Текст книги "Смерть сквозь оптический прицел. Новые мемуары немецкого снайпера"

Автор книги: Гюнтер Бауэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

23 сентября мы, снайперы, были вовлечены в жестокие бои, в ходе которых мы в составе батальона удерживали холм, возвышавшийся над Сорренто (это было неподалеку от Неаполя).

Отступив на этот холм с предыдущих позиций, мы успели окопаться и даже замаскировать свои окопы. Через несколько часов мы увидели приближающиеся к нам огромные силы противника. Я вряд ли ошибусь, если скажу, что там было несколько тысяч солдат.

Мое сердце учащенно забилось. У нас был приказ удерживать позиции любой ценой и не отступать без приказа. И тем не менее при виде такой огромной массы вражеских войск мне на миг захотелось выпрыгнуть из окопа. Но это было бы самоубийством. У нескольких солдат в соседних траншеях сдали нервы, и они сделали это. Их тут же настигли пули противника.

Конрад был рядом со мной. Зоммер договорился с его командиром взвода, чтобы в этом бою Конрад был моим наводчиком. Он невесело присвистнул:

– Кажется, нам конец.

– Значит, постараемся забрать с собой на тот свет как можно больше британцев и американцев, – ответил я Конраду, заставляя себя собраться.

Бой завязался через считанные минуты. На противников обрушился огонь из всех видов оружия, которые у нас были: из стрелкового оружия, пулеметов, минометов и артиллерийских орудий. Я увидел, как один из снарядов взорвался точно в центре группы наступающих британцев. Во все стороны полетели части их тел. Только от одного этого снаряда у них появилось более десятка убитых и раненых. Но криков раненых было не слышно за грохотом боя.

Британцы открыли ответный огонь. Действуя автоматически, я вдруг увидел через свой прицел британского снайпера и через миг нажал на спусковой крючок. Я продолжал смотреть на него и увидел, как в его каске возникла дыра, он задрожал в конвульсиях. Я почувствовал удовлетворение. Если бы я вовремя не уничтожил этого снайпера, он мог бы убить многих моих товарищей, а возможно, и меня самого.

Бой продолжался. По нам начала вести огонь артиллерия союзников. Один из снарядов взорвался в нескольких метрах от нашего с Конрадом окопа. Осколки пролетели над самыми нашими головами. Высунувшись после этого, я увидел, что снаряд угодил точно в окоп, находившийся неподалеку, и на его месте зияла воронка.

Сначала я не придал этому значения. Но вдруг Конрад закричал:

– Это был окоп Зоммера!

Внутри меня что-то оборвалось. Винтовка едва не выпала у меня из рук. Я схватил свой бинокль и навел его на воронку. Около нее лежала оторванная рука и другие куски плоти. Не было сомнений в том, что Зоммер погиб. Но это не укладывалось в моей голове. Внезапно пуля пролетела совсем рядом со мной, оцарапав мне щеку. Это вывело меня из оцепенения. Я отбросил бинокль и схватил свою снайперскую винтовку. Я был полон ярости, я орал проклятия, я снова и снова целился в солдат противника и нажимал на спусковой крючок, даже не выбирая приоритетные цели. Когда я расстрелял два магазина, я услышал голос Конрада:

– Гюнтер, ты не сможешь перестрелять их всех.

Я сразу остыл, но потом заорал в ответ:

– Найди мне стоящую цель! Найди артиллерийского наводчика!

– Сейчас, Гюнтер! Но ты не высовывайся так из окопа, они же тебя убьют!

– Хорошо.

Несколько секунд я просто сидел на дне окопа. В голове у меня крутилась глупая мысль: «Зоммер нарушил правило номер один – не позволять себя убить».

Наконец раздался голос Конрада:

– Я вижу наводчика!

Я тут же нацелил свою винтовку в указанном им направлении. На вершине небольшого холма я увидел британского солдата с биноклем. Винтовка висела у него на плече. Без сомнения, он был наводчиком. Кто знает, может быть, именно он навел артиллерию на окоп Зоммера. Я тщательно прицелился и нажал на спусковой крючок. Расстояние было около четырехсот метров. Пока летела пуля, он успел немного повернуть голову. Я целился ему между глаз, но моя пуля вошла ему в висок. С мрачным удовлетворением я увидел, как тело вражеского наводчика рухнуло, словно мешок с песком.

Бой продолжался долгие часы. Артиллерия союзников обстреливала наш холм, и наши снаряды летели в ответ. Несколько раз враги начинали массированный пехотный штурм. Но всякий раз наш огонь заставлял их отойти. Холм защищала 4-я парашютная и еще одна пехотная дивизия, а кроме того, несколько танков «тигр». Огонь этих танков, возможно, стал решающим препятствием на пути штурмующего противника. Союзники обстреливали танки из американских базук М1, которые представляли собой динамореактивные противотанковые гранатометы. Но они не могли пробить броню наших танков, которые успешно вели огонь по противнику из своих 88-миллиметровых пушек и 8-миллиметровых пулеметов. Правда, во второй половине дня один из наших танков был подбит пикирующим бомбардировщиком союзников. Но нашему зенитному орудию удалось сбить этот бомбардировщик.

К наступлению темноты с обеих сторон было бессчетное количество убитых и раненых. Но нам удалось удержать холм. Когда окончательно стемнело и наши саперы отправились устанавливать мины на подступах к холму, я вместе с Конрадом подполз к окопу Зоммера. Мы нашли часть останков тел, но трудно было сказать, какие из них принадлежали самому Зоммеру, а какие другому, находившемуся с ним, бойцу. Нам не удалось найти их солдатские медальоны.

Что ж, такова была судьба моего друга Ганса Зоммера. Он жил как солдат и умер как солдат. В его лице я лишился человека, который отчасти заменил мне отца. Если бы я не стал его учеником, то я вряд ли уцелел бы на той войне. Мне было очень горько от того, что Зоммер так погиб. Но тогда была война, и нам нельзя было зацикливаться на подобных вещах, иначе мы бы не выжили. А вот после войны вспоминать смерть Зоммера мне стало еще тягостнее.

Холм, возвышавшийся над Сорренто, нам, так или иначе, пришлось оставить через некоторое время. Однако вскоре мы узнали, что Муссолини был освобожден из плена парашютным десантом, осуществленным под руководством легендарного Отто Скорцени, и доставлен в Берлин. Эта новость распространялась среди войск, чтобы воодушевить нас в нашей борьбе.

Между тем я был назначен командиром взвода вместо Зоммера. Бои продолжались недели, месяцы. Наши войска отступали снова и снова. Однако мы выполняли приказ командования и как могли задерживали наступление союзников.

В тот период наш взвод вместе с саперами, пулеметчиками, минометчиками и стрелками из других частей нередко устраивал засады. Мы выбирали подходящие места на пути войск союзников, сооружали там замаскированные окопы и минировали подходы к ним, а также заранее готовили для себя пути к отступлению.

Как только передовые части противника подрывались на наших первых минах, мы открывали по ним огонь из всего имевшегося у нас оружия. Они наступали и снова подрывались на минах. Мы, снайперы, и другие бойцы за это время стремились уничтожить как можно больше врагов. Когда превосходящие силы противника подбирались к нам достаточно близко, мы отходили.

Подобная тактика позволяла при относительно малых потерях с нашей стороны серьезно изматывать противника.

Надо сказать, теперь я уже сражался не только ради того, чтобы выжить самому и спасти Германию. В каждой выпущенной мной пуле были личные счеты. Я помнил руины в Гамбурге и с тревогой думал о том, что союзники вряд ли прекратили бомбардировки города. Я помнил, как погиб Зоммер.

У нас не хватало боеприпасов, и мы охотились за оружием противника. Наибольшей популярностью у нас пользовались американские самозарядные винтовки «Гаранд» М1, заряжавшиеся специальными пачками на восемь патронов. У каждого солдата было по пятнадцать таких пачек, что позволяло сделать ему 120 выстрелов. Это казалось неслыханным нам, немцам, ведь у нас полным боезапасом считалось всего 60 патронов. При стрельбе американские винтовки не уступали нашим карабинам К98к, поэтому захватить такую винтовку для нас было словно разжиться сокровищем. Американцы были превосходно оснащены боеприпасами. Если бы у нас было такое же количество боеприпасов и вооружения, нам, возможно, не пришлось бы отступать в Италии, поскольку солдаты союзников были гораздо менее опытными и отважными, чем мы.

Впрочем, многое вооружение союзников уступало немецким аналогам. Так, их базуки не шли ни в какое сравнение с нашими «панцерфаустами». Единственное, что нам еще нравилось, так это их тяжелые пулеметы «браунинг». Они были очень эффективными против пехоты и даже против некоторой бронетехники. Моему взводу удалось захватить два таких пулемета и несколько ящиков пулеметных лент к ним.

Мы ждали зимы. Мы знали, что зимы в этой части Италии крайне дождливы. А подобная погода, как мы уже убедились в России, далеко не способствует наступлению войск. Природа на этот раз оказалась на нашей стороне, и сезон дождей начался даже раньше, чем обычно.

В конце ноября наша рота охраняла один из важных мостов через реку Вольтурно вместе с двумя ротами панцер-гренадеров. К этому моменту щетина на моем лице стала столь густой, что скорее напоминала бороду. Мне это не нравилось и, воспользовавшись затишьем между боями, я решил побриться.

Для осуществления этого у меня была не только бритва, но и небольшое зеркальце в изящной бронзовой оправе в виде обнаженной девушки, которая как бы держала стеклянное зеркало в своих руках. Эту вещицу я прихватил, когда мы сжигали очередной отель, чтобы в нем не могли разместиться бойцы врага.

Глядя в зеркало, я начал бриться. Но в результате я успел очистить от щетины только левую половину лица, а потом вдруг раздались крики:

– Британцы идут!

– Танки!

Я тут же отложил бритву и побежал к наблюдательному пункту рядом с мостом. В бинокль я увидел танки союзников, приближающиеся к нам. Рев их моторов был уже отчетливо слышен. Я тут же скомандовал своему взводу занять позиции. Сам я также вместе с Михаэлем занял замаскированный окоп, находившийся рядом с мостом. Мы могли быть относительно уверены, что нас не начнут издалека обстреливать снарядами, поскольку союзники вряд ли стали бы рисковать повредить мост, который был так важен для их продвижения.

Глядя на меня, Михаэль едва сдерживал смех.

– Видел бы ты себя, Гюнтер, – сказал он.

– Ладно, после боя добреюсь, – ответил я.

И вдруг мне подумалось, что мой труп с наполовину выбритым лицом, наверное, будет выглядеть прескверно. Впрочем, я не собирался позволить врагу меня убить.

Мы ждали. Нервы были на пределе. Грохоча траками, к мосту приближались пять стальных колоссов. За ними следовала пехота. Никто из нас не открывал огонь. Мы ждали, пока танки, шедшие впереди, подорвутся на наших минах. Наши мины были заложены в пятидесяти метрах от моста.

Наконец танки достигли этой роковой черты, и прогремели сразу несколько мощных взрывов. Один из танков задымился, другие начали отходить. Все они тут же открыли огонь из пушек и пулеметов. Панцер-гренадеры немедля начали обстреливать их из минометов. Мы, снайперы, принялись выискивать цели среди пехоты.

Один из снарядов, выпущенных танками, упал неподалеку от моего окопа. Когда он взорвался, я на миг подумал, что мне конец и я действительно стану трупом с отвратительной наполовину выбритой бородой. Но, к счастью, нас с Михаэлем даже не зацепило ни одним осколком. Все-таки наш окоп был сооружен достаточно хорошо. Я заставил себя собраться и продолжил вести огонь по врагу.

В результате боя мы вместе с панцер-гренадерами уничтожили множество пехотинцев противника и три танка. Остальные два танка сумели отойти.

Мы оставались настороже, ожидая новых атак. Через некоторое время ко мне прибежал связной от командира роты. Оказалось, всего в паре километров от нас союзники пытаются соорудить понтонный мост через реку. Этого нельзя было допустить, и от моего снайперского взвода требовалось помешать работе полевых инженеров.

Надо сказать, в моем взводе к этому моменту оставалось всего одиннадцать человек и пополнений в ближайшее время не ожидалось. Мы двинулись вперед, предварительно разделившись на две группы, одну из которых возглавил я, а другую Михаэль.

Когда мы достигли холмов, возвышавшихся над участком реки, где инженеры противника сооружали мост, мы сразу натянули на себя маскировочные сетки. Наши две группы заняли позиции с разных сторон моста. Нам было некогда окапываться. К тому же это могло привлечь внимание противника. И мы в качестве укрытий использовали просто неровности местности. Бойцы рассредоточились, и по моему сигналу весь взвод разом открыл огонь.

Мы вели огонь с расстояния менее трехсот метров, поэтому едва ли не каждая наша пуля попадала в цель. За несколько минут мы уничтожили не менее двух десятков полевых инженеров. Но потом по нам открыла огонь пехота противника, а следом за ней ударили и минометы.

Просматривая местность через оптический прицел, я начал искать минометчиков. И вдруг я увидел британского снайпера, который целился в меня. Прежде чем я успел нажать на спусковой крючок, этот снайпер рухнул с дырой во лбу, убитый кем-то из наших снайперов. Однако в тот момент, когда в него попала пуля, он сам, видимо, еще успел выстрелить. Правда, при этом ствол его винтовки все-таки немного сдвинулся. Возможно, всего на пару миллиметров. Но этого хватило, чтобы пуля, которая должна была попасть мне в голову, прошла немного ниже. В результате я лишился среднего и безымянного пальцев на левой руке, а мой карабин пришел в негодность. Я заорал от болевого шока.

Ко мне тут же подскочил один из ефрейторов, служивших в моем взводе.

– Сержант, успокойтесь! Сейчас я вас перебинтую. Мы позаботимся о вас, все будет хорошо.

Как только кисть моей левой руки была перебинтована, я осмотрел свой карабин. Он был вряд ли годен для стрельбы, но прицел остался невредим, и это утешало. Между тем мои снайперы уже отступали под огнем превосходящих сил противника.

Мы вернулись к своим. Нас уцелело только восемь человек. Но мы выполнили задачу и задержали возведение понтонного моста. Можно было предположить, что противнику удастся не так быстро соорудить его, учитывая, что значительная часть их полевых инженеров была уничтожена нами.

В обстоятельствах, сложившихся тогда, у нас был на счету каждый снайпер, а тем более командир взвода. Поэтому, после того как мои раны были обработаны медиками, я остался вместе со своим взводом.

Убедившись, что мой цейсовский прицел ничуть не пострадал, я установил его на другой карабин К98к и вскоре приспособился стрелять ничуть не хуже, чем раньше, несмотря на отсутствие двух пальцев на левой руке. Главное, была целая моя правая кисть. Ее указательный палец все последующее время исправно нажимал на спусковой крючок и позволил мне уничтожить еще много врагов.

Нам приходилось отступать, но тем не менее мы максимально задерживали продвижение противника. К тому моменту, когда союзники начали преодолевать вслед за «Линией Вольтурно» «Линию Рейнхарда», наша рота уже фактически действовала вместе с 14-й панцер-гренадерской дивизией, которая, по сути, состояла из остатков других дивизий, практически разбитых за время отступления.

14 января, вконец измотанные, мы отступали с остатками панцер-гренадерской дивизии к «Линии Густава», которая была первым из укреплений нашей «Зимней линии». В «Линию Густава» входило множество бетонных бункеров с обычными артиллерийскими и противотанковыми орудиями, средствами противовоздушной обороны и тяжелыми пулеметами. Но меня особенно впечатлило, когда я увидел встроенные в оборонительные сооружения танковые башни, которые могли вести пушечный огонь.

Замечу также, что при возведении «Линии Густава» нашими инженерами были грамотно использованы и естественные преграды. Так, передний край этой линии примыкал к рекам Гарильяно, Лири и Рапидо. Их берега вскоре были основательно заминированы, а долины рек Гарильяно и Рапидо затоплены водой.

На нашем участке гарнизон «Линии Густава» открыл дамбу как раз в тот день, когда мы прибыли туда. Это было 16 января. Я с удовлетворением наблюдал за тем, как прибрежная территория превращается в болото. Мне вспомнились российские дороги, состоявшие осенью из сплошной грязи. По ним было очень тяжело проезжать на машинах и даже на танках. Это позволяло надеяться, что затопление долин рек также замедлит продвижение союзников.

Наша рота была размещена в нескольких бетонных бункерах, входящих в систему обороны «Линии Густава». Некоторые из парашютистов также заняли пулеметные и минометные гнезда. В бункерах мы были защищены от огня противника стенами 45-сантиметровой толщины, расположенными под острым углом к поверхности земли, благодаря чему они лучше отражали снаряды и пули. Слой бетона над нашими головами также был весьма значительным. Таким образом, в бункере мы могли ощущать себя достаточно защищенными от огня противника. Более того, пространство перед бойницами было расчищено от деревьев, кустов и других естественных укрытий, чтобы враг не мог подобраться к нам незаметно. Также наших противников ждал неприятный сюрприз в виде заминированных подступов к нашим позициям.

Наш бункер находился примерно в ста пятидесяти метрах от реки. Остаток дня мы провели за изучением окружающей территории, чисткой оружия и отдыхом. Мы надеялись, что хоть здесь у нас будет несколько дней передышки.

В ту ночь мы впервые за долгое время смогли позволить себе хоть немного расслабиться и провалились в глубокий сон без снов. Однако в середине ночи нас разбудил грохот артиллерийских орудий, доносившийся откуда-то с юга. Сначала мы не придали этому значения, но потом разрывы снарядов начали приближаться к нашему бункеру, и стало окончательно понятно, что это ведет огонь артиллерия противника.

Я заставил себя подняться с койки и подскочить к бойнице. Я надеялся, что ни один из снарядов не разорвется настолько близко, чтобы меня смогли достать осколки. Через несколько секунд мне показалось, что я увидел что-то при вспышке очередного разрыва. Взяв бинокль, я вскоре заметил солдат противника на противоположном берегу реки. Это были полевые инженеры, сооружавшие понтонный мост. Я тут же приказал своим бойцам занять места возле бойниц, – но не высовываться без моего приказа.

В наши бункеры была проведена связь, чтобы мы могли докладывать командованию о наступлении противника. Я подозвал к себе Михаэля и поручил ему доложить о случившемся в штаб, а сам продолжил наблюдение.

Когда в штабе узнали о том, что противник пытается соорудить понтонный мост, в нашем секторе тут же заработала артиллерия, а мне приказали выступить в качестве наводчика. После того как упал первый снаряд, я отдал команду Михаэлю:

– Скажи им, пусть возьмут на пятьдесят метров западнее.

Однако следующий снаряд также не поразил инженеров противника.

– Пусть возьмут на десять метров восточнее, – сказал я.

И третий снаряд угодил точно в то место, где полевые инженеры начали сооружать понтонный мост. От него не осталось и следа. Однако тут же в сторону нашего бункера открыли огонь пулеметчики противника. Огонь был таким плотным, что пули то и дело залетали в бойницы, ударяясь о противоположную стену. Но мы залегли позади бойниц и оставались невредимыми. Мы грамотно разместились, и даже если бы какая-то пуля отрикошетила в нас, это вряд ли привело бы к смертельному исходу или очень серьезному ранению.

Наша артиллерия продолжала вести огонь по противнику. Это продолжалось очень долго, но наконец артиллерийские снаряды перестали взрываться рядом с нашим бункером. Это означало, что артиллерия противника замолкла. Огонь пулеметов также ослаб. Вслед за этим наша артиллерия также перестала вести огонь, чтобы не тратить снаряды без крайней необходимости. Пришла наша очередь уничтожать противника. Посмотрев в бойницу, я увидел, что несколько небольших групп солдат союзников уже находятся на нашем берегу, а еще несколько лодок подплывают к берегу. Я приказал своим бойцам открыть огонь. Одновременно с нами стрелять по противнику начали пулеметчики.

Положение солдат союзников было безнадежным. Они пытались окапываться, но наши пули настигали их раньше, чем они успевали сделать более-менее полноценный окоп. Как наши бойцы зло шутили после этого боя, они успели в лучшем случае вырыть себе могилы. Причем, что самое главное, на наш берег удалось переправиться не более чем сотне солдат противника. Думаю, что на противоположном берегу и при переправе их погибло в несколько раз больше. Все-таки наши артиллеристы знали свое дело.

Огонь из наших бункеров позволил ликвидировать всех врагов, перебравшихся на наш берег. Некоторым из них удалось немного продвинуться вперед, но они тут же подорвались на минах, установленных на подходах к бункерам. Таким образом, наступление противника было остановлено еще до того, как начало светать. Тела врагов так и остались лежать там, где они были. Мы не могли даже подойти к ним, чтобы забрать оружие и боеприпасы, поскольку были отделены от них плотным минным полем.

Утро и день прошли спокойно. Противник больше не пытался устраивать атаки на нашем участке. На следующий день я получил письмо от Ингрид. В нем были очень тяжелые для меня новости. Моя мама погибла во время бомбежки. Одна из бомб, сброшенных союзниками, угодила прямо в нашу булочную как раз в тот момент, когда мама была там. Булочная была пристроена к нашему дому, который тут же загорелся. К счастью, Ингрид и Курт в это время были дома, а не в булочной, и они успели вовремя выбежать наружу. После этого они поселились у Фридриха, дяди Ингрид, на ферме под Гамбургом.

Смерть матери ошеломила меня. Если бы я был моложе и не пережил всего, что пережил к этому моменту, я б разрыдался. Но я просто снова и снова перечитывал письмо в полном оцепенении, нервно постукивая пальцами по прикладу своего карабина.

Заплакал я позже, когда уснул весь мой взвод. Я вспоминал, как мать играла со мной в детстве, как она учила меня выпекать хлеб. А как мама боялась, что меня убьют на войне. По иронии судьбы я выжил на передовой, а она погибла, оставаясь в глубоком тылу. Я беззвучно плакал и вспоминал, вспоминал…

Когда я окончательно осознал, что больше никогда не увижу свою маму, меня охватила безумная ярость. Мне хотелось убить всех англичан и американцев. Мне хотелось убить даже Гитлера. Тогда я впервые отчетливо понял, что ему следовало остановиться после присоединения Судетов. Впрочем, ничего уже было не изменить. Со смертью матери я понял, что война действительно пришла в Германию и что теперь мы воюем за то, чтобы отстоять свою землю. Это приводило в отчаяние, но одновременно заставляло бороться до конца.

Перед тем как противник начал новую атаку, у нас оказалось четыре дня передышки. 21 января, еще до рассвета, артиллерия союзников начала обстреливать наши позиции. После этого целая дивизия американских пехотинцев попыталась пересечь реку в том же месте, что и их предшественники. Это было не самым разумным решением с их стороны. К этому моменту для обороны нашего участка была стянута дополнительная артиллерия, пулеметы и минометы. На вражеских солдат, пытавшихся переправиться, обрушился огонь из всех видов вооружения, которое было в нашем гарнизоне. Мы, снайперы, уничтожали бойцов противника меткими выстрелами с дальней дистанции. В результате пересечь реку удалось лишь небольшой части американской дивизии. Однако это им ничего не дало. Еще до полудня мы частично уничтожили, а частично захватили в плен всех, кто уцелел при переправе.

На следующий день, 22 января 1944 года, войска союзников с моря высадились на побережье в Анцио, позади «Линии Густава». Это серьезно осложняло нашу ситуацию, но мы уже были достаточно закалены боями, чтобы это могло сломить наш боевой дух. Нам предстояли новые тяжелые бои.