотрел на него с недоверием:

– У меня такое чувство, что ты что-то недоговариваешь. Это так?

Стефан покачал головой.

– Может быть, тебя связывает с Молином что-то, что нам следовало бы знать?

– Ровным счетом ничего.

Рундстрём пнул камень на земле.

– Лучше будет, если ты дашь нам вести расследование и не будешь вмешиваться.

– У меня даже мыслей не было вмешиваться в вашу работу.

Стефан заметил, что разозлился. Рундстрём говорил с напускным дружелюбием, и Стефана раздражала его неискренность.

– Договорились, – продолжал улыбаться Рундстрём. – Но конечно, хорошо, что ты обнаружил тело. Не то он провисел бы тут не знаю сколько времени.

Рундстрём ушел. Стефан заметил в окне наблюдающего за ним Джузеппе. Он жестом позвал его.

Они расстались у машины Стефана.

– Значит, едешь?

– Завтра.

– Я позвоню тебе попозже.

– Звони в гостиницу. Мобильник сломался.

Стефан двинулся в путь. Через несколько километров у него начали слипаться глаза. Он заехал в лес, выключил двигатель и откинул сиденье.

Он проснулся. Стояла полная тишина. Пока он спал, выпал снег, и дневной свет пробивался через густо залепленные стекла. Он задержал дыхание. Может ли так выглядеть смерть? Белое помещение, слабо освещенное белым потусторонним светом? Он поднял сиденье. Все тело затекло и ломило. Что-то ему снилось, но он не мог вспомнить что. Что-то о собаке Авраама Андерссона – как будто она ни с того ни с сего начала грызть свою лапу. Что бы там ему ни снилось, он не хотел вспоминать. Он поглядел на часы. Четверть двенадцатого. Он проспал больше двух часов. Он открыл дверь и вышел помочиться. Земля была совершенно белой, но снегопад уже прекратился. Не было ни ветерка, деревья стояли совершенно неподвижно. Какая тишина, подумал он. Если стоять не двигаясь, можно превратиться в дерево.

Он опять выбрался на шоссе. Надо вернуться в гостиницу, поесть и ждать звонка Джузеппе. Никаких других дел. Надо рассказать Джузеппе о его посещении Эльзы Берггрен. О нацистском мундире, запрятанном в глубине ее платяного шкафа. Прежде чем уехать из Свега, он должен сообщить Джузеппе все, что может помочь тому в следствии.

Он приближался к повороту к дому Герберта Молина. У него не было планов заезжать туда, и все равно он резко затормозил, так, что машину занесло на мокрой дороге. Почему он остановился? Заеду в последний раз, подумал Стефан. Просто брошу последний взгляд. Он подъехал к дому и вышел из машины. На белом свежевыпавшем снегу отпечатались чьи-то следы. Заяц, подумал он. Попытался вызвать в памяти рисунок кровавых следов и воспроизвести их на снегу. Представил Герберта Молина с его куклой. Человек и кукла танцуют танго на снегу. На опушке играет аргентинский оркестр. Какой состав инструментов нужен для танго? Гитара и скрипка? Контрабас? Может быть, аккордеон? Он не знал, да это и не имело никакого значения. Герберт Молин, сам того не зная, танцевал со смертью. Или может быть, знал, что смерть, дожидаясь его, прячется где-то в лесу. Он опасался леса и тогда, когда я знал его, вернее, мне казалось, что знал. Пожилой полицейский, никогда ничем не выделявшийся. Но все равно Молин находил время поговорить с ним, тогда еще совсем юным, еще не знающим, как это – когда тебя облюет алкаш с ног до головы, плюнет в лицо пьяная женщина или когда ты чудом избежишь гибели от руки взбесившегося психопата.

Стефан смотрел на дом. На фоне снега он выглядел как-то по-другому.

Потом его взгляд упал на сарай. Он уже заходил туда в первый раз, но тогда его больше интересовал сам дом. Он открыл дверь. Это было довольно большое помещение с бетонным полом. Он зажег свет. У одной стены была сложена поленница. Напротив стоял верстак с инструментами и железный шкаф. Стефан открыл шкаф, подумав, что там тоже мог бы висеть эсэсовский мундир. Но там обнаружился всего-навсего грязный комбинезон, да еще пара резиновых сапог. Он прикрыл шкаф и еще раз огляделся – О чем все это говорит? Поленница не говорила ни о чем ином, кроме как об искусстве Герберта Молина идеально складывать дрова. Он подошел к инструментам. А о чем говорят инструменты? Ничего примечательного.

Стефан вспомнил, что у его отца в сарае стоял точно такой же верстак. Здесь были инструменты для мелкого столярного и строительного ремонта, гаечные ключи – наверное, он сам возился и с машиной. Ничего такого, что дало бы пищу воображению.

В углу стояли лыжи и палки. Он взял одну лыжу и поднес ее к двери. Крепления были порядком потерты – Герберт Молин ходил на лыжах. Может быть, в хорошую погоду он бегал по замерзшему озеру. Потому что ему это нравилось? Или просто для необходимой физической тренировки? А может, он увлекался зимней рыбалкой? Он поставил лыжу на место. А вот это неожиданность – еще одна пара лыж, покороче, может быть женские. Вдруг он представил себе двоих стариков в солнечный день на сверкающем снегу. Герберт Молин и Эльза Берггрен. О чем они говорили во время лыжных прогулок? Или вообще ни о чем не говорили – на лыжах много не поговоришь. Стефан точно не знал, потому что он ни разу не вставал на лыжи с тех пор, как вышел из детского возраста. Он еще раз осмотрелся. В углу стояли сломанные финские санки, несколько мотков стальной проволоки, черепица.

Что-то привлекло его внимание. Он пригляделся. Через минуту сообразил – черепица была сложена неаккуратно. Странно для Герберта Молина – он увлекался головоломками, дрова были сложены безукоризненно, у него было чувство симметрии и порядка. В таком же порядке лежали и инструменты. Но черепица была сложена небрежно. Как-то не так, подумал он. Он нагнулся и начал разбирать штабель, штука за штукой.

Под черепицей обнаружился металлический щит, утопленный в бетонном полу. Запертый люк. Стефан поднялся и принес лом. Ему удалось втиснуть лом в щель между люком и бетонным полом, и он налег на него изо всех сил. Внезапно крышка подалась, Стефан полетел вперед и стукнулся лбом о стену. Провел рукой по лбу – рука была в крови. Под верстаком стоял ящик с ветошью. Он приложил тряпку ко лбу и держал, пока кровь не перестала идти.

Потом он нагнулся и заглянул в отверстие в полу. Там лежал сверток. Подняв его, он увидел, что это старый дождевик и в него что-то завернуто. Герберт Молин прятал под полом что-то, что он не хотел, чтобы увидели другие. Стефан положил сверток на верстак, попросил мысленно прощения у Герберта Молина и отодвинул инструмент. Сверток был обвязан грубой бечевкой. Стефан распутал узел и развернул дождевик.

Там лежали три предмета.

Черная тетрадка, несколько писем, связанных красной ленточкой, и конверт. Он начал с конверта. Там лежали фотографии. Он особенно не удивился. Он знал это уже после того, как побывал в доме у Эльзы Берггрен, а сейчас получил подтверждение.

Три снимка, все черно-белые. На первом – четыре молодых человека позируют, обняв друг друга за плечи. Один из них – Герберт Молин, тогда еще Маттсон-Герцен. Задний план нечеток, возможно, стена дома. И на второй фотографии был Молин, но этот снимок сделан в фотоателье, название ателье написано внизу.

На третьем снимке – тоже Молин, совсем молодой. Он стоит рядом с мотоциклом с коляской, в руках у него автомат. Он улыбается в камеру.

Стефан положил все три снимка рядом.

Их объединяло одно – одежда Герберта Молина. Его мундир.

Точно такой же, как тот, что висит в шкафу у Эльзы Берггрен.