Текст книги "Смерть сквозь оптический прицел. Новые мемуары немецкого снайпера"

Автор книги: Гюнтер Бауэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

Глава тринадцатая
Вахта на Рейне

В ноябре в боях на территории Италии наступило затишье. Как Вермахт, так и союзники перемещали оттуда войска для подготовки операций в Западной Европе. Нашим командованием было организовано наступление в Арденнах, целью которого было разгромить силы англичан и американцев в Бельгии и Нидерландах. В случае успешного исхода данной операции нам удалось бы переломить ситуацию на Западном фронте и высвободить войска для боев на Восточном фронте.

В целях конспирации данное наступление получило кодовое наименование «Вахта на Рейне», хотя к Рейну эта операция, безусловно, не имела никакого отношения.

Для осуществления наступления Вермахтом были сосредоточены огромные силы – 6 корпусов, в которые входило 600 000 бойцов. Правда, о бойцах следует сказать отдельно. Среди них значительный процент составляли мальчики 14–16 лет и старики – ветераны Первой мировой. Добавьте к этому еще определенное количество бойцов, наскоро выписанных из госпиталей, раны которых не были долечены до конца. В результате реально боеспособных солдат было на 100–200 тысяч меньше. В наших танковых дивизиях, предназначенных для наступления, были такие танки, как «тигр» и «королевский тигр», аналогов которым не было ни у союзников, ни у русских. Однако количество таких танков также, к сожалению, было ограниченным. Таким образом, наши успехи в ходе «Вахты на Рейне» были обусловлены талантом и грамотностью командования Вермахта и мужеством немецких солдат, а вовсе не численным и танковым превосходством, как это пытаются подать некоторые американские историки.

Наша парашютная дивизия вошла в состав 6-й танковой армии. Мы дислоцировались около города Прюм, находившегося всего в нескольких километрах к востоку от Сент-Вита.

Немецкое наступление началось ранним утром 16 декабря 1944 года. Когда мы начали двигаться маршем позади танковой колонны, было еще темно. В окружающей тишине рев моторов наших танков был слышен особенно отчетливо. Мы шагали по земле, покрытой снегом, а вокруг были белые деревья.

Так мы двигались около двух часов. Наконец наша часть достигла американских позиций. Там уже окапывались другие пехотные части, а наша артиллерия вела интенсивный огонь по противнику.

Естественно, мы тоже быстро вырыли окопы на случай внезапной контратаки американцев. Когда наши окопы были готовы, мы, снайперы, начали изучать передовые позиции противника. Благодаря интенсивному артобстрелу американцы не высовывались из своих траншей, так что практически никто из нас не смог сразу найти себе цель.

На американских позициях было немало бункеров, защищенных сверху толстыми бревнами. Вскоре в одном из бункеров я заметил пулеметное гнездо, откуда велся огонь в нашу сторону. Я быстро уничтожил пулеметчика и продолжил наблюдение.

Артобстрел продолжался еще полчаса, а потом в наступление двинулись танки, сопровождаемые пехотой.

Я заметил, как один из немецких снайперов из другой части подобрался почти вплотную к американским позициям. Видимо, это был новичок, который не умел вести огонь с дальнего расстояния. Поначалу его выстрелы были очень успешны, но вскоре враги засекли его, и он погиб.

Бой продолжался еще около часа. В течение этого времени мне вскоре пришлось повесить на плечо свою снайперскую винтовку и, вооружившись пистолетом-пулеметом, участвовать в ближнем бою. Когда мы врывались в один из бункеров, в нас полетела граната. Мы с Конрадом едва успели отбежать за угол, а вот двум другим бойцам из нашего взвода повезло гораздо меньше, чем нам: один из них погиб, а другой был серьезно ранен. После этого мы безжалостно изрешетили из пистолетов-пулеметов всех, кто находился в бункере.

Роты парашютистов постоянно прибывали к месту боя, и вскоре остатки американских частей отступили. Мы захватили множество пленных, и вечером, сидя в окопе, я с Конрадом и Михаэлем распил бутылочку за то, чтобы дальнейший ход операции был таким же успешным. У нас появился первый проблеск надежды на то, что нам удастся переломить ход войны и окончательная победа будет за Германией.

Конрад даже шутил:

– Вы видели американских пленных? У них никакой дисциплины! Если бы я когда-то стал, к примеру, гауляйтером Америки, я бы научил их. Они бы еще стали у меня образцовыми военными!

На следующий день мы продолжили продвижение вперед. Чем дальше мы продвигались, тем сопротивление на нашем пути становилось все более упорным. Мы несли потери, но меня радовало, что все из моих старых друзей, дожившие до этих боев, оставались живы.

19 декабря мой батальон достиг Сент-Вита. В городе и вокруг него позиции удерживала американская 7-я бронетанковая дивизия. За время продвижения к Сент-Виту наша 4-я парашютная дивизия многократно подвергалась массированным воздушным атакам, в результате чего темп продвижения разных батальонов оказался неодинаковым. Мой батальон достиг Сент-Вита далеко не первым. К моменту нашего появления на восточных подступах к городу уже чернело множество остовов сгоревших танков – как немецких, так и американских. На снегу то здесь, то там валялись трупы.

На восточных подступах к городу наш путь преграждали многочисленные американские траншеи. Они были вырыты по обеим сторонам дороги, и как раз между их двумя рядами стояло два уничтоженных немецких танка. Снег вокруг окопов был черным от прошедшего боя. Наблюдая за позициями врага с безопасного расстояния (примерно метров с восьмисот), я разглядел, что в окопах находились как обычные стрелки, так и пулеметчики, и бойцы, вооруженные базуками.

Тем не менее, как я узнал впоследствии, американским войскам, занимавшим позиции в Сент-Вите, не удалось остановить продвижение наших передовых частей. Основные силы последних просто обошли город с севера и с юга, когда его не удалось взять с первой попытки. Однако через центр Сент-Вита проходило три дороги, важные для быстрого продвижения остальных наших войск. Поэтому нам было приказано взять город штурмом.

Для осуществления этого задания части 4-й парашютной дивизии должны были ударить по Сент-Виту с востока, в то время как части 18-й дивизии фольксгренадеров обходили город, чтобы ударить по нему с северной стороны.

Подготовка к штурму должна была занять несколько часов, и у нас, снайперов, было время, чтобы подобраться поближе к позициям противника, разведать ситуацию и заодно уничтожить нескольких врагов своими меткими выстрелами.

Используя неровности местности, я вместе с Михаэлем и Рольфом начал осторожно подбираться к передовым окопам американцев. Примерно в трехстах метрах от них мы выбрали подходящую позицию и начали наблюдение. Через некоторое время один из солдат, сидевших в окопе, за которым я наблюдал, зачем-то привстал. Я тут же выстрелил ему в голову. Несколько американских солдат сразу высунули головы, чтобы понять, откуда раздался выстрел. Незамедлительно в них угодили пули Михаэля и Рольфа.

Я переводил свой прицел с окопа на окоп, ожидая, что еще кто-нибудь из американцев, пытаясь понять, откуда ведется огонь, также высунет голову. Но вместо этого в нашем направлении открыли огонь сразу несколько пулеметчиков противника. Мы были вынуждены прижаться к земле и отползти назад.

Примерно через полчаса начался штурм. Он продолжался несколько часов и к наступлению темноты был в самом разгаре. Именно тогда из города вышли несколько американских танков «шерман». Они должны были отбросить наступавших назад. Однако нам удалось поджечь из гранатометов два танка, шедших впереди. После этого остальные танки спешно отошли в город.

Происшедшее вдохновило нас продолжать штурм с удвоенной силой. Над позициями противника то и дело вспыхивали немецкие осветительные ракеты, озаряя все вокруг. Это давало нам, снайперам, возможность вести прицельный огонь, не просто ориентируясь по вспышкам на концах стволов, но тщательно выбирая приоритетные цели.

Бой продолжался всю ночь. Нашим частям удалось взять Сент-Вит только к утру.

После этого у нас был целый день, чтобы передохнуть. А на рассвете следующего дня мы вышли из города и снова устремились вперед. Погода была ясная и слегка подмораживало. Авиация союзников воспользовалась летной погодой, и периодически наносила по нам удары по мере нашего продвижения. Когда в небе появлялись самолеты противника, мы открывали по ним огонь из всего стрелкового оружия, которое у нас было. Однако им зачастую безнаказанно удавалось сбрасывать на нас бомбы и обстреливать из пулеметов. Хотя было и некоторое количество случаев, когда нам все-таки удавалось сбить нахальных летчиков. Но, конечно, это замедляло наше продвижение.

Через неделю наше наступление выдохлось под постоянными авиаударами. Однако главная цель была достигнута. Нам удалось существенно замедлить наступление союзников в Нормандии, избежать окружения и полного разгрома немецких войск при отступлении из Нормандии и Южной Франции, а также выиграть время для организации обороны на западной границе Германии.

Тем не менее уже 8 января наши войска, задействованные в операции «Вахта на Рейне», были вынуждены начать отступление. Значительная часть наших танков была либо выведена из строя авиацией союзников, либо попросту не могла двигаться из-за отсутствия бензина. Как это ни прискорбно, но в последнем случае нам приходилось оставлять их в ходе отступления. Это вызывало у нас отчаяние. Я в очередной раз подумал о том, что война, скорее всего, проиграна.

Через два дня мы получили приказ Гитлера удерживать позиции и не отступать ни на единый метр. Это сразу напомнило мне наши боевые действия зимой в России, наши боевые действия в Италии. Все это не предвещало ничего хорошего.

В течение следующих четырех месяцев мы вели упорные бои. Ситуация с каждым днем становилась безнадежнее. До нас постоянно доходили слухи о новых поражениях немецкой армии на всех фронтах. Нам оставалось уповать только на чудо. В этот период я уже твердо ненавидел Гитлера за то, что он втянул нас во все это, но при этом считал, что если кто-то и может нас спасти, то только он.

Однако фюрер не нашел выхода из безнадежной ситуации, в которой оказалась Германия. Красная Армия подошла к Берлину, и Гитлер начал стягивать войска для его обороны. Американцы очень теснили войска Вермахта на участке, где находилась 4-я парашютная дивизия, поэтому для защиты немецкой столицы из дивизии был отправлен только один наш полк.

Глава четырнадцатая
Берлин: последняя битва

Мы выехали в Берлин вечером 16 апреля. Перед тем как погрузиться в грузовики, мы еще успели услышать по радио воззвание Гитлера. Он обещал нации, что Берлин останется в немецких руках, а наступление врагов Рейха захлебнется в крови.

– Да, оно захлебнется в крови, но только в нашей, – мрачно пошутил Конрад. Он словно предчувствовал свою судьбу.

Надо сказать, к тому времени уже никто не боялся отпускать подобные шуточки и критиковать действия властей. Гестапо и партия уже практически не контролировали взгляды военных, вся эта система разваливалась буквально на наших глазах.

По дороге мы с Михаэлем и Конрадом разговаривали о том, какой будет наша судьба, если врагам Германии удастся удержать победу. Среди нас ходили тревожные слухи о том, что русские расстреливают большинство офицеров в частях, которые сдаются им в плен, а солдат отправляют в лагеря в Сибирь, где морозы еще страшнее, чем те, которые пережили мы под Москвой.

Примерно через час пути наши грузовики остановились. Мост через небольшую речушку, преграждавшую нам путь, был разрушен. Мы получили приказ продолжать двигаться к Берлину пешим маршем.

Мы шли всю ночь и часть следующего дня, пока не достигли небольшого городка, где столкнулись с колонной беженцев, двигавшихся из Берлина. Люди, проходившие мимо нас, смотрели на нас с озлоблением и укором. Во всех своих несчастьях они винили нас, военных. Это было вдвойне обидно, ведь мы, сражаясь с врагом, каждый день делали все и даже больше, чем было в наших силах.

Пригорода Берлина мы достигли вечером 17 апреля. К этому моменту мы были уже окончательно измотаны и удручены происходящим. В самом Берлине около четверти зданий оказалось в руинах. Правда, надо сказать, в городе было немало и очень крепких зданий, устойчивых к бомбовым ударам. Особенно это относилось к ряду строений XVIII века. Для их разрушения русской артиллерии пришлось обрушить буквально град снарядов на каждое из них.

Мало того, под большинством жилых зданий был глубокий фундамент. В них были многочисленные подвалы. Подобные архитектурные особенности города, само собой, были использованы для его обороны. Многие дома и подземные коммуникации были превращены в крепости. Для этого жителям Берлина было приказано рыть траншеи и оборудовать огневые позиции.

В обороне нам помогали и естественные препятствия, находившиеся в черте города. Так, река Шпрее шла через северо-западную часть Берлина, его центр и выходила на юго-восток. Южные подходы к городу были прикрыты Тельтовым каналом. Все это создавало серьезные препятствия при продвижении войск противника.

Для защиты Берлина в него были стянуты те немногие силы, которые у нас оставались. Так, город защищал LVI танковый корпус генерала Карла Вейдлинга, однако он был укомплектован лишь отчасти и состоял всего из двух дивизий: 20-й танковой дивизии войск СС и недавно сформированной дивизии «Мунхеберг». Обе эти дивизии были истощены предыдущими боями. Кроме того, Берлин оборонялся артиллерийскими и пехотными частями, в том числе и войсками СС. Однако большинство пехотинцев были мальчишками из «Гитлерюгенда» и стариками из «Фольксштурма». При этом во время сражения непосредственно за Берлин советские войска обладали едва ли не десятикратным численным преимуществом.

Только беспримерный героизм и отчаяние помогли нам продержаться так много дней. Окончательно осознав безнадежность нашего положения, мы сражались уже ради того, чтобы дождаться, когда к Берлину подойдут войска американцев и англичан. Мы понимали, что если город возьмут армии этих стран, гораздо более цивилизованных, чем Советский Союз, то участь немецкой столицы не окажется столь тяжкой. Но наши надежды были напрасными: американцы и англичане принесли Берлин в жертву Сталину и не спешили продвигаться к городу.

О боях за Берлин я не смогу рассказать подробно. Слишком много лет я старался стереть из своей памяти то, что было связано с ними. В них я потерял многих своих самых близких товарищей, а после этих боев наша Германия оказалась на коленях. Однако некоторые моменты я прекрасно помню и теперь.

Русские танки продвигались в город целыми колоннами. У нас крайне не хватало противотанковых орудий и опытных бойцов, умеющих бороться с танками. Однако у нас были «панцерфаусты». Эти гранатометы действительно представляли собой чудо-оружие, обращаться с ними могли как четырнадцатилетние подростки, так и семидесятилетние старики. Но, что самое главное, «панцерфаусты» были просты в изготовлении и наши войска были обеспечены ими в достаточной мере.

Самым главным было подбить передний танк. После этого остальная колонна уже не могла двигаться вперед, и тогда на нее обрушивались новые и новые снаряды, выпущенные из «панцерфаустов». Нам, снайперам, оставалось только добивать выпрыгивавших из подожженных машин танкистов и советскую пехоту. Это приносило очень хорошие результаты на первом этапе советского наступления и даже подняло наш боевой дух. Нам казалось, что у нас есть шансы остановить продвижение Красной Армии.

Однако вскоре русские начали прибегать к абсолютно варварской тактике. Они массированно обстреливали из артиллерийских орудий район будущего продвижения войск. Но этого им было мало. После артобстрела по тому же району начинали вести огонь «катюши». И только после этого начиналось продвижение танков. Конечно, подобная тактика была эффективной. Но в результате ее применения мирные жители гибли гораздо чаще, чем военные. Русские были безжалостны к жителям Берлина. Для ведения огня по центру города они доставили из Померании крепостные орудия, которые стреляли снарядами весом в полтонны. За время сражения русские сделали по городу около двух миллионов орудийных выстрелов. В результате этого на Берлин обрушилось почти 40 тысяч тонн снарядов.

Неудивительно, что весь город был устлан дымом не стихавших пожаров. От бушевавшего вокруг огня даже ночами было настолько светло, что можно было читать газеты. Конечно, если бы они выходили в осажденном Берлине… В центре города буквально бушевал ад. Стены зданий трескались от жары, в прудах и каналах закипала вода. Мы с трудом находили в себе силы, чтобы выдерживать эту жару, мы задыхались от гари и копоти, но мы продолжали сражаться. Бои шли за каждую улицу, за каждый дом, а в домах – за каждый лестничный пролет. Мы старались как можно дороже «продать» свои жизни. Зато полиция и ряд партийных чиновников обратились в бегство. Многие из них пытались прорваться на запад, чтобы сдаться в плен американцам или англичанам.

30 апреля советская пропаганда донесла до нас через громкоговорители известие о смерти Адольфа Гитлера. Нам не верилось в это, но вскоре эта новость подтвердилась. Как я узнал впоследствии, фюрер умер как настоящий солдат. Он отверг все предложения его подчиненных бежать из осажденного Берлина и покончил с собой, отказавшись видеть крах Германии и подписывать условия ее позорной капитуляции. Возможно, именно Гитлер был виноват в случившейся с нами трагедии, но он ушел достойно, в отличие от многих его сподвижников.

Подтверждение новости о смерти Гитлера, несмотря на мои крайне противоречивые чувства к нему, стало для меня последней каплей. К этому моменту Конрад и Михаэль уже погибли во время ближних боев с советской пехотой. Ни одного, ни другого не спас ни их опыт, ни их смелость. Я в этих боях каким-то чудом оставался невредимым. Возможно, только потому, что Ингрид беспрестанно молилась за меня в те дни.

Однако под конец битвы за Берлин я был измотан, деморализован, и моя бдительность притупилась. В результате в следующем ближнем бою я был ранен в предплечье правой руки. Рольф, ему также каким-то чудом удавалось выжить до этого времени, помог мне дойти до ближайшего пункта медицинской помощи.

Пункт первой медицинской помощи находился в подвале одного из массивных зданий. Рольф попрощался со мной на входе. О его дальнейшей судьбе мне ничего не известно.

Войдя внутрь, я увидел стол, застланный белым полотенцем, на котором лежал скальпель, пинцеты и другие инструменты. Однако меня ждали лишь две инъекции: одна в плечо и одна в ягодицу. Ни слова не говоря, медсестра расстегнула мои штаны и сделала укол. После этого она повесила мне на шею карточку и отправила на осмотр к хирургу. Происходящее напомнило мне конвейер. Раненые двигались непрерывным потоком, проходя осмотр у медиков, которые действовали как роботы. Тех из раненых, кто не мог передвигаться самостоятельно, оставляли на пункте медицинской помощи, остальных отправляли в медицинский центр, расположенный на соседней улице.

Я отправился туда вместе с еще несколькими ранеными, способными ходить. По пути меня вдруг охватил панический страх смерти. Город непрерывно обстреливался, и я боялся, что погибну по дороге и больше никогда не увижу ни Ингрид, ни Курта. Однако мы добрались благополучно.

В огромном подвале, где располагался медицинский центр, находилось более сотни раненых солдат. Но уход за ними осуществлял всего один врач, две медсестры и несколько санитарок. Моя рука к этому моменту уже начала нестерпимо болеть и сильно распухла. Меня переодели и наложили на руку шину. После этого я получил койку в одном из сырых подвальных помещений, где на трехъярусных настилах спали раненые.

Поскольку я не был тяжело ранен, то мне досталось место на самом верхнем ярусе. Потолок в подвале был низким, и поэтому, забираясь на свое место, мне пришлось согнуться. Мой сосед с пропитавшейся кровью повязкой вокруг головы предложил мне сделать глоток из его фляжки, в которой было бренди. Употребление спиртного в медицинском центре противоречило правилам, но я с радостью принял его в свое горло.

В медицинском центре были раненые из самых разных частей, но особенно много было мальчишек из «Гитлерюгенда». Они очень плохо переносили боль, непрестанно стонали и даже плакали. Подобная обстановка очень сильно давила мне на нервы. Чтобы отвлечься, я пытался думать об Ингрид и Курте. Но от этого мне становилось еще неспокойнее, я ведь даже не знал, живы ли они.

1 мая доктор приказал нам всем сдать оружие. Капитуляция Берлина была очевидна, и он надеялся, что захватчики не причинят нам вреда, если мы будем безоружными. Сдав оружие, с которым я не расставался долгие годы, я почувствовал себя голым и совершенно беззащитными. Впрочем, здравый смысл подсказывал, что в городе, занятом советскими войсками, от моей винтовки и пистолета-пулемета все равно было бы не слишком много толку.

Тем не менее с улицы до нас по-прежнему доносился грохот боя. Он окончательно смолк только во второй половине дня 2 мая. Я высунулся наружу, чтобы осторожно посмотреть, что происходит, и увидел вдалеке несколько советских танков, к которым были прикреплены цветы и красные флаги. Русские праздновали взятие Берлина. Они палили в воздух из всех видов оружия, которое у них было. В небо то и дело взмывали осветительные ракеты. Мне было горько, а к тому же и небезопасно долго смотреть на это, я поспешил вернуться в подвал.

Вечером до нас дошли слухи, что весь день улицы города были заполнены колоннами военнопленных, а русские солдаты разогревают себе еду на кострах, разведенных прямо напротив Рейхстага. При этом немецкие трупы, среди которых было очень много мирных жителей, в том числе женщин и детей, так и валялись неубранными на улицах города.

От подобных новостей меня охватывала жгучая злоба. Кто знает, если б у меня осталось оружие и я не был бы ранен в правую руку, я, возможно, в тот же вечер убил бы несколько русских. Правда, это наверняка стоило бы мне жизни.

На следующее утро нам было приказано выйти наружу. Снаружи нас ждали русские. Они, видимо, опасались сами спускаться в подвал, а потому ждали нас на входе с автоматами наготове.

Убедившись, что в подвале лишь раненые, советские солдаты потеряли к нам интерес. Однако во второй половине дня русские снова пришли за нами и приказали тем из нас, кто мог ходить, выстроиться в колонну и двигаться к окраине города. Пока мы строились, они подходили к солдатам, казавшимся им подозрительными, и начинали кричать на плохом немецком:

– Ты из СС!

Среди нас не было эсэсовцев, и бойцы, привлекшие внимание русских, оправдывались как могли. Тем не менее советские солдаты избили нескольких из них. А одного офицера, державшегося с захватчиками подчеркнуто презрительно, застрелили на месте. Что удивительно, русские даже не искали татуировки под мышкой на левой руке у тех, кто показался им подозрительным. Возможно, они просто не знали, что у каждого эсэсовца на этом месте была татуировка с его группой крови.

Я сам, к счастью, не показался советским солдатам похожим на эсэсовца. Однако они отобрали у каждого из нас те ценные вещи, которые у нас оставались. Так я лишился медальона, подаренного Ингрид, и своих серебряных карманных часов, принадлежавших еще моему отцу, которые исправно мне служили даже в суровые русские морозы.

Вскоре я оказался во временном лагере для военнопленных. Однако благодаря моему ранению я был непригоден для работ в России. При этом мне удалось вовремя уничтожить все свои документы, в которых упоминалось о том, что я был снайпером. Благодаря этому я был освобожден вскоре после окончания войны.

Ингрид и Курта мне удалось найти на ферме ее дяди Фридриха под Гамбургом. К моей огромной радости и удивлению, место, где находилась ферма, практически миновали бои. Мои жена и сын были целы и невредимы. А вот сам дядя Фридрих, несмотря на возраст, был призван в «Фольксштурм». О том, что с ним сталось, нам так и не удалось узнать даже годы спустя.

Так окончилась моя война. О тяготах жизни в послевоенной Германии и о том, как я мучился, когда мне долгие годы подряд снились кошмары и вспоминались бои, тоже можно было бы написать отдельную книгу. Но эта книга о моей службе в качестве снайпера Вермахта, и на этом ее пора закончить.