Текст книги "Девочка и мальчик"

Автор книги: Гюнтер Герлих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Но что скажет Франк? В понедельник он будет стоять перед запертой дверью, недоумевающий и огорченный.

Что для одного удовольствие и радость, то для другого огорчение и печаль.

В этот вечер у Катрин без конца меняется настроение. Но родители этого не замечают, у них своих дел полно, они готовятся к поездке.

За ужином разговор зашел о Габриели, которая до сих пор не вернулась.

– У нее опять что-то закрутилось, – начинает мать, – опять какой-то парень, и он, конечно, что-то особенное.

– Да это просто в ее характере, – примирительно говорит отец.

– Но совсем не в моем характере, – вспылила мать, – а уж о тебе и говорить нечего, Дитер!

– У тебя в семье был такой же дядя, – осторожно замечает отец.

– Оставь меня с моим дядей в покое! В твоей семье тоже есть чокнутая тетка.

Катрин завтра обязательно позвонит Франку. Или лучше написать? Но дойдет ли письмо до понедельника?

На следующий день, когда родители, уходя на работу, заглядывают к ней в комнату, Катрин притворяется спящей. Ей не хочется разговаривать, не хочется видеть ни радости отца, ни деловитую озабоченность матери.

Габриели не видно. Она так и не вернулась. Катрин знает, что мать сердится, они каждый раз из-за этого спорят.

– Мое дело, где и у кого я ночую. Я совершеннолетняя, – объявляет тогда Габриель. – Вы от этого не в убытке. Скорее в прибытке – в квартире тише.

– Далеко не так, – возражает мать, – ты живешь у нас и обязана придерживаться определенного порядка. А что я тревожусь за тебя, тебе и в голову не приходит!

Отец в их спор не вмешивается. К любовным историям Габриели он относится куда терпимее, чем мать. Почему так, трудно сказать. Возможно, побаивается ее острого язычка или его обезоруживает ее беспечное отношение ко всему на свете.

Впервые подумала Катрин о том, как держался бы отец, если бы речь шла о ней? Тоже не стал бы вмешиваться? Нет, этого она не допускает.

Утром Катрин решает съездить в Вильгельмру. Она все объяснит Франку. Однако уже в автобусе, по дороге в Панков, ее одолевают сомнения. А если Франка нет дома? Может, она приедет некстати. Что вообще скажет фрау Лессов?

Выйдя из автобуса, Катрин ощутила холод – как внешний, так и внутренний. Здесь очень красиво: заснеженные сады, дома с шапками снега. Сунув руки глубоко в карманы, Катрин ищет улицу, название которой записано на бумажке.

Дом Лессовых скрыт елями. Фасад выкрашен светлой краской, карниз и ставни – черные. На ярко начищенной медной доске выбито: «Роберт Лессов. Дипломированный инженер».

Катрин натягивает капюшон до самого носа – и не только из-за холодного ветра. Сейчас она нажмет кнопку звонка. Автоматический замок зажужжит, она откроет калитку и пойдет к дому. Но тут приоткрываются двери гаража, и девочка сломя голову убегает.

Как уже не раз за последние дни, Катрин стоит в растерянности и нерешительности. В Вильгельмру она приехала, а зайти к Франку не решается. Она отыскала телефонную будку. Медленно набирает номер. Долго-долго слышит гудки. И когда уже собирается повесить трубку, ей отвечают.

– Да, слушаю! – отчетливо говорит женский голос.

– Позовите, пожалуйста, Франка.

– Кто его спрашивает?

– Катрин Шуман. Он знает, – неуверенно бормочет девочка.

– Вам он срочно нужен?

– Да, вообще-то, да.

– Что значит «вообще». Объясните точнее.

– Было бы хорошо, если бы я могла поговорить с Франком, – уже уверенней отвечает Катрин. Голос женщины ее раздражает, этот нравоучительный тон она терпеть не может. И вспоминает замечание Франка о его матери. – Если он дома, так позовите его, пожалуйста.

– Не кладите трубку.

«А что же мне еще делать? – думает Катрин. – Может, все-таки положить?» Ждет она целую вечность, к счастью, никто не стоит у будки.

– Алло! Кто говорит? – слышит она голос Франка.

– Я. Катрин.

– А, это ты. Мама высказалась безумно сложно. Вот здорово, что ты позвонила.

– Слушай, я хочу тебе сказать, что я все-таки уезжаю на всю следующую неделю, – запинаясь говорит Катрин.

На другом конце провода молчание.

– Алло! Ты меня слышишь? – робко спрашивает Катрин.

– Жаль. Отличная была бы неделя, – огорчен Франк.

– У нас еще будет время. Каникулы ведь не кончаются.

– Для меня они все равно что кончаются после этой недели. Ну что ж, раз не получилось, значит, не получилось. Отдыхай хорошенько.

– Но пойми, – пытается объяснить Катрин, – отец же нее приготовил.

– Разумеется, я понимаю, но меня это не радует. Никто того и требовать не может. Когда вы едете?

– Завтра.

– Завтра? А я хотел зайти к тебе завтра…

Теперь Катрин могла бы повесить трубку, все сказано. Но она ждет. Не скажет ли Франк что-нибудь хорошее? Она слышит его дыхание. Или она это себе внушает? Ей хочется сказать: «Я от тебя всего через две улицы. Выходи, встретимся». А вдруг он ответит: «Сейчас никак не могу»?

– Ну, счастливо, – говорит она.

– И тебе счастливо, – отвечает Франк и кладет трубку.

К автобусной остановке Катрин не идет, а мчится, словно спасаясь бегством.

4

Погода в день отъезда выдалась даже лучше, чем было обещано. Мастера погоды ошиблись на этот раз в хорошем смысле. Так считает отец. А вот сотрудники Службы уборки наверняка думают иначе, ведь в последнюю ночь выпало жуть сколько снега.

Коллега отца полагает делом чести довезти своих пассажиров от Симон-Дахштрассе до самого домика в лесу. По шоссе все идет хорошо, но не успевают они съехать с шоссе, как тут же застревают в сугробе, колеса прокручиваются вхолостую.

Несмотря на это, настроение у отца прекрасное.

– Всем выходить! – командует он. – Свежий воздух нам полезен. Сейчас снимем с мели наш кораблик.

Мать вздыхает, глядя на мужчин:

– О господи, сюда бы парочку здоровых лошадей.

– Пустяки, дружно возьмемся, так справимся, – успокаивает ее отец.

– А еще далеко? – спрашивает коллега отца.

– Километр, – отвечает отец, – здесь самое каверзное место, здесь ветер всегда наметает огромный сугроб. Дальше опять можно проехать.

– Тогда за дело, – откликается коллега, – сначала подать чуть назад.

Катрин сидит в машине, зажатая сумками и кошелками. Пока они ехали, она слова не сказала и смотреть ей ни на кого не пришлось, все загораживал багаж.

Отец вел оживленный разговор со своим коллегой, расписывал ему все достопримечательности на их пути, рассказывал о деревнях, мимо которых они проезжали, разъяснял особенности ландшафта.

Мать с удивлением заметила:

– Ты свое призвание проглядел, Дитер. Тебе бы надо быть гидом в туристическом бюро.

Катрин все это нисколько не трогало, рана ныла, и она уже жалела, что ради отца согласилась ехать. Теперь, выйдя из машины, она захромала с первых же шагов.

– Ах, твоя нога, – спохватилась мать. – Ты плохо сидела?

– Отойди в сторонку, – попросил отец. – Мы справимся без твоей помощи.

Отец и мать обеими руками уперлись в машину, водитель включил задний ход, снег взметнулся веером, и вот дело сделано. Отец валится в снег и хохочет.

В этот же миг раздвинулись тучи, сверкнуло солнце. Снег слепит, деревья и кусты сверкают и искрятся – сучки и ветки обледенели.

Дорога уходит в лес, до их домика теперь уже недалеко.

– Пошли, – говорит мать Катрин, – мы пройдем этот километр пешком. Ты справишься. Пусть мужчины приедут первыми.

Отец садится и машину.

– Затопи сразу же, – кричит ему мать.

Треск мотора в тишине слышен особенно громко. Мать и дочь идут по следу машины. Время от времени на снежном покрове мелькают тени. Шумят верхушки сосен. Мать и дочь молча шагают по рыхлому снегу. Вдруг мать останавливается – белочка перебежала дорогу и ловко взобралась на сосну. Вспыхнул на мгновение красновато-коричневый хвост. А когда зверек пробегает по ветке, на них сыпется снег.

– Всего этого Габриель себя лишает, – огорчается мать.

Они идут дальше и до самого домика мать не произносит больше ни слова. Из трубы уже поднимается белый дымок, ставни открыты. От дороги к двери протоптана тропинка.

Коллега отца вносит их багаж в дом, последний в ряду однотипных домов на опушке леса. За их домиком начинается спуск к озеру.

– Вот мы и опять в лесу, – говорит мать, – но какая разница по сравнению с летом.

«Чего же удивляться, – думает Катрин, – летом тут песок и вереск, а сейчас – снег».

У домика крыша плоская, а сам домик деревянный. Творение Дитера Шумана, плод бесчисленных часов его работы.

Катрин зябко ежится, в комнатах холодно, пахнет увядшими листьями. Но в печурке уже пылает огонь, рядом сложены поленья. Большая комната у них общая, а есть еще две комнатушки – для родителей и для детей или гостей.

Катрин бросает свои вещи на деревянную кровать, разворачивает остывшие одеяла и широко распахивает двери. Быстро уложив свои малочисленные вещицы в шкаф, она садится, не снимая куртку, на кровать.

Ей бы надо подмести комнатушку, притащить лапника, а одну ветку сжечь, чтобы пряный аромат вытеснил затхлый воздух. И еще многое надо бы ей сделать, но она все сидит и сидит, и мысли у нее такие же мрачные, как окна ее комнатушки.

Из большой комнаты до нее доносятся звуки деловой суеты. Чайник свистит, радио включают. Музыка, правда, звучит глухо, приемник уж очень старый.

Катрин там не нужна, ее оберегают. Однако, уловив аромат кофе, она сама выходит из комнатушки.

– Что ж, начнем, – приглашает отец.

Его коллега греет руки о горячую чашку.

– Хорошо у вас тут, – хвалит он. – Может, поблизости есть свободный клочок земли?

– Поглядим, – отвечает отец, – я знаю в местном совете кое-кого. Но теперь с участками трудно.

Торт из кондитерской на Варшауэрштрассе просто объедение; вообще, на лоне природы все гораздо вкуснее, чем дома. К великому удивлению матери, Катрин выпивает две чашки кофе.

Ей это легче легкого! У них ведь не такой крепкий, как в кафе. Франк, кажется, пьет тот кофе с большим удовольствием.

Отец потирает руки.

– Замечаете, как тепло у нас? Ничего нет лучше хорошей печки.

Мать кладет всем еще по куску торта, а коллеге отца особенно большой кусок.

– Большое спасибо, что вы привезли нас. Чего только не захватишь с собой в машине, а быстро-то как.

– Дитер тоже всегда помогает, если у кого трудности случаются. К тому же я ищу участок.

Фрау Шуман не отступает от автотемы:

– Машина была бы нам очень полезна, и прежде всего, чтоб сюда выезжать.

– Когда у нас у всех ноги здоровые, мы и так сюда добираемся, – парирует господин Шуман, – а летом у нас есть велосипеды.

– Видите, никак его не уломать.

Снова знакомая песня. По что станет делать отец с машиной? Она только пылью покроется и заржавеет.

Катрин съедает еще кусок торта. Смотрит в окно. С запада медленно ползут огромные тучи; иссиня-черные, они резко контрастируют с солнцем и ослепительно белым снегом. И предвещают новый снегопад.

«Нас здесь, пожалуй, занесет до крыши, – испуганно думает девочка, – и просидим мы тут две, а то и три недели. Пока не начнется оттепель или пока к нам не пробьется огромный снегоочиститель. Что тогда?»

Вот уже коллега отца готовится к отъезду в город, ох как хочется Катрин уехать вместе с ним! Через какой-нибудь час она была бы на ярко освещенной Варшауэрштрассе… Увы, никак нельзя.

– Рад за тебя, – говорит ей коллега отца на прощание, – рад, что тебе не пришлось отказаться от этих прекрасных дней за городом. Твой отец только о том и говорил, как помочь тебе сюда выехать, несмотря на твою беду.

Катрин краснеет, но никто этого по замечает. От холода на улице, кофе и тепла в домике у всех лица покраснели.

Машина с шумом удаляется, исчезает в лесу. Иссиня-черная туча не дошла до домика, она разлезлась и обрела многоцветную окраску. Солнце уже заходит. Вокруг царит полная тишина.

Отец хлопает в ладоши:

– Ура, начинается наша неделя!

Мать, обхватив его голову, притягивает ее к себе.

– Ах, мой старичок, теперь ты можешь поблаженствовать.

Отец целует жену.

Катрин смущенно смотрит на родителей. Ею овладевают какие-то странные чувства. Она и хочет отвести глаза, и не может. Родители, взявшись под руки, идут к домику. Рядом с плотным, коренастым отцом мать выглядит особенно тоненькой и нежной.

В домике отец подходит к приемнику, добавляет громкость. Передают польку, музыку, никак не подходящую к настроению Катрин. Отец, наоборот, от радости совсем голову потерял, да и мать весело напевает, и оба они не замечают, как визжит и пищит их приемник.

Катрин стоит в дверях и, хмуря брови, наблюдает за происходящим. Охотнее всего она заткнула бы себе уши. Одно и то же все эти годы, и летом и зимой, стоит им приехать в домик. У отца сразу делается хорошее настроение, и он бурно веселится, мать становится ласковой и снисходительной.

Старый приемник никогда не звучал иначе. И первый вечер никогда не проходил иначе. Они спокойно и не торопясь ужинают под низко свисающим абажуром. В печке потрескивают дрова. Позже сядут играть в карты. Но играют недолго, родители хотят спать.

Катрин лежит в своей комнатушке. В тишине слышны самые необычные звуки: легкий треск деревянных стен, порыв ветра, скрип сосен в саду. Катрин лежит с открытыми глазами, ей не хочется спать, за последние дни она выспалась. И читать тоже неохота. Она уже пыталась. Мыслями она уносится далеко-далеко, в город, в Вильгельмру, к Франку.

Сумасшедшие мысли, сумбур какой-то, без всякой связи. В темноте комнатушки Катрин пытается силой оживить в себе те чувства, те ощущения, благодаря которым жизнь в домике прежде доставляла ей столько удовольствия.

Ей всегда нравилось, лежа на широкой деревянной кровати, до носа укутавшись теплым стеганым одеялом, поглядывать прищуренным глазом в окно. Сегодня ей все безразлично, мир за окном не имеет для нее ровно никакого значения.

Родители спят в соседней комнатушке. Отец время от времени всхрапывает. Катрин могла бы закрыть дверь в свою каморку, но зачем, она все равно не в состоянии уснуть.

Катрин Шуман славится своим трезвым умом, на ребят в классе она имеет влияние, может угомонить их разумными суждениями о жизни. Она остроумна, умеет подшутить над собой. О Катрин говорят, что она обеими ногами стоит на почве реальной действительности, избегает преувеличений. Но в эту ночь ей не помогают никакие разумные доводы, они представляются ей чуждыми и странными.

Заснула Катрин поздно. И видела удивительный сон.

Она мчит на лыжах, чуть не задевая деревья-великаны, по лесу, которому нет конца. И уже потеряла власть над лыжами. Все быстрее и быстрее скользит она по снегу, прямиком на самые толстые деревья, и только в последний миг ей удается свернуть в сторону. Безумная гонка по призрачному зимнему лесу длится бесконечно, ей страшно, но кричать недостает сил.

Катрин просыпается вся в поту и видит в обманчивом свете снежного утра под самым окном дерево, оно скрипит и раскачивается на ветру. Проходит минута-другая, прежде чем Катрин окончательно просыпается.

Странный сон. Почему она так мчалась? Почему не в состоянии была справиться с этой безумной гонкой?

Дни Катрин проходят однотонно и однообразно.

Она пытается преодолеть это ощущение, говорит себе, что все идет как обычно: утром в печке потрескивают дрова, затем спокойный завтрак, без обычной спешки родителей. Встает Катрин, когда стол уже накрыт. Потом они с отцом идут к озеру, пробивают во льду несколько брешей, и отец удит рыбу. Насквозь промерзшие возвращаются они теплый домик, где мать уже приготовила обед и встречает их в хорошем настроении. Катрин устраивается в уютном уголке на мягкой скамейке, берет книгу. После отдыха – прогулка по лесу, ужин за деревянным столом, карты или опять книга. А там – спокойной ночи, и глубокий сон без сновидений. Так было всегда, и было прекрасно, доставляло удовольствие.

Теперь же Катрин рвется уехать, ей хочется в город, хочется быть вместе с Франком. И желание ее так велико, что она не в силах с собой справиться, не в силах одолеть угнетающую подавленность.

С большим трудом удается ей скрывать свое состояние от родителей. И все же мать иной раз в раздумье поглядывает на дочку.

Катрин теперь видит своих родителей в новом свете. Отец пьет за обедом пиво и рюмку водки, превращая это в торжественную церемонию. И на лице его отражается полное довольство. Он может сто раз объяснять ей все, что связано с подледным ловом, растолковывать все уловки, какие для этого нужно знать. Тысячи раз слышала она и рассуждения отца о формах облаков, о направлениях ветра, а также его прогнозы погоды. Все ей знакомо.

«Неужели, – думает Катрин, – он ничего нового не может придумать?»

А мать, та вяжет как одержимая, точно хочет наверстать, что упустила в городе. Она пытается и дочь обучить вязанию.

– Дело стоящее, – говорит она, – свитер, который сама свяжешь, приносит истинную радость.

Катрин пробует вязать, получиться должен шарф для брата Йорга. Ох и трудоемкая же работа.

Мать, осмотрев плоды ее труда, восклицает:

– Бог мой, до чего ты бестолковая! Не такое уж это трудное дело.

Но Катрин неохота вязать. Сам процесс вязания представляется ей дурацким, спицы брякают, накидываешь петлю за петлей – смертельная скука.

– Научишься, – говорит мать, – сможешь вязать и телевизор смотреть.

Этому Катрин верит, видела дома, и не раз. Мать вяжет и отпускает ядовитые замечания о программе телевидения.

Если бы тут, в домике, хоть телек был. На портативный аппарат у них деньги найдутся. Но нет, у отца свои принципы. Для домика хватает старого приемника. Последние известия и немного музыки. Он хочет отдохнуть, отключиться.

Смотреть здесь, у озера, телевизор, считает он, – чистое браконьерство. Да, на этот предмет Катрин знает мнение отца и больше уже не просит, избегая многословных возражений. Частенько, держа в руках книгу, девочка не читает, а наблюдает за родителями. Неужели им еще есть что сказать друг другу? Целый вечер может пройти, и они двух слов друг другу не скажут. Иной же раз обмениваются фразами, понятными только им двоим. Это когда речь заходит об электроламповом заводе или железнодорожных мастерских.

В один из вечеров Катрин рано ушла к себе в комнатушку. Небо за окном чистое, мороз крепчает. Отец, протерев бинокль, решил понаблюдать за звездами. Катрин не имеет на то ни малейшего желания. Прежде она с большим интересом смотрела на звездное небо. Отцу знакомо расположение огромного числа созвездий. Она была еще совсем маленькой, когда он помог ей отыскать Полярную звезду. Сначала показал созвездие Большой Медведицы, этот огромный ковш. Затем она должна была закрыть один глаз, а двумя пальцами измерить ручку ковша и по прямой отложить пять таких отрезков, тогда и увидела яркую Полярную звезду. Там, где сияла эта звезда, был север, теперь Катрин могла определять все стороны света. А как часто отец с дочерью наблюдали полеты искусственных спутников. Они с превеликим усердием открывали в небе сателлитов Земли, вычерчивающих как по ниточке предписанные им пути.

Сегодня же Катрин, отговорившись тем, что очень устала, ложится в постель. Но спать ей ничуть не хочется, в постели она и вовсе забыла про сон. Она слышит, как отец с матерью выходят из домика. Катрин подбегает к окну. Родители стоят неподалеку. Отец, обняв жену за плечи, держит перед ее глазами бинокль. Сейчас он неторопливо, как всегда, объяснит ей все, что она видит, и порадуется, что нашел терпеливую слушательницу. В синеватом свете снежной ночи отец и мать, не отрывающие глаз от неба, кажутся какими-то фантастическими существами. «Это мои родители, – думает Катрин, – родителей не выбирают. Они дают тебе жизнь. А что ты, собственно говоря, знаешь о них? Не очень много. А что знают они обо мне? Они наверняка думают, что много. Но это не так, правда не так».

Отец снял руку с плеча матери и в бинокль оглядывает бесконечное мерцающее небо. Мать сунула руки глубоко в карманы своей шерстяной кофты и прислонилась к мужу, которому она как раз достает до плеч. Прижалась к нему. А он, опустив бинокль, обнял ее и пустился с ней в пляс по снегу.

Катрин забирается под одеяло.

Родители довольно долго пробыли на улице, и когда зашли в дом, то заглянули в комнатушку Катрин.

– Она спит, – говорит отец.

– Разумно, – откликается мать, – нервная встряска доконала нашу малышку. Такая встряска опаснее, чем рана.

– Верно, – подтверждает отец, – я не раз замечал это при несчастных случаях в мастерских. Нервная встряска сказывается еще долго.

– Да, с нашей Катрин ладить можно.

– У нее совсем другой характер, чем у Габриели, – считает отец.

– Знаю.

Мать ставит на стол рюмки, отец откупоривает бутылку вина.

– Сварить глинтвейн? Гвоздика у меня есть, – спрашивает мать.

– Ради меня – не стоит.

Они тушат лампу. В окно комнатушки пробивается лишь слабый свет со двора.

Во время завтрака на следующее утро все происходит как всегда: отец со спокойным удовлетворением выслушивает прогноз погоды, в котором сообщается об умеренном морозе, без снегопадов.

К завтраку он уже принес из деревенской булочной свежие булочки. На нем новая клетчатая спортивная рубашка, которую мать подарила ему на рождество. А мать ухаживает за мужем и дочерью.

Когда они уже кончают завтрак, Катрин говорит:

– Я бы хотела вернуться домой.

– Что-нибудь с ногой? – пугается отец.

Мать, собирая посуду, бросает на дочь короткий, внимательный взгляд.

– И нет и да, – отвечает Катрин, – я не могу делать то, что мне хочется.

– Но тебе же здесь спокойно, – удивляется отец, – тебе надо отдохнуть.

– Дома я могу смотреть телевизор.

– Вот так так, телевизор ты никогда не любила.

– И не люблю. Но совсем без него скучно.

– Нам осталось всего четыре дня.

– И они могут тянуться целую вечность.

Мать уносит посуду, а вернувшись, говорит:

– Пусть едет. Я ее понимаю. Мы отдыхаем на свой лад, а для нее все не так. Старше она стала, твоя Катя.

Катрин с благодарностью смотрит на мать, которая с таким пониманием отнеслась к ней.

– Не знаю, – горячится отец, – что с тобой, Катя?

– Ничего, просто я хочу домой.

– Автобус отходит через час. – Отец поднимается и приводит в порядок удочки.

– К воскресенью купи что-нибудь, – просит мать.

Катрин в своей комнатушке складывает вещи в большую сумку. В окно она видит отца, который спускается к озеру. Медленно, опустив голову, шагает он по тропинке. О чем же он думает? Его Катя не радуется больше житью в домике, хочет домой. Ее манит город, телевизор. А что бы он сказал, знай он, что у нее из головы не выходит мальчик с катка?

Озеро раскинулось далеко во все стороны, на его ледяной поверхности отец кажется совсем маленьким. Он переходит от одной отмеченной темно-зелеными сосновыми ветками лунки к другой и опускает в них удочки.

Катрин присела на край кровати. Все уже упаковано, время до отъезда есть.

Мать стоит в дверях. Давно?

– Протопи все комнаты, – просит она. – Габриель часто забывает.

– Протоплю, не собираюсь дрожать от холода.

– И сходи еще раз в поликлинику. Не помешает.

– Не беспокойся. Я все доведу до конца.

– Знаю. А отцу придется привыкать.

– Он спустился к озеру.

– Да.

– Я должна вовремя выйти.

– Но не слишком рано. Замерзнешь на остановке.

– Ну, я сейчас хожу не очень быстро.

Мать улыбается:

– Мы с тобой чистопробные горожанки.

– Но тебе здесь нравится, – говорит Катрин.

– Да, в этот раз очень нравится.

Мать делает дочери несколько бутербродов с собой, дает денег на покупки.

Когда Катрин уже собралась уходить, в дверях появился отец.

– Ну что ж, пошли, – говорит он.

– Я и одна дойду, – протестует Катрин, – ты же хотел рыбу удить.

– Времени хватит, – отвечает отец. – Давай твою сумку.

Перед домиком стоят маленькие спортивные санки, к сиденью привязана подушка.

Катрин смущенно смотрит на незамысловатую повозку.

– Сможешь и ногу вытянуть, – объясняет отец.

Девочка садится в санки и послушно вытягивает ногу.

Отец бежит как хорошая лошадка, ровным шагом везущая свой воз. Для Катрин в такой езде есть преимущество – не нужно смотреть отцу в глаза и говорить не нужно.

К счастью, им никто не встретился на дороге, остановка автобуса совсем недалеко от деревни, ее ввели для обитателей садовых домиков, что у леса и на озере. Едва Катрин с отцом добрались, как увидели на заснеженном шоссе автобус.

– Ну, что, – говорит отец, – будь осторожней при пересадке. Лестница к электричке бывает обледенелой.

– Знаю.

Катрин целует отца, но он словно одеревенел. Автобус отъезжает, а отец стоит рядом с санками как потерянный.

Катрин отошла от заднего окна, когда автобус свернул на деревенскую улицу и ей уже не видно отца. Тут на одно-единственное мгновение она пожалела, что не выдержала в домике еще несколько дней.

Но стоило ей повернуться и поглядеть вперед, по направлению движения автобуса, как она почувствовала, что рада и даже очень рада, ведь с каждым километром она приближается к городу.

В город Катрин приезжает уже под вечер.

Непривычно долго длилась эта поездка. Автобус съехал в придорожную канаву. Прошло много времени, пока его вытянули. «Просто чертовщина какая-то, – подумала Катрин. – Отец же не хотел, чтобы я уезжала». Электричка тоже подмигнула ей красными сигнальными огнями.

Но огни на Варшауэрштрассе заставляют Катрин забыть неудачи последних часов. На мосту свистит ветер. В сумерках зимнего дня, освещенный словно корабль, лежит слева от моста электроламповый завод. Конвейер, на котором там работает мать, бежит не останавливаясь, выбрасывая мерно лампу за лампой.

С другой стороны, под мостом, можно разглядеть ремонтные мастерские, где отец проводит дни и годы. Маневровый локомотив тащит вагоны на территорию мастерских, окутывая их мощным облаком пара.

Люди спешат по мосту и дальше по Варшауэрштрассе. Освещенная уличными фонарями и витринами улица рождает ощущение тепла и защищенности.

Катрин останавливается у телефонной будки. Номер в Вильгельмру она хорошо помнит, двадцатипфенинговые монетки звякают в кармане куртки. В будке кто-то возится с аппаратом. Он стучит по аппарату кулаком, резко дергает, вешает трубку и выходит.

– Сломан. Чертово хулиганье! – ругается он.

Катрин прикрывает дверцу. Может, в это время звонить неловко? Да зачем вообще звонить? Завтра она съездит в Вильгельмру пораньше, чтобы застать Франка.

Интересно, что он скажет, увидев ее у дверей? Обрадуется? А если отреагирует иначе? Она, во всяком случае, поедет, положит конец мучительному волнению.

Катрин не сворачивает на Симон-Дахштрассе. В витрине книжного магазина она видит книгу, которую хотела бы купить, а в закусочной сквозь замерзшие стекла призывно поблескивают люстры.

Девочка чувствует голод, она же с утра ничего не ела. Но не заходит ни в закусочную, ни в книжный магазин, не спеша бредет она по улице, наслаждаясь атмосферой большого города. Ей не хватало этой улицы, этих прохожих – и тех, кто спешит, и тех, кто медленно бредет, старых и молодых, красивых и не очень. Все они – неотъемлемая часть этой улицы, без них здесь было бы пустынно.

Но скоро Катрин чувствует холод февральских предвечерних часов. И уже совсем замерзшая подходит она к Симон-Дахштрассе, надеясь, что квартира протоплена.

Ключ торчит изнутри. Габриель дома? Так рано?

В тревоге нажимает Катрин кнопку звонка.

Шаги, тяжелые шаги, дверь открывается. В дверях стоит чужой человек.

– Что за пожар? Я уже здесь.

Катрин оцепенела.

– Эге, это еще кто? Я думал, моя Габриельхен пришла, принесла торт. Макулатуры нет, – говорит незнакомец, зажигая в прихожей свет.

Ослепленная светом, Катрин на мгновение зажмуривается. Она стоит у дверей квартиры, в которой живет, а вход преграждает ей какой-то незнакомец.

Катрин с трудом определила бы его возраст, для нее он человек немолодой. Коротко стриженные черные волосы и курчавая борода – вот его приметы.

– Меня зовут Катрин. Здесь, в этой квартире, моя комната. Хотите посмотреть удостоверение личности?

Незнакомец освобождает вход.

– А, теперь я вас вспомнил, – говорит он, – Габи показывала мне фотографии. Маленькая сестренка Катрин. Ну, не такая уж вы маленькая. Но вы же все в лесу, в загородном домике?

– Я, во всяком случае, здесь, как видите, – отвечает Катрин и, почувствовав тепло, расстегивает куртку. Незнакомец помогает ей снять куртку.

– Остальные тоже сейчас придут?

– Кто это – остальные?

– Да господа родители.

– Не знаю. Со мной вместе они не уезжали, – Катрин замечает, что незнакомец вздыхает с облегчением.

«Хотела бы я видеть лицо мамы, если б она здесь стояла, – думает девочка, – и хорошо представляю себе, что она бы сказала».

– Габриели, значит, нет? – спрашивает Катрин.

– Сию секунду должна прийти, пошла купить торт. Я поставлю воду для кофе.

«Он чувствует себя тут как дома, – думает Катрин, – Габриель не слишком-то с ним строга. Вот, значит, какой он, ее новый приятель».

А тот с явным удовольствием разглядывает Катрин, которая, стоя перед зеркалом, причесывается и одергивает свитер.

– У вас классная фигура.

Катрин берет свою сумку.

– Я иду к себе.

– А кофе с нами выпьешь? – спрашивает он вдогонку.

У Катрин в комнате тепло, печь отапливает не только комнату Габриели, но и комнату Катрин. На окне стоят цветы Франка, они уже опустили головки. Катрин берет вазу и идет с ней в кухню. Может, цветы еще оживут.

Приятель Габриели сидит в кухне, у стола, ждет, когда закипит вода. И насвистывает какой-то новый шлягер. Вообще-то он вполне симпатичный, находит Катрин.

Она обрезает кончики стеблей и наполняет вазу свежей водой.

– У вас хорошая квартира, – замечает приятель Габриели, – только маловата. В ней не развернешься. Я вот отделал себе бывшую лавчонку. В ней есть где разгуляться. И обоями с пейзажем все стены обклеил. Разве не блеск?

– Вода закипела, – напоминает ему Катрин.

Он подскакивает, уменьшает газ.

– Где же твоя сестра? У булочника, верно, опять полно.

Катрин выходит из кухни, но Габриелин приятель идет за ней и без стеснения оглядывает ее комнату.

– О, здесь словно сама невинность поселилась, очень мило, – говорит он смеясь и рассматривает книги на полке. – Ох, было бы время почитать, – вздыхает он и садится. – Можно у тебя курить?

– Нельзя, нельзя, – отвечает Катрин, – и я бы хотела побыть одна.

Приятель Габриели поднимается, огорошенный:

– Ого! Какой у тебя тон в запасе!

– Я хочу побыть одна, вот какое желание у меня в запасе.

Он выходит из комнаты. В прихожей оборачивается:

– А ершистость тебе очень даже идет.

Девочка плотно закрывает дверь.

Был бы отец дома! Интересно, вышвырнул бы он этого бородача? Возможно. Катрин смотрит в зеркало. Что мне идет? Ершистость? Просто я зла как черт, вот и все.

Она вынимает вещи из сумки, не переставая удивляться разыгравшейся сцене.

Тут она слышит голоса. Это Габриель вернулась.

Дверь в комнату распахивается. На пороге Габриель в меховой куртке с беретом в руках.

– Не может быть! Вот уж никак не ждала тебя!

– А я не ждала, что увижу здесь незнакомого господина, – отзывается Катрин.