Текст книги "Злой волк"

Автор книги: Heлe Нойхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Встречаемся через полчаса в переговорной комнате, – сказала Ханна, проходя мимо. Сначала она должна перезвонить Вольфгангу Матерну. В настоящий момент она никак не могла допустить никаких неприятностей с каналом.

Она вошла в залитый светом кабинет, расположенный в конце коридора, бросила сумку на один из стульев для посетителей и села за письменный стол. Пока загружался ее компьютер, она быстро просматривала фамилии звонивших, которые Ирина написала на желтом листке. Затем она взяла трубку телефона. Неприятные обязанности она никогда не откладывала на потом. Клавишей быстрого набора она вызвала номер Вольфганга Матерна и тяжело вздохнула. Он ответил через несколько секунд.

– Это Ханна Херцлоз, – сказала она.

– Приятно слышать, что ты еще сохраняешь чувство юмора, – ответил управляющий «Антенне Про».

– Я только что досрочно уволила моего продюсера, так как узнала, что он в течение нескольких лет «причесывал» истории жизни моих гостей, поскольку правда казалась ему слишком скучной.

– И ты этого не знала?

– Нет! – Она вместила в эту ложь все свое возмущение, на которое только была способна. – Я в полной растерянности! Я ведь не могла проверять каждую историю и полагалась на него. Это ведь, в конце концов, его работа! Или была его работа!

– Скажи мне, что это не станет катастрофой, – сказал Матерн.

– Конечно, нет. – Ханна откинулась назад. – У меня уже есть идея, как обернуть его оружие против него самого.

– Что ты собираешься делать?

– Мы все признаем и извинимся перед гостями.

На какой-то момент воцарилась тишина.

– Бегство вперед, – сказал наконец Вольфганг Матерн. – Это именно то, за что я тобой восхищаюсь. Ты не прячешься. Давай поговорим завтра об этом за обедом. Как ты на это смотришь?

Ханна в буквальном смысле услышала, как он улыбнулся, и у нее с сердца упал камень. Все-таки иногда ее спонтанные идеи были блестящими.

Аэробус еще полностью не остановился, но уже защелкали замки ремней безопасности, и люди стали вставать, невзирая на инструкции, требующие оставаться на местах до полной остановки. Боденштайн продолжал сидеть. Ему не хотелось стоять зажатым в проходе и толкаться с другими пассажирами. Он посмотрел на часы и убедился, что успевает. Полет занял пятьдесят четыре минуты, и самолет приземлился ровно в 20.45.

Начиная со второй половины сегодняшнего дня, после двух бурных, хаотичных лет он наконец-то с легким сердцем вновь направил свой жизненный компас на север. Его решение отправиться в Потсдам на процесс против Анники Зоммерфельд и тем самым подвести окончательную черту под всем этим делом было абсолютно правильным. Он чувствовал себя свободным от бремени, которое носил на себе с прошлого лета, нет, собственно говоря, с того самого ноябрьского дня два года назад, когда он понял, что Козима его обманывала. Крах его брака и дело с Анникой полностью вывели его из душевного равновесия и нанесли серьезный ущерб его чувству собственного достоинства. В конечном счете, проблемы его частной жизни лишили его необходимой концентрации, что стало приводить к ошибкам, которых он раньше никогда не допускал. Правда, в последние недели и месяцы он также выяснил, что его брак с Козимой не был идеальным, как он убеждал себя в течение двадцати лет. Слишком часто он отступал и действовал вопреки своей воле ради гармонии, детей, внешнего благополучия. Но это было в прошлом.

Очередь в проходе начала постепенно двигаться. Боденштайн встал, достал из багажного отсека свой чемодан и вслед за остальными пассажирами направился к выходу.

От шлюза А49 к выходу шла целая колонна пассажиров. Он ошибся в указателях, что частенько случалось в этом гигантском аэропорту, и попал в зал вылета. На эскалаторе он спустился вниз, в зал прилета, и вышел на улицу, где его окутал теплый вечерний воздух. Было около девяти. В девять его должна была встретить Инка. Боденштайн пересек полосу для такси и остановился у площадки для временной стоянки. Он еще издалека увидел ее черный «Лендровер» и невольно улыбнулся. Если Козима обещала где-нибудь его встретить, то всегда приезжала как минимум на четверть часа позже, что его ужасно злило. С Инкой было иначе.

Внедорожник затормозил рядом с ним, он открыл заднюю дверь, положил свой чемодан на роликах на заднее сиденье и сел на переднее пассажирское место.

– Привет! – Она улыбнулась. – Хорошо долетел?

– Привет, – Боденштайн улыбнулся в ответ и пристегнулся. – Да, замечательно. Спасибо, что приехала.

– Не за что. Это не проблема.

Она включила сигнал левого поворота, бросила взгляд через плечо и въехала в колонну медленно двигавшихся автомобилей.

Боденштайн никому не рассказывал, зачем он на самом деле ездил в Потсдам, в том числе и Инке, хотя в последние месяцы она стала ему настоящим другом. Просто это дело было слишком личным. Он откинул голову на подголовник. История с Анникой Зоммерфельд, без сомнения, имела одну положительную сторону. Он наконец начал задумываться о самом себе. Это был болезненный процесс самопознания, который заставил его понять, что он довольно редко делал то, что на самом деле хотел. Он всегда уступал желаниям и требованиям Козимы из-за своего добродушия, чистого удобства или, возможно, даже из-за осознания ответственности, но это не играло никакой роли. В конечном счете, он стал скучным соглашателем, «подкаблучником» и тем самым утратил свою притягательную силу. И неудивительно, что Козима, которая мало что ненавидела так, как рутину и скуку, завела роман на стороне.

– Между прочим, я получила ключи от дома, – сказала Инка. – Если ты хочешь, можешь посмотреть его прямо сегодня вечером.

– О, это прекрасная идея. – Боденштайн посмотрел на нее. – Хотя сначала отвези меня домой, чтобы я мог взять свою машину.

– Я могу отвезти тебя домой и после этого, иначе уже стемнеет. В доме пока еще нет электричества.

– Если тебя это не затруднит.

– Нисколько. – Она усмехнулась. – У меня на сегодняшний вечер нет никаких планов.

– Хорошо, тогда я с удовольствием принимаю твое предложение.

Доктор Инка Ханзен была ветеринаром и вместе с двумя коллегами держала клинику для лошадей в Руппертсхайне, в одном из кварталов Келькхайма. Благодаря своей работе она и узнала о доме, точнее, о половине двухквартирного дома, застройщик которого обанкротился. Через полгода строительные работы были прекращены, и дом был выставлен на продажу по относительно выгодной цене.

Через полчаса они оказались на строительной площадке и, балансируя на деревянном настиле, прошли к входной двери. Инка открыла замок, и они вошли.

– Пол есть, сделан весь электромонтаж, но не более того, – сказала Инка, когда они обходили помещения на первом этаже.

Затем они поднялись по лестнице на второй этаж.

– О, потрясающий вид, – констатировал Боденштайн. Вдали слева мерцали огни Франкфурта, а с правой стороны открывалась панорама ярко освещенного аэропорта.

– Прямая перспектива, – подтвердила Инка. – А когда светло, то отсюда виден даже замок Боденштайн.

Жизнь делает иногда действительно замысловатые виражи. Ему было четырнадцать лет, когда он безумно влюбился в Инку Ханзен, дочь ветеринара из Руппертсхайна, но у него так и не хватило мужества признаться ей в этом. И, совершив эту ошибку, он отправился на учебу в далекие края. Там у него сначала завязался роман с Николя, а затем с Козимой. Об Инке он больше не вспоминал, пока не встретил ее опять в ходе расследования одного убийства пять лет назад. Тогда он еще считал, что его брак с Козимой будет длиться вечно, и, вероятно, он опять бы потерял Инку из глаз, если бы между ее дочерью и его сыном не вспыхнула любовь. В прошлом году их дети поженились, и на свадьбе он как отец жениха сидел рядом с ней – матерью невесты. Они мило беседовали, а после этого иногда разговаривали по телефону и пару раз ходили вместе в ресторан. За несколько месяцев их отношения развились в настоящую дружбу, телефонные звонки и ужины стали доброй традицией. Боденштайн любил проводить время с Инкой, он очень ценил ее как приятную собеседницу и хорошего друга. Инка была сильной и самоуверенной женщиной, которая дорожит свободой и независимостью.

Боденштайн любил жизнь такой, какая она есть, за исключением его жилищных условий. Он не мог вечно жить в доме кучера в поместье Боденштайн.

В убывающем дневном свете они осмотрели весь дом, и Боденштайн все больше склонялся к мысли переехать в Руппертсхайн, чтобы жить в непосредственной близи от своей младшей дочери. Козима вот уже пару месяцев тоже жила в Руппертсхайне. Она снимала квартиру в Цауберберге, бывшем туберкулезном санатории, где находился и ее офис. После длительных взаимных упреков и обид Козима и Боденштайн поняли друг друга, как никогда раньше. Они разделили родительские права на Софию, которая была для Боденштайна высшим приоритетом. Он мог брать к себе младшую дочку каждый второй выходной, а иногда и среди недели, если Козима была занята.

– Это действительно идеально, – сказал он с восторгом, когда они завершили осмотр дома. – У Софии была бы ее собственная комната, а когда она будет старше, то сможет приходить сюда самостоятельно и даже ездить на велосипеде к моим родителям.

– Я тоже об этом подумала, – ответила Инка. – Тебе дать телефон продавца?

– Да, конечно, – кивнул Боденштайн.

Инка заперла дверь и пошла впереди него по настилу в направлении улицы. Ночь была душной, и между домами еще сохранялось тепло минувшего дня. В воздухе стоял запах древесного угля и жаренного на гриле мяса, из какого-то сада доносились голоса и смех. В доме кучера, который располагался чуть в стороне от основного поместья, не было ни соседей, ни освещенных окон других домов, ни проезжающих мимо автомобилей, не говоря уже о гостях ресторана замка. Темными ночами, особенно зимой, жизнь здесь в поздний час полностью погружалась в тишину леса. В зависимости от настроения этот покой мог быть давящим или умиротворенным, но Боденштайн был им пресыщен.

– Представь себе, – сказал он, – если бы все получилось, мы были бы практически соседями.

– Ты был бы рад этому? – спросила Инка вскользь.

Она остановилась рядом со своим автомобилем, обернулась и посмотрела на него. В свете уличных фонарей ее светлые волосы натурального цвета блестели, как мед. Боденштайн опять восхитился ее четкими чертами лица, высокими скулами и красивым ртом. Ни годы, ни тяжелая работа в ветеринарной клинике не испортили ее красоты. В который раз в его голове пронеслась мысль о том, почему у нее никогда не было мужа или постоянного друга.

– Естественно, – он обошел машину, направляясь к двери пассажирского сиденья, и сел в автомобиль. – Ведь это действительно было бы превосходно. Давай зайдем в «Мерлин», съедим пиццу. Я голодный как волк.

Инка села за руль.

– О’кей, – ответила она, чуть задумавшись, и включила двигатель.

Пия делала уже третий заход, кружа в напрасном поиске подходящего парковочного места по узким переулкам с булыжной мостовой в Старом городе Кёнигштайна, проклиная при этом размеры своего внедорожника. Прямо перед ней с парковки выехал «комби», и она, ловко маневрируя, въехала задним ходом на освободившееся место. Бросив последний взгляд в зеркало, она схватила сумку и вышла из машины. Она никогда еще не была на вечере одноклассников и с любопытством ожидала встречи с бывшими подругами. Она проходила мимо кафе-мороженого, и ее взгляд упал на решетчатый забор, за которым зиял строительный котлован. На его месте стоял дом, в котором два года назад был обнаружен труп Роберта Ватковяка. Разумеется, тот факт, что в доме находился труп, не облегчил маклеру продажу недвижимости.

Пия, пройдя по пешеходной зоне, около книжного магазина свернула направо, направляясь через курортный парк к вилле «Боргнис». Еще издали она услышала смех и гул голосов, который заглушал плеск окруженного цветочными клумбами фонтана. Она свернула за угол и усмехнулась.

Все та же компания, что и раньше!

– Пи-и-ия! – пронзительно закричала рыжеволосая девушка и с распростертыми объятиями направилась к ней. – Как я рада тебя видеть!

Лицо Сильвии сияло. Она разглядывала Пию, слегка отодвинув от себя. В следующий момент ее окружили хорошо знакомые лица, и она с удивлением отметила, как мало изменились одноклассницы со времени учебы. Кто-то протянул ей бокал с коктейлем «Апероль Шпритц». Поцелуи слева и справа, улыбки, многочисленные объятия, искренняя радость от встречи. Сильвия обратилась ко всем с веселым приветствием, которое постоянно прерывалось смешками и свистом, затем она пожелала присутствующим весело провести вечер. Ивонна и Кристина в знак благодарности передали ей от имени выпускников 1986 года большой букет цветов и сертификат в фитнес-центр на выходные.

Пия сделала глоток предложенного ей коктейля и скорчила гримасу. Сладковатый напиток не относился к числу ее предпочтений, но был в духе времени и, к сожалению, обошел старый добрый «Просекко».

– Пия?

Она обернулась. Перед ней стояла темноволосая женщина, во взрослых чертах лица которой она моментально узнала ту пятнадцатилетнюю девочку, какой она осталась в воспоминаниях Пии.

– Эмма! – воскликнула она, не веря собственным глазам. А я и не знала, что ты сегодня тоже здесь! Как я рада тебя видеть!

– Я тоже. Я до последнего момента не знала, смогу ли прийти.

Они посмотрели друг на друга, потом рассмеялись и обнялись.

– Эй! – Взгляд Пии только сейчас упал на круглый живот давней подруги. – Ты беременна!

– Да, представь себе. В сорок три года.

– Сегодня это не возраст, – возразила Пия.

– У меня есть дочка, Луиза. Ей пять лет. И я думала, что на этом все закончится. Но бывает, что случаются неожиданности. – Эмма взяла Пию под руку. – А ты? У тебя есть дети?

Пия почувствовала хорошо знакомую ей колющую боль, которую всегда вызывал у нее этот вопрос.

– Нет, – ответила она вскользь. – Я сподобилась только на лошадей и собак.

– Ну, их, по крайней мере, можно где-нибудь запирать на ночь.

Они обе разом улыбнулись.

– Господи, я и не думала, что мы еще когда-нибудь встретимся, – сменила Пия тему. – Пару лет назад я так же случайно встретилась с Мирьям. Рано или поздно все возвращаются в прекрасный Таунус[7]7
  Таунус (нем. Taunus) – горный массив в Центральной Германии на территории федеральных земель Гессен и Рейнланд-Пфальц.


[Закрыть].

– Да, даже я. – Эмма отпустила ее руку. – Ты извини, я на минуту присяду. Жара меня доконала.

Вздохнув, она села на один из стульев. Пия устроилась рядом.

– Мирьям, ты и я, – сказала Эмма. – Мы были адским трио. Родители нас ненавидели. Как дела у Мири?

– Хорошо. – Пия сделала еще один глоток оранжевой жидкости. Было все еще очень жарко, и у нее пересохло во рту от беспрестанной болтовни. – В прошлом году она вышла замуж за моего бывшего мужа.

– Что ты говоришь? – Эмма сделала большие глаза. – И… ты… я имею в виду… для тебя это, должно быть, болезненно? Или нет?

– О, нет, нет. Абсолютно нормально. Хеннинг и я понимаем сейчас друг друга лучше, чем раньше, мы постоянно вместе работаем. Кроме того, я тоже не одна.

Пия откинулась назад и взглянула на террасу. Все это походило на какую-нибудь поездку всем классом, как в старые добрые времена. Те, кто и прежде общался между собой, вновь объединились и сейчас. Позади высоких кедров в свете прожекторов на фоне вечернего неба, где слабо мерцали первые звезды, возвышалась башня руин замка. Мирный, беззаботный вечер. Пия была рада, что она пришла. В свое свободное время она слишком редко выходила в свет.

– Расскажи о себе, – попросила Пия свою старую школьную подругу. – Чем ты занимаешься?

– Я окончила педагогический, но через два года после работы в начальной школе в Берлине перешла в службу помощи развивающимся странам.

– Учителем? – спросила Пия с любопытством.

– Сначала да. Но потом я захотела работать в сфере кризисных ситуаций. Мне хотелось активной деятельности. Так я попала в ассоциацию «Врачи мира». На должность логистика. И здесь я оказалась в своей стихии.

– И что входило в твои обязанности?

– Организация. Транспортировка медикаментов и медицинских материалов. Я отвечала за связь, за размещение и питание сотрудников. Таможенный контроль, планирование маршрутов, автопарк, содержание и эксплуатация палаточных лагерей, обеспечение проекта и контакт с местным населением.

– Ого, звучит захватывающе.

– Да, так и есть. Обычно мы работаем в катастрофических условиях: с нулевой инфраструктурой, коррупционными властями, рассорившимися племенами. В Эфиопии шесть лет назад я познакомилась с моим мужем. Он работает врачом в ассоциации.

– И каким образом ты опять попала сюда?

Эмма слегка похлопала себя по животу.

– Когда я этой зимой поняла, что беременна, Флориан – это мой муж – настоял на том, чтобы я с Луизой вернулась в Германию. В конце концов, беременность в моем возрасте считается риском. Я живу у его родителей в Фалькенштайне. Может быть, ты когда-то уже слышала имя моего свекра: доктор Йозеф Финкбайнер. Много лет назад он учредил «Общество солнечных детей».

– Конечно, я слышала, – кивнула Пия. – Это общество для одиноких матерей и их детей.

– Верно. Это действительно фантастическая организация, – подтвердила Эмма. – Как только родится ребенок, я тоже смогу там вести какую-то работу. Сейчас я лишь немного помогаю в организации торжества по случаю восьмидесятилетия моего свекра в начале июля.

– А твой муж все еще в какой-нибудь области катастроф?

– Нет. Три недели назад он вернулся с Гаити и сейчас по всей Германии читает доклады для врачей ассоциации. Я, правда, вижу его не слишком часто, но, по меньшей мере, по выходным он бывает дома.

Официант подошел к ним с подносом, и Эмма и Пия взяли по бокалу минеральной воды.

– Так здорово, что мы с тобой увиделись. – Пия с улыбкой подняла бокал. – Мири тоже будет рада, что ты опять здесь.

– Мы можем ведь встретиться как-нибудь втроем и поболтать о былых временах.

– Хорошая идея. Подожди, я дам тебе свою визитную карточку. – Пия порылась в своей сумочке и достала визитку. При этом она заметила вибрацию своего мобильника, который переключила в беззвучный режим.

– Извини, – сказала она и подала Эмме визитку. – К сожалению, я должна ответить.

– Твой муж? – поинтересовалась Эмма.

– Нет. Это по работе.

Вообще-то у Пии сегодня был выходной, но если было подозрение на преступление с убийством и коллеги из дежурной части относились к другому специализированному комиссариату, это не принималось во внимание. Оказалось именно то, чего она опасалась: в Эддерсхайме был обнаружен труп девушки.

– Я приеду, – сказала она дежурному, который был уже на месте. – Через полчаса. Пришли мне, пожалуйста, эсэмэс с точным адресом.

– Ты работаешь в уголовной полиции? – спросила удивленно Эмма, держа перед собой визитную карточку. «Старший комиссар уголовной полиции Пия Кирххоф».

– С сегодняшнего дня даже «главный комиссар уголовной полиции», – Пия криво усмехнулась.

– Что они хотят от тебя сейчас, в такое время?

– Обнаружили труп, а это, к сожалению, моя компетенция.

– Комиссия по расследованию убийств? – глаза Эммы расширились. – Господи, как это увлекательно. И у тебя есть револьвер?

– Пистолет. На самом деле это совсем не увлекательно. В большинстве случаев это скорее приносит разочарование. – Пия скорчила гримасу и встала. – Я не буду сейчас со всеми прощаться. Если кто-то спросит про меня…

Она развела руками. Эмма тоже поднялась с места.

– Знаешь что, я приглашаю тебя на наш летний праздник. Тогда мы, по крайней мере, опять увидимся. И если у Мирьям будет желание, просто приводи ее с собой, хорошо? Я буду действительно очень рада.

– Я с удовольствием приду. – Пия обняла подругу. До скорой встречи.

Ей удалось уйти незаметно. Десять минут одиннадцатого! Черт возьми. Труп девушки. Это будет долгая ночь. И так как она была в полном одиночестве, именно ей предстояла безрадостная задача – сообщить о случившемся родителям. Растерянность и отчаяние близких – это было худшим в ее профессии. Пока она шла по пешеходной зоне к своему автомобилю, запищал ее мобильник и засветился дисплей. Дежурный прислал эсэмэс: «Мёнххофштрассе, Хаттерсхайм-Эддерсхайм. У гидроузла». Пия открыла машину, завела двигатель и опустила окна, чтобы впустить в салон немного свежего воздуха. Она ввела адрес в навигатор, пристегнулась и тронулась с места.

«Маршрут рассчитывается, – объявил компьютер дружелюбным женским голосом. Маршрут установлен в указанном направлении».

22,7 километра. Время прибытия – 22.43.

Ханна свернула на небольшую тупиковую улицу у края леса, в конце которой располагался ее дом. Внешние прожектора, включающиеся датчиками движения, осветили его ярким светом. Она нажала на тормоз. Ей хотелось надеяться, что ее не ждет неприятный сюрприз в лице Винценца или, не дай бог, Нормана. Но здесь она увидела стоящий перед гаражом ярко-красный «Мини» с мюнхенскими номерами и вздохнула. Майке, очевидно, приехала на день раньше, чем обещала. Ханна припарковала свой автомобиль рядом с машиной дочери и вышла.

– Привет, Майке! – крикнула она и через силу улыбнулась, хотя ей было не до веселья. Сначала неприятный конфликт с Норманом, потом разговор с Вольфгангом Матерном. До семи часов у них в конференц-зале проходило заседание всего коллектива по кризисной ситуации. Потом Ханна и Ян сидели в мрачном задымленном баре в переулке рядом с Гётештрассе, где встречались со свободным продюсером, которая в течение полутора часов, выкуривая сигарету за сигаретой, предъявляла им бессовестные требования. Абсолютно потерянное время.

– Привет, Ханна. – Майке поднялась с верхней ступени лестницы. Перед входной дверью стояли два чемодана и дорожная сумка.

– Почему ты не позвонила и не сообщила, что приедешь сегодня?

– Я пыталась дозвониться тебе раз двадцать, – ответила Майке с упреком в голосе. – Зачем ты отключила мобильник?

– Ох, сегодня одни неприятности. – Ханна вздохнула. – Я его выключила, наверное, случайно. Но ты могла позвонить мне на работу.

Она поцеловала дочь в щеку, та в ответ скорчила гримасу. Затем Ханна открыла дверь и помогла Майке внести вещи в дом.

Переезд из Берлина в Мюнхен, кажется, пошел Майке на пользу. С того времени, когда она видела дочь в последний раз, та поправилась. У нее отросли волосы, и стиль одежды чуть изменился в лучшую сторону. Может быть, вскоре она окончательно вырастет из присущей позднему пубертатному периоду моды одеваться как бомжиха.

– Ты хорошо выглядишь, – сказала Ханна.

– В отличие от тебя, – ответила Майке и критически оглядела Ханну. – Ты стала очень милой старушкой.

– Спасибо за комплимент.

Ханна скинула туфли и прошла в кухню, чтобы достать из холодильника ледяное пиво.

Ее отношения с дочерью всегда были сложными, и после того, как они обменялись первыми словами, Ханна не была уже уверена, что эта ее идея, попросить дочь во время летних каникул поработать ассистенткой продюсера, была удачной. Ее никогда не интересовало, что другие люди говорят о ней за спиной, но враждебность Майке причиняла ей все бо́льшую боль. По телефону дочь сразу объявила, что она соглашается на эту работу не из родственных чувств, а исключительно по финансовым соображениям. Тем не менее Ханна была рада, что Майке все лето проведет у нее. Она все еще не привыкла к одиночеству.

В туалете раздался звук спускаемой воды, и через некоторое время в кухню вошла Майке.

– Ты голодна? – поинтересовалась Ханна.

– Нет, я уже перекусила.

Ханна в изнеможении опустилась на один из кухонных стульев, вытянула ноги и пошевелила причинявшими ей сильную боль пальцами. Hallux rigidus[8]8
  Hallux rigidus – дегенеративный артрит сустава у основания большого пальца.


[Закрыть] в обоих больших пальцах – цена за то, что она в течение тридцати лет щеголяла в «лодочках». Туфли с каблуками выше четырех сантиметров вызывали все больше и больше мучений, но не могла же она, в конце концов, ходить в спортивной обуви.

– Если хочешь холодного пива, то в холодильнике еще осталась пара бутылок.

– Я лучше сделаю себе зеленый чай. Ты что, начала пить? – Майке наполнила чайник водой, достала из шкафа фарфоровую чашку и стала рыться в ящиках стола, пока не нашла чай. – Вероятно, Винценц смылся именно поэтому. Ты умеешь отпугнуть любого мужика.

Ханна не реагировала на провокации своей дочери. Она слишком устала, чтобы позволить себе словесную дуэль вроде той, которые они раньше вели ежедневно. Как правило, самая большая агрессия утихала в большинстве случаев через пару часов, и Ханна пыталась пропускать все мимо ушей.

Майке была дитя разведенных родителей. Ее отец, завзятый умник и брюзга, ушел, когда ей было шесть лет, и после этого каждый второй выходной основательно баловал ее и успешно настраивал против матери. Его «промывка мозгов» действовала все еще и спустя восемнадцать лет.

– Мне нравился Винценц, – сказала Майке и скрестила очень тонкие ручки на груди, которая едва ли заслуживала этого названия. – Он был веселый.

Она была абсолютно нормальным ребенком, но потом, став подростком, наела почти сто килограммов жира. Позже, в шестнадцать лет, она практически перестала есть, и пару лет назад из-за истощения ее положили в клинику для страдающих нарушением пищевого поведения. При своем росте 174 см она весила тридцать девять килограммов. Долгое время Ханна каждый день боялась звонка с сообщением, что ее дочь умерла.

– Мне он тоже нравился. – Ханна допила оставшееся пиво. – Но мы стали чужими друг другу.

– Неудивительно, что он сбежал. – Майке презрительно фыркнула. – Рядом с тобой невозможно дышать. Ты, как танк, переедешь каждого, невзирая на чувства.

Ханна вздохнула. Последние слова не вызвали в ней злобы, а лишь глубокую печаль. Эта молодая женщина, которая, голодая в знак протеста, чуть не умерла, никогда ее в действительности не любила. И виновата в этом была сама Ханна. Когда Майке была сначала ребенком, а затем подростком, для Ханны важнее была ее собственная карьера, чем дочь, поэтому она уступила первенство своему бывшему мужу без борьбы и даже с чувством облегчения. Майке никогда не догадывалась о коварных играх своего отца за влияние на дочь и в течение многих лет слепо обожествляла его. Майке не понимала, что так он мстил Ханне. А Ханна остерегалась касаться этой темы.

– Вот какой ты меня представляешь, – сказала она тихо.

– Такой представляет тебя каждый, – ответила резко Майке. – Тебе ведь всегда есть дело только до самой себя.

– Это не так, – возразила Ханна. – Я для тебя…

– Ой, да прекрати! – Майке закатила глаза. – Ты для меня вообще ничего не сделала! Для тебя всегда существовала только твоя работа и твои мужики.

Засвистел чайник. Майке выключила его, налила в чашку воду и положила в нее пакетик с чаем. Ее порывистые движения выдавали внутреннее напряжение. Ханне очень хотелось взять дочь за руку и сказать ей что-то приятное, поговорить с ней и посмеяться, расспросить о ее жизни, но она этого не сделала, потому что боялась отпора.

– Я постелила тебе наверху, в твоей бывшей комнате. Полотенца в ванной, – сказала она вместо этого и поставила пустую бутылку в ящик для тары. – Извини. У меня был тяжелый день.

– Никаких проблем. – Майке на нее ни разу не взглянула. – Когда я должна завтра начать?

– В десять нормально?

– Да, вполне. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи. – Ханна в последнюю секунду удержалась от того, чтобы назвать ее, как в детстве, Мими, потому что Майке не любила, когда она это делала. – Я рада, что ты приехала.

Дочь не ответила. Но и не сказала ничего обидного. Это был уже прогресс.

– Что здесь происходит? – Пия протиснулась через взволнованную толпу людей и пролезла под заградительной лентой.

– В спортивном обществе, здесь рядом, сегодня летний праздник, – пояснил коллега в униформе.

– Понятно. – Пия осмотрелась вокруг.

Чуть поодаль, впереди, стояли специальные автомобили пожарной команды, две кареты «Скорой помощи» с безмолвно мигающим голубым светом. Рядом патрульная машина, два гражданских автомобиля и серебристый «Мерседес комби» Хеннинга. Позади была ярко освещенная часть леса. Пия обошла волейбольную площадку на песчаном пляже и мельком взглянула в открытую боковую дверь кареты «Скорой помощи», где оказывали помощь молодой темноволосой девушке.

– Она обнаружила труп, – пояснил один из санитаров службы. – У нее шок. Кроме того, в ее крови выявлено два промилле алкоголя. Доктор внизу, у реки, занимается другим выпивохой.

– Что здесь было? Пьянство до бесчувствия?

– Я не знаю. – Санитар пожал плечами. – По паспорту девушке двадцать три года. Вообще-то многовато для подобного веселья.

– Как мне туда пройти?

– По тропинке вниз, к реке. Думаю, они уже открыли ворота.

– Спасибо. – Пия направилась вниз. Тропинка была проложена вдоль футбольного поля. Включили прожектор заливающего света, и на другой стороне забора из проволочной сетки столпилось еще больше любопытных, чем впереди, у заграждения. Пия с трудом передвигалась на непривычно высоких каблуках, к тому же ее слепил яркий свет прожекторов и мигалок на автомобилях пожарной службы и «Скорой помощи». Перед открытыми железными воротами стояли пожарные и упаковывали свой газовый резак.

В темноте ей навстречу шли два санитара с носилками. Рядом с ними семенил врач «Скорой помощи», держа над головой флакон с инфузионным раствором.

– Добрый вечер, фрау Кирххоф, – поприветствовал он ее. Они встречались при подобных обстоятельствах примерно в столь же неурочный час.

– Добрый вечер. – Пия взглянула на юношу. – Что с ним?

– Он лежал без сознания рядом с трупом. Сильное опьянение. Мы пытаемся привести его в чувство.

– О’кей. Увидимся позже. – Она неуклюже побрела вдоль тропинки под любопытными взглядами зевак, толпившихся за забором спортивного поля, проклиная про себя непривычные для нее туфли.

Через несколько метров ей встретились двое полицейских в униформе и коллега Эренберг, который сегодня позвонил в дежурную службу и ей.

– Добрый вечер, – сказала Пия. – Вы не могли бы распорядиться, чтобы со спортивного поля удалили людей? Я не хочу потом увидеть в соцсетях фотографии трупа.

– Хорошо.

– Спасибо.

Эренберг кратко описал Пие ситуацию, и она направилась дальше, с завистью думая о друзьях, которые сейчас радостно наслаждались вечеринкой. Вдали она услышала возбужденные голоса и поняла, что там происходило. Метров через пятьдесят она вышла к хорошо освещенному участку на берегу реки. Внизу крутого склона в ярком свете прожекторов стояли бывший муж Пии доктор Хеннинг Кирххоф и Кристиан Крёгер, шеф отдела криминалистической техники Региональной криминальной полиции Хофхайма. Они были одеты в белые защитные комбинезоны, словно два марсианина на плавучей сцене, и каждый из них называл другого «дилетантом» и «халтурщиком» – один с едкой заносчивостью, другой с пылким гневом.

На реке, непосредственно за камышом, дрейфовал корабль речной полиции и освещал с воды береговую полосу ярким, как дневной, светом. Трое коллег из отдела по обеспечению сохранности следов со смирением и терпением наблюдали за вспыхнувшим столкновением с почтительного расстояния.