Текст книги "Краткая история Германии"
Автор книги: Хаген Шульце
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)
Век салических императоров (1024–1125; Франконская династия) знаменует собой прежде всего начало драматического конфликта между императорской властью и папством. Вплоть до XI в. император и короли Европы претендовали на право назначать на церковные должности по собственному усмотрению. Но в ходе движения за реформы, начавшегося в X в. с бенедиктинского аббатства Клюни в Бургундии, в церковной среде взяло верх представление о том, что задача церкви – осуществлять посредничество между совершенством Бога и несовершенством мирской власти, что проистекало из божественного права церкви, более высокого по отношению к светской власти. Поэтому предполагалось устранить всякое светское влияние на замещение церковных должностей. Со времен же Отгона Великого церковь превратилась в опору империи, а потому оттоновские и салические императоры оказывали сильное влияние на избрание пап и управление Папской областью. Так с 1075 г. начался конфликт между папой и императором. Папа Григорий VII (1073–1085) отдал распоряжение королю Генриху IV о формальном запрете инвеституры[7]7
Инвеститура – средневековая католическая церемония утверждения духовного лица в должности и сане епископа или аббата. – Здесь и далее примеч. ред.
[Закрыть] епископов и аббатов, на что Генрих ответил демонстративным отказом и смещением папы.
Спор разрастался. Он продолжался длительное время после смерти папы и короля, ибо в конечном счете речь шла об устройстве мира и об отношениях между духовной и мирской властью, между sacerdotium и гедпит. После долгого, протекавшего с переменным успехом конфликта, из которого, в конце концов, суждено было выйти проигравшими как императору, так и папе, церковь и государство разошлись. Таким образом возникла решающая предпосылка, ставшая основой хода истории современного европейского государства и формирования двух принципов свободы, имевших огромное значение для дальнейшего развития политической культуры Европы. С одной стороны, появилась свобода веры вне государственного принуждения, а с другой – свобода политики вне опеки со стороны церкви.
В соответствии с нашим привычным взглядом на историю и взлет германской императорской власти, и ее упадок связаны с династией Гогенштауфенов (1138–1254). Фридрих I (1152–1190), которого итальянские современники за его рыжеватую бороду прозвали Барбароссой (ит. рыжая борода), остался как в своей эпохе, так и в памяти позднейшего времени самым популярным в народе средневековым императором. Блеск приемов при его дворе, женитьба на Беатрисе Бургундской, походы в Италию с их переменчивыми результатами, триумфальная победа над мятежным соперником Генрихом Львом, наконец, смерть в Малой Азии во время Третьего Крестового похода, считающаяся таинственной, стали благодатной почвой для появления многочисленных мифов. Ни один другой император не будоражил фантазию будущих поколений так, как этот, – вплоть до сказания о спящем в Кифхойзере Барбароссе.
Фридрих Барбаросса был символом неясных национальных устремлений начала XIX в., – символом, с которым связывалось обновленное, больше романтически мечтательное, нежели соответствовавшее действительности представление об империи Гогенштауфенов как о воплощенном немецком будущем. При этом империя была скорее воображаемой, а не реальной. Изначально, однако, в сказании об императоре, спящем в пещере, речь шла о внуке Барбароссы, блестящем и очень непохожем на других Гогенштауфенов Фридрихе II (1212–1250). От своей матери Констанцы он унаследовал норманнское государство на Сицилии и создал там систему власти, покоившуюся на римских, византийских, норманнских и арабских основах. Эта система представляла собой ни больше ни меньше как грандиозную, абсолютно не отвечавшую времени попытку спроектировать по воле единственного человека, словно на чертежной доске, государство, в каждой своей детали организованное на рациональных началах. Это государство походило на произведение искусства, правда не пережившее своего создателя. Фридрих, эта мощная фигура ренессансного государя, который обогнал свое время, хотел быть новым Константином, создателем золотого государства мира. Он восхищал и в то же время возмущал современников, а его неизбежная враждебность к папству вылилась в борьбу за власть и в пропагандистскую войну, которой до тех пор не ведал христианский мир. Императорская пропаганда изображала Фридриха как последнего императора мировой истории, наделенного мессианскими чертами. Сторонники папы рисовали его апокалипсическим зверем, антихристом. После смерти императора его в соответствии с церковным преданием изгнали в дьявольскую, изрыгающую огонь Этну. Пробудившиеся в позднем Средневековье мечты о явлении миролюбивого императора, стоящего у конца времени, перенесли Фридриха II, «чудо и преобразователя мира», в Кифхойзер, где с течением столетий его образ слился с образом «Барбароссы».
Смерть Фридриха II означала конец великолепию государства Гогенштауфенов. Папа пожаловал Сицилию в лен брату французского короля Карлу Анжуйскому. Сын Фридриха Конрад IV (1237–1254) умер четыре года спустя в Италии. Не добившись коронования императором, его сын Конрадин (1252–1268), который явился в Италию, чтобы заявить претензии на свое итальянское наследство, был побежден в битве при Тальякоццо Карлом Анжуйским, взят в плен и казнен в Неаполе, несмотря на свои шестнадцать лет. С этого события началось междуцарствие (1254–1273), «ужасное время без императора», когда быстро нарастала слабость центральной имперской власти – до тех пор, пока с избранием Рудольфа Габсбургский (1273–1291) не была мало-мальски консолидирована королевская власть. Последовала эпоха, на протяжении которой внутренняя структура государства расшатывалась, но его целостность не претерпела сколько-нибудь существенного ущерба. Для этого времени было характерным относительно открытое избрание короля. В результате на германский трон вступали пестрой чередой властители из домов Габсбургов, Нассау, Виттельсбахов и Люксембургов, а со времени правления Генриха VII Люксембургского (1308–1313) они снова добились императорской короны. Здесь мы хотим остановиться и бросить взгляд на пройденный до сих пор период – тот, который в школьных учебниках обычно предстает как эпоха средневековой германской империи.
Насколько германскими были в действительности германские короли и императоры, начиная с Генриха I и Отгона Великого? Слова «Германия» (Deutschland) не существовало на протяжении долгого времени – оно появилось только в XV в., и потребовалось еще около ста лет, чтобы оно утвердилось. Те, кто жил к востоку от Рейна, веками ничего не знали о том, что они немцы. Данное обстоятельство объяснялось тем, что, в отличие от франков или, например, англосаксов, «немецкого» народа не было. Напротив, к востоку от Рейна со времени распада Каролингской империи на протяжении IX в. существовал ряд герцогств: Тюрингское, Баварское, Алеманнское, Саксонское, – которые нельзя было отнести к народам времен Великого переселения. Они возникли из административных округов империи Карла Великого. Политическую сплоченность области к востоку от Рейна, которую с римских времен называли Germania, создали не «германские племена», а аристократия, испытывавшая на себе влияние франков. Этот слой аристократов в восточнофранкском государстве принял с 833 г. власть Людвига, сына императора. Людвиг стал Rex Germaniae, т. е. королем земель к востоку от Рейна, а вовсе не Людвигом Немецким, как называли его начиная с XIX в. националистически настроенные историки.
Вплоть до XI в. государство, возникшее к востоку от Рейна, должно было считать себя франкским, а значит, прослеживать свои традиции во франкских преданиях, через Каролингов и Меровингов, обращая взор к прошлому – к Риму и Трое. Но то же самое касалось и западнофранкской части империи. Короли восточнофранкского государства избегали всякого более точного этнического определения своего королевского титула, называя себя просто rex («король»), а не, скажем, rex Francorum («король франков») или тем более rex Teutonicorum («король немцев»). После того как в 919 г. королевскую корону с Генрихом I обрела Саксонская династия, на первый план, заняв место франков, более чем на сто лет выдвинулись саксы. Для монаха Видукинда Корвейского (ок. 925–973), написавшего историю саксов, относящуюся прежде всего к временам Отгона I, государство обозначалось как omnis Francia Saxoniaque, т. е. состояло из Франконии и Саксонии; о Германии он ничего не знал.
Тем более речь не могла идти о Германии, когда в 962 г. папа Иоанн XII короновал Оттона I императором и оттоновско-саксонский королевский дом возвысился до уровня традиций Карла Великого, а следовательно, и Римской империи. Он получил тем самым высшую степень признания, которую только могло знать Средневековье в светских вопросах. Как было известно со времен Августина Блаженного, Римская империя занимала прочное место во всемирной истории, которая в то же время представляла собой историю искупительного подвига Христа. Эта империя являлась последней всемирной монархией. Она по самой идее была универсальной державой, которой предписывалось господство над миром, данное непосредственно Богом. Поэтому в императорских грамотах начиная с 1157 г. речь постоянно шла о «Священной Римской империи». Таковы горизонты, своей широтой превосходившие пределы, которые описывались с использованием титула восточнофранкского, а позже германского короля. Поэтому империя и интегрировалась как римская, а не германская.
Немецкое слово deutsch происходит от thiutisk (которое, в свою очередь, имеет латинский вариант theodiscus) – понятия, означавшего просто «характерный для народного языка». При этом вовсе не имелся в виду определенный единый народный язык, отличавшийся от ученой латыни священнослужителей, а также от романских и славянских языков Европы, например алеманнского, старосаксонского, баварского или восточнофранкского. Впервые со словом theodiscus мы сталкиваемся в сообщении каролингского епископа папе о синоде, состоявшемся в 786 г. в британской Мерсии. Прежние синодальные решения зачитывались там «как на латыни, так и на народном языке (theodisce), который могли понять все», т. е. в этом случае на староанглийском. Некоторые народные языки достигали литературных высот. Язык, называемый сегодня древневерхненемецким, произошел в значительной степени от рейнско-франкского диалекта, на котором говорили при дворе Каролингов, но диалект этот исчез на протяжении X в., когда господство над территорией, именовавшейся Germania, перешло к саксонским Отгонам. Напротив, поэзия Высокого Средневековья, примерно с 1150 г. использовавшая средневерхненемецкий язык, покоилась на различных диалектных основах, среди которых наиболее успешно использовались лимбургско-рейнский и алеманнскии диалекты. Но немецкого, понимаемого как язык надрегионального общения к востоку от Рейна, не было. Если сакс хотел поговорить с алеманном и не владел латынью, ему еще долгое время приходилось пользоваться западнофранкским языком (lingua franca) Западной и Центральной Европы, из которого позже возник французский язык.
Но до поры до времени слово thiutisk или его латинский вариант theodiscus еще редко встречались в источниках. Средневерхненемецкий вариант этого слова, diutsch, появляется около 1080 г. в Зигбурге в «Песне об Анноне», в которой идет речь о diutsche lant, т. е. о немецких землях. В ней говорится не о единой земле, а о землях алеманнов (швабов), баваров, саксов и франков, общность которых заключалась в том, что в них господствовали похожие народные языки. Слово deutsch еще очень долгое время оставалось чисто языковым понятием.
Употреблявшийся с середины IX в. латинский вариант – teutonicus – также ведет по ложному пути. На деле это понятие вовсе не означало тех германских племен тевтонов, которым римляне под командованием Мария в 102 г. до н.э. нанесли сокрушительное поражение при Аквах Секстиевых, отчего тевтоны и исчезли из истории. Правда, сохранилась память об ужасе, вызванном этим первым германским вторжением в Северную Италию, и для итальянцев было естественно называть тевтонами людей, приходивших из страны под названием Germania и утверждавших, что достоинство римских императоров перешло теперь к одному из них. В слове teutonicus звучала и надменность по отношению к пришельцам, и издевка над их грубым варварским обликом. Так thiutisk и teutonicus слились и начали превращаться в единое политическое понятие, когда в 1076 г., на пике борьбы за инвеституру, папа Григорий VII говорил о будущем императоре Генрихе IV как о rex Teutonicorum. Императора, по словам папы, следовало бы лишить его сана, восходящего к искупительному подвигу Иисуса Христа, и низвести до уровня обычного христианского короля, например венгров или датчан. Следовательно, первоначально в слове teutonicus присутствовал недружелюбный оттенок. Итальянцы, французы и англичане использовали это слово, если хотели выразить насмешку и проявить неприятие к людям из Germania и их властителям. Так поступил, например, в 1160 г. епископ шартрский Иоанн из Солсбери, которого рассердила попытка Барбароссы заставить избрать папу, не имевшего английской и французской поддержки. «Кто поставил немцев судьями над народами? Кто дал этим грубым и жестоким людям полномочия ставить по своему усмотрению владыку над правителями смертных?»
Империя продолжала называться Римской, а с 1157 г. Священной Римской, но слово thiutisk/teutonicus постепенно вошло в употребление. Восточнофранкское королевство, во главе которого стоял римский император, являвшийся и восточнофранкским королем, возглавляло конгломерат племен и нуждалось поэтому в названии. Обозначение «франки» уже закрепилось за западными соседями, и возникало желание отличаться от них, как и от «чужеземцев»-итальянцев и римской курии. Так на протяжении XI–XII вв. понятия regnum («королевство») и teutonicum постепенно срослись. Немецкая же нация оставалась чем-то неясным, ибо после прекращения династии Гогенштауфенов ни одной другой династии на протяжении веков не удалось обеспечить себе корону германских королей на длительный срок. В отличие от Англии, Франции или Дании, где династии в XIII столетии олицетворяли те центры, которые концентрировали развивающиеся силы и способствовали формированию нации, власть германской короны оставалась слабой. Немецкая нация пребывала в тени мощной империи, могущество которой было мифологизировано, а политические символы: священное копье, императорская корона и императорский трон Карла Великого в соборе в Ахене – связывались также с империей, а не с королевством. В вышедшей в 1927 г. биографии императора из династии Гогенштауфенов Фридриха II историк Эрнст Канторович констатировал применительно к XIII в.: «В моменты такоо накала чрезвычайной гордости (например, при выступлении в поход на Рим) все: саксонцы и франконцы, швабы и баварцы – чувствовали определенную общность не как немцы – нет, они были ближе к Риму как наследники Цезаря, воображали себя даже отпрысками троянцев и называли себя, ни много ни мало, римлянами». Немцы очень медленно привыкали к тому, что их называют немцами и в конце концов сами стали называть себя так, правда не придавая этому особого значения.
Мы, следовательно, имеем дело не с историей немецкого Средневековья, германской императорской власти и не с началом истории немцев, так как они еще ничего не знали о том, что они немцы. Напротив, речь идет о немецкой предыстории, о прологе, в котором еще господствует неясность насчет того, кто же главные актеры, но который все-таки надо знать, ибо без него нельзя понять дальнейший ход пьесы. «Священной Римской империи» было суждено, претерпев многократные превращения, сохраниться до Нового времени и отозваться странным, искаженным эхом в Германской империи, созданной Бисмарком в 1871 г. и погибшей в 1945 г. Территория расселения немцев, географическое положение Германии, важнейшие черты национального характера, языковые предпосылки формирования немецкой культуры – все это складывалось в эпоху, которая нам известна как Средневековье и в которую очень мало можно было узнать непосредственно о самой Германии и о немцах.
Восточнофранкский король, которому в течение XI–XII столетий суждено было все чаще называться германским королем, господствовал над территориями расселения майнских франков, саксов, фризов, тюрингов, баваров, швабов и, кроме того, к западу от Рейна – над лотарингами и бургундами, которые большей частью говорили не на германских, а на романских языках. Начиная с X в. эта сфера господства расширялась на восток от Эльбы. Экспансия, обычно называемая колонизацией Востока, имела далеко идущие последствия. Конкурируя с Данией, Польшей и Богемией, в X в. империя подчинила себе на протяжении четверти столетия небольшие западнославянские княжества и племенные образования между Балтийским морем и Восточными Альпами сначала в политическом и церковном, а потом, благодаря притоку поселенцев из Рейнланда, Фландрии и Тюрингии, также в языковом и культурном отношении. Территории к западу от Рейна – за исключением узкого пояса вдоль реки, где господствовали германские языки, – сохранили связь с миром романских языков. Однако постепенное смешение славянского и немецкого элементов к востоку от Эльбы привело к тому, что группы славянского населения ассимилировались. Они становились составными частями новых германских племен и языковых зон, не считая маленьких островков славянских языков в Лужице и Каринтии. Поэтому современные немцы и австрийцы имеют наряду с германскими и кельтскими еще и славянских предков: территория, населяемая немцами, образует перекресток Северной и Южной, Западной и Восточной Европы. Сами же немцы представляют собой смешение большинства европейских этнических групп древности и Средневековья в соответствии с местом их расселения в центре Европы.
Характер сообщества, развивавшегося в центре континента, поначалу с трудом поддавался определению. «Священная Римская империя», располагавшаяся на территориях Германского, Бургундского, Лангобардо-итальянского и Богемского королевств, на протяжении всего Средневековья была еще весьма далека от того, что мы сегодня называем государством. Средневековый государь имел прямые политические отношения с относительно небольшим числом людей. Его власть зиждилась на земельной собственности, принадлежавшей ему и его родственникам, и на готовности других землевладельцев признать его сильнейшим и подчиниться ему. Развивались личные отношения, закреплявшиеся договором: принимая присягу на верность, сюзерен клятвенно обещал своему леннику защиту, а ленник, вассал – повиновение. Со временем стало обычным, что сюзерен с этой клятвой передавал леннику господские права, т. е. землю или должности. Вассал в свою очередь также мог быть сюзереном, передавая в лен часть своих прав. Это была сложная, тщательно разработанная система чисто личных правовых связей. На большей части европейского континента все господство основывалось в значительной мере на ленной системе – средневековая Европа знала не государства, возникшие на территориальной основе, а отдельные сообщества, возникшие в результате личной присяги на верность. Государства, какими мы их знаем, рассчитаны на длительную перспективу; они безличностны. Средневековое же объединение вокруг отдельной личности, напротив, было ограничено во времени, его существование прекращалось со смертью сюзерена или вассала и поэтому всякий раз должно было обосновываться заново.
Как могли выглядеть такие ленные отношения, видно, в частности, на примере Генриха Льва (1129–1195). Вельфский[9]9
Вельфы – немецкий княжеский род (IX–XIII вв.), предшественники Брауншвейгского дома.
[Закрыть] герцог, хотя и был ленником короля и императора Фридриха I Барбароссы, на подвластных ему территориях Саксонии и Баварии осуществлял почти королевскую власть ив 1176 г. даже отказался участвовать в походе императора против ломбардских городов. Вслед за этим на хофтаге[10]10
Хофтаг – собрание князей; позже из него возникли более широкие общеимперские сословные представительства – рейхсхофтаги, впоследствии рейхстага.
[Закрыть] в Вюрцбурге в 1180 г. князьями под председательством императора Генрих Лев был лишен своих саксонских и баварских ленов, тогда как его семейное наследство в Брауншвейге и Люнебурге оставалось неприкосновенным. В результате появилось герцогство, позже королевство Ганновер, просуществовавшее до 1866 г., а земля Брауншвейг даже до 1946 г.
Характерно, однако, что Барбаросса избегал присоединения ленов, которыми прежде владел Генрих, к имперскому имуществу, что резко усилило бы власть дома Гогенштауфенов. В подобных случаях короли Англии и Франции по всем правилам присваивали ленное владение; начало современной государственности в Западной Европе было непосредственно связано с расширением и консолидацией королевской собственности. Барбаросса не сделал этого, а пожаловал освободившиеся лены другим имперским князьям, ибо, даже будучи на вершине своего могущества, не мог властвовать без их поддержки. Отказавшись от территориальной династической власти, Барбаросса, как полагают многие историки, вероятно, придал ходу истории решающее направление и лишил немецкую историю важной перспективы, обособив ее от западноевропейского развития. Правда, у него и не могло быть выбора. Император был слишком слаб, чтобы править вопреки могущественным владыкам в империи.
Попытка Гогенштауфенов консолидировать свои позиции по отношению к князьям и знати закончилась провалом. Уже простое расширение границ империи противоречило единоличному господству. К тому же гибель Барбароссы во время Крестового похода, ранняя смерть императора Генриха VI в 1198 г., характерное для его сына Фридриха II сосредоточение сил и внимания на Италии ослабляли императорскую власть. Длительный спор с папством, истощение ресурсов в ходе итальянских походов, многочисленность противоборствующих сил, а также замедленное по сравнению с Западной Европой культурное развитие привели к тому, что империя сохранила унаследованный от прошлого своеобразный характер. В то время как западные соседи располагали четко определяемой территорией, а также городами, которые становились столицами и резиденциями государей, экономическими и культурными центрами, границы империи оставались размытыми и в империи никогда, вплоть до прекращения ее существования в 1806 г., не было «долговременной» столицы, сравнимой с Лондоном или Парижем. Вместо центральной имперской власти на передний план выдвигались территориальные княжества – земельные владения знатных семей, имперские города, в Италии – автономные города-государства, все сильнее дистанцировавшиеся от империи.
Так в центре Европы одновременно возникли два политических уровня: с одной стороны, сама империя, глава которой, император, был наделен скорее символической, нежели реальной властью. Имперские же сословия заняли по отношению к нему позицию, довольно быстро укрепившую их: духовные и светские имперские князья, в числе которых с XIII в. особое положение занимали курфюрсты[11]11
Князь-избиратель – Kurfürst (нем.).
[Закрыть] выступали в качестве единственных избирателей короля. Города непосредственно подчинялись императору, и ему же непосредственно подчинялись графы и рыцари. Имперские сословия собирались на рейхсхофтаги – с XII в. возобладал принцип, в соответствии с которым императору во всех важных делах, касавшихся империи, необходимо было их согласие. Из хофтагов возник рейхстаг, который к XV столетии превратился в прочный регламентированный институт, игравший важную роль в имперской политике. Можно было бы задаться вопросом о том, почему империя, это слабое образование, глава которой всегда зависел от избрания и поддержки со стороны курфюрстов и сословий, смогла неделимой дожить в центре Европы до начала XIX в. Ответить непросто. Причин этому явлению много, начиная с того, что сообщество европейских государств нуждалось именно в таком внутренне раздробленном центре Европы как в пространстве для обеспечения баланса интересов и в качестве театра военных действий и кончая тем, что была необходима правотворческая и умиротворяющая сила, которой обладал слабый глава империи. Еще одна причина удивительной живучести империи заключалась в принципе выборности короля. Высшая аристократия была в долгосрочной перспективе ориентирована на свободное сотрудничество и на сосуществование королевской и императорской власти. Каждые выборы короля были новым вотумом доверия в пользу империи, и поэтому именно избиратели короля оказывались гарантом ее прочности и долговечности.
С другой стороны, территориальные государства, из которых состояла империя и к которым переходило все больше власти и самостоятельности, представляли собой почти зоологическое обилие курфюршеств, герцогств, епископств, графств, имперских городов, аббатств и владений рыцарских орденов. В них также господствовал принцип двоевластия: тому или иному князю противостояли ландтаги, в которые входили представители разных сословий и которые составляли единство территории в условиях длительных изменений на карте Центральной Европы, деления и соединения земель в результате последствий войн или случайностей, связанных с династическими взаимоотношениями. В особых случаях, например при несовершеннолетии князя, ландтаги также представляли собой стабилизирующую силу. Не только князья, но и сословные власти, парламенты, сословия и ландтаги способствовали укреплению и стабилизации империи.
О Германии XIX в. говорили как о «запоздавшей нации». Собственно, это понятие имеет силу для всей немецкой истории. Империя сильно запоздала уже на пути в Новое время. Что касается формирования конституционного строя и правопорядка, административного аппарата, техники управления и прямого осуществления королевской власти, то, к примеру, Франция, Англия, Неаполь, Сицилия, Арагон, Кастилия и Португалия, уже обогнали империю. В то же время страны северной и восточной периферии Европы: Шотландия, Дания, Норвегия, Швеция, Венгрия – еще далеко отставали от нее. Европа состояла из двух регионов, четко разграниченных в политическом и культурном отношении: из более современной (хотя и старшей по возрасту части), территориально более или менее совпадавшей со сферой господства античной Римской империи, и из отсталой, более молодой области, которая простиралась к северу от Адрианова вала в Англии, к северу om limes, Рейна и Дуная. Здесь на протяжении еще многих столетий королевская власть осуществлялась не в придворной канцелярии, с помощью пера, а в седле и с мечом.
Посреди этого «двойного» континента лежала империя, частично относившаяся к более старой Европе, но в основном все же к более молодой и тем самым представлявшая собой уменьшенное отображение континента в целом. В некотором отношении империя могла идти в ногу с западными европейскими регионами. Это касалось прежде всего торговли, развития транспорта, ремесел и городов, постепенно выходивших из тени землевладельцев и владетельных князей и формировавших собственную культуру с особыми правами, новой общественной иерархией, новыми стилем и ритмом жизни. Большинство немецких городов возникли между началом XI и началом XIV столетия. Цепь этих городов протянулась от Фрейбурга в Брейсгау через Мюнхен и Нюрнберг до Любека. То же касается и городов востока, например Берлина, Кенигсберга и Эльбинга[12]12
Ныне Эльблонг, находящийся в Польше.
[Закрыть]. Но обращало на себя внимание то обстоятельство, что крупные торговые города империи нигде не были тождественны центрам императорской власти. Они располагались большей частью на северной и южной периферии, по берегам Северного и Балтийского морей, как, например, Любек, Бремен, Гамбург и Росток, или вблизи больших перевалов через Альпы (Аугсбург, Регенсбург). В то же время короли и императоры по мере расширения империи на восток переносили свои резиденции и фамильные захоронения в восточном направлении – в Гослар, Магдебург, Нюрнберг и Прагу. Отсутствие столицы, того неподвижного и прочного административного центра, который был бы одновременно центром культуры, образования и торговли, самое позднее с XIII в. говорило о явной по сравнению с Западной Европой слабости императорской власти. Недостаточная концентрация центральной власти, архаические структуры управления империи объяснялись прежде всего тем, что германский король и римский император в значительной степени зависел от согласия имперской знати. Избираемая королевская власть по природе своей слаба и поэтому оказывается отсталой, если обратиться к вопросу о формировании современной государственности.
Центральная часть континента не могла угнаться за его западной частью и в культурном развитии. Около 1300 г. во Франции насчитывалось пять университетов, готовивших юристов и администраторов, в которых нуждался тогдашний властитель, в Северной Италии – три, в Англии и Кастилии – по два, в Португалии – один. Во всей же империи, как и в «молодой» Европе в целом, в ту пору не было ни одного университета. Только в 1348 г. император Карл IV на правах богемского короля основал университет в Праге – примерно через двести лет после создания Парижского университета, ставшего прообразом Пражского. Еще в XIII столетии письменность, культура и наука были в основном делом романских стран, а также Англии. Это не значит, что в Германии в процветавших городах, при княжеских дворах, в школах при соборах и монастырях не расцветали науки. В университетах Парижа, Болоньи и Саламанки «немецкие нации»[13]13
«Нациями» в средневековых университетах назывались земляческие объединения студентов, которые по составу могли не ограничиваться носителями только одного языка.
[Закрыть], к которым могли принадлежать студенты из Англии, Германии и Польши, были наиболее многочисленными, и поэтому немецкие духовные элиты приобщались к опыту Италии, Франции и испытывали его серьезное влияние.
И еще в одном отношении немецкая культура развивалась – прежде всего посредством заимствования и переосмысления западных образцов. Это касается придворной любовной лирики Высокого Средневековья, песен Вольфрама фон Эшенбаха и Найдхарта фон Ройенталя, да и рыцарского романа в стихах, который был заимствован в основном из той среды, в которой возникли западноевропейские сказания о короле Артуре (например, «Парсифаль» Вольфрама фон Эшенбаха или «Эрек» Хартмана фон Ауэ). В политическом, духовном и культурном отношении Германия была и оставалась «страной середины», где взаимодействовали европейские культуры юга и запада континента, чтобы подвергнуться переосмыслению и в преобразованном виде широко распространиться среди соседей Германии. В следующие столетия латинским, итальянским, французским, испанским и английским образцам было суждено сменять друг друга.
* * *
ГАНЗЕЙСКИЕ ГОРОДА
Ганза, первоначально купеческое объединение, превратилась с XIII в. в могущественный союз примерно ста торговых городов, преимущественно северогерманских, во главе которого стояли Любек, Гамбург и Кёльн. Она контролировала торговлю на Балтийском море и располагала крупными перевалочными пунктами – от Новгорода до Лондона, от Венеции до Бергена. Ганза занималась, прежде всего, морской торговлей. Ганзейские купцы перевозили зерно, соленую рыбу, лес и строительный камень. Выпуклые корпуса ганзейских кораблей – когов – вмещали много товаров, а их широкие паруса и глубоко сидевшие кили обеспечивали большую скорость. Кульминация могущества Ганзы датируется 1370 г. после подписания Штральзундского мира, в соответствии с которым датский король принял условия торговли в западной части Балтийского моря. По мере роста влияния континентальных государств и с перемещением торговых путей Ганза постепенно утратила значение и, в конце концов, самораспустилась во время Тридцатилетней войны.
