Текст книги "Дневник (Ее жизнь, миссия и героическая смерть)"
Автор книги: Хана Сенеш
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)
(на венгерском)
Сегодня я должна писать по-венгерски, т. к. хочу написать о многом. Так много мыслей теснятся в голове, что мой бедный иврит не может их выразить. Сегодня – Судный день, и мне хочется в ясной форме высказать свои мысли. Как бы мне хотелось навсегда сохранить в сердце впечатления от первых дней пребывания в стране. Я здесь нахожусь уже четыре дня. Передо мной на небольшом расстоянии "сабра" карабкается на масличное дерево. Вокруг – деревья, характерные для Эрец-Исраэль. Я нахожусь в Эздрелонской долине, в Нахалале. В конце концов я прибыла домой, в Эрец-Исраэль. Я еще не познакомилась со своей школой.
В этом месте я нахожусь лишь два дня и еще не успела все повидать. Но атмосфера в стране такая хорошая, и люди здесь такие дружелюбные! Мне кажется, что я уже давным-давно нахожусь в их среде. И это почти так. Ведь я всегда жила среди евреев. Понятно, что не среди таких евреев – свободных, трудолюбивых, спокойных и, по-моему, счастливых. Я ни на минуту не забываю, что смотрю на всех с идеальной точки зрения, и будут у меня еще трудные дни. Вчера, в {126} канун Судного дня, я почувствовала, что мое настроение испортилось. Когда я мысленно сравнила то, что ждет меня здесь, с тем, что я оставила там, я начала сомневаться, стоило ли так делать. Цель как будто скрылась с моих глаз. Но я так поступила преднамеренно. Я дала малодушию овладеть собою. Важно было избавиться от внутреннего напряжения. В конце концов, когда высохли слезы, я почувствовала, что все же действовала правильно. Цель моей жизни, мое предназначение – вот что связывает меня со страной. Я не желаю жить просто так, а хочу выполнить свое предназначение. И каждый, кто живет здесь, выполняет какую-то миссию.
Вот короткое описание моей алии. Поездка прошла хорошо. Два дня мы ехали поездом и пятеро суток – на румынском корабле "Бесарабия". Как описать то приятное ощущение, которое я испытала в портах Тель-Авива и Хайфы среди еврейских докеров и служащих?
Я не могу подробно описывать город Хайфу, дом для новоприбывших, семью Крауз, которая меня очень приветливо встретила. Я посетила ее по совету Артура Тибена. Нет у мeня слов, чтобы передать те чувства, которые вызвали порога и поездка автобусом в долину, встреча и первые впечатления от школы. Все великолепно! Я счастлива, что могу быть здесь. Хочу, чтобы Гиора (Ивритское имя брата Джори) приехал возможно скорей, а за ним – в мама.
{127}
2.11.1939
Долгое время не писала. Я много работаю, это верно, но есть и другие причины. Видно, все, что происходит вокруг, так меня занимает, что я не могу сосредоточиться на своем внутреннем мире.
О своей жизни я могла бы много написать. Я работаю в прачечной, работа очень простая и, откровенно говоря, должна признаться, что в учебном отношении она не представляет никакого интереса. Я немного научилась стирать и гладить...
На уроках я успеваю больше – как с точки зрения содержания, так и языка. Этот месяц больше посвящен работе, чем изучению специальности или сельского хозяйства, и такова, в общем, программа всего первого года. Ничего страшного, но иногда я думаю, что могла бы использовать этот год для более серьезной учебы.
Я хотела дальше продолжить по-венгерски, т. к. чувствую, что пишу не совсем то, что хотела бы выразить. Но, вместе с тем, мне хочется преодолеть трудности и писать и дальше на иврите. Я должна к этому привыкнуть.
Хороши здесь субботы. У меня уже появились знакомые. Я иногда даже принимаю гостей. Читаю, играю в пинг-понг, хожу в ближайшие кибуцы и другие места. И каждый раз есть какая-то перемена, что-то новое. От мамы регулярно получаю письма. Правда, в минувшую неделю не было письма, но сегодня пришла открытка, и у нее все в порядке, Гиора может продолжить {128} учебу и еще кое-какие подробности. Понятно, что мне интересна каждая мелочь.
Подруги иногда меня спрашивают, не скучаю ли я по дому. Я всегда отвечаю, что нет, и это правда. Окружение, домашние условия жизни – я в самом деле не ощущаю их отсутствия. Но мамы и Гиоры мне очень не хватает. Если бы я могла хоть изредка видеть Гиору! Я уже так давно не видела его. С мамой я еще разговаривала месяц назад. Но мы сейчас очень далеки друг от друга. Это единственная трудность. Единственная? Да, так я думаю. Все остальное ничего не значит по сравнению с этой трудностью.
Я люблю эту страну, или, точнее говоря, я хочу любить, потому что я ее еще недостаточно знаю, чтобы говорить о том, какое она произвела на меня впечатление. Само собой разумеется, что большую разницу между диаспорой и этой страной я чувствую ежедневно здесь, в школе, в любом месте. Эту свободу, эту человечность. О, как мне еще трудно писать!
22.11.1939
(на венгерском)
Я пишу так редко, что мой дневник будет далеко неполным. А ведь так много происходит не только вокруг, но и внутри меня. О войне я знаю мало.
Европа сейчас так далека, и только мама и Гиора еще связывают меня с этим материком. А что связывает меня с этой страной? Все мои планы, все мои цели, все, что я лелеяла в глубине сердца в течение последнего года – {129} нет пока что для них прочного фундамента.
Иногда я чувствую, будто ошиблась в своих делах. Если бы я писала в такие минуты, то буквы были бы смочены и расплылись (от слез), но чаще всего в такие минуты я не пишу, а стираю, подметаю; настроение такое, что я не в состоянии писать. Но все это длится лишь считанные минуты или, во всяком случае, не больше одного дня. Недели и месяцы, которые я здесь уже провела, свидетельствуют о правильности моего выбора (а может быть, это самовнушение), и не потому, что я приобретаю много знаний в школе.
Я вижу и недостатки этого заведения, но уверена, что даже с учетом недостатков можно кое-чему научиться, и эта учеба в один прекрасный день принесет мне пользу. Говоря по правде, не могу себе представить, что я очень подхожу для того, чтобы быть "работницей" в полном смысле этого слова. Когда я размышляю о будущем, я вижу себя на педагогической работе или на другой аналогичной. Вместе с тем, я здесь хорошо себя чувствую. Хочу подналечь на иврит. Я и до сих пор по нему хорошо успевала.
16.12.1939
Сегодня я уже работаю на молочной ферме. Я очень радовалась, приступив к работе, так как в этой области думала специализироваться. Первые три недели буду заниматься только уборкой, но и это хорошо.
Что случилось со мной за то время, что я не писала? Мы отмечали праздник Ханука – {130} первый мой праздник в стране. Во время каникул я съездила в Хайфу и Иерусалим. Приятно провела там два дня. Я была и на вечерах, много танцевала и пела. Видела, как живут в городе и снова убедилась, что мне нетрудно будет распрощаться с городским образом жизни. Я себя очень хорошо чувствую в деревне, в Нахалале, а, также в школе.
Получаю письма от мамы и от брата. Оба они здоровы. Я им тоже часто пишу, но это отнимает у меня много времени, а я ведь очень занята на работе, на уроках и другими разными делами.
Так как я пишу дневник, а в дневнике можно писать и о парнях, коротко напишу о новостях в этой области. Мики и Бени написали мне из Венгрии, и оба просят моей руки. Смешно даже, они пишут так, будто это очень реальное и серьезное дело. Я им ответила. Мне и минуты не пришлось задумываться над ответом, т. к. оба они меня не интересуют. И тут в стране у меня уже есть знакомые. В Нахалал иногда по вечерам приходят парни – погулять, немного побеседовать. Сначала я шла охотно, но потом увидела, что не стоит...
Посмотрим. – Во время каникул я не только танцевала и пела, я увидела немного жизнь страны, увидела также трудности и ошибки, но и интересных людей, пионеров-первооткрывателей, которые живут здесь уже много лет. Но писать о всем этом – пока не хватает слов, не хватает легкости в выражении мыслей, а кроме того, нет времени. Через {131} несколько минут пойдем встречать субботу, и я должна кончать.
2.1.1940
(на венгерском).
Снова села писать. Наверное для того, чтобы проставить новую дату в своем дневнике. Удивительно и страшно, с какой быстротой бегут дни. И несмотря на то, что эту дату здесь в стране не считают началом нового года, я буду вести себя по старому обычаю. Во всяком случае, отнюдь не повредит, если я сама себе представлю некоторый отчет.
Последний год – 1939-ый – принес с собой очень много перемен, и не только в большом мире, но и в моем маленьком мирке. Постоянное напряжение, волнения и страх – вот отличительные признаки минувшего года. И в довершение всего – осенью война, волнения вокруг еврейских законов и кризисы внутренней политики Венгрии. Но еще больше, чем эти события, мне стали близки такие вещи, которые ранее казались страшно далекими. Я имею ввиду переживания вокруг событий в Эрец-Исраэль и сионистских конгрессов.
Мне кажется, что я стала сионистской в результате той сумятицы, что царит за границей, и своих естественных стремлений.
Излишне упоминать, что мой переезд в страну ознаменовал коренные изменения в моей жизни. Это был трудный год, полный напряжения, нервозности и тяжелой душевной борьбы. Закончился целый период в моей жизни и открылась {132} новая глава. В заключение я должна признаться, что это был для меня благословенный год, потому что я начала чувствовать и понимать многое из того, что было для меня ранее недоступным.
А чего я жду от 1940 года? Для себя лично – хочу работать, учиться, хорошо успевать в изучении иврита. И если это возможно – больше общаться с людьми, живущими в стране, чтобы лучше их узнать. А если Господь меня очень любит, – то, может быть, я сподоблюсь увидеть здесь Гиору, может быть, даже маму. А нашей стране пусть Всевышний даст в Новом году процветание и избавление. Она в этом очень и очень нуждается. Да, я знаю, что там, в "большом мире", наступающий год отнюдь не будет спокойнее минувшего.
16.1.1940
Что писать? Я чувствую себя очень хорошо, люблю свою работу (молочная ферма), спокойную и простую жизнь, моих товарищей, учебу и гляжу на все, что меня окружает, с большим интересом. Но писать? О чем писать? О своей работе и повседневной жизни я пишу домой, а о своих мыслях... их сейчас у меня мало. Я чувствую, что этот период посвящен накоплению впечатлений, тому, чтобы больше видеть, слышать, чувствовать, а затем, пожалуй, настанет период, когда я смогу судить обо всем и даже писать. Сейчас мне не хватает языка. Венгерского – уже нет, иврита – еще нет. Теперь буду читать. Нет у меня времени для дневника.
{133}
17.2.1940
Несколько дней назад мой взор упал на два предмета: на открытку из Будапешта, которую мне прислала Эва после вечера, проведенного в каком-то обществе, и случайно, сама того не осознавая, я перевела взгляд на мои руки, израненные на работе. И на минутку я сама себе задала вопрос: не было ли это глупой романтикой, противоречащей инстинкту, – оставить легкую жизнь и избрать трудную жизнь простой работницы. Но спустя минуту, я была совершенно спокойна. Знаю: я не смогла бы жить такой жизнью в диаспоре. Мое место – тут, в Эрец-Исраэль. Вопрос в том, избрала ли я здесь верный путь. Думаю, что да.
Думаю, что не буду простой работницей. Есть у меня желание искать способы улучшать дело, расти, помогать, и я надеюсь, что, пожалуй, будут и возможности для этого. Маленький случай доказывает мне это вновь. Вчера состоялось в нашем доме открытие читального зала. Я все организовала. И как радостно было потом наблюдать, как вдруг у моих подруг появилось сильное желание работать, творить, и как все это удалось. Я думаю, что именно здесь в стране важно многое дать людям в духовном отношении, главным образом, для того, чтобы повлиять на их настроение, потому что почти у каждого есть свои беды, свои трудности. Трудно, очень трудно обо всем этом писать мне на иврите, и вообще трудно ясно писать о вещах, которые мне самой пока что не ясны.
{134}
6.3.1940
(на венгерском)
О чем писать ? В мире так много событий, что трудно их объяснить. В эти дни утверждена "Белая книга". Волна недовольства и протестов растет во всех концах страны. Демонстрации, жертвы, чрезвычайное положение. Безнадежная ситуация. Не только разочарованные массы требуют противодействия британским властям, во и руководители еврейской общины. Не знаю почему, – то ли из-за любви к стране, то ли из-за боязни столкновений, – я не могу согласиться с такой позицией. Она приведет лишь к ненужному кровопролитию и не даст желаемых результатов. По моему мнению, надо немедленно приступить к работе по организации поселений в более широких размерах, чем это делалось до сих пор.
И если вся площадь (в тех районах, где нам дозволено селиться) будет в наших руках, а английская политика, тем не менее, не изменится, только тогда, если в этом будет нужда, мы будем вправе захватывать новые территории даже силой оружия. Но сегодня я не вижу логики в разжигании ссоры, цель которой – демонстрация перед "миром" нашего протеста. Жаль каждой капли крови, пролитой напрасно. Так я воспринимаю эти вещи своим простым рассудком. Большинство людей придерживается противоположного мнения, и, возможно, что они правы.
И мне ясно, что единственные средства, которые сегодня имеют влияние в мире, это {135} сопротивление, насилие, оружие. Но все это пока не в наших руках, и только в результате горького отчаяния мы вынуждены будем воспользоваться этим, чтобы компенсировать нашу слабость и малочисленность. Как мне было бы хорошо, если бы я могла верить, а не бродить в потемках во всем, что касается будущего нашего народа. Тогда бы я обратилась с молитвой из глубины сердца : Помоги, пожалуйста, твоему народу, нашему народу! А может быть, моя вера все же глубока – не в Бога, а в народ, в его предназначение, в будущее нашей страны. А может быть, эти слова не слышны в грохоте пушек? – Где человек, который может дать ответ на все это?
25.3.1940
(на венгерском)
Уже два месяца, как я работаю на кухне, из них две недели – на приготовлении пищи. О характере моей работы недосуг сейчас писать, да это и неважно сейчас для меня – в 4.30 утра. Более интересно – это мое поведение во время работы. Я нерасторопна и удивительно медлительна. Это меня просто изумляет. Я ведь знаю, что на других работах никогда меня не причисляли к бездельницам. А главное, мне никогда и в голову не приходило, что у меня не хватает ума. А, может быть, всему виной работа на кухне. За эти две недели я сама себе не раз удивлялась – как я так бездумно и неловко работаю. Всякого рода мысли всплывали в моем мозгу. Не было ли ошибкой то, что я не взяла в расчет {136} свои способности, и выбирала себе поле деятельности, которое, по-видимому, мало мне подходит? Иначе говоря, в этой области я не смогу быть достаточно полезной. Да, мама меня об этом предупреждала заранее. И все ж я должна испытать себя и на этой работе, чтобы приучиться к чистоте и порядку – вещам, которыми я раньше, подчас, пренебрегала. Верно, сама работа трудна, иногда даже очень утомляет, если принять во внимание все "полоскания", и все же... Я уверена, что каждый, кто переходит с умственной работы на физическую, по своей ли доброй воле, или в силу необходимости, испытывает то же, что и я. Возможно, что при этом тяжелее добровольцам, так как вся ответственность ложится на них, а не на кого-либо другого.
Я не упомянула еще нечто удивительное. Недели две назад мы слышали в Ягуре концерт под управлением Губермана. Концерту предшествовали "тремп" на машине, чтобы попасть в Ягур (кибуц около Хайфы – ldn-knigi), прогулка в горах, вторжение во двор кибуца и волнение в связи с раздобыванием билетов.
Концерт был великолепный (Мендельсон, Бах, Шопен). Обратно мы возвращались на машине кибуца Сарид. Все было так приятно. О подробностях я писала маме. Ей я также рассказала о нашей экскурсии в Тивериаду.
{137}
10.4.1940
(на венгерском)
А сейчас добавлю еще несколько слов. Иногда я кое о чем размышляю. Мои мысли вытекают, главным образом, из моей повседневной жизни, они постоянно возвращаются к моему "идеалу". Вот в последний раз я работала на фруктовом складе. Я проверяла грейпфруты и сортировала их. Лучшие и красивые клала вниз, попорченные и маленькие – на верх, и я вдруг подумала: сам Всевышний так же распределил наш народ. Внизу у него находятся сильные, чтобы они могли выдержать все тяготы строительства страны, а сверху остались слабые. И в сердце моем родилось пожелание. Боже, сделай так, чтобы весь народ был цельным, без брака, дабы Тебе не надо было выяснять, кто в силах и кто не в силах выдержать эту нагрузку. Может быть, всех можно было бы тогда устроить на одной широкой полке, а не так, чтобы одни были над другими? Я не уверена, что это возможно.
Наш народ... Как дороги мне эти слова! Но есть ли у нас вообще народ ? А если да – то где он? То, что есть у нас сейчас, это не народ.
А может быть, все же народ, но не нация... Пойду спать, я очень устала.
20.4.1940
(на венгерском)
Перелистала и немного почитала свой дневник. Так интересно проследить за довольно длинным путем, который я проделала за один лишь год... Хочу написать о парнях. Не стоит входить в детали, я могу говорить лишь в общих чертах. Пятеро или шестеро, по меньшей {138} мере, добивались моей благосклонности за то время, что я нахожусь здесь. Я соглашалась гулять с ними по вечерам, но потом я, не говоря ни слова, всех оставила. Я страстно желаю настоящей любви. И каждый раз, когда я знакомлюсь с парнем, я спрашиваю себя: тот ли это человек, которого я ищу. И когда мне становится ясным, что я ошиблась, я тотчас же прекращаю всякую с ним связь. Иначе не могу. Или серьезная дружба, откровенно говоря, – любовь, или ничего. Верно, я согласна гулять и немного беседовать – это очень полезно. Но что делать с парнями, которые, в большинстве своем, этим не удовлетворяются. А мне жалко своего времени.
Послезавтра поеду в Иерусалим. У меня там много знакомых, и особенно ждет меня Алекс. Я слышала от многих, что я ему нравлюсь. Не хочу еще раз выражать свое мнение, но в глубине души – старое ощущение: нет! Вопреки тому, что мне бы хотелось, в конце концов, сказать: д а.
Вчера мы были в кибуце. Я участвовала в пасхальном вечере и в концерте. Тем временем я наблюдала за людьми: искала. Может быть, он здесь среди празднующих, может быть, он близок ко мне и мы проходим друг возле друга, не замечая этого. А, может быть, он так далек, что мы никогда не встретимся. Я слишком большая оптимистка по своей натуре, чтобы действительно думать так.
{139}
14.5.1940
Я сидела и учила по тетрадке общий курс сельского хозяйства. И вдруг меня пронзила мысль: как я здесь изолирована от всего света! И откуда у меня такое терпение учиться и готовиться к экзаменам, когда в Европе разгорелась самая большая битва в истории человечества? Ведь перед нами дни, которые определят будущее всего мира. Война в Европе распространилась на огромные территории, и понятен страх перед тем, что она может переброситься и на нашу страну. Во всем мире напряженность. Германия крепнет с каждым днем. И если весь мир стоит на краю пропасти, трудно заниматься крохотными проблемами и еще труднее верить в значимость дел одиночки.
Трудно мне сейчас продолжать писать. В комнате болтают о всякой всячине, и кроме того, я устала. Нет времени даже немного подумать, и выразить свои мысли мне тоже не дано. В особенности на иврите. Правда, язык не причиняет мне больших трудностей, но простые слова и фразы выражают лишь простые мысли.
В Иерусалиме я чувствовала себя очень хорошо. Отпуск был приятным, и мне открылись новые черты городской жизни, которые заставили задуматься. Вообще-то, после большого перерыва я снова немного поспорила. Как оптимистка, я стояла одна против... (Гасят свет).
{140}
18.5.1940
(на венгерском)
Так много на свете вещей, которые я не воспринимаю, но меньше всего я в состоянии понять саму себя. Есть у меня желание знать и понять, кто я и что такое моя жизнь. Но, к сожалению, я могу лишь спрашивать, а ответить... не могу. Это факт, что у меня нет уверенности в себе и решительности.
Во мне борются да и нет, силы притяжения и отталкивания, эгоизм и чувство коллективизма. Самое плохое – я думаю о себе так поверхностно, что стыжусь признаться в том себе самой. Возможно, что я все это чувствую в присутствии Мирьям, которая нашла свой путь и способна глубоко проникать в суть вещей. А, может быть, причиной всему разница в возрасте? Я уже оправдываюсь, будто боюсь видеть вещи такими, какие они есть. Я вообще вижу все только с хорошей стороны, и это называю оптимизмом. Это, пожалуй, удобная позиция, но она не поможет моему развитию. К людям я отношусь так неестественно, отчужденно. Я легкомысленна, поверхностна, возможно, даже, невоспитанна. Неужели это действительно присущие мне свойства? Хочу верить, что нет. Но если так, что со мной будет?
Сегодня я слушала музыку. Звук сочетается со звуком и в совокупности образуется прекрасная гармония. Каждый звук в отдельности как будто лишен смысла, нет в нем ни окраски, ни цели, но вместе это музыка. Разные бывают звуки – пиано, фортиссимо, стаккато и т. д. А что я? Какие звуки вызывают клавиши во мне? И образуют ли эти звуки в сочетании гармонию? Мы изучали водные растения, назначение {141} которых – служить пищей для малоразвитых животных организмов. А, может быть, и наше назначение-быть добычей, подчиняясь какому-то более возвышенному закону природы ? Неужели это наше предназначение? А если дело обстоит так, мы будем знать, по крайней мере, что наша жизнь не имеет самодовлеющего смысла. И в этом – преимущество человека перед животными...
26.5.1940
Несколько слов об электролизе (или о вопросах воспитания) : в химическом растворе беспорядочно движутся наэлектризованные атомы. Когда пропускаешь ток, атомы вдруг расходятся и движутся к двум полюсам, отдают им свой заряд и покидают полюса в качестве свободных, незаряженных атомов.
И я подумала о нашем народе, о воспитании в нашей стране. В прошлом наша молодежь состояла из разных слоев, это был как бы раствор из многих элементов. Но при этом у всех была общая черта: еврейская молодежь. И вот в эту среду проникли течения, более сильные, чем электричество, и стали притягивать атомы к разным полюсам, к таким полюсам, что их разделяют целые миры. И вот уж нет более "еврейской молодежи" (ибо атомы передали свою силу, свое напряжение разным полюсам – политическим партиям), а вместо этого есть сейчас полюса и собравшиеся вокруг них атомы. И кто знает, если атомы не отдадут свой потенциал {142} полюсам, когда настанет время действовать, вырабатывать электричество, не исчезнет ли их сила, не ослабнет ли напряжение?
Разве мы настолько сильный и большой народ, что можем позволить себе отделить брата от брата (еврея от еврея) и заранее определить пути, ведущие к противоположным полюсам, противостоящим друг другу? Разве не слишком велика ответственность – дать течению увлечь за собой людей, прежде чем те разглядели, где эти полюса и куда ведет дорога?
Электролиз?.. Я закрыла тетрадь по химии. Но кроме того я должна написать, что читаю сейчас две великолепные книги. "Стихи Рахели" и книгу Бубера "Слово о еврействе" (на немецком). Обе они говорят мне так много и, понятно, с разных точек зрения. У Рахели я много чувствую, у Бубера я понимаю много такого, чего раньше не знала, о еврействе и о самой себе.
С точки зрения Бубера, как он понимает еврейство, я настоящая еврейка. Чтение его книги доставляет мне радость. Разве мы не обязаны создать единый и концентрированный раствор, который мог бы действовать, когда настанет время, – еврейскую молодежь? И ранее я ощущала свое еврейство, но получить объяснение о столь сугубо внутренних делах, – это много больше того, что может дать книга. Я продолжаю ее читать.
Сдала экзамен по сельскому хозяйству и производству молока, надеюсь, что успешно. Вчера была в рабочей деревне – учреждении для {143} трудновоспитуемых детей. Мне было очень интересно. Правда, самое интересное трудно воспринять при таком поверхностном визите. Надеюсь, что у меня еще будет возможность узнать поближе это учреждение и детей.
4.6.1940
(на венгерском)
Будапешт Нахалал Лион
Вот три точки, вокруг которых моя мысль летит со скоростью молнии. Места как будто исчезают, остаются я, мама и Гиора. На этом фоне я ощущаю все волнения нашей жизни, полной такого напряжения. Все волнения? Я знаю, что это не так. Я не чувствую и тысячной доли того, что переживает мама. Она страдает из-за наших грез и планов, которые, дай Бог, чтобы не превратились в прах в этом всемирном пожаре. Если хотя бы Гиора был бы здесь! Кто знает, не пропустил ли он уже все сроки. А если это так, то я виновата, это произошло из-за моего легкомыслия и бездеятельности.
А страна? А будущее и все стоящие перед вами испытания и связанные с ними трудности?
Я верю всем сердцем в будущее этой страны, даже если ей предстоит пройти через огонь и бурю. Я не опасаюсь за свою судьбу. Не из-за того, что не люблю себя, напротив, – из эгоизма, но в другой форме. Человек боится причинить зло очень дорогим ему людям, потому что их страдания ему самому причинят боль.
Над нами голубое ясное небо. Кругом царят {144} мир и покой. Мне бы очень хотелось крикнуть по радио: молчите, это неверно! Ложь и фальшь ваши победные реляции о множестве убитых и раненых. Неверны сведения о бомбежках и разрушениях. Кто осмелится желать этого? Кто может понять, в чем историческое значение этой бойни? Вы хотите превратить весь мир в "чистый лист" и построить на нем новый мир?
Но кто будет строить, для кого и для чего? Может быть, для того, чтобы потом было что разрушать? "Человек, борись – верь!" (Цитата из "Трагедии Человечества" И. Мадача.). Но во имя чего стараться? Второй вопрос я не рискую задавать, так как хочу еще верить.
17.6.1940
(на венгерском)
Немцы стоят на подступах Парижа. Скорее всего, город падет сегодня. Париж, Франция, а затем весь мир. Какая ждет нас судьба? Я спрашиваю лишь одно: доколе? Потому что я совершенно уверена, что Гитлер падет. Но спустя сколько лет? Может быть, перед ним еще 15 лет, как у Наполеона? Как могла история повториться? Та же карьера, та же жизнь, захваты, понятно, в немецком издании XX века. Ой, как страшно, как ужасно это гитлеровское издание! Италия тоже вступила в воину, и прямая опасность, таким образом, в несколько раз возросла. Если мне суждено жить еще 10-15 лет, мы увидим, для чего все это было нужно. А, может {145} быть, нужны 100 лет, чтобы жизнь превратилась в историю?
29.6.1940
Франция? Гиора? Мама? Трудно сказать, что болит сильнее в водовороте событий этих дней. Франция согласилась на позорнейшее перемирие. Она почти перестала существовать. С Гиорой прекратилась всякая связь. Сертификат он получил слишком поздно. Я не знаю, где он находится. Я еще надеюсь. А, может быть (с этого места и до конца запись идет на иврите), все же, он смог уйти, может быть, он уже прибыл. С тайной надеждой я всматриваюсь в лицо каждого парня. Может быть...
О, как страшно это ощущение: я виновна, я ответственна за все события, которые касаются Гиоры. А, с другой стороны, я знаю, что в такие времена, когда идет война, нет вины. Невозможно судить и решать, что всего лучше быть здесь или в другом месте. А мама...
Я вижу ее перед собой в бессонные ночи, как она встает, озабоченная, по утрам, как она читает новости, как она ждет почту, как она прячет всю тревогу и печаль в своем сердце, ибо она слишком благородна, чтобы докучать другим своими горестями. А я, я нахожусь в тысячах миль от нее и не могу сесть рядом, легонько погладить ее больную голову, успокоить, разделить с ней заботы.
А я работаю на поле, прессую солому, осуществляю, или думаю, что осуществляю свои {146} цели. Они несомненно, хорошие, даже прекрасные. Но можно ли, стремясь в даль, терять то, что было вблизи? Единственный ответ, который я даю сама себе, это тот, что я не могла бы жить в Венгрии, как жила прежде. Думаю, что была бы там несчастной. Каждый должен искать свой путь, свое место, свое назначение. Даже, если мир горит и все переворачивается! – Нет, я не могу искать объяснений, причины. "Да" и "нет" сталкиваются во мне, и одно противоречит другому.
А у нас пока еще тихо. Но внутренний покой, внутренняя тишина – где вы? Телега истории так трясет наши души, что ни одна из них не может избежать потрясения.
3.7.1940.
Кфар-Гилади
Я нахожусь в Кфар-Гилади. Утром вышла вместе с Мирьям на большую прогулку: Тивериадское озеро, затем горы, скалы, одинокие поселения. А теперь – Кфар-Гилади. Горный ветер, тишина.
5-26.7.1940
С чего начать? – Я так много повидала и прочувствовала за последние дни. Сейчас мы сидим в эвкалиптовой роще, возле Кфар-Гилади. Мирьям вырезает свое имя на дереве, а я хочу все вспомнить и написать, пока не придет какая-либо машина и не повезет нас дальше. В субботу рано утром я поднялась на горы, что напротив Кфар-Гилади. Окрестности чудесные.
И в свежести чудесного утра я поняла, почему {147} Моисей получил Тору на горе. Только в горах можно получить повеление свыше, когда видишь, как мал человек, и все же чувствуешь себя в безопасности из-за близости к Богу. На горе расширяется горизонт (во всех смыслах слова) и становится понятным мировой порядок. В горах можно верить и нужно верить. В горах сам собой возникает вопрос: кого Я пошлю? – Пошли меня! Служить добру и красоте. – Но смогу ли?
Примерно, в полдень мы вышли с несколькими кибуцниками на прогулку. На грузовике кибуца поехали в Метулу. А оттуда великолепными дорогами – в Танур. Вернулись к обеду, и тотчас оказалась попутная машина в Дан.
Что еще рассказать о Кфар-Гилади ? – Большой кибуц, развитый, красивый, благоустроенный. Из людей хочу упомянуть Гершона, очень приятного человека. Мы еще в пути познакомились с ним, и он о нас очень заботился. Настоящий халуп, сердечный человек, я была рада с ним познакомиться.
Второй пункт: Дан. Небольшое хозяйство, одинокое, в окружении богатой природы. Товарищи – частично выходцы из Трансильвании – встретили нас хорошо. Один из них самоотверженно за нами ухаживал. Он пошел с нами к источнику Дан, в Тель-эль-Кади, – очаровательный источник, а рядом примитивная арабская мельница. Вообще-то следует отметить хорошие отношения между жителями Дана и их арабскими соседями, а также сирийскими арабами. {148} Понятно, что во всем полагаться на них нельзя, но дружеские связи усиливают чувство безопасности.
Мы ночевали в Дане, а назавтра вышли смотреть окрестности: Сааса, Дафна, Шеар-Яшув – новые поселения, положение которых пока тяжелое. Хорошая земля, изобилие воды, но земля нуждается в очистке от камней и надо охранять ее – с политической точки зрения. Но если события не помешают развитию, их ждет хорошее будущее. Здесь есть все условия для создания развитого сельского хозяйства. Мы посетили также несколько девушек, которые окончили школу в Нахалале. Они все очень хорошо устроились. И отсюда можно сделать вывод, что наша школа действительно дает хорошую подготовку.
