Текст книги "По эскалатору вниз"

Автор книги: Ханс-Георг Ноак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

2

Когда у него потерялся ключ – в палой листве и тумане, – дома никого не оказалось. Он повесил школьную сумку на ручку двери и еще раз проделал весь путь, шаг за шагом, просеивая туман, тщательно исследуя листву. Нашел грош, дырявый мяч, записную книжку с незаполненными страницами, только не ключ. Вернулся назад, но дверь была заперта. Иначе и быть не могло: время еще обеденное, мама должна вернуться лишь вечером, а отец уже два года не появлялся вовсе.

На конфорке стояла сковородка с нарезанной картошкой, кусочками сала, комком маргарина. Рядом наверняка лежала записка: «Залей яйцом» или: «В холодильнике селедка в маринаде». Это и была еда, которой можно перебиться до вечера; только встретиться голодный желудок Йогена и жареный картофель не могли: дверь оставалась запертой.

За найденный грош он получил в булочной на углу бутерброд, сливочную карамель и медный пфенниг – не много для урчащего желудка. К тому же ноябрьский туман пробрался в бутерброд и сделал его клеклым.

Йогену запрещалось приводить домой школьных приятелей, поэтому сейчас ему самому пойти было не к кому.

Он сел на лестницу и уставился на дверь. Толку от этого чуть. По лестничной клетке гулял сквозняк, до вечера – целая вечность.

Госпожа Хеннингс из квартиры напротив наверняка не сказала бы «нет», попроси он разрешения переждать у нее и сделать домашнее задание. Но уж лучше остаться здесь, на лестничном сквозняке. Соседка тараторила бы и тараторила, она бы его сразу же отправила на поиски ключа и дала при этом уйму советов, как его лучше найти. На нервы действовала и ее сюсюкающая приветливость, которая для пятилетних девочек, возможно, и в самый раз, а для тринадцатилетнего парня обидна и даже оскорбительна.

Йоген встал и вприпрыжку побежал вниз по лестнице – ему пришла в голову спасительная идея. Если он сейчас не спеша побредет по городу, разглядывая киноафиши и загадывая желания на рождество перед витринами магазинов, то как раз к двум часам доберется до молодежного центра отдыха, где можно неплохо провести время до вечера. Сам он там еще не был – одноклассники рассказывали.

До молодежного центра было довольно далеко.

Ноябрьский туман слезился изморосью, еще не решавшейся сгуститься до первого снега. Сырость тяжело разлилась в атмосфере, так что бродить по улицам было мало радости. Даже витрины выглядели хмуро, без того блеска, который сам собой подразумевался на рождество.

Около двух Йоген оказался перед стеклянной дверью молодежного центра отдыха. Внутри, в вестибюле, уборщица мыла пол. Она посмотрела на Йогена и замахала на него руками, будто хотела отогнать или как минимум дать понять, чтобы он не входил, хотя дверь все равно была заперта. Йоген ждал, поеживаясь от холода.

Ровно в два пришел какой-то мужчина. Он уже собирался отпереть дверь, но заметил стоящего у дверного косяка Йогена и спросил:

– Ты сюда?

– Угу. – Йоген кивнул.

– В таком случае тебе сегодня не повезло.

– А почему? Я в дом к себе попасть не могу, понимаете, ну, я и подумал…

– Приходи в любой другой день, мальчик, это только сегодня закрыто – в порядке исключения. У нас тут совещание районного актива по работе с молодежью. Когда народу битком, то шум очень мешает. А завтра приходи. Мы каждому рады, мы ведь для вас и существуем.

Мужчина зашел внутрь, запер за собой стеклянную дверь и кивнул Йогену. Вообще-то он ему очень понравился, да и дом выглядел шикарно.

Наверно, и в самом деле стоило захаживать сюда время от времени.

Но куда же теперь?

Надо было убить целых четыре часа, а непогода делала их еще длиннее. Почему-то из-за сырого тумана особенно стыли коленки.

На берегу водоема догнивала палая листва, на аллее Гёте стояли в лужах припаркованные машины.

В тумане проступили огни универмага. Йоген ненадолго задержался на железной решетке у входа. Теплый воздух топорщил штанины, пузырил спортивную куртку. Это была первая приятная минута за весь день.

Мимо, хихикая, протиснулись девочки. Толстая женщина с двумя хозяйственными сумками обругала Йогена: он загородил ей путь. Крутящиеся двери находились в непрерывном движении.

Йоген шагнул внутрь. Там было светло и тепло. Яркие разноцветные шерстяные варежки, горкой сваленные на прилавке, напоминали о приближении зимы.

Конфеты, к которым самому можно подобрать начинку, модные украшения, фотоаппараты, бинокли. По проходам с сумками и пластиковыми мешочками расхаживали женщины, вперив взгляд в очередную цель. Другие слонялись бесцельно, в нерешительности. Наверное, сами еще не знали, что им захочется купить в следующую минуту, или ничего не собирались покупать, а просто наслаждались тем, что здесь сухо и тепло. Так же, как и Йоген. Мужчина в белом халате с пеной у рта доказывал обступившим его покупателям, что перед его новым чистящим средством не устоит ни одно пятно, – при этом он энергично растирал и демонстрировал какой-то лоскуток.

Эскалатор доставлял людской поток на верхние этажи. Йоген поплыл наверх, вдыхая сырой аромат оказавшегося перед носом шерстяного пальто. Второй этаж. Разноцветные ткани. Третий этаж. Товары для дома, пластинки, электротовары, игрушки.

Вверх, вниз, вверх…

Гора конфет не таяла, несмотря на то что десятки рук непрерывно рылись в ней, пригоршнями накладывая конфеты в пакетики. Их все равно оставалось там тысяч десять. А то и больше.

Йоген пошарил в кармане, ища пфенниг. Сто граммов – сорок пфеннигов. Несложная арифметика: если за сорок пфеннигов можно купить сто граммов, сколько граммов получишь за один пфенниг? Два с половиной. Весит ли одна конфетка два с половиной грамма? Или больше? Определить это было трудно, даже взвесив конфету в руке. Разве что… приблизительно…

Йоген положил пфенниг на деревянный выступ прилавка, сунул руку с конфетой в карман и сделал несколько быстрых шагов, потом медленно побрел дальше.

Начинку покрывала тонкая оболочка. Конфета буквально растаяла на языке. Вкусно, ничего не скажешь, но что такое одна конфета для урчащего от голода желудка!

У стойки, где можно было прослушать пластинку, все места оказались заняты.

Одновременно на сорока – пятидесяти телеэкранах беззвучно шевелил губами министр. Когда он сопровождал свои неслышимые слова выразительным жестом, казалось, будто сорок – пятьдесят министров выполняют групповые вольные упражнения.

Человек с бумагами присматривал за игрушечными машинками.

На первом этаже ни одного человека с бумагами заметно не было. Во всяком случае, рядом с конфетной горой. Сто граммов за сорок пфеннигов – стоило ли ради этого держать в магазине сыщика!

Медный пфенниг лежал на прежнем месте. Наверное, не очень-то принято рассчитываться таким вот образом, но не утруждать же, в самом деле, кассиршу из-за единственного пфеннига и одной конфетки. Ее кассовый аппарат звенел не переставая. Отвлечься она никак не могла. И мужчины, который приглядывал бы за покупателями поверх своих бумаг, тоже нигде видно не было.

Всего три конфетки – от десятитысячной горы не убудет. Кроме того, это не воровство, а кража небольшого количества съестного в целях немедленного употребления. Учитель очень четко объяснил, в чем состоит разница. На уроке государствоведения. В последнем свидетельстве об успеваемости у Йогена четверка. Гражданин наряду со многим другим должен также знать, когда он ворует, а когда крадет самую малость съестного в целях немедленного употребления – или как там это еще называется. Воровство начиналось самое меньшее со ста граммов, а то и с полкило. Все, наверное, зависело от степени голода того, кто решался что-либо взять. Ну а Йогену страшно хотелось есть. Таким образом воровством это наверняка не было, от силы – кража малого количества съестного в целях немедленного употребления.

– А мне одна будет?

Йоген резко обернулся. Парень был на голову выше и года на два-три старше.

– О чем это ты?

– Не обломится ли мне одна штучка?

– От чего?

– От конфет, которые ты сейчас спер. Только не надо сразу краснеть, приятель. Какие проблемы! Ты дашь мне одну, и дело с концом.

Йоген достал из кармана конфету, сунул в подставленную руку, развернулся и быстро зашагал прочь. Тот, другой, – за ним.

– Ну чего ты сразу понесся! Погоди, давай еще немного поболтаем. Ловко ты это проделываешь. Правда. Наверняка никто не заметил, кроме меня.

– Мне пора идти.

– Что ж, прекрасно, мне тоже.

Туман на улице сгустился. После магазинного тепла стало еще холоднее, Йоген шел, глядя себе под ноги и пытаясь не замечать идущего рядом незнакомца.

– Сигарету?

Мятая пачка «Реваль» покачивалась в такт шагам перед лицом Йогена. Он отрицательно мотнул головой.

– Мама не разрешает, да?

Йоген вытащил из пачки сигарету, сунул в рот и похлопал себя по карманам, словно хотел обнаружить там спички или зажигалку.

Выскочил язычок пламени. Незнакомец держал зажигалку так, чтобы Йоген мог ее разглядеть. На вид она из настоящего серебра с тисненым гербом города.

Если не втягивать дым слишком глубоко, можно не закашляться.

Сворачивать в очередную улочку смысла не было. Сигарета создавала ощущение общности.

– Чертовски холодно сегодня, – сказал тот, другой. – Не выпьешь ли пива за компанию?

– Денег нет.

– Какой разговор! У меня хватит. Пошли!

В небольшом погребке занят был всего один столик. Незнакомец прошел вперед, устремился к самому дальнему столику, махнул Йогену, сел.

– Два пива!

Официант принес две кружки, навострил карандаш так, будто собирался пометить знаками подставки для пивных бокалов, затем сунул его обратно в карман и протянул руку.

– Лучше сразу расплатись, Аксель!

– Может, ты думаешь, у меня пусто?

– Береженого бог бережет.

Аксель открыл портмоне, держа его так, чтобы Йоген мог видеть содержимое. Никакого сравнения с его медным пфеннигом! Официант взял пятимарковую монету, нырнул за стойку и вернулся со сдачей.

– Уж не ограбил ли ты банк?

– Да нет, за письменную по-латыни четверку получил. Мой старик в таких случаях всегда раскошеливается.

Йоген разглядывал плакат, висевший напротив. «Закон об охране молодежи в общественных местах» – гласила надпись на нем. Где-нибудь он должен был висеть. Таково предписание.

– Будь здоров!

Пиво было холодное и слегка горчило, но Аксель отхлебнул большой глоток, и тут уж Йоген не мог посасывать, как младенец. Да и, признаться, пить его было вполне приятно. Аксель сделал знак официанту: «Повторить!»

Собственно говоря, пиво не такое уж и крепкое. Когда месяца два назад, во время школьного похода, они удрали тайком с туристской базы, Йоген, как и другие, выпил три бутылки пива и потом почти ничего не заметил. Но тогда они поужинали, а кормили на турбазе просто здорово. Сейчас же от двух бутылок пильзенского пива на пустой желудок глаза застлала пелена, а в голове чувствовалось непривычное легкое кружение.

– Сигарету?

Если дым попадал в легкие, головокружение усиливалось.

– Приятель, да на тебе лица нет! Болит что-нибудь?

– Нет, нет, просто я еще не ел ничего!

– Эй, Макс, принеси жареной колбасы с соусом карри для моего друга!

Очень даже мило со стороны этого Акселя. Так ведь и денег у него уйма.

– Сейчас мне пора домой. Как у тебя завтра со временем? Кстати, мы еще не познакомились.

– Йоген.

– Аксель. Значит, до завтра, договорились? В три часа у эскалатора? Одному шляться – скука смертная.

– До завтра, Аксель, спасибо большое!

– Когда-нибудь ты будешь угощать!

Из-за потерянного ключа мама разнервничалась так, будто он был из чистого золота. Кроме того, она учуяла сигареты и пиво. Вечер был испорчен.

За последние два года мама резко изменилась. Раньше она была спокойной, тихой, порой до того тихой, что Йогену становилось жаль ее. Была она ласковой. По крайней мере до вечера, пока не являлся отец. Тогда в квартире повисало напряженное молчание.

После развода родителей все шло по-другому. Приготовления к этому шагу от Йогена тщательно скрывались. Он ни о чем не догадывался, совершенно ни о чем. И вот однажды, когда он вернулся из школы, мама все рассказала ему: отца в доме отныне не будет, но из-за этого мало что изменится, ибо в последние месяцы он и так не слишком обременял их своим присутствием. Они разошлись, и отец живет теперь в Штутгарте. Отныне им придется жить одним, но у них наверняка все сложится хорошо, ведь Йоген уже большой мальчик. И хуже, чем было, им, безусловно, не будет, потому что она собирается пойти работать, а поскольку оба они, в отличие от отца, капли в рот не берут, то наверняка смогут еще и на книжку откладывать.

Поначалу ему, одиннадцатилетнему мальчику, было очень непросто осмысливать новую ситуацию, но со временем все образовалось. Отец домой больше не приходил. Это и впрямь мало что меняло, а мама, особенно поначалу, была по вечерам не такой тихой, как прежде.

Без отца можно было обойтись. Он и раньше-то дома бывал крайне редко, а когда являлся, от него исходила нервозность, страх и угроза. На поверку не так уж и плохо, что родители развелись.

Йоген ночевал теперь в родительской спальне. Иногда, когда выключались ночники, они с мамой тихо разговаривали, и в темноте было гораздо проще рассказать о том, что днем не очень-то рвалось наружу. После развода все стало намного лучше.

Во всяком случае, в первый год.

Потом все постепенно изменилось.

Наверное, мама просто переработала. Утром она уходила из дома вместе с Йогеном, а возвращаясь вечером, еще готовила ужин и хлопотала по хозяйству. Видно было, что она почти всегда переутомлена. Даже Йоген не мог не замечать этого. Он очень хотел и старался помочь ей, что поначалу встречалось одобрительной улыбкой, но вскоре и это кончилось. Маме стало не возможно ничем угодить. Малейший промах вызывал приступ гнева. От помощи не было никакой радости, и, если предоставлялась возможность отвертеться, Йоген не упускал случая.

Разговоры в темноте стали редкими, а потом и вовсе прекратились, так как однажды вечером мама сказала, чтобы Йоген снова перебирался к себе в комнату. Йоген тогда первый раз обиделся. По-видимому, мама не хотела, чтобы он был рядом.

Прошло время, и ему даже нравилось, что он мог оставаться один в своей комнате. К тому же, когда становишься старше, хочется, чтоб тебя изредка оставляли в покое, чтоб ты мог побыть наедине с самим собой; и потом, есть вещи, которые никого не касаются, даже мамы, и о которых с ней не хочется говорить в темноте.

Для разговора теперь не находилось ни времени, ни удобного повода.

Потом мама как-то пришла не одна – с гостем. Он был широк в плечах, расположен к полноте и часто разражался самодовольным смехом. Поначалу он всякий раз приносил что-нибудь Йогену: плитку шоколада, кулек конфет, пакетик жвачки. «Маленькие подарки укрепляют дружбу», – говорил он при этом. А для него, хозяина продуктового магазина, не имевшего ни жены, ни детей, это и впрямь были маленькие подарки.

Иногда он заходил ненадолго и вскоре откланивался. Но иной раз оставался и после того, как Йоген отправлялся спать.

Вскоре мама ушла со своей прежней работы и поступила продавщицей в заведение господина Мёллера. Своего нового шефа она называла Альберт, и он все чаще засиживался у них по вечерам.

Ужины стали теперь не в пример обильнее, но Йоген по-прежнему недолюбливал этого Альберта Мёллера. Он как был, так и остался нежеланным гостем, но свои скупые улыбки мама теперь приберегала для него. Для Йогена же ничего не оставалось. Легко окоченеть, если тебя ни разу не согреет улыбка.

Зато Аксель улыбался. И время у него было. И поговорить с ним можно. О чем угодно. Он был очень уверен в себе, на все знал ответ. Хотя ему не исполнилось еще шестнадцати, он производил впечатление совсем взрослого человека.

И с Йогеном он держался абсолютно на равных, как мужчина с мужчиной. У него частенько водились деньги, и тогда он не скупился. Приятно было иметь такого друга, как Аксель.

Первую неделю в школе Йоген каждое утро думал о предстоящей после уроков встрече. Внизу у эскалатора.

Однажды Аксель сказал:

– Знаешь, я сегодня на мели. Ты бы не мог купить сигареты?

Йоген покраснел.

– Я ж без гроша. Думаешь, мать дает мне на карманные расходы? Она всегда одно твердит: «У тебя есть все, в чем ты нуждаешься, а карманные деньги лишь наводят на всякие дурацкие мысли». Как с сосунком обращается!

Аксель понимающе кивнул:

– У меня наоборот. Карманных денег дают сколько хочешь. Получается, что я обеспечен и никаких им забот. Но тут, как на грех, не хватило, понимаешь? И потом, все это время я за тебя платил. Что ни говори, теперь твоя очередь!

Йоген чувствовал себя ужасно неловко. Аксель был прав. Он всегда за все платил.

– У тебя это лихо получается, я же видел, как ты тогда с конфетами… Пошли, провернем в лучшем виде!

У сигаретного ларька Аксель попросил продавщицу показать ему зажигалку, долго крутил ее так и этак, выспрашивал, как она устроена, разглядывал следующую, потом еще одну, делая вид, что не знает, на какой из них сделать выбор. И все подстроил так, что продавщица вынуждена была держать в поле зрения сразу целую выставку зажигалок, разложенных перед Акселем. Когда же тот, пожимая плечами, и с извиняющейся улыбкой, отошел от ларька, у Йогена в кармане было уже две пачки сигарет.

– Ай да Йоген, настоящий ас!

– Я такого страху натерпелся, – с трудом переводя дух, прошептал Йоген, – если б меня кто засек…

Аксель с ходу отмел любые сомнения:

– Если бы да кабы! Во-первых, тебе еще нет четырнадцати, и никто тебе ничего не сделает. А во-вторых, мой предок – адвокат. Если что-то случится, он все уладит. Он не может себе позволить, чтобы его родной сын попал в переплет.

Угрызения совести растворились в табачном дыму. И Аксель был явно доволен; да ради одного этого можно было подрожать немного.

А ночью Йоген увидел сон. Будто он спускался на эскалаторе и вдруг заметил внизу у решетки служащего с пачкой бумаг в руках. Тот выжидающе смотрел поверх своих листков прямо на Йогена. Йоген повернулся на сто восемьдесят градусов и хотел побежать вверх по эскалатору, но ступеньки летели ему навстречу, а люди загородили проход; он не мог сдвинуться с места, его ноги переступали по одним и тем же ступенькам, а внизу поджидал мужчина с бумагами; Йоген повернулся к нему спиной и все-таки увидел во сне его самодовольную ухмылку: дескать, никуда не денешься, голубчик, от нас не уйдешь; потом он засмеялся раскатисто и сыто, как Альберт Мёллер.

Внизу у эскалатора собралась целая группа любопытных. Все с нескрываемым удивлением наблюдали за тем, как он пытался взбежать по движущейся вниз лестнице, а она после каждого очередного шага возвращала его на исходную позицию.

Аксель тоже стоял в группе зевак. Он держал в крупных зубах сигарету, щелкал серебряной зажигалкой и говорил: «А это что еще за тип?»

3

– А это что еще за тип?

Йоген заморгал спросонья. Лицо, которое он увидел над собой, определенно принадлежало не Акселю. Оно было старше, хоть еще и вполне молодое, а рыжеватая бородка и стеклышки очков без оправы были ему вовсе незнакомы.

Тут рядом с рыжеватой бородой замаячила белобрысая голова Таксы.

– Это наш новенький. Юрген-Йоахим Йегер – так его зовут. Господин Шаумель называет его Боксер, а для нас он Йойо.

– Это уже не имя, а целая адресная книга, – сказал рыжебородый. – Вставай, Йойо! Время! Разве ты не слышал побудки?

Йоген еще не совсем пришел в себя. Он потряс головой.

– Меня зовут Фред Винкельман, я практикант. Имя можешь сразу забыть, здесь меня называют Кайзер Рыжая Борода. А сейчас ты и вправду должен поспешить, не то другие твой завтрак стрескают. Свен, возьмешь его на себя?

Такса кивнул. Значит, его зовут Свен. Странно. Нет, вовсе не странно, а очень даже естественно. У других «собак» тоже должны быть какие-то настоящие имена. Такса, выходит, был Свеном.

– Айда вниз, мыться! Зубную щетку не забудь. Чистка зубов – это бзик Рыжей Бороды. А в остальном он мужик что надо. Если б он у нас всегда был… Никакого сравнения со Шмелем. Но практиканты задерживаются лишь на неделю-другую, потом продолжают свою учебу. С ними тут не считаются. Им даже характеристику написать не доверяют. Да шевелись ты, вылезай, наконец, из люльки!

Свен ухватил одеяло Йогена и сдернул его.

В умывальне царила шумная суматоха. Кайзер Рыжая Борода стоял в углу и наблюдал, как ребята, фыркая и прыская, обливаясь холодной водой, устраивали небольшие водные сражения, используя для этого краны, гоготали, пихались, в шутку совали друг дружку головой в раковину. Все выглядело совсем не так, как вчера вечером в душе.

– А кто зубы чистить будет? – громыхнул Рыжая Борода.

Свен начал, за ним вступили остальные. Хором они горланили «Гансика-малышку». Йоген тоже стал подтягивать, не выдержал – рассмеялся, поперхнулся, выплюнул пахнущую мятой воду в раковину и снова затянул про «посох и шляпу». Кайзер Рыжая Борода насвистывал мелодию.

И за завтраком было куда оживленнее, чем вчера за ужином. Разговоры перекидывались от стола к столу. То и дело звучал смех. Все это напоминало Йогену последний поход вместе с классом. А учитель Кремер, хоть и намного старше Рыжей Бороды, но там, на турбазе, словно бы сбросил десяток лет.

Но сейчас думать об учителе Кремере совсем не хотелось. Лучше не сейчас.

После завтрака все, кроме Йогена, взяли сумки с учебниками и отправились в школу. Йоген остался в полном одиночестве. Была суббота, и господин Катц решил, что объявляться в школе в последний учебный день на неделе смысла не имеет, это лучше сделать в понедельник, когда начнется полноценная трудовая неделя.

Господин Катц решил так, наверно, из самых лучших побуждений, однако сама идея была не из лучших. Когда кругом вертелись новые приятели, времени для грустных мыслей почти не оставалось. Сейчас же все опустело. Кровати в спальне, приведенные в идеальное состояние, производили какое-то мертвенное впечатление. И представить было невозможно, что каких-нибудь два часа назад в них спали ребята. Сам Йоген в жизни бы не соорудил такие уголки на подушке. Такса помог. Вообще-то господин Шаумель определил ему в няньки Пуделя, но тот, судя по всему, был страшно доволен, что Такса взял на себя его хлопоты.

Йоген подошел к аквариуму. Красивые рыбки. Они жадно хватали прикорм, который им насыпал Коккер. Они плавали кругами, тыкались в стеклянные стенки, посверкивали в электрическом свете. Ничего не скажешь, дивные созданья. Только вот в неволе. Знают ли они это? Наверное, они ничего другого и не видели. Язык не повернется сказать, что им в этом аквариуме живется хорошо.

А хорошо ли тут живется ребятам?

Надо бы их как-нибудь спросить.

Кайзер Рыжая Борода вошел в тот момент, когда Йоген разглядывал собачьи фото на шкафчиках.

– Господин Шаумель сегодня выходной, – сказал он, – но оставил записку. Напоминаю, что ты должен написать сочинение на тему «Почему я здесь».

– Но ведь я ему все вчера сказал, зачем это еще раз записывать?

Рыжая Борода потер переносицу, словно вопрос Йогена заставил его как следует задуматься.

– Хм, вопрос вовсе не такой уж нелогичный. Но послушай-ка… как тебя там зовут? У меня на имена память, знаешь ли, очень худая.

– Не знаю.

– Чего ты не знаешь?

– Кто я для вас. Настоящее мое имя Юрген-Йоахим Йегер, по-домашнему Йоген, здесь Йойо, для господина Шаумеля – Боксер.

– Для меня Боксера просто не существует, Йоген. Ну так вот, я считаю, тебе лучше написать сочинение. Во-первых, иногда полезно поразмышлять, во-вторых, не слишком полезно с самого начала конфликтовать с воспитателем, и, в-третьих, как мне кажется, другого более интересного занятия у тебя сейчас все равно нет.

– Я не буду писать сочинение.

– Хм… – Рыжая Борода задумался. – Я действительно не знаю, каким образом заставить тебя написать его. Но у меня обязательно будут неприятности, ведь господин Шаумель уверен, что я тебе об этом напомнил. Подумай хорошенько. Если все-таки решишь написать сочинение, приходи в кабинет воспитателей, и я дам тебе бумагу и ручку, ладно?

Йоген посмотрел вслед практиканту. Он чувствовал себя неуверенно. Когда другой так быстро отступает, трудно упрямо стоять на своем. Да и потом, с какой стати Рыжая Борода должен получать нахлобучку от господина Шаумеля? Ну, хорошо, он напишет это проклятое сочинение.

Йоген сидел за столом, перед ним два листа бумаги и авторучка. На первом листе красовалось название, выведенное его самым прилежным почерком. А дальше – пустота. Да и что ему писать?

На несколько строчек он ухлопал два часа, и в них, видимо, оказалось совсем не то, чего от него ожидали. Рыжая Борода, прочитав все, только покачал головой, прочитал еще раз, про себя, и затем снова – вслух:

– «Потому что этого хотела моя мама. Она говорит, что больше не справляется со мной, что я лентяй, и она не хочет, чтобы соседи говорили, будто это ее вина, а здесь, может быть, еще удастся сделать из меня порядочного человека. Я моей маме больше не нужен. Ей нужен сейчас господин Мёллер, ее шеф, а от меня она решила избавиться». Не маловато ли, Йоген?

– Это все.

– Хм. – Каждое «хм» Кайзера Рыжая Борода предваряло некоторую паузу для раздумий. Потом он заговорил, то и дело прерываясь, будто разговор не доставлял ему удовольствия: – Видишь ли, я посмотрел твое личное дело, и там написано несколько больше. А тебе не кажется, что в чем-то виноват ты сам?

Йоген покрутил в руках авторучку.

– Аксель вон тоже почти всегда был со мной, когда я что-нибудь… Но его ведь здесь нет.

– Кто это Аксель? О нем в твоем личном деле ничего не сказано.

– Может, мне его продать надо было?

– Хм. – Задумчивое покачивание головой. – Но если забыть о том, был этот Аксель с тобой или нет, ты же сам натворил дел, и то, что ты здесь, – закономерный итог, не так ли? Если Аксель вышел сухим из воды, а ты нет, то сказать, что тебе не повезло, нельзя, просто Акселю повезло, так ведь? Вот повезло ли ему на самом деле, об этом мы с тобой сейчас спорить не будем, на этот счет у меня свои соображения. А с тем, что одна мама виновата в твоем пребывании здесь, я согласиться не могу. Не кажется ли тебе, что за свои поступки надо отвечать?

Тогда Йоген взял у Рыжей Бороды лист бумаги и приписал к тексту одну строчку: «И еще я воровал». Почерк стремительный, неразборчивый.

Но Рыжая Борода, кажется, все разобрал. Он прочитал эту фразу, ничего не сказал и, поколебавшись, положил лист на стол воспитателя.

– А при чем тут Аксель? – спросил он. – Не хочешь ли рассказать мне о нем?

Йоген упрямо мотнул головой.

С какой стати он будет теперь закладывать Акселя, ведь даже в полиции он держал язык за зубами? То, что связано с Акселем, абсолютно никого не касается.

После той истории с сигаретами Йоген поначалу растерялся, но уже назавтра это ощущение исчезло.

С Акселем встретились, как обычно, у эскалатора, денег у него опять был полон карман, а о вчерашнем – ни звука. Всю следующую неделю об этом не вспоминалось, и в тот день, когда они познакомились с Эльвирой, тоже.

Сначала они засекли ее на эскалаторе. Аксель толкнул Йогена и указал на розовые, в обтяжку, брючки под небесно-голубым свитером.

– Клевая фигурка вон у той, что скажешь?

Йоген кивнул, а на втором этаже они ее обогнали, чтобы рассмотреть спереди.

Так ли уж она хороша, Йоген точно сказать не мог. Пожалуй, слишком раскрашенная, на его вкус. Бьющая в глаза бледно-розовая губная помада и темные тени на веках, узкое лицо, прямые светлые волосы. Наверное, она выглядела очень даже ничего. Так, по крайней мере, считал Аксель и дал это достаточно ясно понять; а уж если девушка нравилась Акселю, значит, что-то такое в ней было.

Девушка была примерно на год моложе Акселя и на год старше Йогена. Она вскоре заметила, что два парня следуют за ней по пятам. Несколько раз она оборачивалась и улыбалась куда-то в сторону. Потом и Аксель улыбался ей, иногда подмигивая.

Наконец девушка подрулила к знакомой стойке с проигрывателями и села на среднее из трех высоких кресел.

Аксель пальцем показал Йогену на одно из кресел, и они уселись, так что девушка оказалась посредине.

Звали ее Эльвира, ей было четырнадцать лет. Теперь уже и Йогену она казалась очень симпатичной, и голос у нее был приятный. Полчаса спустя они сидели у Макса и пили кока-колу. От пива Эльвира отказалась. Она ничуть не возражала, когда Аксель положил ей руку на плечи. Йоген этому слегка удивился, равно как и уверенности Акселя. Сам бы он на это никогда не решился.

Он заметил, что сидевшая напротив Эльвира то и дело поглядывает в его сторону. При этом уголки ее губ подрагивали, как будто всё происходящее она находила весьма забавным или же хотела установить между собой и Йогеном нечто вроде тайного взаимопонимания. Йоген тоже улыбался в ответ – Аксель вел себя совсем не так, как всегда, и производил несколько потешное впечатление.

Позже, когда Йоген отлучился в туалет, за ним последовал и Аксель.

– Слушай, Йоген, не сделаешь мне одолжение?

– Какое?

– Попрощайся! Ты же можешь сказать, что у тебя срочное дело. – Он улыбнулся. – Мне бы очень хотелось побыть с ней немного вдвоем. Такой кадр не каждый день попадается, а при тебе мне вряд ли удастся приручить милейшую Эльвиру.

– Как хочешь… – Это прозвучало отрывисто и обиженно.

– Ну чего ты сразу надулся, Йоген! Завтра ведь опять увидимся. Я, кстати, хочу спросить, не приведет ли Эльвира с собой приятельницу, тогда у каждого из нас будет по девчонке. Сечешь?

– Больно надо. Я и так уйти хотел. – Йоген даже не старался скрыть, что он обижен, но Аксель словно и не замечал этого.

Эльвира сделала разочарованную мину, когда Йоген попрощался; в дверях он еще раз обернулся и заметил, что она смотрит ему вслед. Однако настроение от этого не улучшилось. Вечером, умываясь перед сном, Йоген внимательно рассматривал себя в зеркало, и то, что он видел, ему вполне нравилось. Выглядел он наверняка не хуже, чем Аксель; возможно, даже и лучше. К черной кудрявой голове явно шла смугловатая кожа. А когда он улыбался, на щеках появлялись две ямочки. Йоген специально улыбнулся пару раз во весь рот, поигрывая ямочками. Потом слегка отвернул голову, пытаясь разглядеть себя в профиль, но это не удалось. Однако ему вполне хватило увиденного. И завтра он не позволит Акселю просто взять и выставить себя, если, конечно, Эльвира вообще появится. Она появилась и выглядела куда веселее, чем Аксель.

Ему льстило, что его совершенно открыто предпочитают Акселю. Хоть она и на год старше. Но самое удивительное, Аксель, судя по всему, ничуть не обижался. Он даже подмигнул Йогену без всякой зависти.

Они прогулялись по магазину. У прилавка с дамскими украшениями Эльвира задержалась, порылась в них, приложила к небесно-голубому свитеру яркие бусы и повздыхала: