Текст книги "Курумилла"

Автор книги: Густав Эмар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

ГЛАВА XVI. Отец Серафим

Донья Анжела только что проснулась, яркий солнечный луч весело скользнул по ее очаровательному личику и заставил открыть глаза. Она полулежала в гамаке, опустив голову на ладонь правой руки, и задумчиво смотрела на свою туфельку, которую беспечно подбрасывала стройной ножкой.

Камеристка Виоланта сидела на табурете рядом со своей госпожой и приводила в порядок отдельные предметы ее туалета.

Наконец Анжела стряхнула с себя вялость, и на ее розовых губках показалась улыбка.

– Сегодня, – прошептала она, кокетливо покачивая головой.

С этим словом были связаны все мысли молодой девушки, ее радость, любовь, счастье, вся ее жизнь.

Она снова задумалась, предоставив себя, сама того не замечая, нежным заботам камеристки.

Снаружи послышались шаги, заставившие Анжелу поднять голову.

– Кто-то идет, – сказала она. Виоланта вышла, но почти тотчас же вернулась назад.

– Ну?

– Дон Корнелио просит позволения сказать вам пару слов, – ответила камеристка.

Молодая девушка озабоченно нахмурила брови.

– Что ему нужно? – проговорила она.

– Не знаю.

– Этот человек мне очень не нравится.

– Я скажу, что вы не можете его принять.

– Нет, – живо возразила девушка, – пусть он войдет.

– Зачем же, если он вам не нравится?

– Я предпочитаю с ним увидеться, хотя этот человек внушает мне какой-то необъяснимый страх.

Камеристка покраснела и отвернулась, но сейчас же постаралась взять себя в руки.

– Но он очень предан дону Луи и вам, сеньорита.

– Ты в этом уверена? – спросила Анжела, пристально взглянув на свою камеристку.

– Нет, но мне так кажется, до сих пор он держал себя вполне безупречно.

– Конечно, – задумчиво произнесла молодая девушка, – но что-то в глубине сердца говорит мне, что он меня ненавидит, при виде его я испытываю непреодолимое отвращение. Я не могу объяснить, что со мной происходит. Несмотря на доводы рассудка, я не могу без содрогания выносить взгляд этого человека. Но взгляд – такая вещь, которую ни один человек не в силах изменить и в которой отражается вся его душа. Взгляд дает нам возможность отличать друзей от врагов. Но, наверное, дон Корнелио ждет с нетерпением. Пригласи его войти.

Виоланта поспешила исполнить приказание своей госпожи. Дон Корнелио появился с ослепительной улыбкой.

– Сеньорита, – сказал он, грациозно кланяясь молодой девушке, на что она молча кивнула, не меняя положения в гамаке, – простите за беспокойство, но вас желает видеть один уважаемый священник, французский миссионер.

– Как зовут этого миссионера, дон Корнелио?

– Кажется, отцом Серафимом, сеньорита.

– Почему же он не обращается к дону Луи?

– Он так и хотел поступить сначала.

– И что же?

– Но граф, – продолжал дон Корнелио, – еще с восходом солнца уехал из лагеря вместе с доном Валентином и до сих пор не возвращался.

– Куда же отправился дон Луи в столь ранний час?

– Я затрудняюсь ответить вам, сеньорита, знаю только одно: граф выехал в направлении Магдалены.

– Разве случилось что-нибудь новое?

– Мне ничего неизвестно, сеньорита.

Несколько секунд длилось общее молчание. Анжела погрузилась в раздумье. Затем она продолжала:

– Не догадываетесь ли вы, дон Корнелио, зачем хочет меня видеть этот миссионер?

– Мне ничего не известно, сеньорита.

– Так попросите его войти, я буду рада с ним побеседовать. Виоланта, не дожидаясь ответа дона Корнелио, подняла занавес, закрывавший вход в палатку.

– Пожалуйте, святой отец, – сказала она. Вошел миссионер.

Анжела встретила его почтительным поклоном и жестом пригласила сесть.

– Вы хотите поговорить со мной, святой отец? – спросила она.

– Да, мадемуазель, – ответил тот, кланяясь молодой девушке.

– Я готова вас выслушать.

Миссионер посмотрел вокруг себя, дон Корнелио и камеристка уловили этот взгляд и тотчас же вышли из палатки.

– Эта девушка так мне предана, что вы могли бы говорить при ней.

– Боже сохрани меня, мадемуазель, подрывать ваше к ней доверие, но позвольте дать вам совет.

– Пожалуйста.

– Иногда опасно доверять тайну людям, стоящим ниже вас по развитию, или своим подчиненным.

– Это отчасти справедливо, но прошу вас объяснить мне цель своего визита.

– Я крайне сожалею, мадемуазель, что огорчил вас, простите мне мое нескромное замечание, дай Бог, чтобы я ошибался.

– Нет, нет, святой отец, я вовсе не нахожу ваше замечание нескромным, я избалованный ребенок и сама должна просить у вас прощения.

В эту минуту послышался лошадиный топот. Камеристка приподняла занавеску.

– Дон Луи возвращается, – сказала она.

– Пусть он сейчас же идет сюда! – вскричала Анжела. Миссионер посмотрел на нее нежным взглядом, в котором сквозило сострадание.

Спустя несколько минут в палатку вошли дон Луи и Валентин.

Охотник приблизился к миссионеру и обменялся с ним горячим рукопожатием.

– Вы приехали сюда от генерала, святой отец? – оживленно спросил граф.

– Увы, нет, ваша светлость, – ответил тот. – Генерал даже не подозреваете моем посещении вашего лагеря, иначе он едва ли допустил бы это.

– Что хотите вы сказать? Объясните, ради Бога!

– Увы, я пришел удвоить вашу печаль. Генерал никогда и не думал давать согласие на вашу свадьбу с его дочерью, я не имею права рассказывать вам о том, что мне довелось видеть и слышать – этого мне не позволяет мое звание, но я француз, ваш соотечественник, и долг обязывает меня предупредить об измене, которая угрожает вам отовсюду. Генерал хочет усыпить вашу бдительность ложными обещаниями, чтобы тем вернее нанести решительный удар.

Луи опустил голову.

– С какой же целью вы пришли сюда? – спросил он отца Серафима.

– Я явился сюда предупредить вас. Генерал хочет забрать свою дочь, не пренебрегая никакими средствами. Позвольте указать вам на то обстоятельство, что при настоящих условиях пребывание молодой девушки в вашем лагере не только сопряжено с опасностью лично для вас, но и ложится несмываемым пятном на ее честь.

– Святой отец! – вскричал граф.

– Выслушайте меня до конца, – холодно заметил миссионер, – я далек от мысли сомневаться в вашей порядочности или упрекать мою духовную дочь, но вы бессильны заставить замолчать своих врагов и положить конец пересудам на ваш и ее счет. К сожалению, ваш образ действий дает пищу этим превратным толкам.

– Но что же мне делать? Где найти средство противостоять злой молве?

– Такое средство существует.

– Укажите его, святой отец.

– Вы должны жениться на своей невесте.

– Это мое самое большое желание.

– Дайте мне закончить… Но обвенчаться вы должны не здесь. Обряд бракосочетания, совершенный без всякой пышности, в лагере авантюристов, может вызвать только насмешки…

– Но…

– Вы должны обвенчаться в городе, на глазах у всего народа, при звоне колоколов и громе ружейных залпов, которые докажут, что бракосочетание совершено с должной торжественностью.

– Справедливо, – заметил Валентин, – отец Серафим прав, тогда всем станет очевидно, что донья Анжела выходит не за презренного разбойника, а за победителя, с которым нужно считаться. Она будет женой не авантюриста, а освободителя Соноры, и все, кто теперь порицает ее, первые будут перед ней заискивать.

– Да, да, это правда, – горячо воскликнула молодая девушка. – Спасибо вам, святой отец, за ваш приезд, я сознаю свой долг и должна его исполнить. Кто осмелится порицать жену спасителя всей страны?

– Но, – возразил граф, – это средство является только побочным. Свадьбу еще нельзя устроить, и потребуется две недели, а может быть, и целый месяц, пока я возьму приступом какой-нибудь город. До тех пор донья Анжела должна будет по-прежнему оставаться в моем лагере.

Все с беспокойством посмотрели на священника.

– Нет, – ответил тот, – я берусь найти убежище для мадемуазель, если только она этого пожелает.

– Убежище? – переспросила девушка и бросила вопросительный взгляд на миссионера.

– Да. Правда, оно не отличается роскошью и недостойно принять вас под свой кров, но зато там вы будете в полной безопасности, – сказал священник. – Семья, в которой вы поселитесь, состоит из добрых, почтенных людей. Они сочтут за счастье принять вас у себя.

– Далеко ли отсюда живет это семейство? – живо спросила молодая девушка.

– На расстоянии двадцати пяти с лишним миль отсюда в сторону Гуаймаса, который составит цель французской экспедиции.

Отлично понимая, в чем дело, Анжела лукаво улыбнулась проповеднику.

– Senor padre, – сказала она, – я знаю вас уже давно и привыкла считать за святого человека. Даже если бы я видела вас впервые, то поверила бы безусловно, наблюдая, с какой дружбой и почтением относится к вам дон Валентин. Я на вас полагаюсь, отлично понимая всю неуместность моего пребывания в этом лагере. Располагайте мной, я готова следовать за вами.

– Дитя мое, – ответил тот с видимым умилением, – сам Бог внушил вам эти слова. Печаль, которую причинит вам разлука с графом, бесследно исчезнет, когда вы снова с ним встретитесь, никто не осмелится помешать вашему союзу, и он не только восстановит вас в общественном мнении, которым нельзя не дорожить, но и придаст вашей репутации такой блеск, который нельзя будет затмить.

– Поезжайте же, донья Анжела, если этого требуют наши интересы, – сказал граф, – я вверяю вас заботам этого достойного человека, но, клянусь Богом, не пройдет и пятнадцати дней, как мы снова будет вместе.

– Я принимаю ваше обещание, дон Луи, оно даст мне сил перенести эту тяжелую разлуку.

– Когда думаете вы выехать? – спросил Валентин.

– Сию же минуту! – вскричала девушка. – Мы должны уметь владеть собой и в радости, и в печали. Разлука неизбежна, нужно идти ей навстречу.

– Отлично сказано, – заметил Валентин. – Право, донья Анжела, я еще раз заявляю, что вы смелая девушка и что я люблю вас за это от всей души, как родную сестру.

Анжела не могла удержаться от улыбки при таком восторженном отношении к ней охотника. Тот продолжал:

– Черт возьми! Но нам следует позаботиться о конвое.

– Зачем? – удивленно спросил священник.

– Вы меня умиляете! Нужно же защитить вас от неприятельских мародеров.

– Друг мой, лучшей охраной послужит нам общее уважение.

– Для вас лично – да, но вы забываете, что с вами поедут еще и две женщины, которых почти никто не знает в лицо.

– Да, правда, – просто ответил тот, – об этом я не подумал. Как же быть?

Анжела рассмеялась.

– Охота вам, господа, беспокоиться из-за пустяков. Святой отец сказал, что лучшей охраной для него послужит его одежда, ведь и друзья, и враги питают уважение к его сану.

– Это правда, – добавил тот.

– В таком случае дело решается очень просто. Если отец Серафим согласится, то я и моя камеристка переоденемся в монашеское платье, под которым нас трудно будет узнать.

Отец Серафим глубоко задумался над этим предложением.

– Я не вижу никаких серьезных препятствий к этому переодеванию, – сказал он через несколько минут, – при настоящих обстоятельствах оно позволительно, так как производится с благой целью.

– Но где достать монашескую одежду? – полушутливо, полусерьезно заметил граф. – Должен сознаться, в моем лагере ее не сыщешь.

– Я беру это на себя, – сказал Валентин, – и пошлю надежного человека в Магдалену, он быстро исполнит мое поручение, а тем временем донья Анжела приготовится к отъезду.

Все согласились и оставили молодую девушку собираться в путь.

Не прошло и часа, когда Анжела и Виоланта вышли из своей палатки, одетые в монашеское платье, приобретенное доном Корнелио в Магдалене. Надвинув на лоб широкополые шляпы, они сели на лошадей и вместе с отцом Серафимом выехали на дорогу, сопровождаемые горячими пожеланиями друзей.

Виоланта и дон Корнелио как-то особенно переглянулись друг с другом на прощание, но это совершенно ускользнуло от внимания дона Луи и Валентина, иначе они бы глубоко призадумались над таким фактом.

– Я очень неспокоен, – пробормотал дон Луи, печально покачивая головой. – Мы дали им очень слабый конвой.

– Успокойся, – сказал Валентин, – я уже позаботился об этом.

– О! Ты никогда ни о чем не забудешь, брат.

– Это мой долг. Но подумаем лучше о себе. Скоро наступит ночь, а мы еще не приняли никаких мер предосторожности против внезапного нападения.

– Ведь ты знаешь, я совершенно не знаком с подробностями твоего плана, за исключением того, что мне вкратце сообщил Курумилла.

– Чтобы рассказать о всех деталях, потребуется немало времени, а нам нужно действовать сейчас же.

– Есть ли у тебя определенный план?

– Да, если только он увенчается успехом, то люди, желающие захватить нас врасплох, будут посрамлены.

– Послушай, брат, я вполне полагаюсь на тебя и делаю это тем охотнее, что хочу предпринять решительное наступление. Мы и так слишком долго стоим в Магдалене.

– Отлично. Можешь ли ты дать в полное мое распоряжение пятьдесят человек?

– Бери себе столько, сколько захочешь.

– Мне нужно только пятьдесят решительных людей, знакомых с приемами ведения войны в прериях. Я хочу обратиться к капитану де Лавилю и попросить его выбрать самых надежных солдат из числа тех, которых он привел с собой из Гетцали.

– Хорошо, мой друг, пока ты будешь приводить в исполнение свой план, я распоряжусь расставить двойные патрули вокруг лагеря.

– Это не мешает сделать. А теперь до свидания, до завтра.

– До свидания! Они расстались.

Подходя к палатке капитана де Лавиля, Валентин заметил дона Корнелио, который, стараясь держаться как можно непринужденнее, выходил из лагеря. Охотник машинально стал следить за ним глазами. Через минуту он потерял его из виду, так как тот скрылся за небольшой рощицей. Скоро он появился оттуда, но уже верхом на лошади, и во весь опор поскакал в сторону Магдалены.

– Э-э, – задумчиво пробормотал Валентин, – что понадобилось дону Корнелио в Магдалене? Надо будет спросить его об этом.

И охотник вошел в палатку капитана. Они немедленно занялись обсуждением плана охотника, составленного им с целью помешать нечаянному нападению мексиканцев. Впоследствии мы увидим, в чем заключался проект Валентина, а пока возвратимся к отцу Серафиму и донье Анжеле.

ГЛАВА XVII. Квебрада-дель-Койоте

Американская природа особенно грандиозна по вечерам, часа через два после заката солнца. Ночная тень окутывает деревья, и они принимают необыкновенно величественный вид, вода в реках течет с глухим шумом, ночные птицы со зловещим свистом прорезывают воздух, хищные звери, пробужденные в своих никому не известных берлогах, приветствуют мрак радостным воем – ночью они чувствуют себя царями пустыни. В воздухе витает что-то таинственное, и человек невольно испытывает суеверный страх.

Отец Серафим ехал в сопровождении молодых девушек по склону высокой горы, поросшей густым лесом. С тех пор как выехали из лагеря, они ни разу не останавливались.

Дорожка была протоптана мулами и извивалась змеей по склону горы. Она была до такой степени узка, что две лошади еле-еле могли идти по ней рядом. Но лошади путешественников шли твердо, не спотыкаясь, тогда как необученные животные едва ли решились бы ступить на эту тропинку.

Луна еще не вставала, тучи заволокли небо и не пропускали блеска ни одной звездочки. Темнота стояла абсолютная, но в данном случае она была очень кстати – если бы путешественники могли видеть то место, где они находились, ту пропасть, над которой, можно сказать, они висели, легко могло случиться, что у них не хватило бы смелости продолжать путешествие, или, еще того хуже, они почувствовали бы головокружение.

Отец Серафим и донья Анжела ехали рядом, Виоланта – несколько позади.

– Святой отец, – сказала Анжела, – ведь уже целых пять часов как мы едем и еще ни разу не останавливались, я устала. Не остановиться ли нам отдохнуть.

– Потерпите, дитя мое, через несколько минут мы спустимся по этой тропинке в ущелье, называемое Квебрада-дель-Койоте, что означает ущелье Койота, а там, выйдя из него, направимся в один бедный дом, отстоящий от ущелья не более чем на две мили. Мы не потратим на этот переезд больше часа, уверяю вас. Там и переночуем.

– Как, мы пересечем ущелье дель-Койоте? Следовательно, мы находимся на дороге в Эрмосильо?

– Да, дитя мое.

– Но ведь ужасно неблагоразумно ехать по этой дороге, которую контролирует армия моего отца.

– Дочь моя, – кротко отвечал священник, – в политике очень часто приходится отваживаться на самые, если хотите, безрассудные поступки… Мы не только находимся на дороге в Эрмосильо, но и направляемся туда.

– Как! В Эрмосильо?!

– Да, дитя мое. По моему мнению, это единственное место, где вы будете укрыты от розысков вашего отца. Ему не придет в голову отыскивать вас там, и он никогда не догадается, что вы находитесь так близко от него.

– Это правда, – сказала Анжела после минутного размышления. – План ваш смел, но поэтому-то он и должен удаться. Пожалуй, действительно, мне лучше всего укрыться в Эрмосильо, там меня не будут искать.

– Я поручу вас тем людям, у которых вы остановитесь, да и сам постараюсь как можно реже покидать вас.

– Я вам очень благодарна, святой отец, иначе я буду чувствовать себя одинокой.

– Побольше мужества, дитя мое. Я полагаюсь на дона Луи, небо должно покровительствовать его экспедиции, так как он предпринял ее с благородной целью.

– Очень рада слышать это от вас, святой отец. Легко может случиться, что предприятие дона Луи не удастся, но в таком случае он падет как герой, и смерть его будет смертью мученика, пострадавшего за освобождение страны.

– Да, граф – это редкая личность. Если современники не отдадут ему должного, то потомки не смешают его с этими флибустьерами и искателями приключений, для которых золото составляет все и которые мало чем отличаются от разбойников… Кажется, дорога становится шире, мы сейчас спустимся в ущелье. Это место не пользуется хорошей репутацией, держитесь ближе ко мне. Хотя я уверен, что нам нечего опасаться, но осторожность никогда не помешает.

Действительно, тропинка расширилась, по ее сторонам возвышались горы, точно две параллельные стены, на расстоянии не более сорока метров одна от другой. Это-то и было ущелье, называемое Квебрада-дель-Койоте. Оно тянулось на полмили и выходило в лощину, покрытую мелким кустарником и крупными цветами далий. Горы у входа в лощину раздавались и соединялись вновь милях в восьмидесяти от этого места.

Когда путешественники въезжали в ущелье, небо очистилось, и луна осветила это страшное место. Ее печальный свет, хотя и очень слабый, дал путешественникам возможность осмотреться и сориентироваться. Они подгоняли своих усталых лошадей, чтобы поскорее проехать мрачное ущелье.

Таким образом они ехали минут десять, как вдруг услышали отдаленное ржание лошадей.

– За нами кто-то едет, – сказал священник, нахмурив брови.

– И, кажется, они очень спешат, – заметила Анжела, – прислушайтесь.

Они остановились. Топот быстро скачущих лошадей слышался теперь совершенно ясно.

– Кто это может быть? – проговорил священник.

– Вероятно, такие же путешественники, как и мы…

– Нет, – сказал отец Серафим, – зачем путешественники будут так спешить? Это погоня, и, по всей вероятности, погоня за нами.

– Но это невозможно, святой отец. Ведь о нашем путешествии никто не знает.

– У этих людей глаза рыси и уши двуутробки, они следят решительно за всем. Да притом, тайна перестает быть тайной, когда ее знают двое людей. Но время не терпит, надо что-то предпринять.

– Мы погибли, если это враги, – с ужасом вскричала Анжела, – нам не от кого ждать помощи.

– Надейтесь на провидение, дитя мое, оно нас не оставит. Быстрый топот лошадей приближался. Он походил на раскаты грома.

Священник выпрямился, лицо его дышало неукротимой энергией, голос стал резок и почти груб.

– Встаньте сзади меня и молитесь, – повелительно сказал он, – или я ошибаюсь, или мы в большой опасности.

Обе женщины машинально повиновались. Анжела считала себя погибшей. Могла ли она рассчитывать на спасение? Всякое сопротивление было невозможно.

Священник подобрал поводья и привязал их к луке седла, обернулся лицом к подъезжающим и ждал нападения.

Не прошло и пяти минут, как показались всадники, скакавшие во весь опор. Их было человек десять.

Шагах в двадцати от путешественников они вдруг остановились, как будто ноги их лошадей вросли в землю.

Люди эти, насколько позволял разглядеть слабый свет луны, были в мексиканских костюмах, лица их закрывали черные маски.

Не оставалось никаких сомнений: это была погоня за доньей Анжелой и ее спутниками.

Отец Серафим в упор глядел на всадников. Наконец он решил прервать молчание.

– Что вам нужно, господа, – заговорил он твердым, громким голосом. – Зачем вы преследуете нас?

– О-о! – послышался насмешливый голос. – Как страшно… Святой отец, уверяем вас, мы не хотим причинить вам никакого зла. Наоборот, мы окажем вам услугу, избавив от миленьких девушек, которые путешествуют с вами.

– Поезжайте-ка своей дорогой и не занимайтесь тем, что вас не касается.

– Послушайте, senor padre, – начал опять тот же всадник, – сдайтесь добровольно, всякое сопротивление немыслимо – нас десять против вас одного, к тому же ведь вы мирный человек.

– Вы подлецы, – отвечал священник, – проезжайте-ка да перестаньте насмехаться, а я поеду своей дорогой.

– Нет, мы вас не отпустим, пока вы не оставите ваших спутниц.

– А-а, так, отлично! Но вижу, вы ошиблись относительно того, кто я! Да, я священник, мирный человек, но я француз… А вы об этом-то и забыли. Так знайте же! Я не позволю оскорбить тех, которые находятся под моим покровительством, будь вас хоть двадцать человек.

– И как же вы будете защищать их, господин француз? – послышался насмешливый голос.

– Вот так, – решительно отвечал священник, вынимая из седельной сумки пару пистолетов и взводя курки.

Разбойники невольно заколебались. Поступок священника был так решителен и в то же время этот человек сохранял такое спокойствие, что бандиты убедились: они имеют дело действительно с сильным человеком, который скорее даст себя убить, чем отступит хоть на шаг.

Мало тех вещей, которые уважаются мексиканцами, но надо отдать им справедливость, они благоговеют перед одеждой священнослужителя. Да к тому же отец Серафим не походил на тех миссионеров, которые, к несчастью, часто встречались среди духовенства Северной Америки. Он славился своими добродетелями на всю Мексику. Оскорбить его, а тем более убить – дело слишком серьезное, но и отступать было уже невозможно.

– Послушайте, святой отец, – заговорил опять тот же незнакомец, – не пытайтесь защищаться. Мы заберем девушек во что бы то ни стало. – И он сделал движение вперед.

– Стой! – закричал отец Серафим. – Еще шаг – и ты умрешь. В моих руках жизнь двоих из вас.

– А в моих – еще двоих, – неожиданно раздался чей-то голос, и новый незнакомец выскочил из чащи, прыгнул вперед, как ягуар, и стал рядом со священником.

– Курумилла! – вскричал тот.

– Да, – отвечал предводитель индейцев, – это я. Сейчас прибудут друзья.

В самом деле, послышался топот приближавшихся лошадей, незнакомцы так увлеклись спором со священником, что не слышали его.

Положение дел осложнялось. Священник понимал, что, пока не будет сделано ни одного выстрела, он останется хозяином положения и что необходимо выждать, пока не придет помощь, о которой говорил Курумилла.

– Господа, – начал он, надеясь как-нибудь выиграть время, – вы видите, теперь я не один. Бог послал мне храброго помощника, и наше положение не так отчаянно… Предлагаю вам вступить в переговоры.

– В переговоры?

– Да.

– Тогда покороче.

– Постараюсь. По тому, как вы обошлись со мной, я предполагаю, что вы разбойники. И вот вы держите нас в своих руках или, по крайней мере, так думаете. Отвечайте, сколько хотите вы за мой выкуп? Не будьте требовательны, помните: я бедный миссионер и все, что имею, это достояние неимущих. Я же готов на все жертвы, которые совместимы с моим положением…

Но незнакомцы уже не слушали разглагольствований отца Серафима, они с беспокойством прислушивались к приближавшемуся топоту.

– Проклятье, – закричал все тот же разбойник, – этот демон сыграл с нами скверную шутку… – И он вонзил шпоры в бока своей лошади, но вдруг благородное животное вместо того, чтобы броситься вперед, рухнуло на землю, заржав от боли. Курумилла своим кинжалом перерезал жилы на его ногах.

После этого поступка индеец закричал во все горло, в ответ послышалось дружное «ура».

Тут священник выстрелил, но не для того, чтобы ранить или убить кого-нибудь, а чтобы поторопить приближавшуюся к ним помощь. Об этом легко было догадаться: враги стояли так близко от него, что не попасть в кого-нибудь было просто невозможно, а между тем все остались невредимыми.

В ту же минуту с быстротой вихря прискакали шесть всадников. Завязалась отчаянная борьба, и пули со свистом прорезали воздух по всем направлениям.

Отец Серафим и обе женщины соскочили с лошадей и укрылись от пуль за деревьями.

Схватка продолжалась недолго, минут через пять мексиканцы бежали с места битвы, вновь прибывшие противники преследовали их. Четверо бандитов были убиты.

Через несколько минут всадники возвратились назад, ибо погоня за мексиканцами была совершенно излишней. Отец Серафим уже позабыл о грубом нападении и обходил убитых и раненых, надеясь как-нибудь помочь несчастным жертвам засады, которую они сами же себе устроили. Но трое разбойников уже были мертвы, а четвертый мучился в предсмертных судорогах.

Священник снял маску с его лица и вскрикнул от удивления, узнав его.

При этом вскрике умирающий открыл глаза и устремил на отца Серафима дикий взгляд.

– Да, это я, – сказал он прерывающимся голосом. – Я заслужил такую смерть!

– Несчастный! Так-то ты сдержал свою клятву?

– Я пробовал… Несколько дней назад я спас того человека, которого вы поручили мне, святой отец.

– А зачем ты хотел убить меня, которому обязан своей жизнью?

Раненый отрицательно покачал головой.

– Нет, – прохрипел он, – никогда… Видите ли, отец мой… есть на свете проклятые натуры… Эль-Бюитр был презренный бродяга… ну, а собаке собачья смерть… это справедливо… Прощайте, отец, но я спас вашего друга – охотника…

Сказав это, он хотел приподняться, но не удержался и упал на землю – он был мертв.

Священник преклонил колени и прочел молитву.

Присутствующие, невольно тронутые этим зрелищем, сняли шляпы и с благоговением стояли вокруг скончавшегося разбойника.

В эту минуту раздались чьи-то крики, послышались ружейные выстрелы, и в ущелье показался многочисленный отряд.

– К оружию! – закричали все, бросаясь к лошадям.

– Стойте, – раздался повелительный голос Курумиллы, – это наши друзья.