Текст книги "Девочка и мальчик"

Автор книги: Гюнтер Герлих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

– Тебе бы вообще молчать надо, да, тебе.

– Ну так я тоже уйду. Вам спокойнее будет, – язвительно бросает Габриель и уходит из кухни.

Катрин робко спрашивает:

– Что я такого сделала?

– Да ничего. Просто им кажется, что ты изменилась.

– Тебе тоже?

– Да, но я считаю, что это в порядке вещей. А к отцу тебе надо быть внимательнее, слышишь?

Катрин отодвигает тарелку.

– Кто этот парнишка в метро? – интересуется мать.

– Тот же, что на катке.

– Ах вот, тот самый. Он из Берлина?

– Да. Он так со мной возился, а ведь не был виноват.

– Ты мне это уже говорила.

– А вы что, очень беспокоились?

– Отец стал несносным. Даже от любимого подледного лова не получал удовольствия.

Катрин поднимается.

Мать задумчиво смотрит на нее.

– Как к тебе отнеслась Габриель?

– Нормально.

– Правда?

– Я познакомилась с ее новым другом.

– Он был здесь?

– Да.

– А теперь она хочет ехать с ним в домик. Что он за человек?

– Не очень молодой, но веселый.

– Веселый?

– Да, рассказывает охотно и много.

Мать убирает посуду в мойку, Катрин ей помогает.

– Так оно и бывает. Если у тебя дочери, парни не заставят себя ждать.

Позже, у себя в комнате, Катрин раздумывает над словами матери. Ей тоже не пришлось ждать парня. И этот парень – Франк, который сейчас где-то на пути в Штральзунд.

Поезд мчит сквозь темноту ночи, купе освещено. Соседка уютно устроилась в углу и поглядывает на Франка; он, Франк, думает о ней, о Катрин.

В этот вечер отец не зашел к Катрин. По она этого и не заметила.

Мать сказала, будто она изменилась.

Неужели это так?

5

Март кончается, начинается апрель.

Кто вспоминает сейчас о снеге.

Мопед – отличная машина. В огромном городе он значительно сокращает расстояния. От Симон-Дахштрассс до Вильгельмру, оказывается, рукой подать, а оттуда в двух шагах одно из озер в северной части Берлина, окруженное лесом. Франк любит эти поездки – а Катрин любит Франка. Он привез ей шлем, и шлем этот лежит в ее комнате на шкафу; всякий, кто входит, не может его не заметить. Мать, та заглядывает к ней время от времени. Но отец обходит комнату младшей дочери стороной.

У Габриель полно хлопот с Бодо. Тот явно домогается ее расположения. А может, это Габриель добивается его расположения? Над всем этим раздумывает мать.

Для Катрин многое изменилось.

В школе – а это жуть сколько часов в день – ей приходится подавлять мысли о Франке.

Иной раз ей представляется, что она сидит в своем классе совсем одна, отгороженная ото всех некой тайной, некими особенными переживаниями. Ей и в голову не приходит, что у других ребят тоже могут быть подобные переживания, вот хоть, к примеру, у ее соседки но парте, у Марлис.

Мальчишки с их дурацкими шутками и чудными хобби не интересуют Катрин. Она не слушает их, а когда они отпускают ехидные шуточки или зубоскалят, она в лучшем случае снисходительно улыбается.

В ответ мальчишки только плечами пожимают. Что возьмешь с такой кривляки!

Уже не один месяц длится такое странное состояние у Катрин, девочка живет сегодняшним днем.

А ведь им всем предстоит в самом скором времени прекрасный праздник, праздник совершеннолетия. Ах, да-да, в одно из воскресений.

Охотнее всего Катрин каждый день ездила бы с Франком на мопеде, держалась бы за него, уткнув лицо в скользкую кожу его куртки. А мимо пролетали бы дома и улицы, сады и леса. За городом, у молодой сосновой рощицы, они как-то раз наткнулись на вышку, с которой открывался вид на далекие луга и маленькое озерцо. Франку там понравилось, они часто туда ездят и, взобравшись на вышку по шаткой лестнице, сидят на узкой площадке, тесно прижавшись друг к другу. Франк рассказывает ей разные истории, его голос смешивается с шумом ветра и шорохом сосен.

Катрин живет где-то вне окружающего ее мира, который до сих пор имел для нее такое большое значение.

В один из обычных дней недели фрау Румке, классная руководительница Катрин, подзывает ее к себе:

– Я хотела бы с тобой поговорить. Может, сегодня часа в два или три?

– А большой перемены не хватит, фрау Румке?

– Нет, времени маловато.

– У меня дела.

– Тогда завтра?

«И завтра у меня дела, и послезавтра точно так же, – думает Катрин. – Собственно, у меня всегда одно и то же дело: быть вместе с Франком». Катрин не может избежать пристального взгляда учительницы, которую знает уже так давно и с которой у нее добрые отношения.

– А если сразу после уроков? – предлагает она.

– Идет, – отвечает фрау Румке, – встретимся у школы.

Франк все равно раньше трех не будет на Симон-Дахштрассе, времени, значит, на разговор достаточно.

Франк предложил ей вчера сходить сегодня в кино.

Погода холодная, дождливая. Конечно, Катрин пойдет с ним в кино. А если он не захочет в кино, то и ей все равно. Тогда они отправятся гулять в Шёнхольцерский лесопарк или еще куда-нибудь.

Фрау Румке ждет Катрин у школы и предлагает ей зайти в угловое кафе, там им никто не помешает.

Учительница оглядывает Катрин с головы до ног.

К волосам не придерешься, неуверенно думает девочка, и куртка в полном порядке. Брюки, правда, чересчур узкие, а сапожки на высоком каблуке делают ее выше ростом. Сапожки эти Катрин купила на деньги, подаренные ей на рождество. Мать выдала без задержки всю сумму, но обратила внимание дочери на то, что она обанкротилась, пусть, мол, не забывает об этом.

Заметил ли Франк ее новые сапожки, она сказать не может, он по этому поводу не высказался. Но Катрин знает, что в сапожках на каблуках и узких брюках у нее совсем другая походка.

– Ну вот, вы уже больше не дети, – начинает фрау Румке, словно угадав мысли Катрин, и заказывает две чашки кофе. – Что-то ты начинаешь беспокоить меня.

Катрин делается не по себе.

– Вчера прочла твое сочинение. Поставить смогла только тройку. Ты не работала, девочка.

Фрау Румке затягивает паузу.

– В последнее время твои успехи заметно ухудшились. Я говорила и с другими учителями, ты все предметы запустила.

Что ответит Катрин? Да, она стала хуже учиться. Но странно, это ее не тревожит и ничуть не трогает.

– Я думаю о твоих планах, – продолжает фрау Румке. – Успехи в первое полугодие тебя летом не выручат. – Она кладет руку на руку Катрин. – Девочка, я решила поговорить с тобой. Ты должна одолеть свой минор.

«Да я вовсе не в миноре, – думает Катрин, – скорее уж в мажоре. Что мне ответить фрау Румке?»

Кофе слишком горький. Надо бы положить еще сахару. Катрин украдкой поглядывает на часы. Фрау Румке замечает ее взгляд.

– Что с тобой? У тебя какое-то горе? Дома что-то не ладится?

– Дома все ладится, – отвечает чистую правду Катрин.

– У тебя есть друг? – неожиданно спрашивает учительница.

– Да.

– И поэтому у тебя трудности?

– Нет, – решительно возражает Катрин, – никаких трудностей у меня нет.

– Но ситуация для тебя новая?

– Все, – тихо говорит Катрин, – все решительно изменилось.

– Да, это мне знакомо.

С удивлением поднимает Катрин глаза на учительницу, которая смотрит в окно.

У фрау Румке двое детей и муж, он иногда ждет ее в машине у школы.

– Дружба или любовь, – говорит учительница, – могут стать стимулом.

«Сейчас уже приедет Франк», – думает Катрин.

– Но в любви нельзя забывать о себе!

– А я и не забываю, – протестует Катрин.

– Этого ты, возможно, и не замечаешь, – возражает фрау Румке.

Катрин волнуется: если ее не будет дома, Франк ждать не станет.

– Когда я училась в институте, – рассказывает фрау Румке, – было и у меня такое. Себя не помнила… Но все прошло.

Так говорят уже старые люди, думает Катрин. Прошло? У них с Франком все только начинается.

– Ты не должна отказываться от своих планов. Да это на тебя и не похоже, – еще раз повторяет учительница.

– Мне надо идти, фрау Румке.

Учительница расплачивается и, расставаясь с Катрин, говорит:

– Передавай привет родителям.

Катрин смотрит ей вслед. Она теперь, конечно же, спешит к детям, к мужу и к письменному столу, будет исправлять сочинения, и среди них сочинение Катрин Шуман, за которое можно поставить не больше тройки.

Катрин тоже заторопилась, но сегодня ей придется долго ждать.

На столе раскрытые учебники математики и химии. Да разве может Катрин спокойно делать уроки, если она ежеминутно вскакивает и смотрит в окно?

Над железнодорожными путями тянутся низкие тучи, время от времени, правда, прорывается на мгновение солнце.

Катрин все время выглядывает на улицу. Но в конце концов решает, что надо посидеть и заняться математикой.

От звонка в прихожей она испуганно вздрагивает, но тут же бежит в прихожую и там натягивает на ходу куртку.

– К сожалению, сегодня я поздно выбрался. Извини, – говорит Франк.

– Я уже готова. Мы можем идти.

Но Франк не двигается с места.

– Я зайду к тебе, – говорит он и в прихожей снимает куртку. – Сегодня мы остаемся. Погода так себе, и вообще…

– По мы же собирались в кино.

– Я бы хотел познакомиться с твоими родителями, – продолжает Франк, – непорядок, что я появляюсь, когда их нет дома.

– Не знаю, – неуверенно бормочет Катрин.

– Им ведь известно, что мы с тобой встречаемся?

– Да.

– Ты мне как-то заваривала отличный чай.

– Пошли, – обрадовалась Катрин, – я заварю тебе чай.

Она ловко орудует в кухне. «Скоро придет мама или Габриель, а позже и отец. Куртку Франка в прихожей они сразу же заметят. Что это ему пришло в голову? Как все получится?»

Вода закипела, Катрин заваривает чай. Когда она входит с чайником в комнату, Франк уже сидит на кушетке.

– А ты почему не сняла куртку? – спрашивает он.

Ей хочется ответить: пошли скорей, с моими родителями я познакомлю тебя в другой раз, успеешь их узнать. Мне надо их подготовить.

Но Катрин этого не говорит, она относит куртку в прихожую, вешает рядом с курткой Франка. Возвратившись, Катрин садится рядом с Франком на кушетку. Ей очень хочется, чтобы он обнял ее. Но Франк с удовольствием отхлебывает чай.

Вообще странный он какой-то, всегда по-разному держится. Иной раз так целует, что у нее дыхание перехватывает, иной раз обнимет наскоро, а то просто подаст руку. Сегодня он даже про это забыл. И теперь смотрит, какие книги у нее на столе.

– Математика, химия – тоже мне радость!

– А у тебя что – хромают?

– Да нет, четверки, пятерки.

– Значит, хорошо.

– Но я говорил о радости от предмета.

– А мне оба предмета доставляют радость.

– Желаю, чтоб и дальше так было. Почему ты не пьешь чай?

– Не хочу.

– Ты не в духе? Какая-то ты не такая.

– А ты являешься и ни с того ни с сего желаешь познакомиться с моими родителями. Мне это нужно переварить.

– Да я либо к человеку всей душой, говорит Франк, – либо и дружить не буду.

– Хочешь печенье? – спрашивает Катрин.

– С удовольствием.

Катрин приносит печенье из кухни. – Пекла мама, – подчеркивает она.

– Отличное печенье, – хвалит Франк, – моя штральзундская бабушка тоже хорошо печет.

Франк чувствует себя прекрасно, пьет с удовольствием одну чашку за другой, грызет печенье.

Катрин же не испытывает ни малейшей радости от этих минут с Франком, одного хочет – чтобы встреча с родителями поскорее была позади.

Но как-то внезапно у нее появляется надежда, что все сойдет благополучно. Франк прав. Разве это дело, что она до сих пор не познакомила его со своей семьей.

По звуку отпирающегося замка Катрин узнает, что пришла сестра. Габриель всегда долго ищет, прежде чем найти отверстие в замке. То ли она плохо видит – но это она бурно отрицает, – то ли это ее беспокойный характер и нервозность.

Габриель сразу входит в комнату сестры:

– Добрый вечер.

Франк поднимается, он куда выше Габриели.

Катрин знакомит их.

– Знаю, знаю, – говорит сестра, – твой заботливый молодой человек с катка.

– Дела давно прошедшие, – смущается Катрин.

– А чай еще есть? – интересуется Габриель.

Катрин приподнимает крышку чайника.

– Слишком крепкий.

– Ничего, мне очень хочется пить. Сейчас, только куртку сниму.

Катрин ставит на стол еще чашку. Габриель появляется уже без кожаной куртки и садится напротив Франка.

Франк наливает ей чай.

– Ох, хорошо. Целый день в духотище. И только липкая кока-кола. А как вам живется?

– Превосходно.

– Да, вот бы и мне в школу ходить. Вам еще долго сидеть за партой? – обращается Габриель к Франку.

– Чуть больше года. Тогда уж, даст бог, буду сдавать выпускные экзамены.

– А если бог не даст?

– Что значит – не даст? К тем, кто в него не верит, он наверняка проявит благосклонность.

– Ну а как наша малышка танцует? Получается?

– Не знаю. Мы еще не ходили в диско.

– Что? Пора, пора. Я знаю одно здесь неподалеку. Вы танцуете?

– Конечно. И очень охотно.

– Эту забегаловку неподалеку забудь, – ворчит Катрин.

– А ты там была хоть раз? – сердится Габриель.

– Да уж нарассказали всякого.

– В чайнике есть еще чай. Хотите? – предлагает Франк.

Габриель протягивает ему чашку.

– Спасибо. – Она улыбается Франку. – Моя сестричка любит безапелляционные суждения. Если уж она составила себе мнение, так ни за что от него не откажется.

– Собственно говоря, так и следует поступать, – возражает Франк. – Свое мнение тотчас менять тоже неверно.

– Кстати, что поделывает твой Бодо? Придет сегодня? – спрашивает Катрин.

– А, Лемке сообщил, что уезжает. Он осчастливит саксонцев своим искусством где-то в районе Лейпцига.

– Как же ты проживешь без Бодо?

– Да в свое удовольствие, Катенька. Сейчас сижу с вами, и мне хорошо. А вечером мы могли бы куда-нибудь сходить, все трое. Я вас приглашаю. Может, в «забегаловку», как ты называешь этот клуб. Чтобы ты изменила свое мнение. И потанцуем до умопомрачения. Ну что, подходящее предложение?

Она говорит и смотрит на Франка. Тот не избегает ее взгляда.

– Мне неохота, – говорит Катрин. – Вечно твои сумасшедшие идеи.

– А вы, – спрашивает Габриель Франка, – как вы относитесь к моей идее?

– Я поступлю, как хочет Катрин, мы вообще-то собирались в кино сходить, просто я был не в настроении.

Габриель быстро поднимается:

– Ну и оставайтесь с вашими настроениями. Вы уже сейчас – настоящие старикашки, вы оба.

И она исчезает.

Через минуту-другую Франк говорит:

– Может, мне и правда лучше уйти?

– Нет, останься. Хочешь курить, так пепельница на полке.

Как раз когда Катрин вносит чайную посуду в кухню, приходит мать. В руках у нее две сумки, и она от тяжести и напряжения вся красная.

Катрин, у которой руки заняты посудой, не может ей помочь. Мать ногой прикрывает дверь, чего никогда не делает.

– Приятный часок провела?

Катрин ставит посуду и хочет взять у матери сумки.

– Не нужно… Кто у тебя в гостях?

– Франк.

– Мальчик с катка?

– Ты мне говори, если что купить надо, – просит Катрин.

Мать вынимает покупки из сумок.

– Молодой человек хочет нам показаться?

– Да, что-то в этом роде.

– Мог бы и раньше, считаю я.

Катрин поняла, что родители все это время внимательно наблюдали за ее жизнью.

– Ну иди, иди, не оставляй гостя одного, – говорит мать.

Катрин садится напротив Франка. Он курит и говорит:

– А у вас шумновато. Двери хлопают – плохой знак.

– Мама спрашивает, не выпьешь ли ты пива.

– И для меня бутылочка есть?

Катрин опять идет на кухню.

– Сейчас принесу, – говорит мать.

– Мама явится самолично. Любопытна, ну точно как Габриель.

Франк тушит сигарету, приглаживает волосы.

Фрау Шуман вносит бутылку пива и небольшой бокал. Франк поднимается.

– Добрый день. Так это вы, стало быть, Франк. – Мать пристально разглядывает мальчика и улыбается. – В метро вы показались мне выше и старше. Да что там, было далековато.

Катрин замечает, что мать привела себя в порядок, у нее свежий вид, усталости как не бывало.

– Я вижу на столе учебники. Хорошо, если вы возьмете нашу Катрин на буксир. Сдается мне, ей это сейчас очень нужно.

– Каждому когда-нибудь нужна помощь друга, – говорит Франк.

– Это вы очень мудро сказали!

– И очень верно, – вставляет Катрин, она рада, что учебники лежат на столе.

– Пейте пиво, – угощает фрау Шуман и уходит.

Чуть позже Франк замечает:

– Твоя сестра точная копия твоей мамы.

– Многие говорят.

– А ты на отца похожа?

– Я скорее смесь.

– А твой брат?

– Об этом я как-то не думала. Он человек мирный, погружен в свой собственный мир.

Они болтают о том о сем, ищут в приемнике музыку, чтоб по душе была; вернее говоря, Франк ищет и находит то, что любит – джаз.

Катрин с растущим беспокойством думает об отце, который сегодня так запаздывает. Может, встречу Франка с отцом стоит все-таки отсрочить? В последнее время ее отношения с отцом резко изменились.

Возвращаясь с работы, отец больше не заходит к ней в комнату, как делал раньше. Когда же они вместе сидят за столом, что, впрочем, в последнее время случается весьма редко, отец едва слово роняет, а прямо к младшей дочери почти не обращается. Иной раз это Катрин огорчает, но не надолго: мальчик, Франк, целиком занимает ее мысли.

Что уж даст отсрочка? Отец все равно узнает, что Франк был у них.

Катрин с трудом скрывает беспокойство. Она лишь прикрыла дверь и сидит, насторожившись, на краешке стула. Услышав, что открывается входная дверь, Катрин понимает, что пришел отец, и на полуслове обрывает разговор.

– Твой отец? – спрашивает Франк.

– Что-то он сегодня поздно.

– Ты боишься отца?

– Боюсь?

– Так мне кажется.

– Он приходит иной раз такой усталый.

– Ну кто по нынешним временам не устает!

Катрин берет пустую бутылку, чтобы отнести ее в кухню; по правде говоря, она хочет увидеть отца, хочет предупредить его о Франке.

В прихожей она останавливается, слышит, как отец на кухне спрашивает:

– Кто у нас?

– Приятель Катрин. Ты же знаешь.

– Ничего я не знаю.

– Не говори так, Дитер. Мальчик с катка.

– Ты накрыла праздничный стол. Случилось что?

– Просто было время и охота.

– Катрин сильно изменилась. Разумная дружба или пусть хоть любовь не превращают человека в упрямца, – говорит господин Шуман.

– Что значит – упрямца, это тебе только так кажется, – возражает фрау Шуман.

– А тебе – нет?

– Нет. Ясно, человек меняется. Подумай. Да как иначе? Именно в этом возрасте.

– Стало быть, в этом вопросе у нас с тобой нет единого мнения?

– Ты все обостряешь. Ведь и ты изменился, стал другим, чудным каким-то.

– Как ты волновалась, когда все начиналось у Габриели.

– Вполне может быть. И наверное, поэтому я сделала выводы.

– У Кати все-все может быть испорчено, – резко говорит отец.

– Что может быть испорчено?

– Она влюбится. А потом?

– Ты же совсем не знаешь пария.

– Я видел его на станции. Как он стоял в дверях. Кивнул, и она уже помчалась к нему.

– Но образумься же, – говорит мать, – поезд стоит минутку, вот она и помчалась.

– Ты накрыла на пятерых?

– Да.

– Нас только четверо.

– Нас четверо и друг Катрин.

– Можешь один прибор убрать, – говорит отец, – либо я сижу за столом, либо он.

– Дитер, – пытается успокоить его мать.

Но Катрин ничего больше слышать не хочет. Она влетает в свою комнату, со стуком ставит бутылку на стол.

– Что с тобой? – удивляется Франк.

– Пошли, мы должны уйти, и поскорее, – отвечает Катрин.

Франк больше не задает вопросов. Они одеваются в прихожей.

Из кухни до них доносятся взволнованные голоса родителей.

Катрин подталкивает Франка к двери, а сама идет в кухню. Мать стоит у плиты и испуганно восклицает:

– Катрин!

Но Катрин смотрит только на отца, который повернулся к ней.

– Можете убрать со стола два прибора, да, два! – кричит она и бежит назад в прихожую, откуда тянет Франка на лестницу.

Внизу, в парадном, Катрин плачет. Франк стоит рядом, он растерялся. Но Катрин уже вытирает глаза.

– Пошли куда-нибудь!

– Куда бы ты хотела?

– Может, в какой-нибудь клуб?

– В диско?

– Да, пошли, – торопит она.

– А твои родители? Они же наверняка хотят, чтобы ты поскорее вернулась.

– Не знаю, что это с отцом, – упрямо отвечает Катрин.

Они едут на трамвае в сторону Шёнхаузер-аллее, стоят в углу последнего вагона, раскачивающегося на ходу из стороны в сторону. Катрин в спину больно ударяют поручни. Франк обнимает ее одной рукой. И Катрин всем своим существом ощущает его близость. А он как-то странно смотрит на нее, кажется ей; никогда еще не смотрел он на нее так.

Клуб, в который они идут, находится на одной из тех улиц, где стоят сплошь старые дома. Катрин и Франка пропускают без всякого, хотя молодежи у входа много. Просто Франк знаком с дежурными, а когда окружающие пытаются возражать, Франк заявляет:

– Мы из актива!

Франк здоровается направо и налево, видимо, он и правда в активе клуба. Катрин кажется, что она тут лишняя. Но клуб ей нравится. Повсюду небольшие ниши, везде можно посидеть.

– Станцуем? – предлагает Франк, и вот они опять так близко друг к другу, хотя касаются друг друга редко.

Танцуют они много.

Время от времени пьют кока-колу, а один раз даже добавляют в нее водку, что тотчас действует на Катрин.

Все вдруг становится простым и легким.

А когда они опять сидят в одной из ниш, Франк говорит:

– Ну вот, ты и успокоилась.

Гремят ритмы, мелькают пестрые огни, выхватывают лицо Франка из темноты. Окрашенное разными цветами, оно все время меняется, то кажется мягким и юным, то взрослым и жестким.

Катрин трогает Франка рукой.

– А здесь хорошо, – говорит она.

– Пошли? – спрашивает он и поднимается.

Она идет перед Франком к танцплощадке, но руку его по отпускает, поэтому пробиваться им довольно трудно. Во время танца Катрин опять вспомнила родителей. И тут же остановилась.

– Что случилось? – шепчет ей на ухо Франк.

– Мне нужно домой, – говорит Катрин и уходит с площадки.

Крайне удивленный, Франк следует за ней.

– Мы здесь всего какой-нибудь час, – удивляется Франк, – ты же сама хотела в клуб?

Катрин не отвечает.

– Ну сядь, посиди. – Франк вытаскивает из-под кого-то кожаную подушку и подсовывает ее Катрин. – Нельзя же так быстро скисать.

– Нет, я все делаю неверно, – говорит Катрин. – Ты старше. И твой отец иначе смотрит на вещи.

– Ты вдруг чего-то испугалась, вот и все.

– Испугалась? Нет, но я хочу домой.

– Почему вдруг такая спешка, нелепо же!

– Вот как ты считаешь, – тихо говорит Катрин.

– Нет, я так не считаю, – примирительно отвечает Франк. – Понимаю твое состояние.

Но в словах его нет убежденности, чувствует Катрин.

Громкая музыка, сигаретный дым, голоса, внезапно все сливается для нее в едва ли не физическое ощущение боли. Ей хочется уйти, но хочется, чтобы Франк ушел вместе с ней.

Но Франк и не собирался уходить, он принес себе кока-колу и водку.

– А что, если твой отец запретит тебе со мной дружить? – спрашивает он.

– Этого он мне не может запретить.

– Ну, трудности создать может.

– Мы с отцом всегда хорошо понимали друг друга.

– Да, пока ты была для него маленькой девочкой.

– Может быть.

Франк льет водку в кока-колу и пьет маленькими глотками, потом закуривает сигарету.

– Странное ты существо. Но я тебя люблю, может, именно поэтому. – Он протягивает ей бокал: – Глоток?

– Я бы хотела уйти, – просит его Катрин.

– Ну, если тебе так надо. Иди, пожалуйста.

– Станцуем еще раз?

– Неохота.

Катрин надевает куртку, и ей кажется, все видят, что она уходит одна.

Трамвай кидает и толкает, как и раньше. И Катрин опять стоит в последнем вагоне, но теперь ее никто не опекает, и она задумчиво глядит в темноту.

Отчего же она не осталась с Франком? Он ее не понял или не хотел понять. Это может быть конец, а ведь по-настоящему никакого начала и не было.

Медленно бредет Катрин по Ревалерштрассе. Дождь прошел, небо проясняется.

Из темноты их подъезда отделяется какая-то фигура, идет к ней – Франк. Она слышит его голос:

– А такси все же быстрее, чем трамвай.

Катрин горячо его обнимает.

Он тянет со в подъезд.

– Ну ты сумасшедший, – бормочет Катрин.

– Ты уходила такая грустная.

Когда в подъезде кто-то зажигает свет, Франк говорит:

– Пошли пройдемся немного.

Катрин охотно идет за ним. А ведь хотела домой, чтобы не было лишних разговоров, но теперь она эту мысль отгоняет.

Ничего, значит, не кончилось, Франк с ней. Они идут к мосту Модерзонбрюкке, останавливаются там и стоят, облокотившись на перила.

– У меня, – говорит Франк, – есть знакомые девчонки, с двумя-тремя я даже дружил. Но пройдет, бывало, какое-то время, и мне с ними делалось скучно. Они так много болтали, и чушь какую-то несли. А ведь не глупые девчонки, им незачем важничать. Мне же было смешно, я начинал иронизировать над ними, и на этом все кончалось… Смотри-ка, отсюда, с моста, отличный вид. Ты уже бывала здесь вечером?

– Никогда еще не останавливалась, – отвечает Катрин, раздумывая над словами Франка.

Надо же, он именно ей все это рассказал.

– А надо мной когда ты иронизируешь? – спрашивает она.

– Что? Над тобой? Нет, над тобой я никогда не стану иронизировать.

Он обнимает Катрин. Они идут назад, проходят мимо электролампового завода.

– Здесь работает мама, – говорит Катрин.

– Мне как-то на каникулах пришлось постоять на конвейере, – вспоминает Франк, – ох и утомительно!

– Но там много народу работает.

– Зато прилично получают.

– Мама здесь уже больше двадцати лет.

– А ты тоже хочешь на завод?

– Не знаю. Я вообще-то с любой работой справляюсь.

Неожиданно Франк обхватывает ее голову обеими руками и поворачивает так, чтобы на ее лицо падал свет уличного фонаря. Сам он остается в тени.

– У тебя чуть раскосые глаза. Оттого у тебя порой такой загадочный вид.

– Твои руки, какие они холодные, – шепчет Катрин.

– Я согрею их о твои щеки.

– Я все время думаю о тебе. Никогда со мной такого не бывало.

Под мостом громыхает поезд.

– Он идет на Варшаву.

– Откуда ты знаешь?

– Я как-то раз ехал в этом поезде, с классом.

– Хорошая поездка?

– Да, очень интересная.

– Твой отец тоже много разъезжает.

– Ну, он-то. По всему свету.

– А ты, ты хотел бы ездить по всему свету?

– Кто бы не хотел.

– Вот я не очень.

– У тебя и случая еще не было.

– Может.

Они переходят мост Варшауэр-брюкке, идут до Карл-Маркс-аллее, но временам останавливаются, и Катрин видит свое отражение в витринах.

Когда они проходят мимо книжного магазина, Франк убежденно заявляет, что путного тут ничего не купишь. А Катрин всегда казалось, что в этом магазине огромный выбор книг, и она говорит ему это.

– Ну что здесь купить? Глянь сама получше. Две-три залежавшиеся книжонки да что со склада поступило.

У фотоателье Франк останавливается и разглядывает выставленные портреты.

– Подумать только, – говорит он, – у меня нет ни одного твоего фото.

– И у меня твоего.

– Почему же это?

– Да мы видимся каждый день.

– Решено, мы фотографируемся. Но уж не с такими постными физиями, как эти. У меня в классе есть приятель, тот здорово снимает, договорюсь с ним. Он охотно нас щелкнет. Ты ахнешь.

– Любопытно.

– Договорились, на той неделе.

У станции метро Франк сажает Катрин на перила.

Теперь они сровнялись, и Катрин не смотрит на Франка снизу вверх. Она упирается коленями ему в грудь, а он крепко держит ее за руки. Свет фонарей на перекрестке создает таинственную атмосферу.

Время от времени из метро выходят люди, но вообще-то в этот холодный вечер на улицах пустынно.

– Как я рад, что ты у меня есть, говорит Франк.

Был бы день, он увидел бы, как покраснела Катрин.

– Я ведь парень шальной, – продолжает Франк, – ты еще меня не знаешь.

– Я тебя уже хорошо знаю, уверена Катрин.

– Слушай, я поговорю с твоим отцом.

– Не надо, не делай этого, – просит Катрин.

Франк отступает на шаг. Катрин тут же спрыгивает, отряхивает брюки.

– А теперь домой, – говорит Франк, – завтра я опять зайду.

Шагая назад, они уже не интересуются витринами. Их интересует сейчас их собственный мир.

– Мы будет жить иначе, чем наши старики, – высказывается Франк. – Невооруженным глазом видно, что многое в их жизни никуда не годится. Твой отец, к примеру, день за днем ходит в свои мастерские, день за днем, год за годом. Жуть берет. Его поезд когда-то ушел, а он и не заметил. А твоя мама? Нам все надо делать не так. Возьмем хоть и мою маму. Я иной раз спрашиваю себя: почему она ни о чем другом не говорит, кроме домашних дел, мод и кухни? Не знаю. Мне, правда, от этого только польза. Мама всегда рядом. А у меня много времени для разных занятий. Отец в нашем семействе – лидер. Мать все подчинила его работе. Многие ей завидуют. Мне же часто кажется, что отец нас едва замечает, что мы, особенно мама, просто предметы, его окружающие, как дом, как машина и другие вещи. Все это должно существовать рядом с ним, чтобы у него голова и руки были свободны для его работы. Верно, отец многого добился. Раньше я им безмерно восхищался. Он был отец с большой буквы, который все умеет, все может и к тому же еще такой веселый. Человек, о котором говорят, который разъезжает по всему свету и всегда и везде имеет успех. Теперь я иначе оцениваю отца. Не могу точно сказать, когда все переменилось. Как-то раз я случайно имел возможность наблюдать своих родителей. Болел, лежал в гостиной, а они считали, что я сплю. Я видел их в приоткрытую дверь. Они молча обедали, отец, как всегда, с наслаждением пил большими глотками пиво. После обеда сели читать. Мне кажется, они не обменялись ни единым словом. Только когда я шевельнулся, немая сцена кончилась, и они, каждый по-своему, захлопотали вокруг меня. Только тут у них появилась тема для разговора.

Франк останавливается, мысли его, видимо, витают где-то далеко-далеко… Но внезапно он обеими руками крепко обнимает Катрин, прижимает к себе, целует.

– Так дико и скучно мы жить не будем, ты не будешь, я не буду. – Он гладит Катрин по голове. – Нам нельзя терять друг друга, слышишь?

Они идут дальше, держась за руки.

– Мне иной раз боязно: может, я что-то не так делаю? Вот хоть в отношениях с тобой, – говорит Франк.

– Но отчего же?

– Боюсь что-нибудь ляпнуть сдуру или номер какой не к месту выкинуть.

– Мудрить надо меньше, – решительно заявляет Катрин.

– Знаешь, первая девочка, с которой я дружил, была на три года старше меня, – говорит Франк.

Они сворачивают на Ревалерштрассе. Франк идет, высоко подняв плечи. Катрин в эту минуту очень ему сочувствует, хотела бы сказать что-то доброе, да боится не найти верных слов.

Давно ли дружил он с той девочкой, что на три года старше? Может, они все еще дружат? Катрин вспоминает, как задумчиво смотрел Франк на Габриель.

В окнах своей квартиры Катрин видит свет. Родители, значит, еще не спят.

– Который час? – спрашивает Катрин.

– Двенадцатый.

– Ох мне и попадет!

– А ты держись, не поддавайся, завтра я опять приду, – подбадривает ее Франк.

Катрин быстро обнимает его:

– Пока, до завтра.

– Ты только не переживай, что бы там ни было.

– Пока, – повторяет Катрин и закрывает за собой дверь.

Она быстро поднимается по лестнице и, запыхавшись, входит в квартиру. Дверь в гостиную прикрыта.

Катрин хочет зажечь свет, прежде чем показаться на глаза родителям, взглянуть на себя в зеркало. Вся ее храбрость, ее упрямая решимость, поддержанные Франком, улетучились. Робко входит она в комнату. Мать сидит у стола, поднимает на нее глаза и спокойно говорит: