Текст книги "Злой волк"

Автор книги: Heлe Нойхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Он уже хотел выключить телевизор, чтобы ехать на работу, когда на экране появилось лицо мужчины. Увидев его, он вздрогнул. Волна давно ушедших чувств поднялась из самых глубоких недр его души. Он задрожал.

– Грязная свинья, – пробормотал он и почувствовал, как в нем поднимается хорошо знакомый беспомощный гнев и прежняя озлобленность. Его рука так сильно сжала пульт, что отделение для батареек треснуло, и батарейки выпали. Он этого даже не заметил.

«Мы только начали наше расследование, – сказал главный прокурор доктор Маркус Мария Фрей. – Правда, пока у нас нет результата вскрытия, мы не можем сказать, идет ли речь о несчастном случае, суициде или даже убийстве».

Угловатый подбородок, темные зачесанные назад волосы с первыми седыми прядками, сострадательный голос деликатного человека и карие глаза, которые так обманчиво светились доверием и дружелюбием. Но это была лишь уловка. Дон Мария – как его за спиной называли в прокуратуре Франкфурта – был двуличным человеком: он был остроумен, обаятелен и красноречив с теми, кого мог обвести вокруг пальца, но мог быть и совершенно другим.

Он часто смотрел ему прямо в глаза, в глубины этой черной, снедаемой честолюбием души. Фрей был беспощадным человеком, стремящимся к власти – заносчивым и непомерно тщеславным. Поэтому его не удивило, что прокурор хватался за расследования. Любое дело обещало определенную порцию общественного внимания, а оно было для Фрея как наркотик.

Опять зазвонил мобильный телефон. Это был его шеф из закусочной, где они торговали картофелем фри. Его голос дрожал от ярости.

– Посмотри на часы, наглый лентяй! – завизжал в трубку толстяк. – Семь часов значит семь часов, а не восемь или девять! Чтоб через десять минут был на месте, иначе можешь…

Решение созрело в одну секунду, как только он увидел на экране прокурора Фрея. Такую работу, как эта, в закусочной, он найдет всегда. Сейчас важнее всего было другое.

– Пошел в… – перебил он жирного головореза. – Поищи себе другого идиота.

Он нажал клавишу отбоя.

Ему надо было сделать многое. Он был готов к тому, что рано или поздно сюда явится полиция и перероет, перевернет все его имущество. Тем более что руководит всем этим делом дон Мария, у которого память как у слона, особенно в отношении его.

Мужчина опустился на колени и вытащил из-под углового диванчика коричневую картонную коробку. Осторожно поставив ее на стол, он открыл крышку. Сверху лежала прозрачная папка с фотографией. Он вынул ее и стал внимательно рассматривать. Сколько ей могло быть лет, когда было сделано фото? Шесть? Семь?

Он нежно погладил большим пальцем милое детское лицо, потом поцеловал его и убрал фотографию в один из ящиков под стопку белья. Тоска пронзила его болью, как от ударов ножа. Он тяжело вздохнул, затем закрыл коробку, взял ее под мышку и вышел из вагончика.

Боденштайн и Пия вышли из помещения дежурного подразделения Региональной уголовной полиции, расположенного на первом этаже, которое в ночное время служило диспетчерским пунктом специальной комиссии полиции. Это было единственное помещение в здании, которое с разрешения директора уголовной полиции Нирхоффа зачастую использовалось как арена для привлекающих внимание пресс-конференций – к ним предшественник доктора Николя Энгель пылал особой любовью. В течение всего бурно протекавшего совещания Пия пыталась вспомнить о том, что она хотела сказать своему шефу. Это было что-то важное, но, как назло, совершенно вылетело у нее из головы.

– Наша шефиня опять вне конкуренции, – сказала Пия, когда они, миновав шлюз безопасности, шли через парковочную площадку.

– Да, сегодня она была на высоте, – подтвердил Боденштайн.

Около девяти часов явился молодой и чрезмерно ретивый представитель франкфуртской прокуратуры. С двумя коллегами он прервал совещание, с надменным видом взял слово и в присутствии всех сотрудников Специальной комиссии «Русалка» устроил Пие скандал за то, что она, на его взгляд, слишком поспешно предоставила прессе излишнюю информацию. Превышая свои полномочия, он даже потребовал, чтобы ему и его ведомству передали руководство по расследованию данного дела. Прежде чем Пия успела что-либо возразить, вмешалась доктор Энгель. Вспоминая о том, как она несколькими сдержанными словами поставила на место маленького воображалу, Пия усмехнулась.

Доктор Николя Энгель была грациозной особой, которая в своем белом льняном костюме в окружении мужчин в униформе казалась почти хрупкой девочкой, но это было заблуждением. Люди совершали фатальную ошибку, недооценивая ее, а молодой прокурор относился к той категории мужчин, которые принципиально принижают достоинства женщин. Николя Энгель могла очень долго молча следить за дискуссией, но если в заключение она что-то говорила, то ее слова попадали в цель с безошибочной точностью межконтинентальной ракеты с компьютерным управлением – и зачастую со столь же уничтожающим действием. Прокурор стремительно покинул помещение, признав полнейший провал своей миссии, хотя, правда, и получил вызов на вскрытие во Франкфурт вместе с Пией, и без того собравшейся туда ехать.

Вопреки всем первоначальным сомнениям доктор Николя Энгель за последние два года стала хорошим руководителем ведомства со строгим, но справедливым стилем руководства. Все внутренние проблемы она решала со своим коллективом, не позволяя им становится предметом гласности. В Региональном отделе полиции Хофхайма ее авторитет был неоспорим, к ней испытывали уважение, так как в отличие от своего предшественника она имела весьма приблизительное представление о политике, зато знала, что такое правильно организованная работа полиции.

– Энгель молодец! – сказала Пия и протянула Боденштайну ключи от машины. – Ты можешь сесть за руль? Я должна еще раз позвонить Алине Хиндемит.

Боденштайн кивнул.

После совещания он, Остерманн и Пия говорили с молодыми людьми, которые накануне также принимали участие в попойке. От девушки, которая обнаружила труп, она узнала имена ее приятелей, и все четверо вместе с родителями были вызваны в комиссариат. Две девушки, два юноши, присмиревшие, совершенно растерянные и едва ли способные помочь следствию. Ни один из них не заметил мертвую девушку в камышах, все утверждали, что они не помнят, что вообще произошло. Все четверо, несомненно, лгали.

– Я говорю тебе, что они слиняли, как только увидели труп, – сказала Пия, копаясь в сумке в поисках номера телефона Алины. – И я почти уверена, что, сбегая, они просто оставили своего друга Алекса, как и Алину.

– При таких обстоятельствах в худшем случае они виновны в оставлении в опасности своего приятеля. – Боденштайн остановился у выезда и включил сигнал левого поворота. В машине не было кондиционера, и они ехали с опущенными стеклами, пока скопившееся в машине тепло не сократилась до терпимого уровня. – Наверняка родители им уже напели, что говорить.

– Я тоже так думаю, – согласилась Пия со своим шефом. Из больницы Хёхста пришли не очень хорошие новости. Шестнадцатилетний Александр все еще находился без сознания и был переведен на искусственное дыхание. Врачи не исключали поражение мозга из-за кислородной недостаточности.

То, что молодые люди бросили на произвол судьбы находящегося без сознания человека, тем более своего друга, не было мелким проступком, пусть даже они приняли большие дозы алкоголя. Совершенно определенно, не все были пьяны без памяти, как они утверждают, иначе они бы так просто не смогли перелезть через высокий забор.

С самого раннего утра в дежурно-диспетчерской службе практически беспрерывно звонил телефон. Как всегда, когда полиция обращалась к населению с просьбой об оказании помощи, находилось огромное число не совсем вменяемых граждан, которые якобы видели погибшую девушку в самых нелепых местах. Это была кропотливая работа – проверять многочисленные версии, но среди них могла оказаться нужная ниточка, и тогда весь этот труд обретал смысл. Накануне вечером репортеры вспомнили до сих пор не раскрытое дело об обнаружении в Майне в 2001 году трупа другой девушки, и теперь пресса плясала и вокруг этого случая. Чтобы успокоить общественность и пресечь, как всегда, быстро нарастающую критику в адрес работы полиции, необходим был быстрый успех в расследовании, чего бы это ни стоило. Это было аргументом Пии в защиту безотлагательного информирования общественности, и Николя Энгель это одобрила, как и главный прокурор Фрей накануне вечером.

Боденштайн свернул на трассу А66 в направлении Франкфурта, а Пия безуспешно пыталась поговорить по телефону с Алиной. Ее отец постоянно уверял Пию, что его дочери нет дома.

– Меня тошнит от этой лжи, – ворчала Пия недовольно. – Если бы это его дочь лежала без сознания в реанимации, они бы нас сейчас достали.

– Я, прежде всего, считаю чрезвычайно опасным, когда родители показывают пример своим детям, снимая с них ответственность за проступки, – согласился с ней Боденштайн. – Этот рефлекс – свалить любую вину с себя и перенести ее на других – примета полного разложения морали в нашем обществе.

Позвонил Остерманн.

– Скажи-ка, Пия, куда ты положила дело Вероники Майсснер? У меня на столе лежит протокол вскрытия, и я не хочу, чтобы он куда-нибудь завалился.

Кай Остерманн на первый взгляд казался чудаком – в очках с никелированной оправой, прической в виде «конского хвоста» и в небрежной одежде, но это было обманчивым впечатлением. В действительности он, несомненно, был человеком с самым структурированным и упорядоченным образом жизни, какой только Пия встречала.

– Я только вчера искала протокол, – ответила она. – Папка с делом должна быть под моим столом.

В эту секунду она поняла, что именно она так срочно хотела сообщить Боденштайну.

– Кстати, ты знаешь, кто вчера был у меня в офисе? – спросила она Боденштайна, закончив разговор с Остерманном. – Поезжай лучше через Франкфуртер-Кройц и мимо стадиона. Если мы поедем через город, то опоздаем.

– Понятия не имею. – Боденштайн включил сигнал поворота. – Кто?

– Франк Бенке. В костюме и с галстуком. Он стал еще более неприятным, чем раньше.

– Да что ты?

– Он сейчас работает в Управлении уголовной полиции земли, в отделе внутренних расследований, – сказала Пия. – С понедельника он будет проводить у нас расследование. Якобы были жалобы на злоупотребления.

– В самом деле? – Боденштайн покачал головой.

– Отсутствие отслеживания уголовных дел, необоснованный запрос данных. Оливер, ты у него на примете. Он тебе не может простить унижение, которое ты причинил ему тогда в деле с «белоснежкой».

– Что это я ему причинил? – переспросил Боденштайн. – Он вел себя омерзительно. И расследованию, и отстранению от работы он обязан только своим собственным поведением.

– В его глазах это, кажется, выглядит иначе. Ты ведь знаешь его, этого злопамятного идиота!

– Пусть и так, – Боденштайн пожал плечами. – Мне себя не в чем упрекнуть.

Пия задумчиво прикусила нижнюю губу.

– И все же я опасаюсь, – сказала она чуть погодя. – Ты помнишь наше первое совместное дело?

– Конечно. И что?

– Дело с Фридгельмом Дёрингом. Кастрация. Расследование по подозрению ветеринара, адвоката и аптекаря в нанесении ими тяжкого телесного повреждения было приостановлено.

– Да, но не из любезности, – возразил Боденштайн в замешательстве. – Мы посылали даже сотрудников службы сохранности следов в операционную ветеринарной клиники, но они тоже не нашли никаких подходящих для использования следов, не было ни единого доказательства! В конце концов, я же не могу пытать подозреваемых, чтобы из них хоть что-нибудь выдавить!

Пия заметила, что чем больше ее шеф, казалось, задумывался над этим упреком, тем большее недовольство его охватывало.

– Я хотела тебе об этом сказать только для того, чтобы ты был к этому готов, – сказала она. – Я почти уверена, что Бенке начнет именно с этого.

– Спасибо, – Боденштайн горько улыбнулся. – Боюсь, что ты права. Только ему не следовало бы лезть на рожон, когда у него самого рыльце в пушку.

– Что ты имеешь в виду?

Пие стало любопытно. Она вспомнила о тех напряженных отношениях, которые с первого дня возникли между Бенке и доктором Энгель. Тогда ходили слухи, что их показная взаимная неприязнь связана со старым делом, в котором они в свое время были замешаны, работая в составе комиссии по расследованию убийств во Франкфурте. Во время операции по захвату одним из коллег был убит осведомитель франкфуртской полиции.

– Одно старое дело, – ответил Боденштайн уклончиво. – Давнее, но не забытое. Бенке должен приготовиться к неприятностям, если собирается мне досаждать.

– Черт подери! – выругалась Ханна, когда прямо перед ней зеленый свет сменился красным.

Кто-то перед ее носом занял последнее свободное место в паркинге на Юнгхофштрассе. Она быстро посмотрела в зеркало заднего вида, включила заднюю передачу и развернула свой «Мини», который ей одолжила Майке, во въезде паркинга. К счастью, за ней никто не ехал, и въезд был достаточно широким для такого маневра. Было уже без десяти двенадцать! В двенадцать она договорилась с Вольфгангом встретиться за ланчем в KUBU. Рядом с ней, на соседнем пассажирском сиденье в прозрачной папке лежал стратегический план по ограничению ущерба, который она разработала сегодня утром.

Она свернула направо на Юнгхофштрассе и на светофоре – на Нойе-Майнцер. Перед «Хилтоном» она остановилась справа, в направлении биржи, и на левой стороне увидела свободное место между пикапом и темным лимузином. Ханна включила мигалку, нажала на газ и повернула налево. Яростный сигнал клаксона и жестикуляцию двигавшегося за ней водителя, который был вынужден резко затормозить, она намеренно проигнорировала. Вежливость и предупредительность не были приняты в городской войне за свободные парковочные места. Для ее автомобиля свободного места было бы слишком мало, но «Мини» вписывался безо всяких проблем.

Ханна вышла из машины, сунув папку под мышку. Утром она сразу распорядилась забрать «Панамеру» и отправить ее в сервис. Через час позвонил мастер и спросил, будет ли она подавать заявление в связи с нанесением материального ущерба.

– Я подумаю, – ответила она и согласилась, что изуродованный капот и четыре проколотые шины могли бы послужить вещественными доказательствами. «СУКА». Кто это сделал? Норман? Винценц? Кто еще знал, где она живет? Все утро она гнала от себя эту тревожную мысль, но она снова и снова вытесняла все остальные.

Ханна решила сократить путь, но уже через несколько секунд пожалела об этом, так как во Фрессгассе[10]10
  Дословно «обжорный переулок» (нем. Fressgass) – пешеходная зона во Франкфурте-на-Майне, где расположено большое количество кафе и ресторанов.


[Закрыть] творилось нечто невообразимое. Перед кафе и ресторанами все места под большими зонтиками были заняты. Сотрудники близлежащих офисов и магазинов использовали свой обеденный перерыв для принятия солнечных ванн, полураздетые подростки, матери с детскими колясками и пенсионеры лениво бродили по торговому кварталу без привычной для Франкфурта спешки. Жара парализовала весь город.

Ханна также перешла на неторопливый шаг. От высоких каблуков и костюма она сегодня отказалась и вместо этого надела белые джинсы, майку и удобные теннисные туфли. Она пересекла Нойе-Майнцер, миновала группу японских туристов и вошла на террасу ресторана со стороны Опернплатц. Девяносто процентов обедающей публики составляли респектабельные мужчины из расположенных по соседству банков. Кроме них, в ресторане было несколько женщин в деловых костюмах и пара туристов. Вольфганг сидел за столом с краю террасы и изучал меню.

Когда она подошла к столу, он взглянул на нее и радостно улыбнулся.

– Привет, Ханна! – Он встал, поцеловал ее сначала в левую, потом в правую щеку и, следуя этикету, отставил ее стул. – Я уже заказал бутылку воды и немного хлеба.

– Спасибо. Отличная идея, я ужасно хочу есть. – Она взяла меню и посмотрела предложение дня. – Я возьму комплексный обед. Суп-пюре из черемши и морской язык.

– Неплохой выбор. Я присоединюсь. – Вольфганг захлопнул меню. Через несколько секунд к ним подошла официантка и приняла заказ. Два раза комплексный обед и бутылка «Пино Гриджио».

Вольфганг оперся локтями о стол, переплел пальцы и пытливо посмотрел на нее.

– Мне действительно любопытно, что ты придумала.

Ханна налила на маленькую тарелку немного оливкового масла, насыпала сверху крупную соль и перец, обмакнула в смесь кусок белого хлеба. Из-за неприятности, произошедшей сегодняшним утром, она даже не позавтракала. У нее урчало в животе, и она чувствовала, как из-за голода портится настроение.

– Мы идем в наступление, – ответила она, продолжая жевать, потом поставила на колени сумку и вынула из нее прозрачную папку. – Мы уже связались с людьми, которые подали на нас жалобу. Завтра я встречаюсь в Бремене с мужчиной, а во второй половине дня с этой женщиной в Дортмунде. Оба были вполне доступны.

– Это уже хорошо. – Вольфганг кивнул. – Наш наблюдательный совет и представители акционеров порядком нервничают. Мы сейчас не можем позволить себе антирекламу.

– Я знаю. – Ханна смахнула со лба прядь волос и сделала глоток воды. Здесь, в тени, температура воздуха была вполне сносной. Вольфганг снял галстук, свернул его и сунул во внутренний карман пиджака, висевшего на спинке стула. Ханна принялась лаконично объяснять свою стратегию, а он внимательно слушал.

Когда подали суп, они пришли к единому мнению, что нужно делать, чтобы минимизировать причиненный вред.

– А как у тебя вообще дела? – поинтересовался Вольфганг. – Ты выглядишь немного усталой.

– Все это основательно подрывает здоровье. Сначала та история с Норманом, а теперь эти неприятности. К тому же Майке вчера вечером опять себя безобразно вела. Я думаю, между нами никогда не будет нормальных отношений.

С Вольфгангом она могла быть откровенной и не играть роль. Они были знакомы уже целую вечность. Он вместе с ней пережил ее резкий взлет от диктора новостных программ на телевидении в Гессене до популярной телезвезды, и если ей надо было куда-то идти и рядом не было мужчины, она всегда могла рассчитывать на него в роли сопровождающего лица. От Вольфганга у нее не было тайн. Он был первым, кому она рассказала тогда о своей беременности, даже раньше, чем отцу Майке. Вольфганг был свидетелем на ее свадьбе и крестным отцом Майке. Он терпеливо выслушивал ее, когда она делилась с ним своими неудачами на любовном фронте, и радовался вместе с ней, когда она была счастлива. Без сомнения, он был ее лучшим другом.

– И в довершение всего кто-то сегодня ночью проколол на моем автомобиле все четыре колеса и расцарапал капот. – Она сказала об этом сознательно вскользь, будто ее это не особенно волновало. Если она предоставит место в своей жизни демонам страха, то они одолеют ее.

– Да ты что? – Вольфганг был искренне поражен. – Кто это занимается такими вещами? Ты звонила в полицию?

– Нет. Пока нет. – Ханна подобрала остатки еды кусочком хлеба и покачала головой. – Скорее всего это был всего лишь какой-нибудь завистливый идиот, для которого «Панамера» – как бельмо на глазу.

– Ты не должна относиться к этому легкомысленно, Ханна. Я в любом случае беспокоюсь, потому что ты живешь одна в таком большом доме, у леса. А что показали видеокамеры?

– Их надо заменить, – сказала она. – Сейчас это всего лишь бесполезные украшения.

Подошла официантка, подлила белого вина и убрала тарелки из-под супа. Вольфганг подождал, пока она уйдет, и положил ладонь на руку Ханны.

– Если тебе нужна какая-нибудь помощь… ты знаешь, тебе достаточно мне только об этом сказать.

– Спасибо. – Ханна улыбнулась. – Я знаю.

Совершенно неожиданно у нее в голове пронеслась мысль о том, как хорошо, что Вольфганг не женат или серьезно не связан любовными узами. И причина была не в его внешности. Правда, он не был Адонисом, но и уродом его тоже не назвать. В отличие от многих знакомых ей мужчин, годы пошли ему на пользу и придали юношески мягким чертам его лица угловатую мужественность, которая ему очень шла. Его волосы поседели на висках, а складочки вокруг глаз стали более глубокими, но и это его не портило.

Пару лет назад у него была подруга, скучная адвокатесса с бледным лицом, с которой у него были довольно серьезные отношения, но она не пользовалась расположением отца Вольфганга, и их любовь постепенно угасла. Вольфганг никогда не говорил об этом, но с тех пор у него так и не было постоянной подруги.

Подали морской язык. В KUBU в обеденное время всегда было довольно быстрое обслуживание, поскольку было известно, что у гостей, приходящих на бизнес-ланч, не так много времени.

Ханна взяла салфетку.

– Я не позволю себя запугать, – сказала она решительно. – Сейчас нам необходимо разобраться с моей программой. Как ты думаешь, моя стратегия сработает?

– Думаю, что да, – ответил Вольфганг. – Ты умеешь быть убедительной, даже если сама в чем-то не до конца уверена.

– Точно! – Ханна взяла свой бокал с вином и подняла его. – Мы это сделаем!

Он чокнулся с ней. Озабоченность в его взгляде сменилась тихим разочарованием. Но Ханна этого не заметила.

Вблизи Института судебной медицины на Кеннедиаллее не было ни одного свободного парковочного места. Боденштайн в конце концов припарковался на Эшенбахштрассе, и они пару сотен метров шли пешком. Решение Пии довести информацию до сведения общественности вызвало значительный интерес со стороны средств массовой информации. Представители прессы толпились на тротуаре и бросались на каждого, кто входил или выходил из института. Один репортер узнал Боденштайна и Пию, и в одно мгновение их окружило плотное кольцо журналистов. Из криков и многочисленных вопросов Пия уловила, что откуда-то появился слух, будто накануне вечером, кроме девушки, жертвой пьянки до бесчувствия стал еще и юноша. Пресса жаждала подробностей. На какой-то момент Пия потеряла уверенность. Неужели папарацци добыли более свежую информацию из больницы, нежели она? Или Александр умер?

– Почему вы умолчали о том, что был и второй труп? – старался перекричать других молодой человек, направив свой микрофон, как оружие, на Пию. – Какую цель преследовала этим полиция?

Не в первый раз в своей жизни она поражалась агрессивности и экзальтации многих журналистов. Неужели они думали, что узнают больше, если будут орать во все горло?

– Нет никакого второго трупа, – ответил Боденштайн вместо Пии и решительно отвел микрофон в сторону. – А сейчас дайте нам пройти.

В течение пары минут они пытались протиснуться к входной двери института. Внутри здания было прохладно и царила почти торжественная тишина. Где-то раздавалось щелканье клавиш компьютера. Двери в аудиторию в начале обитого деревянными панелями коридора были открыты. Виднелись пустые ряды кресел, но Пия услышала чей-то голос и заглянула в просторное помещение. Главный прокурор доктор Маркус Мария Фрей разговаривал по телефону, прохаживаясь взад и вперед. На сей раз он опять был в безукоризненной тройке и с аккуратным пробором на голове. Увидев Пию, он закончил разговор и убрал мобильник. Его недовольная физиономия разгладилась.

– Я должен извиниться за поведение моего молодого коллеги сегодняшним утром, – сказал он, подав руку для приветствия сначала Пие, затем Боденштайну. – Господин Танути немного переусердствовал.

– Ничего страшного, – ответила Пия. Она была несколько удивлена, увидев здесь доктора Фрея, так как обычно он никогда не являлся на вскрытие в Институт судебной медицины самолично.

– Да, советник уголовной полиции Энгель прочитала ему лекцию, которая пойдет ему на пользу. – Улыбка скользнула по лицу главного прокурора, но потом он сразу опять стал серьезным.

– Что значит эта болтовня о втором трупе?

– К счастью, ничего, – подхватил разговор Боденштайн. – Моя коллега всего лишь полчаса назад звонила в больницу. Правда, состояние юноши, который был обнаружен вчера недалеко от трупа, остается критическим, но он жив.

Когда они спускались вниз по лестнице в подвал института, вновь зазвонил телефон прокурора, и он остановился.

Прозекторская № 1 была слишком мала, чтобы вместить всех присутствовавших. Хеннинг Кирххоф и его шеф профессор Томас Кронлаге вместе производили вскрытие трупа девушки, обнаруженного в Майне. Им помогали два ассистента. Прокуратура прислала сразу троих сотрудников, в том числе того самого честолюбца, с которым произошло столкновение сегодня утром. Всю компанию дополнял фотограф полиции, имени которого Пия не помнила.

– Свободных мест нет, – шепнул коллега Хеннинга, Ронни Бёме, Пие, когда она и Боденштайн протиснулись к секционному столу.

– Здесь не лекция по судебной медицине для юристов, – пожаловался Хеннинг главному прокурору Фрею. Это было хорошо известной практикой, и нередко случалось, когда судмедэксперты приглашались прокуратурой или судом в качестве консультантов. – Что за необходимость в том, чтобы сразу четыре человека мешали нам здесь работать?

Представители прокуратуры пошушукались, и затем двое из них ретировались с плохо скрываемым облегчением. Остались дон Мария Фрей и чересчур ретивый Мерцад Танути.

– Уже лучше, – пробурчал Хеннинг.

Вскрытие такой молодой девушки означало для всех сильное душевное волнение. Атмосфера была напряженной, даже Хеннинг воздерживался от привычного цинизма. Умершие дети и подростки вызывали у всех искреннюю растерянность. Ни Боденштайн, ни прокуроры ранее не присутствовали на судебном вскрытии трупа, а Пия, будучи еще женой Хеннинга, провела в этой или соседней прозекторской № 2 бесчисленные вечера и выходные. Ей зачастую не оставалось ничего другого, если она хотя бы иногда хотела видеть лицо своего мужа, потому что его отношение к работе граничило с фанатизмом.

Пия уже видела и ощущала запахи трупов во всех стадиях разложения и во всех возможных и невозможных состояниях: трупы после пребывания в воде, после пожара, скелеты, жертвы транспортных катастроф, несчастных случаев или страшных суицидов. Ей нередко приходилось стоять с Хеннингом у секционного стола и дискутировать о повседневных вещах, иногда даже спорить. Не в последнюю очередь подробные экскурсы в тонкости судебной медицины под руководством такого строгого учителя, как Хеннинг, отточили взгляд Пии на действия на месте преступления.

Тем не менее Пия никогда не оставалась равнодушной, если отправлялась на место преступления или обнаружения трупа. Бывали ситуации и обстоятельства, которые оказывались настолько экстремальными и ужасающими, что было необходимо собрать все силы, чтобы суметь сохранить профессионализм. Как и большинство коллег, Пия не считала свою работу крестовым походом против преступности. Одной из важнейших причин ее трепетного отношения к профессии, которая подчас невероятно разочаровывала и угнетала, было сознание того, что, раскрыв обстоятельства смерти потерпевших, она могла оказать им должное уважение и вернуть, по крайней мере, частицу их человеческого достоинства. Едва ли существовало что-то более унизительное, чем неопознанный труп, человек, лишенный лица, зарытый в землю или просто валяющийся, словно мусор. Не могло быть печальнее судьбы, чем у человека, который неделю или даже месяц пролежал в квартире, и никто не заявил о его исчезновении.

К счастью, это были редкие случаи, но они раскрывали Пие истинный смысл ее работы. И она знала, что многие из ее коллег считали так же. Но многие из них старались избегать визитов в Институт судебной медицины, и эта работа нередко оставалась на долю Пии. Как только труп оказывался здесь на сверкающем секционном столе из высококачественной стали, в свете неоновых ламп, он переставал вызывать страх. Судебное вскрытие не представляло собой нечто мрачное или таинственное. Оно производилось в строгом соответствии с установленными правилами и начиналось с внешнего осмотра тела.

На мотороллере можно было совершить почти кругосветное путешествие. И хотя его пятая точка после полутора часов сидения на пластиковом седле горела как огонь, он наслаждался ездой. Теплый встречный поток воздуха ласкал его кожу, солнце приятно обжигало обнаженные руки. Он чувствовал себя по-настоящему молодым. Сколько лет у него не было ни времени, ни возможности совершить подобный мототур. Двадцать лет прошло с тех пор, как он со своим лучшим другом предпринял путешествие, о котором до сих пор вспоминает с таким удовольствием. На мотороллерах с объемом двигателя в восемьдесят кубов они добрались по проселочным дорогам до самого Северного моря. Ночевали в палатке, а иногда, когда им было лень ее разбивать, спали прямо под безоблачным звездным небом. Правда, у них было мало денег, но они чувствовали себя свободными, как никогда раньше, но и никогда после этого. Тем летом на пляже Санкт-Петер-Ординга он познакомился с Бриттой и влюбился в нее с первого взгляда. Она была из Бад-Хомбурга, и после каникул они встретились опять. Он был студентом юридического факультета и как раз сдал свой первый государственный экзамен. Она только что защитила диплом и получила образование специалиста по оптовой и розничной торговле и работала в универмаге в отделе дамской верхней одежды.

Менее чем через полгода они поженились. Их родители не поскупились и устроили им сказочно прекрасную свадьбу. ЗАГС, церковь, экипаж из четырех белых лошадей. Торжество с участием двухсот гостей в замке в Бад-Хомбурге. Свадебные фотографии в парке под могучим кедром. Медовый месяц на Крите. После второго государственного экзамена он получил место в одной из лучших канцелярий Франкфурта, которая занималась вопросами хозяйственного и налогового уголовного права. Он очень хорошо зарабатывал, и они смогли купить себе участок земли под строительство и построить дом своей мечты. Потом появилась на свет их дочь, которую он любил больше всего на свете, затем сын. Все было замечательно. Летними вечерами со своими друзьями и соседями они устраивали пикники, зимой ездили кататься на лыжах в Китцбюэль, а летом на Майорку или на Зилт. Он защитился, получил долю в компании – в тридцать с небольшим лет – и стал специализироваться в области уголовного права. Его доверителями были теперь не лица, уклоняющиеся от уплаты налогов, или неудавшиеся предприниматели, а убийцы, похитители, шантажисты, насильники и торговцы наркотиками. Родителям его жены это не нравилось, но для Бритты это не имело никакого значения. Он зарабатывал больше, чем мужья ее подруг, и они могли позволить себе все, что хотели.

Да, жизнь была великолепной, пусть даже ему приходилось работать по восемьдесят часов в неделю. Успех пьянил, пресса называла его новым Рольфом Босси[11]11
  Рольф Босси (р. 1923) – знаменитый немецкий адвокат по уголовным делам.


[Закрыть]. Он как ни в чем не бывало вращался в кругах своих знаменитых клиентов, они приглашали его на дни рождения и свадьбы. Не моргнув глазом, он брал по тысяче марок за час и учитывал в расчетах со своими доверителями каждый пфенниг.