Текст книги "Злой волк"

Автор книги: Heлe Нойхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Неожиданно Пия вспомнила о Лилли, которую не видела уже довольно продолжительное время.

Многие гости направились в дом или просто уехали, так как следующий день был рабочим, кроме того, было невежливо оставаться до полуночи среди недели. В парке не было и следа Лилли, и Пия опять стала нервничать. Волнений такого рода в течение дня ей хватило вполне.

– Может быть, мне надо этому ребенку имплантировать под кожу радиомаяк? – сказала Пия Мирьям и Хеннингу, которые помогали ей в поисках. – За один сегодняшний день я постарела на десять лет.

Наконец они нашли Лилли в салоне, выходящем в сад. Она и ее приятель из Опель-зоопарка спали на одном из диванов, и Лилли выбрала себе в качестве подушки бедро главного прокурора Фрея. Положив руку ей на голову, он беседовал с какими-то мужчинами, сидевшими в креслах напротив.

– Красавица и чудовище, – пробормотал Хеннинг с издевкой. – Какая идиллия!

– А, фрау Кирххоф, доктор Кирххоф. – Главный прокурор расслабленно улыбнулся. – Вот ваша малышка. Мне не хотелось ее будить, но сейчас мне уже нужно идти.

– Сейчас я вас освобожу. – Пия чувствовала себя чуть неловко, почти как застигнутая врасплох плохая мать. – Извините. Я надеюсь, Лилли не очень вам докучала.

– Нет-нет, не беспокойтесь, мы с ней очень мило побеседовали. – Дон Мария Фрей чуть отодвинулся в сторону и встал, потом осторожно поднял спящего ребенка и передал его Пие. – Прелестная девочка, такая веселая и уверенная в себе.

Лилли, как мешок, повисла на руках Пии, положив голову ей на плечо.

– Вы справитесь или мне донести малышку до вашей машины? – спросил Фрей озабоченно.

– Нет, спасибо большое. Я справлюсь. – Пия улыбнулась.

– У меня самого трое детей, – объяснил главный прокурор. – Этот молодой человек, Макси, мой младший. Они с Лилли знакомы по зоошколе.

– Ах, да! – воскликнула Пия.

Люди не переставали ее удивлять. Бескомпромиссный прокурор неожиданно предстал перед ней мягким, доброжелательным человеком.

Пия вежливо попрощалась и направилась к машине. По дороге Лилли проснулась.

– Мы уже едем домой? – пробормотала она невнятно.

– Вполне достаточно, – ответила Пия. – Уже одиннадцать. Дедушка наверняка беспокоится, что нас долго нет.

– Мы так хорошо сегодня провели с тобой время. – Лилли зевнула и обвила руками шею Пии. – Я так тебя люблю, Пия. Ты моя немецкая мама.

Она сказала это так просто, так честно в своей детской искренности, что у Пии встал ком в горле. Она мгновенно забыла былую неприязнь к девочке и все прежние неприятности.

– Я тебя тоже люблю, – прошептала она.

На Т-образном перекрестке в Крифтеле Ханна съехала с автобана и поехала по трассе L3011 в направлении Хофхайма. Вспотевшая и обессиленная, она мечтала о душе, а еще лучше о бассейне. Прежде всего она должна несколько часов поспать, так как на следующий день вечером она приглашена ведущей на торжественный вечер в курзале Висбадена, так что надо быть в форме.

Разумеется, ей не удалось сбежать через полчаса с вечеринки, которую устраивали по окончании шоу. Ян просто исчез, разгневанный и обиженный, как маленький мальчик, и оставил ее наедине с гостями. Она долго скрывала досаду за улыбкой и лишь чуть за полночь под предлогом надвигающейся грозы смогла уйти. Ей было непросто сосредоточиться на разговоре, так как в голове роились разнообразные мысли. Майке. Царапина на машине. Эта странная история, в которую ее втянула ее психотерапевт. Норман, который угрожал ей по телефону, но так больше и не объявился. Но больше всего ее занимал мистер «голубые глаза». Даже во время программы она пару раз ловила себя на том, что думает о нем.

Они очень сблизились, и не только в физическом отношении, но Ханна по-прежнему знала о нем очень мало и не могла его реально оценивать. Еще пару лет назад она, может быть, без оглядки бросилась бы в какую-нибудь аферу, но ошибочные решения, которые она принимала в отношении мужчин, заставили ее быть более осторожной. По радио зазвучала песня, которая ей нравилась. Она покрутила переключатель на руле, музыка вырвалась из динамиков, и Ханна стала громко подпевать. Поднялся ветер, на небе вспыхнула молния. В Оберурзуле уже вовсю бушевала гроза, которая превратила дороги в стремительные потоки. Через пару минут здесь будет то же самое. В свете фар перед ней что-то неожиданно проскользнуло через улицу, и она инстинктивно дернула руль влево. Выброс адреналина прошел по всему ее телу, она сбавила газ. К счастью, навстречу не двигалась ни одна машина, иначе они бы не разъехались. Через пару сотен метров после съезда к зданию муниципалитета она включила поворотник и свернула в направлении Лангенхайна. Незадолго до кладбища ее перегнала какая-то машина темного цвета.

«Идиот! – пробормотала Ханна и нажала на тормоз. – Видно, он устал от жизни, если совершает обгон в таком месте, где нет никакого обзора». Вскоре все стало ясно. У заднего стекла автомобиля вспыхнул красный сигнал. ПОЛИЦИЯ – СЛЕДУЙТЕ ЗА НАМИ!

Только этого не хватало! Вероятно, они ехали за ней, видели, как она совершила маневр в сторону, и решили, что она в нетрезвом состоянии. При этом на вечеринке она позволила себе только два «радлера»[19]19
  Радлер (нем. Radler) – слабоалкогольный коктейль из пива и лимонада.


[Закрыть]. Едва ли это может составить более 0,5 промилле.

Темный автомобиль свернул направо, на большую площадь Вальдпаркплатц. Вздохнув, Ханна включила поворотник, сделала музыку потише и остановилась позади полицейской машины. Она опустила стекло.

Из машины вышли двое мужчин. Полицейский в гражданской одежде посветил фонариком внутрь ее машины.

– Добрый вечер, – сказал он. – Автомобильный контроль. Пожалуйста, предъявите ваши права, паспорт, документы на автомобиль.

Ханна взяла свою сумку, которая лежала рядом, на пассажирском сиденье, и достала из нее портмоне. Она была рада, что все документы были у нее с собой. Тем быстрее она сможет поехать домой. Она нетерпеливо барабанила пальцами по рулю, пока фараон в гражданском шел к своему автомобилю. Второй полицейский продолжал стоять наискось от ее машины.

Может быть, ей написать эсэмэс мистеру «голубые глаза»? Или лучше подождать, когда тот объявится сам? Она ни в коем случае не хотела, чтобы у него создалось впечатление, будто она за ним бегает.

Первые тяжелые капли дождя ударили по ветровому стеклу, ветер шелестел в ветвях больших деревьев. Как долго все это тянется! Было уже около часа.

Наконец вернулся первый полицейский.

– Выйдите, пожалуйста, из машины и откройте багажник.

Если она откажется, то они могут провести тест на алкоголь, так что лучше сделать то, что они требуют. Они, наверное, скучали в свою ночную смену, а ее машина разбудила их внимание и зависть. С тех пор как она стала ездить в «Панамере», полиция останавливает ее чаще, чем обычно. Ханна нажала кнопку, и багажник открылся, после этого она вышла.

Холодные капли дождя попадали ей на липкую кожу. Ощущался аромат леса, черемши, влажного асфальта, а также тот металлический запах, который земля источает летом, если после длительной засухи проливается дождь.

– Где у вас знак аварийной остановки, сигнальный предупредительный жилет и аптечка?

Боже! Они придираются к каждой мелочи! Ветер становился все сильнее, Ханну знобило.

– Вот знак аварийной остановки и жилет. – Она указала на нижнюю поверхность багажника. – А здесь аптечка. Вам этого достаточно?

Сверкнула молния.

Краем глаза Ханна заметила движение. Второй полицейский неожиданно встал позади нее, и она ощутила на своем затылке его дыхание, а мозг инстинктивно зафиксировал приближение опасности.

«Это не полицейские!» – пронеслось у нее в голове, и в этот момент сильные руки схватили ее за плечи. С молниеносной быстротой она нагнулась вперед, одновременно сделав шаг назад. Нападающий ослабил руки, и она сумела обернуться и нанести ему удар коленом в пах. Реакция Ханны была чистым рефлексом. На курсах по самообороне, которые она закончила, а именно на базовом курсе «Освобождение от удержания» им демонстрировали, как нужно действовать в случае захвата. Мужчина зашатался, скорчился и разразился грубой бранью. Ханна воспользовалась моментом для побега, но она не приняла в расчет второго парня. Она получила удар в затылок. Яркие точки перед ее глазами взорвались, как фейерверк, колени согнулись, и она упала как подкошенная. Она видела расплывчатое изображение ног и обуви мужчин, перспектива изменилась. Теперь перед ее глазами была глинистая почва, на которой при усиливающемся дожде образовывались лужи, но она не понимала, что произошло. На какой-то момент она почувствовала себя невесомой и потеряла ориентацию в пространстве. Затем разом стало сухо, темно и жарко. Все происходило так быстро, что у нее не хватило времени, чтобы ощутить страх.

Она любила бывать на конюшне. Для нее это было самое прекрасное место на свете. Никто из ее сестер и братьев не любил лошадей, как она, и они часто зажимали носы, когда она возвращалась из конюшни и пахла лошадьми. Ей нравилось заниматься вольтижировкой, она в ней преуспела, а поскольку была хрупкой и легкой, ей разрешалось выполнять упражнения не только по обязательной программе, но и произвольно. Она наслаждалась чувством уверенности и легкости, которое испытывала всякий раз, выполняя на спине лошади такие трюки, с которыми другие едва могли справиться на манеже.

После занятий она помогала Габи – преподавателю по вольтижировке – ухаживать за Астериксом. Ей позволялось очистить ему копыта и отвести в бокс. Астерикс был самой прекрасной лошадью на свете. Он был сивой масти с теплыми коричневыми глазами и серебристой гривой. Другие девочки из группы вольтижировки уже исчезли, но у нее не было желания идти домой. Она уселась в боксе Астерикса под кормушку и стала смотреть, как он с наслаждением жевал сено.

– Эй, – неожиданно раздался прямо над ее головой голос Габи. – Ты все еще здесь! Давай-ка быстренько домой, иначе тебе придется сегодня ночевать в конюшне.

Она была бы не против. Здесь она чувствовала себя уверенно. Здесь ее не посещали ночные кошмары.

Габи открыла бокс и вошла.

– Что с тобой, а? Давай я тебя быстро отвезу домой. – Преподавательница присела перед ней на корточки и посмотрела на нее. – На улице уже почти стемнело. Твои родители наверняка беспокоятся.

Она покачала головой. При мысли о том, что она должна идти домой, ей становилось не по себе от страха, но она не могла сказать ни слова, это была тайна, о которой она никому не имела права рассказывать, она твердо обещала это папе. Но последней ночью ей опять приснился ужасный сон, в котором она так испугалась волков. Они придут и съедят ее, если она с кем-нибудь будет говорить о тайне. Это совсем недавно сказал ей дядя Рихард. От страха она не решилась пойти в туалет и описалась в постели, поэтому сегодня утром мама по-настоящему разозлилась, а сестры и братья смеялись над ней.

– Я не хочу идти домой, – сказала она тихо.

– Почему же? – Габи испытующе посмотрела на нее.

– Потому что… потому что… мой папа делает мне все время так больно.

Она не решалась посмотреть на молодую женщину и в полном напряжении ждала, что сейчас, когда она нарушила свое обещание, случится что-то страшное. Но ничего не произошло, и она отважилась поднять голову. Габи была такой серьезной, какой она ее еще никогда не видела.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она. – Что же он делает?

Мужество превратилось в ничто, она не решалась сказать больше, но неожиданно ей в голову пришла идея.

– А можно я поеду с тобой к тебе домой? – спросила она. Габи любила ее, она гордилась своей лучшей ученицей, как она всегда говорила. Вместе с несколькими другими девочками она уже была однажды дома у своей преподавательницы по вольтижировке. Они смотрели фотографии лошадей и пили какао. Габи была взрослой и ничего не боялась. Она бы защитила ее от волков.

– К сожалению, нет, – ответила Габи, к ее огорчению. – Но я могу отвезти тебя домой и поговорить с твоей мамой.

Она смотрела на Габи, пытаясь побороть закипающие на глазах слезы.

– А злой волк? – прошептала она.

– Какой злой волк? – Габи выпрямилась. – Тебе, наверное, приснился плохой сон?

Разочарованно она опустила голову и встала. Габи хотела ее обнять, но она высвободилась.

– Пока, Астерикс, – обратилась она к лошади, вышла из бокса и покинула конюшню, не сказав больше ни слова. Только сейчас к ней пришел страх, слезы кипели в ее глазах, как огонь. А что, если волки сейчас что-нибудь сделают с Габи только потому, что она не сдержала обещания и выболтала тайну?

Пятница, 25 июня 2010

– Ее мобильник по-прежнему выключен, и к городскому телефону она тоже не подходит.

Майке посмотрела на присутствующих и увидела перед собой растерянные и озабоченные лица. Уже полчаса девять сотрудников «Херцманн продакшн ГмбХ» сидели за овальным столом в зале заседаний, вливали в себя литры кофе и все больше нервничали. «Как стадо овец без пастуха», – подумала она язвительно.

– Ты отправляла ей эсэмэс? – спросила Ирина Цидек, которая целую вечность была ассистенткой Ханны и считалась практически имуществом компании. По непонятным причинам она любила Ханну, хотя та была с ней не слишком-то любезна. Год за годом Ирина со стоическим спокойствием переносила появление в ее жизни и исчезновение нескончаемой череды мужей, поклонников, любовников, управляющих, продюсеров, администраторов, редакторов, волонтеров и бухгалтеров. Кто не мог наладить с ней добрые отношения, не имел никаких шансов выйти на великую Ханну Херцманн. Она была бесконечно лояльна и, если внешне выглядела как серая мышь, то внутренне была твердым, как сталь, неподкупным цербером.

– Как она его прочтет, если у нее выключен мобильник? – возразила Майке. – Она просто проспала. Или разрядился аккумулятор.

Ирина встала, подошла к окну и посмотрела во двор.

– Сколько я ее знаю, Ханна еще никогда не опаздывала, не предупредив заранее, – сказала она. – Я начинаю по-настоящему беспокоиться.

– Ах, глупости. – Майке пожала плечами. – Скоро она появится. Она вчера поздно ушла.

Вероятно, она застряла у какого-нибудь парня. Майке точно знала, что у матери сейчас завязались отношения с каким-то мужчиной. Майке слишком хорошо были знакомы типичные симптомы ее влюбленности. Как только у матери начинали играть гормоны, она ничего больше не воспринимала. В последние недели она очень изменилась, отключала свой мобильник и часами была недоступна. Кроме того, она не сказала ни слова возражения, когда Майке объявила ей, что все лето будет жить в городе, в центре Заксенхаузена, а не в ее доме, расположенном на краю земли. Честно говоря, Майке ожидала услышать мольбы и слезы и в глубине души даже обрадовалась бы этому, но Ханна едва отреагировала на ее сообщение. «Если тебе так лучше», – только и сказала она. «Опять какой-то парень оказался важнее, чем я», – подумала Майке, и, кажется, ее предположение подтвердилось. Конечно, Ханна ей ничего не рассказала, а Майке скорее откусила бы себе язык, чем стала ее расспрашивать. Жизнь матери ее вообще не интересовала, и если бы ей так срочно не потребовались деньги, она ни за что и никогда не пошла бы на то, чтобы взяться за эту работу.

– Кто-то из нас должен поехать к ней и посмотреть. – Ян Нимёллер выглядел невыспавшимся. Его глаза покраснели, он был небрит и нервозен. – Ханна была вчера какая-то странная.

«Естественно, она хотела поскорее попасть к своему трахальщику», – подумала Майке презрительно, но удержалась от колкого замечания. Негативные высказывания о ее матери не были здесь приняты. Ирина и Ян обсудили порядок действий, и Майке задалась вопросом, что движет этими двумя.

Было просто нелепо, как Ян умудрился превратить себя в посмешище. Между ним и Ириной происходила постоянная конкурентная борьба, которая зашла так далеко, что оба не раз являлись на работу с температурой под сорок из чистого страха, что другой в его отсутствие наберет дополнительные баллы в соперничестве за благосклонность Ханны. Они регулярно вступали в бои, вызванные ревностью, если речь шла о том, кто, когда и что может сделать для Ханны, а она подло использовала эту нелепую детсадовскую войну к своей выгоде.

Ирина и Ян все еще говорили. Майке отодвинула стул, перебросила сумку через плечо и встала.

– Мне страшно не хочется тащиться сейчас в Лангенхайн, но я сделаю это. Чтобы вы наконец успокоились.

– О да, это очень любезно с твоей стороны, – воскликнули оба в унисон в редкий момент единодушия.

– Если она за это время объявится, я тебе позвоню. – Ирина облегченно улыбнулась.

Майке была рада, что смогла уйти с работы. Сегодня она совершенно точно не вернется в офис. Тем более в такую замечательную погоду.

Отдел К2 после двух изнурительных недель интенсивной работы вновь перешел к обычному рабочему распорядку. Не было ни новых следов, ни сигналов, телефон «горячей линии» звонил лишь изредка. В газетах актуальные катастрофы и события давно вытеснили из заголовков случай с найденной в Майне погибшей девушкой.

Боденштайн, правда, активно занимался недавно полученным делом. Перед обедом он обстоятельно побеседовал с редактором программы «Дело № XY», и после этого у него появились серьезные надежды на программу. Единственной каплей дегтя в ложке меда была дата передачи: она выпадала как раз на первую неделю летних каникул в Гессене. В своем кабинете на столе для посетителей он разложил дело под наименованием «Русалка» и стал отбирать документы, которые на следующей неделе хотел взять с собой в Мюнхен. Уже не впервые Боденштайн из телевизионной студии обращался к общественности. Дважды после проведения программы поступали полезные сигналы, которые в конечном счете приводили к задержанию преступника. В третий раз его обращение оказалось безрезультатным. Он как раз записывал факты, которые требовались редактору вместе с фотографиями и вещественными доказательствами, когда в дверь постучали.

– У нас экстренный вызов, шеф, – сказал Кай Остерманн. – Пие я уже дозвонился. Она через десять минут будет здесь. – Его взгляд упал на тщательно отобранные документы. – Но я могу отправить туда Джема и Катрин. Они еще занимаются расследованием суицида в Эппштайне.

– Нет, нет, все в порядке. Я поеду сам. – Боденштайн поднял глаза. Немного свежего воздуха ему не повредит. – Не могли бы вы распорядиться, чтобы фотографии и фрагменты одежды были отправлены сегодня же? Адрес я здесь написал.

– Все ясно. – Остерманн кивнул. – Кстати, ехать вам надо в Вайльбах. Там обнаружили женщину в багажнике автомобиля. Подробности, к сожалению, я тоже не знаю.

– Где конкретно? – Боденштайн встал. Он раздумывал, стоит ли ему брать с собой пиджак. Гроза прошлой ночью принесла лишь кратковременную обманчивую прохладу. Сегодня было тяжелее, чем в предыдущие дни, так как к жаре прибавилась тропическая влажность, составлявшая почти семьдесят процентов.

– Где-то в поле, позади придорожного ресторана «Вайльбах», в направлении Франкфурта. Крёгера я уже туда отправил.

– Хорошо. – Боденштайн взял со спинки стула пиджак и вышел из кабинета.

Его очень занимало дело погибшей девушки, найденной в Майне. На протяжении всей службы в уголовной полиции у него было два дела, которые, несмотря на интенсивные следственные мероприятия, до сего времени оставались нераскрытыми. Тогда он еще работал в отделе К2 уголовной полиции Франкфурта, когда в пешеходном туннеле в квартале Хёхст было обнаружено тело тринадцатилетнего мальчика, а в 2001 году – труп молодой девушки в Майне, у Вёртшпитце, недалеко от Нидда. В обоих случаях подростки – почти еще дети – стали жертвами жестоких преступлений. Их смерть осталась безнаказанной, и преступники до сих пор гуляют на свободе. Не хватало только, чтобы это дело стало третьим подобным случаем. Уровень раскрываемости преступлений против жизни человека был в Германии относительно высок, но если спустя почти три недели все еще не было ни одного важного следа, это было плохим знаком.

– Ханна!

Майке остановилась в прихожей и прислушалась. Хотя у нее был ключ от входной двери, она предварительно дважды позвонила, так как не хотела, чего доброго, застать мать в постели с каким-нибудь кавалером.

– Ханна!

Никого. Птичка улетела. Майке прошла в кухню, потом через столовую и гостиную в кабинет. Она мельком заглянула в комнату, где, как всегда, царил хаос. Наверху, в спальне, кровать была застелена, двери шкафа распахнуты, в шкафу на плечиках висела пара платьев, вокруг валялось несколько пар туфель.

Наверное, ее мать опять не могла решить, какие тряпки надеть вечером на передачу. Те наряды, которые ей подбирала стилист, редко ее устраивали, и она почти всегда отдавала предпочтение собственному выбору. Спальня не производила впечатление места, где прошла ночь страстной любви, скорее она выглядела так, будто Ханны вовсе не было дома.

Майке вновь спустилась вниз.

Она не любила этот дом. Он вызывал у нее неприятные ощущения. Когда она была ребенком, было здорово жить на улице, где никогда не ездят машины. Она вместе с соседскими детьми каталась на роликах и на педальном автомобиле, прыгала через резинку, играла в классики и бродила по лесу. Но потом дом превратился в ее врага. Родители после нескольких месяцев ссор расстались, ее папа неожиданно исчез, а мама все время оставляла ее с постоянно меняющимися девушками-иностранками. А когда она подросла, стало чистым адом киснуть в Лангенхайне у леса, в то время как где-то кипела жизнь.

Майке открыла почтовый ящик, вынула из него пачку писем и быстро стала их просматривать. То и дело попадались адресованные ей письма. На землю упала записка, застрявшая между письмами. Майке нагнулась и подняла ее. Это была страница, вырванная из календаря.

«Ждал тебя до 1.30, — прочитала она. – Хотелось бы тебя увидеть. Аккумулятор от мобильника сел! Вот адрес, БП в курсе. Позвони мне. К.».

Что это может означать? И что это за адрес в Лангензельбольде, который написал этот К.?

Майке стало любопытно. Она сама никогда бы не призналась себе в этом, но то изменение, которое произошло с ее матерью в последние недели, злило Майке. Ханна скрытничала, никому не говорила, куда она пошла или где она была, даже Ирина ничего не знала. Был ли этот самый К, который хотел увидеть Ханну, ее новым возлюбленным? И кто такой БП, который был в курсе?

Майке посмотрела на мобильник. Было начало двенадцатого. Времени больше чем достаточно, чтобы быстро съездить в Лангензельбольд и посмотреть, что скрывается за этим адресом.

Боденштайн нажал на кнопку разблокировки двери и вышел в вестибюль. Он кивнул дежурному, который сидел за стойкой с бронированным стеклом, и тот пропустил его. Пия уже ждала в машине с включенным двигателем. Он сел в автомобиль и вздохнул. Она взяла служебный автомобиль с кондиционером, и в салоне стояла приятная прохлада.

– Появилась еще какая-нибудь информация? – спросил Боденштайн, шаря рукой в поисках ремня безопасности.

– Сообщили, что в багажнике обнаружена женщина, – ответила Пия. Она свернула налево от автобана. – Ты вчера успел на встречу с нотариусом?

– Да. Дом продан.

– Было тяжело?

– Как ни странно, нет. Может быть, это будет потом, когда мы будем вывозить вещи. Но поскольку все удачно сложилось с домом в Руппертсхайне, расставание пройдет легче. – Боденштайн вспомнил свою встречу с Козимой вчера вечером в канцелярии нотариуса в Келькхайме. Впервые после их не очень приятного расставания без малого два года назад он мог смотреть на нее и совершенно по-деловому с ней разговаривать, не испытывая при этом никакой боли. Это уже были не те чувства, они не были ни добрыми, ни злыми. Это были чувства, которые он испытывал к матери своих троих детей, с которой прожил более половины своей жизни. Ощущение ужаса и облегчения одновременно. Но, возможно, это было основанием, на котором они могли встречаться в будущем.

По пути в Вайльбах он сообщил Пие о слушании в Управлении уголовной полиции земли и о поражении Бенке. Резкий звук телефона Пии прервал его рассказ и размышления о том, следует ли ему рассказывать своей коллеге о состоявшемся в коридоре уголовной полиции шоу с участием Бенке и Николя Энгель.

– Возьми, пожалуйста, трубку, – попросила Пия. – Это Кристоф.

Боденштайн взял телефон и поднес его к уху Пии.

– К сожалению, я не знаю, когда сегодня освобожусь, мы только что получили новое дело и как раз едем туда, – сказала она. – Гм… да… сделать что-нибудь на гриле – это здорово! В холодильнике есть еще салат с лапшой, но если ты все равно идешь в магазин, не забудь, пожалуйста, купить стиральный порошок, я забыла его записать.

Типичный повседневный разговор, какой Боденштайн раньше так часто вел с Козимой. В последние два года его жизни без семьи ему так недоставало этих доверительных отношений. Как бы он ни пытался уговорить себя, что свобода, которую он обрел, – это захватывающий новый шанс, в глубине души он тосковал по настоящему дому и близкому человеку, с которым он мог бы разделить свою жизнь. Он не привык к длительному одиночеству.

Пия некоторое время слушала, то и дело выражая согласие, но при этом она улыбалась той необычной улыбкой, какую Боденштайн лишь изредка видел на ее лице.

– Все ясно, – сказала она, завершая разговор. – Я еще позвоню.

Боденштайн выключил телефон и положил его на выступающую консоль между сиденьями.

– Что ты так сияешь? – спросил он с любопытством.

– Да ребенок, – ответила она вскользь, не глядя на него. – Она такая славная! И иногда говорит такие смешные вещи! – Ее лицо опять стало серьезным. – Жаль, что она скоро уедет.

– Еще пару дней назад все выглядело совершенно иначе, – заметил Боденштайн весело. – Ты была взвинчена и отмечала в календаре дни до ее отъезда.

– Верно. Но мы с Лилли постепенно притерлись друг к другу, – ответила Пия. – С таким ребенком все в доме действительно меняется. Прежде всего я не осознавала до конца, какая ответственность на меня неожиданно свалилась. Иногда она бывает настолько самостоятельной, что я забываю, что она еще нуждается в серьезной защите.

– Ты права. – Боденштайн кивнул. Его младшей дочке в декабре исполнилось четыре года, и когда она каждый второй выходной или среди недели бывала у него, он постоянно замечал, сколько внимания требует маленький ребенок, но, в то же время, сколько радости он приносит.

При выезде с автострады в Хаттерсхайме они съехали с трассы А66 и повернули на L3265 в направлении Кизгрубе. Еще издали они увидели место происшествия, так как на лужайке стоял вертолет спасательной службы, лопасти винта которого вяло вращались на холостом ходу.

На краю соседнего пшеничного поля расположились оперативный автомобиль полиции, карета «Скорой помощи» и машина спасательной службы. Пия притормозила и помигала, но прежде чем она свернула на полевую дорогу, коллега в униформе дал им знак остановиться на обочине. Они вышли из машины, чтобы оставшиеся метров пятьдесят пройти пешком. Боденштайна окатила волна горячего влажного воздуха. Он шел вслед за Пией по узкой тропинке, так как размытая грозовым дождем дорога была перекрыта. Ночная стихия повредила пшеницу, мощные дождевые потоки погнули множество колосьев и прижали их к земле.

– Обойдите лучше по внешней стороне! – крикнул им Кристиан Крёгер и показал рукой в направлении поля, где сигнальной лентой была обозначена узкая дорожка. Шеф службы сохранности следов и трое его сотрудников уже были облачены в свои белые комбинезоны с капюшонами. В такой палящий зной им было не позавидовать. В обозримой дали не было ни единого создающего тень дерева.

– Ну, что у нас здесь? – спросил Боденштайн, когда они подошли к Крёгеру.

– Женщина в багажнике автомобиля, обнаженная и без сознания, – ответил Крёгер. – Не очень приятное зрелище.

– Она жива? – спросил Боденштайн.

– А ты думаешь, что они теперь перевозят трупы в Институт судебной медицины на вертолетах? – саркастически заметил Крёгер. – Да, она еще жива. Двое рабочих из дорожно-ремонтной службы с придорожной автостоянки увидели автомобиль. Им показалось это странным, и они туда поехали, к сожалению, не обратив внимания на какие-либо следы.

В глазах Крёгера читался при этом совершенный этими людьми абсолютный смертный грех. Но кто, кроме полицейского, может сразу подумать о преступлении, увидев где-то в поле брошенный автомобиль?

– Автомобиль был открыт, ключ зажигания вставлен. А потом они обнаружили ее.

Обходя машину, Боденштайн заглянул в открытый багажник черного «Порше Панамера» и увидел большие темные пятна, вероятно, кровь. Два врача хлопотали в карете «Скорой помощи».

– Женщина получила очень серьезные повреждения, – ответил один из них на вопрос Боденштайна. – К тому же у нее полное обезвоживание. Если бы еще час-два в закрытом багажнике при такой жаре, она бы не выжила. Мы пытаемся привести ее в состояние, при котором она смогла бы перенести транспортировку. Ее кровообращению совсем хана.

Боденштайн решил не реагировать на это не совсем профессиональное выражение. Врачи «Скорой помощи» были бойцами фронта, и экипаж вертолета спасательной службы наверняка видел больше ужасов, чем может вынести обычный человек. Он мельком взглянул на обезображенное гематомами и рваными ранами лицо женщины.

– Она была избита и изнасилована, – констатировал врач сухо. – И сделано это было чрезвычайно жестоко.

– Мой коллега сказал, что она была обнажена, – заметил Боденштайн.

– Обнажена, руки и ноги перетянуты кабельными стяжками, а рот заткнут тканевой лентой, – подтвердил врач. – Что за грязные свиньи!

– Шеф!

Боденштайн обернулся.

– Я разговаривала с парнями, которые обнаружили женщину, – сказала Пия, понизив голос и отойдя в тень автомобиля спасательной службы. – Они рассказали мне, что парковочная площадка позади придорожного комплекса для отдыха в определенных кругах известна как место для анонимных секс-встреч.

– Ты думаешь, что она могла здесь с кем-то встречаться и при этом попала в ловушку? – Боденштайн окинул взглядом поля до самого придорожного комплекса отдыха. По этой земле ходит такое множество больных и извращенцев, что иногда одна лишь мысль об этом кажется почти невыносимой.

– Вполне возможно, – кивнула Пия. – Кроме того, коллеги проверили номер автомобиля. Машина зарегистрирована на фирму «Херцманн продакшн», расположенную во Франкфурте, на улице Хеддерихштрассе. В машине не было ни сумки, ни каких-либо документов. Но фамилию Херцманн я, кажется, слышала.

Она в раздумье наморщила лоб.

Имя неожиданно всплыло в голове Боденштайна. Он не был телевизионным фанатом, но, возможно, совсем недавно где-то его слышал или это была просто аллитерация, которая легко запоминается.

– Ханна Херцманн, – сказал он. – Телеведущая.