Текст книги "Аббатство Корвей (СИ)"

Автор книги: Хэльга Штефан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Он закричал на меня. Нет, завопил! Затопал ногами и даже замахнулся, но я побежала прочь. Думала, что сумею укрыться в саду, убежать, но я потеряла былую легкость – теперь мне приходилось носить с собой кое-что еще. Пока только в утробе. Но, возможно, скоро мои руки…

А потом я вспомнила падение. Нога оскользнулась на камне, и мерзлая земля стала ближе в мгновение ока. Живот почти сплющился, соприкоснувшись с нею. Муж мой возликовал, а я пожелала умереть в тот же миг, потому что удар такой силы не мог не причинить ребенку вреда. Даже если он доныне жив, это ничего не значит. Выкидыш может случиться в любое время, или малыш родится калекой. Уж лучше бы мы оба умерли, чем терпеть такие муки!

Сдержав крик, я схватилась за прутья решетки и подтянулась. Встала сначала на колени, а затем, покачиваясь, на ноги. Живот и спина ныли, но такую боль я пока могла терпеть.

– Эй, кто-нибудь!.. Прошу вас… – крикнула я в коридор, но ответило мне только эхо.

Еще я помнила, как мимо меня по площади провели Томаса, закованного в кандалы. Мне не удалось обмолвиться с ним и словом, но ему хватило единственного взгляда, чтобы все понять. Господи, если его уже нет в живых, позволь мне увидеться с ним хотя бы на небесах! Забери меня в свою обитель! Я не хочу жить!!!

– Кто-нибудь?! – позвала я, но опять безуспешно.

За что меня бросили в тюрьму? За что? Я не понимала. Когда меня вели сюда, один солдат сообщил, что таков приказ графа. Но в чем он может меня обвинить? В том, что я искала простой заботы и уюта? Понимания? Я хотела иметь семью, а не быть девочкой на побегушках в доме богатого хозяина. Впрочем, на что я могла претендовать, выходя замуж из нужды, а не по любви?!

Я закричала от боли, которая разрывала сердце и глухо отдавалась в животе. А когда что-то теплое потекло по ногам, я бросилась на каменную стену, решив свести счеты с жизнью. Втиснулась в холодный цемент всем телом, заколотила по нему кулаками.

– Эй-эй, с ума сошла? – услышала я голос, и крепкие руки потянули меня назад, заставили сесть на солому. Я даже предположить не могла, что в камере есть кто-то кроме меня. – Совсем девка сбрендила. – Темноволосая женщина в простом свободном платье опустилась рядом со мной на колени и подолом стала обтирать кровь с моих рук и ног.

Я ошалело смотрела на нее и не могла понять, зачем она меня остановила. Немного придя в себя, я обнаружила, что помимо этой женщины в темной части камеры скрывается кто-то еще. Заметив, что я ее рассматриваю, девушка выступила на свет. Она была совсем юна, не старше пятнадцати лет. В нечесаных, черных как смоль волосах и в складках платья, какие носили преимущественно крестьянки, застряли белые перья. Пастушка. Исходя из невероятной похожести, я предположила, что мои сокамерницы – мать и дочь. Но когда хорошо рассмотрела девочку, я отбросила эту версию. Она была цыганкой. А вот старшую женщину я уже однажды видела.

– Баронесса? – слишком резко спросила я.

Та засмеялась, убрала волосы с лица и сказала:

– Зови меня Эстер. Баронессой я была до тех пор, пока не попала сюда, а до того пыталась отравить своего мужа.

Я поежилась от холода и боли, сводившей все тело, но больше – нижнюю часть.

– Схватки? – спросила старшая, а младшая подсела ко мне и положила холодную ладонь на живот. Что-то страшное и отталкивающее было в девочке, несмотря на ее красоту, и мне захотелось отодвинуться, отбросить ее руку, но не получилось даже двинуться с места, будто я прилипла к полу.

– Нет. – Покачала она головой, и огонь факела отразился в темных глазах, словно кусочек ада промелькнул. – Он еще живой, но истекает кровью.

Я вздрогнула, осознавая, что теперь она обращается ко мне.

– Хочешь, избавлюсь от него? Все равно долго не протянешь ни ты, ни он.

Зубы мои скрежетнули, и я с отвращением скинула руку девчонки. Если бы у меня были силы, я бы залепила ей пощечину. Но мои руки весили не меньше тонны.

– Как хочешь. – Пожала она плечами и обнажила белоснежные зубы, которых, впрочем, было гораздо меньше, чем положено. – Посиди тихо, я остановлю кровь.

Цыганка что-то зашептала, почти не открывая рта, и недомогание сразу отступило. Тепло стало разливаться там, где только секунду назад пульсировала боль и пустота. Зажмурив глаза, я сидела, откинув голову назад, пока девчонка не закончила проговаривать заклинание. Отдельные слова мне удалось разобрать. Я их когда-то уже слышала, но так давно, что не помнила, где и при каких обстоятельствах. Состояние покоя настолько затянуло меня, убаюкивая на своих волнах, что я не сразу услышала звук приближающихся шагов.

– Анна, на допрос! – охранник, чьего появления я не заметила, концом копья провел по прутьям, и засмеялся. Этот каркающий звук разнесся по всей тюрьме.

Девчонка только пожала плечами и направилась к открывающейся решетке. В глазах конвоира я заметила проблеск страха, который очень быстро пропал, едва ему стоило подхватить цыганку под локоть. Он запер дверь и увел ее, гулко ступая по каменному полу подкованными металлом сапогами.

– Боишься ее? – спросила баронесса после того, как все звуки стихли, а я продолжала смотреть вслед ушедшим.

Я пожала плечами, а потом ответила:

– Не очень приятная персона.

– Ее здесь все опасаются, а потому уважают. Она ведьма.

Я молчала, и Эстер посчитала своим долгом рассказать мне историю девчонки, которую охранник назвал Анной.

– Пасла на окраине гусей. Никто никогда не видел, чтобы она занималась чем-то кроме гадания на картах, но когда мне потребовался яд, я пошла к ней. И знаешь? Она мне его дала. Даже не спрашивая, зачем. Полагаю, она это уже знала, увидев меня на пороге. – Баронесса грустно усмехнулась. – Только не угадала, чем все это кончится. Хотя даже здесь она нашла выгоду – ухажер у нее есть.

– Охранник? – предположила я, вспомнив, как тот глупо улыбался, выводя девушку из камеры.

Но баронесса озадачила меня, кивнув в дальний угол камеры. Неужели там скрывался кто-то еще? Я удивленно воззрилась на нее.

– Трубадур. – Шепнула она. – Королевский шут.

Мои глаза расширились, потому что в памяти всплыла история двухлетней давности. Тогда мы с сестрами еще беззаботно жили в аббатстве, и лишь самые громкие события доходили до тех мест. О том, как бродячий музыкант огорошил короля своими едкими куплетами, слышала даже я, совсем не интересующаяся светской жизнью.

– Он здесь? – я старалась говорить как можно тише, но мужчина, до того, видимо, спящий, вышел к нам, почесывая лохматую голову, и зевнул.

– А где мне еще быть?

Я смутилась и замолчала.

– Меня зовут Карл. – Представился он и, сняв невидимый колпак, изящно поклонился, вызвав искренний смех баронессы и мою улыбку.

– Селена. – Ответила я в свою очередь.

– Графиня фон Берлебург. – Добавила Эстер.

– Ого! – трубадур приземлился рядом со мной, тайком посматривая то на вырез платья, то на окровавленные лодыжки. – И каким же ветром сюда занесло графиню?

– Адюльтер. – Мне нисколько не хотелось рассказывать всю историю и обнажать перед незнакомыми людьми душу.

– За адюльтер не бросают в застенок. – Возразил Карл.

Ответить я не успела, потому что Анну вернули в камеру, и настал черед следующего заключенного.

– Эй, музыкантишка, поднимайся!

Карл пригнул голову, будто готовясь, что его вот-вот ударят, и стал очень-очень медленно двигаться на выход. Теперь я разглядела синяки и следы побоев на его шее и руках, на спине рубашка была вся располосована хлыстом. Меня передернуло, а вот Анна улыбалась. Не сразу я поняла, что это нервная улыбка, на грани истерики. В ее непроницаемых черных глазах стояли слезы.

– Что? – спросила баронесса, схватив девчонку за локоть.

Та покачала головой:

– Не созналась, но еще одного раза не выдержу.

Она отогнула разорванный рукав платья, и мы с Эстер увидели большой, размером с кулак, круг обожженной плоти. Ей поставили клеймо. Кроме того по виску, который девушка скрывала волосами, бежала струйка крови.

– В чем они вынуждают тебя сознаться? – спросила я.

Анна глянула так, что мне захотелось провалиться сквозь землю.

– В том, что я – ведьма.

Я прижала колени к груди, насколько это было возможно, и отодвинулась от девчонки.

– Тебя, кстати, тоже вскоре это ожидает. – Она дико рассмеялась, в то время как слезы катились по ее бледным щекам. – Я кое-что слышала, когда меня привели к коменданту.

Я затаила дыхание. «За адюльтер не бросают в застенок», – сказал Карл. И теперь я поняла, что граф обвинял меня вовсе не в измене, а в куда более тяжком преступлении.

– Твой муж, – «бывший», прибавила цыганка, – собирается обличить тебя в связи с дьяволом и в занятиях черной магией. И ребенок твой якобы от того же Князя Тьмы.

Слова ее прозвучали как удар молнии. Иоганн подозревает меня в колдовстве? Уму непостижимо.

– И что теперь?

Губы девчонки изогнулись в подобии улыбки, а взгляд буравил меня насквозь.

– Что-что? Вздернут, и все дела. Или на костер отправят.

Я вздрогнула, отползла еще в сторону и обхватила живот руками, ощущая внутри неестественное шевеление. Еще слишком рано, слишком рано, убеждала я себя. А в мыслях, неотступно вертящихся в голове после слов цыганки, видела приближающийся со всех сторон огонь. Скоро он изжарит меня заживо.

– Но ведь всегда можно покаяться. – Анна кивнула вбок, и я увидела, как открылась металлическая дверь, а потом в камеру ввалился Карл и упал на колени, затем распластался на полу.

Я перевела взгляд на цыганку, ожидая, что она бросится к мужчине, поможет ему. Он же все-таки ей не чужой, если баронесса Сен-Реми не солгала. Не тут-то было! Анна как сидела, разглядывая собственные раны, так и осталась на месте. Казалось, она даже не заметила появления своего возлюбленного.

Меня что-то кольнуло, прямо под сердцем. Не могла я быть такой бесчувственной как она. Подобрав юбку, прямо на коленях я подползла к Карлу и тронула за плечо:

– Ты как?

– Да живой он, живой. – Ответила за него цыганка. – Немного полежит, оклемается.

Я пропустила мимо ушей слова девчонки. Точнее, постаралась их заглушить, но ярость все равно начинала бурлить во мне.

– Вода здесь есть?

Баронесса указала на дальний угол, где стояли ведро и кувшин. Опять же ползком я добралась дотуда, оторвала от подола платья длинную полосу и собралась было смочить ее водой, как Анна вдруг закричала. Я едва удержала кувшин за массивную ручку.

– Не смей переводить на него воду!

– Тебя не спросила! – процедила я сквозь зубы, щедро плеснув на тряпку воды. Часть пролилась на пол, и я ощутила, как сам воздух в камере наэлектризовался. Эстер подалась в сторону, чтобы не служить преградой между мной и цыганкой, а сама девчонка уставилась на меня. Взгляд ее антрацитовых глаз метал молнии. Возможно, она имела над всеми власть; держала в страхе даже охрану и, полагаю, главного тюремщика, но на меня ее штучки не действовали. Она это понимала, и оттого взбеленилась еще больше.

– Ничего с ним не случится. А нам неизвестно сколько тут пробыть придется. Ты об этом подумала?

Я промолчала – для этого потребовалось стиснуть зубы – и стала отирать кровь с лица и шеи музыканта. Его спина и правый бок превратились в сплошное месиво из плоти, крови и лоскутов одежды. Я даже побоялась к ним прикасаться.

– Ты, кажется, меня не поняла? – цыганка с такой силой двинула меня в бок, что я отлетела.

– Эй, полегче! – Карл с трудом приподнял голову. – Не трогай ее.

– Заступничек нашелся. – Фыркнула Анна и убралась в свой угол камеры.

В тот день больше никого не допрашивали. Когда же очередь дошла до меня, я морально подготовилась. Я так думала. Глупая!

Прошел почти месяц с тех пор, как я видела солнечный свет, а морозный зимний воздух обжигал мои легкие. Я бы все отдала, чтобы вернуть назад то время. Даже возможная боль и унижения меня не пугали. Заточение погубило во мне все добрые чувства. Я ненавидела всех и вся: ненавидела отца за его предательство; ненавидела графа фон Берлебурга за то, что уговорил поверить ему; ненавидела сестер, ради которых я принесла в жертву свою жизнь; ненавидела Томаса за то, что оставил меня одну; я ненавидела себя. Но только не своего малыша! Он – единственное, что заставляло меня сопротивляться, отдавая большую часть сил на сражение с самой собой.

Охранник назвал мое имя, и я с трудом поднялась на ноги. Карл кивнул мне так, чтобы не заметила цыганка, спрашивая одними глазами: «Готова?» Я кивнула в ответ, и конвоир, вытянув меня в коридор, с грохотом захлопнул решетку. Ноги почти не слушались. Потому путь, который мы проделывали между камер при свете факелов, закрепленных в держателях на стене, казался мне бесконечным. Из подземелья доносились вопли узников, которых пытали. Коридор провонял мочой и соленым запахом крови.

– Молчи, пока не велят говорить. – Предупредил меня охранник и втолкнул в узкое помещение без окон. Тем не менее, оно было хорошо освещено, и мне пришлось зажмуриться, чтобы не ослепнуть. За последний месяц глаза отвыкли от такого яркого света.

– Селена? Дочка?!

Я не поверила ушам. Глаза открывала медленно. Потому что тот, кому принадлежал голос, просто не мог очутиться в тюрьме. И все же это был он, аббат Корвейский.

– Отец?

Высокий мужчина в темно-фиолетовой ризе, успевший обзавестись густой с проседью бородой и брюшком, распахнул объятия. Первым порывом было броситься к нему, прижаться к крепкой груди, но я сдержалась. Сжала руки в кулаки и осталась стоять на месте.

– Дочка? – повторил он.

Я не шелохнулась, и лишь теперь разглядела, что в комнатке помимо нас двоих есть кто-то еще. Он сидел за спиной отца, сложив руки на груди и нахмурив густые брови. Незнакомец, но о его личности нетрудно было догадаться. Комендант.

– Садись. – Взгляд аббата изучил меня с ног до головы, а потом он кивнул на пустой стул.

Я по-прежнему оставалась безмолвной и неподвижной. Кажется, я поняла, для чего привели в тюрьму моего отца. Я не собиралась поддаваться на его уговоры и даже мольбы. Я ни в чем не признаюсь!

– Ты знаешь, в чем тебя обвиняют? – спросил отец. Сам он грузно опустился на стул. Должно быть, ноги подвели.

– Нет, – я замотала головой. – Никто мне не сказал.

Отец повернулся к тюремщику, негодуя, но тот лишь отмахнулся, веля продолжать. Аббат вздохнул и задал следующий вопрос, рассматривая свои сложенные на коленях ладони. В одной из них поблескивали четки.

– Ты ведь продавала снадобья в Хёкстере?

– Нет! – чересчур звонко и резко ответила я.

– Не ври! – тюремщик вскочил, оказавшись рядом со мной. Его пальцы вцепились в мой подбородок и потянули вверх, так что пришлось приподняться на цыпочки. Отец дернулся, но все же остался сидеть. – Есть свидетель, который тебя видел. Помимо всего он обвиняет тебя в краже.

– В краже? – я рассмеялась, вырвав подбородок из цепких пальцев коменданта. – Пусть докажет. Пьянчуга!

Его губы сжались в ниточку, кадык заходил ходуном, и все же он отступил.

– Ты была в городе! – упорствовал он.

– Была. И что? Кажется, это никому не возбраняется? Или я ошибаюсь?

Тюремщик захлебнулся от моей наглости и занес руку, чтобы ударить, но отец оттолкнул его, спешно поднявшись со стула. Комендант вынужденно отошел, занимая прежнее место. Шагая, он не преминул продемонстрировать под расстегнутой вестой заткнутый за пояс стек.

– Дочка, сознайся! Это смягчит наказание. – Отец положил руки мне на плечи, но в глаза по-прежнему не смотрел.

– В чем? В чем я должна сознаться? – вскрикнула я, пятясь назад. – Я ничего не делала. Просто граф… – я замолчала. Ни слова! Больше ничего нельзя говорить.

– Что, Селена? Что с графом?

– Ничего. – Покачала я головой.

Аббат еще долго меня уговаривал и просил покаяться, начальник тюрьмы запугивал, грозился сгноить в застенке, но я не вымолвила ни слова. И тогда они решились на еще большую подлость – свели меня с Томасом. Но до той встречи прошло долгих два месяца.

За эти два месяца я придумала себе целый мир, в котором я была счастлива. Закрывая глаза, – а подчас не утруждая себя и этим, – я представляла оранжевые облака на закате. Солнце холодное, но уже по-весеннему яркое. Хижину у реки. Видела, как горит очаг внутри, и дымок поднимается к закопченному потолку. Мне не нужен был огонь, чтобы согреться, ведь меня обнимали крепкие, но ласковые руки виконта де Сайна. А в углу стояла колыбелька.

Иногда я рассказывала Карлу о своих мечтах. Он никогда не смеялся, не осуждал меня, но и не подбадривал. Должно быть, опасался гнева своей возлюбленной. Сама девчонка старалась держаться от меня подальше. А вот с баронессой вечерами мы подолгу разговаривали о светских раутах, балах и фаворитках разных дворян, которых я и в глаза-то не видывала.

Так проходили дни, пока однажды меня повторно не вызвали на допрос. Накануне Карла снова пытали. Он продолжал настаивать, что фигурирующий в его песнях король – это не правитель Пруссии. Теперь, похоже, всем стало наплевать, признается ли менестрель, кого он на самом деле имел в виду. Его казнь назначили на конец весны. Баронессе Сен-Реми и цыганке-пастушке оставалось жить не дольше. Я боялась, что меня сожгут на костре заодно со всеми ними, вновь идя под конвоем по освещенному факелами проходу, низко опустив голову.

Все повторилось с точностью, как и в прошлый раз. Разница была в том, что теперь помимо тюремщика в комнатке находился Томас. Он сидел, свесив голову на грудь. Рубашка посерела от цементной пыли и пота. Увидев его, я больше не могла изображать холодное равнодушие и бросилась к виконту, обняв колени, вжавшись головой в его грудь. Он жив. Жив!

– Томас?! – я приподняла его голову и ахнула. Окровавленные губы де Сайна растянулись в жуткой улыбке.

– Сэлли…

Его ладонь скользнула вниз и нащупала мой раздувшийся живот.

– Скоро? – шепнул он.

– Нет еще. – Я покачала головой, бережно поглаживая его заросшие щетиной щеки и подбородок, стараясь не утонуть в его бездонных глазах. За время нашей разлуки они стали еще прекраснее, отныне в них поселилась какая-то нескончаемая тоска.

– Не говори им ничего, милая! – последнее слово Томас выкрикнул, потому что начальник тюрьмы схватил его за ворот рубашки и потянул вверх. Завязки впились в горло виконта под самым кадыком. Он захрипел.

– Она всё расскажет! Всё!!! И ты тоже.

Комендант разжал пальцы и с силой швырнул де Сайна на стул. Я помнила про хлыст под вестой тюремщика, но не успела предупредить Томаса, не успела даже рта раскрыть. С быстротой молнии начальник тюрьмы откинул полы сюртука, выдернул стек и замахнулся. Хлыст со свистом рассек воздух и обрушился на спину и плечо виконта, он закрыл меня собою. Удары посыпались один за одним. Помещение наполнилось запахом жестокости и гнева тюремщика, его хриплый рык рвался из горла при каждом замахе. Но Томас молчал. Стиснув зубы, он смотрел на меня, прижимаясь всем телом, и я чувствовала каждый удар, когда прогибалась его спина. Закусив губу, я уже больше не могла сдерживать слез.

– Хватит! – закричала я. – Это всё я! Я – ведьма. Томас не виноват, отпустите его. Я заставила убить генерала.

Комендант остановился, его рука замерла в воздухе.

– Откуда тебе известно про генерала?

– Это я… я… – задыхаясь, произнесла я.

– Перестань, Селена! Что ты такое говоришь? – Томас совсем обезумел и принялся трясти меня за плечи. – Зачем ты на себя наговариваешь?

– Я люблю тебя, Томас! – выдохнула я, прижавшись к самому его уху.

Виконт ничего не успел сказать. С открытым ртом, ошарашенный, он смотрел на меня, когда начальник тюрьмы приказал конвою меня увести. Вина была доказана. Я надеялась лишь на то, что Томас теперь окажется на свободе. Но никто его отпускать не собирался.

Об этом мне сказала цыганка, когда я рассказывала Карлу и баронессе о том, что произошло в кабинете коменданта. Анна рассмеялась и бросила мне в лицо:

– Никто отсюда не выходил живым. Нас всех казнят, вот увидишь.

Лишь тогда я поняла, какую глупость совершила, сознавшись в том, чего не делала. Я погубила не только себя и своего будущего ребенка, но и Томаса. Теперь было уже поздно, и мне оставалось лишь рыдать, захлебываясь горькими слезами.

Всепоглощающий огонь снился мне с тех пор каждую ночь. И, несомненно, мы бы все отправились на костер, если бы не начавшаяся война. Точнее, началась она еще до нашего с сестрами побега из аббатства, но докатилась до наших мест лишь теперь. В один прекрасный день, проснувшись утром от тяжелого забытья, совсем не похожего на сон, я и мои сокамерники получили возможность бежать.

Крики и беготня в коридоре разбудили всех нас. Чей-то брошенный наземь факел послужил причиной начавшегося пожара. Задыхаясь от дыма, мы бросились к решетке, колотя по ней и зовя на помощь. Кто-то открыл замок. Возможно, это был один из охранников, никто так и не узнал. Да мы и не горели желанием выяснять. Очутившись на свободе, мы, сломя голову, бросились прочь из тюрьмы, мимо пыточных, земляных «мешков» и других камер. Карл будто предводитель вел нас по многочисленным темным коридором, заполненным множеством суетящихся и кричащих людей, которые не обращали на нас внимания. Одни бежали с ведрами, чтобы затушить пожар, другие, как и мы, просто спасали свои жизни.

– Томас!

Я напоролась на виконта, который бежал по коридору в нашу сторону. Его длинные волосы мотались из стороны в сторону точно накидка за плечами.

– Селена! – воскликнул он и, притянув меня к себе, увлек в один из многочисленных лабиринтов. Карл, Эстер и Анна последовали за нами.

Вскоре свежий воздух ворвался в мои легкие, но таковым он оставался недолго. Все вокруг полыхало: дома, телеги, стога сена, погруженные на них.

– Сюда! – заприметив запряженную парой лошадей повозку, оставшуюся без хозяев, Карл махнул рукой. Через минуту мы уже мчались прочь от Хёкстера.

Стоял солнечный день. В полях, мимо которых мы проезжали, уже показались всходы. По моим расчетам до рождения ребенка оставался еще целый месяц, но внезапная боль застала меня врасплох. Я ойкнула и схватилась за локоть Томаса, сидящего рядом.

– Что такое?

– Только не говори, что уже началось. – Даже не глядя в мою сторону, хмыкнула Анна.

– Огорчу тебя. Похоже на то.

– Тогда нужна повитуха. – Вмешалась баронесса.

– А ты не можешь? – я обратилась к Анне.

Та только сморщилась и велела Карлу подгонять коней.

– До Вердена полдня пути. – Томас рукавом рубашки обтер мой лоб.

– Как-нибудь дотерплю, – ответила я, стараясь дышать ровнее. Пока мне это удавалось. Но ребенку уже не терпелось выбраться наружу – я это чувствовала.

– А как же Шёнхаген? Он ближе. Правда, там настоящая глухомань! – повернувшись вполоборота, прикрикнул трубадур, погоняя лошадей. Они и так уже мчались во весь опор. – Откуда там повитуха?

– Повитухи, может, и нет, – согласилась Анна. – Зато есть аптекарь. Гони, Карл!

Повозка буквально впрыгнула на мостовую, цокот копыт огласил всю округу.

– Правь вон туда. – Анна показала направление, и Карл стегнул лошадей, одновременно заворачивая влево.

Люди опасливо выглядывали из окон, некоторые прятались за оградами, когда повозка катила по узенькой улочке. Зеленая вывеска говорила о том, что мы прибыли на место. Карл рванул поводья, и кони остановились, заржав. Из аптеки выбежали двое – светловолосый мужчина в монокле и женщина в синем платье с накинутой на плечи шалью.

– Тайра? – превозмогая боль, я спустилась с повозки и обняла сестру. Поистине неожиданная встреча!

– Что ты здесь делаешь? – спросила она, но когда взгляд Тайры опустился ниже, она все поняла. – Господи, проходите скорее в дом!

Пока боль отступила, я рассказывала Тайре про все свои злоключения. Аптекарь, которого сестра представила как Зигфрида, готовился принимать роды. Эстер и даже Анна помогали ему, в то время, как Томас и Карл молча сидели на скамье. Похоже, они волновались больше моего.

– Сестренка! – Тайра обняла меня, когда рассказ приближался к концу. – Я даже не знаю, что чувствую. С одной стороны я так рада за тебя, а с другой…

– Только не надо меня жалеть. – Попросила я, и вот тогда началось…

Я понятия не имела, как должны происходить роды в нормальных условиях, но я не успела даже двух раз крикнуть, как ребенок уже появился на свет.

– Девочка! – возвестил Зигфрид. Томас и Карл, до того выдворенные из комнаты, попытались втиснуться обратно, но Анна их не впустила. Цыганка с тех пор, как мы прибыли в Шёнхаген, ходила сама не своя, погрузившись в раздумья.

Аптекарь положил ребенка мне на грудь, и я поняла, что люблю ее больше всех на свете. За нее я готова была отдать жизнь, не раздумывая.

– Какое очарование! – воскликнула Тайра, одновременно плача и смеясь. – Так хочется подержать ее на руках, но мне нужно уходить. Если в гарнизоне заметят мое отсутствие после захода солнца…

Она не стала продолжать, но я догадалась и так. Со смертью генерала Хессельхофа ее беды не закончились. Сестра поцеловала меня в щеку, затем малышку, и тихо выскользнула за дверь, оставив цыганке шаль, чтобы завернуть девочку. Но аптекарь нашел для этой цели небольшое одеяльце, так что шаль осталась у Анны.

В помещении было тепло и тихо. Однако это спокойствие продлилось недолго.

Анна вдруг вскинула голову. Глаза ее зло сверкали.

– Надо бежать! Они уже рядом! Гвардейцы и монахи. Они идут за тобой! – взгляд черных очей девчонки обратился в мою сторону, и по спине пробежал холодок. Она действительно видела что-то пугающее даже сквозь стены.

– Кто они? – крепче прижав к груди спящую дочку, я вскочила на ноги.

– Граф! – однозначно ответила Анна.

– Все мы не поместимся в повозке. – Покачала головой баронесса, подбирая юбки и шагая к черному ходу, скрытому в задней части аптеки.

– Если Иоганн найдет меня, в живых я не останусь. И дочь… – слезы хлынули из глаз, едва я посмотрела на умиротворенное личико своей малышки. Томас обнял меня за плечи, стараясь забрать на себя хоть часть боли, но она осталась при мне.

– Ты слишком слаба, чтобы куда-то ехать. – Сказал он.

– Мы заберем девочку. – Приглаживая волосы, заявила баронесса. Она уже стояла на пороге, распахнув дверь. – Решайтесь.

– Вы увезете мою дочь? – я представить себе не могла, как это – расстаться с ребенком, которого только что родила и держала на руках не больше получаса. Если бы Тайра осталась в аптеке, она не позволила бы даже вслух произнести подобное предложение, но сестра вынуждена была уйти. Я ее не винила.

– Так будет лучше! – Зигфрид, потерев пальцами переносицу и поправив монокль, тихо кивнул.

– Томас? Ну хоть ты скажи! – я повернулась к виконту, ища защиты, но по одному выражению его лица поняла, что ничего не дождусь. Он был солидарен с остальными.

– Не переживай, мы позаботимся о малышке! – Карл положил свою огромную ручищу мне на плечо и улыбнулся какой-то жалостливой улыбкой.

– Если граф найдет ребенка, он не пощадит его, милая! – де Сайн склонился, одним пальцем провел по щечке спящей девочки, а потом поцеловал ее в лоб. – Как только все закончится, мы отыщем ее.

Анна закивала, но что-то недоброе затаилось в ее взгляде. Какой бы заботливой она ни пыталась казаться, я ей не доверяла. И все же позволила Томасу забрать у меня дочь и передать Анне. Та подхватила сверток и, накинув на него край своей шали, направилась к выходу, где уже заждалась баронесса, но виконт окрикнул ее.

– Подожди!

Он сорвал с воротника своей рубашки брошь в виде львиной головы и пристегнул к одеяльцу, в которое была запелената девочка. Я стояла как вкопанная, не понимая, что происходит вокруг меня. Мою дочь забирали, даже не дождавшись моего согласия. В последующие дни я гадала, а можно ли было что-то изменить, и не находила ответа.

Когда повисла пауза, я поняла, что все ждут только меня. Моего последнего слова. Смахнув слезу, я решительно загнула к Анне, поцеловала девочку и громко сказала:

– Тебя зовут Анна-Виктория! Запомни, маленькая моя, Анна-Виктория!

Почему именно это имя? Я не задумывалась. Оно пришло само, не зависимо от моего желания. Наша с Томасом гордость и маленькая победа.

Карл кивнул и, махнув на прощание, скрылся за дверью аптеки. Девчонка-пастушка и баронесса последовали за ним. Лишь когда дверь затворилась, и я опустилась на твердую скамью, до меня дошло, что девочку я, возможно, уже никогда не увижу. Я разрыдалась.

Томас сел рядышком. Он не знал, как ко мне подступиться. В итоге просто обнял. Я прижалась виском к его плечу и только всхлипывала. Зачем слова, когда мы делили одно горе на двоих?

– Это они! – вскрикнул Зигфрид, когда на дворе заслышался топот множества копыт и невнятные крики.

Аптекарь выскочил на улицу и приложил ладонь ко лбу. Из-за тумана и пробивающегося сквозь него солнца видимость была плохая. И все же он заметил больше дюжины всадников на разномастных конях. Многие были в черных одеяниях.

– Еще в начале улицы. Обходят дома. – Сообщил он, вернувшись.

Мы с Томасом всполошились. Что делать? Куда бежать? Из городка уже не вырваться.

– У меня кое-что есть. – Хитро улыбнулся аптекарь, подняв вверх указательный палец. – Они вас не узнают.

Зигфрид полез в шкафчик и практически полностью скрылся в нем, разыскивая что-то. Мы с Томасом только переглянулись и пожали плечами. Мужчина извлек из шкафа и положил на стол несколько предметов, среди которых я заметила помазок, бритву и ножницы. Из другого помещения он притащил большой таз с водой, мыло и несколько тюбиков с прозрачной жидкостью. Когда он вскрыл один, комната наполнилась ядовитым запахом, от которого у меня защипало в носу.

– Что это? – поинтересовалась я у аптекаря, настороженно наблюдая за его действиями.

Между тем он соединил содержимое двух бутылочек в маленькой чашке и кивнул мне на стул.

– Садись. Сейчас я колдовать буду. – Хотя аптекарь привлекательно улыбался, я решительно не понимала, что Тайра в нем нашла. Он мне не нравился. И это внутреннее отторжение я не могла объяснить ничем.

Я заняла стул. Зигфрид встал за моей спиной и начал втирать смесь из чашки мне в волосы. Завоняло еще сильнее, так что пришлось натянуть ворот платья на нос. Голову нещадно защипало, и я даже вскрикнула, но аптекарь заверил, что вскоре все пройдет. Эффект должен был меня поразить.

– А тебе придется остричь волосы. – Он протянул Томасу ножницы, но виконт воззрился на него так, будто ему предлагали заколоть себя этими ножницами.

Волосы Томаса спадали почти до пояса – мягкие, будто шелк.

– Не надо! – взмолилась я.

Де Сайн меня не послушал. Собрав волосы в хвост, он глубоко вздохнул и несколько раз щелкнул ножницами. Вся грива, к которой я так любила прикасаться, осталась у него в руках. Я только ахнула и зажмурила глаза.

– Побриться тоже не мешало бы. – Добавил аптекарь, смывая с моей головы химию.

Пока Томас взбивал мыльную пену, я оглядывала себя в зеркале. Роскошный рыжий цвет пропал, и я теперь стала блондинкой. Все бы хорошо, но запах никак не выветривался. Зигфрид лишь отмахнулся, когда я указала на это. Он всегда может сослаться на то, что готовит какое-нибудь лекарство.