Текст книги "Вождь окасов"

Автор книги: Густав Эмар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 40 страниц)

ГЛАВА LXVII
Бред

Дон Тадео против воли согласился снова принять власть, всегда столь тягостную при политических переворотах, власть, которую он поспешил сложить с себя тотчас как только возымел надежду, что спокойствие в Чили восстановилось.

Угрюмый и задумчивый следовал он за отрядом чилийцев, который, казалось, скорее провожал государственного пленника нежели человека, который один мог спасти республику от опасности ей угрожающей. В самом деле опасность была неизбежна, и только дон Тадео всемогуществом своего гения и воли мог удержать Чили над бездной, в которую она готова была обрушиться.

Несколько времени уже буря с неистовством преследовала всадников, которые молча скакали в темноте, как мрачные привидения в немецкой балладе. Каждый из них, завернувшись в свой плащ и надвинув шляпу на глаза, старался укрыться от урагана.

Дон Тадео при яростном порыве бури как будто возродился; он сбросил с себя шляпу, чтобы дождь смочил его пылающий лоб; волосы его развевались по ветру, взор его блистал вдохновенным огнем. Он вонзил шпоры в бока своей лошади, которая заржала от боли, и поскакал вперед, крича громким голосом:

– Ура! Мои верные товарищи! Ура! Вперед для спасения Чили! Вперед! Вперед!

При блеске молнии чилийцы заметили величественный силуэт дон Тадео, который быстро скакал перед ними, заставляя свою лошадь перепрыгивать через всевозможные преграды. Внезапно наэлектризованные этим странным видением, они мужественно бросились за ним с криками энтузиазма.

Тогда-то начался в затопленной долине среди деревьев, изгибавшихся под могучей рукой урагана, неистово ревевшего, тот безумный бег, о котором ничто не может дать понятия, который невозможно описать.

Дон Тадео, с сердцем раздираемым горечью, находился как бы в бреду, который угрожал превратиться в безумие, если б продолжился. Чем стремительнее становился бег, чем сильнее свирепствовала гроза, тем более дон Тадео увлекался. Глаза его пылали, кровь приливала к его голове, которая горела, как будто сжатая в тисках.

Иногда он поворачивал лошадь, невнятно вскрикивал, а потом вдруг вонзал в нее шпоры и летел во всю прыть, как бы преследуя мнимого врага.

Солдаты были испуганы ужасным припадком дона Тадео, не зная чему приписать его; исполненные горести при виде того, что вождь их находился таком несчастном состоянии, они скакали позади него, не зная каким образом возвратить ему рассудок, все более и более оставлявший его. Но топот их лошадей и их зловещий вид, казалось, еще более увеличивал безумие, которое овладевало несчастным доном Тадео.

Между тем отряд приближался к Вальдивии; уже в некотором расстоянии, несмотря на позднее время, сверкали бесчисленные огни по направлению к городу, который начинал выходить из мрака; мрачные контуры его довольно ясно обрисовывались на горизонте.

Дон Грегорио, самый верный друг дона Тадео, был убит, видя его в таком положении; он напрасно отыскивал средства заставить его опомниться и возвратить ему рассудок, который, может быть, мог бы угаснуть навсегда.

Время уходило, город был близко, что делать? Вдруг счастливая мысль промелькнула в голове дона Грегорио, как молния. Он пустил свою лошадь во всю прыть, уколов ее кинжалом, чтобы еще более увеличить быстроту ее бега. Благородное животное потупило голову и полетело как стрела.

Через несколько минут неистового бега дон Грегорио повернул свою лошадь, почти приподняв ее на задние ноги, и тотчас же поскакал назад как вихрь. Он и дон Тадео непременно должны были столкнуться.

Дон Грегорио на скаку схватил поводья лошади своего друга и вдруг остановил ее. Король Мрака вздрогнул и устремил пылающие глаза на человека, который так внезапно преградил ему дорогу. Все зрители этой сцены остановились с беспокойством и едва дыша.

– Дон Тадео, – сказал ему дон Грегорио торжественным тоном с упреком, – разве вы забыли донну Розарио, вашу дочь?

Когда дон Тадео услыхал имя своей дочери, судорожный трепет пробежал по всем его членам; он провел рукой по пылающему лбу и, устремив безумный взор на того, кто говорил с ним, вскричал раздирающим душу голосом:

– Дочь моя! О! Возвратите мне мою дочь!

Вдруг смертельная бледность покрыла его лицо, глаза его закрылись, он опустил поводья и упал бы на землю, если б друг его быстрее мысли не соскочил с лошади и не принял его на руки. Дон Тадео был без чувств. Дон Грегорио посмотрел на него с нежностью, взял его на руки как ребенка и положил на плащи, которые солдаты поспешили снять с себя, чтобы сделать из них ему постель.

– Он спасен! – сказал дон Грегорио.

Все эти грубые солдаты, которых никакая опасность не могла удивить или взволновать, вздохнули с облегчением, услыхав слово надежды, которой они однако не смели еще верить. Они повесили несколько одеял и плащей на ветви дерева, под которым лежал дон Тадео, чтобы укрыть его.

Безмолвные, неподвижные, стояли они, почтительно наклонившись, несмотря на дождь и ветер, и с беспокойством ожидали, чтобы тот, кого они любили как отца, возвратился к жизни.

Таким образом прошел целый час – век, в продолжение которого неслышно было ни ропота, ни жалобы. Дон Грегорио, наклонившись над своим другом, внимательно наблюдал за ним при свете факела, дребезжащий свет которого придавал этой сцене фантастический вид.

Мало-помалу судорожный трепет, потрясавший тело больного, утих; дон Тадео лежал совершенно неподвижно. Тогда дон Грегорио обнажил его правую руку, вынул кинжал и прорезал жилу. Сначала кровь не брызнула.

Однако ж через несколько секунд, черная капля, величиной с булавочную головку, показалась у отверстия раны; она постепенно увеличивалась и наконец упала вытесненная второй каплей и через две минуты кровь потекла из раны.

Присутствующие, наклонив головы вперед, внимательно следили за успехами кровопускания. Прошло довольно долгое время; кровь все текла сильнее и сильнее. Дон Тадео не подавал еще признаков жизни.

Наконец он сделал движение; зубы его, до сих пор остававшиеся сжатыми, пропустили вздох. Кровь потеряла свой черный цвет и сделалась красной. Дон Тадео раскрыл глаза и обвел вокруг спокойным и удивленным взором.

– Где я? – пошептал он слабо. – Что случилось?

– Слава Богу, теперь все кончилось, любезный друг, – отвечал дон Грегорио, приложив палец к ране и потом завязав ее куском своего носового платка, разодранного на бинты, – как вы нас напугали!

Дон Тадео сел и провел рукой по лбу, влажному от пота.

– Но что это значит? – продолжал он более твердым голосом. – Скажите мне, дон Грегорио, что случилось?

– Во всем виноват я, – отвечал тот, – хорошо еще, что мы отделались только страхом; по крайней мере, вперед я уже сам буду выбирать лошадей, а не поручу служителю.

– Объяснитесь, друг мой, я вас не понимаю... разве я упал?

– Еще бы! Да и как упали-то...

– А! – сказал дон Тадео, стараясь собраться с мыслями. – Вы думаете?

– Как думаю! Спросите этих кабальеро; мы думали, что вы умерли! Вас спасло одно чудо; очевидно, Господь хотел сохранить того, от кого зависит спасение Чили!

– Странно! Я не помню ничего... мне кажется, что когда мы оставили наших друзей, мы ехали спокойно; вдруг разразилась гроза...

– Так, видите ли, вы прекрасно все помните: ваша лошадь, ослепленная молнией, испугалась и взбесилась; мы поскакали за вами, но напрасно; когда мы нагнали вас, вы же без чувств лежали в овраге, в который упали вместе с лошадью.

– Должно быть, это справедливо, потому что я, кажется, разбит; я чувствую ужасное утомление во всем теле.

– Повторяю вам, вы упали, но к счастью не ушиблись. Однако ж так как вы долго не приходили в себя, я счел нужным пустить вам кровь кинжалом.

– Благодарю вас, – отвечал дон Тадео, – кровопускание очевидно облегчило меня; теперь голова не так горит, мысли стали спокойнее. Благодарю, друг мой, – прибавил он, взяв дона Грегорио за руку и смотря на него с признательностью, – теперь мне совсем хорошо; если вы считаете нужным, мы можем продолжать наш путь.

Дон Грегорио увидел, что друг его не совсем был обманут придуманной им ложью, но он как будто не понял этого.

– Но может быть вы еще не довольно оправились, чтобы держаться на лошади? – сказал он.

– Уверяю вас, что мои силы вернулись вполне; притом время дорого, мы должны поскорее приехать в Вальдивию.

Говоря эти слова, дон Тадео встал и спросил свою лошадь. Один солдат держал ее за узду. Дон Тадео внимательно на нее посмотрел. Бедное животное было отвратительно; оно было все запачкано грязью. Дон Тадео нахмурил брови; он уже не понимал ничего.

Дон Грегорио смеялся исподтишка: это по его приказанию – для того, чтобы обмануть дона Тадео, – бедная лошадь была приведена в такое жалкое состояние. Дон Грегорио не хотел, чтобы друг его мог подозревать, что в продолжение двух часов он находился в состоянии безумия. Ему удалось это как нельзя лучше. Дон Тадео, принужденный поверить очевидности, печально покачал головой и сел на седло.

– Смотря на это бедное животное, – сказал он, – я спрашиваю себя, как это мы не убились оба.

– Не правда ли, это странно? – отвечал дон Грегорио тоном убеждения, очень хорошо разыгранного. – Никто из нас не мог отдать себе отчета в этом.

– Мы далеко от города?

– Не более как за милю.

– Поспешим же.

Всадники поскакали галопом. На этот раз дон Тадео и друг его ехали рядом и говорили между собою шепотом о том, какие предпринять средства для того, чтобы разрушить покушения Бустаменте, который, без сомнения, попытается с помощью ароканов опять захватить власть.

К дону Тадео возвратилось все его хладнокровие. Его мысли опять сделались ясны; словом, он вступил в полное обладание своим разумом.

Один только человек оставался чужд рассказанным нами происшествиям и почти не приметил того, что случилось, так что конечно не мог бы даже дать ни в чем отчета. Этот человек был дон Рамон Сандиас.

Бедный сенатор, промокший от дождя, напуганный грозою и закутанный до глаз в свой плащ, ехал, отпустив поводья. Он стремился только к одному: поскорее добраться до какого-нибудь жилища и укрыться там от непогоды. Поэтому он продолжал свой путь, сам не зная, что делает и не думая о том, следуют за ним или нет.

Таким образом доехал он до ворот Вальдивии и уже хотел было въехать в них, как вдруг какой-то человек остановил его лошадь, схватив ее за узду.

– Эй, кабальеро! Вы, кажется, спите? – закричал грубый голос как раз над ухом сенатора.

Тот вздрогнул от испуга, решился раскрыть глаза и увидал, что въезжает в город.

– Нет, – сказал он хриплым голосом, – напротив, я совсем не сплю.

– Откуда же это вы приехали один и так поздно? – продолжал спрашивавший незнакомец, вокруг которого собралось уже несколько человек.

– Как один? – вскричал дон Рамон. – За кого же вы принимаете моих спутников?

– О каких спутниках вы говорите? – закричало несколько голосов всеми тонами хроматической гаммы.

Дон Рамон осмотрелся кругом с испуганным видом.

– Это правда, – сказал он через минуту, – я один! Куда ж, черт побери, девались все другие?

– Кто другие? – продолжал спрашивавший. – Мы не видим никого.

– Э! – отвечал сенатор с нетерпением. – Я говорю о доне Грегорио и о его солдатах!

– Как, вы принадлежите к отряду дона Грегорио? – вскричали со всех сторон.

– Без сомнения! – отвечал сенатор. – Но дайте мне, пожалуйста, добраться до убежища; дождь льет ужасно сильно.

– Не бойтесь ничего, – смеясь, заметил один спутник, – вы уже не промокнете более, чем теперь.

– Это правда, – сказал сенатор жалобно, бросая отчаянный взор на свою одежду, с которой так и лилась вода.

– Вы знаете, встретил ли дон Грегорио дона Тадео? – спросили его со всех сторон.

– Да, они едут вместе.

– Далеко?

– Право не знаю, но не думаю, чтобы они были далеко, потому что я ехал с ними и вот уже я здесь.

Тут люди, остановившие дона Сандиаса, разбежались по всем направлениям, не занимаясь более им. Несчастный сенатор как ни просил, как ни умолял, чтобы ему указали убежище, никто не слушал его. Все зажигали факелы, будили жителей, стучась в двери домов, называя обитателей по именам. Вооруженные люди являлись полусонные и наскоро становились по обеим сторонам городских ворот.

– Это сумасшедшие, – шептал сенатор в отчаянии, – бегают по улице в такую погоду! Неужели я увижу еще новую революцию! Сохрани меня Бог!

Печально покачав головой, дон Рамон пришпорил свою лошадь, которая еле держалась на ногах; он спешил отыскать хоть какое-нибудь убежище, где ему можно было бы переменить одежду и отдохнуть несколько часов, что было для него необходимо.

ГЛАВА LXVIII
План кампании

Въезд дона Тадео в Вальдивию был решительно триумфальный. Несмотря на сильный дождь, его встретил весь народ с факелами, пламя которых, колеблемое ветром, бросало синеватый блеск, смешивающийся с сиянием молний. Радостные крики жителей и барабанный бой смешивались с громом и свистом бури.

Этот народ представлял великолепное зрелище; несмотря на то, что буря с каждой минутой делалась все неистовее, вальдивийцы оставили свои жилища в половине ночи и прибежали по грязи приветствовать криком надежды человека, пользовавшегося их доверием.

В первом ряду находились Мрачные сердца, спокойные, решительные, сжимавшие в руках оружие, которое уже одержало победу.

Дон Тадео был растроган таким неопровержимым доказательством народной любви. Он понял, что как бы ни были велики частные интересы, они все-таки слишком ничтожны в сравнении с интересами целого народа; что прекрасно ими жертвовать, и что тот, кто умеет мужественно умереть для спасения своих сограждан, выполняет святое и благородное призвание!

Он тотчас решился победить сначала общего врага и оправдать надежду, которую все так простодушно возлагали на него, и потом уже – когда гидра междоусобной войны будет уничтожена – подумать о своей дочери, которая, впрочем, не была оставлена без защитников, потому что два благородных сердца решились спасти ее.

Он глубоко вздохнул и провел рукою по лбу, как бы желая прогнать мысль о своей дочери, беспрестанно преследовавшую его. Этот знак слабости был последним. Он гордо поднял голову и с улыбкой поклонился веселым группам, которые толпились на пути его, рукоплескали ему и кричали:

– Да здравствует Чили!

С этой многолюдной свитой дон Тадео приехал к дворцу. Сойдя с лошади, он поднялся на лестницу и на последней ее ступени остановился, обернувшись к толпе.

Огромная площадь была вся усыпана народом. Из каждого окна выглядывали десятки любопытных; многие влезли даже на крыши, и вся эта толпа испускала оглушительные крики радости.

Дон Тадео понял, что народ ждал от него нескольких слов. Он сделал жест, и в толпе немедленно водворилось глубокое безмолвие.

– Любезные сограждане! – сказал Король Мрака громким ясным и звучным голосом, который был слышен всем. – Сердце мое растрогано более, нежели я сумею выразить, необыкновенным знаком сочувствия, которое вы захотели оказать мне. Я не обману доверия, которое вы возлагаете на меня в первых рядах тех, которые сражаются за вас. Соединимся же все для спасения Чили, и тиран не успеет победить нас!

Эта пылкая речь была сопровождаема аплодисментами и криками:

«Да здравствует Чили!»

Дон Тадео вошел во дворец. Там собрались начальники войск, Мрачные Сердца и алькады. Все они встали, когда вошел дон Тадео, и поклонились ему.

С тех пор, как Король Мрака увидел и понял народный энтузиазм, возбужденный его появлением, он как будто преобразился. Дух его восторжествовал над слабым телом: он не чувствовал уже никакого утомления, мысли его были так ясны, как будто час тому назад он не испытал ужасного припадка. Он вошел в круг, составленный присутствующими, и движением руки пригласил их садиться.

– Кабальеро! – сказал он. – Я рад, что вы собрались во дворце. Минуты драгоценны. Я имею доказательства, что Бустаменте заключил договор с Антинагюэлем, великим токи ароканов, чтобы легче достигнуть власти. Освобожденный ароканами, он укрылся между ними. Скоро мы его увидим во главе этих свирепых воинов; они нападут на наши границы и станут опустошать наши богатые провинции. Повторяю вам, минуты драгоценны! Одна смелость может спасти нас. Но для того, чтобы я отважился на что-либо, так как вы сделали меня вашим вождем, мне необходимо законное полномочие, дарованное сенатом. Без этого полномочия я буду мятежником и сам зажгу ту междоусобную войну, которую хочу остановить и против которой хочу сражаться во главе всех добрых граждан.

Эти слова, справедливость которых признавали все, произвели глубокое впечатление. На серьезное препятствие, представленное доном Тадео, трудно было дать ответ. Никто, казалось, не смел взять на себя опасной ответственности; но вдруг дон Грегорио приблизился к Королю Мрака, держа в руке бумагу.

– Вот, – сказал он, подавая бумагу дону Тадео, – ответ сената Сантьяго на донесение, которое вы послали ему после победы над Бустаменте: сенат предоставляет вам верховную власть. Так как после победы вы передали начальство мне, я сохранил в тайне это повеление; но теперь настала минута обнародовать его. Дон Тадео де Леон! Вы наш вождь; не толпа простых граждан назначает вас, а избранные народом!

При этом неожиданном известии все присутствующие с радостью встали и закричали с энтузиазмом:

– Да здравствует дон Тадео де Леон! Тот взял бумагу и пробежал ее глазами.

– Очень хорошо, – сказал он, возвращая ее дону Грегорио с улыбкой, – теперь я считаю себя вправе действовать как сочту нужным для спасения моего отечества.

Члены собрания заняли свои места и возобновилось глубокое безмолвие.

– Кабальеро! – продолжал дон Тадео. – Я уже вам сказал, что нас может спасти только одна смелость. Мы должны предупредить нашего противника; вы его знаете, знаете, что он обладает всеми качествами, необходимыми для хорошего полководца; он не заснет в ложном спокойствии; союзник его, Антинагюэль, вождь неустрашимый, одаренный безмерным честолюбием; эти два человека, соединенные одними и теми же интересами, могут, если мы не остережемся, нанести нам поражение; поэтому мы должны напасть на них обоих вдруг. Послушайте, так как все мы собрались сюда для совета, то вы должны обсудить план, который я вам представлю; конечно, он может показаться вам ошибочным, поэтому в случае разногласия мнений дело будет решено большинством голосов.

При этих словах внимание присутствующих удвоилось. Дон Тадео продолжал:

– Мы разделим наши силы на две армии: первая должна сделать нападение на Ароко, главное местопребывание наших врагов; цель этой экспедиции – разделить силы наших противников; нам необходимо принудить их послать туда значительное подкрепление. Вторая армия, составленная из всех жителей провинции, которые в состоянии носить оружие, отправится на Биобио, чтобы подать руку помощи войскам провинции Кончепчьйон и таким образом поставить ароканов между двух огней.

– Извините, дон Тадео, – заметил один из генералов, – мне кажется, что в вашем плане, впрочем весьма хорошем, забыто одно обстоятельство, по-моему очень важное.

– Что такое?

– А провинцию Вальдивию? Не подвержена ли она более всякой другой нападению?

– Вы ошибаетесь, генерал, и вот почему: вы связываете происшествия, которые будут происходить в ней, с теми, которые уже происходили.

– Без сомнения.

– В этом то и ошибка: когда дон Панчо Бустаменте провозгласил себя диктатором именно в Вальдивии, а не в другом месте, он имел для этого важную причину. Вальдивия – провинция отдаленная, Бустаменте надеялся сделать из нее свое военную базу, прочно утвердиться в ней с помощью своих союзников – индейцев, и потом выйти из этого города, чтобы завоевать мало-помалу остальные области; план этот был прекрасно задуман и представлял большую возможность на успех, но теперь ситуация совершенно изменилась: Бустаменте уже не опирается на жителей страны, и регулярная война для него невозможна; он должен сделать замышляемый им переворот непременно в столице. Поэтому я нахожу необходимым преградить ему путь в столицу и принудить его к битве на ароканской земле. Провинции Вальдивии ничто не угрожает; но так как в подобных обстоятельствах все-таки потребна большая осторожность, мы оставим в ней милицию из граждан, которые будут защищать свои дома; вот план, который я вам предлагаю.

Во всем собрании раздался один общий крик одобрения: все нашли мнение своего вождя совершенно обоснованным.

– Итак, господа, – продолжал дон Тадео через минуту, – вы одобряете этот план?

– Да, да, – вскричали со всех сторон.

– Хорошо! Теперь перейдем к вопросу о том, как нам привести его в исполнение; дон Григорио Перальта, вы примете начальство над армией, назначенной действовать против Ароко; я дам вам письменные инструкции.

Дон Григорио поклонился.

– Я оставляю для себя, – продолжал дон Тадео, – руководство армией, которая пойдет в Биобио. Сеньор алькад сегодня утром, с рассветом, обнародуйте по всем городским улицам, что мы принимаем волонтеров с платою по полпиастра в день, и устройте во всех кварталах конторы для приема рекрутов; это следует сделать во всей провинции. Полковник Гульерец, я назначаю вас губернатором провинции; вы должны прежде всего позаботиться о том, чтобы организовать гражданскую милицию; особенно прошу вас быть благоразумным и осторожным в исполнении поручения, которое я на вас возлагаю.

– Положитесь на меня, ваше превосходительство, – отвечал полковник, – я понимаю важность обязанности, которую я должен исполнить.

– Я давно знаю вас, полковник; знаю, что вполне могу положиться на вас, – сказал дон Тадео с улыбкой, – теперь, господа, к делу! – прибавил он. – Через два дня, никак не позже, войска должны перейти за ароканскую границу; надеюсь на ваше содействие; от вас зависит спасение Чили. Прощайте, господа; примите мою признательность за доказательство любви к нашей стране.

Члены собрания удалились, еще раз уверив дона Тадео в своей преданности. Король Мрака и дон Грегорио остались одни. Первый как будто преобразился. Воинственный пыл сиял в его взорах. Дон Грегорио смотрел на него с удивлением и уважением. Наконец, дон Тадео остановился перед ним и сказал:

– Брат, на этот раз надо победить или умереть; ты будешь возле меня в час битвы, приказание, которое я дал тебе, недостойно тебя; поэтому ты оставишь армию в нескольких милях отсюда; ты должен сражаться возле меня.

– Благодарю, – отвечал дон Грегорио с волнением, – благодарю!

– Тиран, против которого мы будем бороться еще раз, должен умереть.

– Он умрет!

– Выбери между Мрачными Сердцами десять решительных человек и вели им особенно преследовать Бустаменте... и ты и я будем руководить ими; пока Бустаменте жив, Чили будет в опасности, надо кончить.

– Положитесь на меня; но зачем вы подвергаете себя опасности, когда ваша жизнь так для нас драгоценна?

– О! – отвечал дон Тадео с энтузиазмом. – Что значит моя жизнь; дай только Бог, чтобы восторжествовала справедливость и пал человек, который хочет выдать нас варварам. Надо дать одно решительное сражение. Если мы будем принуждены вести партизанскую войну, мы погибли.

– Это правда.

– Чили узкая полоса земли, сжатая между морем и горами, что делает невозможною продолжительную партизанскую войну; поэтому нам надо победить с первого раза; иначе наш враг войдет в Сантьяго, который растворит ему свои ворота.

– Да, – заметил дон Грегорио, – вы хорошо видите суть дела.

– Я не поколеблюсь, если нужно, пожертвовать моею жизнью, чтобы остановить такое великое несчастие.

– Мы все имеем то же намерение.

– Знаю: ах, и забыл еще об одном... пошлите сейчас нарочного к губернатору провинции Кончепчьйон, чтобы он был настороже.

– Я сейчас это сделаю.

– Постойте, у нас есть под рукою человек, который может выполнить такое поручение.

– О ком вы говорите?

– О доне Рамоне Сандиасе.

– Гм! – сказал дон Грегорио, качая головой. – Это довольно жалкий человек... и я боюсь...

– Вы ошибаетесь; самая его ничтожность обеспечивает успех; никогда Бустаменте не подумает, чтобы мы дали такое серьезное поручение такому ничтожному человеку; он свободно проедет везде, где человек, известный своей энергией, может быть остановлен.

– Справедливо; этот план, по самой своей смелости, представляет большую возможность на успех.

– Итак, решено; вы пошлете сенатора.

– Признаюсь, я не знаю, где найти его.

– Ба! Ба! Такая важная особа не может потеряться. Дон Грегорио поклонился, улыбаясь, и молча вышел.