Текст книги "Время страстей"
Автор книги: Хэдер Позессер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
Ошеломленная, она застыла, глядя на него, стараясь сдержать слезы, готовые хлынуть из глаз.
– Я думал о том, чтобы тебе с Шеннон перебраться в Лондон, пока здесь все не кончится. Я имею некоторое влияние на Куонтрилла, но боюсь, моего влияния на янки маловато. Это опасное место…
– Уходи! – проговорила Кристин.
– Кристин?..
– Возвращайся к своим проклятым конфедератам! – выкрикнула она. – Я уже сталкивалась с янки и благодарна им, они были со мной поразительно вежливы.
– Кристин…
– Мне и здесь хорошо! Клянусь! Нам здесь хорошо.
Он постоял молча, потом накинул мундир на плечи и надел шляпу.
– Кристин…
– Ты уберешься отсюда или нет? Тебе не нужна моя жалость, ты хочешь моей ненависти! Ну, так получай ее! Уходи!
– Как знаешь, Кристин!
Он снова подошел к кровати и прижал ее к своей груди. Она хотела вырваться, хотела сказать ему, что готова и в самом деле возненавидеть его. Но он снова покидал ее, снова уходил на войну. А она боялась войны. На войне слишком часто убивают…
И она ответила на его поцелуй со всей страстью, какую испытывала к этому человеку. Она старалась запомнить каждое свое ощущение. Ведь он снова уходит…
Потом он оторвался от нее, глаза их встретились, и он очень медленно и бережно уложил ее на кровать.
Они не сказали друг другу ни слова. Он легко поцеловал ее в лоб и вышел из комнаты.
Часть IV
ВНЕ ЗАКОНА
Глава тринадцатая
Июнь 1864 г.
Лучше бы он не появлялся в Канзасе.
Коул знал, что ему не следовало приезжать в Канзас. Разведывательная миссия в Кентукки – это одно. Оттуда он мог довольно легко перебраться в Вирджинию или в Мэриленд. Даже в Огайо с ним бы ничего не случилось. На востоке страны не так быстро вешают человека по подозрению в шпионаже. И не расстреливают человека на месте; во всяком случае, насколько Коул слышал, это бывает не так часто.
Ему никак не следовало приезжать в Канзас.
Но положение южан было критическим. Генерал Ли потерял Джексона Каменную Стену. Бесконечно много людей погибло. Смертельно ранили Джеба Стюарта, именно его смерть явилась самой серьезной потерей. Коул вспоминал их дни в Уэст-Пойнте, вспоминал их совместные проделки во время поездки на Запад. Незадолго перед смертью Джеба умерла его маленькая дочь. Рассказывают, когда он умирал, то с улыбкой ждал, когда встретится с ней на небесах. Его похоронили на Голливудском кладбище. Коул побывал на его могиле. Коулу не верилось, что Джеймс Юэл Браун Стюарт, его друг, отважный кавалерист, мертв. Коул навестил Флору, жену Джеба, погоревал с ней о потере. Нелегко пришлось этой женщине. Муж был генералом Армии Конфедерации. А отец – генерал армии юнионистов…
Коулу снова пришлось отправиться в путь, на этот раз вести переговоры с индейцами племен чироки и чокто, которых нужно было убедить воевать на стороне Конфедерации. Войска юнионистов приближались к Ричмонду, и генералу Ли во что бы то ни стало нужно было защитить столицу.
Из Вирджинии Коул отправился в Теннесси, там он получил приказ присоединиться к воинской части своего брата. Петля все туже и туже затягивалась на шее Конфедерации. Джону Ханту Моргану удалось бежать из плена, и теперь ему нужна была информация о войсках юнионистов, посланных в Кентукки и Теннесси из Канзас-Сити. Коул отправился на это задание только по одной причине – чтобы оказаться поближе к Кристин. Ему не обходимо было встретиться с ней. Они так давно не виделись и расстались не слишком красиво. Он получил от нее несколько писем – немногословных, коротких записок; она сообщала, что у них все хорошо, что та часть Миссури, где расположено их ранчо, находится под контролем юнионистов и потому ему лучше держаться подальше от их мест, чтобы избежать неприятностей.
Джейми и Малакай получали от нее куда более пространные и теплые письма, но и в них Кристин сообщала не слишком много. Все письма были похожи одно на другое. Кристин вспоминала какой-нибудь смешной случай из жизни, желая повеселить братьев, заканчивались же письма всегда одинаково – словами о том, что она молится за них. О том, что Шеннон увлечена капитаном Элсвортом и переписывается с ним, Кристин, конечно же, не смогла умолчать. Она находит его очаровательным и достойным джентльменом. Он янки, но Кристин была уверена – семья забудет об этом, когда война закончится. Все они должны забыть о том, что разделяло людей во время войны, ради того, чтобы жить.
Коул вовсе не был в этом уверен. Существовала часть его прошлого, которую он не мог и едва ли когда-нибудь сможет забыть, пока не отомстит. Он не успокоится до тех пор, пока не умрут «красноногие» бандиты, которые сожгли его дом и убили его жену. Не сможет жить спокойно, каким бы сладким ни было искушение.
Он сидел в дальнем углу салуна, низко надвинув на лоб шляпу, потягивал виски и прислушивался к разговорам. Он довольно быстро узнал, что лейтенант Биллингсли переведет отряд в восемьсот человек из Канзаса в Топело, а затем в Кентукки на следующей неделе. В салуне было полно молоденьких солдат-юнионистов, совсем мальчиков, еще не узнавших суровость войны в полной мере. К каждой группе новобранцев были приставлены один-два солдата постарше. На Коула никто не обращал внимания. На нем были хлопчатобумажная рубашка и штаны из грубой ткани, жилет из воловьей кожи. Кое-кто из посетителей поинтересовался, почему он не в военной форме. У Коула наготове была история о том, что он едет домой после ранения в битве при Шилоу. После такого признания ему прислали бутылку виски. На всякий случай Коул еще глубже надвинул на лоб шляпу и продолжал слушать. Он узнал все, что ему было нужно, теперь пора уходить. Он хочет повидаться со своей женой.
Его жена…
Теперь он может это сказать. И только изредка печаль накатывает на него. Его жена… Его жену убили, и он женился во второй раз – на маленькой злючке с золотистыми волосами.
И вот выясняется, что ей все известно. Проклятый Эмери! Он не имел права ей рассказывать. Теперь он никогда не узнает… никогда не узнает, каковы на самом деле ее чувства. Н-да… Война – не слишком подходящее время, чтобы жениться. Коул мог по пальцам пересчитать, сколько раз виделся с Кристин, он злился на нее, но всегда восхищался ее мужеством.
Прошло время, и он понял, что она нужна ему.
Как воздух. Как вода. Как сама земля. Она необходима. Когда ее не было рядом, его все еще мучили ночные кошмары, но время медленно залечивало раны. Все чаще теперь ему снилась Кристин, ее мягкая улыбка, большие блестящие глаза.
Она ему небезразлична – этого Коул не отрицал. Просто боялся привязаться к ней. Еще больше он боялся, что она станет испытывать к нему жалость. Одна мысль об этом приводила его в ярость. Он уже было, решил, что никогда больше не увидит ее, вот только кончится война. Но стоило подумать об этом, как его охватывала паника. Он всем сердцем хотел вернуться на этот маленький клочок земли на границе Миссури, где просто сможет быть с ней, прикасаться к ее лицу, рукам…
А если он и вернется, что хорошего, мрачно размышлял Коул, может из этого получиться? Он никогда не остановится. До тех пор, пока один из них не умрет. Он – или Фитц. Может быть, и не его выстрел убил жену Коула, но Фитц организовал налет на его ранчо. За несколько месяцев, что Коул участвовал в рейдах с Куонтриллом, ему удалось встретить людей, которые были тогда с Фитцем.
Но он никогда не встречался с самим Генри Фитцем.
Внезапно ход его мыслей прервался. Что-то подсказывало ему, что он в опасности. Возможно, это был глухой стук каблуков новой пары блестящих сапог юнионистов по полу салуна, возможно, что-то витало в воздухе. А может быть, он так долго жил рядом с опасностью, что научился различать ее запах?
Нет, ему ни при каком условии не следовало появляться в Канзасе.
Не то чтобы при нем не было оружия. Он вооружен. А у этих бедных юнцов в салуне допотопные ружья, заряжающиеся с дула. Вероятно, он мог бы уложить дюжину, если не больше, прежде чем мальчишки успеют понять, в чем дело. Но он не хотел убивать их. Он всегда ненавидел кровопролитие.
Коул решил уйти, моля Бога, чтобы вновь пришедшим в салун не оказался кто-нибудь, кто мог его узнать. Но едва Коул увидел лицо этого человека, сердце его упало. Его ровесник, судя по знакам отличия – лейтенант, темноволосый, с длинной бородой; морщины, изрезавшие его лицо, делали его суровым и указывали, что ему уже далеко за тридцать.
У каждого из нас за плечами длинные дороги войны, уныло подумал Коул. Он знал этого офицера. Курт Тейлор вместе с Коулом ездил в индейские поселения, тогда еще был жив Джеб Стюарт. Курт Тейлор был, как и Коул, выпускником Уэст-Пойнта. Они бок о бок много раз сражались с индейцами племени сиу. Но теперь они по разные стороны баррикады.
Когда Коул встал, Тейлор заметил его. Их взгляды встретились. Коул колебался. Он не собирался стрелять, пока Тейлор не схватится за оружие. Коул не привык убивать детей, а выстрели он, это бы означало именно убийство этих зеленых юнцов. Он посмотрел на мальчишек у стойки бара. Большинство из них и школу не окончили, когда в Канзас пришла война.
Тейлор, сделай же что-нибудь, мысленно молил Коул. Скажи хоть слово. Но тот будто застыл. Они стояли и смотрели друг на друга как завороженные.
Затем, к удивлению Коула, Тейлор приподнял свою шляпу.
– Привет! – сказал он и прошел мимо. Тейлор узнал его, Коул был в этом уверен. Он заметил, как блеснули глаза Тейлора. Но, по всей видимости, он решил не выдавать старого друга. Курт Тейлор прошел к стойке бара. Солдаты встали, приветствуя его, он скомандовал «вольно», и они вернулись к тому, что делали раньше, однако теперь чувствовали себя несколько скованно из-за присутствия офицера. Тейлор не обращал внимания ни на них, ни на Коула. Он заказал себе бренди, залпом выпил бокал и заказал еще. Затем повернулся и, облокотившись о стойку бара, окинул взглядом зал.
– Знаете ли, парни, – начал он, – сама война, служба в армии всегда мне казались делом благородным. Мы должны были защищать жителей Америки от индейцев. Мы должны были приглядывать за Мексикой, потом наши люди двинулись в Техас. Теперь наша великая страна разделена, мы воюем с наши ми братьями-южанами. А что нам еще остается? Мы военные и делаем то, что должны делать.
Он помолчал и осушил второй бокал бренди. Он не смотрел на Коула, хотя тот прекрасно понимал, что Тейлор говорит для него.
– Бушхокеры! – Тейлор сплюнул на пол. – И кровавые убийцы джейхокеры… То, что делают и те, и другие, одинаково мерзко. Мы видели этих джейхокеров… Они повернули половину Канзаса и Миссури против юнионистов. Мы потеряли, отдали Конфедерации людей, которые не владели рабами, не принимали участия в войне, мы их потеряли, потому что их ужасали действия джейхокеров. Отряд Куонтрилла появился после того, как Лейн и Дженнисон начали свои проклятые рейды.
– Извините… – начал было один из новобранцев.
– Нет, молодой человек! Я вас не извиню! – резко оборвал его Курт Тейлор. – Убийство есть убийство. И я слышал, что один из самых кровавых канзасских убийц сейчас находится здесь, в этом городе. Его имя Генри Фитц. Он думал, что сделает политическую карьеру, убивая миссурийцев. Он забыл, что в Канзасе есть благородные люди, которые никогда не смирятся с убийством женщин и детей, неважно, кто это делает: бушхокеры или джейхокеры. – Он пристально посмотрел на Коула и затем повернулся к нему спиной.
Он знал, что Коул не выстрелит в него. Не в его стиле стрелять человеку в спину.
Коул весь дрожал, он почувствовал зуд в руках. Он вообще не собирался вынимать оружие. Он хотел найти Фитца, вцепиться руками ему в горло и выжать из него жизнь.
– Еще бренди, бармен. Будьте осторожны, парни, не попадайтесь Фитцу под горячую руку. Он со своим отрядом расположился на Мейн-стрит, в конюшнях Маккинли. Их всего около дюжины, но все равно не стоит попадаться им на глаза.
Он поставил бокал на стойку, глянул искоса на Коула и вышел из салуна.
Через несколько минут Коул тоже покинул салун. Он пытался понять, зачем его старый товарищ по оружию устроил это представление? Для того чтобы Коул побыстрее убрался из города, или для того, чтобы остался? Коул, прищурившись, посмотрел на полуденное солнце и улыбнулся, затем отвязал лошадь и вскочил на нее. Эту кобылу ему дал Малакай, так Коул не вызывал подозрений: его коня здесь слишком хорошо знали.
Тейлор указал ему, где можно найти Фитца. На Мейнт-стрит.
Коул пустил лошадь шагом. Через секунду он уже ехал рысью, потом легким галопом, потом – галопом. Он несся мимо парикмахерской, банка, редакции газеты, магазинов. Он скакал мимо рядов аккуратных домов с палисадниками за белыми оградами, потом оказался на дороге, ведущей к фермам, расположенным за пределами города.
Вероятно, он взял правильное направление, потому что внезапно увидел прямо перед собой группу военных. Это были «красноногие», как их называли из-за цвета их форменных рейтуз. Рейдеры. Убийцы. Раньше их вожаком был Джим Лейн. Теперь сенатор Джим Лейн заседает в Вашингтоне, и даже Док Дженнисон, который принял командование над «красноногими» после Лейна, тоже делает себе карьеру. А бандой руководит Генри Фитц и сеет ужас среди невинных людей.
«Красноногие» приближались, и Коул пустил лошадь медленным шагом. Генри Фитц ехал верхом на пегой лошади в самом центре группы. Сузив свои маленькие темные глазки, он смотрел на дорогу, на Коула.
Коул продолжал ехать. Он должен это сделать. Должен убить Фитца. И возможно, сам умрет…
А будет ли сожалеть Кристин? – вдруг подумал он. Коул никогда не сомневался в ее благодарности, но сейчас он гадал, что она почувствует, когда узнает, что его застрелили на одной из дорог Канзаса. Будет ли она плакать по нему? Будет ли тосковать? Будет ли ругать его за бессмысленную смерть, за то, что оставил ее одну?
На мгновение он закрыл глаза. Он должен это сделать. Если хочет, чтобы у них с Кристин было какое-то будущее, он должен это сделать. Сейчас…
В этот миг он вспомнил пламя, отчетливо вспомнил потрескивание огня и кислый запах дыма. И вспомнил ее, бегущую к нему навстречу. Вспомнил, как коснулся ее, как она посмотрела на него, улыбнулась и закрыла навсегда глаза. Еще он вспомнил кровь, ее кровь, текущую по его рукам…
Я любил тебя! – кричало его сердце. Я любил тебя, Элизабет! Всем своим сердцем, всей душой.
И в этот момент он понял, наконец, что любит и Кристин тоже. Он должен похоронить прошлое, потому что хочет иметь будущее с Кристин. Он боялся полюбить снова. Он не хотел, чтобы новая любовь разрушила его память об Элизабет. Но теперь он знал, Элизабет не была бы против того, чтобы он любил Кристин, любил ее сильно в память об их с Элизабет любви.
Он остановил лошадь. «Красноногие» ехали легкой рысью, не ожидая ничего плохого от одинокого всадника. Но лицо Фитца, ехавшего в центре группы, было хмурым. Шапка глубоко надвинута на заросшее бородой лицо, глаза совсем скрылись в складках кожи.
– Будь ты проклят! – воскликнул Коул. Затем усмехнулся: – Так долго ехать до Канзаса, чтобы здесь погибнуть? А, парень? – И он потянулся за кольтом.
Коул действовал молниеносно. На войне быстрота реакции ценится на вес золота. А человек, одержимый жаждой мести, способен проявлять небывалую ловкость. Коул всегда знал, что однажды встретит этого человека.
И вот он его встретил. Блеснул кольт. Держа поводья в зубах, Коул сжал ногами круп лошади и ринулся прямо в центр группы «красноногих». Он видел, как рубашка Фитца стала пунцовой от крови, как он упал. Все остальное происходило для Коула словно в тумане. Он слышал крики людей, ржание лошадей, почувствовал, как пуля попала в его лошадь и та стала валиться под ним на бок. Он отскочил от упавшей лошади, выхватил свои винтовки и снова стал стрелять. Казалось, перестрелка длилась вечно.
Затем наступила тишина. Он огляделся, держа в каждой руке по винтовке со взведенным курком. Живыми остались трое. Они стояли, подняв руки вверх. Их лица ему ничего не говорили. Он не знал этих людей.
Коул поспешно вскочил в седло большой и мощной рыжевато-серой кобылы. Искоса поглядывая на троих «красноногих», он ударил каблуками по ее бокам. Выбор оказался неплохим. Лошадь рванула вперед, и Коул почувствовал силу этого животного, его скорость. Коул поскакал вперед, сердце бешено билось в его груди, кровь стучала в висках.
Он остался жив.
Но на подъезде к городу он увидел солдат. Ряды синих мундиров. По обе стороны дороги. Он замедлил ход. Свернуть было некуда. Все кончено. Они соорудят виселицу в центре города и вздернут его как бушхокера.
Внезапно Коул увидел Курта Тейлора, тот ехал прямо к нему.
– Послушайте, здесь на окраине города была какая-то перестрелка. Так что, путник, поспешите-ка отсюда и дайте военным делать свою работу.
Коул едва дышал, руки его тряслись. Тейлор подмигнул ему.
– Кто-нибудь должен сообщить Коулу Слейтеру, – сказал он, – что человек, который убил его жену, мертв, а еще – что сам Слейтер теперь вне закона в этих краях. Кто-то должен его предупредить, чтобы он поскорее отправлялся в глубь Южных штатов. Я-то знаю, что Слейтер не преступник, но есть многие, кто не служили с ним, как когда-то довелось мне, и потому считают, что ему место на виселице.
– Премного вам благодарен, сэр, – наконец проговорил Коул. – Если встречу его, непременно все передам.
И он поскакал сквозь ряды синих мундиров, не останавливаясь, не оглядываясь назад.
Вдруг он почувствовал, что у него по бедру течет кровь. Его ранили, а он даже не за метил. Впрочем, это не имело значения. Он не должен останавливаться. Нужно добраться до дома. Скоро ночь – хорошее время для передвижения.
Проехав с некоторое время, он понял, что за ним кто-то следует. Он быстро свернул с дороги, спешился и завел лошадь в кусты. Вскоре Коул увидел всадника. Когда всадник оказался прямо напротив, Коул выскочил из засады и набросился на него, свалив человека на землю.
– Проклятие! Коул Слейтер! Ты в своем уме?
– Тейлор!
Коул помог Тейлору встать.
– Вот сукин сын! – рассмеялся Тейлор и похлопал Коула по плечу. – Кто-нибудь тебе говорил, что Юг проигрывает войну?
– А что изменилось бы, если бы мне сказали? – ответил вопросом на вопрос Коул. – Я мало, чем способен помочь. – Он помолчал, потом усмехнулся. Курт, в самом деле, был замечательным другом. – Спасибо тебе. Спасибо за помощь. Я видел так много людей, готовых разорвать друг друга на куски. Для тебя, правда, важнее, чем цвет формы. Я не забуду этого, Курт. Никогда.
– Я не сделал ничего, что бы Бог не назвал правильным, – сказал Курт. – Ты убил его, Коул. Ты убил этого грязного ублюдка. Тебя теперь могут за это пристрелить, даже не пытаясь выяснить, почему ты это сделал.
– Да, знаю.
– Надеюсь, ты направляешься на юг?
– На восток, а потом на юг.
– Не задерживайся у границы слишком долго, – посоветовал Тейлор. – Даже чтобы взглянуть на своего парня. Майор Эмери сказал, чтобы я предупредил тебя, если встречу…
– Что? – Коул недоуменно вскинул брови. – Какого парня?
– Твоего сына, конечно, – ответил Тейлор. – Он родился в феврале. Как я слышал, отличный малый. Капитан Элсворт ездит туда часто и рассказывает, что оба – и мать, и ребенок – чувствуют себя прекрасно. Не помню точно, как его назвали, но Элсворт говорит, малыш крупный, здоровый и волосы уже такие, что многие девушки позавидуют… Коул, в чем дело? Ты что, ничего не знал? Только прошу тебя, не несись как сумасшедший, после того, что сегодня здесь случилось. Будь осторожнее. Слышишь, Слейтер? Большинство парней из Армии Союза убили бы меня, если б узнали, что я позволил тебе ускользнуть. Понял?
– Я буду осторожен, – ответил Коул.
Да, он будет осторожен. Он будет дьявольски осторожен. Ведь надо же кому-то задать Кристин трепку!
Почему она ничего не сказала ему?
Четвертое июля 1864 года выдалось жарким и влажным, ни ветерка. Для Кристин этот день был трудным. Слишком много надо было сделать, о многом подумать. Главное – выделить, что для нее самое важное, поскольку если беспокоиться о пустяках, так можно с ума сойти.
Но четвертое июля было особенно трудным днем.
Везде отмечали праздник. Солдаты-юнионисты салютовали из винтовок, фермеры устраивали фейерверки. Каждый оружейный выстрел напоминал Кристин, что ее муж мог встретиться с ее братом на поле боя в любой момент, что война на самом деле еще не закончена, что страна, празднующая свой день рождения, все еще разделена.
В воздухе стояла дымная завеса, шум не давал малышу уснуть, он капризничал. Кристин сидела с ним внизу, в гостиной, и Дэниел, сынишка Далилы, которому было почти три года, играл рядом, смеялся и строил малышу забавные рожицы. Затем Коул Гейбриэл Слейтер решил, что терпел довольно, он положил в рот один из своих пухленьких маленьких пальчиков и заревел в полный голос.
– И так целый день! – воскликнула Кристин. Она взяла ребенка и пошла с ним наверх. Далила, оторвавшись от шитья, посмотрела ей вслед. Шеннон молча перебирала клавиши спинета. Самсон покачал головой.
– Жаркие дни стоят, Господи, какие жаркие дни, – пробормотал он. – Скоро придут негры. Пойду отнесу им тушеного мяса.
Кристин присела на кровать со своим неугомонным сыном и расстегнула блузку, что бы покормить его грудью.
Она кормила мальчика и улыбалась, глядя, как он сжимает сосок с удивительной силой, и, как всегда при кормлении, ее охватила бесконечная нежность, она притянула его маленькое тельце ближе к себе. В последний месяц цвет его глаз изменился, они стали серебристо-серыми, совсем как у Коула. А волосы у него почти как у нее, только светлее. Ее мальчик красив, несомненно красив. Он родился десятого февраля. Она гладила его щечку и улыбалась, вспоминая тот день. Шел снег, и было очень холодно; она несла сено лошадям, когда почувствовала первые боли. Доктор Кавано не сможет приехать из города, ей тоже не добраться к нему. Пит ужасно расстроился, а Далила заверила ее, что пройдет еще немало времени, пока ребенок родится. Это ее успокоило.
Сколько времени прошло? Кристин показалось, что вечность. Какая несправедливость, думала она, мужчины уходят на войну, подставляя себя под пули, в то время как женщины в страшных муках рожают детей. Она металась и кричала, что ненавидит Коула Слейтера, равно как и вообще всех мужчин в мире. Если останется жива, клялась она, ни за что в жизни больше не будет рожать.
Далила прятала ухмылку и заверяла Кристин, что она обязательно останется жива и, вероятнее всего, родит еще с полдюжины детишек. Шеннон, влюбленная в капитана Элсворта, мечтательно заявила, что ни за что бы не стала причитать и жаловаться, если бы оказалась на месте сестры.
Когда боль отступила, Кристин улыбнулась Шеннон.
– Ты, в самом деле, любишь капитана Элсворта?
Шеннон кивнула, глаза ее заблестели.
– О Кристин! Он спас мне жизнь, поймал меня, когда я падала. Он вел себя как герой. О Кристин! Разве у тебя к Коулу не такие чувства?
Кристин задумалась. О да, ее сердце всегда радостно билось, стоило ей увидеть его. Она вспомнила его объятия, страсть и нежность. С каким-то трепетом вспомнила, как он порой смотрел на нее, как ласкал ее этот взгляд. Вспомнила высшее наслаждение…
Затем на память пришли его гнев и раздражительность, вспомнилось, каким холодным и отчужденным стал Коул, когда она попыталась расспросить его о прошлом. Он любил другую женщину, и хотя та женщина умерла, она всегда останется соперницей Кристин.
– Коул герой! – шептала Шеннон. – Кристин, как ты можешь забыть это? Он пришел сюда и спас нам жизнь! И если тебе кажется, что у тебя тяжелые роды, то… это Бог наказывает тебя за то, что не сказала мужу о ребенке!
Я хотела сказать, чуть не вырвалось у Кристин. Но как объяснить отчужденность Коула, стоило ей заговорить о несчастье, случившемся с его женой, как объяснить, что Коул вовсе не любит ее?
– Что он мог сделать? Идет война… – только и ответила она.
Страшная боль снова сжала Кристин, словно тисками, и она начала честить Коула. Шеннон лишь смеялась.
Кристин родила малыша на рассвете. Когда он лежал у нее на руках, красный и пронзительно кричащий, Кристин поняла, что до сих пор никогда не испытывала такую любовь и такую нежность. И она истово молилась, чтобы отец ее ребенка был жив, чтобы он вернулся домой, и они были бы все вместе. Она клялась, что никогда не станет задавать ему вопросы, на которые он не сможет ответить, и не станет просить у него то, что он не готов ей дать…
Кормить ребенка было самой большой ее радостью. Кристин забывала обо всем, забывала о войне и даже о том, что отца ее ребенка, может быть, уже нет на свете. Она любила серьезные глаза малыша. Она перебирала его крохотные пальчики на руках и ногах и думала о том, как замечательно он набирает вес и какой он большой. Когда вырастет, наверняка будет такой же статный, как его отец. Милая мордашка с маленькой ямочкой на подбородке. Кристин гадала, есть ли у Коула на под бородке такая ямочка, ведь Коул всегда носил бороду.
Далила предупредила, чтобы Кристин не кормила Гейба, как они называли мальчика, долго одной грудью. Тогда ребенок не захочет сосать другую грудь, и у Кристин начнутся неприятности с молоком. Она осторожно оторвала его от левой руки, посмеиваясь над его явным неудовольствием.
– О небо, да ты еще более требовательный, чем твой отец! – сказала Кристин мальчику, качая его и поглаживая по спинке. И вдруг она почувствовала, что они не одни в комнате. Она была так поглощена своим сынишкой, что не заметила, как открылась и закрылась дверь.
Какое-то странное ощущение заставило ее обернуться. Коул стоял и смотрел на нее. Кристин чуть не задохнулась.
Ее герой.
Он был одет в полную униформу серого цвета с золотыми нашивками, палаш опасно выглядывал из ножен. Он похудел. Лицо его было мертвенно-бледным, а глаза… глаза жгли ее жарким огнем.
– Коул! – прошептала Кристин, соображая, сколько же времени он тут стоит. Она вдруг покраснела – неважно, что он отец ее ребенка, она почувствовала себя из-за его присутствия как-то неловко.
Он подошел к ней – и неожиданно для самой себя Кристин отшатнулась. Он потянулся к ребенку – она прижала мальчика к себе. Тогда он заговорил хриплым, срывающимся голосом:
– Господи, Кристин, дай его мне.
– Коул…
Кристин положила ребенка так, чтобы Коул мог взять его. Она стала судорожно застегивать блузку, но он не смотрел на нее. Взгляд его был устремлен на ребенка. Ей хотелось броситься ему на шею, обнять его. Прошло столько времени с их последней встречи. Но он казался ей таким чужим…
Он вел себя так, словно ее не было в комнате. Положив плачущего ребенка на спинку, Коул распеленал его, чтобы увидеть полностью. Кристин могла ему сказать, что Гейб красивый и здоровый ребенок, что все у него в порядке, но она молчала. Она знала, что Коул сам должен в этом убедиться. Внезапно Кристин засомневалась: может, следовало написать ему о сыне? Но что бы из этого вышло? Он все равно не смог бы приехать. Ведь ему здесь грозит опасность. Коулу не стоило появляться здесь и сейчас. Вокруг слишком много юнионистов. Но в этом ли истинная причина ее нежелания сообщать о сыне? Тогда, в ту их последнюю встречу, она скрыла это, поскольку решила, что безразлична ему…
Гейб перестал плакать и поднял глазки на отца. Он изучал лицо Коула так же серьезно и осознанно, как его отец. Мальчик лежал теперь совершенно спокойно. Затем он, видимо, решил, что с отцом побыл достаточно. Ему нужна была мать. Он поднял свои полненькие ножки, засучил ими, сморщил личико и громко закричал. От его крика Кристин встрепенулась, теплая волна захлестнула ее грудь, пятна молока выступили на блузке, которую она слишком туго запахнула. Коул снова завернул сына в пеленку, поднял его и прижал к груди. Кристин протянула к нему руки:
– Пожалуйста, Коул, дай его мне. Он… он голодный.
С минуту Коул колебался, глядя на нее тяжелым взглядом. Потом протянул ей ребенка. Кристин наклонила голову. Ей захотелось, чтобы Коула здесь не было, но, если он уйдет, напомнила она себе, его могут убить. Она покраснела, вспомнив, как провели они ту ночь, после которой она забеременела. И, дотронувшись до щечки ребенка, распахнула блузку, и маленький рот снова принялся сосать ее грудь. Малыш сосал и чмокал. Кристин чувствовала, что не может поднять глаза, хотя знала: Коул смотрит на нее.
Они молчали, в комнате слышно было только причмокивание мальчика. Потом оно стихло, Гейб задремал. Закусив губу, Кристин встала и уложила его в кроватку, которую Самсон достал с чердака. И все время она чувствовала на себе взгляд Коула.
Но до сих пор он не дотронулся до нее, не заговорил с ней. Он стоял у кроватки и смотрел на ребенка, потом наклонился к нему. Кристин едва сдержалась, чтобы не запротестовать. Она видела, как длинные пальцы Коула нежно коснулись щечки мальчика. Кристин начала застегивать пуговицы блузки, затем вспомнила о мокрых пятнах от молока и поняла, что этот ее жест выглядел глупо. Снова краснея, она поспешила переодеться в другое платье, но Коул, казалось, ничего не замечал. Кристин подумала, что ей лучше уйти и оставить его одного, но, едва она направилась к двери, он тут же повернулся к ней, и она поняла, что он наблюдал за каждым ее движением.
– Ну, и куда же ты уходишь?
Он произнес это тихо, но в голосе его слышались гнев и угроза.
– Я подумала, что ты хочешь есть.
Он молча смотрел на Кристин. Затем подошел и с силой сжал ее руки.
– Черт возьми, Кристин! Ты же знала! Знала и не сказала мне! Как ты могла скрыть такое?
Кристин попыталась высвободиться, но не смогла. В глазах Коула она видела непреклонность.
– Какое ты имеешь право!.. – Она задыхалась от негодования. – Приезжаешь, когда захочешь… Ты, может быть, чувствуешь свою ответственность передо мной…
– Я приезжаю сюда, когда могу прорваться! – оборвал он ее. Кристин откинула голову назад, в глазах заблестели слезы, но она смотрела прямо на него. – Леди, разве вы не знаете, что идет война?! Я сделал все, что было в человеческих силах, я все дал тебе…
– Нет! Нет… ты не дал мне всего! Ты ни когда не давал мне даже маленькую частицу твоего…
– Я был на волосок от смерти! Столько раз подвергался опасности. Меня могли убить, а я так бы и не узнал, что у меня есть сын!
– Пусти меня!
– Нет!
– Пожалуйста!
Он был так близко. Кристин чувствовала жар его тела. Ей хотелось коснуться его лица и разгладить темные круги вокруг глаз, хотелось заполнить пустоту его сердца. Ей хотелось увидеть страсть в его глазах. И снова теплая волна захлестнула ее грудь – теперь причиной этого был не ребенок, а Коул. Она желала его. Хотела, чтобы он любил ее.
– Пожалуйста! – тихо повторила Кристин. Она была так рада его видеть, рада, что они снова вместе, хотя вокруг буйствует война. – Я собиралась рассказать, когда ты был здесь, но мы поссорились из-за майора Эмери, из-за того, что он все мне рассказал. Мистер Коул Слейтер не мог этого вынести! Ты человек, Коул, и, конечно, тебе может быть больно! И я, должно быть, тоже обидела тебя, потому что могла, сама того не зная, разбередить твои раны. То, что случилось с тобой, действительно ужасно…
