Текст книги "Аббатство Корвей (СИ)"

Автор книги: Хэльга Штефан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Давно уж минули века, но память всё нетленна,

И вместе с ней пришли и мы

                              сквозь время, сквозь пространство…

Так часто бывает: с нами случается то, во что мы не верим. Разве мог кто-то из нас подумать, что одно единственное лицо в толпе, небрежный намёк, способен пробудить дремлющее в глубинах сознания воспоминание. Воспоминание, которому больше двухсот лет. И мы – его нынешнее воплощение.

Мы сёстры Корвей – Селена, Тайра и Аделина. Познакомиться с нами, Уважаемый Читатель, ты сможешь на страницах нашего дневника. Прожить жизни вместе с нами, умереть и воскреснуть снова спустя два столетия, в современном мире. Ну что ж, путешествие начинается. Вперёд!..

Интервью с сёстрами

(Интервью брал студент Международной Академии гипноза и эниомедицины, Адалбрехт Шольц)

– Селена, давайте начнем с вас. Ваши воспоминания самые яркие.

Хорошо.

– Вы помните себя в прошлом? Можете описать свою внешность, местность, где вы жили, окружение? Как проходило ваше детство?

Детские годы я помню смутно. Единственный проблеск – это то, как заглядываю в кадку с водой в саду (нам запрещалось смотреться в зеркало). Отражение мне нравилось. У меня были зеленые глаза и длинные волосы цвета меди, в отличие от темноволосых сестер, потому мне всегда казалось, что я неродная дочь аббата Корвейского. Наша мать скончалась во время родов Аделины. Мне было тогда два года, и я ничего не помню о ней. А отец!.. О, наш отец был настоящим тираном. Я могла бы оправдать его поведение тем, что на плечах князя-аббата лежала забота не только о семье, но и о пастве, однако не стану этого делать. Я ненавидела его тогда, не скажу добрых слов и теперь. Наши жизни могли бы сложиться по-другому, более удачно, если бы мы так не боялись собственного отца и не сбежали из аббатства. Отец желал видеть нас смиренными, непорочными и отчужденными от всего мира. Он распорядился нашими судьбами, приняв решение посвятить нас троих в монашеский сан. Но… мы выбрали иной путь.

– Что же случилось дальше, после вашего побега из аббатства?

Мы с сестрами сбежали в самом начале осени 1791 года, и на полях за рекой Везер еще оставался неубранный урожай пшеницы. Это и спасло наши жизни. А еще то, что в лесу неподалеку от аббатства мы наткнулись на заброшенную хижину. Она покосилась от времени, но вполне годилась для жилья. Там мы и устроились на зиму. Отец, несомненно, посылал за нами солдат, но они бы никогда не догадались искать нас так близко к аббатству.

Удача сопутствовала нам до весны 1792-го. Приказом Папы статус имперского аббатства Корвей был повышен до княжества-епископства. А спустя еще какое-то время до нас дошли слухи, что князем Корвейским стал герцог из рода Ратиборов. Однако отец наш остался в замке. И страх в наших сердцах вспыхнул с новой силой. Теперь, свергнутый и униженный, он был способен на всё.

– Хорошо, Селена, мы еще вернемся к вашим воспоминаниям. А теперь, Тайра, не могли бы вы поделиться своей историей?

В отличие от сестер, я немного запомнила маму. Говорили, что мы с ней очень похожи. Мне так нравилось сидеть рядом с ней на кровати и наблюдаться, как она расчесывает пышные кудри, каскадом струящиеся по спине. Она всегда ласково разговаривала со мной и обещала, что никому не позволит разлучить нас. Я верила ей. Потом родилась Селена, и, естественно, всё внимание обратилось к ней. Однако мама всегда находила время для меня. В отличие от отца, который целями днями пропадал в монастыре или уезжал на совет князей.

Вскоре мама сообщила нам с Селеной, что у нас будет еще одна сестренка, но она больше не выглядела такой красивой как раньше. Ее волосы потускнели, и мама почти перестала их причесывать. Почти постоянно она лежала в кровати, мучаясь кашлем. Особенно сильно он донимал ее ночами. Тогда мы с Селеной лежали рядышком без сна и прислушивались к каждому шороху.

Новость о смерти матери застала меня в саду. Я нашла тогда огромный муравейник у западной стены и изучала его обустройство. Сначала я подумала, что начинается гроза, потому что весь свет вдруг исчез, но тут же осознала свою ошибку. Передо мной стоял отец в своей черной ризе с белоснежным воротничком. Он не сделал скидки на мой возраст – а ведь мне было всего четыре года – и прямо сказал, что я больше не увижу маму, потому что она умерла. Не сразу я поняла его слова. Когда же их смысл, наконец, до меня дошел, я расплакалась и убежала в ризницу, забилась между вешалками с одеянием. Это место оставалось моим укрытием и в последующие годы.

Я долго сидела в одиночестве. Страх и паника захлестывали меня снова и снова. И еще обида. Ведь мама обещала, что не оставит меня! Слезы катились по моим щекам, и я старалась их унять, утирая кулачками, пока не услышала тяжелые шаги. Отец нашел меня. Я прекрасно знала все укромные уголки и была такой маленькой, что могла с успехом спрятаться так, что он меня бы никогда не нашел, но вдруг я услышала крик Селена. Она звала меня и плакала, потому что отец схватил ее за руку и специально тряс, чтобы крики были громче. Я поняла, что сестренку защитить кроме меня некому, и вышла из укрытия. В тот вечер отец запер нас с Селеной в комнате одних. За стеной причитала нянечка, которой поручили заботы о нашей новорожденной сестре. С тех пор я не проронила ни слезинки, даже когда шла под венец с генералом, которого выбрал мне в мужья ненавистный супруг Селены. Сестры всегда оставались для меня самыми важными и близкими людьми.

– Аделина, как складывалась ваша судьба?

Прошу прощения, я уже почти отвыкла от этого имени. Тем более, как выяснилось много лет спустя, оно было дано мне не при рождении, а лишь двумя месяцами позже. Так что называйте меня Даной!

Я помню, что в детстве чувствовала себя очень одиноко. Страна, в которой я жила, казалась мне чужой. Я думала, что кто-то вырвал меня из привычной среды и отправил сюда. Иногда мне снился некий человек, увозящий меня далеко от аббатства в теплую страну, где вечно светит солнце. Как же я надеялась, что мои сны сбудутся...

Внешне я не была похожа на остальных сестер, да и вообще на жителей аббатства. У меня была смуглая кожа и темные длинные волосы. Еще сестры говорили, что у меня карие глаза, но я абсолютно не знала их цвета, так как дома не было зеркал. На шее моей висел медальон в виде шестиконечной звезды. Многим было интересно, откуда он у меня, но я не знала.

Постоянное чувство ненужности и какого-то уныния сделали меня замкнутой и, возможно, покорной, но когда нам с сестрами по простой случайности стал известен замысел отца отправить нас в женский монастырь за многие мили от дома, всё во мне взбунтовалось. Я поддержала Селену и Тайру в их стремлении освободиться от гнета отца и покинуть аббатство.

Селена

Я давно ощущала в себе силу неизвестного происхождения. Именно она заставила меня бежать из замка в ночь, в неизвестность, за несколько часов до того, как отец наш – аббат Корвейский вошел в нашу с сестрами спальню, чтобы приговорить к неволе. И эта сила увлекала меня прочь от дома, в Везерские леса. Она медленно распускалась в моем сердце подобно цветку, скованному и спящему дотоле. Теперь ему уже больше ничто не мешало.

Неожиданно я обнаружила, что знаю всё о травах, растениях и кореньях, встречающихся в лесу. Меня никто и никогда не обучал искусству изготовления лекарственных микстур и мазей, тем не менее, я умела их создавать. Это стало для меня таким же естественным, как еда или сон.

Сестры тоже довольно легко научились распознавать нужные растения. Приготовленные снадобья мы сбывали в ближайшем городке, наведываясь туда под покровом ночи, чтобы ненароком не нарваться на солдат из княжеской армии, которые наверняка нас разыскивали. Обычно мы отправляли в Хёкстер Тайру, нашу старшую сестру. Она была остра на язык и могла уломать на покупку самого скупого и несговорчивого. Кроме того ее внешность не так сильно бросалась в глаза, как моя или Аделины. Однако иногда и мне приходилось бывать в городе. И вот один такой визит стал для меня поистине роковым.

Я продала почти все микстуры, в сезон простуд они расходились хорошо, когда незнакомец в обтрепанной куртке схватил меня за руку и во всю глотку заорал, будто я его ограбила, прибавив в конце крепкое словцо, которое я ненавидела.

«Ведьма! – выкрикнул оборванец. – Ведьма украла мои деньги».

Я вздрогнула и постаралась вырвать руку, чтобы убежать, но он вцепился крепко. Крики и ругательства, сыплющиеся из уст мужика словно из рога изобилия, собрали вокруг нас немало зевак. А я все рвалась из стальной хватки, будто пойманный зверек из капкана. Моя корзина с разбитыми пузырьками давно валялась на земле, ворот платья перекосился, а волосы выбились из-под чепчика, однако весенние сумерки скрывали их цвет. А потом разом всё стихло: вздохи и причитания собравшихся поглазеть на странное действо, топот копыт, скрип телег, лай собак и прочие звуки, доносящиеся с окрестных улиц. Осталась лишь звенящая тишина, и моя рука, наконец, получила свободу. Я дернулась в сторону, ощущая необычайный прилив агрессии, и натолкнулась на… графа Берлебургского.

Когда я была маленькой, граф не раз посещал Корвей, чтобы воспользоваться библиотекой, хранящей ценные издания. Он всегда странно посматривал на меня. А один раз, когда отец послал меня отнести графу чай, произошло уж совсем невероятное событие.

Едва я пересекла порог библиотеки и остановилась у столика, за которым сидел граф, перелистывая толстенный том с рассыпающимися страницами, он забрал у меня поднос с чайником, молочником и кружкой, водрузил его на стол, а затем притянул меня за руку настолько близко, что я ощутила теплоту его дыхания. Граф порывисто встал и уставился на меня. Я была тогда слишком мала, чтобы понять его пробудившееся вдруг – едва он заглянул в мои глаза – возбуждение. Его сухие пальцы прикоснулись к моему подбородку и чуть приподняли. Он стал наклоняться… Но я вырвалась и убежала до того, как случилось бы непоправимое.

До сих пор я помнила это прикосновение и запах, идущий от одежды графа – книжная пыль вперемешку с табаком и еще чем-то острым. Да и сам граф, похоже, ничего не забыл. Он сразу же меня узнал.

Теперь уже не было смысла сопротивляться, и я прекратила все попытки убежать. Но граф оттолкнул оборванца, а чтобы тот замолчал, бросил ему на ладонь серебряную монету, достав ее из поясного кошеля. Я успела подхватить корзинку, когда граф потянул меня к карете, запряженной парой гнедых рысаков. Возница дождался кивка хозяина и пустил коней галопом, пока народ на улице не опомнился. Мало того, что обо мне и сестрах ходила дурная слава – поговаривали, будто мы занимаемся черной магией и водим дружбу с самим чертом, – так теперь вообще никто не станет покупать наши снадобья. А иного дохода, как от их продажи, у нас не было.

Поместье графа располагалось ниже по течению реки Везер. Мы добирались туда довольно долго, так что сумерки уступили место непроницаемой тьме. Я предполагала, что сестры уже сходят с ума, напуганные моим отсутствием. Обычно дорога в Хёкстер и обратно занимала не больше двух часов, а на дворе уже глубокая ночь. Во время поездки в графской карете, подскакивающей на ухабах, я неустанно посылала сестрам мысленные импульсы, что со мной все в порядке, только вряд ли они достигали адресатов. Я была чересчур взволнована и не могла как следует сосредоточиться. А когда граф ни с того ни с сего коснулся моей руки, меня бросило в дрожь. В памяти еще свежо было ощущение опасности, исходящее от этого человека, пусть и прошло больше десяти лет с момента нашей последней встречи.

– Ты боишься меня? – спросил граф, не отнимая руки. Карета остановилась возле ворот поместья, но господин не торопился ее покидать.

– Нет. – Как можно спокойнее ответила я, борясь с внутренним трепетом и напряжением. Любого другого я могла бы обмануть, но не графа. Он был слишком сметлив.

– Тогда почему ты дрожишь?

– Мне холодно. – Выдала я первое, что пришло в голову. Но лучше бы я молчала!

Граф отстегнул плащ, крепящийся двумя серебряными брошками к предплечьям, и укутал меня в него. Черная ткань была теплой и мягкой на ощупь, но от нее шел тот ненавистный запах, запечатлевшийся в моей памяти с юности.

– Идем!

Он подал мне руку, чтобы я не упала на приступках кареты. От внезапных слез, застивших глаза, я почти ничего не видела, но и не позволяла графу заметить мою слабость. Старалась ступать по дорожке, ведущей к огромному старинному особняку, твердой походкой и гордо подняв голову. Притворившись, что изучаю роскошный сад, розарий, искусственный пруд, многочисленные альпийские горки, я проморгалась и смахнула остатки слез. Когда мы приблизились к особняку, я уже размышляла над планом побега и над тем, сумею ли самостоятельно вернуться домой, в Везерский лес.

Но, похоже, граф раскусил мой замысел, так что в дом мы вошли под руку. Держал он меня еще крепче, чем тот оборванец из Хёкстера. И от побега пришлось отказаться. По крайней мере, пока.

Дворецкий распахнул пред нами массивные двери, обитые чем-то золотистым, и у меня захватило дух от исполинских размеров бального зала, где мы очутились. При других обстоятельствах я могла бы часами изучать убранство комнаты с ее высокими потолками, хрустальными люстрами, шелковыми гобеленами и фарфором местного производства, но сейчас мне было не до того.

Сердце стучало как бешеное вовсе не от грандиозности интерьера особняка, а от волнения за сестер, которые остались в лесу одни, и в полном неведении. Разве я могла после этого наслаждаться всеми теми яствами, которые появились на столе? Разве могла ощутить что-то помимо горечи вина? Телом я находилась рядом с графом, который говорил мало и лишь продолжал пожирать меня взглядом лукавых карих глаз, но сознание мое улетало прочь на многие мили.

– Если мне не изменяет память, твое имя Селена?!

Вилка выпала из руки и звякнула об тарелку. Пальцы вновь задрожали, и я не рискнула взять бокал с пурпурным виноградным вином, хотя в горле внезапно пересохло. Мне удалось лишь кивнуть.

– Что ты делала в Хёкстере? – тон графа позволял судить о том, что он не потерпит недоговорок и лжи. Да и что мне оставалось кроме как рассказать ему всю правду – в каком бедственном положении мы с сестрами оказались. Я не могла доверять ему полностью, но иначе не сумею покинуть этот дом.

– Мы… – я кашлянула, чтобы прочистить горло. Граф подтолкнул ко мне бокал с вином, но я до сих пор боялась к нему притронуться. – Нам с сестрами пришлось бежать из аббатства из-за отца. Он хотел, чтобы мы стали монахинями.

– Почему ты так решила? Он сам сказал? – брови графа чуть приподнялись, но в целом он выглядел непоколебимым.

– Нет, – я покачала головой. – Тайра, моя старшая сестра, нашла письмо, адресованное абатиссе Вердена. В нем отец просил принять нас в монастырь.

– И вы всерьез думали, что сможете долго скрываться? Готов голову дать на отсечение, сейчас вся армия Корвея занимается вашими поисками.

Я согласно кивнула.

– Как давно вы в бегах? – что-то новое появилось во взгляде графа, и мне совсем не понравилась эта перемена.

– С прошлой осени.

Вот теперь граф изумился – его рука замерла, не донеся до рта кусочек сыра. Однако замешательство продлилось недолго.

– Я вынужден буду сообщить аббату Корвейскому о вас. – Сказал граф, и мое сердце перестало биться.

– Что?

Наверно, я лишилась бы чувств, если бы не впилась пальцами в край стола. Ненависть к Берлебургу вспыхнула во мне с такой силой, что я, уже не заботясь о сохранности посуды, вскочила на ноги. Отброшенный стул загрохотал по мраморному полу, сдернутые вместе со скатертью бокалы и тарелки разбились вдребезги. Челядь сбежалась поглядеть, что вызвало такой шум, но тут же попряталась по углам, завидев меня, стоящую в позе боевого быка, готового в любой момент атаковать.

Граф несколько секунд сидел хмурый, а потом звонко рассмеялся, так что эхо его голоса разлетелось по зале, как осколки битой посуды по полу.

– Ты по-прежнему ретивая, как и раньше. – Сказал он, промокая салфеткой уголки губ. – Это мне нравится в тебе.

Сила изменила мне, будто внутри что-то сломалось – какой-то скрытый механизм, до этого момента работающий исправно и без нареканий. Ноги подогнулись, так что я снова оказалась сидящей в мягком, почти императорском кресле.

– Я хочу предложить тебе сделку. – Уже серьезно произнес граф. – Ты выходишь за меня замуж, становишься графиней Берлебургской, и никто никогда не узнает об истинном твоем происхождении.

– А как же сестры? – взмолилась я.

За себя я почти не переживала. Разве что придется делить ложе с этим человеком, взгляд которого вызывал во мне лишь холод и отторжение.

– Я подыщу им достойных мужей, в этом можешь не сомневаться.

У меня не было иного выбора. Возвратиться назад в аббатство теперь представлялось для меня хуже смерти, так что я ответила согласием на предложение графа. Если бы я только знала, в какую историю впуталась!

Виконт де Сайн

По случаю окончания строительства фарфорового завода и запуска производства, совладельцем коего являлся мой муж – граф Иоганн фон Берлебург, в замке устроили пиршество. Бальная зала была украшена больше обычного. Вдоль стен, исключая ту, где располагалась дверь, расставили круглые столики, покрытые белыми скатертями с красными и желтыми лентами – цветами родового герба Сайн-Виттгенштейн-Берлебургов. На столиках возвышались чаши и вазоны – первые образцы фарфорового завода – с экзотическими фруктами, доставленными к торжеству специально из тропических стран. По обеим сторонам от столиков слуги расположили плетеные стулья, спинки которых были увиты живым плющом.

Я разместилась рядом с Региной – младшей сестрой мужа. Непривычная к подобным раутам, я едва дышала от волнения, чересчур тесного корсета и наплыва светских персон. Моя спутница, с которой мы встречали гостей у самой двери, напротив, получала удовольствие, раскланиваясь и премило улыбаясь. Ее кукольное личико, которое не выдавало и намека на возраст, будто создано было для бесконечно лживых выражений, а точеная фигурка и плавные движения – для пируэтов и флирта, чем Регина и занималась в промежутках между прибытием новых гостей.

Иоганн меж тем ублажал разговорами коллег – крупных производителей и держателей фабрик, съехавшихся со всей Вестфалии. В нашу сторону он не посмотрел ни разу. Я ощущала себя не намного важнее какой-нибудь прислуги, снующей по зале с подносами и бокалами с пуншем. Все эти властолюбивые мужи, конечно, признавали существование женщин в их жизни, но лишь тогда, когда это было необходимо им самим. В остальное время существа женского пола представлялись им ничем иным, как предметом интерьера, иногда, правда, говорящим. Все они ни на йоту не отличались от моего отца. Я бы с удовольствием улизнула с торжества, но Регина, похоже, была приставлена ко мне, чтобы не допустить этого.

Со скучающим видом я осматривала собравшихся в зале супружниц, а в большей массе любовниц предпринимателей, банкиров и конезаводчиков. Складывалось впечатление, будто все они прибыли в замок, дабы посоревноваться в дороговизне ткани, из которой были сшиты их наряды, и в количестве украшений на запястьях, шеях и ушах. Ужасно узкие корсеты, стягивающие талии дам до такой степени, что их можно было перехватить двумя ладонями и не позволяющие двигаться быстро, делали их похожими на помесь пасущихся на лугу коров и ос, жалящих от зависти друг дружку.

В сравнении со всеми ими, да даже в Региной, разодетой в лазоревое шелковое платье с многочисленными оборками и рюшами, я выглядела бедной родственницей, но никак не супругой графа. Мое коричневое платье с белым воротничком и скромным квадратным вырезом походило на униформу кухарки. Не доставало лишь передника и чепца. Кроме того, знатные дамы, повинуясь уже почти вышедшей из моды привычке, до сих пор носили высокие прически из искусственных волос, осыпанные золотой пудрой. Свои волосы цвета меди я никогда не скрывала, хотя сегодня по случаю празднества Регина соорудила на моей голове нечто грандиозное, из-за чего мне постоянно казалось, что шея не выдержит нагрузки и переломится, или перевесит меня при поклоне, и я упаду. Поэтому все мои движения выглядели скованными. Из украшений я также не носила ничего вызывающего. Обручальное кольцо на пальце было инкрустировано россыпью фальшивых алмазов, а серьги и колье, хотя и изящные, но лишь из речного жемчуга. Мой муж щедростью не отличался, однако Регине, не имеющей собственной семьи и доходов, и живущей в замке за счет брата, каким-то образом удавалось выклянчить у него денег. Впрочем, я слышала разговор, в котором Иоганн обещал Регине место управляющего на построенном заводе. Вероятно, чтобы отработать потраченные на нее средства. Когда же я робко поинтересовалась, не пойти ли работать и мне, Иоганн смерил меня таким уничижающим взглядом, что я сочла за лучшее не возвращаться к этой теме.

После фуршета начались танцы. В залу строем прошествовали вымуштрованные музыканты в одинаковых красно-черных ливреях и заиграли на трубах, свирелях и скрипках. Первым был вальс. Гости разбились на пары, причем некоторые смотрелись совершенно нелепо, и закружились по центру комнаты.

Иоганн, не обращая внимания на музыку – хотя теперь ему приходилось повышать голос – переходил от одного столика к другому, приветствуя бизнесменов. Отдельные персоны были настолько толсты и неповоротливы, что я диву давалась, глядя на их молоденьких спутниц, которые теперь составляли нам с Региной компанию.

Ритм вальса ускорился и плавно перетек в гавот, когда лакей бросился к дверям и распахнул их пред неизвестным господином. Вмиг все звуки стихли: музыка, шуршание юбок, разговоры и пересуды. Не замечая всеобщего внимания, прикованного к нему, молодой человек в расшитом камзоле, отвешивая поклоны направо и налево, двинулся через залу. С изяществом и какой-то животной грацией он прокладывал путь мимо гостей, кому-то кланяясь, кому-то пожимая ладонь или целуя руку даме, отчего та млела и краснела. Ростом он был почти на полголовы выше любого из присутствующих мужчин, а ведь им высоты добавляли каблуки и локоны на макушке. Незнакомец так же, как и я, не носил парика. Его каштановые волосы, напомаженные и слегка завитые, струились по плечам.

– Виконт де Сайн из Тоненборга. После смерти отца практически разорился, зато от поклонниц нет отбоя. – Шепнула Регина мне на ухо.

Мое сердце глухо заколотилось, потому что виконт был красив до умопомрачения, несмотря на следы перенесенной оспы на лице. Особенно потрясали его глаза, темно-серые, как небо перед грозой. Взгляд его оставался безразличным, хотя на губах играла широкая улыбка.

К тому времени, как виконт поравнялся со мной и Региной, оставив за спиной перешептывающихся дам, танцы возобновились. Оркестр грянул во всю мощь, и хоровод закружился по зале в ритме гавота. Де Сайн перебросился парой фраз с моим мужем и его компаньоном – высоким сухопарым французом, одарил улыбкой стайку девушек, не сводящих с него плотоядного взгляда, и остановился прямо напротив меня.

– Рады приветствовать вас в замке, виконт! – защебетала Регина, протягивая руку для поцелуя. Однако де Сайн лишь легонько сжал ее узкую ладонь, затянутую в голубую перчатку, с мерцающим сапфиром на безымянном пальце, и, как бы оттеснив ее, сделав при этом шаг в сторону, поклонился мне.

– Это Селена фон Берлебург, жена графа. – Снова вклинилась Регина, рассчитывая отбить всякое желание у виконта общаться со мной.

Де Сайн смутился, услышав фамилию и титул, но лишь на мгновение. Протянув руку ладонью вверх, он произнес:

– Позвольте пригласить вас на танец?!

Я покраснела до корней волос и, потупив взор, согласилась на предложение, подав виконту руку. Идя к центру залы, я спиной ощущала ревность, зависть и злость Регины, а также проклятия, которые она беззвучно посылала мне вслед.

Наши с де Сайном пальцы переплелись, и тела оказались так близко, что меня всю передернуло от неистовой энергии, идущей от виконта. Я оттолкнула его намного жестче, чем того требовали правила танца. Когда же он встал позади меня, прикасаясь подбородком к моему плечу, дыхание его всколыхнуло прядку возле уха:

– Я не знал, что граф женат, а ведь мы в какой-то мере родственники.

На самом деле виконта и Иоганна роднила лишь фамилия предков.

– Свадебная церемония состоялась в конце весны. – Продолжая движения, ответила я. Лицо все еще горело от смущения, и голова кружилась сильнее, по мере того, как ускорялся темп танца. В итоге я буквально повисла в объятиях виконта, корсет не позволял дышать.

– Что с вами? – взвился де Сайн, пытаясь поставить меня на ноги.

– Воздуха… не хватает… – с трудом выговорила я.

Он схватил меня под руку и повел к балкону, выход на который скрывался за бархатной портьерой в дальнем углу залы. Я надеялась, что Иоганн не заметит нас вместе, но вот Регина продолжала следить за каждым шагом. Без сомнения, ей казалось, что мы с виконтом обнимались. И ведь не объяснишь потом, что мне стало плохо. Из ревности и гадливости свояченица была способна на любую подлость лишь бы очернить меня в глазах мужа, да и общества в целом. Она лишь притворялась доброй и участливой, потому что нуждалась в деньгах брата. А за его спиной каждый раз норовила уколоть побольнее, но я не поддавалась на ее провокации, что злило ее еще больше.

– Боже, я сейчас задохнусь! – взмолилась я, едва мы очутились на свежем воздухе.

– Чем я могу помочь?

– Корсет… расслабьте его!..

Производя слишком много лишних движений и якобы ненамеренных прикосновений к моей спине, виконт, тем не менее, достаточно легко справился со шнуровкой, и я, наконец, получила возможность вздохнуть полной грудью. Перегнувшись через золоченые перила, я впитывала свежесть, идущую от пруда и многочисленных деревьев в саду. В небе над нами мерцали сотни крохотных огоньков.

– Спасибо! – прохрипела я и повернулась лицом к виконту.

Его глаза были так близко, а грудь под шелковым камзолом ходила ходуном, будто это он пережил приступ удушья, а не я.

– Вечеринка продлится всю ночь, – нараспев проговорил он, – и наверняка закончится попойкой. А мне не хочется в ней участвовать.

– Боюсь, муж хватится меня, если я уйду.

Я сразу поняла, к чему клонит виконт. Будто мысли его вдруг стали мне доступны. Они метались и путались, однако ясно давали понять: ни он, ни я не способны сопротивляться той таинственной силе, которая влечет нас друг к другу.

– Ему уже не до вас, – усмехнулся виконт, потрясая копной волос, и отодвинул край портьеры так, что образовался крохотный просвет, через который взору представала большая часть залы.

Иоганн в компании пяти или шести бизнесменов и ранчеров сгрудились возле чаши с пуншем, и то и дело зачерпывали ее содержимое большим половником. Разговоры их стали громче и сбивчивее. Еще немного, и вряд ли кто-то из них сможет удержаться на ногах.

– Есть еще одна проблема, – вздохнула я. – Регина.

– Идемте! – виконт обезоруживающе улыбнулся и увлек меня обратно в помещение. – Смотрите.

Когда я нашла взглядом свояченицу, так и ахнула, а потом засмеялась. Регина целовалась с тем самым французом, компаньоном графа. И укрывала их от посторонних взглядов лишь портьера, из-за которой мы только что вынырнули с де Сайном. Регина сделала страшные глаза и замахала руками.

– Месье Карон, отойдите от меня!

Я подмигнула свояченице и ее ухажеру, заверив их:

– Не бойтесь, Иоганн ничего не узнает!

Сохраняя горделивую осанку, мы с виконтом прошествовали мимо ошеломленной парочки.

– Больше нет препятствий?

– Нет.

Я прокралась к выходу из залы и сбежала по лестнице вниз. Спустя несколько минут виконт присоединился ко мне. Ни дворецкого, ни лакеев возле двери не оказалось, так что мы выскользнули в сад незамеченными.

Ночь стояла тихая и безлунная. Мы с виконтом шли вдоль лабиринта из кустов, держась за руки, словно маленькие дети. Не зная друг о друге ничего, кроме имен, мы оба ощущали на себе влияние какой-то необъяснимой связи. Или дело было лишь в его внешности и глазах, в которые невозможно не влюбиться?

– Так и не удалось попробовать пунша, – немного обиженно произнесла я, ступая босыми ногами по прохладной траве. Туфли я давно сбросила, и теперь несла их в свободной руке, одновременно придерживая подол платья.

– Я и без пунша пьян. – Де Сайн внезапно остановился и, притянув меня за плечи, жадно поцеловал.

Так мы стали любовниками, изредка встречаясь в имении виконта в Тоненборге. Мне ускользать из дома было нелегко, хотя муж и свояченица почти все время пропадали на заводе, но ведь и прислуга могла донести хозяину, если я часто выезжала бы из замка. Поэтому приходилось действовать крайне осторожно. Кроме того, я все больше беспокоилась о сестрах, с которыми не виделась после свадьбы. Да и тогда мы лишь успели обняться и обмолвиться парой фраз.

Лето заканчивалось. Хотя деревья еще стояли зеленые, а в саду и на ближних лугах цвели последние вьюнки и ноготки, в самом воздухе уже ощущалось увядание природы. Вскоре придут холода и дожди, которые превратят дороги в сплошное месиво, и я уже не смогу выезжать их графского замка, чтобы встретиться с Томасом в его имении.

– Может, нам стоит прекратить все это? – с засевшей в сердце занозой, робко спросила я в середине сентября, причесывая волосы перед зеркалом. В то время как виконт приводил в порядок одежду, сидя на кровати. Сегодня день выдался погожим, так что я сумела выбраться из замка под предлогом посещения рынка.

В отражении я увидела, как глаза Томаса прищурились и сделались почти черными. В одной белой рубашке, прикрывающей бедра, он вскочил будто ошпаренный, потом прижался к моей спине, зарылся лицом в распущенные волосы.

– Я умру без тебя! – совершенно искренне и по-детски бесхитростно произнес де Сайн, вызывая во мне волну эмоций, и целые стада мурашек прокочевали от затылка вдоль позвоночника вниз. А ведь и я не проживу без него долго. Возможно, несколько секунд, до того, как сердце прекратит биться.

Я резко повернулась и крепко-крепко обняла, уткнувшись в грудь виконта.

– Что же нам делать? И карета, и лошади просто увязают в грязи, а осень только началась.

– Хижина в лесу. Ты говорила, что жила там с сестрами. Она гораздо ближе к графству.

– Наверно, она уже развалилась.

– Проверим? – улыбнулся Томас, тесня меня к кровати. Я игриво кивнула в ответ. Однако прежде, чем выдалась возможность навестить заброшенную избушку в Везерском лесу, прошел целый месяц.

– Иоганн?

Мы с Региной сидели за вышиванием в одной из небольших комнаток на втором этаже, в то время как муж разбирался с бумагами и счетами. Судя по довольному выражению лица графа, прибыль от продаж фарфора только возрастала. Мне не хотелось изъявлять свою просьбу при Регине, но та словно тень преследовала меня изо дня в день, возможно, опасаясь, что я проговорюсь о ее связи с французом.