Текст книги "Краткая история Германии"

Автор книги: Хаген Шульце

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Но изречения и программы имели в публичных выступлениях Гитлера второстепенное значение. Самое главное заключалось в воздействии на людей в качестве оратора, ибо Гитлеру удавалось распознать, как под увеличительным стеклом, чаяния и надежды внимавших ему слушателей, озвучить их проблемы в завораживающей и убедительной манере и спроецировать их обратно – на народ. Вот в этом и заключался успех национал-социализма: он выводил страхи и предрассудки людей из подсознательной, иррациональной глубины на свет и формулировал их в соответствии со своим мировоззрением. В этом партия Гитлера проявила себя более современной, чем все ее конкуренты в партийном спектре, которые полагали, что для того, чтобы убедить людей, необходимо просто познакомить их с трезво сформулированными программами. Напротив, Гитлер учитывал эмоциональный дефицит масс, который традиционные партии оставляли без внимания.

Таким образом, НСДАП была народной партией в гораздо большей степени, чем любая другая партия веймарского периода. Она не зависела, как другие партии, от прочной клиентелы, от социального, экономического или конфессионального характера, а располагала приверженцами во всех социальных слоях и среди представителей различных профессий. Рабочие и крестьяне составляли относительное меньшинство, даже в условиях, когда происходил постоянный рост доли рабочих. Напротив, доля представителей профессий, относящихся к среднему сословию, оказывалась существенно выше. Становилось ясно также, где партия достигала меньшего успеха, – там, где еще существовали старые творческие институты и идеи. В значительной степени сохранило иммунитет ядро социал-демократического рабочего движения (в то время как переход членов из НСДАП в КПГ и наоборот был активным), а также протестантская крупная и средняя буржуазия, но прежде всего – традиционная католическая среда в Западной и Южной Германии и в Силезии. Но гитлеровской партии удалось прорваться и здесь. Сыновья и дочери приверженцев традиционных партий во множестве собирались под эгидой НСДАП. Эта партия была не только олицетворением веры, народной партией; она представляла молодежное движение.

НСДАП обрела свой шанс со времен великого экономического кризиса, который вслед за «черной пятницей» 25 октября 1929 г. на Нью-Йоркской бирже охватил всю мировую экономику. В Германии же из-за давно сложившегося здесь общеэкономического положения последствия кризиса были особенно тяжелы. То, что выглядело сначала только как временный спад конъюнктуры, разрослось до небывалой катастрофы, в которой экономическая разруха и политическая радикализация взаимно раскачивали друг друга. Такое развитие событий совпало с выборами в рейхстаг 14 сентября 1930 г., на которых национал-социалисты, получившие 130 мандатов, добились сенсационного успеха. В свою очередь это настолько подорвало доверие зарубежных вкладчиков к стабильности в Германии, что уход капитала из страны приобрел формы бегства. К тому же – как всегда бывает во время экономических кризисов – в мире росли таможенные барьеры. У немецкой экономики отсутствовали не только кредиты, от которых она зависела из-за недостатка собственного капитала, но и прибыли от экспорта, а при высокой зависимости немецкой экономики от экспорта это имело катастрофические последствия как для производства, так и для занятости.

На протяжении года безработица подскочила с 9 до 16%, но это была только первая ступень Великой депрессии. В середине 1931 г. ввиду недостаточной ликвидности произошли первые банковские банкротства, вовлекшие крупные предприятия в вихрь событий. Экономический кризис превратился в финансовый и кредитный. В 1932 г. уровень промышленного производства Германии сократился в два раза по сравнению с 1928 г. Индекс курсов акций упал за то же время на треть, тогда как численность безработных возросла более чем вчетверо – с 7% в 1928 г, до 30,8% в 1932 г.

Экономический кризис охватил все европейские страны, но в Германии он оказался особенно тяжелым. Данное обстоятельство объяснялось прежде всего тем, что демократическая Веймарская республика с момента своего рождения была слабым государством, пытавшимся избежать гражданской войны и купить симпатии избирателей посредством превращения в государство субсидирующее и перераспределяющее. Желания, которые высказывали в адрес государства организованные по самым разным интересам группы, удовлетворялись в гораздо большей степени, чем это имело место до войны, что видно по скачкообразному росту государственных расходов, прежде всего в социальной сфере. Если в 1929 г. доля налогового бремени была вдвое выше процентной ставки 1913 г., т. е. 18 вместо 9% накануне Первой мировой войны, то за тот же период социальные расходы государства, земель и общин возросли с 337 млн. до 4 млрд. 751 млн. марок в год, т. е. произошло их увеличение не менее чем в тринадцать раз. Таким образом, нелюбимое государство, Веймарская республика, обеспечило себе лояльность групп, представлявших общественные интересы, оказывая поддержку и помощь, и в случае кризиса приходилось выполнять все соответствующие обязательства.

Когда начался кризис, экономики промышленно развитых государств рухнули после «черной пятницы», оказавшись в условиях самого тяжелого испытания, которое только выпадало на их долю за весь период новой экономической истории. Когда разорялись банки, когда объем промышленного производства в Европе упал за три года наполовину, а треть самодеятельного населения Германии стала безработной, когда все социальные обязательства, которые взяло на себя государство, были одновременно предъявлены к оплате, выяснилось, что германское государство оказалось не в состоянии справиться с проблемами. В Англии, где падение экономики было не менее драматичным, решение общественных проблем было возложено на многочисленные «плечи» – различные административные и общественные органы. Таким образом государство пережило экономический кризис, не понеся ущерба. Напротив, в Германии государство буквально пало на колени под тяжестью завязавшихся в тугой узел ожиданий различных общественных групп. А так как лояльность немецкого народа государству зависела от способности государства и его институтов разрешать социальные конфликты путем распределения, то при крахе социального государства под вопросом оказались и его конституционные основы. Так парламентская демократия в Германии в своем стремлении быть сильным государством сама лишала себя почвы под ногами.

Парламентские силы оказались в этих условиях беспомощными. Когда большинство рейхстага отвергло в июле 1930 г. непопулярные меры по оздоровлению бюджета, новый рейхсканцлер – депутат от партии Центра Генрих Брюнинг прибег к крайнему средству, которое предоставляла Конституция в соответствии со статьей 48. Он издал необходимые законы в виде чрезвычайных декретов, которые президент мог вводить в действие без участия парламента. Тем самым была открыта новая – или скорее старая – страница конституционной истории. Самоустранение парламента и правительства, которое пользовалось только доверием главы государства, означало, собственно, возвращение к монархическому конституционализму XIX в. во главе с президентом Гинденбургом в качестве «эрзац-кайзера». И действительно, некоторое время статья 48 Веймарской «эрзац-конституции» функционировала очень неплохо, когда речь шла о принятии безотлагательных мер в бюджетной, финансовой сферах и о защите государственного авторитета от растущего на улицах политического преступного насилия как справа, так и слева.

Решительная политика никогда не может быть популярной в период кризиса. Менее популярной она была во времена Брюнинга, ибо его «политика дефляции», т. е. радикального сокращения государственных расходов, дополнительно подстегивала безработицу. Канцлер мирился с огромными социальными расходами, так как они представляли собой неопровержимый аргумент в его усилиях по окончательному устранению репараций, показывая разрыв между волей немцев к выполнению требований и их возможностями. В этом смысле экономическая политика Брюнинга была только функцией его внешней политики, и здесь он добился успеха. В конце 1931 г. союзническая комиссия констатировала неплатежеспособность страны, что означало конец репарационных платежей. Соответствующее решение было принято Лозаннской конференцией в июле 1932 г. К тому же Международная конференция по разоружению, работавшая с февраля 1932 г. в Женеве, в принципе признала равноправие Германии в вопросе о вооружениях. У Брюнинга складывалось впечатление, что он, по его словам, находится «в ста метрах от цели», когда 30 мая 1932 г. президент отправил рейхсканцлера в отставку.

* * * 

ЖЕЛЕЗНЫЙ ФРОНТ

В ответ на создание союза Гитлера с Гутенбергом конституировался «Железный фронт», представлявший собой союз социал-демократической партии с близкими ей организациями. Правда, он получил демонстративный отпор со стороны почти всех несоциалистических групп и оставался красной оборонительной организацией вместо черно-красно-золотой. Распад Веймарской коалиции нельзя было остановить и в кризисные времена. Но «Железный фронт» отнюдь не бездействовал, и его «боевые демонстрации» по мощи и пышности с использованием музыкальных элементов не уступали мероприятиям противников республики.

Для смещения Брюнинга имелись многочисленные причины. Им были недовольны аграрии, которые, как они считали, не получали поддержки в условиях глубокого долгового кризиса, охватившего крупное остэльбское землевладение, Недоволен был рейхсвер, полагавший, что ему необходима поддержка «превосходного человеческого материала», сосредоточенного в НСДАП, для реализации его планов вооружения и создания милиции, а также считавший, что запрет СА[60]60
  Сокращенное название штурмовых отрядов (Sturmabteilungen), военизированных формирований НСДАП.


[Закрыть] противоречит его интересам. К этому добавлялось верное предположение Гинденбурга о непопулярности канцлера. Преемник Брюнинга, малоизвестный общественности консервативный заднескамеечник партии Центра Франц фон Папен (1879–1969), чей аристократически-аграрный «кабинет баронов» был представлен 1 июня 1932 г., располагал еще меньшей общественной поддержкой. Чтобы обеспечить себе парламентскую опору со стороны НСДАП, Папен выполнил требования Гитлера об отмене запрета СА и роспуске рейхстага. Прусское черно-красно-золотое правительство, несмотря на тяжелые потери на выборах, оставалось кабинетом, ведущим дела, и с равной жесткостью выступало как против национал-социалистических, так и против коммунистических уличных бесчинств. Поэтому Папен 20 июля 1932 г. чрезвычайным декретом президента назначил самого себя имперским комиссаром Пруссии и изгнал прусского премьера и остальных министров с их постов, Теперь прусский административный аппарат и полиция, важные с точки зрения соотношения политических сил, были подчинены имперской исполнительной власти.

Смысл гитлеровского приветствия.

Титульный лист «Рабочей иллюстрированной газеты». Джон Хартфильд, 16 октября 1932 г.

Антимарксистское и одновременно «революционное» массовое движение не предусматривалось в сценарии мировой истории, созданном Марксом и Лениным. Поэтому для ортодоксальных левых феномен национал-социализма оставался необъяснимым. В действительности же заговор «монополистического капитала» и Гитлера, о котором свидетельствует фотомонтаж, был химерой. «Капитал» Гитлера скрывался не в кошельках промышленных магнатов, а в головах людей.

Результаты выборов в рейхстаг, состоявшихся 31 июля 1932 г., соответствовали возбужденному состоянию общества, НСДАП почти удвоила свою и без того высокую долю голосов, численность же депутатов буржуазного блока драматически сократилась. КПГ и НСДАП получили абсолютное парламентское большинство. Они охотно использовали эту ситуацию, чтобы рука об руку саботировать государственные мероприятия, но, естественно, не были в состоянии взять на себя правительственную ответственность. Чтобы избежать опасности свержения Папена в результате вотума недоверия вновь избранного рейхстага, парламент был распущен в день первого же заседания. Страну захлестнула не имевшая себе равных волна политического насилия. И так как новые выборы в рейхстаг б ноября 1932 г. не принесли существенных изменений – впрочем, численность голосов, поданных за НСДАП, снизилась, что дало повод надеяться на изменение ситуации, – Гинденбург в конце концов назначил рейхсканцлером обладателя фактической власти в государстве, министра рейхсвера Курта фон Шлейхера (1882–1934).

Мы выбираем Гинденбурга! – Мы выбираем Гитлера!

Плакат НСДАП к президентским выборам 1932 г.

Весной 1932 г. истекал срок пребывания Гинденбурга на посту президента. При выдвижении кандидатур возникли курьезные союзы. В то время как «Стальной шлем», почетным председателем которого был Гинденбург, выдвинул своего председателя Дюстерберга, Гинденбург оказался вынужденным опереться на партии Веймарской коалиции, от которых он хотел отмежеваться с 1930 г. Только второй тур, состоявшийся 10 апреля 1932 г., в котором против Гинденбурга выступали Гитлер и Тельман, принес ему победу – за президента было отдано 53% голосов. Гитлер все же получил 37% голосов. Ядовитое антисемитское варево, которым Гитлер поливал политиков республики, возымело действие.

Шлейхер стремился осуществить сомнительный план создания «альтернативного фронта» из профсоюзного крыла всех партий для поддержки своей политики и раскола НСДАП с помощью заигрывания с сильнейшим внутрипартийным конкурентом Гитлера, руководителем организационного отдела НСДАП Грегором Штрассером. Но план Шлейхера потерпел неудачу. Правление СДПГ запретило руководству свободных профсоюзов идти на контакты со Шлейхером, а мятеж Штрассера быстро провалился. Теперь Шлейхер пытался побудить Гинденбурга на новый роспуск рейхстага, но президент устал править с помощью статьи 48. Он снова уполномочил Папена создать правительство, работающее при парламентской поддержке. Папен провел переговоры сначала с председателем НННП[61]61
  Немецкая национальная народная партия (НННП) – правая партия Веймарской республики являлась наследницей монархически-националистической партии времен монархии.


[Закрыть] Гугенбергом, а затем с Гитлером, который согласился участвовать в правительстве при условии, что получит пост рейхсканцлера. С тем, что в кабинете останутся консервативные сторонники Гинденбурга и Папена, он был согласен. Гитлер, требовавший до сих пор «все или ничего», казался теперь скромным и умеренным в своих запросах, так что Папен и Гинденбург согласились на его условия.

Президент до последнего противился назначению Гитлера канцлером, но был не в состоянии противостоять в течение длительного времени своим советникам, которые все без исключения выступали за создание правительства «национальной концентрации» во главе с Гитлером. Последний не требовал также, в отличие от предшествовавших кандидатов на пост канцлера, правления с помощью чрезвычайных декретов, а объявил выборы в рейхстаг – последние (о чем он приказал известить со скрытым двойным смыслом). После них кабинет Гитлера – Гутенберга должен будет опираться на широкое парламентское большинство из НСДАП и НННП. Эти заявления подействовали на Гинденбурга успокаивающе. Гитлер, считал президент, будет окружен его доверенными лицами, и бремя ответственности за режим чрезвычайных декретов, а также за длительное балансирование на грани нарушения конституции будет снято с него, Гинденбурга. Тем не менее президент колебался. Но целенаправленно сфабрикованные и недостоверные слухи о том, что Шлейхер планирует путч против президента, оказались для Гинденбурга последней каплей. Теперь, полагал он, Гитлеру больше нет альтернативы. Тридцатого января 1933 г. Гинденбург назначил Гитлера рейхсканцлером. Пробил смертный час Веймарской республики.

XI. Великогерманское безумие (1933–1942)

Вечером 30 января 1933 г. никто не сомневался в том, что Веймарская республика уже мертва, но о будущем существовали самые разные представления. Этот день сохранил в памяти воспоминания лишь у приверженцев НСДАП, которые отмечали его, словно явление мессии. Однако определенная часть общества не была склонна считать сладостной музыкой быстро заполняющий все вокруг пропагандистский шум, издаваемый новой правительственной машиной. Британский посол сообщал из Берлина, что пресса «восприняла назначение Гитлера рейхсканцлером с философским спокойствием», и добавлял: «Население отреагировало на это равнодушно». Прежние парламентские силы даже не думали о том, чтобы объединиться для отражения опасности. В руководящих кругах социал-демократии новое положение сравнивали с Исключительным законом против социалистов времен Бисмарка – казалось, что хуже быть не может. Консервативным помощникам Гитлера будущее представлялось радостным. Считалось, что Гитлер «окружен» консервативными министрами. Папен уверял своего знакомого: «Чего же вы еще хотите – Гинденбург доверяет мне. Через два месяца мы так прижмем Гитлера в угол, что он завизжит».

Чтобы объяснить такой тон, следует иметь в виду, что пока не был приобретен опыт, на который современники в 1933 г. могли бы опереться в своей оценке национал-социалистического режима. Вторая мировая война и Освенцим еще скрывались во мраке будущего, а те немногие люди, которые читали программную книгу Гитлера «Майн кампф», не были склонны воспринимать ее серьезно: жизненная практика подтверждала, что идеологические заявления – это одно, а фактические политические действия – совсем другое. В остальном же в повороте к авторитарному режиму не было ничего необычного. С 1930 г. немцы уже привыкли к тому, что парламентский контроль за политикой почти отсутствовал, – взирая на Европу, они чаще всего видели то же самое. В большинстве европейских стран правили диктаторы. Там же, где этого не было, например во Франции, царила внутриполитическая неуверенность, отнюдь не способствовавшая демократии. Создавалось впечатление, что во время большого экономического кризиса демократии обанкротились, что пришло время сильных людей – у каждого перед глазами маячил образ Муссолини, которым открыто восхищались даже такие либералы, как главный редактор газеты «Берлинер тагеблатт» Теодор Вольф, и социалисты, например Курт Гиллер. Общественность совершенно неверно оценила Гитлера именно потому, что он был не политиком, а идеологом и революционером, что ему были чужды основополагающие положения европейской политики: они были ему попросту безразличны. Гитлер хотел лишь одного: установления мирового господства «высшей» расы на костях «низших». Он всегда фанатично шел к этой цели, хотя зачастую и скрывал ее под завесой тактических маневров.

Чтобы достичь желаемого, сначала следовало установить прочное господство национал-социалистов. Партия Гитлера должна была полностью «пронизать» собой Германию. То, что обычно называлось «захватом власти», на самом деле было процессом, длившимся полтора года. Первый шаг состоял в устранении из германской политики партикулярных элементов, т. е. партий и земель. Вероятно, поджог рейхстага 27 февраля 1933 г. не был запланированной национал-социалистами провокацией, а явился делом рук анархиста-одиночки, но данный факт не имел никакого значения для последствий. Изданное по этому поводу «Распоряжение о защите народа и государства» отменило основные права, предоставленные формально продолжавшей действовать Веймарской конституцией, и обосновало существование перманентного чрезвычайного положения, которое облегчило режиму соединение охоты на своих противников с видимостью существования прав. Штурмовые отряды (СА) с конца января действовали более или менее самостоятельно. Они были объявлены вспомогательной полицией, терроризировали всех инакомыслящих, отправляли их в «дикие» концлагеря, пытали и убивали. В обстановке запугивания 5 марта 1933 г. прошли последние многопартийные выборы, но и в этих условиях НСДАП получила лишь 43,9% голосов избирателей. Эта партия никогда не избиралась большинством немецкого народа. Последующие плебисциты с результатами более 90% проводились в особых условиях тоталитарной диктатуры, для которой такие цифры – обычное дело.

В новый рейхстаг больше не входили депутаты-коммунисты: после поджога рейхстага КПГ была запрещена. Двадцать третьего марта 1933 г. Гитлер представил «Закон о чрезвычайных полномочиях»[62]62
  Официальное название – «Закон об устранении бедственного положения народа и государства».


[Закрыть], в результате которого парламент и конституционные органы контроля окончательно «исключались», а правительство получало право осуществлять законодательную деятельность без рейхстага и рейхсрата. Перед партиями встал вопрос, должны ли они лишиться своих полномочий. В конце концов, движимые принуждением и соблазном, они одобрили этот закон. Но было одно похвальное исключение: фракция Социал-демократической партии Германии (СДПГ), несмотря на жесточайший террор, выступила против «Закона о чрезвычайных полномочиях», и ее председатель Отто Вельс, несмотря на распоясавшихся штурмовиков, не мог себе отказать в чтении мужественной надгробной речи над мертвой демократией.

Через месяц после запрещенного 2 мая того же года социал-демократического объединения свободных профсоюзов, вопреки их попыткам сотрудничать с новым режимом, была ликвидирована СДПГ, многие ее функционеры отправлены в концлагерь, а некоторые из них убиты. Буржуазные партии предпочли добровольно, как это называлось в то время, «самораспуститься». К середине 1933 г, в Германии оставалась лишь одна партия – партия Адольфа Гитлера. Самостоятельность земель, это древнее наследие немецкой истории, также была в течение нескольких месяцев жестко и противоправно ликвидирована. На смену премьер-министрам пришли представители имперской власти (рейхсштатгальтеры) – революционное единое государство стало действительностью.

Однако захват власти означал не только устранение мешающих конкурентов, но и овладение инструментами государственной власти. Двумя ее опорами были бюрократия и военщина. По «Закону о восстановлении профессионального чиновничества» от 7 апреля 1933 г. произвольно увольнялись неугодные чиновники, прежде всего демократы, либералы и евреи; их сменили сторонники НСДАП. С рейхсвером дело обстояло сложнее: рейхсвер, за исключением некоторых молодых офицеров, выступал против Гитлера и его партии. По отношению к режиму вооруженные силы были настроены скептически, почти враждебно, пролетарски-хвастливые манеры национал-социалистов не нравились многим офицерам старой гвардии. В первую очередь это относилось к СА – партийной армии, которая все громче требовала второй революции, «ночи длинных ножей», направленной против бастионов буржуазии и консервативного госаппарата, и которая претендовала на то, чтобы стать армией национал-социалистического государства. Для рейхсвера, считавшего себя единственным гарантом государственности, это было дерзким незаконным притязанием.

В данном вопросе проявились в первую очередь интересы руководства рейхсвера и интересы Гитлера, который был в достаточной степени реалистом, чтобы увидеть, что рейхсвер как инструмент власти был для него полезнее, чем СА. Гитлер начинал опасаться тщеславия и революционного подстрекательства начальника штаба СА Эрнста Рема. Так случилось, что рейхсвер участвовал в устранении и подавлении СА в рамках так называемого путча Рема 30 июня 1934 г. и тем самым стал соучастником убийств, жертвами которых пали многие противники Гитлера. То, что рейхсвер оставался спокойным, когда убивали его генералов Шлейхера и Бредова, сделало руководителей рейхсвера сообщниками неправового государства. После волны убийств специалист по государственному праву Карл Шмитт употребил формулировку: «Фюрер защищает право». Тем самым произвол диктатора был возведен в степень высшего закона.

Но речь шла не только о том, чтобы овладеть инструментами государства. Тоталитарная диктатура укрепляется лишь тогда, когда овладевает сознанием людей. Деятели в сфере духовной культуры: либералы, демократы, социалисты – преследовались, и если не исчезали в концлагерях, то принуждались к эмиграции. Их книги публично сжигались, картины, музыка клеймились как «ненемецкие» и «дегенеративные». С сентября 1933 г. культурная жизнь Германии управлялась министром пропаганды Йозефом Геббельсом через вновь созданную Имперскую палату культуры и была поставлена на службу национал-социалистическому государству, хотя до начала войны продолжали существовать резервации для «неподходящих» писателей и художников.

Стремление к «духовности» шло еще дальше. Из университетов увольняли неугодных профессоров и доцентов, зачастую заставляли эмигрировать. Однако немало их коллег поспешили положить к ногам коричневых властителей учебные заведения, когда-то далекие от государства. Аналогичная ситуация складывалась и в церкви. В евангелической церкви ширилось движение «немецких христиан», ориентированных на идеологию народности и принцип фюрерства. Против них на Бармском синоде в мае 1934 г. сформировалась так называемая «исповедальная церковь», которая, несмотря на государственные притеснения и аресты ее членов, противостояла национал-социализму. Новый режим вызывал симпатии среди католического духовенства, прежде всего после заключения 20 июля 1933 г. имперского конкордата; но и здесь, в особенности когда стали известны национал-социалистические планы относительно эвтаназии[63]63
  Эвтаназия (от греч. ей – хорошо и thdnatos – смерть) – намеренное лишение жизни с целью прекращения страданий неизлечимо больного. В годы национал-социализма этот термин лицемерно прикрывал массовое уничтожение душевнобольных, инвалидов и других «нежелательных элементов».


[Закрыть], ширилось сопротивление, достигшее кульминации в папской энциклике «С крайней озабоченностью» от 1937 г.

Там, где было недостаточно «духовности», применялся государственный террор, который ассоциировался с именами Генриха Гиммлера, Рейнхарда Гейдриха и знаком СС – небольшого элитного национал-социалистического формирования, ставшего в Третьем рейхе полицейской властью и тем самым превратившегося во всесильный инструмент террора, «чисток» и воспитания. От центрального здания с его административными помещениями и подвалами для пыток, главной квартирой гестапо и верховного управления имперской безопасности на берлинской улице Принц-Альбрехтштрассе государственная сеть СС тянулась к полицейским властям, к мрачному миру концлагерей, к воинским частям, находившимся в распоряжении СС, к «главному управлению по делам расы и поселений», призванному осуществлять гитлеровскую расовую доктрину. Отсюда велась борьба против врагов режима – политических и идеологических, а также расовых, что означало прежде всего борьбу против евреев.

Дуалистическая манихейская[64]64
  Манихейство – религиозное учение, основано в III в. Мани, который, по преданию, проповедовал в Персии, Центральной Азии, Индии. В основе манихейства дуалистическое учение о борьбе добра и зла, света и тьмы как изначальных и равноправных принципов бытия. Оказало влияние на средневековые дуалистические ереси.


[Закрыть] расовая доктрина национал-социализма нуждалась в качестве антипода «святости» и «лучезарного арийства» в социальной группе, которая вследствие объективной принадлежности к определенной расе олицетворяла бы все злое, плохое и извращенное. Согласно особой традиции, насчитывавшей в Европе уже тысячу лет, отыскать исполнителя на роль сатаны и аутсайдера было нетрудно: эта роль отводилась евреям. Однако последовательного долговременного планирования преследования евреев не было: оно зависело от внешне– и внутриполитических обстоятельств, но всегда отвечало к конечным идеологическим целям режима. Террористические и пропагандистские акции партии «снизу» – от инсценированного Геббельсом бойкота евреев 1 апреля 1933 г. до «имперской хрустальной ночи» 9 ноября 1938 г. – сменились государственно узаконенными мероприятиями «сверху». К ним относился «Закон о восстановлении профессионального чиновничества», по которому подлежали увольнению чиновники-евреи; затем последовал «Закон об обороне» от 21 мая 1935 г., исключавший евреев из «почетной службы немецкому народу». По «Нюрнбергским законам» от 15 сентября 1935 г, обладание политическими правами и должностями ставилось в зависимость от доказательства «арийского происхождения». Немецкие евреи окончательно стали людьми второго сорта, лишились гражданских прав, заключение браков между евреями и неевреями запрещалось. По этим законам основы правового государства извращались и деформировались. Притеснение и дискриминация немецких евреев получили юридическую базу.

Таблица немецких рас.

Плакат, 1935 г.

В иерархии рас выше всех стояли «арийцы», ниже всех – евреи. Не совсем ясно, как должен был выглядеть «ариец». Однако считалось признанным» что кроме скандинавов и англичан лишь немцы имеют характерные для высшего «расового сообщества» черты, наличие которых должно было обосновать притязание немцев на мировое господство. Знатоком «немецкого расового сообщества» считал себя бывший специалист по выведению новых пород птиц рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер (главный проводник массового террора в Германии и на оккупированных территориях), объявивший свои одетые в черную униформу войска «орденом чистоты германской расы», члены которого могли вступать в брак строго по расовым родословным.

Преследование и насилие были одной стороной режима, а другой – совращение, ослепление и обольщение. Едва ли существовали социальные группы, чьи политические интересы и коллективные надежды национал-социализм не поддерживал бы и не подпитывал. На рабочий класс оказало большое впечатление предоставление работы (например, строительство автобанов), снижение уровня безработицы, улучшение социальных показателей на предприятиях и массовые акции под девизом «сила через радость». Ремесленники и мелкие торговцы выигрывали от увеличения налогообложения ненавистных им универмагов и от ужесточения практики выдачи разрешений на открытие мастерских, крестьяне – от протекционистских пошлин на сельхозпродукцию и повышения внутренних цен на сельскохозяйственные товары, промышленники – от прекращения участия рабочих в управлении предприятиями, от отсутствия конфликтов из-за тарифов и роста госзаказов, прежде всего в военной промышленности. Так же дела обстояли и в отношении других профессий, сословий и организаций: в какой-то мере выиграл почти каждый соотечественник – член народного сообщества, причем не только материально, но, что еще важнее, морально.

Собственно, это и было основой внутренних успехов национал-социалистов: в отличие от расчетливой и рациональной демократии диктатура реагировала на чувства и эмоции. Большую роль играло обращение к традициям. Отныне на Дне Потсдама[65]65
  День Потсдама отмечался 21 марта 1933 г.


[Закрыть], на котором, взывая к духу Фридриха Великого, был создан правящий союз революционных национал-социалистов с прусскими консерваторами – немецкими националистами, или на ежегодных праздниках урожая в Бюккебурге произносившиеся возвышенные клятвы верности крестьянским обычаям служили тому, чтобы привязать аграрное среднее сословие к новому государству. Политические инсценировки, роскошная театрализация лозунгов, соединение повседневности с символами, полными смысла, – никакой другой режим столь великолепно не владел этой техникой, как национал-социалистический. Олимпийскими играми 1936 г. в Берлине, ежегодными имперскими партсъездами в Нюрнберге с их потрясающе точной хореографией массовых маршей, похожими на церковные службы культовыми действами, магическими ритуалами спасения укрепляли чувство превосходства нации и неразрывного народного единства. Это чувство глубоко проникало в сознание участников и зрителей этих представлений и полностью овладевало ими. Даже британский посол Артур Гендерсон в сообщениях из Нюрнберга восхищался «красотой представления» и куполами из света: «как будто находишься в соборе изо льда».