Текст книги "Девочка и мальчик"

Автор книги: Гюнтер Герлих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

– Послезавтра.

– Отпроситься мне на часок?

– Да что ты, – поспешно отвечает Катрин, – у меня время есть. Не нужно, я доберусь.

Может ведь случиться, что послезавтра у их двери будет стоять Франк, чтобы проводить ее к врачу, если, конечно, он не забыл. А то, пожалуй, он и завтра зайдет.

– Так я пошел. – Отец оглядывает комнату: – А у тебя, дочка, уютно. Тебе что-нибудь купить? Может, книгу?

– Не нужно, – отвечает девочка, – у меня есть что читать.

Она прослеживает взгляд отца, направленный на маленький шкафчик. Чудесные красные и белые гвоздики нельзя не заметить. Но отец, может, их и заметил, да ни о чем при этом не подумал. Все его мысли сейчас в лесу, и он наверняка рассчитывает, что ледяной покров на озере в ближайшие ночи укрепится.

– Тебе нужны новые перчатки, – говорит отец, – твои тонюсенькие штуковины годятся разве что для холодного лета.

– Ну, не такие уж они тоненькие, – возражает Катрин.

– Я куплю тебе варежки, такие, как у тебя уже были раньше, – белые с красными горошинами.

Катрин вспомнила, что к тем варежкам носила подходящую шапочку с помпоном, тоже белую в красный горошек.

Отец уходит – широким шагом, тяжело ступая, пойдет он по мосту Варшауэр Брюкке, прямехонько к Дому спорта. Он не посмотрит ни налево, ни направо, витрины с товарами не привлекают его внимания. Мать каждый раз огорчается.

– Да не мчись ты так, Дитер! – восклицает она. – Я хочу, раз уж оказалась на этой улице, посмотреть витрины.

Тогда отец послушно останавливается и вполуха слушает, что говорит ему жена. Его больше интересует уличное движение и марки автомашин. Причем последнее интересует отца чисто теоретически, о собственной машине он, к великому сожалению всей семьи, и не думает.

– Машина? Украденное время и покой. Бог мой, знаю я этих автолюбителей, – говорит он многозначительно.

Жена не раз и не два доказывала ему, что они давно могли бы иметь машину. Но очень энергично и она не хлопочет о покупке, слишком любит она красивые платья и многое другое в таком роде. И это явно по душе ее Дитеру. Настойчивее всех требует машину Габриель.

– Уж ты-то какую-никакую игрушку на колесах получишь. Ты – наверняка, – всегда отвечает ей отец.

Отец купит удочку, и тогда у него наберется их ровно десяток. Каждая удочка для него – что-то особенное. Но различает их только отец, он знает толк в удочках, да еще Катрин он посвятил в тайны рыболовного спорта.

У Катрин хватает нужного для этого спорта терпения, у нее это, конечно, от отца, остальным членам семействе этого здорово недостает.

Девочка мысленно ясно представляет себе, как отец, торопливо проходя по отделам Дома спорта, выбирает самые толстые варежки для дочки. Она порой дружески подсмеивается над отцом, над той или иной его привычкой, или, как говорит мать, причудой.

Прежде Катрин каждый год радовалась, что они проведут неделю зимой на озере, рада была и самой поездке – на электричке, потом на автобусе, рада была провести несколько дней и вечеров в теплом домике, этом отцовском сокровище, в который он вложил немало своих сил и свободного времени.

Но почему на этот раз все выглядит совсем иначе, почему не ощущает она той привычной радости? Да ведь если Франк неожиданно заглянет, как сегодня, а ее нет – что тогда?

Мать не снимает пальто, ей нужно сейчас же уходить к портнихе. Наскоро разгладив рукой скатерть на столе, она спрашивает:

– Как провела день?

– Ничего, – отвечает Катрин.

– Отец приходил?

– Сразу ушел. В Дом спорта.

– В Дом спорта? Удочку покупать, да? Ну, сумасшедший! – восклицает мать.

– А когда папа собирается ехать? – спрашивает Катрин.

– В субботу. По крайней мере, так он сказал. И я попытаюсь освободиться на эту неделю. Но ты же его знаешь. Эта неделя священна. Тут уж ничего не поделаешь. Обо всем на свете с ним можно договориться, но об этой неделе зимой – исключено.

В субботу, значит, думает Катрин. А что неделя эта священна, и она хорошо знает.

Мать уходит и тоже не замечает цветов.

Как чаще всего бывает, она торопится; но внезапно возвращается.

– Это ты убрала квартиру?

– Немножко.

– Мило с твоей стороны, но ты больше этого не делай. Нога нуждается в покое. Помни о субботе.

– Целый день лежать скучно.

– Читай. Ты же никогда раньше не скучала.

– Нельзя всегда читать, – говорит девочка.

– Ужинать будем все вместе. Скажи Габриеле, чтоб накрывала на стол. Все уже готово.

– И я могу накрыть.

– А ты лежи на кушетке. Слышишь!

По когда мать ушла, Катрин встает и тут же чувствует боль. Она выдвигает вазу на шкафчике вперед, чтобы свет лучше падал на цветы.

Мать не заметила цветы, у нее в голове портниха. Интересно, что она себе теперь шьет? Речь шла о костюме. Целыми вечерами перелистывала она модные журналы, а Габриель неутомимо давала ей советы по части моды. Удивительно, но мать очень редко просит Габриель сшить ей что-нибудь. Может, она и права, а то начались бы пренеприятные споры и волнения. Мать и Габриель во многом слишком похожи.

Габриель тотчас увидела цветы и, высоко подняв брови, удивленно разглядывает свою маленькую сестренку.

– От него?

– Да.

– Прекрасный букет.

– Заходил узнать, как я себя чувствую.

– Понятно, чего же еще!

– Привет тебе от мамы, готовь ужин.

– А чем же он занимается, если днем свободен?

– Учится в школе.

– В школе?

– В одиннадцатом классе.

– Ну и ну. У меня тоже был когда-то такой мальчик.

– Знаю. Влюблен был в тебя по уши. А когда ты бросила его, нос повесил.

– Как твоего-то зовут?

– Франк.

– Франка у меня еще не было, – говорит Габриель.

Она задумалась. Думает о Франке, с которым не знакома? Катрин как-то вдруг бессознательно чувствует, что сестра может стать опасной. Что же делать? Следить? За кем следить? За Франком, который пришел просто потому, что хорошо воспитан?

А Габриель, вот поистине человек настроения, думает уже только об ужине. Сейчас сотворит что-нибудь такое-этакое. Когда родители вернутся, они еще на лестнице это заметят. Габриель хочет закатать бутерброды с колбасой в сыр и запечь их, на пряности она не поскупится. Катрин слышит, как сестра возится на кухне, при этом весело, с какими-то хриплыми переливами напевая. Время от времени Габриель мечтает стать звездой эстрады, исполнительницей шлягеров. У нее и фигура, и манера держать себя – классные, а самоуверенности хоть отбавляй. Только вот голосок подкачал.

Как-то отец сказал:

– У нас в мастерских есть пила, до чего же она прекрасно и пронзительно визжит.

Габриель смертельно обиделась.

Сейчас она с подъемом хлопочет на кухне, а между делом забежав в комнату Катрин, глянула на цветы, поправила букет. Выходя, она бросает:

– Твой мальчик, кажется, о’кей.

Катрин думает: мой мальчик? Чушь. А впрочем…

Нет, это чушь. Не годится себе такое воображать.

3

Сомнения последних дней рассеялись. Минута в минуту стоит Франк у дверей квартиры, он запомнил время, когда Катрин нужно к врачу. Ей остается только натянуть куртку. Девочка проворно одевается в прихожей, освещенной слабым солнечным светом.

– Нога, видно, уже в полном порядке? – интересуется Франк.

Катрин чувствует, что он испытывает облегчение. Но она не хочет, чтобы все уже было в полном порядке. Она твердо решила сказать врачу, что ходить ей еще трудно. Ведь послезавтра она с отцом и матерью должна ехать в загородный домик.

Франк, кажется, повеселел, и она старается не думать об отъезде.

– На улице холодно? – спрашивает она.

– Отличная погода, – отвечает Франк, – по радио опять предсказали снег.

– А я думала, ты забыл, что мне сегодня к врачу.

– Как же я мог забыть? – удивляется Франк. – Хоть так, хоть этак, а не мог я этого забыть.

Чудно сказано, Катрин его слова еще обдумает. Она закрывает дверь комнаты, разом обрезав солнечные дорожки в прихожей. И на входной двери видит тень франка. Он кажется ей сегодня выше, чем позавчера. Возможно, он просто высоко поднял плечи. На лестнице он пропускает ее вперед и внимательно приглядывается к ее походке.

– По утрам всегда лучше, – говорит она.

– Поддержать тебя?

– Да я же не бабка.

Он пожимает плечами.

– Знаю.

Катрин жалеет, что сказала так. Он ведь хотел ей помочь. И ей было бы приятно.

Поэтому Катрин быстро спускается с лестницы. Но на последней ступеньке у нее подворачивается нога, и она хватается за перила. Ногу пронзает сильная боль.

– Всегда и во всем надо знать меру, – говорит Франк, берет ее под руку и больше не выпускает. Он держит сильно и в то же время бережно.

Яркий свет на улице слепит глаза. Свежевыпавший снег сверкает, у тротуаров уже высятся маленькие снежные кучки. Все вокруг еще белым-бело.

Катрин вдыхает морозный воздух и, прикрыв на мгновение глаза, опять широко их открывает. Прекрасный зимний день.

– Сегодня я на машине, – говорит Франк, – вон она, напротив.

– Как так? – удивляется Катрин.

– Отец меня выручает, – объясняет Франк, – ему все равно нужно в город на совещание.

– Нет, это невозможно, – отказывается Катрин, – у нас есть еще время. Доедем на трамвае.

– Пошли, пошли, – зовет Франк, – а то мой старик вечно спешит.

– Слушай, мне бы не хотелось, – просит Катрин.

Но Франк берет ее руку и тянет за собой. Она слегка сопротивляется. На другой стороне улицы стоит с включенным мотором темно-синяя «Лада». Одно боковое стекло опущено, из него на них смотрит владелец машины: продолговатое лицо, густые темные волосы, в которых пробивается седина.

Катрин все это отмечает про себя, улавливает также равнодушный, как ей кажется, взгляд, которым господин Лессов – отец Франка – ее разглядывает. Зачем только Франк приехал с отцом?

Франк открывает заднюю дверцу.

– Залезай, – приглашает он, – и вытяни ногу. Я сяду вперед.

Господин Лессов оборачивается:

– Так это тебя сбил он с ног?

Девочка, с трудом усаживаясь в машину, не отвечает, но господин Лессов, видимо, и не ждет ответа.

Франк садится рядом с отцом, тот гасит сигарету, складывает свои бумаги и сует их в кожаную папку.

– Я не знала, что Франк вас побеспокоил, – говорит Катрин.

Отец Франка смеется:

– Значит, сюрприз удался. Ведь своих детей человек любит. – Он бросает испытующий взгляд на Катрин. – У тебя побелели щеки. Если тебе станет плохо, сразу скажи. И тут же выходи из машины.

– Нет, нет, я хорошо себя чувствую, – уверяет Катрин.

– Ну, с богом, – говорит господин Лессов.

Машина повернула на середину улицы, набирает скорость. Отец Франка уверенно ведет ее по скользкому от снега асфальту. В машине тепло. Катрин сидит, наклонившись вперед, судорожно напрягая ногу.

Франк оглядывается на нее.

– Да ты откинься на спинку. Или с ногой не справишься?

Девочка откидывается на мягкую спинку сиденья. Франк ободряюще улыбается ей. Она тоже пытается улыбнуться, но ей кажется, что она скорчила гримасу. У нее какое-то странное состояние, она сама себя находит смешной. Что с ней стряслось? Неужели она от смущения ведет себя как глупая гусыня? Почему бы отцу Франка и не отвезти ее к врачу?

Катрин рассматривает в зеркале заднего вида господина Лессова, точнее говоря, она видит только глаза его и лоб. Глаза смотрят строго, быстро на все реагируют. Над переносицей две глубокие складки. Похож Франк на отца? Катрин этого определить не может, по крайней мере глядя в зеркало.

На перекрестке господин Лессов ядовито роняет: зеленая волна, мол, замечательное изобретение транспортной техники, но рассчитывать на разум граждан-водителей зачастую не приходится, они едут либо слишком быстро, либо слишком медленно, и то и другое обесценивает зеленую волну.

– Вообще это сложная проблема, – считает господин Лессов, – внедрение современной техники – одна сторона медали, а воспитание технической культуры у людей, как я бы это назвал, другая, и это воспитание, к сожалению, еще весьма неважное. Да, весьма и весьма.

В таком духе ведут разговор отец с сыном. Существуют, оказывается, различные мнения о том, с каким ускорением трогать с места машины определенных марок, а также о расходе бензина.

Во всем этом Катрин, можно сказать, ничего не смыслит, она смотрит в окно на улицу и убеждается в том, что точка зрения водителя резко отличается от точки зрения пешехода.

Когда Катрин стоит на краю тротуара и глядит на проезжающие мимо машины, ей кажется, что машины – это какие-то жестяные клетки, в которые втиснуты люди. Наоборот, сидя в машине, все видишь в другом свете. Это ты проскакиваешь мимо людей, что стоят на краю тротуара, и все расстояния сокращаются. Создастся впечатление, что ты в чем-то превосходишь эти неуклюжие, остающиеся за стеклом существа.

«Лада» останавливается у поликлиники.

Франк выскакивает из машины, открывает заднюю дверцу.

Господин Лессов оборачивается:

– Ну вот у тебя опять появился румянец. Может, тебе просто было холодно. Я включил отопление.

– Большое спасибо, что подвезли меня, – благодарит Катрин.

– Всего хорошего, поскорей выздоравливай.

Господин Лессов легонько пожимает ей руку – может, боится сжать сильнее? И сразу снова берется за руль.

Катрин старается побыстрей выбраться из машины. Не хочет задерживать господина Лессова: времени у него мало и оно высоко ценится. Франк помогает ей, а потом осторожно закрывает дверцу и машет отцу, девочка тоже машет.

Господин Лессов ловко подстраивается к веренице машин, и его «Лада» быстро удаляется. Катрин поправляет шарф, одергивает куртку.

– Ведь удобнее же, чем на мопеде или в трамвае, – говорит Франк.

– Да, видно, машины ваш пунктик, твой и твоего отца.

Франк улыбается:

– О машинах мы можем говорить часами. Если же речь пойдет о чем-то другом, все будет иначе.

Катрин без его помощи поднимается по ступенькам в поликлинику.

– Я подожду на улице, – говорит Франк, достает из кармана пачку сигарет и, устроившись на перилах, болтает ногами.

– Ты тут замерзнешь, – остерегает его Катрин.

– Будешь долго, так зайду внутрь. Не переношу запаха в поликлинике. – Он закуривает сигарету. – Иди лечись.

Катрин входит в здание. А хорошо, что тебя кто-то ждет. Раньше, когда она ходила к врачу, с ней всегда были мать или отец.

Неприветливая регистраторша, та же, что была позавчера, не обращает никакого внимания на Катрин. Сегодня не нужно ни в чем разбираться и ничего записывать. Сидя очень прямо на своей табуретке, она стучит на машинке. А Катрин входит в кабинет врача и точно знает, чем должен кончиться ее визит. Следующую неделю ей необходимо еще поберечься, пусть врач удостоверит, что ей следует избегать всяких ненужных нагрузок. И все-таки к врачу Катрин подходит обычной своей походкой, боли ведь она не испытывает.

– Очень, очень рад. Вы больше не хромаете. Прекрасно. Давайте-ка глянем на рану.

Врач снимает повязку. Довольно неприятная процедура. Катрин едва не застонала и без всякого труда могла бы осуществить свой замысел – не создавать благоприятного впечатления.

Но она стискивает зубы и не стонет. Молодой врач внимательно осматривает рану.

– Порядок, полный порядок, – устанавливает он, – процесс заживления уже начался.

Катрин это и сама видит.

– Мы наложим сегодня легкую повязку. Но перенапрягать ногу вам не следует.

Катрин согласно кивает и благодарит. Последние слова врача она передаст дома, она подчеркнет их. «Ну что ж, возьмем такси, – скажет отец, – сорок марок у нас найдутся». А если она предупредит, что должна на следующей неделе к врачу? «В деревне тоже есть врач, – ответит отец. – Там тебе мигом наложат свежую повязку. Ты же знаешь доктора Мейзеля».

Увы, молодой врач ни слова не сказал о том, что ей нужно показаться еще раз. Может, он просто забыл; сестра доложила ему о больном, которому требуется срочная помощь.

Франк удивлен, что она так быстро вышла.

– Дела как будто идут неплохо, – говорит он.

– Да, неплохо.

– А ты и не рада вовсе, – удивляется Франк.

– Нет, рада, – говорит Катрин и думает об отъезде в домик, о долгой неделе, когда ее не будет в городе.

– Я знаю здесь кафе-мороженое, – говорит Франк, – и приглашаю тебя.

Девочка согласна. Но с трудом подавляет уныние. Что о ней подумает Франк? Сочтет, пожалуй, кривлякой.

Кафе-мороженое находится неподалеку, на Карл-Маркс-аллее. По дороге туда Катрин обретает свою обычную невозмутимость.

– Дорогое заведение, – предостерегает она Франка.

– Может, чуть дороже, чем в других местах.

Он уверенно входит в кафе, оглядывается, замечает – сейчас еще утро – хорошее место, маленький столик у окна.

Впервые сидит Катрин напротив Франка и не может избежать его взгляда. У Франка худое лицо, от ветра чуть покрасневшее. А какого цвета у него глаза?

Катрин злится на себя за то, что сунула руки под стол; Франк, тот держится естественно, он уже взял меню. Внезапно, к собственному удивлению, она спрашивает:

– Какого цвета у тебя глаза?

Франк с изумлением глядит на нее и широко открывает глаза, опушенные невероятно густыми ресницами.

– Какого цвета глаза? Ну, сама погляди. – Он тянется к ней над столом.

– Так я вообще ничего не вижу. Смотри на свет.

– В удостоверении личности записано: цвет глаз серый, – говорит Франк и послушно поворачивает лицо к свету, падающему сквозь огромное окно.

– Верно. И все-таки неверно, – устанавливает Катрин, – какой-то еще цвет подмешан.

– Да, – подтверждает Франк, – желтый.

– Ты прав, какой-то у них золотистый отблеск. Катрин слышит собственный голос, ощущает теплое дыхание Франка и удивляется, что задала ему этот вопрос. Франк смотрит ей в глаза, и Катрин не избегает его взгляда, при этом еще раз обнаруживая своеобразный отблеск его глаз. Но тут же откидывается на спинку стула и быстро говорит:

– Ну что там есть? Дай-ка мне.

Франк протягивает ей меню, их пальцы при этом на мгновение соприкасаются.

– Там много чего есть, – отвечает Франк, – выбери, что хочешь.

– На цену тоже надо смотреть, – возражает девочка, – моя мама в этом случае очень внимательна.

– Здесь нас не собираются обводить вокруг пальца, – успокаивает ее мальчик.

Катрин выбирает какао-глассе.

– Что такое? И это все?

– Да, – говорит она, – я люблю какао-глассе. Недовольно бормоча себе что-то под нос, Франк заказывает официантке две порции.

– Почему ты не взял что-нибудь другое? – спрашивает Катрин. – Тебе ведь не обязательно брать то же, что я.

– Мне тоже хочется какао-глассе, – отвечает Франк. Катрин искоса приглядывается к нему, замечает его разочарование и, как ни странно, рада, что он так реагирует.

Катрин вообще проявляет к Франку слишком большой интерес. А он пьет свое какао, выражая, – так, во всяком случае, ей кажется – крайнее к нему презрение.

– Два шарика мороженого я бы, пожалуй, съела, – говорит она.

– Ну вот видишь! – радостно восклицает Франк.

Он подходит к официантке, заказывает мороженое, делая это, как считает Катрин, очень мило. Официантка быстро приносит мороженое и взбитые сливки.

– Это что, два шарика? – спрашивает Катрин.

– Разумеется. Фрукты и взбитые сливки полагаются к ним. Кстати, то, что тебе нужно. Фрукты – это витамины. А взбитые сливки полезны для твоего ослабевшего организма. Потеря крови и прочее.

Она насмешливо улыбается:

– Предлог ты, видно, всегда найдешь?

– Если человек не способен все объяснить, говорит мой отец, значит, у него кишка тонка.

– А твой отец все всегда объясняет?

– Да.

– Знаешь, он выглядит усталым.

– Ты находишь? Я как-то не заметил. Правда, у него вечно дела. Такая уж работа. Но он, как мне кажется, умеет компенсировать это напряжение. К примеру, водит сам машину.

– Водит машину? И это отдых?

– Да. По возможности на самых оживленных улицах. Тогда он может всласть ругаться, а это дает разрядку.

Катрин представляет себе господина Лессова, видит мысленно, как уверенно и величественно ведет он свою синюю «Ладу». Она еще слышит его замечания, вспоминает его испытующий, оценивающий взгляд. Интересно, какого он о ней мнения? Наверняка не очень-то высокого.

– Мне кажется, ты отцу понравилась, – говорит Франк, обрывая ее размышления.

– С чего это ты взял?

– Ну, чуть-чуть я отца знаю. Он так дружелюбно с тобой разговаривал.

– А обычно он не такой?

– Знаешь, вежливость и дружелюбие следует различать. Он может быть чертовски вежливым, но так свою вежливость выказывает, что она тебя изничтожает.

Длинной ложечкой Катрин достает из вазочки фрукты.

– Я рад, что мы с тобой сидим тут и что тебе хорошо, – говорит Франк, – а на катке я не стану больше выделывать такие отчаянные пируэты. Все могло плохо кончиться.

– Я уже сказала, что ты не виноват, – сердится Катрин, – это я замечталась. Со мной такое бывает. Даже иной раз в школе.

Франк выуживает из своей вазочки виноградину и протягивает ее Катрин:

– Вот тебе что-то вкусное.

Девочка открывает рот – так любит кормить ее лакомствами отец.

– Ты губы красишь? – спрашивает Франк.

– Изредка, – отвечает она в замешательстве.

– Тебе и не нужно, – говорит он, – у тебя изумительно красные губы.

Катрин хочет дать ему отпор. «Изумительно красные. Скажет же. Интересно, рассмеялась бы над этим Габриель? Но, собственно, какое отношение имеет ко всему этому сестра? Это только мое дело, – думает Катрин. – Вопрос о том, по вкусу ли это мне».

И она говорит:

– Красные? Какие уж они красные. Мама и Габриель часами могут обсуждать, какая помада бледнит, а какая подходит к той или иной блузке или прическе. Или какого цвета надо положить тени на веки.

Франк улыбается:

– Знакомая история. Но ты нравишься мне как раз без помады.

О, вот это ответ. У него наверняка много знакомых девчонок – конечно, в школе.

– Чашечку кофе? – спрашивает Франк.

– Да что ты. Я не привыкла.

– А мне нужно. И тебе тоже. Я же все понимаю.

– Чего только ты не понимаешь!

– Ну, – отвечает Франк, – мне бы хотелось понимать тебя еще лучше.

– Не разберусь я что-то, – говорит Катрин.

– Все еще впереди, – обнадеживает ее Франк и заказывает два кофе.

Пока им приносят заказ, они обмениваются двумя-тремя словами. Кофе согревает, он пришелся Катрин по вкусу. Надо только положить много сахару в этот темно-коричневый напиток.

Катрин чувствует на себе внимательный взгляд Франка, ей нравится сидеть с ним в кафе. Она ему это и говорит.

– Каникулы только начались, – отвечает Франк, – мы не раз здесь посидим. Или еще где-нибудь, как ты захочешь. На следующей неделе мои родители уезжают в горы. Весь дом остается мне.

«Следующая неделя, – думает девочка, – до нее осталось всего три дня».

– На следующей неделе я уезжаю, – говорит она.

Франк резким движением ставит чашку на блюдце.

– Неправда.

– Нет, правда, – подтверждает Катрин и рассказывает Франку об увлеченности отца, о том, что они каждый год зимой ездят в домик на озере.

– Каждый год в один и тот же домик? А это не скучно?

Никогда им не было скучно. Да, это всегда один и тот же домик, один и тот же лес, одни и те же лесные тропы, по которым они бродят. И все-таки им никогда не было скучно. И оттого она правдиво отвечает:

– Я никогда там не скучала.

– Это далеко от Берлина? – спрашивает Франк.

– Не слишком.

– Я навещу тебя, – объявляет Франк, – я приеду на мопеде. А если нельзя на мопеде, так автобусом, или поездом, или пешком. Уж как-нибудь да доберусь.

Катрин пугается, вспоминает их домик и чувствует, что для Франка он не очень-то подходит. Объяснить этого она не может, но чувствует, что должна отговорить его от поездки.

– Ты не можешь туда приехать. Найти домик трудно, и вообще…

– Что значит – вообще, – вспылил Франк, – ты не хочешь, чтобы я приезжал?

– Да, не хочу.

Франк, играя кофейной ложечкой, говорит:

– А ты не слишком-то церемонишься.

– Такая уж я есть, тебе придется привыкать.

– Это не плохо, – считает Франк, – только одно – жаль той недели. Мы бы многое могли предпринять. Я знаю дискотеку, в нее стоит сходить.

– Мимо цели, – отвечает Катрин, – моя нога.

– Ах да, – кивает Франк, – как это я забыл! Чудно, именно я.

За окном на улице мелькают желтые вспышки – это проходят первые снегоуборочные машины. Катрин и Франк обмениваются все более односложными репликами.

– Мне нужно домой, – внезапно говорит Катрин.

Франк озабочен:

– Ты переутомилась?

– Все-таки я еще не совсем здорова.

– Ну, ясное дело. И в таком состоянии ты хочешь ехать в лес? Твой отец не может взять на себя такую ответственность. А если там из-за чего-нибудь наступит ухудшение? Что тогда?

– Об этом я тоже думала, – говорит Катрин.

Ей ехать не хочется. Но рана тут не играет никакой роли.

– Слушай, давай выпьем еще кофе, – предлагает она, – но плачу я.

– Вот это дело, – Франк отправляется к официантке.

Катрин смотрит ему вслед. Ей нравится, как держится Франк. Мальчишки из ее класса зачастую бывают жутко неуклюжие. Не знают, куда деть руки, как поставить ноги.

От непривычно крепкого кофе у Катрин сильно стучит сердце. Но не только от кофе. Она знает: ей хочется почаще встречаться с Франком.

Когда они собираются уходить и Катрин хочет заплатить за кофе, оказывается, счет уже оплачен. Франк улыбается:

– Ты только официантке создала бы трудности.

– А ты меня не принимаешь всерьез, так не годится. – Катрин раздосадована.

Франк удивленно смотрит на нее:

– Ладно, это я запомню.

Франк провожает Катрин домой.

Они входят в подъезд, обметают друг с друга снег. Катрин стягивает с головы капюшон и встряхивает волосы. Снег на ее лице обращается в капельки воды.

– В понедельник я зайду к тебе, – говорит Франк, задумчиво глядя ей в глаза. – Почему ты молчишь, тебе что – плохо? – озабочен он.

– В понедельник, да, значит, в понедельник.

«А завтра, а послезавтра, – думает она, – где будет он в эти дни?»

– Отдохни, – говорит Франк, – тебе нужно поберечься. Твой отец согласится с этим. У меня много слайдов. Ты удобно устроишься в кресле, ногу вытянешь, положишь высоко. Мы и магнитофон послушаем. Видишь, на той неделе тебя ждет разнообразная программа.

– Может, ты еще пообещаешь мне камин, а перед ним на мягкой шкуре белого медведя огромного пса?

– Камин – да, пса – нет. Но если очень хочешь, одолжу дога у соседей.

– Я предпочитаю змей.

– Пожалуй, и в этом смысле кое-что можно будет предпринять. Я знаю одного любителя.

Катрин смеется. Стирает капельки с лица.

– Недурная перспектива, – говорит она, – все по высшему разряду.

Они прощаются – «привет», – и подают друг другу руку.

– Большое спасибо, – говорит Катрин, уже стоя на первой лестничной площадке, – отлично было в твоем кафе.

Она поднимается по лестнице, но не отрываясь смотрит на Франка. Он положил руку на перила и тоже смотрит ей вслед, но не делает попыток подняться за ней.

Почему? Так разве она предложила ему зайти к ней? Может, он думает о предстоящей неделе, о полуобещании Катрин не ехать в лес?

Или попросту не хочет?

Катрин поднялась уже на третий этаж, когда внизу сильно хлопнула дверь – автоматическое дверное управление испорчено.

У нее впереди длинный-длинный день. Она могла бы провести его с Франком. Почему же она не захотела?

У Катрин бездна времени, чтобы подготовиться к вечеру, к неприятному разговору с отцом. Но чем ближе подходит этот час, тем слабее ее решимость. Она боится, зная, что обманет ожидания отца. Он растеряется, начнет, только чтобы дать работу рукам, приводить в порядок вещи, которые и так лежат в порядке.

Мать по натуре куда решительней, она не согласится с доводами дочери. К тому же она тотчас увидит, что легкая повязка – никакое не препятствие.

Зато мать легко меняет спои позиции. Если, к примеру, ей придет в голову мысль, что в домике она сможет целую неделю отдыхать, не обремененная заботами, то, пожалуй, согласится с желанием дочери остаться в городе.

Единственная надежда Катрин – Габриель. Сестре она выложит все начистоту и попросит о помощи. У Габриель доброе сердце. Хотя все может получиться и по-другому. Если у нес нелады с другом, тогда к ней не подъехать, тогда она не выкажет Катрин никакого сочувствия. Если она несчастлива, никто не смеет быть счастливым.

Катрин не включила свет. Она лежит на кушетке и ждет. Весьма редкостная ситуация, признается она себе. Но она не может и не хочет ничего менять. Она думает о Франке, вспоминает все, что было утром, пытается истолковать каждую мелочь. Детали играют огромную роль. Он резким движением поставил чашку, когда узнал, что она на следующей неделе уезжает. Ведь он уже составил себе план и ни единого слова не сказал он из пустого каприза.

Катрин идет в ванную и встает там перед зеркалом. Н-да, лицо слишком широкое. Волосы всегда торчат. Лба совсем не видно, что и лучше, не очень-то он красивой формы. Нос? Только не надо так пристально вглядываться. Губы? Что он сказал? Изумительно красные. Допустим.

Девочка пытается то ли всерьез, то ли вопросительно изобразить такое лицо, как у манекенщиц в журналах мод. А чтоб глаза казались больше, таращится изо всех сил.

Трудится Катрин минуту-другую и наконец, показав себе язык, возвращается в свою сумеречную уже комнатку, укладывается там на кушетку. Оценивать лицо по составным частям нелепо. Что уж из этого получится?

А что, собственно говоря, нашла она в Франке? Как Катрин ни старается, никак не вспомнит его лица. Но точно помнит его походку и его голос.

Необычный этот день кончается поворотом замка в двери их квартиры, осторожным, тихим-тихим. Катрин знает: это вернулся отец.

А она ждала Габриель.

Сейчас, сейчас будет принято решение. Ей бы выйти навстречу отцу, хромая, разыграть перед ним комедию.

Но на это у нее не хватает духу.

Катрин включает торшер, садится и ждет отца. Тот входит в комнату дочери, внося с собой морозный воздух и хорошее настроение.

– Добрый вечер, Катя, – говорит он, – скоро скучать перестанешь.

Проходя к стулу у окна, он гладит дочь по голове.

– У меня хорошие новости, – продолжает он. – В субботу ты никаких трудностей не испытаешь. Мой коллега подвезет нас на машине.

Вот теперь и надо бы сказать, думает Катрин, но молчит.

– Какая же прекрасная зимняя погода на улице, – говорит мечтательно отец. – На ближайшее время она такой и останется.

– А снег все еще идет, – замечает Катрин.

– Ты ведь была у врача. Как твои дела?

– Перенапрягаться нельзя, – нерешительно бормочет Катрин.

– Никоим образом, – подхватывает отец, – мы починим санки. Я буду тебя возить, как в старые времена, я ведь всегда был хорошей лошадкой. Да и мне полезно.

«А мои руки отец упрячет в толстые варежки и натянет мне на голову шапочку с помпоном», – думает девочка. Она вспоминает зимний лес, видит мысленно белый дымок, вьющийся из трубы их домика, ощущает пряный аромат горящих дров…

– Ах, – слышит она собственный голос, – хоть бы поскорее там оказаться!..

Катрин понимает: в эту минуту она приняла решение.

Она видит радость на лице отца, слышит, как он говорит, что до субботы осталось всего две ночи.

Отец уходит. В коридоре он громко и фальшиво насвистывает старый-престарый шлягер. Такое с ним случается редко. А откажись Катрин, сейчас в квартире царила бы тишина.