Текст книги "Любовь на десерт"
Автор книги: Хеди Уилфер
Жанр:
Короткие любовные романы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)
Когда Одри попыталась представить свою жизнь под одной крышей с Джоном Моррисоном, ее сразу насторожила мысль о том, что ей будет очень трудно избегать его общества, что, живя в одном доме, им все равно придется так или иначе сталкиваться друг с другом. Конечно, в его рассуждениях о том, что, переселившись к нему, она сможет скопить деньги на аренду нормальной квартиры, была логика. Что ж, возможно, он в своей жизни руководствуется прежде всего именно логикой, подумала Одри. Какая скука!
– Он подбросил тебе очень умную идею, – предательски заявила на следующий день Джаннан, когда они сели обедать в комнате Одри. – Ночной Нью-Йорк небезопасен. Неужели тебе в самом деле не страшно возвращаться домой в темноте, когда поблизости нет ни души?
– Я полагала, ты встанешь на мою сторону, Джаннан, – с легкой обидой ответила Одри и принялась намазывать на хлеб томатную пасту.
– Ты могла бы со временем снять хорошую квартиру или даже целый дом с кем-нибудь на паях, как сделала я. У меня есть действительно уютная комната со всеми удобствами, и район мой гораздо привлекательнее твоего...
– Не забывай, что в твоем доме есть еще четыре комнаты, – возразила Одри, – в каждой из которых живут тоже одинокие девушки одна привлекательнее другой, и все они, по твоим же словам, чуть ли не каждый вечер принимают мужчин и чуть ли не до самого утра в открытую, нагло и ненасытно занимаются любовью. А стенки в доме тонкие, и тебе приходится тоже не спать и терпеливо слушать эти бесконечные ахи-вздохи, стоны, шлепки, этот непрекращающийся скрип расшатанных кроватей и схлест влажных тел... Нет, я ни за что не променяла бы свой тихий уединенный уголок на шумный бордель!
Всякий раз, когда Одри приходила навестить подругу, в этом «уютном доме» будто специально в честь ее визита начинался привычный содом: в дверь к ним врывались незнакомые люди, в соседней комнате кто-то громко выкрикивал ругательства в телефонную трубку, а в кухне без конца хлопали дверью холодильника и сразу несколько голосов бурно выясняли, кто у кого украл продукты. Джаннан, возможно, нравился такой постоянный тарарам в доме или она просто привыкла к нему, но Одри обуревали опасения, что после очередного посещения этого «дома терпимости» она не выдержит и свихнется.
– Ну хорошо, – сказала Джаннан. – Но ведь он же обещал обеспечить тебе в доме полную независимость и уединенность... А самое главное, за то время, пока ты будешь бесплатно жить у него, тебе удастся сэкономить немалые деньги, которые можно будет вложить в новое жилье. По существу, ты сможешь накопить нужную сумму уже через пару месяцев, и тогда у тебя больше не будет причин продлевать свое «независимое уединение» в доме босса... Перестань жевать одни бутерброды с пастой! Съешь что-нибудь более существенное. А то превратишься в кожу да кости!
Нет, от этой бабы нет никакого проку, подумала Одри. Никакого сочувствия и ноль понимания. Прочитав Джаннан длинную лекцию о дружбе и взаимовыручке, о том, что настоящие подруги в любой ситуации должны безоговорочно помогать друг другу, а не выдвигать аргументы, которые могут только запутать все дело, она позволила себе отвлечься от основного повода их сегодняшней встречи и, к удовольствию подруги, подключилась к ее болтовне на излюбленную тему: кто с кем спит, с какого времени, почему и в каких позах.
Проводив Джаннан до метро, Одри вернулась в свою тесную комнатку и поудобнее уселась на диван. Но она даже не включила телевизор, потому что сейчас ее голова была занята только одним: что ответить Джону Моррисону, предложившему ей переселиться к нему в дом...
Остаток воскресного дня промелькнул для нее в привычной домашней суете.
Когда Одри утром в понедельник приехала на работу, в офисе ее уже поджидала Марси Гленн. Бывшая временная помощница Джона сообщила ей, что мистер Моррисон вынужден был рано утром выехать куда-то по срочному делу и вернется в офис, возможно, только к концу дня или даже завтра утром. В сообщении Марси не прозвучало ни слова, ни полслова о предмете разговора, который состоялся у них с Джоном в субботу вечером. Может быть, он уже успел забыть о своем предложении? Может быть, когда Джон говорил о ее переезде к нему, он был пьян в стельку, хотя внешне держался прекрасно? Но ведь в момент этого разговора он сидел за рулем, вел машину!.. Да, вероятно, этот серьезный с виду человек просто уже наловчился скрывать опьянение и относился к тому типу мужчин, которые, даже порядком заложив за галстук, на следующий день не испытывают никаких дурных последствий, кроме необъяснимой потери памяти.
Мысль о безупречном боссе, крепко заложившем за галстук, порядком развеселила секретаршу. В течение рабочего дня он дважды звонил ей, но ни словом не обмолвился о переселении, и Одри пришла к заключению, что Джон поставил на всей этой затее крепкий крест. Очевидно, он так или иначе почувствовал, что под ее открытой, добродушной и мягкой наружностью бьется неприступное железное сердце.
А может быть, мелькнула у нее мысль, он тоже осознал все последствия, вытекающие из его предложения. Например, тот факт, что, если она переедет к нему в дом, ему придется видеть ее чаще, чем хотелось бы. Судя по той соблазнительной брюнетке, которая подходила к нему в джаз-клубе, у него есть своя личная жизнь, и вполне возможно, что именно после их субботнего разговора он решил не подпускать ее к себе близко, потому что она была слишком откровенна в суждениях и могла стать лишней в той жизни, которую он, возможно, вел втайне от всех.
После работы Одри должна была ехать к Эллис. Часы показывали почти шесть, когда она подошла к дому Моррисонов и сразу увидела на подъездной аллее машину хозяина. Ее указательный палец еще не успел дотянуться до кнопки звонка, как наружная дверь открылась, и навстречу ей шагнул улыбающийся Джон. На нем были брюки из рубчатого вельвета и фланелевая майка для игры в регби. Увидев его, девушка на мгновенье опустила глаза: слишком близко от нее стоял этот привлекательный, сильный мужчина.
– Марси передала мне, что из-за каких-то срочных дел тебя может не быть на работе до завтрашнего утра, а ты, оказывается, просто прохлаждаешься дома! – сказала секретарша, приветствуя своего босса, и решительным шагом прошла в полуосвещенную гостиную.
– Что меня всегда восхищает в тебе, – ответил ей Джон, закрывая за собой дверь, – так это твой дар не произносить пустых дежурных фраз при встречах со мной.
– Но ведь я полагала, ты действительно уехал куда-то. Что ж, извини за прямоту... Кстати, я не вижу и не слышу Эллис. Где твоя дочь?
– Она ушла к своей подружке и останется у нее на ночь. Ей так захотелось, а я не возражал.
Одри бросила на него холодный взгляд и произнесла:
– Почему же ты не позвонил на работу и не предупредил меня?.. В таком случае мои услуги в этом доме сегодня не понадобятся.
– Нет, как раз сегодня ты в моем доме понадобишься и даже очень. – Он весело улыбнулся и после непродолжительной паузы добавил: – Правда, не мне. А вот кому – сейчас увидишь. Тебя дожидается гостья, Одри! И она совсем рядом – на кухне.
Он помог ей освободиться от – пальто и вернулся в прихожую, чтобы повесить его, а она направилась в кухню, сгорая от нетерпения и любопытства. Кто бы это мог быть? Кому она вдруг понадобилась? Ведь только горстке знакомых был известен ее нью-йоркский адрес, а из этой горстки лишь двое-трое знали, что она заезжает иногда по вечерам домой к боссу, чтобы посидеть с его дочуркой.
Одри не успела подойти к кухне, как ее нагнал Джон. Несколько шагов они сделали вместе, затем он открыл перед ней дверь и отступил в сторону, пропуская ее вперед. Приходящая няня вошла в кухню – и ожидавшая ее посетительница бросилась к ней с распростертыми объятиями.
– Мама! – воскликнула Одри и обняла прослезившуюся от счастья хрупкую пожилую женщину. – Как ты сюда попала?
Но вопрос был задан скорее для проформы. Увидев мать, дочь сразу догадалась, как и благодаря кому она оказалась в этом доме. И не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что Джон привез ее из Канады в Штаты вовсе не для удовольствия обеих женщин, не просто ради их семейных радостей, а прежде всего ради какой-то своей таинственной корыстной цели, в которую он пока не хотел никого посвящать.
Миссис Эрроусмит тоже обняла и расцеловала дочь, а потом, на мгновенье отпрянув от нее, внимательно оглядела всю ее сверху донизу и спереди и сзади, грустно покачала головой и изрекла:
– Доченька, ты так похудела!
Ее мать была стройной, совсем не склонной к полноте женщиной с короткими каштановыми волосами и привычкой напускать на себя суровый вид, даже если для этого и не было особых причин. Именно с таким видом уставилась она в эту минуту на Одри, которая тут же привычно задрожала от страха и заикающимся голосом попыталась что-то выдавить из себя в свое оправдание.
– Даже не пытайся сказать мне, что я не права, – произнесла миссис Эрроусмит тоном, не терпящим возражений. – Ты действительно очень похудела, и у твоего любезного друга-джентльмена есть все основания для беспокойства.
Гостья и стоявший в дверях хозяин дома обменялись понимающими заговорщицкими взглядами, и Одри едва удержалась, чтобы не развернуться и не залепить мужчине хорошую оплеуху.
– Он никакой мне не любезный друг, мама, – гневно сказала она. – Он мой работодатель, и у него не должно быть никаких оснований, чтобы беспокоиться обо мне! Я уже говорила ему об этом. Надеюсь, у него хватило совести хотя бы на то, чтобы позволить тебе самой оплатить дорогу из Канады в Нью-Йорк?
– Полагаю, мистер Моррисон рассудил вполне здраво, когда еще в Оуэн-Саунде намекнул мне, что твой весомый трудовой вклад в его фирму в несколько раз окупает транспортные расходы на любых твоих родственников и уж, конечно, в первую очередь на мать. – Она опять взглянула мельком на Джона, и тот слегка кивнул ей в знак согласия с ее словами. – Одри, деточка моя, ты сообщала, что твоя жизнь в Америке утопает в розах. Я благодарю всевидящего Господа за то, что он надоумил твоего молодого человека приехать ко мне и кое-что рассказать о твоем горьком житие-бытие на чужбине.
– Он вовсе не мой молодой человек!
Услышав, что речь зашла о нем, Джон вмешался и спросил Одри, не желает ли она выпить чашечку кофе или чего-нибудь покрепче.
– О, моя дочка не пьет спиртного, – поспешила заверить его миссис Эрроусмит. – А вот от чашечки крепкого чая ни я, ни моя дочь не откажемся. Заодно мы могли бы поговорить и о делах.
– Очень разумное предложение, – согласился с ней Джон, проигнорировав убийственный взгляд, который бросила на него Одри.
– Поговорить о делах? – переспросила молодая девушка. – Но о каких?
– Милые дамы, – сказал хозяин дома, – не будет ли для вас удобнее расположиться в гостиной, а я принесу туда чай и прекрасный домашний торт, который вы, Кассандра, захватили с собой, когда мы уезжали из Оуэн-Саунда?
Кассандра? Значит, они так спелись, что называют друг друга даже по имени? А уж когда после этих слов мужчины ее мать снова посмотрела в его сторону и расплылась в улыбке, глаза у Одри просто полезли на лоб.
– Какой красивый дом, не правда ли, дочка? – сказала Кассандра, когда они миновали прихожую и уселись за стол в гостиной. – Джон провел меня, как туристку, по всем комнатам, и я должна тебе признаться, дорогая, все произвело на меня неизгладимое впечатление. В доме так чисто и тихо. И это притом что в городе ни днем ни ночью не прекращается шум, а воздух и улицы никогда не бывают чистыми. Мистер Моррисон живет в своем доме, как в раю.
– Он провел тебя, как туристку, по всем комнатам? Мама, когда же началась твоя экскурсия в этом красивом доме?
– О, мы приехали сюда из аэропорта примерно в половине двенадцатого утра... Нет, доченька, ты действительно выглядишь очень изможденной. Наверное, ты совсем плохо питаешься. А я-то думала, ты уже достаточно повзрослела, чтобы научиться присматривать за собой. Значит, чего-то я не досмотрела. Но разве я не говорила тебе, что переселение в Нью-Йорк – это твоя ошибка? Ведь ты в этом огромном городе живешь совсем одна, вдали от всех родных.
– Мам...
– Ты мне не мамкай, Одри!
– Джон поступил неправильно, вынудив тебя приехать сюда!
– На его стороне все права, милая. Тебе выпала Божья благодать в том смысле, что в этом безбожном городе нашелся человек, который захотел позаботиться о твоем благополучии. Он откровенно рассказал мне, в каких жутких условиях ты живешь и как это его беспокоит...
– У меня вполне нормальные жилищные условия, мам. Во всяком случае не ниже стандартной планки.
– Хорошо, моя девочка. Я сама стану судьей во всем этом деле. Джон высказал идею, что было бы лучше всего, если бы мы с тобой вдвоем приехали в твое жилище и беспристрастно оценили его достоинства, а вернее недостатки...
Одри была возбуждена и возмущена до предела. Но она изо всех сил сдерживалась ради матери. Сдерживалась даже тогда, когда Джон привез их обеих в жалкую «тюремную камеру», чтобы ее мать убедилась в его правоте. Разумеется, она убедилась. И только после того, как утомленная впечатлениями мать улеглась в одной из комнат для гостей, Одри смогла излить свою накопившуюся злость на Джона.
– Ты... ты... крыса! – негодующе бросила она ему, когда они столкнулись вновь на кухне.
– Тебе кофе? Или чего-нибудь покрепче на ночь?
– Не напоминай мне о кофе или о рюмке спиртного перед сном! Думаешь меня этим смягчить? – Девушка метала в него взгляды-молнии. – Как ты вообще осмелился привезти сюда мою мать только для того, чтобы использовать ее с выгодой для себя?
– Сядь. Боюсь, ты готова того и гляди взорваться, – сказал Джон и придвинул ей стул от кухонного гарнитура. – Возьми себя в руки и давай попробуем поговорить обо всем как двое взрослых людей. – Он поднял бокал портвейна и отпил из него маленький глоток. – Конечно, ты не захочешь выпить со мной бокал вина? Ведь ты, оказывается, трезвенница!
– Я чокнусь с тобой бокалом портвейна, – процедила она сквозь зубы, – но при условии, что после этого ты позволишь мне опрокинуть его на твою хитроумную голову.
– Ты ведешь себя, как ребенок, – сказал он, наливая ей вино. – Твоя мать полностью разделяет мою точку зрения, и разве ты не испытываешь удовлетворение оттого, что она благословила твое проживание в моем доме до тех пор, пока тебе не подвернется более приличное жилье? Разумеется, я посвятил ее во все дела, касающиеся Эллис, и она очень обрадовалась, что ты сможешь теперь находиться больше в семейном кругу, а не прозябать в одиночестве в этой своей дыре.
– В какой дыре я живу и как живу – это не твоего ума дело! Ты не имел права...
– Ты не хочешь принять от меня помощь. М-да. И ты очень нервничаешь из-за этого.
– Нервничаю? С какой стати?
– Не знаю. Возможно, ты думаешь, что твое переселение в мой дом как-то повлияет на наши отношения?
– Я так не думаю.
– Тогда почему бы тебе не пожить у меня пару месяцев, пока ты не найдешь какой-то другой, более подходящий вариант? Твоя свобода никак не будет ограничена. Я не собираюсь воспользоваться твоей добротой... Хотя бы потому, что из-под этой доброты во все стороны торчат ежовые иголки. – Он ухмыльнулся и подытожил: – Словом, наружная дверь моего дома для тебя всегда будет открыта: ты сможешь входить и выходить из нее в любое время, когда тебе заблагорассудится.
– Как тебе удалось уговорить мою мать приехать сюда? Кто тебе дал ее адрес?
– Отвечаю на второй вопрос: адрес твоих ближайших родственников зафиксированный в личном деле мисс Одри Эрроусмит. Что касается первого вопроса, то я просто обратился к здравому смыслу твоей матери и предложил ей заглянуть в Нью-Йорк, навестить дочь и посмотреть, где и как она живет в этом чудеснейшем городе.
– Какая глупость с твоей стороны!
– У миссис Эрроусмит не сложилось такого мнения.
– Возможно, только потому что она уже страдает старческим слабоумием!
– Твоя мама вполне здравомыслящая женщина. И она сочла меня умным и очень ответственным человеком... о чем и высказывалась, если мне не изменяет память, неоднократно.
После этих слов Джона, вызвавших в ней неимоверное раздражение, Одри всерьез задумалась о том, как она сможет хотя бы неделю прожить с ним под одной крышей и не сойти с ума.
И тем не менее ей придется переехать к нему. Потому что в сложившейся ситуации у нее не было другого выхода.
Ее мать после посещения обиталища дочери была просто в ужасе. Она никогда не предполагала, что жилищные условия в Нью-Йорке могут оказаться такими плохими, даже хуже, чем в Оуэн-Саунде.
– Что ж... – Одри глубоко задумалась, потом повернулась к Джону и медленно произнесла: – Я перееду к тебе, но... но хочу, чтобы после переселения соблюдались несколько моих условий. Во-первых, ты не должен будешь использовать меня в качестве домашней секретарши, если тебе понадобится: что-то перепечатать, до кого-то дозвониться и так далее. Во-вторых, я не хочу, чтобы кто-то подглядывал через мое плечо и интересовался, чем я занимаюсь. В-третьих, я не намерена фиксировать время своего ухода и возвращения в этот дом и спрашивать у кого-то разрешение, можно ли мне сходить подышать свежим воздухом. Да, и в-четвертых, я должна выплачивать тебе какую-то сумму за аренду помещения.
– Никакой арендной платы! – категорическим тоном отверг Джон предложение Одри и, взглянув на ее опустевший бокал, добавил: – М-да. Если учесть, что ты закоренелая трезвенница, то тебе удалось управиться с бокалом портвейна просто в рекордное время! Подлить еще вина? – Он ехидно усмехнулся. – Неужели ты действительно блюла сухой закон, когда жила в Канаде?
– Конечно, нет. Просто я... не пила спиртное в доме, на глазах у матери.
– А какие еще из своих маленьких секретов ты держишь втайне от матери?
Одри вдруг поймала себя на мысли, что ей с трудом приходится сдерживать себя, чтобы не стукнуть этого человека по голове.
– Я имею в виду, например, известно ли ей о том, какой бесшабашный и безответственный образ жизни ты ведешь в этом городе?
– Никакой бесшабашный и безответственный образ жизни я нигде не веду! – отрезала она. – И хватит вмешиваться в мою жизнь!
– Ты права. – Он встал и пощупал мышцы на обеих руках. – Кто я собственно такой, чтобы вмешиваться в твою жизнь? Просто навязчивый старик, сующий нос в чужие дела.
– Вот именно, – сладким голоском пропела она и кивнула в знак согласия с его мнением. – Не представляю, что может быть на свете хуже навязчивого старика, сующего нос в чужие дела? – Джон нахмурился, но не проронил ни слова, а лицо Одри осветилось лукавой улыбкой. – Мне сдается, когда человек стареет, его возможности как-то занимать других людей и развлекаться самому заметно слабеют, и в конце концов у него остается лишь один способ делать это – путем вмешательства в чужую жизнь.
– В твоих суждениях есть доля истины, – согласился он с ней и добавил: – Кстати, чуть не забыл напомнить тебе. Я сказал твоей маме, что ты берешь два дня отгулов на переселение и на показ ей основных достопримечательностей Нью-Йорка. Можешь не благодарить.
И прежде чем ее хорошо проперченный словесный залп достиг слуха мужчины, его и след простыл.
– Я просто диву даюсь, мама, как ты смогла поверить во всем Джону и позволить ему так легко обвести себя вокруг пальца? – возмущалась два дня спустя Одри, когда они с матерью сидели в зале нью-йоркского аэропорта перед вылетом канадского рейса на Торонто.
Отъезд миссис Эрроусмит был обставлен как нельзя более красочно: билет первого класса, букеты цветов...
– Не будь такой глупой, дочка. Твоему работодателю вовсе не удалось обвести меня вокруг пальца! – Твердые слова канадской провинциалки встряхнули Одри, и она сразу навострила уши. – Джон решил взять тебя под свое крыло, и я должна тебе сказать, что этот человек с первого взгляда вызвал у меня доверие.
– Но почему? – вскрикнула молодая девушка. – Почему?
– Потому что он относится к вымирающему поколению истинных джентльменов, моя дорогая девочка.
– Он становится истинным джентльменом, когда это ему выгодно!
– А Эллис – такая маленькая очаровашка! И я вижу, как она тянется к тебе. – Миссис Эрроусмит ласково улыбнулась дочери. – У тебя всегда был дар общения с малышами. Тебе не повредит пожить какое-то время в этом доме, доченька. По крайней мере ты сможешь нормально питаться и подкопишь деньги на новое жилье.
– Но ведь ты же знаешь, что я никогда не смогу снять дом, подобный дому Моррисонов. Я располагаю лишь скудными финансовыми возможностями...
Время шло, и Одри могла убедиться, что Джон был верен своему слову. Алберта по-прежнему забирала Эллис из школы. В самый первый вечер появления Одри в доме Моррисонов Алберта спросила ее, когда та будет заниматься с девочкой, чтобы им согласовать график «посиделок». Но Одри с этого момента отказалась считать время, которое она проводила с Эллис, «рабочими часами» за дополнительную оплату.
Столь же твердо она отказывалась и от предложений Джона подбрасывать ее по утрам в машине на работу. А он, в свою очередь, так же твердо повторял эти предложения каждое утро. Обычно он отъезжал от дома минут без десяти семь, но извещал ее об отъезде заранее, примерно за час до включения двигателя, так чтобы она успела полностью собраться.
В офисе поведение босса полностью соответствовало всем канонам профессиональной этики. Как бы долго ни затягивался рабочий день, он никогда не переступал порог частной территории своей секретарши.
А она и впредь не намеревалась допускать его вторжения в свою частную жизнь.
В общей сутолоке жизни Одри чуть не забыла о рождественском спектакле с участием Эллис. О нем напомнила ей сама девочка перед уходом в школу утром того дня, когда должно было состояться представление.
– Надеюсь, ты не забыл, что сегодня после обеда у твоей дочери состоится важное мероприятие? – сказала она Джону в этот же день уже на работе. – Школьный спектакль с ее участием. Думаю, она очень расстроится, если ты не придешь на него. Я специально не внесла в твой рабочий график после часа тридцати никаких встреч и совещаний... Мы должны выехать домой не позже трех, чтобы успеть переодеться.
Они приехали домой как раз в то время, которое было рассчитано Одри, и успели без спешки переодеться. Она надела темно-зеленую юбку, пушистый свитер цвета морской волны и высокие коричневые сапоги – вещи, которые ей удалось приобрести уже после того, как она стала личной секретаршей Джона. Тщательно расчесав волосы, Одри закрепила их с обеих сторон черепаховыми заколками и испытала огромное удовлетворение, когда услышала искренний комплимент мужчины:
– Ты выглядишь блестяще!
Блестяще прошел и спектакль. Эллис безукоризненно прочитала наизусть текст своей героини, а мальчики и девочки, переодевшиеся в животных и деревья, тоже прекрасно справились со своими ролями.
После представления Джон, Одри и Эллис заглянули в кафе и быстренько перекусили. Когда возвращались в такси домой, новоиспеченная актриса безостановочно тараторила обо всем подряд, и ее няня всем нутром чувствовала, что девочка испытывала глубокую радость прежде всего оттого, что на спектакль пришел отец.
Когда они добрались до дома и Эллис улеглась спать, Джон с Одри уединились на кухне, вскипятили кофе и предались воспоминаниям о прошлом. Такое вдруг пришло настроение. Одри неожиданно упомянула жену Джона. И тут же подумала о том, что он, скорее всего, не станет говорить о ней. Но Джон стал рассказывать о своей покойной жене самым подробнейшим образом, начав с того, что когда они увидели друг друга в первый раз, то сразу почувствовали взаимную симпатию.
– Но трудно сказать, – сказал он, – переросла ли в конце концов наша юношеская влюбленность в нечто большее?.. Уверяю тебя, что обычно я не утомляю знакомых подробностями о своей частной жизни, но сейчас... Одним словом, у нас закрутилось все очень быстро, и не прошло года, как Луиза забеременела. Теперь, оглядываясь назад, я задаюсь вопросом: так ли хорошо мы знали друг друга, чтобы пожениться?
– Почему тебя мучает сейчас этот вопрос?
– Она просто обезумела, когда узнала, что забеременела, – сказал Джон. – Беременность не входила в планы наших отношений, и она просто пришла в ужас оттого, что пора вечеринок в ее жизни закончилась. Ее также привели в отчаяние изменения в физических очертаниях тела. Я всегда полагал, что состояние беременности вызывает у женщин положительные эмоции.
– Вероятно, не у всех. У меня такое состояние наверняка вызвало бы положительный рефлекс. – Одри мечтательно улыбнулась. – Я представляю, как это может быть чудесно – ощущать внутри себя живой плод и ждать, когда он выйдет наружу...
– Именно таким я и предполагал твое отношение к беременности...
За окном подул ветер, и они услышали хрупкое шуршание сухих листьев.
– В тебе все еще остается что-то от девочки, и в то же время ты уже совсем взрослая девушка...
– Девочка и одновременно девушка? Что это значит? – спросила Одри и расхохоталась.
– Иными словами, ты... очень сексуальна.
Сексуальна. И очень.
И это произнес мужчина, сидящий напротив нее за столом. Так близко... Их лица разделяли всего несколько дюймов. Она закрыла глаза и слегка потянулась к нему, чтобы их губы могли слиться в трепетном поцелуе.
8
Этого момента Одри ждала много месяцев. И он, их первый поцелуй, пришел к ней, как взрыв бомбы замедленного действия. Тихий, затяжной, засасывающий... Язык Джона ласково, нежно проникал в ждущие глубины ее приоткрытого рта, а она все безумнее млела и все сильнее прижималась к нему всем телом. И вдруг их объятие прервалось, губы разъединились, он отпрянул от нее... Одри бросило в дрожь.
Как он мог остановиться? Она открыла глаза и увидела, что он не мигая смотрит на нее.
– Что? В чем дело? Что произошло? – пролепетала она.
Он осторожно прикоснулся одним пальцем к ее губам и сказал:
– Нам надо поговорить об этом.
Поговорить? Разве в такие минуты можно о чем-то говорить?
– Но зачем? – вскрикнула она. – Зачем надо говорить об этом?
Он уселся на стул и заложил руки за голову.
– Послушай. – Одри готова была расплакаться, она едва-едва сдерживала себя. – Если ты не хочешь... если я не возбуждаю тебя, тогда какой смысл?..
Если бы он действительно хотел ее так же, как хотела она его, ему вряд ли взбрело бы в голову прервать их первый поцелуй и заговорить о необходимости какой-то беседы на любовно-сексуальную тему.
Она встала, и он спокойно сказал:
– Сядь, Одри.
– А если я не сяду? – бросила она ему в ответ и настолько сильно вцепилась в край стола, что ее пальцы побелели. – Что ты тогда сделаешь со мной? Снова усадишь меня за кухонный стол и начнешь орать на меня?
– Именно это я и сделаю!
Девушка рванулась в другой конец кухни, подальше от этого невыносимого человека. И вдруг застыла на месте. Ее неожиданно поразила мысль о том, что чувства, которые она испытывает к Джону Моррисону, несравнимы с теми, что обуревали ее, когда она встречалась с Виктором Блэквудом. То, что она ощущала сейчас по отношению к Джону, было гораздо сильнее, глубже и естественнее, потому что она... Господи, да она по-настоящему влюбилась в него!
В ее горле застрял комок. Зеленые глаза жадно уставились на мужчину, который вызывал в ней дикое, нестерпимое желание оказаться с ним в постели. Даже вопреки ее твердым намерениям вступить в сексуальные отношения только после законного брака.
Она была так ошеломлена этим открытием, что даже не сразу заметила, что Джон вплотную приблизился к ней. Одри стояла как вкопанная, осознавая, что любая попытка физического противодействия с ее стороны обречена на провал.
– Ну давай, говори же, если хочешь что-то сказать мне! – услышал он ее твердый голос.
– Но только не здесь.
– Почему? Какая разница, где говорить?
– Лучше в гостиной.
Он не дал Одри времени для ответа и увлек ее за собой.
В гостиной было темно, но Джон не стал включать верхний свет и, не отпуская ее руки, зажег лишь настольную лампу. Затем усадил девушку на диван и сел рядом, разжав наконец руку, которая удерживала это строптивое создание. Теперь ей ничто не помешает в любой момент покинуть гостиную. Если захочется.
– Почему бы нам просто не забыть о том, что только что произошло? – предложила Одри и уставилась на пламя, полыхавшее в камине.
– А какой нам смысл забывать об этом?
– Мы оба взрослые люди, а взрослые должны быть в состоянии справляться со своими ошибками.
– Ты полагаешь, – сухо заметил Джон, – что я считаю это ошибкой?
– А разве нет? – Одри резко повернулась к нему и уставилась ему в глаза. – Тогда почему ты остановился на полпути? – Она зло рассмеялась и саркастическим тоном добавила: – Ты хорошо знаешь, как убивать страсть.
– Неужели? Судя по моим ощущениям, моя страсть еще жива и даже очень.
– Этому трудно поверить.
– Тогда убедись в этом сама, – сказал он и, взяв руку Одри, неожиданно приложил ее к своему животу.
Твердое, длинное вздутие под элегантными брюками убедило ее в верности его слов. Мужчина находился в состоянии наивысшего возбуждения. Одри бросило в жар, по телу побежали сладостные мурашки, когда она услышала его слова:
– Ты хочешь заняться со мной любовью, не правда ли, мой дорогой рыжик? Я чувствую это. Знаю. И мне тоже хочется заняться с тобой любовью. Но если мы поддадимся порыву и совершим это только один раз, мне будет недостаточно. Я хочу испытать с тобой наслаждение тысячу раз!
Откровенные слова мужчины внесли полную сумятицу в ее мысли, и Одри с трудом удалось сосредоточиться, чтобы уловить смысл его рассуждений.
– Ты хочешь сказать, что намерен вступить со мной в любовную связь? – прошептала Одри.
– Не просто в любовную связь. Я хочу, чтобы нас соединили гораздо более тесные узы.
На секунду она подумала о браке с Джоном Моррисоном, и вмиг ее охватило беспредельное ликование. Делить с ним недели, месяцы, многие годы любви, иметь от него детей и каждую минуту с наслаждением осознавать, что они, как два дерева, чьи корни переплелись навеки, никогда уже не расстанутся до конца жизни – о каком другом еще счастье она могла мечтать?
– Я хочу, чтобы мы стали любовниками, – сказал он.
– Любовниками? И на какой же срок?
– На этот вопрос я не могу ответить с ходу, Одри. – Он говорил тихим, ласковым голосом. – Я не могу и не хочу давать тебе скоропалительные обещания о семейном благополучии и счастье на всю жизнь, да и ты сама вряд ли согласилась бы принять их безоговорочно.
После этих слов ликование мгновенно погасло в ней, и на смену ему пришло совсем иное состояние души – сокрушительное разочарование и полная опустошенность. Она закрыла глаза и безучастным голосом произнесла:
