Текст книги "Девочка и мальчик"

Автор книги: Гюнтер Герлих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

– Незнакомый господин, – заявляет Габриель, пытаясь не терять самообладания, – мой друг. Бодо Лемке. И поскольку у меня есть право на жилье в этой квартире и, как тебе известно, я уже взрослая, то мой друг может приходить ко мне в гости всякий раз, когда захочет.

– Ну что ты несешь, – говорит Катрин, – мне можешь ничего не объяснять. А твой господин Лемке, кстати, тоже всякую чушь городил.

– Мы садимся пить кофе, – объявляет Габриель, – приглашаем и тебя.

– Мне неохота.

– Нога? Все еще не зажила?

– Не совсем.

Габриель испытующе смотрит на сестру:

– Сбежала из домика, а? Со скуки умерла?

– Верно, – не очень решительно признается Катрин.

Габриель улыбается:

– Мне это знакомо. Теперь и до тебя дошло. Наш папа – человек упрямый. Как он увлекается природой, просто на нервы действует. Ну что, не хочешь чашечку кофе? Я принесла эклеры. Ты же их любишь.

– Ладно, приду.

Бодо Лемке наливает кофе, как только сестры входят в кухню.

– Привет, красавицы! – восклицает он.

– Не проливай кофе. Еще будет у тебя время на нас поглазеть, – одергивает его Габриель.

И это кухня, в которой обычно царит мама? На отцовском стуле сидит, словно всю жизнь на нем сидел, довольный Бодо Лемке. И говорит, говорит без передыху, отпускает шуточки, сам над ними смоется. А Габриель словно все свое остроумие потеряла. И Катрин одна слово роняет. Она молча наблюдает за Лемке и сестрой. Они, значит, нашли друг друга. Может, и в самом доле подходят друг другу. Чудно, с этим Лемке Габриель так бесцеремонно не обращается, как бывало с другими. Отчего бы это?

– Большое спасибо, – благодарит Катрин, – кофе был очень хороший, а эклеры просто отличные.

Габриель сухо замечает:

– Иной раз приходится тащить человека к счастью.

Катрин ложится рано, блаженствует в своей комнате и усердно полирует ногти. Научилась у матери. Та относится к этому делу очень серьезно. Полируя ногти, можно и помечтать. О завтрашнем дне, о встрече с Франком… А если сравнить Бодо Лемке с Франком, н-да…

Из соседней комнаты не доносится ни звука, только из кухни голоса, но потом и они стихают. Слышно, как в коридоре открывается дверь.

Они, верно, пошли в комнату Йорга. Но что нужно Лемке в комнате брата? Ему там нечего делать.

И что нашла сестра в этом Бодо Лемке?

Катрин уснула, но внезапно от толчка в бок просыпается. Габриель сидит на кушетке.

– Ты забыла выключить свет, – говорит сестра, – твой старый грешок. Нынче я за отца.

– На меня вдруг сон напал, – бормочет Катрин, – А господин Лемке ушел?

– Да, ушел, – отвечает Габриель. – Тебе он что, не нравится?

– Так я же его совсем не знаю. А тебе нравится?

– Я в него втюрилась. Еще как! Иной раз болтает много, но вообще-то он мастер своего дела. Руководит ансамблем. Это между делом, но по всем правилам. А по специальности он декоратор. В этой области кое-что смыслит. Деньги, если захочет, лопатой гребет. У него есть «Москвич», и он подал заявление на дачу. Когда он со своим ансамблем на эстраде, в зале творится что-то невообразимое. Тебе нужно послушать. Да и вообще он хороший человек.

– У него большая квартира, перестроенная из лавчонки, – говорит Катрин, – зачем же ты с ним ходишь в комнату Йорга?

– Вот как, он тебе уже рассказал про свою квартиру? Там в эти месяцы жутко холодно. Знаешь, сколько он тратит на отопление! Слушай, родителям не обязательно все знать.

– Мама так и так заметит. – Усталость снова одолевает Катрин.

– Это уж моя забота. Ты только не вмешивайся.

– Но у тебя же есть своя комната, – настойчиво твердит Катрин.

– Стена слишком тонкая, – бросает Габриель и уходит.

Катрин закутывается в одеяло. Громко, убаюкивая, тикает будильник.

В домике родители уже спят.

А может, и не спят. Говорят о дочерях или думают о них.

А может, и не говорят и не думают о своих детях. Тоже может быть.

День выдался безветренный, небо бело-голубое, и солнце чуть-чуть пригревает.

В Вильгельмру все еще белым-бело, не то что на Варшауэрштрассе, где специальный раствор превратил снег в бурую грязь.

Катрин опять поехала автобусом, сегодня в нем тепло и он не воняет дизельным маслом. Девочка выспалась, она долго спала, не проснулась даже, когда Габриель внесла и поставила ее в комнату поднос с завтраком. И записочку написала: «Дорогая Катя! Желаю хорошо провести день. Твоя большая сестра Габриель».

Не часто случается, что Габриель так по-матерински ухаживает за своей маленькой сестрой. Связано, верно, с этим странным Бодо Лемке…

Перед домом Лессовых снег аккуратно убран. Катрин волнуется. Из трубы вьется дым. Франк, значит, дома.

Катрин нажимает кнопку звонка, и тотчас щелкает автоматический замок. Девочка идет к дому. Дверь открывается. На крыльцо выходит женщина, стройная, темноволосая, хорошо причесанная. Катрин сразу догадывается, что это госпожа Лессов. Но ведь родители Франка собирались уезжать? Не она Франку приготовила сюрприз, а ей судьба уготовила сюрприз. Однако отступать поздно.

Госпожа Лессов с удивлением смотрит на девочку:

– Что вам угодно?

– Я пришла к Франку.

– Кто вы, позвольте спросить?

– Катрин. Катрин Шуман.

– Ах вот оно что, девочка с катка. Я говорила с вами по телефону.

– Да.

– Сын еще спит. В каникулы он всегда спит подольше.

Катрин смущается. Тщательно подкрашенное лицо госпожи Лессов выражает отчужденность.

– Я этого не знала, – говорит наконец Катрин, – ведь скоро полдень.

– Франк поздно ложится. Мне бы не хотелось его будить.

Спасает положение сам Франк. Не слишком деликатно отодвигает он мать в сторону и оказывается перед Катрин.

– Да быть того не может! Ты вернулась из леса? – восклицает он с нескрываемой радостью.

– Вчера еще.

– Заходите, – приглашает госпожа Лессов. – Здесь дует.

Франк подскакивает к Катрин, и ее неуверенности как не бывало.

Прихожая наполнена ароматом свежесваренного кофе.

Франк знакомит мать с Катрин, делая это мило и чуть иронично:

– Моя дорогая мама зорко меня охраняет. Озабоченная моим благополучием, она хотела бы оградить меня от этого злобного и скверного мира.

– Но Франк, – протестует госпожа Лессов, – вспомни, что ты сказал мне вчера: «Дай мне подольше поспать, пусть кто угодно приходит». Вот твои слова.

– Я, мама, и предположить не мог, кто к нам придет. Бывают же такие сюрпризы.

– Проводи свою гостью в столовую. Твою комнату нужно прежде убрать.

– Оставь, мама. Я уже все сделал, – Франк погладил мать по плечу. – Я не мог спать так долго, вот и вспомнил, что собирался помогать тебе.

– Похвально, Франк, но во время каникул не обязательно.

Франк сразу же потянул Катрин по лестнице.

– Тебе еще надо позавтракать, Франк!

– Было бы здорово, мама, если бы ты принесла мне в комнату. Уверен, все уже стоит на подносе.

В комнате Франка покатые стены и окно, из которого видны огромные ели, сверкающие снежным одеянием.

– Вот моя берлога, – говорит Франк, – усаживайся в кресло или на кушетку, все равно. Скажи-ка, ведь ты собиралась пробыть в лесу всю неделю?

Катрин снимает куртку, в комнате тепло.

– Извини, – Франк берет у нее куртку.

– Да вот раньше приехала, кое-что утрясти надо.

– Отлично, только мои предки не отбыли. У моего уважаемого папаши опять неотложные дела на заводе.

Старая песня.

– А твоей маме не по вкусу, когда к тебе приходят?

– Да, есть такой заскок, – подтверждает Франк, – но меня это не волнует. Принесу-ка я сам завтрак, тогда ей не надо будет подниматься к нам, – говорит он и выходит из комнаты.

Катрин с любопытством оглядывается вокруг.

Комната не велика, вся обшита деревом. В ней тепло и уютно. У окна стоит стол, заваленный книгами и тетрадями. На стенах висят какие-то безумные плакаты на польском языке. На полках много книг, на низеньком столике – стереопроигрыватель, кассеты, пластинки, на стене висит гитара.

На другой стене Катрин видит кнопками прикрепленные карандашные наброски. Она поднимается и подходит к стене, чтобы рассмотреть листы получше. Это портреты одного и того же человека.

Франк застает ее за этим занятием.

– Это отец, – поясняет он, – мне хочется все снова и снова его рисовать. На знакомой модели можно выяснить свои возможности. Что скажешь, как мои попытки?

– Да я твоего отца почти и не знаю, видела его один-единственный раз.

– Ты права. Отца нужно хорошо знать, чтобы оценить, что я попытался сделать.

Он расставляет чашки и тарелки.

– Ты чай пьешь? Я по утрам всегда пью чай.

– Налей, – соглашается Катрин.

Франк так пристально смотрит на нее, что Катрин смущается.

– Ты хорошо выглядишь, – говорит он, – видно, уже поправилась. Слава богу, а то история эта не выходила у меня из головы.

– Рана почти зажила, – подтверждает Катрин. – Ты не беспокойся.

– Усаживайся поудобней.

Франк угощает Катрин. Его мать сварила яйца и не поскупилась на колбасу и ветчину.

Странно, но Катрин не чувствует себя в этом доме чужой.

Франк поглощает завтрак с завидным аппетитом, ну, а раз Катрин пьет только чай и не собирается подкрепляться, он сам делает бутерброды и пододвигает их к ней:

– Ешь. Терпеть не могу, когда ломаются.

– Но я хорошо позавтракала, – защищается Катрин.

– Что ж, это будет второй завтрак.

Так в это утро Катрин дважды окружают заботой, правда по совершенно разным причинам.

Да, это февральское утро Катрин запомнит надолго.

Сегодня Франк такой веселый, разговорчивый и не скрывает радости, что пришла Катрин. Он допускает ее в свой «мир», а так поступают, только полностью доверяя человеку; Франк рассказывает ей, что увлекается живописью, что у него целая коллекция пластинок – от классики до джаза, битлов и рок-музыки; рассказывает, какие любит книги.

Катрин внимательно слушает, по временам, правда, она не слышит его слов, просто смотрит на него, вглядывается в его лицо, восхищается его общительностью и его манерой говорить. И думает при этом, что всем, чем он увлекается, может увлекаться и она.

Франк ставит пластинку, звучит мелодия из оперы «Скрипач на крыше», записанная в «Комише Опер». Мелодия эта, говорит Франк, трогает его до глубины души, он может слушать ее бесконечно.

Мелодия и девочке очень нравится, она тоже слушала эту оперу, ходили они с классом. К сожалению, сидели в задних рядах и не получили настоящего удовольствия.

Кое-кто вообще ничего не понял да и не проявил желания вслушаться в музыку. Катрин рассказывает об этом Франку. Он тотчас предлагает ей еще раз сходить в оперу, он купит билеты.

С возмущением отзывается он о сверстниках, безразличных к тому, чего они с ходу не поняли. Тут Франк забывает о всякой корректности. Стоя у окна, он барабанит пальцами по стеклу и резко говорит:

– Ведь это же идиотизм, тащить всех в оперу. Чтобы все были доками в музыке! Вред чистой воды. Мечут бисер перед свиньями. Такие ребята ничего не слышат и не видят. Болтают, мешают, жрут конфеты, острят. Тут уж ничего не поделать. – Он оборачивается, улыбается: – Да я сам такой же идиот. Психую. А во имя чего? Сейчас поставлю тебе другую пластинку. Отцу подарили, а он мне отдал. И не подозревал даже, какая это ценность.

Звучит современный джаз.

В дверь стучат, и она тотчас распахивается, входит госпожа Лессов. Быстрый взгляд: девочка сидит на кушетке, сын – на коленях перед стереопроигрывателем.

– Вы останетесь обедать? – спрашивает госпожа Лессов.

– Ну, разумеется, мама, а что ты нам предложишь?

– Как всегда на каникулах – вкусненького.

– Говорите, пожалуйста, мне «ты», – просит Катрин.

Госпожа Лессов приглядывается к Катрин:

– Сколько же вам лет?

– Скоро пятнадцать.

– Я считала, что вы старше.

– Чудесный возраст, – вставляет Франк. – А ты так по думаешь, мама?

Чудесный возраст? Каждый возраст имеет свои преимущества. Так я, значит, буду говорить «ты».

Франк обнимает мать:

– Вечно у тебя церемонии.

– Ну, не знаю, какие тут церемонии. С Катрин мы знакомы всего-то два часа, я с ней и десяти фраз не сказала, – отвечает госпожа Лессов, выходя из комнаты.

– Уж такая у меня мама. Почему, сам не знаю. Она была когда-то чертежницей на том же заводе, что и отец, а ее отец – мой дед – был там мастером.

– Может, это ты слишком дерзкий.

Франк пожимает плечами, смеется.

– Я люблю ее такой, какая она есть. Мне с ней чертовски хорошо.

– Представляю себе.

Обедают они в столовой, обставленной старинной солидной мебелью. На столе стоит многосвечный канделябр, горят свечи.

Госпожа Лессов предлагает Катрин:

– Можешь сесть рядом с Франком.

«Праздничный стол, – думает Катрин, робея. – И это в обычный рабочий день».

– У вас всегда так накрывают? – спрашивает Катрин, когда госпожа Лессов выходит из комнаты.

– Всегда? Ну что ты. Изредка. Когда у меня, к примеру, каникулы.

– Так пышно.

– Думаю, что это не только для нас. Придет наш господин и повелитель.

Да, на стол подают, когда появляется господин Лессов.

– Привет, – здоровается он, – вот так сюрприз. Девочка, которую наш сын ранил. Ну, а как она нынче выглядит? Бодрая, красивая.

Он пожимает Катрин руку, садится за стол, пододвигает к себе стакан для пива.

– Открой бутылку, – просит он Франка, – я умираю от жажды, – и наливает себе и Франку.

Когда госпожа Лессов входит с подносом, господин Лессов уже с наслаждением пьет пиво.

– Роберт, – замечает она с неудовольствием, – минутку ты бы мог обождать.

– Не мог, нет, – возражает он, – моя пересохшая глотка требовала влаги.

Госпожа Лессов разливает суп по тарелкам, потом они едят шницель с цветной капустой. Господин Лессов ослабил узел галстука, пьет второй стакан пива и рассказывает обо всем на свете.

Франк – Катрин обратила на это внимание – накладывает себе и ест так же непринужденно, как и отец. Поддерживает при этом разговор с отцом. Госпожа Лессов не слишком разговорчива.

Покончив с едой, господин Лессов откидывается на спинку стула.

– Ничего нет лучше хорошего обеда. Эльвира, а куда ты упрятала водку?

Жена приносит бутылку пшеничной. Господин Лессов поднимает рюмку:

– За здоровье всех присутствующих.

Теперь госпожа Лессов начинает убирать со стола, Катрин готова вскочить, хочет помочь.

Но господин Лессов кладет ей руку на плечо.

– Оставь. Во владения моей супруги никому не дано вторгаться. Ты, чего доброго, поставишь тарелки слева, а не справа от мойки и все там спутаешь. Предоставим уборку стола нашей мастерице.

И он приглашает всех в гостиную.

– Эльвира, – обращается он к жене, – крепкий кофе через полчаса был бы очень кстати. Для молодых людей тоже.

Катрин идет рядом с господином Лессовым. Они почти одного роста. Взгляд господина Лессова выдает его мысли. И он свое мнение не утаивает, говорит сыну:

– А твоя Катрин мне нравится!

– Да, ты в этом понимаешь, – откликается сын.

Отец улыбается.

В гостиной стоят кожаные кресла, большой солидный диван, телевизор и много цветов на подоконнике. Франк приглашает Катрин сесть на диван.

– Ногу можешь вытянуть, – говорит господин Лессов и закуривает сигарету. – А ты куришь?

– Нет.

– Очень хорошо, бережешь здоровье.

– А вы не бережёте? – спрашивает Катрин.

– Благоразумие – это одно, желание – другое, – отвечает господин Лессов и протягивает сигарету сыну.

На диване сидеть очень удобно.

Господин Лессов расспрашивает Катрин о том о сем, охотно и сам рассказывает, порой удивляя Катрин. Так, например, он хорошо знает мастерские отца. Катрин отвечает не очень уверенно. У нее даже возникает такое чувство, что господин Лессов хочет только допытаться, какой она человек. Однако это чувство скоро пропадает, отец Франка смеется и шутит, вступает в спор с сыном.

– Мой глубокоуважаемый сын истинный счастливчик, – говорит он, – по его вине происходит несчастный случайна жертва, вместо того чтобы ругательски его ругать, приезжает к нему в гости. Никаких у парня неприятностей, одни приятности. Вот так у него всегда. Если дело и дальше так пойдет, он в жизни не испытает трудностей.

– Ну, ты о них для меня позаботишься, – поддерживает Франк отца, – и чепуховыми они не будут.

– Как, это я создаю тебе трудности? Интересно, – господин Лессов насмешливо смотрит на сына.

Но тут госпожа Лессов вносит кофе, ставит на стол печенье.

– Оставайся с нами, Эльвира, времени для кухни у тебя еще хватит.

Госпожа Лессов садится, берет сигарету и просит у Франка прикурить.

– Моя жена не пьет кофе, – говорит господин Лессов, – почему, этого я не знаю.

– Знаешь, знаешь.

– Мне кофе, во всяком случае, весьма по вкусу.

– Стало быть, все в порядке, – откликается госпожа Лессов и бросает на мужа короткий взгляд.

Катрин этот взгляд замечает, она удивлена. На мгновение лицо госпожи Лессов выражает едва ли не враждебность.

Кофе всех оживил, Катрин тотчас ощутила его действие.

– Но хорошенькая девочка в доме, пожалуй, еще лучше, чем кофе.

– Ну и ну, девочку с кофе сравнивать, – ворчит Франк.

– А что ты имеешь против, – смеется отец, – ты же знаешь, что значит для меня кофе. Считай это комплиментом.

На улице опять идет снег, и разговор заходит о нынешней зиме. Катрин рада, что может рассказать, как проводила дни у озера.

Но в разгар их беседы господин Лессов смотрит на часы, поднимается и говорит:

– Мне пора. Еще много дел. – Он подает Катрин руку: – Надеюсь, мы скоро опять увидимся. А сыну моему верь во всем, кроме тех случаев, когда он говорит об отце.

– Ты едешь на завод? – спрашивает его жена.

– Да. И вернусь поздно.

– Но сегодня хотели прийти Шультесы.

– Отмени. Я ничего сделать не могу.

– Один раз я уже отменила нашу встречу.

– Ну, Эльвира, придумай что-нибудь.

…Катрин и Франк остаются одни.

– Давай сходим в кино, – предлагает Франк.

Катрин согласна.

Они идут к матери на кухню.

– Большое спасибо за обед, – благодарит девочка.

– Когда ты вернешься? – спрашивает госпожа Лессов сына.

– Не знаю.

– Хорошо, если бы не очень поздно.

– Посмотрим.

Рука у госпожи Лессов холодная. Она слова не проронила, что хочет опять видеть Катрин.

Фильм они смотрят шведский, это история любви.

Большая часть зрителей – молодежь, многие пришли, чтобы посидеть в тепле и темноте друг с другом. Но Франк и смотрит и слушает с напряженным вниманием, Катрин же не очень внимательна. А все из-за близости Франка. Что там на экране происходит, мало занимает ее: героиня – яркая блондинка, очень красивая и скучная.

Катрин кладет ладонь на руку Франка. Он оборачивается к ней, и в полутьме ей кажется, что он улыбается. Растопырив пальцы, он сжимает руку Катрин.

Когда они вышли из кино, на улице уже стемнело.

– Ну, что скажешь о фильме? – интересуется Франк.

– Красивая природа.

Франк смеется.

– А о людях?

– Тоже очень красивые, и он и она.

– Я провожу тебя.

– Но это же большой крюк.

– И провожу.

Если бы не такой холод, они пошли бы пешком – по Димитровштрассе прямо, потом по Берзаринштрассе. Но они едут на трамвае, дышат на заиндевевшее окно, прогревают глазки, а головы их почти соприкасаются.

У дома Катрин они смахивают друг с друга снег, входят и остаются в подъезде, который кажется им теплым.

И тут мальчик целует девочку.

Катрин этого ждала. Она ощущает на щеке прохладные губы Франка. Свет в подъезде тухнет. Но Франк его снова включает.

– Зайти завтра за тобой?

– Да, – говорит Катрин, – я буду тебя ждать.

– У нас еще много времени.

– Не знаю.

Катрин прильнула к Франку.

– Можно, я поднимусь к тебе?

– Поезжай лучше домой, твоя мама рассердится и станет ко мне плохо относиться.

– Ну, ты не знаешь моей мамы.

– Твой отец совсем другой.

– Каким показался тебе мой старик?

– Большой начальник, веселый человек.

– Большой начальник – да. Но веселый? А, бог с ним. Ты же слышала – не верь тому, что я о нем скажу.

– Дома у нас наверняка сестра со своим другом. Странный какой-то тип, – говорит Катрин.

– Я приду завтра. Хорошо?

– Ну что ты спрашиваешь! Я же ради тебя приехала из лесу.

Франк улыбается.

– Ладно, привет, – говорит он, – до завтра.

Он уходит, но больше ее не целует.

Медленно поднимается Катрин по лестнице. Торопиться некуда. Если Лемке сидит у них, пусть, ей сегодня до него дела нет.

Франк завтра опять придет. И послезавтра, и вообще всегда, всегда будет приходить.

…Через день, после обеда, в третьем часу, Катрин едва не бегом бежит по Варшауэрштрассе к станции метро Франкфуртер-Тор. В три ей нужно быть на платформе и ждать поезда, идущего на Лихтенберг. Франк будет и головном вагоне и заметит ее на платформе. Так написал он в коротком письме, которое она вчера под вечер нашла I! почтовом ящике, в конверте без марки. Франк, значит, бросил его в ящик сам или кто-то за него… Все это утро, до обеда, Катрин ждала Франка. Она очень беспокоилась, боялась, не случилось ли что-нибудь. Но звонить не хотела, они с Франком могли разминуться.

Что за странное письмо?!

Катрин добежала до станции, остановилась у театральной афиши. Изучает ее. С кое-какими спектаклями ее связывают воспоминания, а одно связано с Франком. На оперу «Скрипач на крыше» все билеты всегда проданы.

С той и другой стороны подкатывают поезда и разъезжаются. Внезапно какой-то субъект вырастает перед Катрин и, в упор уставившись на нее, хрипит:

– Эй, малышка. Одна-одинешенька?

От него несет мерзким винным перегаром.

Катрин делает шаг в сторону, напряженно разглядывает афишу, объявляющую большой концерт джазовой музыки.

Пьяный делает к ней шаг:

– Эй, слышь-ка, я ж тебе говорю.

Катрин смотрит ему прямо в глаза, потом на съехавший набок грязный галстук. Пьяный резко поворачивается, уходит, пытаясь держаться прямо, но это ему не удается. Большая стрелка электрических часов прыгает, отсчитывая минуты, а маленькая стоит почти на трех, и тут подъезжает поезд от станции Лихтенберг. Сейчас должен подойти встречный – от станции Александерплац. Этим поездом едет Франк. В черном проеме туннеля, из которого выскочит поезд, тлеют красные и желтые сигнальные огни.

Родителей Катрин замечает, когда в толпе пассажиров они оказываются возле нее. По их удивленным лицам видно, что и они обнаружили дочь в последнюю минуту. Отец ставит чемодан на платформу.

– Дочка, – удивляется он, – ты здесь?

– Но встречаешь явно не нас, – усмехается мать.

– А вы уже вернулись?

– Мы не призраки, можешь нас потрогать, – говорит мать.

– С ногой все в порядке? – интересуется отец.

Из туннеля доносится гул подъезжающего поезда.

– Я берегу ногу, – отвечает Катрин, и ничуть не лжет, вчера она действительно целый день берегла ногу.

– А сейчас, – спрашивает мать, – куда ты сейчас собралась?

– У меня дела, – отвечает Катрин, и слова ее поглощает шум подъезжающего поезда.

Освещенные вагоны подкатывают к платформе, поезд замедляет бег. В одной из открывающихся дверей стоит Франк.

Родители заслоняют от него Катрин, и она делает шаг в сторону. Франк машет ей.

– Привет, – кивает Катрин матери и отцу, – до скорого.

Отец поднимает чемодан, мать как-то странно улыбается. Они остались почти одни на платформе, поток пассажиров иссяк.

Катрин бежит к вагону, в котором ее ждут. Сигнал к отходу поезда уже дан, дверь за ней сразу закрывается.

Она быстро дышит после пробежки. Франк ей улыбается. Когда поезд тронулся, девочка обернулась, поискала глазами родителей. Отец, быстрее, чем обычно, шагает к лестнице. Мать смотрит вслед поезду. Улыбается ли она еще, Катрин разглядеть не может.

Поезд мчит по подземному пути.

– Вчера, – говорит Франк, – у меня не было времени.

– Ты написал такое таинственное письмо, мне бог знает что пришло в голову.

– Правда?

– Да.

– Я уезжаю, – говорит Франк, – к бабушке и дедушке в Штральзунд. Старики прихворнули. Нужно присмотреть за ними. Отцу, как всегда, некогда.

– Вот как, – бормочет Катрин, – в Штральзунд.

– И мне захотелось увидеть тебя еще раз.

– В Штральзунде я никогда не была.

– Поехали со мной!

– Хорошо бы.

Поезд делает резкий поворот, и Катрин невольно налетает на Франка, хочет отодвинуться, но он ее не отпускает.

Станция Франкфуртер-аллее; двери открываются, люди протискиваются в вагон. Катрин оттесняют от Франка. Какой-то пассажир тащит тяжелый чемодан.

– А ну, подвинься, – резко бросает он Франку.

Но Франк, глянув на него, не отвечает.

– Эй ты, оглох? – сердится тот и тычет Франка в грудь.

– Вы это мне говорите? – удивляется Франк. По вы, видимо, ошиблись, я и не знал, что мы на «ты».

– Ну, это уж слишком! – возмущается пассажир.

– Совершенно точно, – подтверждает Франк и притягивает к себе Катрин.

Пассажир багровеет, подхватывает чемодан и отставляет в другое место.

– Летом, – говорит Франк Катрин, – ты поедешь со мной в Штральзунд.

Летом. До того еще жуть сколько времени.

– Знаешь, бабушка и дедушка живут у самого залива. Оттуда ты увидишь Рюген. А при хорошей видимости и Хиддензе.

– Я два раза была на Балтийском море. В Варнемюнде.

– Ну, там народу битком. Суетня.

– Ах нет, чудесно было. Какой широкий пляж! Мне хорошо, когда вокруг много людей. Они мне не мешают. А мама так даже любит, чтоб жизнь кругом кипела, и для Габриели главное шум и веселье.

– А как ты относишься к сестре? – спрашивает Франк.

Катрин не успевает подробно ответить, поезд подъезжает к станции Лихтенберг. Одно только говорит:

– Габриель хорошая портниха.

– И брюки шьет?

– Ясно.

Франку нужно еще купить билеты. У обеих касс стоят длинные очереди. Франк сует Катрин в руку пятьдесят марок и просит тоже встать в очередь. Кто первый подойдет, тот и купит билет.

Франку удается купить первому, кого-то он уговорил, и его пропустили вперед. На платформе сильный ветер, и они укрываются за будкой. Поезд еще не подошел.

– Иди ближе, – говорит Франк, – ты замерзла.

Катрин прижимается к нему и засовывает холодные руки в карманы его пиджака.

Франк целует ее.

– Через неделю я вернусь.

И вот уже подходит поезд, тепловоз и вагоны влажно поблескивают.

– Пора, – говорит Франк, бережно вынимая ее руки, все еще холодные, из своих карманов.

– У тебя нет перчаток? – спрашивает он.

– Забыла.

Франк идет вдоль состава, ищет вагон первого класса.

Катрин удивлена.

Вот он уже нашел и вагон и купе, в котором сидит всего два пассажирка.

– Счастливо, – говорит он.

У Катрин безвольно опустились руки, она с места двинуться не в силах.

Франк притягивает ее к себе. У них, и у Катрин и у Франка, губы холодные.

– Пиши мне, – просит она.

Войдя в вагон, он быстро идет по коридору, открывает дверь в купе и ставит свою сумку. Вернувшись в коридор, он опускает как можно ниже окно.

Катрин, задрав голову, смотрит на Франка.

Он кивает ей, но что сказать друг другу в эти минуты, они не знают. У нее мелькают какие-то мысли в голове, у него, возможно, тоже. Молодая женщина, сидевшая в купе, подходит к Франку: ее, видно, любопытство разобрало. Катрин ежится, ей хочется забиться куда-нибудь в щелку. Женщина разглядывает девочку, потом оборачивается к Франку и, поглядев вправо и влево, возвращается в купе.

Интересно, станет ли Франк разговаривать с ней во время поездки? Да, поговорит о погоде; а может, она будет читать книгу, и Франк спросит – какую. Так завяжется разговор.

По радио предлагают пассажирам закрыть двери. Франк кричит, улыбаясь:

– Всего-то недельку, и я вернусь!

– Счастливо! – Глаза у Катрин грустные-грустные.

Тепловоз трогает с места и быстро набирает скорость.

Катрин бежит рядом с вагоном. Но вот минута-другая, и Франка уже не видно.

Катрин облокачивается на перила ограждения. Хвостовые сигнальные огни поезда исчезают во мраке.

Когда Катрин оборачивается, она видит, что у одной из провожающих на глазах слезы, она все еще машет платком. Внезапно Катрин понимает, почему при прощании плачут…

…Дома ей открывает Габриель.

– Мы тебя уже ждем, – говорит она.

– Почему?

– Ужинать.

– Так рано?

– Да, сегодня так.

Катрин снимает куртку, вешает ее на плечики.

– Ну, давай же, – торопит сестра.

– Куртка сырая. – Катрин подходит к зеркалу, тщательно причесывается и видит за собой Габриель. – Начинайте. Зачем меня ждать. Мы же не договаривались.

– Да просто хотим посидеть все вместе за столом.

– И это говоришь ты?

– Да, я.

Катрин идет в ванную.

– Не выводи меня из терпенья.

– Но чем же? Тем, что хочу руки вымыть?

– Ты меня понимаешь.

– Понимаю, что ты не в духе.

Катрин подталкивает сестру из ванной и, закрывая дверь, видит ее изумленное лицо.

– Добрый вечер, – говорит Катрин, входя через несколько минут в кухню.

Мать бормочет:

– Добрый вечер.

– Наконец-то можно начинать! – восклицает отец.

– Но еще нет и полшестого! – удивляется Катрин.

– Верно. Да мы проделали долгий путь, замерзли и хотим есть, – ворчит отец.

– Суп очень горячий, – предупреждает мать и наливает всем.

Отец не поднимает глаз от тарелки. Катрин, как всегда, сидит напротив.

Она могла бы сейчас сказать: на месте отца за столом сидел два дня назад некий господин Бодо Лемке. Тогда и отец, и Габриель подняли бы глаза от тарелок. Катрин при этой мысли легонько улыбается. Это замечает только мать и улыбается ей в ответ.

– Вкусный суп, – хвалит Катрин.

– Мы привезли его из лесу. Поэтому-то он и вкусный, – констатирует отец.

Габриель наливает отцу пива в стакан.

– Вот хорошо – не слишком теплое, не слишком холодное, – доволен отец.

– А кока-колу я охотнее пью ледяной, – едва ли не с вызовом вставляет Катрин.

– Неразумно, – осуждающе качает головой отец, – так недолго желудок вконец испортить. А ты только-только выздоровела.

– Ну, не так уж я часто болею!

– Хватит болтать, ешьте суп, у меня еще полным-полно, – пытается утихомирить спорщиков мать.

После небольшой паузы отец говорит:

– А в лесу было все-таки очень хорошо!

– Мне бы тоже надо отдохнуть!

Мать и Катрин с удивлением глядят на Габриель.

– Возьми в счет отпуска несколько дней, домик свободен.

Еще ни разу не предлагал Дитер Шуман старшей дочери домик, всем известно, что Габриели этот домик в лесу глубоко безразличен.

– Вот и отлично, – Габриель прямо-таки в восторге. – Мы обмозгуем это предложение, да-да.

«Мы обмозгуем, – думает Катрин, – это она, конечно, Лемке имеет в виду».

Отец с матерью, кажется, и не слышат этого «мы» или не хотят слышать.

– Ты была у врача? – спрашивает отец у Катрин.

– Нет.

– Но ведь для этого ты уехала раньше!

– Не для этого, – возражает Катрин.

– А для чего?

– Мне нужно было быть в городе.

– Н-да, мы сегодня видели, для чего тебе нужно было быть в городе.

– Ну, ладно, ладно, Дитер, – вмешивается мать.

– Ничего не ладно, – волнуется отец.

– Я хочу еще супу, – просит Катрин.

Что с отцом? Она еще никогда не видела его таким.

– А что сегодня по телевидению? – спрашивает Габриель.

– Ничего особенного, – ворчит Дитер Шуман, – как всегда, ничего особенного.

– Может, для тебя ничего, – возражает мать, – а я посмотрю детектив.

Катрин отправляет в рот ложку за ложкой, хотя, вообще-то говоря, она сыта, не следовало ей просить добавки.

Отец берет пиво и уходит из кухни.

– А суп твой и правда вкусный, – говорит Катрин матери.

– Что с тобой сегодня? – возмущается Габриель.